Летчик Девятаев. Из фашистского ада – в небо!

Валерий Жмак, 2020

Февраль 1945 года. Старшему лейтенанту ВВС Михаилу Девятаеву грозит смерть в немецком лагере Заксенхаузен. Отважный летчик неоднократно пытался бежать, но каждый раз неудачно. Случайно ему удается сменить статус смертника на статус штрафника, после чего он попадает в концлагерь на острове Узедом в Балтийском море. Именно там фашисты ведут секретные работы по созданию «оружия возмездия». Михаил понимает, что должен во что бы то ни стало сообщить об этом своим. Но как? Лагерь хорошо охраняется, кругом пустынная местность и бескрайнее холодное море. Единственный шанс – вырваться из плена на вражеском самолете. Этот план выглядит безумным, но для отчаянного аса нет ничего невозможного…

Глава вторая

Германия; остров Узедом;

аэродром секретного ракетного центра Пенемюнде

8 февраля 1945 года

Резко взмахнув клюшкой, Иван нанес немцу сокрушительный удар. Целил в затылок, а попал в правую височную область.

Не издав ни единого звука, охранник повалился на спину. Действуя наверняка, Кривоногов запрыгнул ему на грудь и трижды маханул своим орудием.

— Все, Ванька, остановись! — вскочил Девятаев. — Одежду замараешь кровью!

Согласно разработанному плану, один из заключенных должен был переодеться в немецкий мундир и отконвоировать остальных до самолета. Стало быть, немецкую форму следовало поберечь. Меж тем из размозженной головы охранника в разные стороны летели мозги и брызги крови.

Тяжело дыша, Кривоногов опустил железяку.

— Готов, гад. Раздевайте…

Но тут случилась другая напасть. Не знавшие о намеченном побеге заключенные дружно взвились:

— Ты спятил?!

— Ванька, ты что наделал?!

— Нам же смерть за это! Ты же нас всех подвел под расстрел!

Один даже подскочил и с силой оттолкнул Кривоногова. Ведь убийство вахтмана — это минимум виселица. А могут и собаками затравить до смерти.

— Отставить! А ну, становись! — рыкнул на товарищей Михаил. Подняв немецкий карабин и передав его Кривоногову, приказал: — Расскажи им о нашем плане…

После короткой разъяснительной беседы кипиш утих. Никто не бранился, голос не повышал. Замысел побега отобранным в группу товарищам стал понятен, однако не все поддержали рискованную затею. Высокий сибиряк Петя Кутергин в свойственной ему манере протянул:

— А ежели нас это… поймают? Дальше острова отправлять некуда.

Добавил сомнений и беспокойный сосед Девятаева по нарам — Тимофей Сердюков:

— Дальше — только в общую могилу. Расстреляют ведь нас, мужики! Ей-богу, расстреляют!

— Нас все равно всех расстреляют! — начал понемногу заводиться Кривоногов. — Корячитесь на секретной немецкой базе и надеетесь выжить?! Вы в своем уме?! Наши уже на подходе — через день-другой начнут наступление и захватят остров. Неужто вы думаете, что немцы нас оставят в живых?! Всех в расход пустят!

— Ну, может, не успеют…

— Ну и оставайтесь, коли так!

Кутергин поглядел на убитого фашиста, с которого Соколов проворно стаскивал шинель, и вздохнул:

— Как же теперь оставаться-то?.. С вами пойдем…

* * *

От трех звонких ударов по куску металлического рельса прошло не более четверти часа. Это подтвердил и Соколов, снявший с запястья мертвого вахтмана наручные часы.

— Двенадцать часов, пятнадцать минут, — сказал он.

Следовало поторапливаться. Не дай бог, на аэродроме объявят тревогу или прилетит транспортный самолет с важными чинами.

Девятаев и Соколов лежали у вершины капонира, спрятавшись за выступающий бетонный блок. Все фасадные части подобных сооружений были выложены из массивных бетонных блоков. А нутро с огромным сводчатым потолком закрывалось столь же массивными створками стальных ворот.

