Секретный агент по морскому делу

Вадим Хитров, 2021

На страницах нового романа Вадима Хитрова разворачиваются захватывающие приключения героев, прототипами которых в большинстве случаев являются реальные исторические личности эпохи правления Екатерины II, включая саму императрицу и главного героя – будущего вице-адмирала Российского флота Сергея Ивановича Плещеева. Молодой гвардеец неожиданно для себя становится офицером флота, которому поручаются задания исключительной государственной важности, а выполнять их приходится не только в разных уголках Европы, но и на боевых кораблях под флагами разных держав. Жизнь его постоянно находится в опасности, но ум, находчивость и отвага помогают найти выход из труднейших положений, не поступаясь честью и достоинством.

Часть первая

По повелению ее Императорского Величества

Глава первая. Каптенармус

1764 год, сентябрь, Санкт-Петербург

Екатерина встала, как всегда, очень рано, сразу подошла к окну. Рассвет еще не наступил, но первые его блики уже играли на мелкой невской волне. Похоже, дождя не намечалось. Она улыбнулась, встречая новый день, столь важный для нее, и хорошая погода обещала, что день этот пройдет наилучшим образом. Обычно весь дворец в это время еще почивал. Екатерина обожала эти спокойные часы, когда никто не мог помешать столь любимым ею литературным занятиям. Проснувшись, она обычно никого не будила и даже могла сама запросто подкинуть полено в камин. Но не сегодня, дата 22 сентября стояла особняком в календаре императрицы, к этой дате Екатерина готовилась тщательно и потому прислуга ни свет, ни заря уже была ногах. 22 сентября! Полковой праздник измайловцев! Императрица всегда помнила, кому обязана восшествием на престол, помнила она и то, насколько переменчивы настроения в буйных и столь часто нетрезвых головах бравых гвардейцев. Екатерина прекрасно осознавала, что борьба за корону еще далеко не закончена и положение ее незыблемым назвать никак нельзя. Императрица перешла в соседнюю комнату, где десять минут уделила туалету, взбодрив лицо ледяным обтиранием, после чего посмотрелась в зеркало и осталась довольна. Беспристрастная амальгама отразила лицо тридцатитрехлетней полной сил женщины без каких-либо признаков старения. Она позвонила в колокольчик. Скуластая камчадалка Екатерина Алексеева принесла гренки и кофе, что, собственно, и составляло весь завтрак. О крепости этого ароматного напитка при дворе ходили легенды, говорили, что некоторые, попробовав его, даже теряли сознание, а прислуга потом еще несколько раз заваривала кофейную гущу для себя. Закончив с кофе и бросив несколько гренок левреткам, она опять позвонила в колокольчик к одеванию. Закончив туалет, Екатерина еще раз посмотрелась в зеркало и вышла в приемную залу, где ее уже ожидали несколько придворных, застывших в почтительном поклоне. С немецкой педантичностью императрица стала проверять исполнение накануне отданных распоряжений касательно сегодняшнего дня. Первым придирчивому осмотру подверглось мундирное платье, красовавшееся на двух манекенах. Сначала глухое, с алым лифом и юбкой, отороченной золотым позументом, потом зеленое распашное с длинным рукавами и, наконец, черная треуголка с кокетливыми золотыми кисточками по краям.

Цвета лейб-гвардии Измайловского полка удалось выдержать идеально, ее императорское величество позволили себе улыбнуться. Идея и вправду оказалась удачной, ибо не след российской императрице скакать, как в былое время, в мужском военном костюме, а показаться своей среди гвардейцев было совершенно необходимо. Поняв, что их императорское величество довольны, с облегчением улыбнулся и гардеробмейстер Василий Шкурин, безмолвно стоявший чуть поодаль.

Императрица Екатерина II в мундире подшефного гвардейского полка. Гравюра, 1770 г.

Далее государыня, словно ревизор, скрупулезно проверила количество ефимков, червонцев и серебряных рублей для поощрения офицеров и нижних чинов. Оружейник предъявил три наградные золотые шпаги, а ювелир — четыре табакерки, украшенные самоцветами и портретом императрицы, для особо отличившихся офицеров. Перечитала она и переписанный начисто собственный указ о присвоении очередных чинов, указала секретарю Кузьмину на небольшую помарку, однако переписывать не заставила. Напоследок, осведомившись, довольно ли вина и другого угощения, Екатерина решила, что все готово должным образом, и удалилась переодеваться.

