Одной смерти мало

Валерий Еремеев

Перед двумя сотрудниками уголовного розыска стоит задача обнаружить и обезвредить опасного киллера. Один из них еще совсем юный, делающий первые шаги на непростом пути оперативника, но обладающий несомненными талантами к дедукции и главное – огромным желанием работать. Другой – опытный, но поломанный системой и склонный к конформизму сыщик. Сработаются ли они? Смогут ли объединить усилия, опыт и талант для достижения поставленной цели? Ведь для того, чтобы поймать преступника необходимо пройти по самой грани, оделяющей добро от зла. Выполнят ли они задачу, не заступив за черту? А соблазн сделать шаг в сторону очень велик.

Глава 1. Гибель серых богов

Пакет был приготовлен заранее. Карасанюку осталось только выложить его на стол и подвинуть вперед по направлению к гостю, настолько, насколько позволяла длина руки.

— Ровно половина, как договаривались. Остальное, когда выполните свою работу. Я должен получить четкие доказательства, что все сделано, как нужно.

Гость, сидевший в двух метрах от Карасанюка, снисходительно усмехнулся. Его мимика лучше всяких слов говорила о том, что только совершенно далекий от предмета их разговора человек, может сомневаться в том, что все будет сделано, как нужно.

Карасанюк, неожиданно для себя тоже выдавил нечто похожее на улыбку, хотя изначально держал себя сообразно своему характеру — строго, высокомерно, как со всеми, кому платил деньги: с наемным персоналом, с женщинами по вызову, с чиновниками всех мастей. Он считал, что имеет на это право. На строгость. Раз даешь деньги, значить можешь и должен требовать с того, кому их даешь. Требовать же можно только строго, иначе ты просто даром выбросишь деньги — истина, которую обязан знать каждый начинающий менеджер.

И все-таки Карасанюк улыбнулся. Криво, но даже эта несвойственная ему реакция, привела к тому, что он вдруг смутился, что тоже было ему несвойственным, так что он даже счел за необходимость как-то объясниться, хотя все, что нужно уже было сказано и гостю оставалось только уйти.

— Вы не очень-то похожи на киллера, — сказал Карасанюк.

— А вы не очень-то похожи на человека, который держит за яйца всю деловую элиту и силовые структуры нескольких регионов, — принял подачу и тут же отбил ее назад гость.

Это была правда. Оба, и гость, и Карасанюк выглядели вполне заурядно, как могли бы выглядеть средней руки чиновники, вузовские преподаватели или редактора провинциальной газеты. Ну, как-то так.

— А как по-вашему должен выглядеть человек, который держит за яйца эту самую элиту? — полюбопытствовал Карасанюк.

— Наверное, так же, как в вашем представлении, должен выглядеть киллер, — не смущаясь, парировал гость.

Они снова сдержанно улыбнулись друг другу и Карасанюк отметил одну особенность в облике гостя, которая у него самого напрочь отсутствовала — широко раскрытые, по-детски любопытные глаза человека, у которого абсолютно чистая совесть. Выглядело это странным, учитывая профессию гостя, и Карасанюк опять не удержался, чтобы не высказать эту мысль вслух, хотя конечно, не очень надеялся на ответ. Лично он бы на месте гостя, забрал бы деньги и ушел, но гостю их разговор, видимо, показался забавным.

— Так и есть. У меня чистая совесть. Вы очень наблюдательны.

— Чистая совесть? У вас? Но вы же…эээ… киллер!

— И что с того? Как будто бы киллеру противопоказано быть хорошим человеком с чистой совестью.

— Не обращайте внимания. Я не собирался вас обижать, — сказал Карасанюк и соврал.

Разумеется, собирался. Не то чтобы сильно и не то чтобы обидеть. Уесть, скорее всего. Просто ему показалось несправедливым, что какой-то мокрушник, пусть и высокой пробы, по ночам может спокойно спать, в то время как его, Карасанюка, все чаще и чаще стали посещать весьма противоречивые мысли. А ведь он, если вдуматься и мухи за всю жизнь не тронул. Собственными руками.

Собеседник оставался невозмутим.

— Пустое. Меня трудно обидеть. Разве что был бы очень признателен, если бы вы воздержались от употребления самого слова «киллер», как и других заграничных заимствований. Куда ни кинь, сплошная иностранщина. Скоро вообще ничего своего не останется.

— Тогда что ж, «убийца»? — сугодничал Карасанюк.

