Новый год

Валентин Одоевский, 2022

Нет праздника в мире главнее, чем Новый год, когда творятся чудеса, а у людей сбываются их самые заветные мечты. Пусть это происходит и не сразу, и не всегда так, как это представляется, но… происходит!.. Так и с героями историй, что рассказаны в этом сборнике. Какие-то из произведений уже раньше видели "свет", какие-то публикуются впервые. В любом случае всех их объединяет одно – Новый год и те чудеса, что случаются с его приходом. А они случаются!.. пусть даже перед этим людям приходится несладко… Но ведь на то они и сказки, чтобы после испытаний героев ждало только заслуженное счастье…

Афганская вьюга

Если верить разведке полка:

У Аллаха не дрогнет рука.

Но Христос обещал, что пока,

Наша песня не спета.

А.В.Першко-Балаев

Веяло прохладным ветром, хотя над горами стояло палящее солнце, освещавшее светло-коричневые хребты, часовых на постах и казармы. Вокруг звенела тишина, небо стояло безоблачное и трудно было поверить, глядя на всю эту кажущуюся идиллию, что сейчас тридцать первое декабря….

В дивизионе жизнь шла своим чередом: батареи были развёрнуты и находились в боеготовности, бойцы стояли на постах, а те что находились в казармах, как могли, украшали их, — всё ж Новый год впереди.

Все, конечно, понимали, что от грядущей ночи не стоит ждать никаких чудес. Никаких праздничных застолий, как дома. Никаких подарков. Но все старались верить в лучшее. Что хоть одну ночь будет тихо и можно будет просто отоспаться…

***

— А чего-снег-то не белый? — спрашивал, усмехаясь, Шевчук. — Его и так нет, а тут ещё и не белый! Ну, что такое?

— Так, товарищ лейтенант, — отвечал Соколов, — это ж газеты! От текста и черно!

— Понял, не дурак, дурак бы не понял! — рассмеялся Шевчук. — Вешай, давай.

Боец принялся вешать небольшие снежинки, вырезанные из газетных листов, на использованные пулемётные ленты, что были протянуты между коек над четырьмя сдвинутыми столами.

Тут, в казарму вошёл рядовой Клахадзе. Лицо его было красным, куртка нараспашку, а в руках блестели красно-зелёные гирлянды. Шевчук удивлённо взглянул на своего бойца, а затем на разноцветные стекляшки и спросил:

— Аким, друг мой сердечный, где ж ты их взял?

— Кого? — не понял Клахадзе.

— Ну, эти…

Шевчук кивнул в сторону гирлянд.

— А! Так это, Громушкин дал.

— Да ладно? — удивился Шевчук. — У этого старого… — он закусил губу, — неужели сам Володька дал?

— Так точно! Сказал, лично для нашего взвода.

— Ой, вот не надо мне тут! — шутливо отмахнулся лейтенант.

— Что? Это правда!

— Да хорошо! Не стой на месте, вешай!

Клахадзе козырнул, сбросил куртку и принялся деловито развешивать гирлянды поверх снежинок.

Тут в казарму вошёл сержант с небольшим закрытым ящиком.

— Так-так, — скептически прищурился Шевчук. — А с чем ты, Михалыч, пожаловал?

Сержант усмехнулся и приоткрыл крышку ящика, в глубине которого виднелись эклеры.

— Ого! — улыбнулся до ушей лейтенант. — Руденко! Ты откуда их взял?

— Тише, Борис Александрович! — шепнул сержант. — Это нам на ночь, чтоб ребятам настроение поднять…

— Да я понимаю, понимаю! — уже шёпотом отвечал командир. — Откуда они?

— Секреты фирмы, — улыбнулся сержант.

— Я тебе сейчас покажу! — засмеялся Шевчук, замахиваясь на Руденко. — Секреты фирмы у него!

— Э-э! — заголосил артиллерист, отступая на шаг. — Бить будете — не получите! Я здесь Дедушка-Мороз!

— Прячь их подальше, до ночи! Дедушка, тоже мне! — смеялся лейтенант. — Ой, парни, ночь ещё не наступила, а вы меня уже удивляете!

— То ли ещё будет! — усмехнулся Руденко, запихивая ящик под койку.

— Но-но! Не нужно! Нам бы тихо эту ночь пережить… без приключений всяких…

***

Капитан Клоктунов собрал всех своих офицеров у себя в штабе, хотя постройку эту штабом можно было назвать с большой натяжкой: небольшой деревянный домик с широким столом внутри, на котором всегда неизменно лежала карта, алюминиевая кружка и карандаши.

