Теперь, или Снова «Неслучайные странности». Страшно философские небылицы длиной в Мысль

Валерий Екимов, 2022

Что было бы, если бы мы смогли встретиться с самим собой из своей прошлой жизни? А из будущей? Настолько ли велика разница между временами и поколениями, как нам кажется? Что такое Апокалипсис на самом деле? Куда придут люди, если продолжат двигаться сегодняшним курсом? Где проходит граница между Добром и Злом? Что подразумевают эти понятия применительно к реальной жизни конкретного человека? Где живёт Всевышний? Как мы поладим с Искусственным Интеллектом? Эти и многие другие вопросы ставит писатель в своих небылицах, а потом вместе с читателем ищет ответы, перемешивая драматический реализм с утопией, антиутопией и фантастикой.

Теперь

(Седьмая небылица)

Выдумка всегда может статься правдой, а непререкаемая истина — вымыслом.

Из чьих-то притчей, кажется

— Здравствуйте, — слышу за спиной голос своей младшей, ныне девятнадцатилетней, дочери.

— Привет, — отвечаю, не оборачиваясь, тщательно обрабатывая верхнюю одежду, походный рабочий портфель, резиновые перчатки на руках и марлевую повязку мыльным раствором, приготовленным женой ещё утром в импровизированной бутылке «Нитхинола» — средства для чистки окон.

Дочь частенько в шутку переходит на вы — примеряет, так сказать, на себе различные роли взрослости — особенно если в доме кто-то есть и она не хочет, как обычно, целовать меня при всех в щёку…

Впрочем, говоря честно, при встречах мы теперь не то что не целуемся, но даже не жмём друг другу руки, долго держась на расстоянии, пока не проведена тщательная дезинфекция одежды и… тела после прихода домой, на которую требуется много времени, а прикасаться заражённой тканью к домашним просто-напросто опасно… для них! Город медленно, но неуклонно поглощает зона заражения смертельно опасным вредоносным поветрием — коронавирусом «Ковид-19».

…Это своего рода пароль — мол, я сегодня дома не одна.

— У тебя что, кто-то в гостях? — интересуюсь на всякий случай.

В былые времена у дочки допоздна засиживались её многочисленные подружки, друзья, знакомые. В её огромной отдельной после ухода во взрослую жизнь старшей сестры и брата комнате имеется всё, что требуется для современной молодёжной тусовки. Не говоря о четырёхъядерном компьютере с выходом в высокоскоростную сеть Интернет, прозванную мной когда-то Виртушей, и огромным, в полстены монитором, там имеются и современный синтезатор, и электронная барабанная установка, и саксофон, и все разновидности гитар, прочие приспособления для безудержной фантазии и творчества…

— Не-ет, — неуверенно тянет она. — Никого, кажется, нет.

…Но вот уже как три недели — Боже мой, а кажется, что целая вечность прошла! — они общаются на так называемой «удалёнке» в каких-то специальных чатах Виртуши, тупо уставившись в монитор и ведя нескончаемые беседы обо всём на свете и… НИ О ЧЁМ…

Ну, разве можно о чём-то действительно поговорить, не видя собеседника, как говорится, прямо перед собой вживую.

…Первые дни это им трудно давалось, да и не только им, но и нам всем. Ну, правда, перестроить свой привычный, с одной стороны, неспешный, размеренный и в то же время вечно куда-то мчащийся, летящий во всевозрастающей прогрессии поток никчёмных событий весьма непросто, если не сказать почти НЕВОЗМОЖНО! Хотя, если присмотреться, находятся и такие, кто, напротив, гонимый манией собственного величия, узнав о масштабах зоны заражения, с головой нырнул в скорлупу мнимой брони собственной квартиры и дачи. Словно таракан, забился в щель, вообще отключив всякие средства общения с внешним миром…

«Тараканы» — отличное название для описания этого странного, несвойственного (так думалось прежде) явления нашего духа. Кто знает, может быть, к этой теме придётся ещё вернуться, тем более что название ей… уже найдено.

…Нам всем ТЕПЕРЬ очень непросто.

Трудно осмыслить эту напасть, поветрие, казавшееся ещё вчера таким никчёмным, случайным, скоротечным… а вон, гляди-ка ты, уж месяц скоро минует, как объявили во всём мире пандемию, а он, Мир этот, по-прежнему неуклонно катится туда же, в пропасть.

Одним словом, ТЕПЕРЬ нам всем приходится меняться!..

— Ты опять в Сети пересидела? — невесело усмехаюсь сегодняшним реалиям. — Даже кто дома находится, не знаешь, не видишь, — ворчу по-стариковски.

Так всегда: стоит ей полдня провести в Интернете, уставившись с полуметра в огромный жидкокристаллический экран, как она теряет всякое ощущение окружающей реальности. А если ещё нацепит на себя современные мощные стереонаушники да очки объёмного изображения, то хватит и получаса, чтоб навсегда застрять там, в Виртуше. Многие люди, владеющие чуточкой чувства пространственно-временного воображения и стремящиеся хотя б так выйти из дома, ТЕПЕРЬ попадают в зависимость от вездесущего Интернета. Впрочем, почему теперь? Может быть, и не только теперь, до 23 марта 2020 года, мы все и так уже наполовину ушли в Сеть, просто не обращали на то никакого внимания. Тогда это было как маленькая вредная необязательная привычка, шалость, которую всегда можно, как нам казалось, просто выбросить.

А ТЕПЕРЬ?..

— Да… нет, — слышу несколько неуверенный голос дочки. — Я знаю, кто дома.

…ТЕПЕРЬ мы практически все в Сети. Все медленно забываем, что ещё недавно всё было иначе. Что когда-то мы любили разговаривать, глядя в глаза без электронных фильтров и очков, без экранов и наушников, смело выходя на улицу, не боясь нападения невидимой, ставшей вдруг вмиг враждебной окружающей внешней среды… нашей родной Земли-матушки.

Господи, а всего-то четыре месяца прошло, как мы под Новый год услышали про эпидемию где-то там, в далёкой провинции Китая, а уже ТЕПЕРЬ она охватила весь Мир и он, этот Мир… перевернулся.

Конечно, нам, русским… не привыкать к Его выкрутасам!

А когда спокойно-то было?

Мы-то, по привычке постоянного давления на нашу «великую и необъятную» со стороны дюже «умного» и развитого западного Мира, более-менее всегда готовы к новым вызовам Истории, к новой войне… бою.

Спасибо, Всевышний, Тебе за то, никому нельзя забывать «…чувство страха и голода!..». Или как там было в одной из христианских молитв-притч: «Господи, не дай мне нищеты и изгнания, ибо слаб я и не удержусь, чтоб не согрешить, не украв, но пуще прежнего не дай мне излишеств богатства и сытости, ибо тогда напрочь забуду про Тебя Самого».

…Вот и держимся мы пока ещё, уйдя в глухую оборону от всех… и вся, и себя заодно.

Во всяком случае, удаётся пока удержать низкий процент потерь от числа заражённых невидимым грозным врагом, а значит, высокую выживаемость нас в беде, да и само число заболевших, кажется, ещё не так велико, некритично, да и его рост — тьфу-тьфу! — не велик, относительно плавен, как нужно для врачей, победы.

Даст Бог, справимся!