Володька глазел по сторонам, чтобы не проворонить внезапное появление немцев, Михаил выбирал пригодный для побега самолет.

Ближе других стоял «Юнкерс Ju 88». Это был один из самых универсальных самолетов люфтваффе — бомбардировщик, торпедоносец, разведчик, ночной истребитель. В секретном ракетном центре Пенемюнде этот тип самолетов использовался для летных испытаний новых ракет.

«Нет, „Юнкерс“ не подходит — возле него возятся два механика», — заметил Девятаев фигурки в черных комбинезонах. Механики перетаскивали стремянку и не видели, что происходило за капониром.

Слева за «Юнкерсом» стоянку занимали многоцелевые бомбардировщики «Дорнье Do 217». Какой-нибудь из них тоже подошел бы для осуществления дерзкого плана. Однако о порядке запуска моторов и о том, как управлять «Дорнье», Девятаев не знал ничего.

А вот справа от «Юнкерса» — в двухстах метрах от капонира, поблескивал плоскостями тот самый «Густав Антон» — «Хейнкель He 111» с красивым вензелем на фюзеляже в виде двух сплетенных букв «G» и «A». Самолет коменданта авиационного гарнизона Карла-Хайнца Грауденца всегда содержался в идеальном состоянии. Команда техников и механиков каждый рабочий день копалась в его лючках, проверяла уровень масел, мыла фюзеляж и хвостовое оперение, протирала ветошью остекление кабины. Вот и сегодня, прогрев двигатели, техническая обслуга вместе с пилотом отправились в столовую на обед.

По мнению Девятаева, «Хейнкель» наилучшим образом подходил для побега. Не благодаря безукоризненному внешнему виду или выдающимся летным характеристикам, а потому, что Михаил успел с ним немного познакомиться — понаблюдал с близкого расстояния, как немецкий пилот осуществлял запуск моторов.

И все же, покуда Девятаев рассматривал стоящий поблизости двухмоторный самолет, в голове один за другим всплывали тревожные вопросы: «Есть ли на борту бомбардировщика аккумуляторные батареи? Смогу ли я самостоятельно включить все системы и запустить двигатели? Справлюсь ли с управлением на рулении и на взлете?»

— Все, мужики, операция стартовала, и обратного пути у нас нет, — плюхнулся рядом с друзьями Кривоногов. — Надо действовать!

— Да. Сегодня или никогда, — прошептал Девятаев в ответ.

— Выбрал?

— Вон стоит.

— «Густав»?

— Он самый.

— Согласный я. Ты с самого начала в его сторону поглядывал. Надо подумать, кого в охранники нарядить.

— Петька Кутегин самый высокий — его и наряжайте.

— Да ну его! Вялый он какой-то, все сомневается, — отмахнулся Иван. — Сам пойду.

— Поторопись, моторы еще запустить надо. Да и погода портится, будь она неладна.

— Тогда рвите с Володькой к самолету, а я переоденусь и приведу остальных…

* * *

Просветов в облачности действительно становилось меньше, облака опять налились свинцовой серостью и опустились до высоты двести — двести пятьдесят метров. Правда, скорость и направление ветра не поменялись, что было на руку.

«Главное — оторвать машину от земли и взять курс на юго-восток, к нашим, — рассуждал Девятаев, вместе с Соколовым передвигаясь короткими перебежками к „Хейнкелю“. — Остальное решим по ходу дела…»

Стрелки немецких часов показывали 12.20. Пилоты и аэродромная обслуга по-прежнему находились в столовой. Ближайшая бригада заключенных вместе с охранником обедала метрах в пятистах от выбранного Девятаевым самолета и вряд ли заметила бы странное поведение соседей. Имелись на острове и подразделения СС, занятые общей охраной секретной базы. Однако эсэсовцы патрулировали ее внешние границы и на аэродроме появлялись крайне редко.

