Белая рыба

Вадим Храппа

Невероятная смесь детектива, мистики и депрессивной антиутопии, основанной на реальных событиях с реальными людьми в качестве персонажей этого странного представления – в трилогии «Химеры». Вторая часть: «Белая рыба» – сплошная депрессия с элементами фантастики.

В том году в моду вошёл искусственный иней. Кто-то где-то изобрёл это свинство, и оно заполонило мир. Поначалу тонкими хрупкими на вид иголочками украшали только дома к Рождеству. Потом разноцветный иней появился в оформлении магазинов, на рекламных плакатах, на крышах автомобилей и даже на одежде. Искрящимися розовыми и голубыми ветками были обрамлены вокзальные туалеты и окна ратуши. Вдобавок ко всему, эта зараза по ночам излучала слабое мерцание, а при соответствующей подсветке пылала яркими красками. Барышни в барах и на дискотеках походили на взбесившиеся раскрашенные ёлки. На Кнайпхофе — «острове художников», как любят его величать в газетах, увлечение инеем быстро угасло, но в остальных районах города сюрреалистическая зима ещё бушевала, и каждый переход по мосту на другой берег Прегеля доставлял Баттуре прямо-таки физические страдания. Но въезд на остров автомобильному транспорту был запрещён даже для тех, кто жил на Кнайпхофе и, чтобы добраться до собственной старушки"Омеги", Баттуре приходилось тащиться через Медовый мост к гаражам на Ломзе. Потом, пристроив машину в очередь к Деревянному мосту, он привычно материл идиотов, которые всё так неудобно устроили с выездом через Прегель. Успокаивался, только влившись в автомобильный поток на Московском проспекте.

У оружейного магазина, облепленного зеленым инеем, роились люди. Баттура сначала подумал — демонстрация. Однако это все были желающие вооружиться. Баттура уныло потоптался в толпе, понял, что ему не добраться до прилавка и вернулся к машине. Включил радио. Было двенадцать часов. Все радиостанции передавали новости, которые в основном вертелись вокруг событий в Пиллау. Российский флот всё ещё стоял на рейде; доблестная береговая охрана Пруссии закрывала собой родные берега; а Евросоюз продолжал грозить Кремлю санкциями, а не кораблями."Радио Ульмигания"хрипловатым женским голосом заявило, что триста пятьдесят польских легионеров готовы в течение часа вылететь из Гдыни в Кёнигсберг, и наше посольство в Вильнюсе завалено заявлениями от литовских снайперов…

— А этим, какого рожна здесь надо?! — удивился Баттура и выключил радиоприёмник. В последние дни музыка из него была слышна всё реже.

Баттура хотел купить ружьё. Через друзей уголовников он мог достать пистолет, и наверняка это ему обошлось бы дешевле, но хотелось легально, зарегистрировано во всех инстанциях, на законных основаниях, иметь ружьё. Как-то он случайно увидел в магазине игрушку — чёрную, восьмизарядную, с угрожающе толстым стволом двенадцатого калибра. С тех пор желание иметь такую штуковину не давало покоя. Правда, раньше это сделать было сложнее, чем получить права на вождение автомобиля. Для ленивого Баттуры это значило — невозможно. Гладкоствольное оружие стали продавать всем желающим только после того, как Россия попыталась устроить мятеж в Пиллау. И Баттура вспомнил о своей мечте.

Он проехал по Литовскому валу до форта Врангель и оттуда, через Северный вокзал — до Хуфен аллеи, пытаясь решить для себя: по какому же принципу меняли названия на карте города? Ратушную площадь они оставили Площадью Победы, а проспекту Мира вернули имя Хуфен. И Московский проспект тоже оставили, несмотря на антироссийскую пропаганду, принявшую нелепые формы. Людей, которые этим занимались, Баттура хорошо знал и уже спрашивал у них: почему, мол, всё так, а не иначе? Люди эти, а кое-кто из них был приятелем Баттуре, пытались объяснить, а он всё равно не понимал — при чём тут старики с красными флагами? Ведь коммунистов запретили? Тогда какое вам дело до их"ветеранов"? Баттура не понимал. А эти ребята — приятели, пригласившие его сначала в Комиссию по топонимике, потихоньку оттёрли Баттуру в сторону. Он не обиделся. Баттура, давно знал за собой этот недостаток — топорщиться, быть неудобным в общении и любом деле, которое люди пробуют осилить сообща. Он всегда был сам по себе и сам за себя. Так что ребята из Комиссии остались ему друзьями. А Баттура по-прежнему не понимал, чем они занимаются?

Первый этаж здания, где Баттура рассчитывал найти охотничий магазин, занимало представительство польской строительной фирмы. Переговоры с паном, маячившим у входа, ничего не дали. Тот работал здесь недавно и о магазине не слышал.

— Ну да, — сказал Баттура. — Сейчас ты мне ещё скажешь, что не надо было уезжать так далеко и надолго.

— Цо? — спросил пан. — Не розумю…

Баттура пошёл к машине, а поляк вслед посоветовал обратиться к"пану полициянту".

