Семь дней бармена

Валентин Одоевский, 2021

У каждого человека своя судьба, свои истории, свои проблемы. Обо всём этом хочется рассказать, кому-то высказаться. Увы, иногда случается так, что просто некому – ни друзей, ни родителей, ни денег на психолога нет. Остаётся только искать ответ на дне стакана, а поддержки и совета у того, кто его тебе наполняет. К счастью, бармену не привыкать. Он повидал уже много людей, много судеб, много историй услышал… получше любого психолога, можно сказать… И вот он решил поделиться семью самыми интересными и откровенными историями от своих гостей, рассказанными за стаканом чего-нибудь… крепкого…Все имена персонажей изменены и вымышленны. Все совпадения с реальными людьми случайны. Содержит нецензурную брань.

Бывалый

Эй, налей-ка, милый, чтобы сняло блажь,

Чтобы дух схватило, да скрутило аж.

Да налей вторую, чтоб валило с ног,

Нынче я пирую — отзвенел звонок.

А.В.Новиков

Я видел его только дважды. Всегда учтив, вежлив, по-своему интеллигентен. Даже после определённой дозы алкоголя почти не ругался матом, да и вообще не особо разговорчивым был. Разве что спрашивал, как тут, что в городе поменялось и где бы ему подзаработать.

Очень хорошо помню нашу с ним первую встречу, когда он, судя по всему, только пару недель как освободился. Не знаю, откуда у него были деньги, может дал кто, может украл… если откровенно, то меня всегда меньше всего волнует вопрос — откуда у моих клиентов деньги, главное — что платят!

Было начало весны. Он пришёл в сером свитере, который был велик ему на размер как минимум, в каких-то поношенных брюках и грязноватых ботинках. Чёрные с проседью волосы были взъерошены, лицо с недельной щетиной, перекошенное выражением бесконечной печали и тоски, что также просматривалось в его тёмно-зелёных глазах.

Он присел за стойку, положа на неё свои руки, на пальцах которой были наколоты перстни: с шахматной доской, скрипичным ключом, какими-то квадратами и прямоугольниками, решётками, ромбами, крестами, солнцем тёмным и светлым и, в довершении — с сердцем, разделённым напополам — на чёрное и белое.

Он положил на стойку мятую купюру и хриплым басом спросил:

— Зубровка есть?

Я молча кивнул, подал ему рюмку и налил его заказ.

Клиент тут же опустошил её, посмотрел на меня тоскливым взглядом, который стал, после выпитого содержимого, как будто тяжелее.

— Семён я, — сказал он, протягивая мне свою руку в перстнях. — Можно — Сенька.

— Очень приятно! — ответил-было я, пожимая ему руку, и только сам хотел представиться, как он продолжил:

— Давно работаешь-то?

— Ну-у… вполне-себе, наверное, — задумчиво ответил я.

Сенька усмехнулся, протягивая мне рюмку, которую я снова наполнил. Он тут же её опустошил.

— Знаешь, у нас так редко можно было выпить чего-нибудь, а я-то сам из Белоруссии, так у меня там мамка-то всегда зубровку делала… такой забытый вкус…

Он смотрел на меня своими тяжёлыми зелёными глазами, когда я, по своему обыкновению, протирал стаканы и прочую посуду, однако, продолжал внимательно слушать. И всё же, его взгляд буквально заставил меня поднять голову.

— Понимаю, тебе, должно быть, неприятно со мной общаться, — прохрипел Сенька.

— Почему ж? — удивлённо спросил я. — Я вас внимательно слушаю.

— Мне просто так хочется выговориться кому-то, а то ж, последние полгода со мной, чай, не разговаривали… вот из-за этого…

Он показал на наколку в виде какого-то неправильного ромба с квадратными скобками, направленными в противоположную от углов сторону.

— Фуфлыжником меня заклеймили, понимаешь? Десять лет сидел — всё ровненько, хорошо было, и, вот, поди ж ты — дёрнуло меня с этим…

Он отвёл взгляд вниз.

–…в карты рубануться… И, вот, вроде, знаю правила, вроде, на интерес играли, а…

Откашлялся.

–…в общем, вывернули всё так, что я должен оказался… Где ж я, столько денег-то, возьму, скажи мне?

Сенька вновь протянул мне рюмку. Снова я её наполнил, и снова она мигом была опустошена, а взгляд освобождённого заключённого стал ещё тяжелее.

— У меня ж, понимаешь, — он указал на перстень в виде какого-то многоугольника, похожего на гроб, в центре которого красовался православный крест, — мама померла, пока я мотал срок. Мне б её похоронить достойно, всё ж, подняла меня, когда отца-то не было. Так и на это, поди, найди деньги! А кому нужен зек после десяти лет? Вот, кому?

Сенька показал на другой перстень, где было разделённое сердце.

— И жена от меня ушла. Говорила, что дождётся. Писала даже. А потом, раз, и писем нет… месяц нет, два, три, полгода…. А мне ж, понимаешь, тоскливо, страшно даже — как она там без меня? Написала-таки… в следующем, уже, году… так, мол, и так — ждать не могу, кого-то другого нашла и прочее… а я что поделать могу? — я ж в клетке!

Уже машинально протянул мне рюмку, в которую тут же была влита заветная зубровка, опрокинутая в горло моему собеседнику, а я всё удивлялся про себя, мол, как это так — даже не закусывает!

— А я, что думаешь? Я б простил её! Да, представляешь! Я ж всё хорошо понимаю! Только, вот, люблю я её! Люблю до сих пор!

В глазах у него появились слёзы, но он смог сдержать их, а я снова наполнил ему рюмку.

— А, в прочем, какая уж разница тут? Всё равно меня, чувствую, скоро найдут… долг выбивать будут…

Конец ознакомительного фрагмента.