Ступай и не греши

Валентин Пикуль

«Ступай и не греши» – короткий роман, в основу которого положено нашумевшее в 1890-е годы дело об убийстве симферопольской мещанкой Ольгой Палем своего любовника.

6. ЖЕНЩИНА НЕ ДОЕСТ…

Больше всех радовалась Александра Михайловна Довнар, вдохновенно растрепавшая всем знакомым и незнакомым:

— Вы не представляете, как повезло Сашеньке! Отныне мое материнское сердце спокойно… Просто чудо! — восклицала она восторженно. — Мой сыночек нашел женщину, которая всегда под боком, живет этажом выше. Но, что особенно меня устраивает, так это то, что она ничего Сашеньке не стоит… ни копеечки! Согласитесь, что по нынешним временам это большая редкость.

Опытная матрона, сама усиленно ищущая себе доходного мужа, мадам Довнар всячески поощряла удобную связь сына с госпожою Палем. Сам же Александр Довнар действительно увлекся молодою соседкой, легкие шаги которой на втором этаже явственно слышал в своей комнате. Но при этом студент хотел бы казаться перед сверстниками эдаким равнодушным фатом, который привык менять женщин как перчатки. На самом же деле Ольга Палем сильно растревожила его сердце. Он даже прифрантился и заимел тросточку, желая нравиться, но деньги тратил все-таки в разумных пределах, не допуская излишеств…

Сорил медяками больше по мелочам — когда бутылка лимонада, когда кекс из кондитерской Балабухи или крошечные пирожные.

— Я знаю, ты любишь птифуры, — уверял он женщину.

Она их раньше презирала, но теперь… полюбила.

Чтобы придать себе значимость, Довнар иногда рассказывал Ольге Палем не то, что с ним было, а то, что случилось с другими, приписывая себе спасение утопающих в бушующем море или безумную драку с околоточным, который спасался от него постыдным бегством. Конечно, женщина догадывалась, что он привирает, дабы предстать перед ней в наилучшем, героическом свете, но любое вранье выслушивала без возражений, ибо сама тоже грешила всякими фантазиями.

Именно в этот период, когда душа Ольги Палем была преисполнена счастьем, они посетили театр — новый для Одессы, строенный взамен сгоревшего. Здесь их увидел полицейский пристав Олег Чабанов (человек, кстати, очень порядочный). Хорошо извещенный в том, «кто есть кто», он любезно раскланялся перед нарядной цветущей женщиной:

— Как поживаете, Ольга Васильевна? Судя по радости на вашем лице, жизнь складывается так, что лучше и не надо.

Палем мановением руки указала ему на Довнара:

— Рекомендую — мой жених! Будущий Эйлер или Араго, а может быть, Боткин или Захарьин…

Впрочем, сам Довнар не пытался разрушить ее трепетных иллюзий, никогда не возражая против этого любовного «титула», каким Палем открыто награждала его в любом обществе, с большим желанием выдавая себя за «невесту» Довнара. Между ними возник случайный разговор:

— Саша, хочу тебя спросить… давно хочу.

— Ну?

— Когда ты на мне женишься? — спросила Ольга Палем.

— Глупенькая! — расхохотался Довнар. — Вот уж не ожидал такого наивного вопроса… Неужели сама не знаешь, что студентам жениться запрещено. На то мы и студенты, чтобы не связывать себя кастрюлями и пеленками…

Ольга Палем проверила: Довнар говорил правду.

Значит, ей суждено ждать и ждать, когда возлюбленный обретет диплом, и тогда она станет… знать бы — кем? Или женою учителя гимназии, или женою врача.

Ничего, она терпеливая — дождется светлого часа!

Между тем в эти же дни Довнар отыскал своего старого приятеля гимназических лет — Стефана Матеранского.

— Ты же знаешь, — взволнованно рассказывал он ему, — что до сих пор я тратился на женщин в доме Фанни Эдельгейм, что было весьма разорительно для моего кармана. Но теперь, ты не поверишь, я встретил пылкую, очень интересную женщину. Конечно, — глумливо хвастал Довнар, — она изображала недотрогу, умоляла пощадить ее невинность, но не на такого напала… Я свое с нее взял! Здорово, верно?

