Время подонков: хроника луганской перестройки

Валерий Борисов, 2017

Как это произошло, что Советский Союз прекратил существование? Кто в этом виноват? На примере деятельности партийных и советских органов Луганска автор показывает духовную гнилость высших руководителей области. Главный герой романа – Роман Семерчук проходит путь от работника обкома партии до украинского националиста. Его окружение, прикрываясь демократическими лозунгами, стремится к собственному обогащению. Разврат, пьянство, обман народа – так жило партий-но-советское руководство. Глубокое знание материала, оригинальные рассуждения об историческом моменте делают книгу актуальной для сегодняшнего дня. В книге прослеживается судьба некоторых героев другого романа автора «Осень собак».

9

Через два дня прилетел секретарь Центрального Комитета компартии Украины Енченко. Это был грузный, седовласый человек лет под шестьдесят. Лицо его выражало предельную усталость, и даже безразличие к существующей жизни. Говорил он коротко, не договаривая фраз, что было очень неприятно местному руководству — непонятно, как действовать дальше. С ним прилетели несколько человек из аппарата ЦК, для сиюминутной проверки дел в области, конкретно в обкоме и горкоме партии. Они сразу же засели за изучение протоколов прошедших заседаний и совещаний. Но такой стиль работы ЦК был давно известен на местах, и документы были приведены в порядок заранее.

Накануне приезда цековского секретаря, Столяренко провел рабочее совещание, без протокола, где был окончательно утвержден план работы и отдыха высокого гостя. Впервые Роман непосредственно был введен в состав непосредственных встречающих. Когда совещание закончилось, то Столяренко попросил Романа остаться. Вместе с ним остался секретарь по идеологии Кревский. Вот он и начал разговор о конкретных обязанностях Романа при Енченко. При этом его, шелущащееся от какой-то болезни лицо, выражало полнейшее равнодушие.

— Мы решили, что вы будете находиться непосредственно при секретаря ЦК все время. Два дня. — Уточнил Кревский. — Будете осуществлять прямую связь между ним и нами. Вам не приходилось исполнять еще такой роли? — Спросил он.

— Нет. — Коротко ответил Роман.

— Короче говоря. — Вмешался Столяренко. — Вам надо сообщать нам о всех действиях и желаниях секретаря, а что можете, — сами решайте. Мы будем все на рабочих местах, вы занимаетесь только Енченко. Вам это необходимо… — Подчеркнул Столяренко и пытливо взглянул в глаза Семерчука.

— Я буду стараться. — Коротко ответил Роман, не углубляясь в этот вопрос. Он знал, что грузовики с бетонными плитами отправлены его отцом в Киев для строительства дачи Столяренко. Поэтому он и встречает секретаря ЦК.

Но Столяренко знал, что делать дальше, а Кревский только молчаливо кивал в такт.

–Подберите себе еще помощника. Мы дадим ему разрешение для присутствия рядом с секретарем. У вас есть такая кандидатура? — Он снова пытливо взглянул в глаза Романа и тот понял, что тесть успел обсудить с первым секретарем и этот вопрос. Только Столяренко очень деликатен и предлагает ему назвать кандидатуру своего помощника. Семерчук вздохнув и, опустив глаза вниз — ему все-таки было немного не по себе, попросил:

— Можно я возьму в помощники Давыденко. — Он вдруг заторопился и взволнованно кинулся в сбивчивые рассуждения. — Понимаете… Может женщина… Приятнее обстановка… Мягче… — Он умолк, сбившись с разъяснений.

Но старшие товарищи поняли все правильно. Кревский потер свою шелушащуюся щеку и ответил.

— Она хороший партийный работник. Ей бы надо дать возможность для дальнейшего роста… — Туманно добавил он.

— Я думаю, она будет вашим хорошим помощником. — Конкретно сказал Столяренко. — Сообщите первому секретарю горкома, что мы включаем ее в состав делегации по встрече секретаря ЦК.

Столяренко даже не поинтересовался, а желает ли Давыденко находиться в составе этой самой делегации. Партия — это железная дисциплина, особенно тогда, когда решаются личные дела. Больше о Галине не говорили. Кревский пояснил свою позицию.