Справим!

Справимся… и с Виртушей после, уверен.

«Ох, тошнёшеньки!» — выдыхаю мысленно вдруг давно забытое.

К чему б это вдруг вспомнился мне этот бабушкин афоризм из её старой зелёной, некогда потерянной тетрадки?

— Вот тогда и скажи, — оборачиваясь, говорю бодрым уверенным голосом, закончив свой пятиминутный ритуал по обработки одежды, — кто сейчас у нас дома?

— Я и… бабушка, — неожиданно отвечает худенькая незнакомка — девчушка лет двенадцати-тринадцати, не больше, с глубоким пытливым взглядом всматривающаяся меня.

— Ба-буш-ка?.. — удивлённо тяну по слогам, всматриваясь в почему-то кажущиеся мне такими родными, знакомыми глаза абсолютно точно незнакомого подростка.

Как же так?!

Земля — такая совершенная, самодостаточная, цельная, способная преодолеть всё и вся: любые нападки Космоса, Вселенной, а тут вдруг на тебе… какой-то малюсенький микроб переворачивает всё с ног на голову…

«Ох, тошнёшеньки!» — снова неожиданно всплывает у меня в сознании эта незатейливая формула житейской мудрости.

…Стоп!

Так ведь и вправду Земля — цельная и самодостаточная система!

Мы все знаем, что конец рано или поздно наступит в виде прилетевшего вдруг из ниоткуда огромного метеорита, либо нового всемирного потопа из-за глобального потепления, либо вымерзания из-за последствий какого-нибудь термоядерного взрыва. А тут что? На нас свалился простейший одноклеточный вирус, который, кстати, когда-то давно, тысячелетие, кажется, назад, уничтожил целую неведомую нам цивилизацию инков.

За что уничтожил?

Кто знает? Видно, было за что, земля-то — живая, цельная и самодостаточная система.

— Ну-у, со мной здесь должна быть Настя Солнечная, — словно моя Младшенькая, с лёгкой досадой, поджав губы, из стороны в сторону качает она головой.

— С Настей?.. — дивлюсь, не придя ещё в себя.

— Во всяком случае, так мою бабушку Анастасию называла тетрадь, — жмёт плечами девчушка, с опаской глядя в мои мечущиеся от непонимания глаза.

— А-а-а?.. — тяну, лихорадочно ища ответы на все эти новые… неслучайные странности.

Что-то они зачастили ко мне в последнее время, а так бы хотелось вместо них попутешествовать вместе с Феликсом в его поистине не менее непростые, чем ТЕПЕРЬ, времена перестройки-катастройки. Тогда мы были юны и беспечны, несмотря на валящийся за нашим окном в пропасть Мир.

Он, этот Мир, вообще, с завидной регулярностью валится туда, в пропасть, подкидывая человечеству всё новые и новые испытания.

Однажды МЫ не справимся… с ними.

Однажды, но… не ТЕПЕРЬ!

В том нет сомнений.

Мы, Человечество, ни в чём не виноваты перед Ним.

Мы такие, какими Он нас создал.

Но Он имеет право и даже должен время от времени наставлять нас, поправлять, если время на то… пришло.

А оно ТЕПЕРЬ, похоже, пришло!

— А… мама где? — спрашиваю машинально, даже, кажется, немного испуганно, излишне громко в надежде, что жена, услышав наш необычный разговор, выйдет с кухни ко мне навстречу… на помощь.

В конце-то концов, кто знает, может быть, я… просто сошёл с ума и вот теперь вижу всякие странности своим богатым, но виртуальным воображением.

Но… какие ещё могут возникнуть у меня мысли, когда в собственной квартире вместо жены и дочки вдруг появляется весьма юная и совершенно незнакомая мне леди, говорящая весьма странные вещи, называя мою девятнадцатилетнюю дочь своей бабушкой да ещё используя никому не известный её детский сценический псевдоним.

— Мурь-мяу… — вместо жены в коридоре появляется наш огромный рыжий кот Тихон и, внимательно глядя на меня (мол, чего шумишь-то тут?), дружелюбно обхватывает своим пушистым хвостом ногу незнакомки.

Он так всегда делает, когда хочет показать своё расположение и поддержку кому-нибудь из домочадцев, но чтоб этот диковатый и малообщительный «котяра» проявил внимание и нежность в отношении незнакомца, такого ещё не случалось.

— О! Тихон Маркович, — смело треплет она грозное десятикилограммовое животное по мохнатой макушке за ухом. — Здравствуй, дружище! А ты-то как тут оказался?

— Тихон Маркович? — дивлюсь происходящему.

— Ну да! — искренне радуется незнакомка, наглаживая громко урчащего кота. — Так его папа назвал в честь Тапочкина… Тихона Марковича, жившего когда-то у него в детстве.

— Тихона Лавровича, — машинально поправляю, незаметно для себя втягиваясь в разговор с кажущейся уже и знакомой мне девчушкой.

— Тихона Лавровича? — дивится она. — Может быть, может быть, — задумывается. — Так это ж он и есть? — вдруг взрывается смехом, бесстрашно обнимая нашего сурового на вид и нелюдимого гиганта. — И вправду… очень похож. А почему Тапочкина?

— Потому что он очень любит о валяющиеся у нас везде и всюду войлочные тапки точить свои когтищи.

— Ох, тошнёшеньки! — совершенно неожиданно восклицает она. — Вот и наш… тоже любит тапки обнимать.

— Ин-те-рес-но, — тяну по слогам, всматриваясь. — А скажи, пожалуйста, как тебя зовут?

— Марина, — серьёзнеет та, снова на Настин манер потешно поджимая губы и покачивая головой из стороны в сторону, словно взрослая.

— Ну, коне-ечно же… — тяну, с досады хлопнув себя по лбу, неуловимо узнавая в ней кого-то из своих домочадцев, — конечно, Марина… Валеричка.

— Так вы меня знаете?

— Ах, тошнёшеньки! — глупо улыбаюсь, бесцеремонно рассматривая юного пришельца. — Конечно, знаю! Сам же когда-то и… — чуть было не сказал: выдумал её, — … написал те странности.

— Какие ещё странности?

— Не-слу-чай-ные, — тяну по слогам. — А теперь вот никак не могу поверить в эту…

— Во что — в эту? — перебивает в нетерпении.

— В эту… новую… шестую… и, нужно признать, очень необычную странность, — досадую на свою несдержанность впасть ТЕПЕРЬ в очередные свои размышления-философствования.

Но это поистине крайне необычная странность!

Все предыдущие случались словно бы и не со мной вовсе и виделись как бы со стороны, словно в кино, мне лишь оставалось записать их и всё.

А тут что?!..

— Кстати, ты, — увожу разговор в сторону, — уже, кажется, знакома с одной из моих странностей.

— Знакома? — округляются глаза девочки. — С какой?

— Ну, ты ведь сама говорила про тетрадь.

…Мной же некогда увиденная, можно даже сказать, придуманная странность вдруг вживую явилась ко мне, в моё ТЕПЕРЬ не самое спокойное сегодня.

А это очень, очень странно и необычно.

Весь вопрос в том: что бы это… могло значить?

— А-а-а! — радостно подхватывает девчушка. — Вы говорите про зелёную тетрадь бабушки Дуни.

