Осень собак

Валерий Борисов, 1998

Бурные националистические страсти захлестнули Киев. Николай из Луганска приезжает в Киев, чтобы добиться правды. Жесткий напряженный сюжет, трагическая смерть. Это реалии сегодняшнего дня Украины, хотя книга написана раньше. Книга вошла в шорт-лист нескольких литературных премий. Бронзовый лауреат Германского международного литературного конкурса "Лучшая книга года", 2017 г. Содержит нецензурную брань.

5

Николай постучал в дверь комнаты Федько.

— Заходи! — послышался голос Петра.

Николай вошел в комнату. У стола стоял Петр, резавший ножом хлеб. Ему помогала накрывать стол девушка.

«Наверное, о ней говорил Петро, — подумал Николай. — Ей надо в чем-то помочь. Что-то по диссертации». Но в чем конкретно помочь — Николай не мог вспомнить, да и не хотелось сильно напрягать память.

— Знакомься! — обратился к нему Федько. — Это Наталья Николаевна Шеина, или просто Наташа. Из Черновиц. Я тебе о ней недавно говорил. А это, Наташа, — знакомься… тот самый, о котором я тебе много рассказывал, как мы с ним жили во времена аспирантуры, — он выдержал паузу и напыщенно произнес: — Сам Николай Иванович Матвеев! — Петр представил его полностью. — Из Луганска… — он смолк, довольный своей речью.

Николай прямо, похмельно-пьяным взглядом, не говоря ни слова и не мигая, уставился в глаза девушки. Это был один из его приемов знакомства с женщинами — показать им свое пренебрежение. А там знакомство может быть и удачным. Никакой женщине не хочется, чтобы на нее смотрели, как на пустое место, бессмысленным взглядом. Захочется показать, что и она интересный человек и чего-то стоит, а там…

Наталья Николаевна заметно покраснела, видимо, смутившись открыто-нахального взгляда Николая, и первой произнесла:

— Здравствуйте.

Но, вглядываясь вглубь ее синих глаз, Николай вдруг почувствовал, что его пренебрежительное отношение к этой женщине исчезает и на смену приходит удивление. Это изменение обнаружило сердце, застучав вдруг быстрее, и зафиксировал мозг, начавший лихорадочно ворошить память, проникая в самые затаенные ее уголки. Глаза его непроизвольно расширились, и он с изумлением вглядывался в эту женщину, будто старался проникнуть внутрь нее. Но сейчас так пристально он смотрел на нее не оттого, что от выпитого шумело в голове, ни потому, что хотел смутить девушку или поразить ее развязной целеустремленностью. Нет! К женщинам он всегда относился ласково и снисходительно, что и привлекало их к нему. Сейчас было что-то иное. Давным-давно забытое, глубокое, выстраданное годами и десятилетиями. Но что это было и когда?.. Он не мог вспомнить, да и времени не было для этого.

Глубоко вздохнув и проглотив тяжелый комок, подкатившийся к горлу, он отвел в сторону взгляд и почему-то хрипло ответил:

— Здравствуйте.

Ей на вид было лет тридцать. Может, чуть меньше или больше — трудно определить женский возраст с первого взгляда. Ему сорок. Значит, жизни их шли в разных возрастных плоскостях и вряд ли где-то пересекалась. Он ее раньше не видел и не знал. Но что-то в ее облике было до боли знакомое. Невысокого роста, еще достаточно стройная, хотя склонна к полноте. Коротко остриженные каштановые волосы обрамляли круглое розово-белое лицо. Небольшой, аккуратный с тонкими ноздрями нос свидетельствовал о непосредственности ее натуры. Четкая линия рта и полные губы говорили о мягкости и нерешительности ее характера и еще — мечтательности. Из-за стекол очков, крепившихся к оправе только своей верхней частью, разливались летним небом голубые глаза. Но в них, как облачко перед будущей непогодой, проглядывала тревога. И вот сейчас в ее глазах появилось множество облачков, которые могли собраться в тучу и разразиться внутри ее непогодой. Она выглядела беззащитной перед надвигающейся грозой и не пыталась от нее укрыться. Она жертвенно шла навстречу грозе, глядя Николаю прямо в глаза. Он это понял и, подавив непонятно откуда растущее изумление в своей душе, как можно спокойнее и безразличнее произнес дрогнувшим голосом:

— А мне о вас уже Петя рассказал. Я вас представлял совсем другой…

— Какой? — с напряжением спросила она, и тревога в ее голубых глазах стала расти.

