Всему свое время

Валериан Маркаров, 2018

Жизнь молодого английского доктора Артура Смита изменила всего одна встреча. Новый пациент, страдая неизлечимой болезнью, умоляет его «помочь» уйти из жизни. Решится ли сердобольный врач на такой шаг ради облегчения участи страждущего? Дочери пациента, красавица Эйрин и беспокойная Рэйчил, сыграют решающую роль в поворотах судьбы главного героя. Книга до самого конца держит читателя в напряжении, а внезапно раскрывшиеся семейные тайны приводят к интригующей развязке.

ГЛАВА 4. Артур и цыганка

Артур проснулся на рассвете. И тут-же зажмурил глаза. В них настойчиво целился лучик солнца, упрямо напоминая, что пора вставать. Он нехотя высунул руку из-под одеяла и взял наручные часы с кожаным ремешком. Только начало седьмого. До сигнала будильника оставалось ещё целых двадцать три минуты. Но этот непоседливый, совершенно неугомонный, тёплый лучик мягкого апрельского солнца продолжал его преследовать, облюбовав своей мишенью его сонные глаза…

Он встал и направился в ванную комнату. Совершая тщательные кругообразные движения щёткой по зубам ослепительной белизны, он задумчиво обозревал себя в зеркале:

— Скоро тридцать три. Но, к счастью, я ещё в форме, — успокоил он себя.

Из Зазеркалья на него смотрел высокий мужчина, стройный, с широкими плечами, демонстрирующими его крепкое сложение, с благородным светлым лицом и выразительными тёмно-синими глазами. Волосы его были светло-каштановыми, имеющими приятный матовый оттенок, и слегка вились от природы, что явно указывало на его аристократическое происхождение, точно так же, как каштановая или, что бывает чаще, чёрная волнистая грива у породистой белой лошади. Глаза его обрамляли красивые тонкие брови. Ещё выше находился открытый бледный лоб, на котором, только при внимательном наблюдении, можно было заметить следы неглубоких морщин, пересекавших одна другую. Нос прямой, с еле заметной горбинкой, говорил о его прямолинейном характере, склонном порой к мудрым компромиссам, а пижама, застегнутая только на две нижние пуговицы, позволяла разглядеть ослепительно чистое белье, изобличавшее привычки порядочного джентльмена, далёкого от всего показного, но любящего порядок, комфорт, свежий костюм и богатую библиотеку.

Заглянув в комнату напротив, Артур с нежностью поцеловал в лоб безмятежно спящую дочку и заботливо поправил ей одеяло. Из другой комнаты доносился громкий храп его тётушки. Спустившись этажом вниз, на кухню, он, со знанием дела, приготовил себе традиционный английский завтрак — из яичницы, тоста, жареной сосиски, помидора и грибов. Запил это крепким чёрным кофе и, облачившись в пальто по погоде и прихватив свой портфель, он, собранной своей походкой, вышел на улицу, двигаясь в красивой и непринуждённой манере. Ему хотелось прогуляться пешком и подышать чистым утренним воздухом, пока на город не опустился смог вперемешку с туманом. Торопиться было незачем, поскольку до начала рабочего дня времени было более чем предостаточно. Как раз накануне он, успешно пройдя жёсткий конкурс и всевозможные собеседования, наконец-то получил долгожданное и заманчивое предложение о работе в большой клинике с серьёзной репутацией. Нынче был тот самый первый день, когда ему предстояло вплотную приступить к исполнению своих прямых обязанностей в качестве нейрохирурга.

— Ты что, ослеп? Налетел на почтенную даму, чуть с ног не сбил! — на него, посреди тротуара, обиженно пялилась женщина солидного возраста с небрежно накинутым на голову ярким платком. Она отвела в сторону свою правую руку, в которой держала зажжённую свечу, сверкая на солнце своими золотыми кольцами, украшавшими каждый её палец. Другая её рука придерживала большую вязаную сумку, что висела у неё за спиной.

Была она невысока ростом, но казалась высокой — такой тонкий стан мог быть только у танцовщицы. Или у бывшей танцовщицы. Она не была похожа на уроженку Альбиона, скорее на испанку. Кожа её была несколько смугла и отдавала каким-то чудесным золотистым оттенком. Её лицо, сохранившее былую красоту, было обрамлено иссиня-чёрными длинными, вьющимися волосами, хотя, присмотревшись к ним, можно было заметить среди них немало седых. А широко и смело раскрытые чёрные глаза, сияющие в лучах всё ещё слабого утреннего солнца, указывали на ее бойкий и независимый характер, но в то же время, похоже, добрый и справедливый. Всем своим видом она напомнила Артуру очаровательную Эсмеральду, героиню романа Виктора Гюго «Собор Парижской Богоматери», танцующую под рокот бубна, а точнее, актрису Джину Лоллобриджиду, давным-давно с триумфом сыгравшую эту роль. С той лишь разницей, что героине той было 16 лет, а атакующая его сейчас «Эсмеральда» была в уважаемом возрасте, и лет эдак на 40 старше… Как же мог он не заметить эту леди?