— Про неё самую, — радуюсь вместе с ней. — В «Неслучайных странностях» она называется «потерянной».

— Это правда, — огорчается Марина. — Она действительно потерялась. Она у меня исчезла сразу, как… — вскидывает на меня пытливые глаза.

— Как ты познакомилась со своей пра-пра-прабабушкой, — подсказываю.

— Ага, — дивится.

— Ну и не огорчайся, — смеюсь. — Она ж тебе сама сказала, что хочет успеть написать там свою песню.

— Успела?

— Конечно, — киваю.

— А всё остальное?

— И остальное… тоже, — отвожу глаза, боясь выдать свою маленькую хитрость.

— Хорошо, — успокоенно выдыхает. — Но… откуда вы знаете?

— Знаю, — выдыхаю уклончиво. — Да только лучше ты мне вначале расскажи, как ты-то здесь оказалась?

— Понимаете, — задумывается, — перед тем как я увидела бабушку Дуню, я познакомилась…

— С бабушкой Настей, — перебиваю, снова от досады легонько хлопнув себя по лбу. — Ты ж, прежде чем провалиться на сотню лет в прошлое, вначале попала в наше время через свою ровесницу, твою бабушку-подростка, живущую с тобой в твоём времени, и вот ТЕПЕРЬ…

— Что… теперь? — вскидывает глаза.

— Что, что-о? — тяну время, соображая. — А теперь вот возвращаешься обратно через тот же, получается, пространственно-временной коридор. Да вот незадача, похоже, в ту же самую точку при движении назад Мысль вернуть плоть не в состоянии.

Ну, а как она вернёт-то её в ту же самую точку, если то пространственно-временное событие уже занято движением тела в противоположную сторону…

— Да-а, — беспечно жмёт плечами. — И что это всё значит?

…а без такой промежуточной остановки в нашем времени ей, похоже, не попасть обратно в своё время.

— А эт-т-то значит, — заикаясь, пугаюсь выводу, который вдруг отчётливо вырисовывается у меня в сознании. — Ничего это не значит, — вру, глупо улыбаясь, оттягивая время.

— Понятно, — вдруг тускнеют её глаза. — Не хотите сказать?

— Отчего же это не хочу? — прячу глаза.

— Да мне и самой уже всё понятно, — неожиданно всхлипывает и, прижав к лицу ладошки, безудержно плачет.

— Да что ты там поняла? — от жалости прижимаю её к себе, словно дочь, напрочь забыв про всякие там санитарно-эпидемические правила карантина.

— А то и по-ня-ла, — жалобно тянет она, — что забралась я… слишком далеко. И вот ТЕПЕРЬ вывалилась… из открывшегося мне случайно пространственно-временного канала.

— Случайное… не случайно! — машинально выдаю очевидное, раздумывая над её словами.

— Да-да, — подхватывает девчушка, всхлипывая. — Вот и папа тоже так говорит.

— Папа? — выдыхаю, не сдержав любопытства. — А что ещё… говорит папа?

Ох, как трудно удержаться, встретив вдруг небывалую небылицу, и не спросить её про всё то, что так волнует ТЕПЕРЬ…

А что волнует?

Да то, что и всегда: что нас ждёт там, впереди, в «прекрасном далёко»?

…тем более спросить не у кого-то там вообще, а практически… у себя самого, у своей же вдруг заговорившей мысли…

Коллеги по перу, уверен, отлично это понимают!

…время-то, судя по всему, всё-таки действительно относительно, что б мы там себе ни думали на сей счёт и ни кричали о законах Природы в нашем взбунтовавшемся атеистическом духе. С точки зрения Сознания, как ни крути, но «…в начале было Слово…», а «…время — величина относительная и… всего лишь одна из форм проявления Мысли», и «…если знания отвергают всё это, значит, их просто пока недостаточно!..».

Почему в кавычках?

Так ведь не мной всё это сказано, здесь лишь эти всем известные аксиомы Сознания собраны воедино.

— Да много чего интересного говорит мой папа, — увлёкшись разговором, вытирает наконец она свои слёзы. — «Вот и Всё!», например.

— Кто этот Всё?.. — тут же выдаю давно мной усвоенное.

— Почему кто?.. — втягивается она в старинный диалог. — Всё — это не кто, это конец, конец всему!..

— Или начало… — перебиваю закономерно. — А что ещё ты помнишь? — сбиваю направление мысли, нарочито хмуря брови и отгоняя присущие нам всем тщеславные мыслишки.

Ну, в конце-то концов, не для того спросил, чтоб выяснить потерянность своих прошлых фантазий во времени, а чтоб понять во всём этом главное.

— «Здесь вам не тут», — выдаёт она, подозрительно следя за мной.

— Где… не здесь? — тут же парирую очевидным.

— Ту-у-ут!.. — дивясь моей осведомлённости, машинально тянет она, вытаращив глаза.

— Понятно! — отрезаю, не дав ей опомниться. — Что ещё?

— Ещё?.. — задумывается. — Что «…в на-ча-ле было…» — тянет по слогам.

— Слово? — подсказываю.

— Да! — радуется.

— «И Слово было у…» — продолжаю.

— Бога! — улыбается.

— «И слово было…» — улыбаюсь вместе ней.

— Жизнь, — радостно заливается она солнечным светом.

А и правда: почему б первым словом у зарождающегося по немыслимым человеку законам Сознанию не быть слову Жизнь.

Ведь и у Бога должна быть своя Колыбель, Мать!

Главное во Вселенной — это Жизнь!

— Бог, — смеясь, поправляю я.

— Бог и есть Жизнь, — легко парирует она чем-то новым, пока ещё неизвестным мне в нашем времени.

— Ну-у, — тяну, задумавшись, — видимо, да!

— А время — одна из форм проявления Жизни, Бога.

— Ну-у, — осторожно тяну, дивясь её уверенности, — возможно.

— Так ещё в ваше время утверждал академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв, — серьёзнеет, — а после… и многие другие, и папа тоже.

— Да неужто ты читала Лихачёва? — смотрю с нескрываемым восхищением, боясь обидеть, поинтересовавшись возрастом.

— Нет, — огорчается, — не читала, папа не разрешил пока свой экземпляр дедушкиной книги брать, а с экрана читать я так и не научилась.

— Почему это не дал? — откровенно удивляюсь.

Там, в моей «Потерянной тетради», такого не было. Там всё ровно наоборот: ей была доступна вся домашняя библиотека, в которой каждый экземпляр печатных на хрупкой бумаге книг, уже много десятилетий не печатающихся в её время, считался по-своему единственным, эксклюзивным. Потому как каждый из них нёс в себе не только идеи с автора, но и уникальные мысли, а иногда настоящие откровения в качестве пометок на полях её читателей.

Впрочем, за прошедшие три года, как «Потерянная тетрадь» увидела Свет, что-то могло измениться. В конце-то концов, кому как не мне знать, что перерождённая в материю Мысль живёт совершенно своей, неподвластной автору жизнью.

— Так ведь папа со своими экземплярами вечных книг никогда не расстаётся, — поясняет девочка. — Держит их у себя на столе в строгом порядке и последовательности для работы с ними.

— Всё так серьёзно? — выдыхаю недоверчиво.