— Такой… — с искусственной веселостью проговорил Николай, внутренне ненавидя себя за это. — Сухой, сморщенной, педантичной и аскетичной дамой, круглыми сутками сидящей за книгами…

— Спасибо за такое сравнение, — и тревога в ее глазах стала таять, будто ветер разогнал тучи, а солнце испарило их последние остатки.

–…А вы в расцвете сил, пытаетесь двинуть науку вперед… вернее — расширить ее…

— Спасибо, — ответила она и посмотрела на него с нескрываемой благодарностью. Может быть, за то, что он сумел снять ее внутреннее напряжение.

— А теперь прошу всех к столу, — перебил их разговор Федько. — Стол накрыт! — церемонно, приветливыми движениями рук Петр пригласил их садиться. — Ты, Коля, конечно, голоден. Все-таки после дороги… ешь! Как договаривались — вот тебе змеиный суп. Наташа от него отказалась раньше, но я его поел. Сейчас твоя очередь. Ты садись к стенке. Наташа, ты — к окну, а я по центру, — если потребуется, буду подавать к столу новые блюда, — Петр рассмеялся. Конечно, никаких блюд больше у него не было.

Они уселись за стол. Напротив Николая села Наташа. Николай уже внутренне успокоился, и только оставалась туманной загадкой мысль: «Где я ее раньше видел?»

Петр открыл бутылку водки и налил по половине стакана.

«Напьюсь раньше времени», — с тоской подумал Николай.

Идя сюда, он хотел отказаться от выпивки, только поесть супа, но сейчас чувствовал, что должен выпить. За что — не знал, но чувствовал — надо! Из-за той, что сидела напротив. Он должен прогнать что-то непонятное, вспыхнувшее в его сознании, и загнать это непонятное вглубь памяти, в самый дальний ее закоулок. Но что это было и есть? Что?! Он не мог дать ответа, но и уйти от него уже не мог. Надо было выпить — авось, все пройдет и затихнет.

— За приезд! — провозгласил тост Петр. — Чтобы у тебя, Коля, все было хорошо с диссертацией. Быстрее стал доктором исторических наук. Наташа чтобы быстрее защитила кандидатскую. Ну, а я чтобы ускорил темпы, как Коля, и быстрей написал свой опус. Я, Коля, с тебя беру пример, — Петр говорил это серьезно. — Давайте за нас!

— Давай, — согласился Николай.

Наташа молчала, подняв стакан с водкой над столом. Николай прямо посмотрел в ее синие глаза, будто стараясь отыскать в них ответ. Но они в ответ стали смотреть опять тревожно, как и несколько минут назад, и снова Николаю стало не по себе. Отчего?! Он опустил свои глаза и молча, одним глотком, все выпил. Подняв голову, он увидел, что Наталья смотрит на него внимательно, тревога в ее глазах растаяла, а свой стакан с водкой так и держит на весу. Склонившись над тарелкой, чтобы не видеть ее тревожных глаз, он молча стал хлебать жидкий, горячий суп, не чувствуя его вкуса.

Петр выпил, крякнул и заел водку куском сала, потом обратился к Наташе:

— Наташа, знай одну из заповедей Матвеева, — он кивнул на Николая. — Если взял стакан в руку, то в нем обязательно должно быть налито, — процесс не терпит пустоты, как когда-то говорили наши руководители. А если налито — надо обязательно выпить, ибо организм не выдержит задержки и начнет протестовать, требуя перестройки. Как это, Коля, ты проще говорил?

Николай поднял глаза от тарелки с супом, посмотрел на Наташу и произнес:

— Это значит, прицелился — стреляй, а то подобной возможности может больше не представиться. В тебя же тоже целятся… и чей-то выстрел может прозвучать раньше твоего.

— Что-то ты сложно объяснил, по-военному. Даме может быть непонятно.

— Проще. Принял решение — выполняй его. Поэтому, Наталья Николаевна, раз налито, то решайте эту проблему сразу и до конца, без колебаний, тем более тост за нас.

