Наследник собаки Баскервилей

Валерий Гусев, 2003

Не позавидуешь маленькому Феде Зайцеву: какие-то чужие дядьки выгнали его из дома, родители мальчугана исчезли без следа, и остался бедный Федя один-одинешенек. И кто знает, как сложилась бы его судьба, не повстречайся ему братья-сыщики Дима и Алешка, которых хлебом не корми, дай только восстановить справедливость и вывести злоумышленников на чистую воду. Итак, состав преступления налицо, но где мотивы? Кому мог приглянуться неказистый домишко семьи Зайцевых? «А что, если в доме запрятаны сокровища?» – выдвигают версию ребята и нежданно-негаданно получают письмо… от Шерлока Холмса…

Глава V

Версии

Проснулся он раньше меня и умотал в школу. У них в этот день был «нулевой» урок — физкультура. Это значит, что целый час они будут бегать, задыхаясь и спотыкаясь, по парку, а Валентина Ивановна в своем роскошном парике, на котором лежит спортивная шапочка с перышком, будет сидеть на бревнышке с секундомером в руках:

— Бебчик, подтягивайся, подтягивайся! Не укладываешься в контрольное время! Круглова, дыши носом, «двойка» тебе обеспечена!

Но за Лешку я был спокоен. Он уже давно нашел прекрасный выход. Где-то на полпути дистанции он сворачивал в глубь парка, прятался на время в лубяной избушке, где неплохо проводил время с плейером, а потом, вдвое сократив путь и точно выбрав момент, выскакивал на беговую тропинку. И пробегал мимо Валентины Ивановны на подгибающихся «от усталости» ногах, хватая воздух широко раскрытым ртом.

Валентина Ивановна при виде Алешки на всякий случай придерживала парик и сквозь зубы хвалила его:

— Молодец, Оболенский! Хорошо идешь. Носом — вдох! Носом — вдох! Что ты рот разинул? Выдох — ротом! Ротом выдох!

Однако на этот раз Алешка здорово перестарался: выскочил из своей засады, немного не рассчитав время. И когда он пробегал мимо Валентины Ивановны, она, взглянув на секундомер, чуть не свалилась с бревнышка:

— Норма мастера спорта! Оболенский, стой! Давай пульс! — Она взяла Алешку за кисть, и глаза ее полезли на лоб, под кудряшки парика: — Поразительно! Пошлем тебя на городские соревнования. Будешь защищать спортивную честь нашей школы и станешь ее гордостью.

Потом Алешка мне объяснил, почему он так бездарно прокололся. И приобрел сомнительную честь и гордость. Дело в том, что в этот раз он не балдел под музыку, а продолжал анализировать информацию, почерпнутую им накануне из наших газет. И мгновенно сделал вывод. И мгновенно помчался искать меня. Чтобы поделиться своей находкой и новыми, в связи с этим, планами.

— Понимаешь, Дим, все оказалось очень простенько. Зачем у людей отбирают их жилье? Во-первых, чтобы его потом подороже продать. Это нам не подходит…

Действительно, эта кривобокая развалюха стоит недорого. Не больше старой маминой мясорубки.

— Во-вторых, Дим, если кто-то узнал, что в этом доме запрятан клад, всякие сокровища. Хозяевам, конечно, не сказал, заплатил им какую-нибудь мелочь, и — пожалуйста тебе — куча денег. Это логично?

Это логично. Только что-то не очень в это верится.

— Подозрение мое крепнет, Дим! Знаешь почему? Потому что в дом нас этот дядька не пустил — раз! И пахло от него тухлой сыростью — два!

Ну пахло и пахло. Мало ли от кого чем пахнет? Это вовсе не значит, что пахучий человек клад ищет. Чтоб сокровища искать, необязательно вонять тухлой сыростью. Хотя как знать…

— Он под полом роется! — чувствуя мое недоверие, поднапер Алешка. — Это надо проверить.

— А как? — охладил его я. — Он нас на порог не пустил. А в подпол — тем более не пустит.

— Я придумаю, — успокоил меня Алешка. — Это элементарно, Ватсон. — Он помолчал, задумавшись: — А третье знаешь что?

Да нам и первых двух хватит!

— Третье, это когда какая-нибудь богатая фирма захочет строить себе шикарный офис…

Как раз домище Зайцевых им подходит — я не сдержал улыбки.