— Да-да! — вспыхивает. — Папа говорит, что в прошлом всегда можно найти… настоящее.

— Это правда, — соглашаюсь. — И даже наше завтра, потому как «…что было, то и есть…».

— «…и будет что было…» — подхватывает она.

— «И всё в мире — суета сует, и…» — цитирую по памяти, борясь с искушением поинтересоваться её возрастом.

— «…томленье духа!» — ставит она точку. — А всё потому что время, как утверждает папа, прежде всего величина относительная, хотя это и не доказано наукой до сих пор.

— Поня-ятно, — тяну ошарашено. — Но что всё-таки лично тебя так расстроило во всём этом? Почему ты расплакалась?

— Не знаю, — растерянно улыбается. — Мне вдруг подумалось, — вскидывает на меня пытливые глаза, — что оказалась «здесь», но… не «тут», то есть не там, не просто так.

— Пожалуй, не просто, — осторожно соглашаюсь.

— И вот ТЕПЕРЬ, — продолжает, — как и говорила, возвращаясь домой…

–…вывалилась из открывшегося тебе вдруг случайно пространственно-временного канала, — не сдержавшись, цитирую её мысль по памяти, — и можешь случайно застрять теперь здесь, у нас, навсегда, — увлёкшись, неудачно завершаю её.

— Вот именно, — шепчет она и, закрыв ладошками лицо, снова начинает всхлипывать.

Вообще-то она права.

Если не углубляться в сомнения о практической невозможности движения в пространственно-временной плоскости (в конце-то концов, об относительности времени и сознания как одной из форм Жизни ТЕПЕРЬ не знают разве что дошколята!), то она действительно почему-то ушла со своей воображаемой орбиты движения.

Возможно, она действительно как-то случайно вывалилась из своего коридора…

Но, во-первых, «случайное… не случайно» — нельзя это забывать.

…Причём прилично вывалилась, лет так на шесть.

Там, в «Потерянной тетради», ей, кажется (нужно бы перечитать!), было лет шестнадцать, а здесь явно не больше тринадцати. Но и нашей Насте при их встрече было столько же, а сейчас — девятнадцать…

Кстати, а где она с мамой сама? Впрочем, про то подумаем позже.

…хотя, возможно, я что-то путаю, как ни крути, три года прошло, мало ли что в голову придёт за это время. Но вот почему, а главное — зачем она, действительно, оказалась здесь?..

А во-вторых, «здесь вам не тут» — это тоже стоит запомнить.

…Может, Сам Всевышний решил ТЕПЕРЬ посмеяться над моим неразумением ЕГО правил мироустройства?

Или, может, совсем наоборот, даёт мне какую-то подсказку.

— Ну и ничего страшного не случится, — как можно легкомысленней жму плечами. — Поживёшь с нами, будет у нашей Насти Солнечной младшая сестрёнка Мариночка Валеричка.

— Почему ж это младшая? — вскидывает полные слёз возмущённые глаза. — Мы ж с ней ЗДЕСЬ у вас… ровесницы.

Ах, вот оно в чём дело!

Эврика! Нашёл!

Они ж ровесницы!

И не просто ровесницы, а идентично ровесницы: день в день, минута в минуту, миг в миг. Их генетический возраст, код, менталитет, восприятие и разумение… полностью совпали — вот они и смогли оказаться в одной точке пространственно-временной петли здесь в прошлый раз. Но дважды войти в одну и ту же точку не получится.

Благодарю тебя, Мысль Вселенной, за эту невообразимую случайно-неслучайную подсказку. Вот, оказывается, как Ты умудрилась переместить относительную материю-сознание в неабсолютном времени.

Помню, помню: «Ничто не возникает из ничего и не исчезает в никуда!»

А что это может значить?

Пожалуй, лишь одно: что она действительно не могла просто так оказаться ЗДЕСЬ (но не ТУТ, конечно, не там!) в один из самых критических моментов Истории всех нас: страны, Мира, Человечества, Земли, самой Вселенной.

Не могла!

Вот только что во всём этом требуется лично от меня?..

— Ну-у, — тяну, не решаясь подвести её к зеркалу и поведать очевидное. — Всё может быть, вполне возможно, что и ровесницы, а мне лишь показалось, что ты несколько помладше.

— Нет-нет, — немного успокоившись, как-то очень знакомо с лёгкой иронией щурит она глаза. — Здесь мы с ней ровесницы, не до дня кончено, хотя, кто знает, — задумывается, — бабушка Марина меня поначалу вообще за неё признала.

— Да-да, — соглашаюсь. — Помню-помню. А где, кстати, они? Ты вроде б говорила, что дома не одна, вместе с Настей.

…А может, всё проще на самом деле?

И зря я тут нагнетаю: нет, да не было никакой идентичности в этом банальном перемещении во времени по генетической цепочке (кто его знает, как там работают механизмы передачи информации?), а жена с Настей вообще сейчас сидят сейчас на кухне и не слышат этого нашего с ней разговора.

Впрочем, вряд ли!

В прошлый раз, как только наши девушки естественным образом распались на две сущности, они не смогли находиться рядом. Гостья из будущего практически тут же исчезла во времени, лишь обменявшись с Настей парой фраз.

Никто другой: ни бабушка Марина, ни бабушка Валя, да и по большому счёту сама бабушка Евдокия, — её не видели, лишь угадывали её присутствие, образ, через икону с тетрадью и внутреннее совпадение генетического кода.

Возможно, и Настя не видела её саму, а лишь почувствовала внутри, взяв в руки те немые свидетели-предметы, присутствующие в жизни каждой из них.

А значит, будь дочь дома, наша гостья не стояла теперь передо мной.

Но как ей ТЕПЕРЬ вернуться назад, в своё время?

Через кого?

Вот вопрос вопросов.

И здесь, похоже, условие генетическо-возрастной идентичности может оказаться решающим для возвращения её в пространственно-временной коридор…

— Не знаю, — растерянно смотрит вокруг она. — Первое, кого я увидела, были вы, вот и поздоровалась с ходу.

— Понятно, — выдыхаю озабоченно. — Значит, их нет… здесь!

…Впрочем, этот вопрос не для меня, как в том фильме: «Это не мой рояль»…

Ни одному смертному не дано объять необъятное. Вселенная должна сама решить, как Ей не допустить временного коллапса, оставив живое сознание в безвременье. В конце-то концов, закон сохранения Энергии — «…ничто и никто не появляется из ничего и не исчезает в никуда» — ещё никто не отменял.

Всё в этом живом Мире и «здесь», и «тут» компенсируется, находясь в равновесии друг с другом.

Весь вопрос остается лишь в том, что во всём этом требуется лично от меня.

— «Здесь вам не тут!» — парирует машинально прилипшей к нам обоим цитатой.

— Надеюсь, что «не тут»… — так же машинально парирую, не подумав. — То есть не там… — мямлю, соображая, к чему бы это всё ляпнул сейчас.

Вот что за натура такая человеческая?

