Привет от тети Моти

Валерий Гусев, 2004

Старший брат Дима отправляется со своим школьным театром на гастроли в Краснодарский край. Младший брат Алешка едет в военную часть, которой командует дядя Боря – бравый полковник-танкист. Алешка становится в части «сыном полка». Несет нелегкую воинскую службу со свойственными ему находчивостью и ловкостью. Обретает верных друзей и тайных врагов. Совершенно случайно он узнает о том, что два нерадивых бойца готовят хищение с армейских складов боевого оружия для какой-то преступной группировки. Чтобы предотвратить это преступление, Алешка пускает в ход весь свой арсенал: ум, хитрость, сообразительность и… бронебойные танковые снаряды…

Глава III

Солдатская каша

— Разрешите доложить, товарищ полковник?

— Докладывайте.

— Вверенный мне объект, — старшина Баранкин указал глазами на Алешку, — прошел инструктаж и ознакомление, а также покормлен обедом из трех блюд, включая компот.

— Добро, — сказал дядя Боря. — Устраивайте его на место жительства, а потом зайдете ко мне.

— А где устраивать? — спросил старшина. — Там или в казарме?

«Там» — это небольшой особнячок у самого забора, который занимали офицеры полка. Они жили в нем со своими семьями. Там же жил и командир части дядя Боря. Но без семьи. Его семья жила в другом городе. Дядя Боря по ней скучал и, наверное, поэтому спросил Алешку:

— Где будешь жить? У меня на квартире или в казарме?

Алешка задумался, поскреб макушку. Старшина и полковник ждали.

— Вообще-то… хотелось бы с вами, дядь Борь… Но это вообще-то не здорово. Скажут: дяденькин сыночек.

— Одобряю, — согласился дядя Боря. Но было видно, что он все-таки немного огорчился. К тому же он обещал присматривать за Алешкой, чтобы тот не угнал из части самый большой танк. — Товарищ старшина, определите нашего новобранца к нашим обормотам.

— Есть определить к обормотам!

Тут Алешка обиделся. Всерьез.

— А хулиганов у вас тут нет? Мне бы с хулиганами хотелось. Надоели мне обормоты.

Полковник и старшина рассмеялись. И объяснили:

— Это не настоящие обормоты. Это отделение бортовых мотористов. А солдаты так их называют сокращенно, в шутку.

— Ладно, — согласился Алешка. — Обормоты так обормоты. Я ведь тоже не подарочек.

В казарме Лешке понравилось. Он никогда не видел столько одинаковых вещей в одном месте. Например, тумбочек и кроватей. Они выстроились вдоль стен, как столы в столовой, и были все как одна одинаково и безупречно заправлены.

Однако старшина Баранкин в сопровождении дневального прошелся по всем тумбочкам и внимательно ознакомился с их содержимым. Несколько тумбочек он так и оставил открытыми, заметив дневальному:

— Эти тумбочки в увольнение не пойдут.

— Ясно, товарищ старшина.

Алешка безмерно удивился:

— А что, тумбочки в вашем полку тоже в увольнение ходят?

Старшина опять смерил его строгим взглядом:

— А как бы ты сказал?

— «Те солдаты, у которых в тумбочках замечен беспорядок, не пойдут в город в очередное увольнение».

Старшина хмыкнул:

— В армии принято выражаться коротко и ясно. Ясно?

— Так точно, — хмыкнул и Алешка.

Две тумбочки старшина не только оставил распахнутыми, но и повесил на их дверцы драные носки, которые в этих тумбочках обнаружил.

— Эти тумбочки тоже в увольнение не пойдут? — хитренько усмехнулся Алешка.

— Эти тумбочки, — совсем уж сердито высказался старшина, — получат по два наряда вне очереди.

— Каких нарядов? Праздничных?

— Очень праздничных. Суточные наряды на кухню: картошку чистить, посуду мыть, столы накрывать, полы драить.

Алешка живо про себя смекнул, что такие «праздничные» наряды ему ни к чему. И сделал выводы…

В самом конце помещения находилась комната поменьше, где и располагалось отделение обормотов. Двери в это помещение не было — только широкий проем. Старшина показал Алешке его койку и тумбочку.

Алешка быстренько и аккуратно уложил свои вещи и отправился продолжать «ознакомление» с частью. У него уже появились кое-какие планы…

Первым делом Алешка навестил своего нового приятеля Сачка. Тот встретил Алешку так, будто всю жизнь его ждал, сидя у окошка. Впрочем, Алешку почему-то все животные так встречают, особенно коты и собаки.

Алешка немного позанимался с ним, а потом направился на плац.

Он задумчиво стоял перед облупившимся стендом, отображающим боевой путь семьдесят шестого гвардейского танкового полка в составе восьмой моторизованной дивизии. От Сталинграда до Берлина.

Сзади подошел дядя Боря и положил ему руку на плечо.

— Ну как, Алексей, осваиваешься? — спросил он заботливо. — Как тебе у нас? Глянулось?

— В целом неплохо. Но недостатки есть.