Гость с сомнением покачал головой.

— Слишком общее понятие. Убийцей может быть кто угодно. Лично у меня это слово вызывает ассоциацию с бухим небритым мужиком в заляпаном жиром спортивном трико, который только что в пылу пьяной ссоры зарезал на кухне собутыльника.

— Хорошо, — сказал Карасанюк, не без сарказма, — Я буду называть вас душегубом. Прекрасное слово, не находите? Есть в нем что-то этакое, посконное. От корней.

Карасанюк даже посмеялся от такой своей красноречивости. Давно он так не разговаривал с посторонним. В смысле, чтобы просто так, не по делу. Гость, надо было полагать, тоже испытывал жажду в общении, потому что легко шел на контакт.

— Слово хорошее, спору нет, но оно, так или иначе, предполагает наличие у моих подопечных какой никакой, но души, чего я у них уже давненько не наблюдал. Поэтому, зовите меня просто, уборщик.

— В смысле мусор убираете, — догадался Карасанюк. — Выносите, так сказать, сор из избы.

— Ну что вы. Выносить сор из избы — это совсем другая профессия. Я же просто прячу мусор под коврик.

Карасанюк понял, что гость тоже кривляется во всю только делает это намного тоньше чем он. Надо было заканчивать эту дурацкую игру в слова.

— Говорят, что некоторые люди предчувствует свою близкую смерть. Это правда? — спросил он, чтобы изменить тему беседы.

Гость загадочно улыбнулся.

— Есть категория людей, которые должны постоянно предчувствовать смерть. Только при таком условии они могут протянуть подольше. Когда же они перестают ее предчувствовать, они гибнут. Такой вот парадокс. Что же касается некоего конкретного предчувствия, то я с этим не сталкивался. Правда, замечал, что некоторые перед близким концом, начинают себя как-то странно вести. Не так, как ведут себя в обычной жизни. Кое-кто, например, начинает вдруг что-то напевать, несмотря на то, что у них него ни слуха, ни голоса. Другие, скупые на слова, ни с того, ни с сего становятся не в меру разговорчивыми. Так, словно хотят наверстать то, что не успели сделать при жизни. Это, конечно, не значит, что что-то там чувствуют. Все это скорее на подсознательном уровне.

— А как вообще становятся киллерами… извините, уборщиками?

Теперь уже настала очередь гостя, чтобы посмеяться.

— Примерно так же как становятся такими как вы… уже не знаю, как вас величать, серым кардиналом что ли, о котором ничего никому не известно, а может даже серым богом.

— Богом? — удивился Карасанюк. — Скажете тоже. Я не настолько глуп, чтобы брать на себя такую непосильную ответственность.

— Я имел в виду не единого бога — Отца, а такого бога как в язычестве. Бога весьма определенного профиля, регулирующего отношения между средствами производства и производительными силами на отдельно взятой ограниченной территории. Впрочем, дело в не этом. Я хочу сказать, что никакого единого рецепта, как стать уборщиком не существует.

— Меня интересует не рецепт, а то, как люди приходят к такому решению.

— Наверное, ждете от меня какого-нибудь душещипательной истории. Какой-нибудь военный, получивший в горячей точке ранение, оказавшись в отставке, понимает, что больше никому не нужен. Все от него отворачиваются. Денег не хватает, всюду процветает коррупция. А у него больной туберкулезом ребенок, которому нужно хорошее питание и уход. А тут еще как назло в общаге, где он ютиться с семьей, газ с электричеством отключили за неуплату. И тогда, через старых армейских знакомых он обзаводиться снайперской винтовкой и него начинается совершенно иная жизнь. Так?

Карасанюк чуть смутился, потому что в самом деле о чем-то таком думал.

— В моем случае, все гораздо проще, — продолжил гость. — Я всегда мечтал стать уборщиком. И я им стал, когда для этого сложились определенные условия. Мне нравиться убирать. Я умею это делать. Я делаю это очень красиво.

— Странная мечта! Обычно дети мечтают стать кем-то другим. Я, например, мечтал о профессии пожарного. Наемный убийца, каким словом его не назови — это не комильфо. Обществом, ну или его подавляющим большинством такая профессия не приветствуется.

