Тридцать семь

Валерий Бестолков, 2023

В литературе утверждаются авторы, чье отрочество и юность пришлись на конец 1980-х—начало 1990-х – самые беспокойные годы новейшей истории Беларуси. Философское размышление, любовная лирика, сатира – вполне закономерные жанры для поколения, представителем которого является Валерий Бестолков. Поэт, находящийся в возрасте первых итогов и нового шага.

Раздел 2. Минуту за минутой торопя

Синусоида

Я стойко перенес судьбы каприз,

Исследуя закономерность жизни:

То синусоида уходит вниз,

То вдруг взлетает, на верху зависнет,

И рушится сквозь нулевой порог,

Стремительно меняя плюс на минус,

Взрывая ось ухоженных дорог

И погружаясь гибельно в трясину.

Из перекрестка жизненных путей,

Пространство уносящих в бесконечность,

От самого рождения детей

Она дрейфует, подпирая вечность.

Но смертны мы, и с тем обречена

Считаться, зародившись лишь, кривая,

О том заботясь, где теперь она

Возникнет вновь, однажды затухая.

Чтоб дальше плыть в эфире бытия,

Рождая новый импульс в мире новом,

О том и грежу, и беснуюсь я,

В суть углубляясь жизненным основам.

Листаю их, не отметая тех:

Ничтожных, мелких. Суть и в них найдется.

Наш график — это накопленье вех,

Через которые кривая вьется.

Родители твои, друзья, твой дом,

И далее — семья, работа, дети,

Всего, чего достиг своим трудом,

Суммируются в колебанья эти.

Кем был любим и сам кого любил?

Кому солгал, но не был кем оболган?

На что не пожалел потратить сил?

Что превзошёл и в чём погряз надолго?

Что в кошельке твоем, а что в душе?

Богатства эти ли соизмеримы?

И так в тебе ль нуждаются уже

Все те, тобой которые любимы?

Кто за тобой прейдет с твоим мечем,

В кого вдохнул ты по крупицам душу,

Нес мир или являлся палачом?

Что создал ты на свет и что разрушил?

И мечется кривая через ось,

Не встретив в пике доброго начала.

Стремится в минус вылить желчь и злость

И вверх взмывает в поисках причала.

И я мечусь, пытаясь рассмотреть,

Где мой конец, как скоро затуханье?

Она прошла, как минимум, на треть,

Мне в нижнем пике перебив дыханье.

Приоткрывая истину: К чему

Скитаться нищим по земельной тверди?

Вся жизнь людская сведена к тому,

Чтобы успеть создать задел для смерти.

Да только, видно, залегла на дне,

Застряла судьбоносная кривая.

В огромной беспорядочной стране

Хватаю воздух ртом и не вдыхаю.

К тебе я, смерть, сегодня не готов.

А часто ль к ней бываем мы готовы?

Довольно среди нас голодных ртов,

Поникших духом и лишённых крова.

Кто не имеет матери с отцом,

Детей иметь не может и не смеет,

Кто потерял давно свое лицо,

Уже не в силах обрести новее.

Но беспощадно подгоняя смерть,

Я рвусь к вершинам этого движенья,

С ней в споре, затевая круговерть,

Достойное в ней вижу завершенье.

Святая гибель, это для тебя

Держусь за жизнь когтями и клыками,

Деяньями своими укрепя

На будущее свой могильный камень.

Останется в истории девиз

Считать кончины наши роковыми.

Не правда, смерть не стягивает вниз,

Она увековечивает имя!

Да, стоит жить, чтоб с честью умереть,

За каждый день борясь, как за последний,

Чтоб не стыдились на тебя смотреть

Ни современник твой, ни твой наследник.

Минуту за минутой торопя,

Я крою некролог козырной картой,

В бессмертие забег себе трубя,

В котором смерть являться будет стартом.

07–08.05.1996 г.

«Отнюдь не долгий мягкий дрейф к сединам…»

Отнюдь не долгий мягкий дрейф к сединам

Являет нам история собой.

Вся наша жизнь — жестокий поединок

С невероятной собственной судьбой.

Мы без неё устойчивы едва ли.

Пока ногами тщетно ищем твердь,

Она, как смерч, нас тащит по спирали,

Ежесекундно нагоняя смерть.

Гудящий вихорь чередует сферы.

А в жизни — годы, вехи, рубежи.

Числительные уникальной меры —

Богатства знаний, полноты души.

Я рвусь угнаться за его напором,

На новом цикле не прервав борьбы.

Жизнь — это буря шквалов и повторов,

Важнейших кадров ленточной судьбы.

С колен вставая после неудачи,

Карабкаюсь сквозь вереницу лет

За тем, чтоб разыграть уже иначе

На новом поле старый свой билет.

А годы пусть текут неукротимо.

Им с юностью моей назначен спор,

Чьё превосходство объективно мнимо.

Как и неубедителен напор.

Судьба нам представляется слепою,

Но будущее строится тобой…

Мне жизнь важна, как бой с самим собою,

Непримиримый зачастую бой.