Вид у комбата был мрачный: щетина покрывала почти всё его лицо, короткие волосы на голове были взъерошены так, что тень его головы была похожа на ежа, глаза были красные от недосыпа, хотя иной кто мог бы сказать, что он просто много пьёт.

Лейтенанты стояли перед столом командира. Глаза всех светились какой-то непонятной надеждой и в то же время готовностью ко всему.

Капитан поднял усталые глаза на своих офицеров, закусил губу, а потом монотонно начал говорить:

— Товарищи офицеры, всех поздравляю с наступающим Новым годом! Но много пить сегодня категорически запрещаю, хотя и понимаю всю сложность ситуации… По данным разведки, «духи» активизировались опять. Что-то затевают сегодня ночью… Всем быть в готовности, кого увижу пьяным в…

Он сжал руки, которыми опирался на стол, в кулаки и продолжил:

— Лично расстреляю, а там пусть меня судят…! Всем понятно?

— Так точно! — хором ответили лейтенанты.

Каждый из них понимал, что Клоктунов, конечно, никого не расстреляет, хотя и мог набить морду… Никто его за это не винил, да и не стал бы; в Афганистане у него уже была вторая командировка и звание капитана он получил именно здесь, вместе со своими орденами. Однако, даже несмотря на всю кажущуюся грубость комбата, он был добрым человеком и никого просто так не наказывал. В батарее его любили… любили за смелость, за справедливость, за то, что он всегда грудью стоял за своих людей, даже когда понимал, что виноваты они.

Вспоминался один случай. Однажды, во время проведения одной из операций его батарея вела огонь по противнику, а он вместе с командиром полка находился на другой наблюдательной позиции в БТРе, будучи практически в ста метрах от позиции моджахедов, по которой работали его люди. Когда Клоктунов передал своим артиллеристам новые координаты стрельбы, то, видимо, по ошибке записали не «двести восемьдесят семь», а «сто восемьдесят семь». В артиллерии такие просчёты бывали роковыми. Он подал в рацию команду «огонь»… а через несколько мгновений почувствовал, как под машиной задрожала земля, а по крыше загремел град осколков. Капитан посмотрел на командира полка. Подполковник грозным взглядом взглянул на комбата и сказал:

— Ну-ка, глянь…

Клоктунов открыл люк БТРа. Вся машина была изрешечена осколками, от которых шёл дым, а через сто метров виднелась свежая воронка от ракеты. Рядом показался подполковник.

— Твои стреляли? — спросил он.

— Мои…

— Кто корректировщик?

— Товарищ подполковник, они не виноваты, это я ошибся…

Крепко капитану досталось от командира… и хоть комбат понимал, что не его это оплошность, он был рад, что не погубил совсем молодого лейтенанта, который встречал своего командира с осунувшимся бледным лицом и дрожащими руками.

— Т-товарищ кап-питан… я… я…

— Сынок, ты как координаты записывал?! — гневно спросил комбат. — Точнее, чем?!

— П-простите м-меня, т-товарищ капитан… — заикался лейтенант.

Клоктунов начал постепенно оттаивать:

— Мне-то что? Со мной всё нормально, так ты чуть Федотова не убил, вот тогда нам бы всем тут кердык был…

И тут он улыбнулся:

— Ладно, главное, что все живы… Только попробуй ещё раз хреново координаты записать!

***

На часах было уже двадцать три-пятьдесят.

В казармах царила какая-никакая праздничная атмосфера.

Бойцы сидели за тремя сдвинутыми столами в своей повседневной форме, на которой блестели все их боевые и спортивные награды. На столах стоял чайник, тарелки с хлебом, салом и конфетами. А над ними висели снежинки и красно-зелёные тускло сверкавшие гирлянды.

Сержант уже вытащил пирожные, которым все были несказанно рады и уже вовсю поедали их. В кружки и, непонятно откуда взявшиеся, гранёные стаканы наливались знаменитые «фронтовые»…

— Парни, — обратился Шевчук к своим бойцам, и все они оторвались от еды и взяли в руки кружки.

— Помянем… старый год, чтоб грядущий был лучше и тише…

Артиллеристы одобрительно заголосили, и все стали чокаться и выпивать, занюхивая рукавами курток, а кто-то тут же принимался закусывать огурцами.

— Ну, что? Второй тост? — предложил Шевчук после небольшой паузы. — За грядущий год. Чтоб, как и в этом никто у нас не погиб…

Снова послышались одобрительные возгласы бойцов, все стали чокаться, выпивать и занюхивать рукавами.