— Надо решить с ним окончательно вопрос о моем окончании дипломатической академии. А то у них могут быть другие планы в отношении меня. Предложат что-то в партийном аппарате… А я бы хотел на дипломатическую службу. — Он устало зевнул.

— Могут поломать ваши планы. — Согласился первый. — А у меня вот жена заболела. Как некстати… — Он повернул голову к Роману и резюмировал. — Вот такие дела. На вас, Роман Богданович, выпадает основная нагрузка. Не подведите. — Роман твердо кивнул головой, мол, не подведу. — Сейчас идите, отдыхайте и одновременно продумывайте все. Хорошее впечатление — половина успеха. — Он говорил по партийному туманно, с недомолвками, но все всё понимали.

В этот вечер Роман так и не дозвонился до Галки, ее не было дома. Но утром она была в обкоме, в плотно облегающей высокую грудь тонкой белой блузке и, модно приталенной к бедрам, черной юбке — не вызывающе, но красиво и привлекательно. Как и положено работнику серьезного учреждения, каковым является горком партии.

— Ты знаешь, что тебя горком выделил на все время визита в наше распоряжение? — Спросил он тихо Галку, чтобы не слышали рядом стоящие товарищи.

— Знаю. — Коротко и сухо ответила она своему, уже бывшему любовнику.

Больше они не говорили и ближе к полудню поехали в аэропорт. Секретарь ЦК, сойдя с трапа самолета, со всеми поздоровался за руку, а с первым секретарем обкома даже соприкоснулись щеками. Программа была чрезвычайно насыщена. Кавалькада машин сразу направилась в педагогический институт, который находился по пути следования. Там в актовом зале собрался партийно-советский актив города. Енченко, минут сорок, вяло рассказывал активу о стратегических целях партии, устало внедрял мысль о необходимости научно-технического прогресса, о котором забыли в последние годы, равнодушно сообщал о необходимости проявлять больше заботы о народе и бороться за его здоровье — он подчеркнул это особо, — путем отлучения его от пагубной привычки к беспробудному пьянству. Все мероприятие продлилось два часа, как положено по протоколу.

Роман даже немного обиделся, что он оказался не за столом президиума. Но там сидело десятка три руководителей области и города, в том числе и его тесть. И пришлось ему слушать все из зала. Они сидели с Галкой Давыденко в первом ряду, но не разговаривали. Правда, оба вели запись речи цековского секретаря и еще нескольких выступающих.

Потом был обед в банкетном зале столовой обкома. Приехавших с секретарем, покормили отдельно от работников обкома, и они разбрелись по кабинетам, изучать состояние партийной работы в области по документам. Роман с Галкой были допущены на этот обед. Всего за столом присутствовало человек двадцать. Тестя не было, что радовало Романа. Взгляды Фотина в его с Галкой сторону, были бы ему очень неприятны. Они впервые попали в число первых лиц партийного руководства. Такое у Романа было впервые, и он этим гордился. Но смущало только то, что его до сих пор не представили секретарю ЦК, как ответственное лицо от обкома, которому поручено неотлучно находится рядом с высоким гостем. Но Столяренко и Кревский словно забыли о своем назначенце. Они вполголоса беседовали с секретарем, аккуратно пережевывая мягкий лангет, чтобы, невзначай, не поперхнуться. Впрочем, так же аккуратно пережевывали пищу и другие присутствующие за столом, стараясь не производить большого шума. Оживление было только в самом начале, когда Столяренко предложил для аппетита выпить по рюмке. Енченко понарошку нахмурился, что было заметно по выражению его лица, и шутливо спросил:

— Так вы выполняете установку партии по борьбе с алкоголизмом?

Но Столяренко нашел, что ответить и так же с шуткой:

— По народному обычаю и ничего больше.

Но Енченко разрядил неловкость сам:

— Луганская водка была когда-то лучшей на Украине. Давайте проверим, не испортилось ли ее качество.

Но выпили всего лишь по одной рюмке — больше секретарь не пил. А потом предполагалось посетить пригородный совхоз, но Енченко сослался на усталость, и решили не баловать колхозников лицезрением высокого гостя. После часовой беседы секретаря ЦК и первого секретаря обкома, проходившего с глазу на глаз, посетили тепловозостроительный завод. Крупнейшее в мире предприятие находилось не в лучшем состоянии — дореволюционные станки не могли стимулировать производительность труда. Об этом говорили руководители завода, и Енченко пообещал помощь, но не финансовую, а организационную. Эту помощь он не расшифровал, но по неудовлетворенным лицам заводчан-руководителей, Роман понял, что они ожидали чего-то большего. От посещения цехов секретарь отказался, снова сославшись на усталость, которую увеличивала летняя духота.

