Зарево над юностью

Валентин Люков

Десятилетия прошли со дня окончания войны, но в героическую летопись борьбы нашего народа вписываются все новые и новые страницы.Имена и события, описываемые в книге, документальны. Мы ничего не придумывали. Так было в жизни.Большинство бывших подпольщиков живет и работает среди нас, только далеко не все их товарищи знают, какой героический подвиг совершили они в годы Великой Отечественной войны.

Часть вторая

1

По шоссе так плавно мчался черный приземистый «хорх», что казалось, не машина, а ладья стремительно скользит по узкой, уходящей в бесконечность реке — вернее, по каналу, настолько ровны были берега, на которых белые столбики ограждения сливались в непрерывные нити. Время от времени рев правительственной сирены разрывал мягкую ткань полуденной тишины, заставляя все другие машины жаться к обочине.

Рядом с шофером сидел моложавый человек в форме подполковника вермахта. У него были тонкие черты лица, широкий лоб с глубокими морщинами над переносьем, гладко зачесанные назад темные волосы. Он сидел, небрежно откинувшись, положив на колени фуражку, и глядел прямо перед собой.

Убегали назад холмы, покрытые по-осеннему желтым мелколесьем, зеленые и тучные луга — их почему-то не успел коснуться октябрь своим опаляющим дыханием. Небо было высокое, в мелких завитках редких облаков и синее, как вода в том баварском озере, мимо которого мчалась машина. Скользнув вниз, к плотине, и сразу за ней сделав крутой почти под прямым углом, поворот, «хорх» выскочил на равнину. Кончились столбики ограждения, вместо них дорогу сторожили старые ивы.

Настроение у подполковника Сахарова было отличное. После долгих терпеливых ожиданий капризная фортуна, наконец, одарила его благосклонным взглядом. Неделю тому назад его срочно вызвали из Парижа. В Берлине, в доме №70-а на Вильгельмштрассе, где помещался внешнеполитический отдел национал-социалистской партии, его принял сам рейхсминистр Розенберг, обстоятельно и долго расспрашивал, с какими антисоветскими организациями он связан, в каких странах находятся эти организации, их политическое кредо, финансовое положение, сферы влияния. И хотя Сахарову не объяснили истинную причину вызова, однако намекнули, что его ожидают большие дела. Чутьем человека, умеющего в нужный момент выбрать на политическом перепутье свою тропинку, Сахаров понял, что Розенбергу нужна «лошадь», на которую можно сделать крупную ставку. И если продолжить сравнение, то он относит себя к той породе «лошадей», которая сама выбирает себе жокея…

Сын бывшего царского генерала, он девятилетним ребенком попал во Францию. Воспитывался в частном пансионе. Знания давались ему легко, к двадцати четырем годам он прекрасно владел пятью европейскими языками. Он был молод, умен, изворотлив, непреклонен в достижении своих честолюбивых целей. От отца он унаследовал ненависть к большевикам, которые отняли у него Россию, страну его дедов и прадедов и его собственного детства. Он становится членом антисоветской организации САФа — Союза Андреевского флага, принимает деятельное участие в его работе, но постепенно разочаровывается, понимая, что и САФ и другие подобные ему организации — как Народно-трудовой союз — НТС, Союз борьбы за освобождение народов России — СБОНР — ничего реального, перспективного предложить ему не могут. Хвастливые речи их руководителей, ушаты угроз и проклятий на страницах эмигрантских газетенок — все это лишь пустой звон. По тем известиям, которые приходили из России, было ясно, что о новой гражданской войне не может быть и речи. Сахаров заканчивает офицерскую школу в Париже и ждет случая.

30 января 1933 года у штурвала третьего рейха встали фашисты. Сахаров сразу оценил ситуацию, поняв, что долгожданное близко.

17 июля 1936 года радиостанции Европы приняли сигнал: «Над всей Испанией безоблачное небо». Это был сигнал к началу фашистского мятежа в Испании. В Севилье, Кадиксе, Сарагоссе, Гренаде и Бургосе воинственные генералы подняли путч.