Но меркнет всё, едва касаюсь взглядом

Знакомых рук, лица, волос и плеч.

Мне ярости твоей, судьба, не надо.

Напором твоим, вихорь, не увлечь.

Пускай подхватит на отрезке малом,

Уходит вниз еще одна ступень.

Порой есть смысл всё начать сначала.

И записать в дневник свой первый день.

Сегодня только день, а завтра годы…

Задуманное пусть бы в них сбылось.

Жизнь штормом необузданной природы

Обрушилась на временную ось.

Судьба ее прочертит, шторм окружит,

Виток к витку нанизывая вновь.

Здесь вьются потревоженные души,

Здесь гаснет и рождается любовь…

10.10.1997–3.12.1999 г.

Всем погибшим тридцатого мая в минском метро посвящается…

Чем ты разгневал, маленький народ,

Создателей трагедий и увечий?

Предсказанный волхвами страшный год

Бедой тяжёлой лёг на наши плечи.

Пытаясь дотянуться до того,

Что пестуешь на рубеже столетий?

Дороже и страшнее нет чего? —

Когда в эпоху мира гибнут дети.

Уже неважно, кто и почему

Их выманил на улицу из дома.

В тот миг, глухих к разумному всему,

Их гнал в нору последний рокот грома.

Разломам выступавшей из земли,

Раскрывшей смертоносные десницы,

Они остановиться не могли,

Вливаясь в вековую боль столицы.

Дурную память этих берегов

Лишь летописи вынесли и книги.

И снова не росу из родников,

А кровь несёт течение Немиги.

Выкладывая из разбитых тел

Подножие кровавого кургана.

Кто Вас коснуться в этот день посмел?

Кто Вас не спас из этого капкана?

Вас, будущих прекрасных матерей,

Растерзанных за несколько мгновений,

Родивших бы таких же дочерей,

Но вжатых в мрамор и гранит ступеней.

Мой мужественный маленький народ,

Не постыдись склонить свои головы

У берегов ушедших в землю вод

И выплакать свои глазницы снова.

Не поскупись на свечи и снопы

Цветов плакучих и венков у гроба,

И берегись безумия толпы,

Детей твоих не поглотило чтобы.

31.05–2.06.1999 г.

Родное человечество

Родное человечество, ты слепо

И беспощадно к собственным глазам,

В ранг книжной догмы возведя нелепость,

С забытой штольней путаешь Сезам.

Где Гамлеты твои? Толпой безликой

Ты втаптываешь праведников след,

И укрываешь за Господним ликом

Своей духовной немощи скелет.

Родное человечество, ты слепо

И вольно в слепоте своей карать.

Мы называем дом отцовский склепом

И рвемся на чужбину умирать.

Кичась патриотизмом и стремленьем

Отчизны горсть спасти в стране чужой,

Лелеем нам чужое поколенье

С чужим менталитетом и душой.

Родное человечество, ты слепо,

А кто, скажи, из нас сегодня зряч:

Слепая жертва слепоты свирепой,

Слепой ловец или слепой палач.

Ты зрение теряешь и рассудок,

И лишь тогда сжимаешь кулаки,

Когда привычно не набит желудок

И холод раздирает на куски.

Родное человечество, ты слепо,

Когда трибунов слушаешь вранье,

И миллионом шляп, платков и кепок

Приветствуешь позорище свое.

Когда становишься единогласно

Под их знамена и под их пяту,

Когда за нищенский паек согласно

Слова признания жевать во рту.

Когда хмелеешь от ничтожной воли,

Зло брошенной в тебя из-под небес,

Когда чужой не замечаешь боли,

И, собственной стыдясь, уходишь в лес.

Задетое едва обидой мелкой,

Становишься в своей любви черствей,

Когда на грязную введешься сделку

С не очень чистой совестью своей.

Ты в рай стремишься и страшишься рая,

Пугаешь адом, но сползаешь в ад,

Материю живую отторгая,

На смену библии призвав булат.

Занятием за этим вы, миряне,

Забыли назначение свое,

И те, кто веру обретал в Коране,

И те, кто во Христе искал ее.

Ты веришь в бесполезные приметы

И от безверия готово выть,

Рисунки смотришь Нового завета,

Не потрудившись прочитать главы.

Ты рвешься к власти издавать законы,

С принятием которых не спешишь,

И в тот же вечер продаешь иконы

В обмен на пистолеты и гашиш.

Ты забываешься в плену дурмана

И изгоняешь этот же дурман,

Из своего красть не стыдясь кармана,

Уже пустой латаешь свой карман.

Заботишься о собственном здоровье

И разбазариваешь этот клад,

Долги и совесть погашаешь кровью,

А кровь опять-таки низводит в ад.

Ты рвешься слиться со вселенской пылью,

Чтоб разум в этой отыскать пыли,

И тут же лучшим обрезаешь крылья,

Чтоб высоко подняться не могли.

Твоих устоев мир рутинно крепок

И не приемлет лишней суеты.

Родное человечество, ты слепо,

А может, рождено для слепоты.