— Вы думаете?! — оживился гость. — А по моему, так очень даже приветствуется. Только вслух об этом не говорят. Вы хотя бы кинематограф возьмите. «Профессионал», «Никита», «Леон», «Механик» плюс еще несколько сотен картин, которым не так повезло попасть в тренд, как четырем первым. На нашей стороне всегда были симпатии зрителей. Флегматичные затворники, немногословные, но уверенные в себе люди, за кажущейся толстокожестью которых бьется большое, горячее сердце, готовое прийти на помощь по первому зову. А вы можете назвать хотя бы одну киноленту, в котором бы с симпатией изображали такого человека как вы.

Карасанюк задумался. Он знал только один фильм, посвященный нелегкой судьбе похожего на себя человека, но называть не стал, понимая, что симпатичен там для зрителей только актер, сыгравший главную роль, а уже никак не образ самого героя. Еще он вдруг подумал о том, что любой вид искусства, рассматривая одну из своих главных тем — борьбы добра со злом, неизменно бы поместил его, Карасанюка на сторону зла, а вот его гость, если бы и не полностью олицетворялся б со светлыми силами, был бы, по меньшей мере, их ситуативным союзником. Ему стало неприятно. Он уже жалел, что ввязался в этот нелепый разговор, который сам же и затеял.

— Рад, что вы так трепетно относитесь к своей работе, — очень строго и холодно сказал он. — Можно надеяться, что все будет сделано, как надо. Имейте в виду, осечки я не прощу.

— Осечек не будет.

— Все-таки я даже представить не могу, каким образом вам удастся подступиться к… оппоненту. Он ведь тоже как бы… бог. У этого бога очень сильная свита из ангелов-хранителей.

— Иногда бывает так, что двери открываются сами. Их даже не надо ломать. А ангелы — хранители отлетают по другим делам.

— Что вы имеете в виду?

— Объясню на примере. Представьте, что кто-то заказал мне вас… Ну, представьте. Через вашу охрану, как вы понимаете, не пробиться, но, тем не менее, мы сейчас сидим с вами одни во всей квартире, в которой нет, ни жучков, ни системы наблюдения. Вы пришли сюда сами… Один, без охраны.

— Хотите, сказать, что собираетесь сидеть и ждать, пока объект захочет с вами потереть за жизнь? Некогда ждать.

— Всякое может случиться. Но речь сейчас не о нем, а о вас, Павел Геннадиевич. Дело в том, что объект — это вы.

Лицо и ладони Карасанюка покрылись липким потом. Он понял, что это ловушка. И в эту ловушку он загнал себя сам. Он попытался вскочить, но ноги не слушались.

Гость поднялся, вскидывая руку, в которой держал револьвер системы «Наган». Прицеливаясь, он ясно увидел в глазах жертвы кроме всепоглощающего страха некую долю брезгливого разочарования. Видимо от того, что такой человек, как он будет застрелен не из супер современного «Файв-севена» или «Беретты», а из допотопного, как скелет динозавра вохровского револьверчика.

— Не бери в голову, старик, — сказал он. — Пушка надежная. Годами может лежать в состоянии боевой готовности и выстрелить, когда появиться такая необходимость. Ты же хотел, чтоб без осечек? Осечек не будет.

Он выстрелил. Перед тем, как спрятать оружие картинно дунул над вертикально поднятым стволом. Забрал со стола деньги завернутые в газетный лист с портретом президента Януковича. Подошел к кувыркнувшемуся со стула телу. Пуля попала прямо в сердце, вызвав внутреннее кровоизлияние. Отступил на два шага и полюбовался сделанным. Сказал вслух:

— Чистая смерть. Красивая…

* * *

Рассветало. Прохладный майский воздух был весь пропитан выхлопом мотоциклетных двигателей. С низким мерным жужжанием, словно стая гигантских шмелей-мутантов катила по узкому двуполостному шоссе колона байкеров.

— Проблемы, Багет?! Помочь?! — стараясь перекричать рев, спросил один из участников тусовки, выбивающегося из колоны приятеля.

— Да я так, отлить!

— А, ну догоняй быстрее!

Слегка согнув голову, байкер рванулся вперед, в то время как названый Багет, широкоплечий дылда на дорогом байке, в черной косухе, кожаных обтягивающих ноги штанах и черной с серебристыми разводами бандане, без шлема, съехал с шоссе и затормозил на обочине. Махнул рукой еще кому-то, дескать, помощь не требуется, проезжайте, а я догоню, но несмотря на это, один из ехавших почти в самом конце, все-таки решил составить ему компанию. Байк у него был попроще, собранный отечественными умельцами, да и сам он был помельче. Зато на его голове красовалась самая настоящая каска солдата вермахта.