Сахаров, не задумываясь, вступает в иностранный легион «Кондор» Гуго Шперле. Ему доверяют командование бригадой. Под Барселоной он отличился в бою с республиканцами и был удостоен нескольких наград. «Железный крест» ему вручил посол Гитлера в Мадриде Эбергард фон Штарер.

Но буря утихла, и ветер судьбы вновь бросает Сахарова по Европе. Париж, Вена, Берлин, Люксембург… Он словно трамп — бродячий корабль, не приписанный ни к какому порту.

На шумной парижской улице рю Руаяль с давних времен находился известный на всю Европу ресторан «Максим». Одно время дела его пошатнулись, и бурная слава цитадели гурманов стремительно покатилась вниз. Об этом узнал фашистский министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп — «второй Бисмарк». Бывший торговец, он понимал толк в питейных делах и вскоре при помощи берлинского ресторатора Гершера становится неофициальным владельцем руаяльского заведения. Так зародилось во Франции осиное гнездо фашистского шпионажа. «Максим» превратился в явочную квартиру гестапо.

В «Максиме» и встретился Сахаров с человеком, не пожелавшим назвать свою настоящую фамилию, но имевшим чрезвычайные полномочия. Договорились быстро — Сахаров успел убедиться, что нацисты не в пример болтливым эмигрантам могли не только выдвигать прожекты, но и воплощать их в жизнь. И он становится платным агентом немецкой разведки.

22 июня 1941 года — война с Россией. Сладостным благовестом прозвучали в его ушах записанные на пленку первые взрывы бомб и автоматные очереди…

«Хорх» круто свернул на пустынное шоссе, и вскоре за поворотом показался замок, выстроенный в стиле ранней готики. Часовой проверил документы и открыл ворота. Мрачного вида штандартенфюрер проводил Сахарова в приемную и попросил подождать.

— Вам не будет скучно, — проскрипел он ржавым голосом, распахивая дверь перед приезжим.

После яркого солнечного света глаза Сахарова не сразу привыкли к полутьме зала, освещаемого электрическими канделябрами. Он огляделся. Зал был высокий, со стрельчатыми сводами и узкими, как бойницы, окнами. Посредине, вокруг стола на массивной подставке в виде растопыренной человеческой руки, стояли роскошные кресла с золочеными спинками.

Кроме него, в зале находились еще трое. Один облокотился на каминную решетку, грыз ногти и сплевывал на мраморный пол. Он был так увлечен своим занятием, что даже не обернулся при стуке двери, закрывшейся за Сахаровым. Второй, развалившись, сидел в кресле и выщелкивал на полированной поверхности стола костяшками пальцев что-то вроде азбуки Морзе. И третий, по-бычьи нагнув голову, расхаживал по залу, нервно вздрагивая плечами.

Тот, который сидел за столом, поднялся и пошел ему навстречу. Это был подтянутый, сухощавый красавец. Светлые волосы его были ровно зачесаны справа налево и свисали надо лбом наподобие птичьего крыла. Сахаров начал лихорадочно вспоминать, где же он видел этого человека. Ах, да! Их уже представляли друг другу на банкете во французском посольстве. Если ему не изменяет память — это граф Воронцов.

— О-о, господин Сахаров, и вы здесь! — изобразив на своем лице радостную улыбку, воскликнул Воронцов, протягивая руку.

— Здравствуйте… — Сахаров чуть помедлил.

— Сергей Николаевич, — учтиво подсказал Воронцов.

–…дорогой Сергей Николаевич! — Сахаров не остался в долгу и на улыбку ответил улыбкой. — Вот неожиданная встреча!

— Вы не знакомы с моими друзьями? — спросил Воронцов.

— К сожалению, нет.

— Тогда разрешите! — И Воронцов с фамильярностью старого знакомого взял Сахарова под руку.

Они остановились возле мужчины с бычьей шеей.

— Сахаров.