Им оказался молоденький будочник с розовым лицом и зеркально начищенными ботинками. Он стоял в своей полосатой коробке, крепко упершись в землю расставленными ногами, и хмурил брови, чтобы казаться солиднее.

— Тут раньше был охотничий магазин… — сказал ему Баттура. — Хотя вряд ли Вы знаете об этом.

Будочник знал и подробно объяснил, где теперь найти магазин, напомнив, что названия улиц поменялись.

— А это входит в Ваши обязанности: знать, где что находится? — спросил Баттура.

— Конечно.

— А что ещё?

— Не болтать попусту с прохожими.

— Молодец. Стойкий оловянный солдатик. Из тебя выйдет полицейский генерал.

— Я постараюсь, — сказал будочник.

Белая эмалированная бляха с чёрным орлом блистала на его груди, как щит крестоносца — гордо и независимо.

В этом магазине была совсем небольшая очередь.

— Мы только недавно здесь открылись, и ещё мало кто об этом знает, — объяснила продавщица, беря у Баттуры паспорт.

Что-то в нём не понравилось ей.

— Вы что, приезжий? — спросила она.

— Да, — сказал Баттура. — Из республики Чад. Как Вы догадались?

По лицу продавщицы трудно было понять, оценила ли она шутку? Во всяком случае, не сводя с Баттуры подозрительного глаза, вторым она вперилась в экран компьютера, и чего-то там выщёлкивала.

Видно, компьютер разочаровал девушку, не найдя за Баттурой ничего предосудительного, потому что она с отвращением отвернулась в сторону от монитора, и привела глаза в естественное состояние, изображая внимание к покупателю.

— Какая модель Вас интересует?

Баттуре очень хотелось похамить. Он умел доводить продавщиц до истерики, но сейчас его больше занимало ружьё. Оно было восхитительным, несмотря на то, что лежало, утопая в инее.

И он получил его.

"Так… А пострелять?" — подумал Баттура, выйдя из магазина.

Под сиденье ружьё не влезало, а по–другому выпиралось на обозрение любому прохожему. Пришлось сунуть его в багажник.

Усевшись за руль, Баттура задумался. Собственно, в голове вертелась только одна мысль:"Где бы пострелять?"Её он и переваривал. Потом взял телефон и набрал номер Медвецкого. Трубку взяла Светлана.

— Иван дома? — спросил ее Баттура.

— Он — в трактире. Хочешь, позвони, туда.

— Я тут решил проведать вас. Возражений нет?

— Если б я возразила, ты не приехал бы?

— Может, и нет. Я что-то оробел в последние годы.

— Приезжай, приезжай. Медвецкий будет рад.

— А ты?

— Ну, и я немножко. Ты водку не покупай. Тут её и так хватает.

— Всё, еду.

— Давай. Я сейчас позвоню Ивану, скажу, что все его планы на сегодня отменяются.

Поздний ноябрь был тихим и тёплым. Двигаясь по шоссе на северо-запад полуострова, Баттура — уже в который раз! — поражался тому, как с каждым километром время катилось назад, к началу осени. Ближе к Гермау леса ещё стояли полными жёлтой листвы, сквозь которую зеленели заросли ольхи и граба. Зелёными оставались и некоторые дубы у дороги.

В Гермау Баттуру удивил магазин на автостоянке перед восстановленной замковой кирхой. На товарах было две цены — в евро, рублях и прусских марках. Во времена, когда это практиковалось повсеместно, Баттура ещё был в Германии и потому сейчас с тупым изумлением разглядывал, залепленные ценниками, шоколадки и сигаретные пачки. Потом сообразил, что магазин стоит у туристической достопримечательности и значит, кому-то так удобно. Скорее всего — хозяину лавки, который на разнице курсов может выдавить себе лишний процент. В правильности догадки Баттура убедился тут же, когда стал расплачиваться. Цены оказались выше кёнигсбергских.

Кое-где в полях, обнажая черноту почвы, ещё ползали тракторы, путаясь в белых облаках чаек. Вдоль ручьёв и оврагов сквозь зыбкое марево тумана оранжевым светилась облепиха. Одиноко стоящие сосны сизо-зеленой хвоей на причудливо искривленных ветках, напоминали японские гравюры.

Баттура пожалел, что давно не выезжал на полуостров. Он видел и более красивые места, но ни одно не тянуло его так к себе, как Самбия.

Здесь пахло древностью.

Духи витингов танцевали пляску воинов над капищами. Камень у дороги на Шоневик, казалось, лежал с того момента, когда его туда отбросило копытом сверяписа самбийского князя. Заговорённые некогда жрецами, дюны так и остались стоять вздыбленными в незаконченном движении.

Ворота у Медвецких были открыты. Баттура въехал во двор, но из машины выйти не решился — из-за дома выбежали два ротвейлера.

Он посидел немного за рулём, посигналил. Собаки подошли ближе и встали у дверей с обеих сторон, с интересом заглядывая внутрь машины.