Не глуша моторов, они стояли, наблюдая, как проезжают мимо остатки колонны и собравшиеся сзади автомобили.

Когда стало тише, байкер в немецкой каске внимательно посмотрел на здоровяка. Спросил:

— Вы получили подтверждение?

— Да. Вчера ночью мой человек был в той квартире. Видел тело. Я не ожидал, что вы справитесь так быстро.

— Я профессионал. Надеюсь, ваш человек не оставил после себя следов?

— Нет. У меня тоже работают профессионалы.

— Ключи от квартиры?

— От них избавились. Думаю, покойника обнаружат сегодня ближе к обеду.

— Домработница?

Багет кивнул, доставая из-за пазухи куртки сверток.

— Держите остаток сумы, как договорились.

Байкер в каске спрятал принятый от Багета пакет. Со своей стороны протянул собеседнику цифровую фотокамеру.

— Я сделал несколько снимков. Думал, вам будет интересно.

— Это было необязательно. Ну, разве что одни глазком.

Проглядев на дисплее фотоаппарата снимки мертвого тела, сделанные в разных ракурсах, Багет сам стер их с карты памяти.

— Чистая работа, — сказал он, возвращая камеру. — И снимки хорошие. Был бы я садистом, я, наверное, испытывал бы удовольствие, созерцая их. Но я человек нормальный и мне невыразимо прискорбно, что мы с покойным не смогли найти общий язык. Как вам удалось подобраться к нему так близко? Этот тип и шагу ступить не мог без сопровождения двух десятков своих горилл. А вы вот так запросто…

— В каждом отдельном взятом правиле, есть свои отдельно взятые исключения. Вы, например, тоже человек закрытый. И вас тоже охраняют так, что мало не кажется. Но, тем не менее, я же с вами сейчас разговариваю. Тет-а-тет, без посторонних.

Багет кивнул, так и не усмотрев в заявлении собеседника ничего угрожающего лично для себя. Он даже мысленно усмехнулся. Он позаботился о том, чтобы их встреча прикрывалась снайпером, и задумай собеседник, чей затылок в этот момент должен был находиться в перекрестье оптического прицела, что-то плохое, никакая немецкая каска не спасла бы его от пули. Если Паша Карасанюк и позволял себе изредка расхаживать переодевшись в шмотки обычного обывателя, словно Гарун Аль Рашид по Багдаду, то он, Женя Горбатый, никогда не совершит подобной ошибки. Да, он тоже иногда любил покинуть инкогнито свою усадьбу для участия в байкерских тусовках, где его знали под прозвищем Багет, но всегда и везде его люди были рядом, незримые, но готовые в любой момент вмешаться и избавить его от неприятностей.

— Постойте, если вы были так близко от него, то, может быть, он успел что-то сказать? — спросил Багет. — Было бы интересно это услышать.

— Уверяю, ничего интересного в его словах не было. Нес какую-то ахинею. Кстати, его тоже занимал вопрос, как я смогу к вам подобраться?

Лицо Багета и без того, не излучающее, добродушие стало очень злым.

— Не понял… А почему вы должны были ко мне подбираться?

— Чтобы сделать с вами то же, что я сделал с ним. Он вас мне заказал.

— Заказал? — лицо Багета исказилось гримасой неподдельного возмущения, словно он не проделал со своим соперником аналогичной процедуры, причем сам-то был еще жив. — Ну не сука ли он? А я идиот до сих пор в душе сомневаюсь, правильно ли поступил? Ну, козлина! Даже жалко, что он уже сдох, потому что я бы с удовольствием доплатил, чтобы эта гнида сперва хорошенько помучалась.

Багет еще какое-то время извергал в адрес покойного проклятья, пока не догадался проанализировать услышанное под другим углом.

— Что ж вы сказали этому уроду в ответ на его предложение?

— Согласился. Уж больно заказ интересный. Такими предложениями не разбрасываются. Не каждый день мне предлагают убить такого, как вы, Евгений Семенович.

Багет с интересом посмотрел на киллера, не понимая, шутит он или говорит серьезно.

— Что и задаток взяли?

— Взял. Половину от всей сумы. Ну, как и в вашем случае.

— Теперь можете оставить его себе просто так.

— Профессиональная честь не позволит. Обязательства перед мертвыми весят не меньше, чем перед живыми. Я человек слова.

Бандана на голове байкера стала мокрой от пота, но на его лице не дрогнул ни один мускул. Человек опытный, он бывал в разных переделках и как Женя Горбатый и как Багет. К тому же там он был вовсе не один.