— Столыпин, — небрежно бросил мужчина.

Это было неожиданно. Но все же Сахаров приятно улыбнулся, стараясь не превзойти меру искренности:

— Простите, вы?.. — Он замолчал, паузой договаривая остальное.

— Да! Имею самое прямое отношение к жестоко убиенному Петру Аркадьевичу Столыпину, — подтвердил тот с горькой иронией.

Сахаров изобразил на лице посильное сочувствие.

— Пусть вам будет утешением то, что пришло, наконец, ваше… наше время: мстить и восстанавливать.

— Нет уж, батенька, сначала разрушать! — со сладкой дрожью в голосе возразил Столыпин.

Сахаров, скрывая настороженность, разглядел его. Круглое лицо с сильно выпирающими подглазными костями, маленьким, будто стесанным подбородком.

— Барон фон Пален, — представился третий, протягивая бледные и тонкие пальцы. Ладонь его была влажная и холодная.

— Счастлив встретиться, господин барон! — сказал Сахаров, а про себя подумал: «Этот-то морфинист зачем здесь?»

— Как вы думаете, господа, почему нас вызвали? — спросил Сахаров.

— Откровенно говоря, мой друг, я надеюсь, что немцы предложат нам сформировать нечто вроде правительства России, — сказал граф Воронцов. — Ну, может быть, это не будет называться так громко — правительство, а там как-нибудь союз, лига, миссия, но это уже не имеет принципиального значения, хотя не так уж и маловажно. В их обширной программе действий такие варианты возможны. Что же касается нашего непосредственного участия в деле, то я не хотел бы обманываться на сей счет — вряд ли нам отведут места в партере, будем реалистами. Хотя чем черт не шутит!.. Но что бы ни было, нам надо заранее оговорить возвращение наших былых владений. Не сужу о вас, но лично я давно на мели — ни путешествовать, ни проводить время в обществе милых дам. Деньги, деньги — вот чего всегда не хватало человечеству для счастья!.. Разумеется, артачиться не приходится — найдут других, — но поторговаться, простите мне эту откровенность, следует.

— Поторговаться, именно поторговаться! — подхватил барон. — Обязательно хорошенько поторговаться!

— Господин Столыпин, а что думаете вы? — повернулся к нему Сахаров.

— Сребреники интересуют меня меньше всего. Если мечтать о возрождении России, то возродить ее можно, только сделав ее наполовину малочисленней.

— Ну что ж, господа! Надеюсь, что именно сегодняшний день явится началом исторического возрождения России. Мы выстрадали этот день!.. — патетически произнес Сахаров, как перед огромной толпой слушателей.

— Вот именно! — выкрикнул барон фон Пален. — Мы выстрадали!.. Сколько мы выстрадали!.. Нам пора, наконец, вернуть свое законное богатство.

— Главное — Россия! — мягко укорил его Сахаров.

— Россия — это мы! — вскричал барон, поднимая руку, как для знамения.

— Вы угасший человек, дорогой барон, — сказал Воронцов. — Вам необходимо встряхнуться.

— Да-да, встряхнуться, parbleu²! — забормотал барон, возвращаясь к каминной решетке. — Простите, господа, мой экзальтаж, но я столько выстрадал, столько выстрадал!..

Вошел тот же мрачный штандартенфюрер. Четверо замерли, ожидая, что он скажет, кого позовет. Барон нервным движением приглаживал остатки своих волос, граф сунул руки за спину и захрустел пальцами, Столыпин с деланным равнодушием смотрел куда-то в угол, а Сахаров мгновенно вытянулся, щелкнув каблуками, и сердце его тревожно забилось.

— Господин подполковник, пройдите, пожалуйста, сюда! — произнес штандартенфюрер.

Сахаров успел заметить, какой злобный взгляд метнул на него Столыпин, и радостная дрожь охватила его.

Штандартенфюрер провел Сахарова в соседний зал и тихо притворил за ним дверь.