Вездесущий Ванька Кривоногов уже находился внизу и торопливо скидывал с себя полосатую робу. Энергия и решительность этого человека восхищали Девятаева, без него удрать с проклятого острова наверняка не получилось бы. Надо подобрать группу единомышленников? Сделает. Нужны таблички на немецком языке с приборных досок разбитых немецких самолетов? Добудет. Устранить охранника? Запросто. Нацепить мундир и изобразить конвоира? Пожалуйста.

Однако на этот раз чрезмерная инициатива натолкнулась на железный довод здоровяка Кутергина.

— Ну, куда ты лезешь? — пробасил тот, отбирая немецкие шмотки. — Не видишь, какого он роста? Дай сюда. Сам надену…

Вначале Петр натянул брюки серо-зеленого цвета. Но даже ему они оказались чуть великоваты — пришлось запихать лишнее в голенища сапог.

— Подайте китель, — попросил Кутергин.

Первоначальный испуг и волнение у новичков группы, связанные с убийством немца, поугасли. Теперь на первый план вышло понимание ответственности момента. Ежели одолеют страх, сумеют действовать слаженно и быстро — появится шанс не только выжить, но и вырваться из этого ада. А не сумеют, так все без промедления будут расстреляны. Здесь же, в ближайшем лесочке, за крайним рядом капониров.

Петр застегнул последнюю пуговицу на шинели, приспособил на поясе ремень, притопнул по мерзлой земле сапогом.

— Ну как?

— Сойдет, — отойдя на пару шагов, оценил Немченко. — Издалека не заметят, а близко мы не подойдем.

Миша Емец нахлобучил на голову товарища суконную пилотку с козырьком, а Федя Адамов подал винтовку:

— Держи…

* * *

Первыми, скатившись с капонира, к самолету рванули Девятаев и Соколов. Следом готовились покинуть укрытие и остальные заключенные.

— Никакого волнения! Идем так, как всегда передвигаемся по аэродрому: без спешки, не в ногу, — инструктировал товарищей Кривоногов.

— Ты сам, Ванька, не подведи, — недовольно откликнулся Кутергин. — Вечно выкидываешь фортели.

— Чего пристал? Какие еще фортели?

— То шутками сыплешь не вовремя, то окурок на краю бетонки заметишь — кинешься…

— Тише, братцы, — остановил перепалку политрук Емец. И по-доброму посоветовал «охраннику»: — Петя, держись сбоку от строя, немного приотстань. Ссутуль спину, воротник шинели подыми. И приклад лениво так ладошкой придерживай, чтобы по ляжке не хлопал.

— Постараюсь, — принял сибиряк наставления товарища. — Помню я, как они ходят. Не первый год на их рожи ненавистные смотрю…

Образовав подобие строя, заключенные топтались у края земляного холма, скрывающего под собой мастерскую по ремонту авиационных моторов. Все было готово для передвижения к «Хейнкелю», но… никто не решался дать команду к началу движения. Казалось бы, что проще? Пройди двести метров, и ты у цели. Но мужикам было страшно. Кашу они заварили непростую; цена любой ошибки — жизнь. Каждый про себя представлял, как часовые на вышках подозрительно глядят в их сторону; как лязгают пулеметные затворы, загоняя в патронники мощные винтовочные патроны; как огненные трассы тянутся к маленьким беззащитным фигуркам в полосатых робах…

— Шаго-ом марш! — собравшись с духом, скомандовал политрук. — Левое плечо вперед!

Он стоял первым в строю и сам же, повинуясь собственной команде, решительно зашагал в указанном направлении. Федор Адамов был вторым; перекрестившись, он двинулся следом. За ними потянулись и остальные.

Неровная колонна из семи заключенных и одного «охранника» появилась из укрытия, тут же повернула и двинулась вдоль авиационных капониров…

Шагов триста, что разделяли догоравший костерок и блестевший новенькой краской «Хейнкель», преодолели успешно, хотя и с изрядной внутренней тряской. Легко было бросить: «Никакого волнения! Идем как всегда…» А вот поди пройди две сотни метров как ни в чем не бывало по открытой равнине аэродрома. Ведь на том месте, где только что находилась бригада, остался лежать фриц с размозженной головой.