— Что застыл? — та бесстрашно сделала шаг в его сторону, словно вызывая его на поединок.

— Простите меня, мэм, — вежливо ответил Артур, слегка наклонив к ней голову и постарался было пройти мимо, но, похоже, женщина не собиралась так быстро сдаваться.

— Простить? И не подумаю! — бойко ответила она и горделиво выпрямилась, отчего её монисто из позолоченных монет и бляшек, бисера, бус, обработанных разноцветных камней и кораллов громко забренчало на груди, а ярко-красная юбка из шифона, длинная и расклёшенная, расшитая тесьмой и стразами, в такт её движению гармонично всколыхнулась, обнажив её босоножки на плоской подошве с ремешками, напоминавшими греческие сандалии и украшенные бахромой и пряжками. Если бы Артур не увидел её обувь, он мог бы с уверенностью подумать, что она босая.

— Я тут, видите-ли, исполняю священный обряд и пою «Джелем, джелем», а вам невдомёк. Или уши заложило? Идёте себе напролом. Вы меня испугали!

— Какой обряд, мэм? — машинально спросил Артур и тут же подумал, что всё происходящее — какая-то нелепая случайность, которая никак не должна его касаться…

— Известно ли вам, молодой человек, какое сегодня число?

— Да, мэм, 8 апреля… — он стал копаться в памяти, пытаясь вспомнить, не заметил ли он на своём стенном календаре в кухне какого-то праздника.

— Вот именно! 8 апреля! Хотя что я тебе объясняю? Всё-равно не поймёшь, — она, очевидно, решив с ним больше не церемониться, перешла в одностороннем порядке на «ты» и безнадёжно махнула на него рукой. Но чувства Артура, этого английского джентльмена, были уязвлены.

— Постойте, мэм… я… прошу у вас прощения, что задел вас… я не хотел…, — выговорил он и внезапно обнаружил, что не в силах отвести от неё взгляд, и поэтому поинтересовался:

— Что за день сегодня, мэм?

— Всемирный День Цыган! — произнесла она с нескрываемой гордостью, но в её голосе таились нотки огорчения. — Жаль, что ты не знал. Запомни этот день! — и она по-дружески хлопнула его ладонью по плечу.

Так вот она кто! Неужто цыганка? С ума сойти! Значит, он не ошибся, вспомнив цыганку Эсмеральду, хотя та и была рождена не от цыган, но воспитана ими. На ум сразу пришли воспоминания, услышанные им когда-то о необыкновенных способностях этого народа к злым чарам, о том, что никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя смотреть цыганам в глаза и допускать их прикосновений к себе!

— Не бойся меня, — она словно читала его мысли. — Я не злопамятная… Так и быть, прощаю тебя! — её смуглое и доброе лицо было сейчас очень живым и озорным. Казалось, цыганка вот-вот высунет язык.

— Спасибо, мэм! — ответил он.

— Что ты заладил — мэм да мэм? Я ещё не так стара! Я Лили. Просто Лили, — представилась она и протянула полуобнажённую руку. — А кто ты?

— Артур. Артур Смит.

— Ты кто, стилист? — вдруг весело спросила она, оценивающе оглядывая его с головы до ног.

— Нет.

— Нет? — слегка удивилась она. — А руки-то у тебя точенные, лёгкие и очень чувствительные, хотя нервы ты имеешь стальные, а сердце львиное… Ну, лады. Так и быть, раз ты не стилист, значит гей?

— Прошу вас, мэм, выбирайте выражения…

— А что Лили сказала плохого? — она невинно развела руками. — Просто слишком уж ты воспитанный. И не сноб. А может и то, и другое вместе, признайся? Ладно, Лили шутит. Забудь. Я за равенство культур и религий. Увы, наше ханжеское современное общество ещё не скоро научится разделять мои убеждения…

— Купите ракушку. Купите ракушку! — мимо проходил неопрятный торговец, неся на груди перед собой лоток с маленькими речными и морскими ракушками причудливой формы. Завидев Артура, он остановился возле него и навязчиво затвердил:

— Купите ракушку, сэр! Ну купите! Она принесет вам удачу. — Артур, понимая, что отделаться от торговца будет непросто, спросил:

— Сколько? — и указал пальцем на ближайшую к нему небольшую розовую ракушку.

— Отдам всего за 5 фунтов, сэр, — ответил торговец, показывая свои желтые зубы.