— Сначала дослушай, потом досмеешься. — Это прозвучало с угрозой. — И вот, например, ты узнаешь об этом. И бегом к Зайцевым. Так, мол, и так, продайте мне ваш милый домик. Очень он мне нравится. А я вам столько денег отвалю, что вы купите себе квартиру в самом центре города с видом на «Макдоналдс». Они, конечно, рады до потолка…

— Как это — до потолка?

— Ну скачут до потолка от радости. Не перебивай. Ты этот домик покупаешь и спокойненько ждешь себе. И вот подъезжает к твоей развалюхе шикарный белоснежный лайнер… То есть линкор.

— «Линкольн», — усмехнулся я.

— Выходит из него фирмач в белом костюме и говорит: «Сэр, наш фирма имеет строить сам себе маленький хаус, йес?» — «Стройте на здоровье, сэр», — отвечаешь ты и поворачиваешься к нему… этой… спиной. А он хватает тебя за руку и падает перед тобой на колени… Ну, это все ясно. Мой дом стоит на земле, где он хочет строить свой хаус. И тут я начинаю выламываться: «Что вы, сэр, это мое родовое гнездо, здесь бредят… то есть бродят тени моих предков — ни за что!» Тогда он достает из кармана чемодан денег, — подхватил Алешка, — и ты, очень нехотя, соглашаешься. Это логично?

Это логично. Особенно — чемодан из кармана. И более того — понятно, что эти версии Алешка, не задумываясь, щедро доверит отработать мне. И про клад в вонючем погребе, и про строительство «маленький хаус», и про перепродажу лубяной избушки. Вот фиг ему!

— А ребенок? — печально спросил Алешка, угадав мои черные мысли. — Бедный одинокий мальчик, которого выгнали на улицу… У тебя есть совесть? Или жалость?

— Не знаю, — буркнул я. — У меня есть «двойки» по физике и химии. И еще будут, если ты не остановишься.

— Тебе кого больше жалко — чужого несчастного ребенка или твоих несчастных «двоек»?

Во завернул! Аргумент.

Что ответить, я не нашелся, меня звонок выручил.

А дома, после школы, меня выручил, избавил то есть от Алешкиных приставаний, еще один звонок — телефонный. Позвонил какой-то очень вежливый дядечка, назвался Андреем Петровичем и попросил к аппарату Алексея или Диму. Я взял трубку.

Оказалось, что это тот самый дядька, у которого парень отобрал на рынке куртку. Он начал благодарить нас изо всех сил, заставил записать все свои телефоны и сказал:

— Если, братцы, у вас возникнут какие-нибудь проблемы, вспомните обо мне. Я помогу вам. Как брат брату.

— Вы крутой, да? — вмешался Алешка, который подслушивал наш разговор по параллельному телефону в папином кабинете. — Братан?

— Какой братан? — изумился Андрей Петрович. — Чей братан? Я служу в районной администрации Поречья.

— Вот вы-то нам и нужны! — взвизгнул Алешка.

Андрей Петрович, похоже, испугался. И очень пожалел о том, что позвонил нам. Он долго молчал, а потом как-то неуверенно отозвался:

— Что ж, приезжайте, я приму вас. В шестом кабинете на втором этаже. Всего доброго, бра… братаны.

— Ты соображаешь? — заорал я на сияющего как медный самовар Алешку. — Что ты людей пугаешь? Да еще и так напуганных.

— Спокойно, сэр. Вы очень недальновидны.

Туповат, стало быть, перевел я его фразу на нормальный язык.

— И потому, — спокойно продолжил Алешка, — я не требую от вас извинений.

Он внимательно посмотрел мне в глаза, будто хотел натолкнуть на какую-то простую мысль.

Тактичный у меня братишка — хочет, чтобы я сам догадался.

И я, кажется, догадался… Но вслух свою догадку не высказал. Не хотелось возможной ошибкой окончательно ронять авторитет старшего брата. Поэтому я только молча кивнул.

Дальше день тянулся до вечера довольно скучно: уроки, посуда, болтовня…

А вечером папа усадил перед собой Федю Зайцева и стал его дотошно расспрашивать, чтобы начать розыск его потерявшихся родителей.

— Так, — сказал папа добродушным голосом, — фамилию твоих родителей мы знаем. А как их зовут?

— Папа и мама, — с готовностью ответил Федя и вежливо встал.

Папа хмыкнул, мы хихикнули.

— Ну, хорошо, — продолжил он. — А вот когда мама с тобой ласково и весело разговаривает, как она тебя называет?

— Зайчонок.

— А когда строго? Или когда на тебя сердится?

— «Федор Михалыч, — нахмурившись, произнес мальчуган, — пожалуйте в угол».