Вскоре кортеж императрицы выдвинулся в сторону Измайловской слободы, той, что расположилась между Фонтанкой и дорогой на Царское село. Екатерина сидела в карете одна. Григорий Орлов вместе с кавалергардами сопровождал кортеж верхом. Она не любила на людях выказывать свои амуры, и еще более не любила терять время, а неспешное движение располагало к размышлению, а подумать государыне было над чем, из головы не выходил давешний разговор с графом Иваном Чернышевым. Разговор этот весьма неприятно обеспокоил государыню.

Руководитель комиссии по преобразованию флота и член адмиралтейств-коллегии Иван Григорьевич Чернышев к своим тридцати девяти годам приобрел известность как опытный дипломат и деловой человек, промышленник. И хотя он как военный в свое время служил в Семеновском полку, судьба постоянно сталкивала его с флотом. Благодаря всем этим качествам, граф Чернышев неоднократно давал точные оценки как значению флота, так и его проблемам, что, с подачи императрицы, и послужило назначению его на нынешнюю должность. Вообще умение Екатерины правильно, как бы сейчас сказали, принимать кадровые решения было одним из главных ее талантов.

Чернышев явился с докладом в одиннадцать утра.

— Добрый день, ваше императорское величество.

— Добрый день, Иван Григорьевич. Почитала я записки ваши о состоянии флота нашего. Неужели и впрямь так все плохо? Я вот повелела два 66-пушечных корабля заложить.

— Сие великолепно, ваше императорское величество, однако буду говорить откровенно, в целом состояние флота плачевное. Такие корабли тоже нужно строить, однако к генеральной линейной баталии они уже малопригодные. Великие морские державы нынче строят корабли первого ранга 100-пушечные, у англичан таких уже четыре, а у нас на Балтике всего один. Да и те корабли, что имеются, по правде сказать, в большинстве своем гнилые и к серьезному плаванию фактически неспособные. При тимберовке^[5] выяснилось, что из семи 66-пушечных кораблей пять надобно разобрать за ветхостью. Команды к управлению большими кораблями непривычные, посему «Святой Дмитрий Ростовский» дальше Эзеля не ходил, а в основном у стенки простаивает. А плавать надо! Сие не только командам полезно, но и самим кораблям. Вода в Финском заливе почти пресная, дерево не просаливается и подвергается нашествию гадов всяческих. Адмиралы нынешние под стать флоту. Да вы и сами изволили лицезреть конфуз, что приключился на смотре, по вашему повелению учиненном.

— Да, отчеты я ваши читала и маневры на Неве наблюдала, когда фрегат галере все весла переломал. Я чуть со стыда не сгорела, глядя, как шведский посланник ухмыляется. С таким флотом только сельдей ловить! Как же так получилось? Петр Алексеевич флот наш возродил, почитай заново отстроил, шведов на море бил, и снова мы у разбитого ведра.

— У корыта.

— Что? Ах да, правильно, у корыта.

— Ваше императорское величество, флот есть механизм сложный, требующий постоянного внимания и денег. Искусство корабельной архитектуры развивается стремительно, равно как и корабельное вооружение. Отсюда и правила морских баталий тоже меняются. Петр Алексеевич понимал это, посему флоту уделял внимание неусыпное. Однако он должен был спешить, оттого строил корабли из сырого леса, вооружал кое-как. Швед наседал, и кабы Петр Алексеевич промедлил, запечатал бы нам выход в Европу, а то и Петербург бы захватил. А после Петра никому до флота и дела не стало, — с чувством говорил Иван Григорьевич.

— И ничего не случилось. Может быть, все преувеличено, а, Иван Григорьевич? Флот — игрушка дорогая, — слегка подначивая Чернышева, сказала Екатерина.

— Флот не игрушка! Как такое можно говорить! — повысил тон граф, глаза сверкнули. Куда делся обычно вальяжный вельможа с некоторой ленцой во взгляде, за что Екатерина за глаза называла его «наш барин». Он даже коленями несколько сдвинул столик, который всегда располагался между собеседником и императрицей. Столик этот имел хитрую форму, выгибаясь в сторону визави.

— Но, но, Иван Григорьевич, полегче, вы эдак мне все бедра обомнете, — с улыбкой отмахнулась Екатерина.