И тогда поехали на отдельно охраняемую дачу за городом, находящуюся рядом с сельскохозяйственным институтом, но умело спрятанную в небольшой лесок, от посторонних взглядов. То, что там находится высокопоставленный гость, ворошиловградцы определяли по количеству милиционеров на дороге в этом месте — на поворотах стояли машины гаишников. Ошибки не могло быть — прибыл очередной проверяющий из столицы и отдыхает сейчас на этой даче.

Сначала Столяренко и Кревский, и еще один приближенный из круга Енченко, остались одни, и часа два беседовали один на один. Роман и Галина сидели в другой комнате и мучились от непонятного ожидания, изредка перебрасываясь короткими, не имеющими отношения к происходящему, фразами. Оба старательно избегали намека на причину их нахождения здесь. Роман — для получения новой должности. А Галка? Вообще, непонятно для чего… Может она и не потребуется… Это и успокаивало, и одновременно пугало Романа.

Наконец, центральные и областные секретари вышли из комнаты. Кревский стал прощаться с секретарем ЦК:

— Я надеюсь, что с вашей стороны не будет для меня препятствий?… — Произнес областной секретарь.

–Не будет. — Твердо ответил секретарь ЦК. — Езжайте в Москву и там решайте вопрос, где будете работать дипломатом. Был бы я помоложе, то поступил точно также.

Он пожал Кревскому руку на прощание, и тот уехал на служебной машине. Первый секретарь обкома остался. Он пригласил Енченко передохнуть пока в беседке. Они вдвоем прошли туда и продолжили беседовать. Роман, впившись в них глазами, следил за каждым жестом своего секретаря — он чувствовал, что должна последовать команда ему и Галине Давыденко с его стороны. Нельзя, чтобы они до сих пор не были представлены цековскому секретарю — Столяренко должен оплатить услуги его отца. Он же благодарный человек — так все говорят о нем.

И действительно минут через пятнадцать он увидел взмах рукой Столяренко, направленный в его сторону. Роман даже оглянулся — нет ли никого сзади, к нему ли относится этот пригласительный жест? Он проглотил густую слюну и сиплым голосом сказал Галине:

— Пошли! Нас зовут…

И они прошли к беседке под зорким взглядом милиционера, также не спускавшего глаз с секретарей. За беседкой Роман разглядел еще одного милиционера, укрывшегося в густых кустах — издалека он его не мог видеть. Охрана гостя была организована на высшем уровне. Они остановились у входа в беседку и выжидающе стали смотреть на своего секретаря — он должен что-то предпринять. И тот, наконец, предпринял — представил их Енченко.

— Вот в вашем распоряжении два наших представителя. Роман Семерчук и Галина Давыденко. Все вопросы по связи с нами, решайте через них. Мы им дали соответствующие полномочия.

Роман заметил, как Галка развернула плечи и ее пятиразмерный бюст, туго обтянутый белой блузкой, выплыл вперед, навстречу высокому гостю. Тусклые, с возрастом выцветшие глаза Енченко, на короткое время, засинели, как в молодости. Но он сумел отвести взгляд от Галины и равнодушным голосом спросил Столяренко:

— Это вы его рекомендуете на должность заведующего отделом?

— Да. Он уже давно исполняет эти обязанности. — Торопливо произнес первый секретарь обкома. — И хочу отметить, что успешно. Мы им довольны. А агитационно-пропагандистская работа, как вы знаете, сложная и результаты ее часто не видны даже вооруженным глазом.

— Я против него ничего не имею. — Задумчиво произнес Енченко, внимательно рассматривая молчащую Галину. — Но в ЦК поступили сведения, что вы другого претендента, заставили снять свою кандидатуру на эту должность.

У Романа похолодело в груди — кто-то уже успел накапать в Киев — вот подонки! У всех есть свои связи с высшими органами. Они с Галкой пока молчали, но ответил Столяренко:

— Я знаю. Но тот товарищ отказался сам, — мы ему не можем немедленно предоставить квартиру, а он не хочет из-за семейных проблем, как нам стало известно, расставаться надолго с семьей.

