Семнадцать мгновений июня

Валентина Осколкова, 2022

Лизе Гальцевой четырнадцать. Бросив всё, она вынуждена переехать в городок Энск – так уж решили родители. Мише Холину из Энска – пятнадцать, и они похожи с Лизой, словно близнецы. Афганской надписи, выгравированной на найденном ими ноже, – тридцать. Казалось бы, тут всего делов: узнать, что это за нож, да отыскать для надписи переводчика… попутно ненароком выдав себя за братьев. Вот только где-то рядом тихо сходит с ума хозяин ножа, ветеран забытой всеми войны – и хорошо бы ребятам не опоздать в своих поисках. Июнь в Энске обещает быть жарким. Рукопись победила в конкурсе детской и подростковой книги от ЛитРес (2022 г.), вошла в лонг-листы V конкурса «Новая Детская Книга» издательства Росмэн и «Книгуру-2017».

Глава 2. Востоковедение

Вечером того же дня я валялся с планшетом на скрипучем диване и шерстил интернет в поисках более подробной информации о «ноже разведчика» и «ноже разведчика стреляющем». Именно так двояко расшифровал мою фотографию поисковик.

Лиза была верна своему слову и добавилась ко мне в друзья, как дошла до дома, но потом пропала из сети без следа. На её странице «ВКонтакте» интересного оказалось немного: пара десятков фотографий на фоне цветов, пальм и вечерних мостов через Москву-реку, репосты популярных цитат, умильных котиков и ехидных стишков-пирожков, ну и закреплённый пост с жалобным «Не теряйте меня!» и плачущим смайликом — самая обычная страничка, одним словом.

В ожидании, пока Лиза появится в сети, я прочитал всё, что нашёл, про НРС (а заодно НР, НР-2 и НРС-2 — вот уж напридумают военные, а нами разбираться!), вплоть до объявлений о покупке на каком-то форуме. Единственное, чего нельзя было вывести из прочитанного — так это что же мы всё-таки нашли, стрелял ли раньше этот нож или полость в рукояти предназначалась для «набора выживания».

Размышляя над этим вопросом, я в сотый раз рассматривал фотографию, кляня свой не слишком «многомегапиксельный» телефон за качество снимка, а планшет за треснувший экран, изрядно осложняющий чтение; регулярно проверял, не появилась ли Лиза в сети, и грыз сухарики, обнаруженные в кармане так и неразобранной московской сумки.

Время шло. Дед на кухне гремел сковородкой, жаря картошку, бабушка сидела с ним и смотрела телевизор, критикуя действия политиков и сдержанно хваля какого-то: «Брешет, ей-богу, брешет, соловьём заливается, но мысли-то здравые…»

Когда я уже потерял всякую надежду, Лиза вдруг написала — и дальше принялась засыпать короткими сообщениями:

«Привет! С мамой ходили покупать шторы, извини».

Смущённый стикер-котик.

«Как поиски?»

«Нашёл что-то?»

Котик с лупой.

«Глянь, что я нашла!» — и фотография клинка крупным планом. От гарды вдоль заточки шла надпись:

А дальше какая-то непонятная арабская вязь.

«Что думаешь?»

Я честно ответил, что не знаю, обещал ещё подумать и пошёл на кухню — дед звал ужинать. Разговор с Лизой пришлось отложить до позднего вечера.

Наша беседа продолжилась, когда я уже уютно устроился под пледом и готовился отходить ко сну. Лизу история с ножом зацепила невероятно, и она всё закидывала меня всевозможными теориями о том, откуда нож взялся на обочине дороги, кто его хозяин и что может значить гравировка. Я коротко сообщил, что нож — НР/НРС, военный, холодное оружие — при мысли о том, что это не понарошку, по позвоночнику побежали мурашки: а вдруг кто-то найдёт?!

«Лиз, спрячь получше!»

Герат, как нашла Лиза, располагался в Афганистане, но что означают «АИБ ОТ АГК» и «У8З» (или «У 83», или «483», или «98з», или…) — мы не знали.