— Они везде есть, — обиделся дядя Боря за свой полк. — Даже в твоей школе.

— А мы с ними боремся.

— Представляю, — вздохнул дядя Боря. — А как тебе солдатская каша?

— Так себе, — честно ответил Алешка. Он понял вопрос буквально. — Один раз, когда мама уезжала к бабушке, она попросила папу, чтобы он сварил нам кашу.

— Ну и что? — насторожился дядя Боря.

— Примерно так же получилось, — честно ответил Алешка. И посмотрел на дядю Борю грустными глазами.

— Выбросили? — спросил дядя Боря. — На помойку?

— Зачем же? — удивился Алешка. — Мама заставила папу всю кастрюлю съесть.

— Жестоко, — вздохнул дядя Боря. И строго спохватился: — Ты на что намекаешь? — И стал виновато оправдываться: — Это временные трудности. Нам мало денег отпускают. Но скоро все изменится.

— Больше денег дадут?

— От них дождешься, как же, — проворчал дядя Боря. — Мы сами о себе позаботимся. Вон то поле, за полигоном, нам отдал соседний совхоз. И кое-какую технику. Мы его вспашем и засеем. И будет у нас своя свежая картошка. Своя свежая зелень. Мы и ферму соорудим. Свежие яички, свежее мясо. — Дядя Боря размечтался. — Свежее молоко. Мы уже и сена заготовили, десять копен. На всю зиму хватит.

— Зимой я уже дома буду, — с облегчением вздохнул Алешка. И поинтересовался: — А с чем ваши солдаты сено едят?

— Ты что?! Это для коров сено!

— Надо же, — хихикнул Алешка.

— Да! А коровы — это свежее молоко. Мы уже и макароны стали хорошие покупать…

— Свежие. — Алешка был беспощаден. — Какие нежности! Не нравятся мне эти макароны.

Ах, как он был прав!

— Тебе ничего не нравится! — вспылил дядя Боря. — И наш боевой путь тоже? — Он указал на облезлый стенд.

— Путь нравится! — вспылил и Алешка. — Героический! А нарисовали какую-то каракатицу! Недостойную такого пути.

— Что? — Дядя Боря подбоченился, строго взглянул на Алешку сверху вниз. Как и всякий командир, он не терпел возражений. — Критиковать каждый может!

Но он не знал, с кем имеет дело.

Через пять минут возле стенда возникла такая вот картина.

Две высокие лестницы-стремянки. На одной, на самом верху, — Алешка с кистью мастера в руке. На другой — старшина Баранкин. Одной рукой он бережно, но крепко держит Алешку за шиворот, другой рукой — почтительно — раскрытую баночку с краской. Внизу — два бойца, один поддерживает Алешкину стремянку, другой стремянку Баранкина. Есть еще и зрители — свободные от служебных обязанностей солдаты; они ничего не делают, только глазеют, раскрыв рты. И время от времени с готовностью переставляют стремянки в нужные места по кратким и точным указаниям художника.

Наконец Алешка делает завершающий мазок и усталым движением опускает кисть в баночку. Они с Баранкиным спускаются на землю, отходят от стенда и окидывают его оценивающими взглядами.

Работа художнику удалась. Вместо кривых и невыразительных стрелок Алешка мастерски изобразил танковые колонны на марше. На месте боев он нарисовал настоящие сражения. Огненные разрывы, клубы дыма, пулеметные строчки. Красота!

Баранкин созерцает картину без слов. Он поражен.

— Вот это да! Не то что Брендер.

Тут же появляется сержант Семечкин. И вопит в восторге:

— Батальное полотно! Бородинская панорама! Ну точь-в-точь как у нас в Кулебаках.

— Такого и в Кулебаках нет, — вздыхает Баранкин. И кивает на Алешку: — Знатный хлопец. На все руки. Он нам картофельную чистку еще починит!

Так что вечером, к отбою, Алешка явился в казарму героем дня. Обормоты — молодые солдаты под командой уже известного нам старшего сержанта Горшкова — приняли его в свой коллектив с удовольствием.

А вот тут-то и выяснилось, что это отделение и есть самые настоящие обормоты. Алешка в этом быстро разобрался.

Дело в том, что в армии, как, например, и в школе, иногда встречаются глупые и ленивые люди. И их почему-то стараются собрать в одно место. В нашей школе был такой третий класс «В», где учились юные двоечники, хулиганы и лоботрясы. Так и в полку. Все командиры старались избавиться от таких ленивых оболтусов и спровадить их в отделение бортовых мотористов. Занимались эти лодыри в основном тем, что доставляли на полигон, если было нужно, запасные части к танковым моторам. Но даже и такая простая служба была им в тягость, обременительна. И так они небрежно к ней относились, что частенько привозили на полигон совсем не то, что требовалось. Вместо пальцев к танковым тракам они могли привезти лампочки для фар, вместо приводных ремней — аккумуляторные батареи. Понятно, что из-за такой службы их «тумбочки» не вылезали из нарядов вне очереди.