— Третий тост…

Все, как один поднялись с мест, а лица мгновенно стали серьёзными. Лейтенант на мгновение задумался.

— Хоть у нас во взводе никто не погиб… за всех пацанов, что полегли здесь…

Никто на этот раз не чокался. Все молча, «залпом» опустошили кружки. Из радио, стоявшем на одной из коек, послышался голос Генсека.

— Ой, товарищ лейтенант, давайте громче, Андропов говорит, — попросил сержант.

Шевчук сделал громче и голос первого лица государства уже звучал на всю казарму, подводя итоги уходящего года.

И тут, снаружи зазвучала сирена — сигнал боевой тревоги…

***

Снаружи была темнота.

Одинокая луна светилась на небе в окружении звёзд. А тем временем по земле бежали артиллеристы… все в значках и медалях, которые только что сидели в казарме и ждали наступления Нового года, до которого оставалось чуть меньше пяти минут…

Солдаты и офицеры разбегались по машинам. Все готовили свои установки к бою, проверяли прицелы и заряды. И пусть они, возможно, и не увидят результатов своей работы, но все они понимали её важность, особенно в эти минуты. Последние минуты уходящего года…

Из своего штаба вышел Клоктунов во всех своих орденах и медалях. Вид у него был ещё мрачнее чем днём. Он выпрямился и громко, рокочуще скомандовал:

— Батарея! По квадрату «восемнадцать», осколочно-фугасным! Огонь!

Командиры взводов, находившиеся в кабинах, повернули ключи.

По горам раскатился рокот, затряслась земля, а в небе показались огненные хвосты ракет, улетающих по самому прямому назначению.

Залп прошёл успешно, машины отошли на перезарядку.

— Ну, ё-моё! — воскликнул Руденко. — Минута до Нового года!

— Эх, вот не фортануло! — отозвался Шевчук. — Давай отсчёт что ли?

Сержант стал отсчитывать секунды.

Совсем скоро он стал считать громче:

— Пять! Четыре! Три! Два! Один!

На часах «пробило» полночь.

— С Новым годом! — раздался громовой голос Клоктунова, и он залпом выпил спирта из крышечки фляги.

По горам разнеслось громогласное «ура!»

Перезарядка подходила к концу. Капитан подозвал к себе командиров взводов.

— Товарищи офицеры! — торжественно начал он. — Несмотря на испорченный Новый год, мы успешно его отмечаем и выполняем боевые задачи!

Комбат вытянулся.

— Благодарю за службу!

— Служим Советскому Союзу! — отозвались хором лейтенанты.

Капитан снова налил спирта в крышечку фляги, офицеры последовали его примеру.

— С Новым годом, товарищи! — торжественно произнёс он, и все чокнулись этими маленькими крышечками, которые были тут же опустошены.

— Приготовиться к залпу, огонь по команде, — приказал Клоктунов, и офицеры разошлись по машинам.

Через две минуты машины снова вышли на позиции. На этот раз по рации раздалась команда:

— Батарея! По врагам Советской Родины! Огонь!

Снова были повёрнуты ключи, и снова в ночном небе показались огненные хвосты многочисленных ракет…

***

Машины снова уходили на перезарядку.

Это был последний залп. Из полка пришла команда «отбой» с благодарностью батарее за отличную стрельбу. Как говорили, «духов» много полегло…

— Вот тебе и «с Новым годом»! — восклицал Клахадзе, когда они вернулись в казарму.

— Ага, — отзывался Руденко. — Ни снега, ни метели… солнце, так ещё и ракеты посередь ночи!

— С Новым годом, бача! — усмехнулся Шевчук, поднимая кружку. — М-да… знатная сегодня вьюга выдалась…

— Ага, по-афгански! — сказал Соколов.

— Руденко, разливай всем, тост буду говорить! — распорядился лейтенант. — И не скупись!

— Это мы с радостью! — рассмеялся сержант и принялся наливать всем бойцам спирт в кружки.

Шевчук на минуту задумался, а потом также задумчиво произнёс:

— За победу как-то глупо пить будет… нехорошо… Давайте, за то, чтоб живыми вернулись…

— Поддерживаю! — отозвался сержант.

Тут же послышались одобрительные возгласы, и вновь все принялись чокаться и выпивать, занюхивая рукавами куртки… И каждый чувствовал в своей душе какое-то непонятное семейное тепло, даже несмотря на то, что настоящая семья была очень далеко, где-то за речкой и, даже несмотря, на огненную вьюгу, которую пришлось только что пережить, и в которой довелось встретить очередной Новый год….