Сахаров огляделся. В зале никого не было. Обставлен он был в ином стиле. Высокие стены задрапированы небесно-голубым штофом. Пузатые купидоны поддерживали тяжелую люстру. В простенках между окнами висели картины известных мастеров эпохи Возрождения: Джотто, Эль Греко, Рубенс… Все эти бесценные богатства, наверное, перекочевали сюда из музеев Европы.

Сахаров подошел к окну. Над стройными платанами тянулись редкие облака. Где-то внизу тихо наигрывала музыка. «Испанская рапсодия», Равель», — машинально определил Сахаров.

На низком подоконнике солнце дробилось в трех хрустальных вазах. В каждой вазе было по три белые розы. Сахаров усмехнулся, вспомнив ставшую притчей слепую веру Гиммлера в магическое значение числа «три». Рассказывали, что после обеда Гиммлер съедает три яблока, носит в кармане три носовых платка, выпивает для здоровья по три стакана бычьей крови и мистически верит в связь своей личности и судьбы с первым немецким королем из саксонской династии Гогенцоллернов Генрихом Первым, по прозванию Птицелов. Правда, открыто он не афишировал этой своей убежденности, но ежегодно совершал паломничество на могилу короля в день его смерти. И так же, как его кумир, Гиммлер страстно любил птиц. Когда однажды сдохла одна из наиболее обожаемых им канареек, он прослезился при посторонних. «Странные наклонности у этих наци, — думал Сахаров. — Птиц любит не только Гиммлер, но и Геринг. «Мы боремся с человеческой жестокостью по отношению к животным и их страданиям, — говорил он. — Мучителей животных надо отправлять в концентрационные лагеря!» Правда, это не помешало ему вместе с законом об охране животных издать приказ, чтобы «топор палача падал не на затылок осужденного, а на горло, его последним впечатлением должна быть молния карающей стали…«».

Один из трех щеглов слетел на нижнюю жердочку клетки и, скосив на Сахарова желтый глаз, зашелся трелью.

— Вы любите птиц, подполковник?

Сахаров моментально обернулся. Перед ним, улыбаясь, стоял Генрих Гиммлер. Он был, как всегда, в черном мундире без орденов и регалий.

— Так точно, экселенц!

— Похвально, молодой человек, весьма похвально!

— Когда я слушаю пение птиц, — сказал Сахаров, — я начинаю понимать истинную красоту жизни.

— О-о!.. — удивленно протянул Гиммлер, внимательно разглядывая Сахарова маленькими глазами, упрятанными под золотое пенсне. Он только что получил сводку с фронта и был в прекрасном расположении духа. — Я слышал о вас как о храбром офицере, но вы, оказывается, еще и поэт. Ну-ка, признавайтесь, стишки пишете?

— Нет, экселенц. Пока Россия не будет освобождена от ига большевиков, солдат не должен заниматься такими пустяками.

— Да-да, вы правы, подполковник. Мы не салонные 6арышни, а солдаты. Удел мужчины — война! Скоро вы получите Россию. И первый стих, созданный вами после победы, вы посвятите нашему фюреру.

Гиммлер подошел к столику. Открыв бутылку шампанского, наполнил три бокала. «Наверное, будет кто-то еще», — подумал Сахаров, но тут же вспомнил о мистической тройке.

— Выпьем, подполковник! Садитесь. Итак, вы, конечно, догадываетесь, что я пригласил вас не для того, чтобы слушать чудесное пение этих божьих тварей.

— Да, экселенц!

— Я слышал о вас много хорошего. Я доверяю вам и постараюсь быть откровенным, как с самим собой. Предначертания фюрера велики, и их выполнение требует расширения сферы действия. Западной Европы нам недостаточно, тесно. А посему границы нашего жизненного пространства раздвигаются до Урала. — В голосе Гиммлера зазвучали жесткие нотки. — Затем, разумеется, мы передвинем границы дальше. Но пока о вас. Вы скоро отправитесь на свою родину, подполковник, но не изгнанником, а хозяином. Вы прибудете туда как доверенный представитель великой арийской расы, которой само провидение вручило меч Немезиды…

Гиммлер поставил бокал на столик и, подойдя к стене, отдернул шторку, скрывавшую карту.