— Здорово, — согласился Матеранский. — Влюблен?

— Что ты! — отрицал Довнар с возмущением. — Стану ли я заниматься подобной лирикой? Но главное, что в этой женщине меня привлекает, так это ее полное бескорыстие…

Стефан Матеранский плотоядно потер руки.

— Это не женщина, а клад, — позавидовал он другу.

— Сущий клад! — подтвердил Довнар.

— Дай рубль… на пропитание.

— А когда вернешь?

— Ну как-нибудь, Сашка, мы же друзья… Кстати, может, ты меня познакомишь со своей «штучкой»?

— Заходи… Будем ты, я, можно позвать и поручика Шелейко. Живет она над нами, это очень удобно! Заодно убедитесь, что влюблена в меня, словно кошка. Ну что там эта Зойка Ермолина у Фанни Эдельгейм, которая в самый патетический момент продолжает жевать ириски! Зато у меня любовница — сущий Везувий, извергающий огненную лаву, именно так и погибла Помпея.

— Не погибни ты сам. Как дела-то твои?

Вопрос Матеранского был Довнару неприятен:

— С математикой плохо. Сам не ожидал, что я такой бестолковый. Думаю, надо податься в Петербург.

— Значит, и «штучку» свою прихватишь?

— Зачем? В столице и без нее много всяких и невсяких…

………………………………………………………………………………………

Довнар принадлежал к той породе людей, которые свою копейку на благо ближнего не пожертвуют. Человек далеко не бедный, он свои деньжата нежно холил, как нищий торбу, и даже молодость, которой присуща безалаберность, когда хочется сорить деньгами, удивляя людей своей щедростью, даже эта легкомысленная пора жизни не отразилась на его кошельке.

Был серый и будний день, когда Довнар навестил Ольгу Палем — мрачный, поникший, озлобленный.

— В чем дело? — любовно встревожилась она.

— Стыдно говорить, — сознался Довнар, — но моих скромных познаний в математике хватило для того, чтобы уличить свою мамочку в подтасовке учета процентов. Поверь, мне это очень неприятно, но я проверил все биржевые бюллетени, выяснив, что она играла со мной на понижениях денежного курса. В результате мамулечка, словно прожженный биржевой делец, вписала в свой актив четыреста рублей, а я имел их в своем пассиве. Каково?

— Ужасно, — согласилась Ольга Палем.

— Конечно, я не глупец, чтобы прощать такое, — обозлился Довнар, — и после хорошего скандала я заставил мамочку вернуть мне эти деньги. Тут и слезы, тут и упреки… ах!

Ольга Палем задумалась, а задумалась она потому, что Вася-Вася Кандинский, какой бы он ни был, требовал только расписки в получении денег, но он даже не проверял ее расходов, и ей было дико, что родная мать способна обманывать сына.

— Извини, — сказала она, — я совсем не желала бы залезать в твой кошелек, но все-таки, как твоя будущая жена, хотела бы знать, каким состоянием ты располагаешь?

Спросила и тут же раскаялась в своем вопросе. Было видно, что Довнару совсем не хотелось посвящать ее в свои финансовые таинства. С явной неохотой, гримасничая, он признался, что держит в банке пятнадцать тысяч — под проценты.

— Это моя личная доля от наследства отца. С процентов я могу жить как рантье. А мамочка дает деньги под закладные, беря с должников по девять процентов годовых…

Женщина рассмеялась, а Довнар даже обиделся:

— Не понимаю, что тут смешного? Это ведь жизнь… Се ля ви, как говорят французы, лучше нас, диких славян, понимающие, как надобно жить и наслаждаться.

— Прости. Но мне твои рассуждения показались такими странными. Наверное, я большая невежда, если никак не пойму, что из денег можно делать еще деньги… Разве не так?

Конец ознакомительного фрагмента.