Комната, наполненная солнцем

Валентина Дмитриевна Гутчина, 1997

Прекрасная юность дарит нам первую любовь, которая вполне может стать любовью на всю жизнь.

…Ну и погодка! Не правда ли? Кажется, еще немного и из этого низкого свинцового неба повалит снег. Или дождь. Совершенно не удивлюсь, если зарядит именно дождь: последние пару лет на Новый год у нас лило, как из ведра, можете представить.

О, нет, спасибо — я не курю, бросила. Но ваш дым мне совсем не мешает, тем более, его относит ветром в другую сторону.

Волнуетесь? Наверное, встречаете близкого человека. Жениха? Тогда понятно. Все мы пережили такие моменты: встреча после разлуки, надежды, радость…

О, Господи! Нет, вы слышали? Прибытие поезда задерживается на целый час. Может быть, подождем в кафе, за чашкой кофе? Нам, женщинам, всегда найдется, о чем поболтать.

…Помню ли я свою первую любовь? Ну, разумеется, это было как вчера. Я могла бы рассказать вам всю историю — время есть, есть ли у вас желание выслушать мой монолог-воспоминание? Слушайте…

Все это было словно вчера. Опаздывая на занятия, я забежала в институт, на несколько минут задержавшись на пятачке у буфета, чтобы прикурить у знакомой.

— У меня нет зажигалки, — похлопала она себя по карманам и кивнула на высокого парня, стоявшего в двух шагах от нее. — Вот у него есть. Вы не знакомы? Познакомьтесь: Матье — Юля, Юля — Матье…

У этого Матье были вьющиеся русые волосы и светлые глаза. Он улыбнулся, галантно щелкнул зажигалкой, я благодарно кивнула и бросилась бежать вверх по лестнице. Надо сказать, в юности я постоянно куда-то спешила.

Та первая встреча никак не отложилась в моем тогдашнем сознании. Позже, встретившись на вечеринке с той самой знакомой, для поддержания разговора я поинтересовалась, что это был за парень.

–Он — полукровка: наполовину русский, наполовину — швейцарец, — сказала она. — Милый мальчик. Между прочим, он тоже о тебе спрашивал.

…Стоял чудный месяц апрель; со дня нашего знакомства с Матье прошло полгода. Блуждая в тоске по притихшему общежитию, мечтая встретить знакомых, чтобы просто поболтать ни о чем, я зашла к одной старой подруге. Помню все, словно наблюдала за этой сценкой со стороны, а не была ее участницей: комната, заполненная солнцем; я уселась на стул — в длинном плаще песочного цвета и выцветших джинсах, с интересной бледностью в лице.

Подруга хлопотала у стола, готовя нам по чашечке кофе, а я уныло говорила о том, что прав был старина Стейнбек в том, что «все мы одинокие животные и всю жизнь стремимся не быть такими одинокими». В этот момент в дверь постучали, и в комнату вошел, ворвавшись в мою жизнь, славный парень Матье.

Сделав пару шагов, он замер на месте, уставившись на меня. На него падал луч солнца, он весь был в чем-то светлом и так забавно стоял, открыв рот, потрясенно улыбаясь. Да и я сама тут же забыла и про Стейнбека, и про одиноких животных, и про подругу с кофе, которая что-то говорила — кажется, хотела нас познакомить, представить друг другу.

— Мы давно знакомы, — сказал Матье высоким баритоном и осторожно обошел вокруг меня, словно я — редкий музейный экспонат. Затем он уселся напротив, на диван, и, пристально глядя на меня своими светлыми глазами, поинтересовался, люблю ли я «Квинов», «Пинк Флойд», «Назарет» и «Лед Зеппелин».

Конец ознакомительного фрагмента.