Тем не менее они дошли до заветной стоянки «Хейнкеля», куда несколькими минутами раньше прошмыгнули Девятаев с Соколовым.

* * *

Володька Соколов родился в небольшом селе Вологодской области. Его внешность была самой обыкновенной: чуть ниже среднего роста, худощавый, с выразительными зеленоватыми глазами и лицом, обильно усыпанным веснушками. Из особых примет — разве что сильно вздернутый нос, «украшенный» довольно заметным шрамом. Обладая великолепной памятью, в школе Володька учился хорошо, предметы давались ему с легкостью. К слову, он неплохо выучил немецкий язык, не предполагая, что его знание в будущем спасет ему жизнь.

На войне Соколов получил специальность артиллериста, однако повоевать толком не пришлось — в феврале 1942 года он угодил в плен. Дважды пытался бежать, но оба раза его ловили и в итоге отправили в концлагерь, где судьба свела его с Кривоноговым. Вместе с Иваном, как непокорных и склонных к побегу, Соколова переправили на остров Узедом. Обратной дороги с острова не было — все работавшие здесь заключенные умирали от истощения и болезней. Или их попросту расстреливали.

В здешних бараках у друзей и родился рискованный план побега через Балтийский пролив. Сначала побег с проклятого острова планировался на лодке или вплавь, потом к парочке заговорщиков примкнул летчик Девятаев со своей идеей угнать самолет.

Несмотря на крепкую дружбу Кривоногова и Соколова, их характеры разительно отличались. Оба выросли в сельской глубинке, но Иван был непоседливым, вспыльчивым, вечно куда-то спешил. Владимир же куда больше походил на сельчанина: хозяйственный, вдумчивый, обстоятельный и на удивление находчивый. Он, напротив, никогда и никуда не торопился. Прежде чем что-то сделать, он долго «кумекал и смекал».

До стоянки «Хейнкеля» Девятаев с Соколовым бежали, согнувшись пополам. Полосатая роба на аэродромной равнине была приметна, поэтому приходилось прятаться и все делать быстро. Бежали к металлическим контейнерам — большим серым ящикам, стоявшим рядком возле каждого самолета. В них техническая обслуга хранила инструменты, масла, ветошь, краску, мелкие запчасти.

Присев у контейнеров, друзья осмотрелись. Вроде никто не заметил их рывка. Вокруг по-прежнему все было спокойно.

Михаил подобрался к краю ящика, осторожно высунул голову и посмотрел на самолет.

— Ну что там? — шепотом спросил Володька.

— Пока тихо.

— Ты уверен, что в самолете никого?

— В пилотской кабине точно пусто.

— А внутри фюзеляжа?

— Да почем же я знаю! Должны были умотать на обед.

— Тогда надо поторапливаться.

— Рвем. Нам нужно к левому борту…

Обоих колотила нервная дрожь, друзья понимали, насколько рискованной была их затея и насколько мизерным оставался шанс на успех. Убить часового и добраться до самолета — это не полдела и даже не треть. Это лишь начальный этап невероятно трудной затеи, в которой наряду с точным расчетом, слаженными действиями и летными навыками Девятаева обязательно должна присутствовать удача.

Оставив временное укрытие, два заключенных снова побежали.

Преодолев последние метры, они оказались у левой плоскости.

У обычных бомбардировщиков «Хейнкель He 111» вход во внутренние отсеки осуществлялся через люк подфюзеляжной гондолы нижнего стрелка. «Густав Антон» немного отличался от своих собратьев, в частности основной вход в его фюзеляж находился над левым крылом и представлял собой квадратный люк с открывавшейся внутрь дверцей.

Специальной стремянки Девятаев поблизости не увидел, а забраться без нее на плоскость было проблематично.

— Ну-ка, подсоби, — попросил он.

Соколов подставил сцепленные ладони и помог товарищу залезть на широкое основание крыла. Тот на четвереньках, с осторожностью — чтобы не скатиться по скользкой металлической поверхности — стал продвигаться к закрытой дверце.