— Извините, ваше императорское величество, но думаю, сила морская для государства российского имеет значение наиважнейшее. Судьба многих войн решалась на море, а воевать придется и с турком, и со шведом, и еще бог знает с кем. Иначе закупорят нас, не дадут торговать ни в немецких землях, ни на юге. Флаг Андреевский отовсюду виден должен быть, тогда и слово императрицы российской веским будет в европейском политесе. А ныне мы имеем, что султан турецкий не пожелал дать фрегату «Надежда благополучия» фирман для прохода через проливы, и не попал наш корабль в Средиземное море. Не думаю, что это решение только Турции. Маячат Франция да Австрия за сим недружественным актом.

— Так с чего же нам начать?

— С леса, ваше императорское величество, и с мастеров.

— Отчего же с леса? — удивилась Екатерина.

— Здорового корабельного леса мало, а англичане вывозят его из Архангельска нещадно, пользуясь привилегиями, ранее данными. Свой-то они, почитай, весь извели, теперь за наш принялись. После себя бурелом один оставляют да пустыню Галилейскую. Скоро ни одного дуба не сыщется. Нам же одна лиственница остается, или же из казанского дуба строить, а он много хуже. Запретить сие разграбление надобно немедля, самим лес заготавливать под флотские нужды, уже ближайшей зимой. Мастера потребны, корабелы, оружейники, ну и моряки, конечно. Выписывать надобно из Голландии и других стран и своих посылать, дабы уму-разуму учились.

— Петр Алексеевич так и делал. Где же все?

— Флота нет и морского люду нет.

— Кто же мне нынче корабли строит, ежели вы говорите, что мастеров нет?

— Ну есть, конечно, только мало, а главное, отстали мы по всем статьям, пока на месте топтались.

— И тут заново все, — с некоторой досадой сказала Екатерина.

— Да, ваше императорское величество. Ничего не попишешь.

— А ну как разбегутся, в какой-нибудь Голландии и останутся?

— Бывало и такое. Людей надежных я подберу, только из тех, кто своей волей захочет. И еще, особенно отстали мы по корабельной архитектуре, так что посылать надобно не только морскому делу учиться, но и секреты разные добывать.

— Дело говорите, Иван Григорьевич. Наперво прожекты указов обдумайте, не мешкая, и ко мне с докладом, а через три недели и людей явите, токмо чтобы языкам обучены были. А то слышала я анекдотец, как некоторые гардемарины из Европы домой просились у Петра Алексеевича, мол, танцы и приемы шпажные освоили, но поскольку языка не знают, науку корабельную воспринять не могут. Ну император через послов в Европе и объяснил им доходчиво, на том языке, что все понимают, даже кто по-русски не разумеет, что коли явятся неучами, то танцевать на галерах с веслами будут. Шпажный же экзамен он лично примет, однако сильно извиняется, что, мол, экзаменовать будет своею тростью, оно ему так сподручнее.

Граф рассмеялся. Сколько тростей сломал государь о хребты на подобных экзаменах, ему было ведомо. С тем Чернышев и откланялся.

Так, за размышлениями, Екатерина и не заметила, что кортеж добрался до Измайловской слободы. Подъемный мост был опущен. Старый гвардеец взял на караул и поднял шлагбаум.

Государыня приоткрыла дверцу и с интересом стала рассматривать бравого солдата, сухощавого, подтянутого, обветренного военными походами. Парадный мундир ладно сидел на нем, гренадерская шапка блестела на солнце, вторя медалям на груди.

— Здравствуй, солдат.

— Здравия желаю, ваше императорское величество, — отрапортовал гвардеец.

— Кто таков будешь?

— Фельдфебель гренадерской роты первого батальона Семен Костров.

— Отчего фельдфебель и на шлагбауме?

— По случаю встречи вашего императорского величества. Командир полка будет сей минут.

— Откуда знаешь?

— Послал гонца.

— Да как же ты успел?

— Ваш обоз, извините, кортеж издаля слышно.

— Молодец, вот тебе по случаю праздника, — императрица вручила небольшой, но довольно увесистый мешочек, украшенный личным вензелем.

— Премного благодарен, ваше императорское величество.

В это время прискакал командир полка генерал-аншеф и гвардейский подполковник Василий Иванович Суворов.

— Здравия желаю, ваше императорское величество, — приветствовал генерал и отсалютовал обнаженной шпагой. — Разрешите сопровождать!

— Здравствуйте, Василий Иванович, сопроводите, будьте любезны.