10–25.02.1996 г.

Памяти погибших на подлодке «Курск» посвящается

Опомнись, Родина, ещё какую плату

Ты примешь за бессилие своё?

Могущество России — мирный атом —

В который раз не мирным предстаёт.

Уже не тянет порохом в просторе,

И окружающий нас мир другой,

Но, не давая матерям покой,

Их топишь сыновей в холодном море?

Ты губишь лучших, их ли в том вина,

Что докатились беды и до флота,

Собой укутав за тебя, страна,

Реактор, словно амбразуру дота,

Выдавливая влагу из груди,

Солёный кислород деля на крохи,

Они считали выдохи и вдохи

И верили, что их должны спасти.

Но не досталось на их долю фарта:

Нет не на шельф и не на глубину,

Они легли на стол разменной картой

Не за свою переплатив вину.

За чью? Мы не услышали ответа,

Должно быть минимальная цена,

Как в прежние лихие времена, —

Лишь человеческая жизнь за это.

Тяжёлый ком, мешающий груди

Одной шестой вздыматься части суши.

— Как уязвимы вы морей среди,

Так уязвимы ваших близких души.

Им не хватает вашего тепла,

Как вам не доставало кислорода.

Судьба безвольно всматриваться в воду

И их, и вас до смерти обрекла.

Вам, странникам безжизненных причалов,

Расписываясь в немощи своей,

С деньгами неохотно власть вручала

Свою вину за ваших сыновей,

Супругов и отцов. Кто им послужит

Проводниками? — Океан велик…

Но, может быть, он шлёт дельфиний крик

Из моря и тумана в ваши души.

20.08–10.9 2000 г.

Деду

Позволь мне поклониться, дед,

Твоим сединам и наградам

В честь оглушительных побед

Под Курском и под Сталинградом.

В честь тех, кто вырос на руках,

К успеху приведён тобою.

Своих вершин добился с боем.

Я о твоих учениках.

Теперь всё в них, что воспитал,

По-миру разнеся десантом:

Бесценных знаний капитал

И кладезь собственных талантов.

И я впитать все это смог,

Едва родившись: дух спортсменов,

Большой набор спортивных генов

И даже этот ровный слог,

Который нёс до взрослых лет,

Не расплескав и не растратив,

В своих стихах фамильный след…

Не для себя — потомков ради.

Которые уже растут,

Доверчиво бросаясь в руки.

Уверен, дед, не только внуки

Готовы подписаться тут.

Надеюсь на прямую связь,

Берущую начало где-то,

Сквозь поколенья воплотясь

Всем лучшим в правнуков от дедов.

А значит — это знак судьбы:

Свои стихи шептать губами,

Ходить по лесу за грибами,

Купаться и варить супы.

19.12.2002 г.

Мегаполис

Я утром удивлюсь, открыв глаза,

Внезапно оказаться в мире новом.

Прислушиваясь к тихим голосам

В объятиях спокойствия лесного.

Когда уже не нужно за собой

Недобрые ловить чужие взгляды.

Когда сменяющийся ритм любой

Периферийным зрением не надо

Распознавать, едва произойдет,

Предвосхищать, как в шахматном сраженье.

И понимать, что больше не гнетёт

Мгновенное отсутствие движенья.

Когда не нужно всячески хитрить,

Во лжи потребности гнетущей нету.

Когда не тянет нервно закурить

Последнюю сухую сигарету.

Когда не нужно забегать вперед,

Ждать, затаясь, пропитываясь потом,

И уповать, что кто-то не прервёт

Большую многолетнюю работу.

Но что-то в этом беспокойстве есть,

Источнике неистребимой боли.

Мой мир, питающий движенье здесь —

Асфальтово-бетонный мегаполис.

Спросив себя, опять сюда вернусь

Слегка уставшим, но готовым к бою.

И со всего размаха окунусь

В безумный бег из мнимого покоя.

Сегодня я минуты тороплю.

И в их потоке бурном существуя,

Я в том лишь мире беззаботно сплю.

Но только снится мне, как здесь живу я.

25.5.2002 г.

Одна Великая цель

посвящается моей жене

Мои глаза сухи, но речь дрожит.

Едва видны написанные строки.

Теряет смысл необходимость жить,

Лишенная его в самом истоке.

Истерзанная женская душа,

Незнающая трепетного счастья

Носить под своим сердцем малыша,

Быть существом всем малой его частью.

Застигнутые страшною бедой,

Десятки тысяч пар в минуты эти,

Как мы с женой, остались на пустой,

Никем необитаемой планете.

Их не тревожат бури и шторма,

Их ураганы с шатких ног не сдуют.

Безжизненны сегодня их дома.

И вынужденно детские пустуют.

Вдруг просочится слабый, но живой

Веселый гомон детворы шумящей.

Но давит свод небес над головой,

Не позволяя сердцу биться чаще.

И будет жизнь теперь подчинена

У них двоих одной великой цели.

Но как же далека от них она!

Конец ознакомительного фрагмента.