Вдруг оба замерли. С противоположной стороны «Хейнкеля» кто-то спрыгнул с крыла на бетон площадки…

СССР; Казань

30-е годы

— А помнишь, какие оладушки пекла моя бабуся? — мечтательно вопрошал Сашка Учватов.

Небо угасало. Над портовыми сооружениями повис щербатый месяц. Друзья возвращались в общежитие с разгрузки баржи. Оба были уставшие и расстроенные, потому как народу на разгрузку в этот вечер собралось много, и каждый получил на карман всего по полтора целковых.

На секунду прикрыв глаза, Михаил представил миску, наполненную деревенскими оладушками, и протяжно вздохнул:

— Еще бы. С тех пор не ел ничего вкуснее…

Бабушку со старым мордовским именем Атюта внуки из уважения и любви величали «бабусей». Все немалое хозяйство она поднимала сама своими натруженными руками. Трое ее сыновей работали в городской артели и в рабочем поселке Торбеево появлялись редко. Одна невестка жила своим домом, две другие держались при свекрови, ну и дети всем гуртом обитали в одном большом доме. Сашка в семье был едва ли не самым младшим.

Когда сыновья наведывались в родное село или передавали с кем-нибудь часть заработка, бабушка Атюта шла на единственный рынок в центре поселка и закупала продукты. Дома в этот день непременно шипели сковородки, а на большом плоском блюде росла гора небольших оладушек. Они выходили у нее одинакового солнечного цвета с темно-коричневой корочкой по краям. Атюта добавляла в тесто воду, сахар и немного сливочного масла, отчего оладьи получались пышными и сладкими. Их с превеликим удовольствием уплетала вся семья и соседские ребятишки.

— Не отставай, — поторопил Сашка. — Вдруг пирожки закончатся? Придется опять ложиться спать голодными…

* * *

Поступив на судоводительское отделение Казанского речного техникума, юный Михаил взялся за учебу самым серьезным образом. «Раз пообещал директору — должен держать слово», — говаривал он другу Сашке, допоздна засиживаясь за учебниками. Тот звал его прокатиться на трамвае или пройтись до порта в поисках заработка. Вдруг подвернется какая работенка по разгрузке пришвартованной баржи? Питались студенты техникума скудно, поэтому никто из них не отказывался подзаработать два-три рубля на вкусные пирожки, продававшиеся рядом с учебным корпусом. Когда брюхо совсем сводило от голодухи, Михаил соглашался, и друзья по несколько часов кряду таскали по узким деревянным сходням тяжелые мешки с рожью. Потом усталые, но счастливые с аппетитом жевали хрустящие пирожки и запивали их сладким чаем…

В целом учеба и будущая профессия речника Девятаеву нравились. Ведь работать предстояло на просторах величественной Волги, которую до переезда в Казань юноша видел лишь на картинках. Однако не оставляли его и мечты о небе. Над большим городом самолеты появлялись довольно часто, перевозя пассажиров, почту и всевозможные срочные грузы. И каждый раз юноша замирал, провожая их восторженным взглядом.

* * *

В напряженной учебе и постоянных заботах пролетел год. Девятаев и Учватов успешно сдали экзамены и перешли на второй курс Казанского речного техникума.

В один из холодных осенних вечеров друзья решили остаться в общежитии. За окном вечерело, моросил нудный мелкий дождь, повсюду валялась опавшая желтая листва. В такую погоду не хотелось выходить на улицу. Даже чувство голода — вечный спутник студентов — не могло выгнать молодых людей из небольшой комнатки на втором этаже старого кирпичного здания. Тем более что приходившие с Нижней Волги баржи с зерном в дождь не разгружались.

Михаил наглаживал тельняшку взятым у соседей по общежитию угольным утюгом. Погода была сырой, и «тельник» никак не желал высыхать. Сашка лежал на кровати и шелестел газетой «Казанский рабочий». Шевеля пухлыми губами, он бубнил, изучая последнюю страницу с объявлениями и рекламой, а когда попадалось что-то интересное, громко читал заметку с самого начала.