— Да. Такое бывает. Семья и партийная работа часто вступают в противоречие друг с другом. Непонятный синдром взаимного неприятия. Надо изучить этот больной момент нашей жизни психологам и дать соответствующие рекомендации, для изменения этой патологии. — Он стал говорить чуть ли не медицинскими терминами. — Но некоторых в ЦК насторожил другой момент — сначала тот претендент не отказывался, а потом неожиданно отказался от должности.

— У нас свой, проверенный кадр. Роман Богданович нас полностью удовлетворяет. Мы, снизу, поддерживаем его, а вы хотите нам навязать своего сверху. — Он мягко упрекнул Енченко в игнорировании мнения низов, каковым для него сейчас являлся обком.

Енченко вместо конкретного ответа, вдруг сказал, обращаясь к Роману и Галине:

— А почему вы до сих пор стоите? — Он раздвинул губы в доброжелательной улыбке, но как показалось Роману, улыбка больше предназначалась Галке. В нем даже шевельнулось чувство ревности, но только шевельнулось. — Садитесь. А то неудобно разговаривать сидящему со стоящим. — Роман сел не за столик в беседке, а на лавку поближе к выходу, предоставив Галине сесть за столик. А Енченко задумчиво продолжал деловую беседу. — Мы уже никому и нечего не навязываем, Павел Трифонович. Да и такая должность не слишком интересует ЦК. Но мне поручено узнать причину отказа того товарища от должности.

У Романа все снова сжалось, но уже не в груди, а в животе, от надвинувшейся тревоги. Но Столяренко ответил с обидой:

— Разбирайтесь, если нужно, раз игнорируете нас. — Он умело играл роль оскорбленного человека, что видел Роман.

— Да. Завтра я поручу моему секретарю, — он показал рукой на постоянно молчаливо присутствующего при нем сотрудника. — Пусть поговорит с ним, хотя бы по телефону. — Енченко был настроен миролюбиво.

Столяренко и Енченко еще с полчаса разговаривали друг с другом, при полном молчании остальных, о задачах, которые стоят перед местными партийными организациями, будто нет другого разговора, пока не подошел управляющий этим домом, и молча глазами, спросив разрешения Столяренко, тихо произнес:

— Ужин готов…

И все пошли в дом ужинать. От водки Енченко отказался, но выпил вина. Также лениво беседовали о насущных проблемах, пока Столяренко не сказал:

— Я с вашего разрешения удалюсь. У меня жена заболела. Пока проходит обследование, но вскоре, по всей видимости, ляжет в больницу.

— Знаю. — Ответил Енченко. — Мне об этом сказали перед отъездом сюда. Тяжело нашим женам. — Глубоко вздохнул он и посмотрел на Галину, но ее ни о чем не спросил. — Наша партийная работа, как воинская служба. Времени для семьи оставляет мало. Передавайте жене привет и пусть она быстрее выздоравливает.

— Передам. — Кивнул головой Столяренко. — А вы располагайтесь здесь, как дома. Наши молодые товарищи будут с вами. Если, что потребуется, то говорите Роману Богдановичу. — О Галине он ничего не сказал. — Встретимся завтра на пленуме.

Столяренко пожал руку секретарю ЦК и уехал. Остальные остались еще на некоторое время за столом, пока Енченко не предложил:

— Пойдемте в беседку. А то в комнате жарко.

И Роман с Галиной вышли вслед за ним в парк. Его секретарь попросил разрешения отдохнуть и получив его, удалился. В беседке Енченко демократически спросил их:

— Ну, какие у вас проблемы, молодежь? — Он привык разрешать проблемы, а не просто жить. Ничто не создает столько проблем, как неутолимое желание их разрешить. Партия всю свою историю пыталась разрешить проблемы, которые сама же создавала.

Роман замялся — ему было неудобно говорить о том, о чем недавно говорил Столяренко. Но Енченко повернул голову к Галине. И та, вздохнув, впервые за время ее нахождения с секретарем, стала говорить. И не просто, что удивило Романа, а конкретно.

— Хочу поступить в высшую партийную школу, да с моей должности нельзя.