Прав, тысячу раз прав (только вчера перечитывал!) апостол Иаков, говоря нам из «тут», кстати, по своим пространственно-временным каналам:

«Вот мы влагаем удила в рот коням, чтобы они повиновались нам, и управляем всем телом их. Вот и корабли, как ни велики они и какими сильными ветрами ни носятся, небольшим рулём направляются, куда хочет кормчий; так и язык — небольшой член, но много делает. Посмотри, небольшой огонь как много вещества зажигает! И язык — огонь, прикраса неправды; язык в таком положении находится… что оскверняет всё тело и воспаляет круг жизни, будучи сам воспаляем… Ибо всякое естество зверей и птиц, пресмыкающихся и морских животных укрощается и укрощено естеством человеческим, а язык укротить никто из людей не может: это — неудержимое зло; он исполнен смертоносного яда».

Никто из людей не может укротить свой язык.

Вот и я не могу укротить свой неудержимый — несёт, а что и сам толком не ведаю, — из своих позапрошлогодних странностей о «здесь вам не тут» да «тут вам не здесь», в которых и самому-то толком неясно — где это «здесь», что такое «не тут», то, что там… в безвременье.

Чего девчушку-то этим всем грузить, тем более когда она-то как раз точно не ЗДЕСЬ, но уверен, что и НЕ ТУТ.

Но вот где… конкретно между ними?

Где?

Неясно!..

Ту странную метаморфозу с воротами из «здесь» в «не тут» и, соответственно, обратно в третьей и четвёртой «неслучайной странности» мы вместе с женой, видимо, тоже случайно-неслучайно наблюдали лет семь-восемь назад на Сестрорецком кладбище.

Что это было на самом деле?

Трудно понять!

Вот и наш пришелец, похоже, прошёл через что-то подобное, такие же «ворота» различных форм Жизни, только не по каналу Памяти, как тогда, а внутри живой плоти, — чудны дела твои, Господи! — по генетическому каналу.

…Но ясно одно — она Живая!

— Где? — вскидывает на меня полные отчаянья глаза.

— Ни в «не тут», говоря по-твоему, ни в «там», — выдыхаю уверенно, чем явно успокаиваю её. — Но это и не главное! — заявляю безапелляционно, весомо, глядя в её бесконечно знакомые глаза.

Конечно, не главное, потому как это не наш с ней рояль, а значит, и не нам с ней играть на нём. Наше дело лишь помочь Тому, чей это рояль, разобраться: зачем это она появилась ТЕПЕРЬ здесь, у нас? А там уж, с Божьей помощью, как-нибудь разберёмся все вместе, как вернуть её… в её время. Потому как «…никто не появляется из ниоткуда и не уходит в никуда». А иначе… не будет никакого иначе — случится пространственно-временной коллапс, который, кстати, мы все и наблюдаем здесь и сейчас, в апреле 2020 года…

Ух ты, Боже мой! Да неужто из-за нашей временной петли всё это и происходит ТЕПЕРЬ? Тогда тем более нужно спешить возвращать нашу пришелицу домой.

…Мир медленно и неуклонно катится к Апокалипсису!..

Ох, тошнёшеньки!

…Впрочем, если подумать, то не совсем к нему, точней, не к нему в смысле конца Света, но к нему в исходном, изначальном смысле этого слова, как к Откровению, проще говоря, к ИСТИНЕ!

Мир снова ищет равновесие между Словом и Материей. Сегодня они вновь вошли в противофазу. В таком положении Закон сохранения энергии — Суть Мироздания Вселенной, — называемый простым и понятным словом Жизнь, приводит в действие все неведомые силы Её для достижения великого баланса, равновесия между всеми противоположностями.

Вечный и хорошо известный закон диалектики о единстве и борьбе противоположностей никто не отменял.

В такие моменты противофазы и случаются великие потрясения космического масштаба.

Последний раз это случилось без малого две тысячи лет назад — хотя, кто знает, может, и ровно две тысячи! — на Голгофе, когда дух человека восстал против его плоти, победив её, правильней сказать, компенсировав, запустив новую точку отсчёта развития цивилизации.

До того материя восставала против свободолюбивого и неразумного духа человека, попытавшегося уйти от основ продолжения Жизни на Земле, уничтожив пять городов в долине Сиддим.

А до того был, кажется, всемирный потоп, ледник, золотая клетка Эдем.

Но что же всё-таки случилось ТЕПЕРЬ?

Что?

Кара… или всё же Откровение?

Что же это такое?.. И что это вообще требуется лично от меня, нас?

— А что, по-вашему, ТЕПЕРЬ главное? — смотрит внимательно, по-взрослому.

— Ох, тошнёшеньки! — лукаво улыбаюсь, собираясь с мыслями. — Главное, думаю, сейчас — это то, что ты всё-таки «здесь», с нами, у себя дома, и, что бы ни произошло с нами со всеми дальше, всё будет к лучшему. Всё к лучшему! — повторяю ей ещё раз уверенно.

А то как же иначе?

Всё, что ни происходит с нами, — всё к лучшему!

«Любые изменения, даже если они ведут к регрессу, — всё равно прогресс, просто оценить их масштаб было мало времени», — вылетает из недр памяти чья-то давно мной подсмотренная мысль.

Земля, действительно, живая, цельная и самодостаточная система, чтобы суметь защитить себя от всякого вредоносного воздействия на неё, будь то с внешней стороны, будь то с внутренней.

В том числе и от нас, её обитателей.

Говорят, что если какой-то ныне живущей на Земле-матушке популяции становится опасно много, то Она подвергает её непонятному невидимому воздействию.

Так саранча, мигрируя огромными стаями, сжигающими всё на своём пути, в какой-то неуловимый момент, достигая невыносимого апогея, вдруг поворачивает в голые каменные джунгли-пустыни, где массово гибнет, богато обогатив каменные джунгли живительным слоем органики.

Грызуны, сбившись в многокилометровые тучи-стада, добровольно бросаются со скал в океаны, идя тоже на пользу Жизни — на корм изголодавшимся вдруг рыбам, водорослям.

Киты и прочие морские животные выкидываются на сушу.

Птицы, покинув земли обетованные, несутся всей своей популяцией невесть куда, словно заворожённые.

Вот так и люди: сознательно и… бессознательно уничтожая другие популяции и формы жизни на Земле, попутно уничтожают и себя, добровольно ввязываясь в кровопролитнейшие войны, всевозможные психологические блуды прекращения половой ориентацией, необходимой для продолжения своей жизни, либо создав неуправляемое оружие, способное уничтожить всё и вся.

Но Она-то, Земля наша… общая… неделимая, — живая и самодостаточная система, способная распознать и уничтожить любую угрозу себе собой, сделав необходимое и своевременное кровопускание нам!

Какое?

Ну, к примеру, сотворит небольшое землетрясеньице с длительным выбросом пепла в атмосферу, лет так на сто всего-то усложнив проход солнечных лучей на её поверхность, что неминуемо приведёт к снижению температуры на пару троек градусов и, соответственно, к возврату ледникового периода.

«Ох, тошнёшеньки!»

Или, к примеру, чихнёт… слегонца, сдвинув чуть-чуть земные платформы в Тихом океане в районе Мариинской впадины, создав тем самым волну-цунами всего-то в полкилометра высотой, которая, обойдя вокруг Земли пару сотен раз, напомнит нам о том, что такое потоп.

Ну, или вильнёт чуть-чуть на своей орбите вокруг солнца, огибая какой-нибудь нежелательный астероид, сдвинув попутно ось вращения градусов так на двадцать-тридцать (вообще-то и пяти хватит!), спутав тем самым температурные пояса свои, а следовательно, и места таянья-замерзания воды на планете, движение ветров, течений, и прочее, прочее, прочее.