Исчерпав все идеи, Лиза перешла в разговоры «о жизни», начала рассказывать про московских друзей, мечту поступать на исторический в МГУ и семейные неурядицы. Я читал, хмыкал и улыбался, отвечая по большей части смайликами.

«А у тебя есть девушка?» — вдруг спросила меня Лиза.

«Есть», — не стал отпираться я. Согласился, что красивая, умная и любит тот же сорт мороженного, что и я — фисташковое. Зовут Дарьей, можно Дасей, но никак не Дашей, и живёт она в Москве.

«Любишь её?»

Ответ был очевиден, но я почему-то медлил.

— Ну, она же моя девушка! — написал я в конце концов со смущённым смайликом.

— Ну и что, — быстро напечатала Лиза. — У нас половина девчонок с кем-то встречалась. Но это не про любовь, просто чтобы хоть с кем-то. Чтоб статус на странице, фотки, цветочки, на вечеринку пойти и вот это всё. А то типа неудачницы.

— Так везде, добро пожаловать во взрослый мир.

— Но ты-то свою девушку любишь?! Ты вроде нормальный… Хороший.

Я смутился.

— Люблю, люблю, — поторопился я успокоить Лизу.

Почему-то в её глазах очень хотелось быть хорошим.

— Круто, — ответила Лиза. И добавила внезапно: — Любить может только по-настоящему решительный человек.

— Почему?

— Ну ведь это какая храбрость нужна, чтобы решиться быть вместе несмотря ни на что. Даже после переезда.

Решимость и храбрость с Дасей?

Ну-ну. Скорее привычка… Нам просто хорошо.

К моему большому облегчению, от этой слишком личной темы Лиза легко соскочила обратно на нашу находку и после некоторых раздумий спросила, а есть ли у меня кто-нибудь, кто сможет прочитать арабскую надпись, и я, подумав, вспомнил вдруг об Арабе.

Стоит сказать, что Араб в нашем городе был личностью своего рода легендарной. Поговаривали, что он завязан с бандитами, со спецслужбами, с инопланетянами; что у него отец то ли профессор, то ли дипломат, то ли известный художник, то ли у него отца вовсе нет, и вообще Араб — внебрачный сын какого-то нефтяного шейха… Слухов, самых различных, диких и правдивых, ходила масса. Достоверно было известно только то, что у Араба была здесь своя компания, с которой он катался на роликах по городскому парку, и мастерская, где набивал тату, чинил ролики и рисовал потрясающе стильные портреты тушью — одним росчерком кисти.

О родителях своих Араб не говорил, вероятно, из сострадания к тем, кто распускал о нём все те дикие слухи, дабы ничего случайно не опровергнуть, а если и упоминал вскользь — то выдавал настолько противоречивые пассажи, что сомнений не оставалось: всё, что он говорит, он сочинил только что.

А ещё он знал кучу всяких экзотических по меркам обывателям языков, типа японского, монгольского или хинди. Ну и не зря же его звали Арабом — арабский он, разумеется, знал тоже.

Было ему где-то меньше тридцати, но точно больше восемнадцати. Не такой уж и высокий, но точно выше среднего. Для русского — смугл и черняв, но точно не «татарин». Вполне открытый, но точно не ближе, чем в рамках отношений мастер-клиент — попытки завязать дружбу им попросту игнорировались.

Сплошное «но»…

Выбирал он себе друзей исключительно сам, по каким-то одному ему известным принципам. Звал кататься на роликах, охотно откликался на просьбы и всегда был рад видеть… Одним из таких «избранных» был и я. Не то чтобы мы с Арабом подружились после того, как он меня первый раз позвал кататься, — вовсе нет, я с некоторых пор ролики не очень любил… но Араб про меня не забывал.

Если кто и мог помочь в расшифровке надписи — то только он.

Отвечая Лизе короткое: «Да, есть один знакомый», — я вдруг спохватился, что по понедельникам Араб имел обыкновение куда-то уезжать на весь день, на завтра я договорился с Дасей погулять по Москве, а сегодня, как назло, уже суббота…

Может, перенести встречу с Дасей?