Она в ответ чуть заметно улыбнулась, молча поднесла стакан к своим полным губам и выпила глоток. Потом виновато взглянула на мужчин, будто они силой заставили ее сделать это, и стала есть яблоко, сморщив маленький носик от водочной горькоты. Николай больше ничего не говорил, — молча доел суп.

— Спасибо, Петруха. Накормил до отвала. До вечера буду сыт.

Петр не успел ничего ответить, как Наташа произнесла:

— Вы ешьте побольше. Все, что находится на столе. Я для вас приготовила салат — капуста с яблоками. А вы к нему не притронулись… — и ее розовое лицо, под кожей щек которого были видны голубоватые вены, покраснело от этих слов.

— Да! Не обижай Наташу, съешь салат. Она так старалась, хотела еще что-нибудь приготовить, да времени было мало. Вообще-то, Наташа, я его знаю, — он любит больше мясо, чем овощи. Правда, я еще знаю, что его вкусы переменчивы и зависят от обстоятельств. Когда-то заповеди аспиранта Матвеева насчет еды знали все. Перечислить? — обратился Петр к Наташе. — Тогда слушай. Первое. Когда тебя приглашают за стол, никогда не отказывайся — бо можешь отказом обидеть хозяев, и они могут подумать, что их не уважают. Второе. Сколько бы ни предлагали, съедай все, бо тоже можешь обидеть хозяев, и они могут подумать, что невкусно приготовлено. Третье. Закончив есть, благодари от всей души хозяев и говори, что было очень вкусно. Им похвала будет приятна, и они могут еще раз пригласить на обед или ужин. Как, Наташа, великолепные заповеди у аспиранта Матвеева, то есть уже доктора? — смеясь, спросил Федько.

— Отличные! — улыбаясь, ответила она. — Они подходят не только для аспирантов, а для всех. Раз у вас такие великолепные заповеди, что их до сих пор помнят другие, то я, Николай Иванович, вечером постараюсь приготовить для вас что-нибудь вкусное и много. Проверим, как вы на практике исполняете свои заповеди.

— Согласен. Мы уже с Петром договорились вечером немного посидеть у меня, вспомнить молодость. Я приглашаю и вас к себе. Я живу один, а главное — в отличие от ваших комнат, у меня есть телевизор. Скучать не будем. Хорошо?

— Хорошо, — эхом повторила за ним Наташа.

— Конечно же, посидим сегодня вечером. Это тоже одно из правил Матвеева. Первые два дня пить и отдыхать, а потом как вол пахать, — пояснил Петр почти стихами.

— Я смотрю — заповедей у Матвеева достаточно много. Больше, чем у Христа… и все как нельзя к месту. Но это я вижу не программа, как говорили раньше, а повседневное руководство к действию.

— Многое сам Петр придумал, — ответил Николай. — Ну, спасибо за суп. А что я не доел, то есть, не подтвердил свой принцип, подтвержу вечером, если будет объект для такого подтверждения. Я пойду.

— Не торопись, — остановил его Федько. — Давай еще по рюмочке. И подтвердишь один из своих принципов, прямо сейчас и Наташа убедится, что у тебя все идет по твоим правилам.

— К сожалению, не по моим. Надо смотаться по некоторым инстанциям. Пока хватит пить до вечера. Значит, договорились — вечером у меня, — он посмотрел на Наташу, будто что-то припоминая. — Петро меня просил оказать вам какую-то помощь? По диссертации?

— Да. Не могли бы вы, Николай Иванович, посмотреть план. Может, подскажите, как мне лучше подготовить историографию… — она замолчала, раздумывая. — Понимаете, мой научный руководитель — специалист по периоду развитого социализма, и не может мне конкретно что-то посоветовать…

— Да, мне Петро говорил об этом. Плохо, когда научный руководитель берется руководить любой темой. Надо работать с аспирантами над своей проблемой или периодом времени. Создавать свою школу. А так получается кустарщина.