— Государственному тресту «Госшвеймашина» требуются на постоянную работу масленщики с месячным окладом в шестьдесят рублей и мастера швейного производства, оклад — семьдесят пять, — ползал он пальцем по строчкам. — Нет, это нам не подходит. Так… напротив железнодорожного вокзала открылся торговый зал «Красный кооператор». Мясо говяжье — два рубля за килограмм, десяток яиц — один рубль двадцать копеек, масло сливочное — четыре рубля девяносто копеек. Ну и цены!

Сглотнув слюну, Михаил помахал утюгом, раздувая остывающие угли.

–…Курсы счетоводов производят набор из татар, стипендия — восемьдесят рублей. Ого, вот это стипендия! — возмутился Сашка. — Не то что наша. Им и подрабатывать без надобности…

Студентам речного техникума приходилось несладко. В месяц они получали по сорок рубликов — всего на пять рублей больше, чем будущие слесаря из соседнего ремесленного училища. Речники иногда ворчали: дескать, почему мы получаем как в ремесленном? На что администрация техникума резонно отвечала:

— В ремесленном нет столовой и не полагается форма.

При техникуме действительно имелась бесплатная столовка, правда, кормились в ней преподаватели со студентами только раз в день — на большой перемене с полудня до часу. Выдавалась будущим речникам и одежка с обувкой сроком на один год. Это, конечно, было большим подспорьем в их нелегкой жизни. Два тельника (летний и зимний), роба, пара ботинок, три пары носков. Учебниками обеспечивала техническая библиотека, там же студенты получали шесть чистых тетрадок — по одной для каждого изучаемого предмета.

Поступив в техникум, Девятаев с Учватовым обрадовались, полагая, что наконец-то заживут сытно. Но через месяц учебы пришло разочарование: скудный обед в столовке сытостью не радовал, он лишь приглушал постоянное чувство голода; а сорок рубликов таяли, словно первые снежинки на теплой ладошке. Уже через две недели от стипендий у ребят не оставалось ни копейки, притом, что никаких развлечений и глупостей они себе не позволяли. Потому и приходилось вместо отдыха искать приработок и экономить буквально на всем.

–…Переправа через Волгу от Слободы Гривка в Верхний Услон на моторной лодке, цена — пятьдесят копеек. Закрытый промтоварный рабочий кооператив продает мыло туалетное по девяносто копеек за кусок. Отпуск по рабочей карточке. Всюду эти карточки… — негодовал Сашка.

Поставив утюг на самодельную подставку из пары сломанных гаечных ключей, Михаил поднял тельняшку и оценил ее готовность. Тельняшка полностью высохла под раскаленным утюгом. Утром ее можно было надевать под робу и не мерзнуть на свежем осеннем ветру. Роба уже висела на вбитом в стену гвозде, оставалось почистить ботинки.

–…Образованный 3 мая 1933 года Казанский центральный аэроклуб подготовил первых покорителей неба. Вчера в торжественной обстановке на летном поле аэроклуба состоялся выпуск девяти летчиков…

— Что?.. Что там написано? — замер Михаил с сапожной щеткой в руке. — Ну-ка, Саня, зачитай еще разок.

— Да здесь фотография, а под ней всего три строчки, — пожал тот плечами.

Отложив ботинок и щетку, Михаил подскочил к товарищу и выхватил из его рук газету.

На бледной черно-белой фотографии, сделанной, вероятно, на краю летного поля, стоял простенький учебный самолет. У его левого крыла красовались выпускники — молодые ребята, возрастом чуть постарше Михаила. Все они были одеты в летные комбинезоны и специальные головные уборы. На задорных и довольных лицах — улыбки; взгляды устремлены вдаль.

— Значит, в Казани есть аэроклуб! — воскликнул Девятаев. — Как же я раньше не сообразил!