Кортеж медленно тронулся. Однако почти сразу Екатерина дала команду остановиться. Дело в том, что она услышала родную речь. Звонкий молодой голос выговаривал кому-то на чистейшем немецком и тут же перешел на английский. Говорящего скрывала стена казармы, однако голос слышался совсем близко.

И действительно, буквально за углом расположился небольшой прилавок под навесом, по типу тех, что обычно можно было видеть на городских рынках. По одну сторону прилавка стояли два солидных господина, явно купеческого звания, а по другую — военный. Вокруг разложенных на прилавке разного вида тканей шел форменный торг.

— Эти ваши намеки ни к чему, и подношений я ваших принять не могу, — резко и с укором выговаривал молоденький унтер-офицер, отодвигая от себя какую-то коробку. Был он тонок в кости, роста самого среднего, но в голубых глазах его светилась непреклонная, не по годам, решительность.

— Да, но это просто в честь полкового праздника, вы не подумайте ничего плохого, господин Плещеев, — дал ход назад купец, похожий на немца.

— Все же вернемся к делам и быстро покончим с ними. Мне на построение торопиться надобно, — обратился военный к купцам. — Вот это сукно в порядке, а эту штуку сукна, мистер Лонг, я не приму, — продолжил он на английском. — Она же явно отличается по цвету, неужто вы не видите? Что же это, у нас в парадном фрунте господа офицеры разноцветные, как птицы попугаи, стоять будут? Да мне командир полка так холку намылит, что будьте любезны, да и господа офицеры не отстанут. Однако ткань нам нужна, покрой форменный снова меняется. Сроку у вас две недели, а не как прошлый раз.

— Дак в тот раз судно задержалось из-за штормов. Едва не потонуло. Раньше пяти недель не успею, — оправдывался Лонг.

— Другие успеют, — спокойно парировал Плещеев.

— С вами трудно договариваться.

— Зато выгодно. Гарантированный заказ с гарантированной оплатой, мечта негоцианта, не правда ли, мистер Лонг? Ну ладно, сукно у вас больно хорошее, пожалуй, соглашусь на четыре недели и ни днем более. Иначе пеня, либо вовсе подряд другому купцу отдам. Договорились?

— Договорились, господин Плещеев, — нехотя согласился англичанин.

— Теперь с вами, герр Циммерман, — солдат перешел на немецкий. — Вы сами посмотрите, сей золоченый позумент уже прежнего.

— Вы такой сами заказали, господин Плещеев.

— Сие верно, однако цену вы предлагаете такую же. Я же предполагал, что цена за аршин должна быть ниже.

— Но тут и качество выше.

— Не вижу разницы, — отрезал унтер-офицер.

— Право слово, герр Циммерман, хватит торговаться, — услышали коммерсанты за спиной веселый женский голос, говоривший по-немецки. — Дайте же скидку, хотя бы в честь праздника, а то так и вправду на построение опоздать можно. Или вы и мне откажете?

Обернувшись, все обомлели, перед ними стояла сама самодержица российская в сопровождении офицеров.

— Никак нет, ваше императорское величество, — поклонившись, ответил немец, — даю дисконт в пять процентов.

— Ну, не жадничайте, — входя в роль, задорно воскликнула Екатерина.

— Хорошо, семь процентов, — скрипя зубами, выдавил из себя герр Циммерман.

— А вы как же, мистер Лонг? — осведомилась императрица.

— Если в честь праздника, то я тоже, — пробурчал англичанин.

— Вот и славно. Прощайте, господа.

— А вы, кажется, боялись опоздать на построение, каптенармус. Я правильно понимаю вашу должность? — с привычной улыбкой обратилась она к вытянувшемуся по струнке унтер-офицеру.

— Так точно, ваше императорское величество, каптенармус Плещеев, — не смея шелохнуться, выпалил гвардеец.

— Пойдемте, сударь, в моей карете вы точно прибудете вовремя. Ну, что же вы? Никак оробели?

— Измайловцам робеть не положено, — отчеканил Плещеев.

— Тогда вперед, гвардеец! — весело скомандовала императрица.

Быстро отгремел праздник с высочайшими поздравлениями, парадными маршами, застольями и награждениями. Не забыла тогда императрица и юного гвардейца, вручив ему кошель с несколькими рублями. Каптенармус вернулся к своим повседневным обязанностям, но часто с улыбкой вспоминал, как прокатился в царской карете, игриво разукрашенной херувимами, вспоминал он и ласковый голос государыни, и приятный аромат, исходивший от нее.