Ну, или, наконец, смутирует одну из своих популяций вирусов и запустит в качестве хирургической таблетки в свою паству. Хотя, конечно, вирус этот, вполне вероятно, мы и сами себе сотворили, да ведь и мы, люди, её форма жизни, популяция. Не думаем же мы, что случайно это сделали, произошло.

Случайное не случайно! Пора это уже понять.

Всё в Мире имеет свою, необязательно человеческую закономерность.

Но искать первопричину случившегося, а тем более виновного, ни в коем случае не нужно, — ВСЁ к ЛУЧШЕМУ! Была, значит, у Неё, Земли нашей, причина — люди подошли к самой черте, дальше медлить стало нельзя, а как и через кого она реализовалась — совершенно неважно.

Важно понять одно: что лично мы, каждый из нас, должен сделать ТЕПЕРЬ?

И тогда всё будет… к лучшему!

— Всё к лучшему? — удивлённо смотрит мой пришелец во времени на меня. — Я это уже… где-то слышала.

— Конечно, — улыбаюсь, наблюдая за ходом её мысли. — Так говорила бабушка Дуня и… все мы, её потомки.

— А вы… кто? — слышу оттягиваемый всеми правдами и неправдами этот вопрос.

— Вероятней всего, — выдыхаю беспафосно, обречённо (что тут поделаешь?., пора рассказывать), — дедушка… твоего папы. Но что абсолютно точно — папа твоей бабушки, Насти Солнечной.

— Значит, я действительно дома, — искренне радуется.

— Конечно! — киваю.

— И я могу увидеть своего папу маленьким? — от восторга округляет глаза.

— Нет, — улыбаюсь. — Во всяком случае, не сейчас. Он ещё не родился, и о его существовании я и сам знаю лишь от тебя и… из «Потерянной тетради».

— Значит, она, тетрадка, нашлась?

— Ну, конечно, — смеюсь. — Ты же нашла её в своей библиотеке.

— Нашла, — смеётся вместе со мной. — И даже отправилась вместе с ней в путь.

— Ну вот!

— Только… она пропала, — огорчённо смотрит на руки. — Она осталась в прошлом.

— Нет-нет, — успокаиваю. — Она никуда не далась. Моя бабушка Дуня оставила её у себя, чтобы…

— Записать песню, — вспомнив, завершает мысль.

— Ну, конечно, — киваю. — Но не только.

–?

— Она просила… вернуть её тебе.

— Правда?

— Конечно! — безобидно вру и, достав её с книжной полки, расположенной здесь же, в коридоре, передаю ей.

— Спа-си-бо, — по слогам тянет девчушка, заворожённо заглядывая внутрь и листая старинные уже в моё время жёлтые страницы. — Это и вправду она самая. Тут уже есть некоторые пометки на полях, — вскидывает на меня пытливые глаза.

— Да-да, — словно оправдываюсь. — Я всегда делаю их, чтоб потом вернуться к ним при случае.

— Так значит, это были вы?

— Да, — киваю, — но и не только я, до тебя, похоже, многие читали эту тетрадь, но лишь ты отправилась с ней в это невероятное путешествие, в результате которого бабушкина тетрадь наполнилась и твоим удивительным рассказом о том, что будет со всеми нами в будущем.

— Не может быть, — вспыхивают её знакомые с лукавым прищуром глаза. — Я про то ещё никому не говорила и нигде не писала.

— Смешная, — смеюсь.

Эх, и кого же это она мне всё-таки напоминает! Я явно её знаю, и знаю хорошо, словно самого себя.

— Как только это с тобой произошло, мы все тут же узнали это.

— В прошлом! — ахает она на всю квартиру.

— И в прошлом! — смеюсь над её недооценкой относительности времени и сознания, ещё одной формой бытия на Земле. — И в будущем!

— Ох, тошнёшеньки! — восклицает она, увидев наконец своё отражение в зеркале за моей спиной.

Поистине, говорю: ВСЁ будет к ЛУЧШЕМУ!

И правда, глянь-ка, как уже всё живое на Земле с началом эпидемии… ожило, задвигалось, заиграло.

Всё к лучшему!

Рыба вернулась в каналы Венеции.

Всё к лучшему!

Вода в реках больших городов и внутренних морей заиграла прежней чистотой и синевой, в белых бурунах волн у берегов Ялты вновь прыгают дельфины, а в Лебяжью канавку Питера заплыли белые лебеди.

Всё к лучшему!

Значительно уменьшилась озоновая дыра над Антарктидой, воздух очистился от приевшегося всем нам запаха дыма и смога.

Всё к лучшему!

Считающие себя некоторые из нас особыми… умолкли, беспомощно разжав кулачищи, и, сняв палец со спускового курка, сменили свой циничный мёртвый оскал хозяина жизни на живую смущённую улыбку доброго гостя Её, нашей поистине живой гостеприимной Земли-матушки.

Всё к лучшему, господа, всё ТЕПЕРЬ будет… к лучшему!

–…Не пугайся. По-жа-луй-ста, не пу-гай-ся, — сам до смерти перепугавшись её реакцией на давно мне очевидное, шепчу по слогам в её распахнутые от ужаса глаза, прикрывая собой зеркало.

— Кто? Кто это… там? — шепчет она в ответ, пытаясь то слева, то справа заглянуть из-за моего плеча в манящее её стекло.

— Подожди!.. Подожди же, — держу её двумя руками за плечи, фокусируя взгляд на себе. — Честно, говоря, я пока этого и сам не знаю…

Боже ж ты мой, всё-таки, всё-таки — откуда ж мне так знакомо это удивительное и… даже, кажется, родное лицо? Где раньше (может быть, даже и давно) мог я его видеть? Впрочем, нет! Я его никогда прежде не видел. Никогда. Но тогда почему тогда оно мне так знакомо… близко? Что или кого напоминает оно мне?

–…Но обязательно, слышишь, обязательно и очень скоро узнаю это, — почти кричу ей, легонько встряхивая. — Ты только… не пугайся, очень тебя прошу, не пугайся, потому как всё это, что произошло, происходит с тобой, не должно тебя так беспокоить, для тебя это совершенно неважно…

Впрочем, нет, пожалуй, лукавлю — это-то как раз важно, очень важно!

Это ТЕПЕРЬ главное.

Нужно обязательно как-то объяснить (прежде всего, самому себе) этот удивительный феномен её очевидного омоложения при движении в нашем настоящем. Причём она не просто стала заметно младше тех её шестнадцати лет, а младше ровно настолько, насколько старше стал сам объект, через который она вошла в наше время, наша дочь.

Итак, что мы имеем?

Ну, во-первых, объект — бабушку, нашу Младшенькую, Настюшку, которой теперь девятнадцать.

А во-вторых, нашу гостью, будущую правнучку, которой ТЕПЕРЬ вдруг стало тринадцать.

Но что из этого следует?