— Да когда нам было соображать? — отмахнулся товарищ. — То на занятиях торчим, то практика в порту, то учебники дома читаем, то таскаем мешки на горбу…

Сашка был прав — свободного времени у студентов техникума практически не оставалось. Ведь, помимо учебы, приходилось ходить в наряды на дежурства, стирать и гладить вещи, прибираться в комнатах общежития, искать в магазинах дешевые продукты…

— Завтра же расспрошу местных — может, кто знает адрес аэроклуба. — Михаил аккуратно свернул газету. — А после рвану записываться. Пойдешь со мной?

Друг заложил руки за голову и, глядя в потолок, мечтательно протянул:

— Не-е, Миш. Я по речному делу пойду. Уж больно мне нравится ходить на баркасах по Волге…

* * *

Постепенно они обживались в большом городе: привыкали к широким мощеным улицам, к толпам горожан, к звенящим трамваям, к обилию автомобилей, магазинов, скверов. Однако в следующем году свободного времени у Михаила стало еще меньше — помимо учебы в речном техникуме, прибавились теоретические занятия в аэроклубе, куда его приняли после прохождения медицинской комиссии.

Изучение теории продолжалось довольно долго, но никто из курсантов не роптал. Летное дело только набирало обороты; самолетов было мало, зато к пилотам простое население относилось как к настоящим героям.

И вот как-то по весне небольшая группа учлетов завершала сдачу объединенного экзамена на допуск к выполнению программы учебных полетов. В большом классе сидела комиссия из преподавателей и руководителей аэроклуба. Запускали по одному. Учлет вставал перед длинным столом и отвечал на многочисленные вопросы. «Гоняли» сразу по всем предметам, причем вразнобой, неожиданно, без какой-либо последовательности. На ответ давалось всего несколько секунд.

Пройти подобный экзамен мог лишь хорошо подготовленный человек. Учлетов с такой подготовкой комиссия отбирала для будущих полетов.

Дверь класса приоткрылась. В щель высунулся секретарь комиссии и объявил:

— Учлет Иванцов. Приготовиться учлету Девятаеву.

Иванцов проскользнул внутрь, дверь за ним закрылась. Сердце Михаила неистово затрепыхалось в груди. Вот и настала его очередь. Через несколько минут решится главное в его жизни: сдержит он данное матери слово, освоит профессию летчика или навсегда останется речником.

* * *

–…Неплохо. Следующий вопрос. Скорость ветра в районе аэродрома — десять метров в секунду. Переведите в уме это значение в километры в час, — постучал карандашом по журналу преподаватель самолетовождения.

Михаил наморщил лоб, производя расчеты. Но преподаватель уточнил задание:

— Порассуждайте вслух, Девятаев, чтоб нам стало понятно: знаете вы формулу перевода или нет.

Тот кивнул.

— Десять метров умножаем на четыре, из полученного результата вычитаем одну десятую. То есть сорок минус четыре. Получаем тридцать шесть километров в час.

— Верно, — удовлетворился ответом специалист по навигации. — У кого еще есть вопросы? Прошу.

— Товарищ Девятаев, перечислите, что вы должны сделать во время подготовки к вылету по учебному маршруту? — взяла слово единственная женщина из комиссии, летавшая в инструкторском звене.

— Вначале летной смены я обязан пройти медицинский контроль, ознакомиться с полетным заданием и метеообстановкой, проложить на карте маршрут, рассчитать поправки на ветер и количество топлива, необходимое для выполнения задания, — четко ответил Михаил.

Женщина хитро прищурилась:

— И все?

— Нет. О завершении подготовки я обязан доложить летчику-инструктору, а также выставить на часах точное время.

Ответ удовлетворил присутствующих.

— Что вы будете делать, товарищ Девятаев, если ваш самолет свалится в штопор? — поинтересовался председатель комиссии.

Действия в этой нестандартной ситуации знали, пожалуй, все учлеты. Не подвел и Михаил:

— Для вывода самолета из штопора нужно энергично и полностью отклонить противоположную вращению педаль, — четко ответил он. — Через две секунды отдать от себя ручку управления примерно на четверть за нейтральное положение. Едва самолет прекратит вращение — выровнять педали. А когда самолет наберет скорость — плавным движением ручки вывести его из пикирования. При подходе к «горизонту» увеличить обороты двигателя…

Ближе к вечеру все учлеты были приглашены в класс, там они выстроились во фронт перед членами комиссии.