— На Украине все занимаются не своим делом, — вмешался Федько. — Как ты правильно сказал — кустарничеством. Поэты назначают министров, писатели становятся дипломатами, бывшие зеки определяют идеологию государства…

— Да, Петя, — ответил Николай. — Настало время агрессивных дилетантов. Они сейчас рвут себе все, что только могут. То, чего бы им никогда не досталось раньше, в силу отсталости их умственного развития. Зато у них сейчас есть все — деньги, положение, власть… большевики тоже сидели в тюрьмах, а позже стали панами и определяли нужную им политику. Как отмечает история, во времена смуты царствуют подонки. Хорошо жить — естественное состояние человека. И оно тем естественнее, чем ниже у человека моральный уровень. Короче говоря, хорошо жить тем, у кого меньший процент совести.

— Ну ты, Колюха, как всегда говоришь четко, точно в цель. Без промаха! — восхитился им Федько.

— Пока еще алкоголь вызывает у меня обострение мысли. В трезвом виде бы промолчал. Но, если я еще выпью, то моя мысль превратится в хрюканье. Поэтому сейчас я отправляюсь по делам, а с вами, Наталья Николаевна, договоримся так… вы подготовьте свои материалы по диссертации. Я их, может, вечером посмотрю, — и он понял, что врет. Сегодня уж точно он не посмотрит ее работу. Будет пить. Но уверенно закончил: — И чем смогу, тем вам и помогу. А пока — извините.

Наташа согласно кивнула в ответ, а Федько сказал за нее:

— Наташа, знай! Если Матвеев что-то пообещал, то обязательно выполнит, если не сегодня, то в следующий раз. Будь уверена. Значит, до вечера. Мы с Наташей что-нибудь прикупим в магазине и приготовим ужин.

— Хорошо. Извините еще раз, Наталья Николаевна, что не могу сразу же, непосредственно сейчас, поговорить с вами о ваших делах. Но я еще раз повторяю — я вам помогу. И правильно Петро сказал — если не сегодня, то завтра обязательно. А сейчас я побежал. До вечера.

— До вечера! — снова эхом откликнулась Наташа, внимательно глядя на него ставшими вновь тревожными глазами.

— Будь здоров! Успехов, — коротко напутствовал его Петр.

Николай пошел к двери, не оглядываясь. Не хотелось вновь встречаться с глазами, которые, кажется, понимали его состояние и, может от этого, казались знакомыми. Когда дверь за Николаем закрылась, Наташа спросила Петра:

— Неужели он в таком состоянии поедет в министерство?

— Конечно! Раз он себе что-то наметил, то будет выполнять намеченное в любом состоянии. Он волевой человек. Я его знаю…

— Заметно, что он волевой человек… только много пьет. И взгляд у него какой-то странный…

— Я это тоже заметил. И вообще, мне кажется — таким, как сегодня, немного растерянным, я его никогда не видел… впервые у него такое. Вот этого я не пойму. Он всегда уверен в себе. Он верит только в себя, больше ни в кого. Но на тебя он действительно смотрел очень странно. Может, много выпил? А может, Наташа, он на тебя глаз положил?

— Когда что-то хотят от женщины, то так на нее не смотрят. По-другому смотрят. Или нагло, или заискивающе. А здесь как-то загадочно и с тоской. Нет, это не взгляд он на меня положил, он что-то вспомнил, но промолчал. Петя, ты тоже это заметил?.. Ты его много лет знаешь?

— Да. А что?

— Он страшно одинокий человек.

— Ошибаешься. У него много друзей. Всегда в его комнате — гости. Его любят женщины. Он никогда не чувствует себя одиноким.

— Нет, Петя, ты ошибаешься. Он страшно одинокий человек с большим количеством друзей и прекрасной коммуникабельностью. Он — страдающая личность, и поэтому — честолюбивый индивидуалист. Такое всегда интересно. Быть с ним рядом — тревожно… даже опасно. Поэтому он притягивает к себе людей. Особенно романтиков и надломленных душевно людей. Ты его прошлую жизнь хорошо знаешь?

— Вроде. Но где и с кем он бывал, я тебе не скажу.

— Мне и не надо этого знать. Хочется узнать о нем другое… которое он никому, даже сам себе не рассказывает и не вспоминает. Плохо ты его знаешь, Петя, хотя знаком с ним много лет.

— Может быть. Он непредсказуем и уже тем интересен, особенно женщинам. А теперь пошли по своим делам. Я еду в библиотеку…