Да как вообще такое могло мне прийти в голову! И так чуть не поссорились, когда объявил о своём переезде, и только клятвенные заверения, что наши воскресные прогулки никуда не денутся, ей успокоили.

Как она воспримет моё «Извини, другие планы, а какие, сказать не могу, долгая история»? Да понятно, как… а женских слёз я на дух не выношу. Тем более по телефону.

Нет уж, решил я. Дася — моя девушка, а с Лизкой мы знакомы меньше суток. Тут даже сравнивать нечего.

…А значит, встреча с Арабом откладывалась по меньшей мере на два дня, что никак не могло обрадовать Лизу. Пришлось сказать ей об этом сразу, пока она не начала планировать.

Лиза молчала долго, только то и дело мелькала пиктограмма карандаша в поле сообщений, сигнализируя, что мне порываются что-то написать, но каждый раз останавливаются. Наконец, она коротко спросила, нету ли других вариантов — но, увы, оных не было.

Других таких знакомых, как Араб, у меня нет.

А в интернет фото ножа выкладывать точно нельзя…

За распахнутым окном вдруг зашелестел по кустам дождь. Тут же повеяло ночной летней сыростью — как по щелчку.

Природа, отправив всех на ночь спать, принимала душ, словно бы напевая при этом незатейливую песенку, которую дождевые капли отстукивали по карнизу. Переменчивый ветер то взмахивал тюлем, так что до меня долетали брызги дождя, то стихал, то принимался мерно колыхать занавеску, будто я перенёсся в подводное царство.

Скрипнула дверь, и ко мне вошла бабушка, ворча, что нечего полуночничать и глаза ломать с планшетом, а то до полудня меня потом не добудишься. Гордо и несгибаемо прошествовав мимо меня, бабуля сердито захлопнула окно, оставив для «свежего кислорода» одну форточку, погрозила мне пальцем и — осталась стоять, ожидая, пока я не выключу свою слишком маленькую для здорового зрения технику. Местная-то «машина» красовалась подаренным моими родителями двадцатидюймовым монитором, за временной ненадобностью прикрытым прабабушкиной ещё кружевной салфеткой — включался компьютер, только когда дед садился писать очередную статью, а последнее время он это делал редко.

С показным вздохом я послушно погасил дисплей и отложил планшет на тумбочку в изголовье дивана. Спорить с бабулей на ночь глядя было бесполезно — она слишком хорошо меня знала и слишком ответственно относилась к миссии по моему воспитанию, с которой, на её взгляд, родители мои категорически не справлялись, да и не могли справиться по определению.

Удовлетворённая моей покладистостью, бабушка пожелала мне спокойной ночи и удалилась, а я спустя пару минут вернулся к переписке.

«Ну раз уж мы с тобой так похожи, — писала мне Лиза, — может, я схожу к твоему Арабу за тебя? Завтра?»

Это предложение выглядело таким бредовым, что я растерялся и просто не нашёл никаких на это конкретных возражений. А Араб не захотел бы разговаривать даже с кровной моей сестрой, будь она у меня, девочек он считал чем-то недостойными серьёзных разговоров, а на любые аргументы насчёт «женщина тоже человек» только отмахивался, что пусть ему это делом кто-нибудь докажет.

Поговаривали, что всё это от неразделённой любви. Но к кому — тут показания расходились… как всегда, когда речь заходила о его биографии.

Так что Лизу он слушать не станет, это понятно. Но пока я подыскивал аргументы, как-то помимо моей воли возникла договорённость, что мы встретимся завтра в десять утра у булочной, и я всё Лизе объясню… или это она мне всё объяснит. И переубедить Лизу не было уже никакой возможности — моя новоявленная «кузина» оказалась егозой с самым острым шилом, какое только может быть.

Зря, ох, зря я не обратил внимание на бесенят в её глазах!..

Впору было пожалеть, что вообще во всё это ввязался… но меня начало клонить в сон, и саможаление растворилось в сумраке комнаты.