— Смотрите, подполковник. Здесь мы построим новую Европу. Ядром будущей «немецкой Европы» явятся собственно Германия и Австрия плюс примыкающие к ней земли на востоке — Западная Польша, Чехия и Моравия. Вокруг этого нового центра расположится целая система вассальных федераций. Сюда войдут, во-первых, Федерация Восточной Европы: Польша, Прибалтика, Украина, Поволжье, Грузия, Балканские государства и Венгрия. Это будет союз второстепенных народов, не имеющих армий, собственной политики и экономики. Далее, к Германии присоединяются вассальные государства на западе: федерация Голландии, Фландрии и Северной Франции. И наконец, федерация стран севера: Дания, Швеция и Норвегия…

В стрельчатые окна врывалось яркое солнце. Беспечно перекликались птицы. Завороженным взглядом Сахаров следил за летающей по карте указкой. Да, так будет, так должно быть…

— Кстати, вам нравятся русские березы? — вдруг неожиданно спросил Гиммлер.

— Да, экселенц! — не задумываясь, ответил Сахаров.

— Вы полюбите их еще больше, когда мы развесим на них ваших врагов, подполковник… Верховная ставка поручает вам заняться разработкой вопроса о создании «Русской народной армии». Формироваться она будет из числа людей русской нации, белорусов и украинцев. Разумеется, в ней не может быть места для евреев. Вы будете отвечать за политическое настроение этой армии. Задача трудная, но тем большая слава ожидает вас. Вы ведь любите славу. Не отвечайте, вы должны любить ее сильнее самой красивой женщины!.. Каковы предполагаемые источники для формирования армии? Во-первых, добровольцы. Нам известно, что среди русских очень много людей, недовольных коммунистическим режимом. Во-вторых, военнопленные. Когда им дадут выбирать между жизнью и веревкой, я думаю, они не ошибутся. — Гиммлер рассмеялся. — И, в-третьих, репрессированные Советами элементы. Они явятся тем цементирующим веществом, которое свяжет эту армию в мощный и крепкий монолит. Вам будет предоставлена полная свобода действий, вы будете подчиняться только ставке. Не забывайте, что на войне надо быть не только солдатом, но и политиком. Русские против русских. Белорусы против белорусов. Вы представляете, какой резонанс это произведет на весь мир?.. С завтрашнего же дня начинайте подготовку. Инструкции и списки людей, с которыми вам придется работать, получите в ведомстве Розенберга. В ваше распоряжение будут откомандированы выпускники разведшколы, специалисты по России. Открою секрет. Командующим РНА предполагается назначить графа Санина, особым руководителем — полковника Иванова, того самого Иванова, который в лучшие времена служил у генерала Миллера. Он, как и ваш отец, тоже бежал от большевиков.

Сахарова неприятно покоробило это «тоже бежал». Но будущее, которое нарисовал перед ним Гиммлер, было слишком заманчивым, чтобы обращать внимание на такие мелочи.

— Фюрер выразил надежду, что такой способный офицер, как вы, — продолжал Гиммлер, — с честью выполнит порученную ему миссию. С этой минуты у вас не должно быть иных целей, кроме тех, на которые вас вдохновляет Фюрер. Нервы и мускулы — в кулак! Жалость, либерализм и прочие мещанские добродетели, если они у вас еще сохранились, сдайте в камеру хранения до окончания войны. Операция, которой вы будете руководить, условно называется «Седая голова». Я лично буду следить за вашей работой. И вот еще что, — пристально глядя на Сахарова, сказал Гиммлер. — По мере освобождения России может встать вопрос о создании нового государственного управления этой страной. От того, как вы выполните приказ фюрера, зависит ваше будущее. Вы понимаете, полковник?..

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

2

Parbleu! — Черт побери! (франц.)