Баттура посидел так минут семь. За это время один из псов, невзирая на завывание двигателя, который должен был отогнать его, обмочил переднее колесо. Вторая собака, прислонившись к машине, чесалась. Да так, что дрожал весь кузов. Баттура уехал бы, но приоткрытая дверь дома покачивалась от лёгкого ветра, а в окне гостиной виднелся экран работающего телевизора.

А потом из длинного, как замковое сооружение, сарая, вышел страус. Он, что-то пожёвывая, посмотрел по сторонам, тряхнул, растопырившиеся перья и вальяжно прошествовал в сторону сада. Страус тяжело шлёпал по жухлой траве динозаврьими лапищами.

Баттура был настолько ошарашен происходящим, что не заметил, как сзади, от ворот, подъехал белый"Мерседес"–караван. Из него выскочил Иван Медвецкий и побежал за страусом. Собаки, хрипло лая — следом.

Баттура, дождавшись, когда вся команда углубилась в сад, вышел из машины и затрусил в дом.

Телевизор громко пел по-шведски, а Светлана сидела на корточках возле электроплиты в кухне и копалась длинной вилкой в чреве духовки.

— Сейчас ты скажешь, что не слышала, как я сигналил, — сказал Баттура.

— Слышала.

— Что же не вышла? Меня чуть ваши псы не сожрали.

— Они воспитанные, ничего с тобой не сделали бы. А вот та тварь, что в сарае сидела… Он бы нам обоим уши поотщипывал.

— Страус, что ли?

Светлана распрямилась, бросила вилку на стол и повернулась к Баттуре.

— Страус… Чёрт бы побрал эту тварь! Запугал всю округу.

— Медвецкий побежал за ним.

— Вот только Ивана он и боится.

В телевизоре без всякой паузы одна шведская песня сменила другую.

— Весело вы тут живёте, — сказал Баттура.

— Да уж… Иван хочет ещё верблюдов завести.

— Зачем?

— Вот он идёт. У него и спроси, — сказала Светлана и вышла.

— Привет, — сказал Медвецкий. — Ты уже здесь? А я смотрю — в машине тебя нет. Думаю: куда делся? Я же помню, что ты собак боишься.

— Раз помнишь, то мог и привязать их. Тебе Светлана сказала, что я приеду?

— Сказала. Да я в трактире увяз. О, чёрт! Я же продукты в багажнике забыл! Посиди, я сейчас схожу к машине.

— А твои собаки где?

— Зачем они тебе?

— Вот как раз совсем не нужны. Просто я их боюсь. Мне тоже надо к машине. Я там кое-что детям привёз.

— Не бойся. Мои собаки нормальных людей не трогают.

— А страус?

— Фёдор? Я уже загнал его в вольеру. Сволочь! Куртку мне порвал.

Пока Медвецкий рылся среди сложенных в багажнике"Мерседеса"картонных коробок, Баттура достал ружьё и снял чехол.

Потом прикладом похлопал Ивана по заду.

— Глянь, что у меня есть.

Медвецкий, работая локтями, выпростал верхнюю часть туловища из багажника.

— А-а! — сказал он. — Мне тоже такое предлагали.

Баттура клацнул затвором.

— Правда, прелесть?

— Н-н-ну… не знаю, — сказал Медвецкий. — Оно как-то не кучно стреляет. Дробь раскидывает. Из него только быков бить пулей в упор.

— Это ты — от зависти, — обиделся Баттура.

— Конечно, — сказал Медвецкий, и взял коробку, из которой торчали куриные ноги и горлышки бутылок. — Пошли лучше водку пить. Давно мы с тобой не напивались.

Баттура прихватил пакет с виноградом, что купил для детей Медвецкого, вино — для Светланы, и они пошли в дом.

В телевизоре показывали репортаж с митинга на ратушной площади. Над толпой, среди черно-белых орлов и крестов, кое–где мелькали синие флаги европейского союза. Девица в камуфляже исступленно выкрикивала с трибуны лозунги, от которых за версту несло нацизмом.

— Они совсем уже свихнулись от этого путча в Пиллау, — сказал Баттура.

— Всё правильно, — сказал Медвецкий. — Нечего было москалям к нам соваться. Получили по печени, и ещё получат, если не успокоятся.

— Причём тут Москва?! Ты послушай, что эта баба орёт. Она же требует, чтобы литовцы отдали ей Мемель.

Телевизор вдруг замолчал. Иван, выкладывавший продукты из коробки, замер.

— Эй! — крикнул. — Кто там телевизор выключил?

— Я, — сказала Светлана, выходя на кухню. — Меня уже тошнит.

— Давай застрелим шарманку, — Баттура показал ружьё. — Смотри, какую я штуку купил.

Света молча прошла к плите.

— Она не любит этого, — тихо сказал Медвецкий.

Тут только Баттура вспомнил, что примерно такой же штукой, брат Светланы проделал в себе дыру с кулак.

Конец ознакомительного фрагмента.