— Допустим, ты меня убьешь, — голос Горбатого перешел в хрип. — Как же ты тогда вторую половину получишь?

— Боюсь, никак. Придется считать, что у меня акция. Закажите два трупа сразу и второй обойдется вам в полцены.

Пока киллер говорил, Багет поднял согнутую в локте руку и выпрямил сложенные вместе указательный и средний пальцы — знак снайперу, что его хозяин находиться в смертельной опасности. Ничего не произошло. Он повторил жест, но с тем же успехом.

В руке киллера появился револьвер.

— Погодите, — протестующе замотал головой Багет. — Если вы такой честный верните задаток. Подбросьте деньги Пашкиным наследникам. А я компенсирую вам все ваши издержки. Назовите любую сумму.

— Вы не поняли… Я работаю не только ради денег… Мне нравиться…убирать.

Багет сильно крутнул ручкой газа и резко рванулся с места, поднимая колесами клубы пыли. Ехал он быстро, но недолго. Ровно столько, насколько позволила длина тонкого стального троса, крючок которого уборщик успел зацепить ему за ремень. Багета в буквальном смысле вырвало из седла мотоцикла, как с помощью привязанной к двери нитки вырывают шатающийся молочный зуб.

Спрятав револьвер, киллер развернул мотоцикл и съехал вниз по тропинке, увлекая за собой тело Багета. Через несколько секунд на шоссе остался лежать только поцарапанный байк. Еще через полминуты перед ним остановилась фура. Два вышедших дальнобойщика, осмотрев валяющейся на асфальте мотоцикл, принялись оглядываться по сторонам.

— Ну и где этот, с мотыка? Нет никого, — спросил то ли сам себя, то ли напарника шофер постарше. — Странно как-то.

— Может он за завтраком селедку молоком запивал? Вот и приспичило. Байк бросил и бегом в кусты? На ходу штаны расстегивал?

— Не думаю. Он падал, видишь? — старший показал носком сандалии на погнутое крыло, — только интересно, где теперь сам? Может по другую сторону выбросило?

Дальнобойщики перешли на другую сторону шоссе и посмотрели там. Никого не было. Вернулись к фуре.

— Слушай, что мы с тобой паримся, — с задором предложил молодой. — Неужто два здоровых мужика, таких как мы, не смогут затащить этот металлолом в кузов. Интересно, сколько он весит?

— Зачем тебе эти проблемы? Этот металлолом может стоить как вся наша фура. Я знаю, что говорю.

— Тогда тем более. Что ему здесь валяться? Я ж не сказал, что мы его присвоить должны. Мы просто его сбережем, чтобы кто другой не увел. А как хозяин объявиться, вернем ему… за вознаграждение. Ну, а если не объявиться, тогда конечно… Зачем добру пропадать?

— А если его похитили, хозяина, тогда что? А ну иди за деревья посмотри, может он там.

Молодому эта идея пришлась не по душе.

— Тебе надо сам и иди. Я лучше байк посторожу. А то ездят тут… всякие.

Старший сплюнул, спустился по ведущей с откоса тропинке и пошел по ней. Скоро он скрылся за деревьями лесополосы, отделявшей шоссе от поля. А еще через несколько минут раздался его крик.

Молодой дернулся было в ту сторону, потом остановился, потоптался на месте, поискал глазами по земле, поднял камень, но найдя его недостаточно тяжелым, чтобы служить оружием, выбросил. Вернулся к кабине. Вооружился увесистой монтировкой и только после этого, беспрерывно оглядываясь, отправился следом за напарником.

Напарник нашелся быстро. Он стоял, согнувшись у молодой березы, росшей у самого края поля белый как резиденция американского президента.

— Ты чего, Серега? — удивился младший, но посмотрев вперед, сам побледнел, выронил монтировку и с трудом удержался, чтобы не плюхнуться задом на землю.

В десяти — пятнадцати шагах от них, на тропинке лицом вверх лежал человек в кожаных штанах и съехавшей на бок бандане. Его живот от грудной клетки до самого паха был зверским образом разодран, а вывалившие внутренности были разбросаны на расстояние нескольких метров…

С другой стороны поля за ними наблюдал мотоциклист в немецкой каске. Отняв от глаз бинокль, он улыбнулся и произнес в никуда:

— Красивая смерть. Не очень чистая, но все равно… Красивая…