Одного не ведал гвардеец, что судьба его уже решалась в самых высоких сферах, и не только в России, и оттого жизнь его вскоре изменится самым кардинальным образом.

Глава вторая. Августейший шпион

1764 год, октябрь, Лондон

Его величество король Георг Третий считал весьма важным лично уделять время британской разведке, которую он почитал своим детищем. По правде сказать, 26-летний монарх умом не блистал и еще не наигрался, и особенно ему нравились игры шпионские. В своем воображении он готов был и сам, завернувшись в широкий темный плащ и натянув поглубже широкополую шляпу, следить за каким-нибудь субъектом или, еще лучше, учинить лихую интригу с подкупом и страстным романом, чтобы добыть нужные сведения. Королевское положение, конечно, не позволяло этого делать, однако оно позволяло делать куда большее, а именно, самому плести шпионскую паутину и, будучи в самом ее центре, расставлять хитрые ловушки, дергая за нужные нити, затягивать в сети все новые жертвы и получать столь необходимую информацию о планах противников и союзников. Надо сказать, что британская разведка к тому времени представляла собой разветвленную мощную организацию, на которую работали дипломаты, профессиональные разведчики и завербованные агенты. Дабы не запятнать в случае провала честь британской короны, центр европейской резидентуры располагался в Роттердаме, куда стекались сведения от всех европейских дворов. Весь этот поток анализировался, проверялся, сортировался и поступал в Лондон. Так что его величество был прекрасно осведомлен обо всем, что творилось на континенте и в колониях. Отдельно существовала секретная служба военно-морского ведомства, агенты внутреннего отдела которой, не щадя себя, усердно подпаивали по портовым кабакам матросов и шкиперов, еще более развязывая языки и без того охочим на рассказы морякам. Внешний же отдел, благодаря донесениям офицеров флота, приносил из дальних походов данные по состоянию морских дел в других державах. Управлял морской разведкой секретарь адмиралтейства сэр Филипп Стефенс. Человеком он являлся весьма предприимчивым и дельным, недаром продержавшись на столь хлопотной должности не один десяток лет. Благодаря усилиям своего руководителя эта служба приобрела наиважнейшее значение для Британии как владычицы морей и многочисленных колоний. Встречи опытного сорокадвухлетнего шефа морской разведки с молодым королем происходили регулярно, и даже слишком часто, чем досаждали Стефенсу, будучи обузой и отвлекая от неотложных дел по службе, ведь к каждой такой встрече король требовал подготовить небольшой доклад. Его величество желали быть в курсе, однако глубоко вникать в силу своих мыслительных способностей не могли.

Король Георг III (1761 г.). Худ. У. У. Райленд

Вот и теперь Стефенса вызвали к королю. Незамедлительно явившись пред очи монарха, он учтиво поздоровался и начал было доставать бумаги.

— Вот что, Стефенс, оставьте свой доклад, — остановил его король, — присаживайтесь. Мне необходимо обсудить с вами одну весьма деликатную тему.

— Я весь внимание, ваше величество.

— Дело в том, что я получил личное послание от императрицы Екатерины, она просит принять в обучение морскому делу двадцать русских.

— Я в курсе, ваше величество.

— Как, уже?

— Такова моя служба, — скромно ответил Стефенс.

— Хорошо, и насколько вы в курсе?

— Мне известно, что в послании содержится пожелание часть учеников отправить на верфи, а часть на корабли.

— Вы что, читали письмо?

— Что вы, ваше величество, у нас свои источники.

— Черт возьми, вы не зря получаете жалованье, Стефенс. Итак, учитывая наши политические намерения, было бы невежливо ответить Екатерине отказом, но в то же время среди гардемарин могут затесаться шпионы.

— Вы абсолютно правы, ваше величество, — стараясь сохранять серьезность на лице, подтвердил Стефенс.

— Так что же нам предпринять в данной ситуации? Говорите прямо, без реверансов.

— Лучше всего было бы отказать под благовидным предлогом, однако, как вы совершенно верно подметили, любой предлог будет воспринят Екатериной весьма неблагожелательно, нам же сейчас портить отношения с Россией невыгодно. По этой причине из двух зол надо выбрать меньшее и извлечь из этой ситуации максимальную пользу.

— Каким образом?

— Ваше величество, представьте себе молодых людей, впервые оторвавшихся от дома, от начальства, кровь играет, перед ними откроется целый новый мир, мир, полный соблазнов. Так что наверняка выбравшись из российской берлоги, они станут попадать во всякие истории, в разные щекотливые ситуации, в чем и мы можем им помочь, а все это благодатная почва для вербовки.