— Грабёж и чистая обдираловка! — внезапно вмешалась Лили, вызывающе обратившись к нему. — Скажи твоё имя, мужчина…

— А тебе какое дело до моего имени? — возмутился торговец, размахивая руками и брызгая слюной. — Ступай прочь, гадалка… Спасу от вас нет…

— СКАЖИ ТВОЁ ИМЯ… — медленно повторила Лили, не сводя своих глаз с мужчины и слегка покачивая головой, вмиг став похожей на грозного удава, гипнотизирующего лягушку, которая через мгновенье добровольно, в полном смирении, прыгнет в его широко разинутую пасть. Артур был поражен тембром её глубокого голоса и её мощным, волевым взглядом, острым кинжалом вонзившимся в торговца.

— Мэтью… — ответил тот кротко. В его голосе странным образом зародилась бесконечная покорность…

— Имя у тебя библейское, — сказала она многозначительно, — и означает оно «божий дар», а вот цены-то безбожные! Ты что, думаешь, у людей деньги на деревьях растут? Помни о приличии. А сейчас — проходи мимо.

Тот, на удивление, послушно удалился, не сказав ни слова, лишь придерживал рукой дно своего переносного фанерного прилавка.

— Никогда не покупай ракушек, Артур! Они не приносят счастья… лишь приводят к разлуке… Помни, что Лили сказала, — цыганка было повернулась, чтобы уйти. Но случайно столкнулась носом с парнем в дырявых джинсах, помятой майке и старых кроссовках.

— Эй, джипси, погадай на картах! — дерзко, с наглой ухмылкой, пристал тот.

— Ты, воробушек желторотый! У тебя уже есть аттестат зрелости, детка? — посмеялась над ним Лили.

— Что? — выпад цыганки не на шутку разозлил его. — Да я тебя сейчас… — Артуру показалось, что тот пытается броситься в драку, и он поспешил заслонить собой цыганку, но та покачала головой, приказывая не вмешиваться.

— Ну-ну, спокойно! — она выставила руку ладонью вперёд, как бы огораживаясь от парня. — Я заметила, ты уже большой мальчик. Слышишь, не подходи ко мне так близко. Я не собираюсь становиться мамой… Скажу всё, что вижу… только не мешай. Значит так, бьюсь об заклад, ты не всегда был верным муженьком! — она впилась глазами в его противную рожу.

— Что ты мелешь, старая ворона? Я тебя о чём спрашиваю? О себе мне и так всё известно… — было видно, что он привык, чтобы люди, ловя каждое сказанное им слово, исполняли любую его прихоть…

Услышав в свой адрес обидное прозвище, Лили не на шутку вскипела и запылала гневом:

— Ах, сукин ты сын! — она, своими точёными, но сильными руками, бесстрашно и храбро как львица вцепилась в его помятую майку, крича, — Мешок с дерьмом! Следи за словами! А то я тебе так врежу между ног…

Парень разом стал тише воды, опустился и весь сжался в комок, пугливо подняв глаза на цыганку, которая вдруг выпалила:

— Я не даю советов сексуально озабоченным! Извращенец! Мотай отсюда куда шёл! А то я всем расскажу, что ты носишь стринги и балдеешь, когда тебя хлещут плетью по мягкому месту…

Артур видел, как тот шарахнулся в сторону и вмиг исчез. Он смотрел на всё это действо как завороженный. А Лили, подмигнув ему, бессильно произнесла:

— Сами носят дырявые джинсы, а потом удивляются, откуда я знаю, что на них стринги, — естественный румянец от возбуждения пробивался сквозь смуглоту её кожи. — Фу, выдохлась. И вот так каждый день… Не жалуют тут нас… Но ничего, зато внесла свой посильный вклад в торжество справедливости. Правда, расплачиваюсь теперь за это головной болью. К гадалке не ходи, подскочило давление. Ты это, Артур… ты не сердись на меня за «гея». Я ведь дурачилась. Лучше помоги мне, ты ведь доктор, не так ли?

Он пощупал ей пульс и полез в портфель, в котором всегда держал маленькую кожаную аптечку с набором самых необходимых средств первой медицинской помощи на все случаи жизни. Разжевав таблетку, спустя пару минут, на него смотрели уже другие глаза — спокойные и благодарные…

— Ты спас мне жизнь, Артур! Я вижу, ты хороший человек…

— Но вы знаете меня только 20 минут.

— Мне и пары секунд было достаточно, чтобы понять, что ты не способен даже горелую спичку украсть…

— А что ещё вы увидели? — зачем-то полюбопытствовал он.

— Сердешный, я вижу, что тебе многое пришлось перенести… — её взгляд в эту минуту был такой, что Артур почувствовал — цыганка смотрит внутрь его самого. А та продолжала:

— Но ведь жизнь продолжается… А ещё… ещё ты любишь уединение и музыку, а телевизор смотришь, лежа на диване, — всё то, что она сказала было правдой и Артур был ошеломлён ее удивительной прозорливостью.

Конец ознакомительного фрагмента.