— Так надо расти по должности. — Просто попытался решить эту проблему Енченко.

Но Галина гнула свою линию.

— Чтобы расти в должности надо закончить партийную школу. Поступают же по рекомендации и с моей должности.

Енченко пожевал толстыми губами и пристально посмотрел на Галину:

— Я постараюсь решить эту проблему. Эту школу я курирую. Думаю, не будет никаких проблем с вашей учебой. — Он зевнул. — Устал я, пойду приму душ и лягу спать. — И он, как бы, между прочим, предложил Галине. — А позже, вы не могли бы посмотреть справку, которую мне дал ваш обком и ответить на мои вопросы. Кое-что надо уточнить для завтрашнего выступления.

— Конечно, смогу. — Сразу же согласилась Галина и с нескрываемой злостью посмотрела на Романа. И тот трусливо отвел глаза.

Все всё понимали без слов.

— Тогда идемте в мой кабинет. А вас… — Он посмотрел на Романа. — Я не буду обременять своими заботами. — Он сделал паузу. — Не переживайте. Мы зато, чтобы должности на местах замещались местными кадрами.

И они с Галиной ушли, а Роман остался сидеть в беседке. Он сидел больше часа, пока не стемнело. В душе было пусто — мыслей никаких. Кажется, он добился своего долгожданного места. А потом пошел в служебную комнату с телефоном прямой связи с обкомом и, не раздеваясь, лег поверх одеяла. В эту ночь он толком не спал, дремал. Не потому, что беспокоил телефон, — он молчал всю ночь, а потому, что представлял, как там Галка. В постели ли они, или старый дурак рассказывает ей о своей жизни? А может его рука покоится на упругой груди Галки, и он ей рассказывает о своей бурной партийной жизни?

«И надо было ей соглашаться! — С неожиданной для себя злостью подумал о Галке Роман. — Отец с тестем и без нее бы решили все вопросы».

Но вскоре злость утихла, и он стал понимать, что для подстраховки необходима была и Галка. Все-таки сегодня в беседке секретарь ЦК говорил о необходимости проверки отказа того товарища от его, Романа, должности. А теперь секретарь никуда не денется — он у него на крючке, не сорвется. Он единственный, не считая, видимо, сопровождающего, знает, как проводит ночь секретарь ЦК. И он даже от этой мысли злорадно засмеялся. Вот было бы хорошо раскрутить его за аморальность, — такие дела они часто разбирают на заседаниях обкома. Но сразу же появилась другая мысль — только попробуй это сделать — он тебе сразу же голову открутит, а без нее не возьмут больше ни на какую должность. Так он прерывал дремоту мстительными проектами и переводил их в мирное русло.

Уже рассвело, когда Роман, кажется, заснул по-настоящему. Но в половине седьмого его разбудил первый и последний здесь телефонный звонок. Он схватил трубку и спросонья, с трудом разобрал, что звонит Кревский. Тот спросил, не проснулся ли секретарь ЦК и через час обещал приехать, чтобы сопровождать Енченко. Вот и весь разговор. Роман решил пройти по дому, выйти в парк, чтобы его услышали Енченко и Галка, и поняли, что пора вставать.

Так он бродил, среди бодрствующей всю ночь охраны из милиционеров целый час. Но из спальни секретаря не доносилось до его ушей утреннего шума, предвещающего начало рабочего дня. Точно в половине восьмого подъехал Кревский на черной «Волге». Он поздоровался за руку с Романом и спросил, все ли было тихо и, получив утвердительный ответ, прошел в дом, не пригласив своего будущего завотделом в дом. Минут через двадцать вышла Галина. Роман, непонятно почему, впился в нее ревнивым пытливым взглядом. Она, опустив глаза, прошла мимо него в беседку, тихо бросив на ходу:

— Тебя зовет Кревский.

Роман, не сказав ей ни слова, прошел в дом. В зале, где вчера все ужинали, личный секретарь секретаря ЦК, брил своего начальника бритвенным станком. У Романа мелькнула неприязнь к гостю: «Даже сам побриться не может. А лезет туда же…» Но куда — не уточнил. А Енченко жаловался Кревскому:

— Раньше, как вы помните, со мной в командировку отправлялся массажист и парикмахер. Надо в любой ситуации выглядеть хорошо. Но с апрельского пленума пришло указание об экономии. Приходится моему личному секретарю выполнять непривычные ему функции.

