Последнее желание. Повесть

Валентина Поваляева

Библиотекарь Лариса Абрамова ведет спокойную, размеренную жизнь, пока соседка, Клавдия Уразова, не просит поменяться с ней квартирами. И после этого понеслось: Клавдия умирает, чуть погодя на тот свет отправляется ее сын Яков, а затем находят убитой жену Якова, Людмилу. Лариса оказывается причастной к тайне семейства Уразовых, а значит, и ей грозит смертельная опасность.

Глава 9

Спасатели здорово удивились, увидев на акации трезвую девушку, а не постоянного клиента, который в хорошем подпитии любил вышагивать за перила балкона. Впрочем, парни очень ловко и аккуратно сняли меня с колючих веток и передали на руки фельдшеру «Скорой помощи».

Ехать в больницу я отказалась. Эскулап, удостоверившись, что жизни странной пациентки ничего не угрожает, обильно залил мой поцарапанный зад зеленкой и отпустил меня восвояси. Постанывая и еле передвигая ногами, я поплелась домой, проклиная строителей и архитекторов, не предусмотревших в пятиэтажках лифт. Колесников, надо сказать, по-рыцарски сопроводил меня до квартиры, обхватив за талию.

И тут постигло новое разочарование: дверь заперта, а ключи остались внутри! Я готова была разрыдаться, но бравый капитан подмигнул мне, вытащил из кармана связку каких-то металлических палочек и крючочков, вставил один из них в замочную скважину. И через мгновенье распахнул дверь. Ну, прям заправский квартирный вор! Только я ничему не удивлялась — сил не хватило. Доползла до дивана и осторожно легла на живот.

— Ты… это… — сказал Колесников, старательно глядя в сторону. — Переоделась бы.

— Зачем? — удивилась я и охнула, увидев свое отражение в зеркале, висевшем у дивана: тренировочные штаны и под ними тонкие плавочки от встречи с колючками акации изрядно пострадали, так что в прорехи явственно просвечивали зеленые ягодицы. Не женщина — павиан!

Взвизгнув от боли и смущения, я убежала в ванную, откуда появилась в банном халате до пят (это в тридцатиградусную жару!) и снова повалилась на диван.

Максим Андреевич хмыкнул, по-хозяйски расположился в кресле и заявил:

— Знаешь, я еще никогда не встречался с несостоявшейся самоубийцей. Что тебя потянуло свести счеты с жизнью? Такая молодая и красивая…

— Отстань, — огрызнулась я.

Мы сами не заметили, как перешли на «ты». Впрочем, Максима легко понять: трудно «выкать» тетке, которая только что раскачивалась на ветках, как обезьяна, а потом разгуливала в драных штанах перед всем честным народом. А я…

Со мной запанибрата, а я реверансы делать должна? Ну уж, дудки!

— И все-таки, можно узнать, что случилось? — не унимался капитан.

Я вдруг осознала, что по-прежнему сжимаю таинственный сверток, обмотанный посеревшим от пыли полиэтиленом. Из-за него я рисковала здоровьем! На глазах изумленного Колесникова я начала неистово раздирать пленку, а потом и оберточную бумагу, под которой прощупывалось что-то твердое. Похоже, металлическое. И не смогла сдержать разочарованного стона:

— А где портсигар?

Я уже мысленно определила ценность клада — серебряный или золотой футляр для сигарет века девятнадцатого, не позднее, каким-то образом попавший Яшке. Но вместо элегантной старинной вещицы я стала обладательницей жестянки из-под чая. Правда, дорогого.

Откинув крышку, внутри металлической коробки я обнаружила записную книжку в потрепанном кожаном переплете. Все! Нет, ну кому нужны такие «сокровища»? Неужели из-за этого старого блокнота учинили обыск в моей квартире, испортили мебель, напугали кота? На кой сдался подобный раритет напавшему на меня носатому бандиту?!

Видимо, от негодования я возмущалась вслух, потому что мой гость перестал хихикать, посерьезнел и холодным деловым тоном поинтересовался:

— Кто на тебя напал? Когда?

Я очень хочу быть слабой и беззащитной. Хочу, чтобы мужчины занимались решением моих проблем, оберегали меня и лелеяли. Ведь я женщина, в конце концов! Мне надоело быть сильной и самостоятельной! Поэтому, скорбно поглядывая на жестянку из-под чая, я как на духу выложила Колесникову все, что знала. О Яшке-моряке и бабе Клаве. О Людмиле и южанине. Об аквариуме и золотой рыбке. О погроме в моем уютном гнездышке. Об утреннем визите Людмилиного кавалера. И, наконец, о героическом поступке Петровны и об ее кирпиче.

Максим слушал, не перебивая.

— Яша в бреду все говорил: «Не отдавай порт…» — жаловалась я, — подумалось: в тайнике портсигар. Золотой или серебряный. Старинный. А оказалось…

Максим в задумчивости перелистывал записную книжку моряка.

— А это кто? Ты случайно не знаешь? — спросил он, показывая маленький снимок, на котором улыбалась девочка лет пяти-шести. Очаровательная «кудряшка Сью» с кукольным носиком и круглыми карими глазами с длинными пушистыми ресницами.

— Понятия не имею, — удивилась я. — Откуда это?

— В блокноте нашел. Может быть, у твоего соседа была дочь? Или племянница?

— Впервые слышу, — покачала я головой. — Баба Клава все сокрушалась, что Яшка никак не мог жениться. Откуда быть детям? Разве что осчастливил какую-нибудь мадаму в далеком порту.

— Между прочим, фотография подписана, — сказал Колесников. — «Дорогому Яше от Вики Степановой. 1997 год».

— Ничего себе!

Я вырвала снимок и уставилась на надпись, сделанную непослушным детским почерком на обороте.

— Шестнадцать лет прошло!

И тут меня словно по лбу щелкнули:

— Вика! Виктория! Вот о ком говорил Яшка! Он сказал: «Придет Виктория…» Кто, если не она?

И я требовательно уставилась на капитана, словно рассчитывала, будто он тут же притащит мне эту самую Вику Степанову.

— И зачем она придет? За золотой рыбкой? Чушь! За блокнотом? Зачем ей эта макулатура?!

Максим меня не слушал. Он по-прежнему перелистывал пожелтевшие страницы записной книжки и о чем-то размышлял.

И тут меня осенила новая мысль, от которой я подпрыгнула, забыв о «боевом ранении»:

— Носатый! Он охотится на девочку!

— Опиши-ка мне его, — потребовал опер.

— Ну… — я закатила глаза. — Высокий, выше меня, худощавый, чернявый. Нос такой хороший у него, большой, с горбинкой. Глаза миндалевидной формы, черные. Губы тонкие. На подбородке щетина. Под правым глазом родимое пятно.

Максим вытаращился на меня, а я невинно предложила:

— Давай, нарисую? Я в художественной школе лучшим портретистом считалась.

Карандашный набросок носатого капитан унес с собой. И фотографию девочки. Обещая воспользоваться служебным положением и разузнать, где теперь эта Виктория находится.

Мне оставалось только ждать.