Спал я ночью беспокойно, переживая за себя, Лизу, Дасю, Араба и неведомого нам хозяина ножа, а вскочил в семь и увязался за дедом бегать по кварталу.

Наматывая седьмой круг по протоптанной дорожке, то и дело задевая ветки кустов, окатывающие меня прохладным дождевым душем, я успокоился и вспомнил, что впереди меня ожидает полдня неспешных прогулок от Крымского моста до Красной площади, а оттуда ещё куда-нибудь, и всё в компании лучшей девушки во вселенной. От этих мыслей мир приобрёл такие радужные тона, что я оставил деда висеть на турнике, пачкая руки в крошащейся краске, а сам отправился завтракать, так как аппетит разыгрался вдруг зверский.

Мгновение второе

К булочной я подошёл, когда часы у меня на запястье показывали без минуты десять.

Лиза меня уже поджидала, нетерпеливо грызя бублик. Оглядев её с ног до головы, я поневоле отметил удивительное преображение девчачьей фигуры в мальчишескую — и как только сумела-то? — и выдал печальное:

— М-да.

— Что? — тут же насторожилась Лиза, тоже рассматривая своё отражение в витрине. За ночь она ещё больше осипла. — Что-то не так?

Я вздохнул и принялся объяснять, что, хотя бежевая рубашка в розовую клетку очень мила, это я и в прошлую встречу оценил, но — никогда бы такую не надел, и ровно та же ситуация с джинсами-клёш, да и с белой бейсболкой, если честно, тоже. Безусловно, попытки Лизы найти в своём гардеробе что-нибудь мальчуковое были мне понятны, но поскольку речь шла о том, чтобы Лизе сыграть именно меня, а не абстрактного «Васю Пупкина», её вариант никуда не годился.

Да никакой вариант не годился, но не мог же я отбросить планы погулять с Дасей и тащиться к Арабу!

Если что — я потом всё Арабу объясню. Но не сегодня, не сегодня.

Нам с Лизой пришлось отправляться ко мне домой и долго рыться в гардеробе. Основная проблема заключалась в том, что если разница в росте была не столь принципиальной, то ширина плеч уже по меньшей мере сказывалась. По счастью, мои старые вещи остались в целости и сохранности в пыльном чемодане на шкафу, и вот они-то и пошли в ход.

Рассматривая самого себя, лохматого, в моей старой любимой чёрной футболке с «весёлым Роджером», неимоверно модных когда-то брюках-шортах цвета хаки и чёрных кедах, в которых я щеголял лет в тринадцать и не успел сносить до дыр просто потому, что в тот год у меня внезапно выросла нога, — я не знал, плакать мне или смеяться. Это и вправду был я, только капельку помладше.

Машина времени. Зеркало. Брат-близнец… или глупый маскарад? Я никак не могу определиться.

Впрочем, на тот момент мы с Арабом не виделись уже около полугода, да и предыдущий наш разговор был совсем мимолётен, так что могло и сойти.

— Ну как? — нетерпеливо спросил «я-младший», аккуратно сгребая ногой в кучу ту одежду, которая по некоторым причинам не подошла.

— Неплохо, — оценил я. — Впору мне в психушку ложиться. Раздвоение личности — налицо…

— Так у меня получится?

Я спохватился:

— Голос! Голос у меня всё-таки ниже. Не забывай.

Лиза сначала пыталась басить, потом чихнула, вытащила из кармана брюк огромный, с её точки зрения, мужской носовой платок, высморкалась, после чего расхохоталась и долго не могла успокоиться. Впрочем, от простуды тут как раз и вышел толк, ведь когда у человека больной, осипший голос, никто не будет удивляться, что он звучит «как-то не так»!

Следующей проблемой стала походка, но как только Лиза сообразила при ходьбе чуть пружинить и «переваливаться, как беременная гусыня», из неё вышел отличный пацан, с двух шагов не отличить. Все эти тонкости и особенности ей давались удивительно легко.