— Да. — Неопределенно согласился с ним Кревский. — Многое за эти два месяца изменилось…

— Перестройка — великое дело партии. — Привычно по казенному, продолжил его мысль Енченко. — Надо не только ускорить научно-технический прогресс, но и перевоспитать сознание людей. А это сложнее экономики. — Он тяжело вздохнул.

«Тебя, старого кобеля, только могила перевоспитает! — Со злостью подумал Роман о секретаре ЦК. — Тебе уже другое сознание в голову не вставишь. Пользуйся благами народа, пока сидишь высоко». В этот момент он считал народом и себя.

Кревский обернулся к Роману:

— Завтрак будет в столовой обкома. Вы можете, с Давыденко, ехать домой и привести себя в порядок перед пленумом. Вас же сегодня должны утвердить на должность заведующего… — И будущий дипломат сделал дипломатическую паузу, которую заполнил Енченко.

— Сделаю вам комплимент. — Это он сказал Кревскому. — Селекционная работа в обкоме по подготовке кадров стоит на высоком уровне. Я совершенно не буду возражать против назначения вашего человека. — Он говорил о Романе в третьем лице, как о безликой скотине. Впрочем, это было обыкновенное выражение в партии.

— Да. Мы долго присматриваемся к людям, прежде, чем назначить их на должность. — Меланхолически согласился с ним Кревский, и зевнул. А потом, обратившись к Роману, подчеркнул. — К вам со стороны секретаря ЦК претензий нет. Спасибо вам от имени обкома. Возьмите служебную машину и отправляйтесь домой.

Роман кивнул головой и вышел из здания. Галина, склонив голову низко к столу, сидела в беседке. Надо было что-то сказать милой Галке, чтобы ее успокоить. И Роман, стараясь вложить, как можно больше искреннего чувства благодарности в голос, произнес:

— Спасибо тебе, Галка! — Она не шелохнулась в ответ на его слова, и Роман вынужден был продолжить. — Не бойся, Галка. Чтобы не случилось, рассчитывай на мою дружбу и помощь. Я не брошу тебя после случившегося… — И вдруг отшатнулся, увидев гневный взгляд Галины. Она смотрела на него, как на кровного врага, желающая испепелить его своим гневом.

— Не надо мне подачек. — Медленно произнесла она. — Ни твоей дружбы, ни помощи. Милость, как ты убедился, я могу заиметь сама. Но какой же ты подонок! — Она замолчала на мгновение и сделала вывод. — Ты получил должность. Я ночью не забыла напомнить секретарю о тебе. Какие вы все подонки! — Снова повторила она.

Злость бросилась в голову Роману, и он уже с чувством презрения, прошептал, чтобы никто не услышал его слов:

— Ты тоже хороша и что-то получила для будущего! Учеба в партийной школе, я надеюсь, тебе обеспечена?!

— Да! И роль любовницы этого человека. — Уже с болью в голосе ответила Галина. — Надо же иметь что-то реальное от вашего подонства! Но ты больше никогда ко мне не прикоснешься. Ниже тебя я упасть не смогу. Я заработала все честно, хотя бесстыдным образом. Ты же подло. Как в книге или в кино… Продал свою любовницу… — Бессильные слезы выступили у нее на глазах, и она тихо закончила. — А я тебя все-таки любила…

Роман, не отвечая на ее обвинения, скрипнул от злости зубами:

— Нам дали машину, чтобы привести себя в порядок до пленума. Поехали!

— Я сегодня отдыхаю. Но может быть вызов на работу. К секретарю…

…На даче Лена Семерчук развернула «Ворошиловградскую правду». Пробежав глазами первую страницу, она крикнула:

— Мама! Пленум обкома назначил Романа заведующим агитационно-пропагандистским отделом. В газете об этом написано. Наконец–то сбылось его желание.

— Ну и хорошо. Квартиру получите. — Коротко, но конкретно подытожила это известие мать.

Подбежал Владик:

— Мама! Так папа скоро приедет к нам?

Лена грустно и глубоко вздохнула:

— У него сейчас будет еще больше работы. Зови Ксюшу, и идем купаться на Донец.