Ко всему прочему эти лентяи были довольно глупыми и темными людьми. Они плохо учились в школе, совершенно не читали книг, а только жевали жвачку и смотрели по телевизору тупые американские боевики. Не зря их назвали обормотами.

Алешка убедился в этом в первый же вечер, после отбоя. Когда все улеглись в постели, один из обормотов по фамилии Чуня стал рассказывать, как малым детям сказку на ночь, содержание одного фильма.

Алешка слушал и едва не хохотал, отвернувшись к стенке.

— И тут этот как врежет ему в лобешник! А тот — брык и на пол, ножки кверху. А другой — сзади. Этот, значит, развернулся и прямо башкой в капот. И понеслась драчка!

И самое удивительное — остальные обормоты его слушали взахлеб и все понимали: кто в лобешник, кто в капот… Кто — тот, а кто — наоборот — этот. (Кстати, этот Чуня был самый темный обормот. Как потом узнал Алешка, Чуня, например, был твердо уверен, что Мойдодыр — это город.)

…Алешка, слушая эти россказни, сначала хихикал, а потом ему стало жалко обормотов. И он, в свою очередь, начал рассказывать одно из приключений его любимого Шерлока Холмса. И вскоре в казарме настала глубокая тишина — рассказывать Алешка умел не хуже, чем рисовать. Он ведь и артист неплохой.

И когда рассказ прервался на самом интересном месте, сначала долго все молчали, а потом командир обормотов Горшков сказал:

— Ну ты даешь, Леха! А дальше?

— Дальше — завтра. — И Алешка опять отвернулся к стенке.

И с этого вечера он незаметно для себя, вовсе об этом не задумываясь, занялся перевоспитанием этих ленивых оболтусов.

А к чему это привело, вы ни за что не догадаетесь, но скоро узнаете…

И пошла Алешкина служба — солдатская каша. Он стал заниматься со старшиной строевой подготовкой, стал изучать с сержантом «материальную часть» — технику и вооружение, стал дневалить на кухне, где с таким азартом чистил картошку, что повар тетя Люба ставила его в пример бывалым солдатам. Особенно — рядовому Мотину. Этот Мотин, которого справедливо прозвали тетя Мотя, ничего не умел. Он даже за собой плохо следил. Вечно ходил расстегнутый, со спущенным ремнем, в нечищеной обуви. И свои воинские обязанности он выполнял крайне лениво и небрежно. За что попадал на кухню чаще других.

И здесь у него ничего не ладилось. Если ему поручали порезать хлеб, он кромсал буханку такими ломтями, что их страшно было взять не только в рот, а даже в руки. Если он чистил картошку, она у него вся уходила в кожуру. Если он мыл посуду, то из нее после его мытья не стал бы есть и бродячий пес.

Старшина Баранкин почти каждый день писал командиру части рапорт с просьбой перевести Мотина во вторую роту. И всякий раз получал один и тот же ответ:

— Выполняйте свои обязанности, старшина. Вам поручено воспитывать молодых бойцов — вот и воспитывайте! Кругом! Шагом марш!

Баранкин воспитывал. Тетя Люба воспитывала. Все Мотина воспитывали. А он не воспитывался. И надо сказать, он не был глупым — он умело прикидывался дураком. «С дурака спрос меньше», — бормотал он про себя. И он не был неумехой — он был просто ленивым. И поэтому ему не поручали никаких сложных и ответственных заданий.

В общем, хорошо устроился Мотин. Правда, у него не было друзей. Его никто не любил. И он никого не любил. Особенно не любил Алешку. Потому что взрослому солдату Мотину постоянно ставили в пример крохотного солдатика Лешку.

А Лешка не обращал на него внимания — друзей Алешке хватало. И дел тоже. Он уже облазил каждый танк, поводил на полигоне бронетранспортер и терпеливо, по-солдатски ждал, когда его возьмут на танковые стрельбы. В том числе — на ночные.

Алешка, конечно, освоил всю территорию части, ознакомился со всеми ее достопримечательностями. Особенно его заинтересовал танковый музей.

Ну, музей — это красиво сказано. На самом деле в крайнем ангаре, у самого забора, стояли три боевых танка Великой Отечественной войны: тяжелый «КВ», средний «Т-34» и самый маленький и самый старенький — «Т-60». Все они были побиты снарядами и посечены осколками и имели вид седых израненных ветеранов.

Алешка, конечно, полюбил самый маленький танк — он как-то больше подходил ему своими размерами. И вызывал не чувство восхищения и уважения своей мощью, а чувство взаимопонимания. Ведь, по сути, они оба были самыми маленькими в полку.

Алешка взял над ним шефство. Ежедневно мыл из шланга, подкрашивал облупившиеся места и даже пытался заделать боевые пробоины в тонкой беззащитной броне.

А потом, обычно перед отбоем, забирался внутрь, усаживался на командирском месте в граненой башенке и вел бой со всей мировой несправедливостью — из башенки торчали малокалиберная пушчонка и спаренный с ней крупнокалиберный пулемет.

Вот с этой дружбы двух малышей и начала разворачиваться эта загадочная и опасная история…