Сказав короткую речь, председатель принял от секретаря список тех, кто справился с экзаменом.

— Итак, к летной практике допущены следующие учлеты, — сказал он, поправив очки, и принялся зачитывать фамилии.

Те, кого он называл, воспринимали успех по-разному. Кто-то шумно выдыхал, кто-то беззвучно тряс за руку стоящего рядом товарища.

Михаил услышал свою фамилию в самом конце списка. Все это время он стоял в первой шеренге неподвижно и едва дышал. Услышав же «Девятаев», расцвел в улыбке и расслабился.

— Еще один шаг, — еле слышно прошептал он, думая о приближении своей мечты.

* * *

Приступив к программе учебных полетов, Михаил сразу возмужал и повзрослел. Да и как было не повзрослеть?

Сначала большую часть его жизни заполнили занятия в речном техникуме и общение с наставниками — опытными речниками. Затем добавились вечерние посещения аэроклуба, где пришлось изучать материальную часть и теорию полетов. В клубе Девятаев также повстречал настоящих специалистов, влюбленных в свою профессию. А к лету теорию заменила практика на учебном аэродроме.

Правда, к полетам допустили не сразу. На первом же построении командир самолетного звена приказал учлетам изучить район полетов и собственноручно подготовить навигационные карты с обозначением пилотажных зон и учебных маршрутов. В общем, детское озорство и непоседливость, которыми Михаил отличался в семилетней школе, остались позади. Надо было держать данное матери слово и осваивать одну из самых престижных профессий.

Времени на отдых вообще не оставалось. В редкие вечера, когда не нужно было бежать в аэроклуб, он предпочитал отсыпаться или прогуливаться с другом Сашкой до берега Волги в поисках случайного заработка.

Как-то раз в середине 1936 года руководство техникума собрало студентов в небольшом актовом зале и объявило о грядущем открытии клуба речников. Такое событие Михаил пропустить не мог и, как следует вычистив и нагладив одежду, отправился с Сашкой на торжественное мероприятие.

Народу у новенького здания собралось великое множество. Парадный вход в клуб был украшен цветами и транспарантами, играл оркестр, а перед собравшимися гостями в открытом кузове грузового автомобиля рабочие соорудили трибуну.

Поочередно по короткой лесенке на трибуну поднялись два строителя, начальник порта и представитель городского партийного комитета. После их выступлений в клубе состоялся небольшой концерт, а потом всех желающих пригласили на танцы под настоящий духовой оркестр.

Михаил с Александром, разумеется, остались и не пожалели. Сначала в главном зале было не протолкнуться. Но как оказалось, возрастная публика страстно желала танцевать вальс, которым оркестр открывал свою программу. После вальса народу поубавилось, так как помимо танцев в новом клубе были и другие развлечения: выставка народного творчества, библиотека, небольшая картинная галерея, а рядом с фойе гостей бойко обслуживал буфет.

— Смотри, какие барышни скучают у третьего окна! — восторженно зашептал на ухо Сашка. — Пригласим?

— Не, мне вон та понравилась, — указал Михаил в другую сторону.

— Какая? Там целая компания девчонок.

— В центре — темноволосая, круглолицая.

— А, которая заливается смехом?

— Ну да. Веселая, — улыбнулся Девятаев. — Мне такие всегда нравились…

Спустя несколько минут Михаил переборол волнение и, подойдя к незнакомой девушке, пригласил ее на танец. Та с интересом глянула на высокого крепкого парня с пышной темной шевелюрой и приняла приглашение.

— Тебя как зовут? — спросил он, когда музыка смолкла и танец завершился.

— Фаина. А тебя?

— Михаил…

Живая, жизнерадостная и улыбчивая шестнадцатилетняя девушка ему очень приглянулась. В конце танцевального вечера Девятаев набрался храбрости и предложил ей встретиться через пару дней.

Девушка согласилась.