Очевидно, простой и однозначный вывод: при её движении во времени в прошлое почему-то включился режим обратного отсчёта жизни материи. Наша гостья не повзрослела, как ожидалось, а помолодела! Причём можно предположить, что помолодела обратно пропорционально глубине погружения во времени и прямо пропорционально самому времени нахождения на глубине, в то время как сознание, пребывающее в ней, продолжило своё прямолинейное движение вперёд, ничего не замечая, но и не забывая при этом.

Получается, она попала в зону контрамотного, то есть обратного, течения времени.

Это необычное явление полвека назад открыли великие учёные-философы братья Аркадий и Борис Стругацкие в широко известном научном труде «Понедельник начинается в субботу». И звучало это примерно так:

«…половина веществ во Вселенной движутся в обратную сторону по времени… Тунгусский метеорит… корабль не могут найти на месте взрыва потому, что его там давно нет… Люди, прибывшие в наш мир из другой Вселенной, где время течёт навстречу нашему… превратились в контрамотов дискретного типа… Ровно, скажем, в полночь они вместе со своим оборудованием переходят… на двое суток назад… Находясь над Землей первого июля в нашем счёте времени, они обнаружили в самом центре Евразийского материка мощный пожар. Утром тридцатого июля… они заметили, что никакого пожара нет и в помине… Заинтригованный капитан приказал посадку… Загремели пламенные двигатели… корабль, окутанный пламенем, рухнул в тайгу и, естественно, зажёг её… Пожар был ужасен… До полуночи они с трепетом прислушивались к свирепому реву и треску пламени, а ровно в полночь всё вдруг стихло. И неудивительно. Контрамоты вступили в свой новый день — двадцать девятое июня по нашему времяисчислению…»

Но здесь у нас всё произошло не совсем так, как у «контрамотов дискретного типа». В отличие от них наш «метеорит» — не космический корабль пришельцев с другой планеты, а связанный с нами живым генетическим кодом потомок, который движется в прошлом не дискретно, а поступательно, ничего и никого не забывая, но в отношении организма и духа — разнонаправлено. Именно поэтому-то никаких ужасных взрывов и переходов ни материи, ни сознания на целые сутки или месяца с ним, то есть с ней, в нашем мире не происходит.

Выходит, что она не контрамот, точней, не «контрамот дискретного типа».

Впрочем, в нашем случае и это тоже совершенно неважно.

Тут важно другое: время её движения в прошлом весьма ограничено расстоянием до так называемого нуля, её собственного нуля, то есть временем до рождения её организма. Что произойдёт тогда, когда она дойдёт до этой точки невозврата? Куда денется её сознание?

А это, пожалуй, известно лишь Вселенной и…

— А кому… важно? — немного успокоившись, с сомнением и надеждой смотрит мой… наш потомок на меня.

— Мне… важно. Очень важно! Нам всем, — давлю весомо, уверенно, — это очень важно.

— А что важно… мне? — молят её глаза.

— Тебе? — медленно подбираю слова. — То, что ты с нами, дома, а значит, всё будет хорошо. ТЕПЕРЬ у нас у всех всё… пойдёт к лучшему!

— Да, но что будет… лично со мной дальше?

— А дальше… — на мгновение задумываюсь, — а дальше мы с тобой ТЕПЕРЬ вместе во всём и разберёмся.

…и, видимо, мне, некогда разгадавшему (а я-то всё гадал, зачем вывел тот закон сохранения Сути?) ещё одну, но не менее удивительную формулу великих учёных-братьев в ещё одной поистине Великой научной работе — «За миллиард лет до конца света»…

Эх, не такой уж он, этот миллиард, и долгий, может статься!

…А звучала та формула так: «…у непрерывно развивающегося разума может быть только одна цель: изменение Природы. Поэтому сама суть Гомеостазиса Мироздания состоит в поддержании равновесия между возрастанием энтропии и развитием разума…»

То есть, говоря проще, терминами уже давно известного «непрерывно развивающемуся разуму» человека закона сохранения Энергии, являющегося на самом деле всего лишь частным случаем вселенского закона сохранения Сути, — «ничто и никто (ни материя, ни сознание) не появляется из ниоткуда и не исчезают в никуда».

О как!

Просто и сердито.

А главное — ясно, ясно, ясно!

Это аксиома вселенского масштаба, и здесь нет никакого волшебства.

А раз так, то «сама суть Гомеостаза Мироздания», стремящаяся к поддержанию равновесия не только «между возрастанием энтропии и развитием разума», но и во всех аспектах и формах Жизни, в том числе и в её мало пока понятных нам формах Времени и Сознания, сама найдёт выход из создавшейся ситуации пространственно-временного беспредела.

А значит, затеряться во времени ей, нашей маленькой путешественнице, приведя всё это к простому планетарному коллапсу, способному вызвать полную перезагрузку Жизни на Земле, никто не позволит.

Закон сохранения Сути… не даст!

Но здесь возникает вопрос: что Ему, этому Закону, ТЕПЕРЬ требуется не от неё, а лично от меня?

Иначе зачем бы он притащил её ко мне, да ещё в таком странном неузнаваемом образе?

Что ТЕПЕРЬ должен сделать я?

Что?

— Ох, тошнёшеньки! — недоверчиво вздыхает она на бабушкин манер.

— Обязательно разберёмся, — киваю уверенно, ободряюще, наблюдая за каждым её мимолетным, до боли знакомым движением.

— Хорошо, — чуть повеселев, соглашается она, неуловимо лукаво сощурив, как кто-то из моих… домочадцев, глаза. — А что нужно… лично от меня, — спрашивает, словно подслушав мои мысли, — ТЕПЕРЬ?

— А от… те-бя? — тяну по слогам, соображая. — Думаю, ТЕПЕРЬ требуется лишь одно: отвлечься от своих бед, попытаться стать самой собой и просто поговорить со мной.

— О чём?

— О чём тебе захочется, обо всём на свете.

— Обо всём, обо всём?!

— Обо всём, обо всём, — смеюсь её лучезарному лукавому прищуру. — Говори всё, что тебе в голову придёт.

В конце-то концов, если «…сама суть Гомеостазиса Мироздания состоит в поддержании равновесия между возрастанием энтропии и развитием разума…», то для сохранения этого самого равновесия при движении нашей правнучки по временной плоскости обратно в её настоящее («ничто и никто не исчезает в никуда!»), она сама подскажет, что нам с ней делать.

Ах, до чего ж хорош и знаком этот вопрос!

Хорош, если б только не последующий за ним (кто виноват?), который любое движение вперёд напрочь сводит в исходную точку. А нам не нужно в исходную, нам с ней нужно вперёд, хотя б чуть-чуть, буквально на одно мгновение от того мгновения, как она полетела к нам. Исходная точка уже занята!

А раз так, то вернёмся к вопросу: что требуется ТЕПЕРЬ лично от нас?

Ох, тошнёшеньки! Вот завернул…

И ведь это не конец логической цепочки. Сам по себе возникает вопрос: будет ли она помнить этот свой удивительный вояж во времени?

Вряд ли.

Ведь и тут должен действовать закон равновесия. Он во всём (вот бы это наконец понять всем нам!), материя сущности набирает свой естественный возраст, а её сознание стремительно молодеет, отбрасывая за ненадобностью метафизические знания бытия.

Что поделаешь тут? «Что-то теряешь, но что-то находишь!» — известная формула.

Таков закон сохранения Сути.