— Ну вот, — удовлетворенно сказал папа, записывая в блокнот. — Теперь мы знаем, что твоего папу зовут Михаилом.

— Мишей, — поправил Федя. — Папа Миша Иваныч.

— Еще лучше, — улыбнулся папа. — А мама? Оля, Вера, Надя?

Федя пожал плечами. И сказал:

— Нет!

— Ладно, — смирился папа. — Твоя бабушка как твою маму называет?

— Доченька, светик, радость моя.

Папа из трех выбрал одно — самое подходящее:

— Значит, твою маму зовут Светланой?

Федя опять пожал плечами и ответил:

— А может — Солнышко.

Рассудительный мальчик.

— Ты соседей ваших знаешь? — не отчаивался папа.

Федя кивнул, вгрызаясь в яблоко, которое положила перед ним наша добрая мама.

— Тетя Люба, баба Надя, деда Коля.

— Тетя Люба как маму называет?

— По-разному.

— Как это?

— То Иркой, то Иришкой. То соседкой.

— Понятно. А баба Надя?

— Дочкой.

— А деда Коля?

— Ираидой Павловной.

— Молодец! — похвалил его папа и взялся за телефон. — Олег Иванович? Записывай и объявляй в розыск. Да, Зайцевы. Михаил Иванович и Ираида Павловна. Возраст ориентировочно, — он оглядел Федю, — двадцать пять — тридцать лет. — А дальше он стал быстро задавать Феде вопросы и быстро передавать его ответы Олегу Ивановичу: — Какие волосы у мамы?

— Длинные.

— А цвет какой?

— Курчавый.

— Глаза какие?

— Голубоглазые.

— У папы на лице что-нибудь есть? Какие-нибудь приметы?

— Много всего, — Федя огляделся — куда бы деть огрызок — и воспитанно сунул его в карман. — Нос, брови, кажется. На носу очки. — И уточнил: — За ушами.

— Уши, значит, тоже есть? — серьезно спросил папа.

— А зубы? — подсказал Алешка.

Папа на него цыкнул, а Федя согласился:

— Ага. Много зубов. Наверное, десять.

Папа вздохнул и попрощался с Олегом Ивановичем. И стал выяснять у Федора, как он оказался в Москве. И почему один.

Выяснилось, что Федя гостил у бабушки. Бабушка приболела и дала телеграмму старшим Зайцам. Мол, встречайте своего младшего Зайца такого-то числа с таким-то поездом в таком-то вагоне. Проводила его на вокзал и попросила соседку по купе присмотреть за малышом и передать его по приезде в руки родителей.

Но, видимо, вмешался в это дело какой-то случай. Или какие-то недобрые люди. Телеграмма Зайцевых не застала, и на вокзал встречать своего любимого Федора они не пришли.

Хорошо еще, что предусмотрительная бабушка сунула Федору в карман записку с адресом. И еще лучше, что попутчица оказалась доброй и обязательной женщиной. Она не бросила Федора, не сдала его в милицию, а проводила почти до дома.

— Спасибо, тетя Света, — вежливо сказал ей Федор, когда увидел свою лубяную избушку. — Теперь я сам дойду.

Тетя Света с ним попрощалась и помчалась обратно в город, потому что ей надо было успеть на другой поезд, на пересадку — она ехала в Киев.

Когда перед носом малыша захлопнулась дверь, он, конечно, растерялся и заплакал. А потом понял, что слезами горю не поможешь, и сообразил, что нужно вернуться к бабушке.

Ну и немного заблудился. Сошел с электрички раньше, чем следовало.

Ну а что было дальше, я уже рассказывал…

Закончив свои расспросы, папа сказал:

— Ну вот, Федор Михайлович, теперь вся российская милиция будет искать твоих родителей.

— Они найдутся?

— Конечно.

— Завтра вечером через пять минут?

— Через какое-то время, — уклончиво ответил папа. — Потерпи.

— Без них плохо, — вздохнул Федя Зайцев. И как очень воспитанный мальчик добавил: — С вами тоже хорошо. Но со своими родителями все-таки немного лучше.

Мама так умилилась, что изо всех сил обняла Зайцева и повела его умываться. А он так доверчиво и беззащитно прижался к ней, что мне стало его жалко. Алешка многозначительно посмотрел на меня. А когда улегся в постель, сказал:

— Если мы разгадаем тайну этого дома, то найдем и Фединых родителей.

— Почему? — удивился я.

— Потому, — веско и очень понятно объяснил Алешка.