Бесенята в её глазах потирали лапки в предвкушении.

— Так. Араба я последний раз видел зимой, на каникулах. Знаем друг друга года три, познакомились, когда он мне ролики чинил. Если скажет что-то о прошлом — пожимай плечами, у меня память на события так себе, и это все знают, — наставлял я. — Вообще, говори поменьше, авось сойдёт… А, да! Если спросит что-то о родителях — хмурься и отводи взгляд. Тема неприятная.

— А что с ними?

— В процессе развода. Уже лет пять, — отрезал я, отводя взгляд. Поймал себя на этом и невольно улыбнулся: — В общем, примерно как я сейчас. И следи, — поспешно сменил я тему, — в каком роде о себе говоришь. «Я пошёл», «я подумал»… И звать тебя не Лизой.

— А Мишей?

— Редко. Чаще всего Холин. Иногда Михаил, Миха… Вряд ли у Араба кто-то тебе встретится, ну, из тех, кто меня знает. Разве что Саня-Шумахер — мой друг, брюнет такой чубастый… Да, и ещё, если Араб будет спрашивать, скажи, что вернулся я, то есть ты, позавчера вечером… Так, что ещё может быть? — Я потеребил мочку уха, и Лиза, внимательно глядя на меня, повторила мой жест. Это было правильно. — А, вот, вспомнил. Ты пиво — пьёшь?

Лиза изумлённо замотала головой.

Хорошая девочка…

— Ну и правильно, гадость та ещё. Но на всякий случай запомни, что светлое я не люблю…

Я снова задумался, оглядывая своё «отражение».

Вышло у нас с Лизой общими стараниями так похоже, что голова шла кругом. Меня настигла ещё одна мысль, и я её поторопился озвучить, пока не забыл:

— Брюки в шорты не отстёгивай. Впрочем, там и так молния заедает…

— А почему не отстёгивать?

Вместо ответа я закатал левую штанину и продемонстрировал старый шрам от колена до середины голени.

— На роликах очень неудачно упал три года назад, всё себе там стесал. Араб мне как раз после этого их чинил. И ролики я с тех пор… недолюбливаю. Запомнила?

Лиза медленно и серьёзно кивнула. Сглотнула нервно, и тут я спохватился:

— Шея! Кадык у тебя не виден! — Я критически ощупал свой. — Лучше перестраховаться…

Лиза выудила из кучи вещей чёрно-зелёную арафатку, повязала на ковбойский манер, и проблема оказалась решена. Мы посмотрели друг на друга и тяжело вздохнули. У меня оставалось пятнадцать минут до выхода, иначе я бы опоздал на электричку.

— Как-то так, — неохотно подвёл итог я. — Звони если что, телефон я тебе дал. Удачи!

Лиза торопливо закивала, убрала в карман брюк бумажку с аккуратно перерисованной с клинка арабской надписью и почти бегом выскочила из комнаты. Доказывая, что дурацкая затея имеет право на жизнь, ничего не подозревающий дед окликнул Лизу, выглядывая в коридор:

— Михаил! Мусор выкини!

Я замер у себя в комнате, затаив дыхание, а Лиза, судя по звукам, забрала у деда пакет с мусором, пробормотала, что скоро вернётся, и убежала. Что скоро вернётся, подумал я, это она хорошо придумала. Иначе как бы я объяснял своё появление?

Тихонько затолкав всю одежду вместе с Лизиной в чемодан, я убрал его на шкаф, а после этого на цыпочках прокрался в коридор и громко хлопнул входной дверью.

— Уже вернулся? — вновь выглянул с кухни дед. — Шустрый ты сегодня! Эх, лирика, школьные годы…

Пока дед, нахмурившись, пытался сообразить, что же не то в моём внешнем виде, я торопливо вернулся в комнату, схватил полупустой велосипедный рюкзак и уже окончательно отбыл на вокзал, пообещав вернуться никак не позже, чем на последнем автобусе. А лучше — на последней электричке.

Ну или позвонить.

На душе у меня было при этом неспокойно.