Впрочем, в нашем с ней случае это-то как раз и не бесспорно: равновесие Мироздания человеческим умом не охватить. Её «Потерянная тетрадь» уже как три года живёт в нашем настоящем, о её генетически временном путешествии во времени знают ТЕПЕРЬ все, но ведь кто-то да должен был всю эту небылицу рассказать нам.

— Ну, хорошо! — задумывается она. — А я могу… ТЕПЕРЬ просто посмотреть в зеркало?

— Зачем?

— Не знаю… зачем, — огорчается. — Просто мне очень хочется.

— Хочется… что?

— Увидеть.

— Увидеть… кого?

— Того, кто там в отражении.

— Зачем?

— Я хочу просто… знать.

— Что?

— Кто… сидит… во мне.

— Или ты в нём, — задумываюсь.

— Пусть так, — неохотно соглашается. — Мне просто очень, очень нужно увидеть… её.

— И узнать… её?! — не столько подсказываю, сколько поражённо спрашиваю свою девчушку.

— И узнать, — легко соглашается она.

Вот оно! Наконец-то! Ура!

Нашёл.

Нашли.

Умничка ж ты моя! Вот же оно то, что ТЕПЕРЬ должен сделать именно я, мы!

Узнать! Просто узнать её, их в этом образе и… больше ничего. Как только это мы сделаем, их сущности расстанутся, и каждая из них, на мгновение задержавшись здесь со мной, в моём настоящем, отправится в своё время.

— Будущее нигде не записано, дедушка, нигде!

Боже ж ты мой, как мог я не признать тебя сразу!

— Конечно, внучка, конечно, — соглашаюсь, улыбаясь широко раскрытыми… глазами и боясь спугнуть… этот поистине неподражаемый момент. — Но всё-таки в общих чертах оно, наше будущее, предопределено, и его безличностные контуры, если хорошенько подумать, вполне можно предугадать.

— Что такое безличностные… контуры? — вспыхивают родные, знакомые, немного ироничные, с лёгким недоверчивым прищуром глаза моей… ныне десятилетней малышки-внучки Марины Крылышкиной — из тринадцатилетнего подростка с шестнадцатилетними знаниями гостьи из будущего Марины Валерички.

Вот, оказывается, почему я не признал тебя сразу.

Мы ж, действительно, ещё ни разу не виделись с тобой… такой большой, рассудительной, взрослой и… красивой, напоминающей одновременно и моих обеих дочерей, и любимую жену во времена, когда мы с ней познакомились. Ей тогда тоже как раз исполнилось шестнадцать лет.

Но как могло случиться так, что наша гостья во времени попала в тебя… ещё не существующую, в ту, какой ты станешь только через три года сама, при этом потеряв три года собственного возраста, даже не признав себя в нём при беглом взгляде в зеркало. А ведь это и она, она в том числе! Вы c ней, как, получается, и в прошлый раз с Настей, должны быть ТЕПЕРЬ полностью генетически идентичны: день в день, секунда в секунду, мысль в мысль.

Вот интересно, кто сейчас из вас сейчас говорит со мной?

До сих пор это была наша пришелица из далёкого 2098 года — ух, мне не дожить! — а вот вы-то как раз будете хорошо знакомы, и, надеюсь, дружны там, в будущем, на пороге двадцать второго века.

Понимаете ли вы обе сейчас, что вас двое в одной невероятной идентичной друг другу сущности? Все люди имеют своих двойников, но далеко не всем удается понять это, даже встретившись нос к носу. Чувствуете ли вы это? Говорите ли уже сейчас между собой?

Если передо мной внучка и ей вдруг придётся повернуться к зеркалу, то она так же, как и Валеричка, ставшая вдруг очень маленькой, страшно испугается, увидев себя такой… необычно большой. Но она… не поворачивается, к счастью! Значит, не знает, что ждёт её там. Значит, зеркало её не манит к себе, значит, ТЕПЕРЬ со мной говорит… именно она, а не гостья.

— Безличностные, Мариша, — это значит неконкретные, неперсональные контуры личности, то есть не твои… и не мои.

Вот интересно, а наша правнучка-гостья, тоже слышит этот разговор?

— Но будущее… без нас с тобой меня не интересует, — смешно, с хитринкой щурит глаза.

— Постой, внучка! — вдруг пугает меня догадка. — А ты давно тут?

— Конечно, — лукаво улыбается и вдруг совсем несвойственно себе, по-Настиному, качает из стороны в сторону головой. — Мама ещё днём вместе со мной приехала к вам в гости, чтобы с бабушкой сходить куда-то по делам.

— И ты слышала всё, что мы… говорили ЗДЕСЬ?

— Здесь вам не тут! — хохочут её… их глаза.

— Пусть будет не там… — поправляю, вглядываюсь в неё, соображая, кто передо мной, — как понимает это наша путешественница во времени.

— Мне тоже так понятнее, — совсем по-детски кивает головой подросток. — Хотя мне кажется, ты с этим её «ТАМ» не совсем разобрался.

Закон сохранения Сути в очередной раз спасает Человечество.

Ну, чего тут может быть непонятного?

И спасает не тем, что мой, наш пространственно-временной узел сам по себе распутывается на наших глазах, а тем, что в очередной раз Он отвёл «…непрерывно развивающийся разум… от исполнения его цели: изменения Природы».

Это не кара Его, это не промысел, это Апокалипсис в смысле Откровения самой Природы, но не конца Её, Света, Мира, это Откровение — Закон… вселенского равновесия.

Ну, чего ж тут трудного и непонятного?

ТЕПЕРЬ у него, у разума нашего, «непрерывно развивающегося», возникла совершенно другая нормальная цель — во что бы то ни стало выжить, а не изменить и не уничтожить Природу, Землю, Вселенную — Бога, проще говоря! Выжить, сохранив в Их Всех, Его Всего в первозданном, ну или хотя бы в существующем виде.

Так Закону удалось отвести людей от начала воистину смертоносной для Земли термоядерной войны, существенно подкосив уверенность этого самого «…непрерывно развивающегося разума…» нашего в самой возможности победить Её, равновесие, Мироздание.

Нет и не может быть никакой победы, потому как сам «…непрерывно развивающийся разум…» есть часть той самой Природы, уничтожая которую он уничтожает себя.

Это же действительно ясно, ясно, ясно!

И очень просто.

Понять эту Истину не способен лишь ослеплённый собственным величием глупец. Когда прозреет и он — снова вернётся в Мир равновесие. Но пока среди нас, владельцев этого пресловутого «…непрерывно развивающийся разума…», будет хотя бы один, не принявший это равновесие, закон продолжит своё триумфальное шествие по человеческой популяции смешным невидимым микробом. Ну, или ещё каким-нибудь другим из миллиона своих способов воздействия на агрессивную окружающую Землю среду.

Но в одном можно быть абсолютно уверенным, что наши потери от этой да и другой напасти будут снова незаслуженно минимальны по сравнению с тем, что могло бы произойти при дальнейшем бесконтрольном движении нас в бездну.

Вот уж действительно — Бог всемилостив!

Он и в этот раз обходится лишь небольшим кровопусканием, соизмеримым с потерей пока лишь одного небольшого города, но дальнейшее, точней, дальнейшие потери зависят только от нас.

Конец ознакомительного фрагмента.