— Вы все о своем, впрочем, вы правы, агенты нам нужны. Что же, тогда необходимо учредить неусыпный надзор за каждым.

— На верфях и в классах мы сможем это обеспечить, кроме того, я бы ограничил их доступ к новым кораблям, но вот что делать в неурочное время, когда русские будут в городе, у меня нет столько агентов, тем более филеров. Что касается гардемарин, предназначенных к службе на флоте, надо отправить их на те корабли, что несут службу где-то очень далеко, вдали от Европы, и на которых есть мои люди.

— Пожалуй, во всем соглашусь с вами, — поддержал король. — Однако проблему с надзором надо как-то решить, — после некоторой паузы озабоченно произнес Георг и снова вопросительно посмотрел на Стефенса.

— Может быть, попросить помощи с Боу-стрит, как вы думаете, ваше величество? — вкрадчиво спросил Стефенс.

— Может быть, может быть, — задумчиво произнес король, — действительно, пусть «Слепой лис» поможет. Я сам распоряжусь, сам поставлю задачу. Это дело наисерьезнейшее, государственное дело, — с пафосом закончил он.

— Какая отличная идея, ваше величество.

— Кроме того, надо бы побольше узнать об этих русских молодцах, я, пожалуй, дам соответствующее распоряжение нашему послу в Петербурге.

— Гениально, ваше величество, это нам несомненно поможет.

— Недурно, прямо скажем, недурно, — похвалил монарх сам себя, — итак, повелеваю: ее величеству императрице Екатерине дать положительный ответ. Пятнадцать человек отправить на флот в дальние походы, пятерых оставить на верфях в Чатеме, за коими установить круглосуточный надзор. О тех же, что будут служить на кораблях, запрашивать регулярные отчеты от капитанов и судовых агентов морской разведки, также необходимо принять все меры к вербовке. Отвечает за успех данного дела секретная военно-морская служба и лично вы, Стефенс, — с этими словами король закончил свой краткий спич, произнеся его, словно глашатай с небес, после чего отпустил Стефенса исполнять монаршую волю.

Глава третья. Поворот судьбы

1764 год, октябрь, Санкт-Петербург

Не прошло и трех недель после полкового праздника, как в расположение лейб-гвардии Измайловского полка прибыл подпоручик кавалергард, и каптенармуса Плещеева срочно вызвали к командиру полка.

— По вашему приказанию… — начал было рапортовать Плещеев.

— Отставить, каптенармус, — мягко прервал его старый генерал.

— Вот ваш Плещеев, — недовольно бросил Суворов огромного роста кавалергарду.

— Этот? — с удивлением задался вопросом офицер, рассматривая щуплого невысокого юношу. В его взгляде сквозило недоумение по поводу того, как вообще эта блоха могла оказаться в гвардейском полку.

— Так и есть, натурально, каптенармус Плещеев, — несколько раздражаясь, подтвердил командир полка.

— Сударь, вам именное предписание завтра явиться ко дворцу, — бодро отчеканил посыльный и с кивком головы передал пакет ничего не понимающему Плещееву.

— К какому дворцу? — нелепо спросил он.

— Как к какому? К императорскому! — с ухмылкой ответил офицер.

— Разрешите удалиться, — обратился кавалергард к генералу.

— Можете идти, — буркнул Суворов.

— Вот что, Плещеев, — задумчиво произнес генерал, — не знаю, зачем ты во дворце понадобился, однако чувствую поворот в судьбе твоей нешуточный. Не упусти момент, но держи ухо востро, государевы покои — это тебе не казарма, а придворные не братья по оружию, и помни, честь дороже всего. Не посрами звание измайловца.

— Так точно, не посрамлю.

— Ну что же, парень ты смекалистый, боюсь, отберут тебя, где я еще такого толкового каптенармуса найду. Ты вот что, мундир и сапоги чтобы по первому разряду были вычищены, и опаздывать нельзя. Государыня порядок во всем любит. Знаешь что, поеду-ка я завтра с тобой сам, до дворца, чтобы никаких задержек не случилось, — с беспокойством говорил Суворов, принимая участие в судьбе сына своего старого товарища.

— Премного благодарен, но извольте самому, ничего со мной не случится, — бодро ответил Плещеев.

— Ну, добро, добро, бог тебе в помощь.

Предчувствовал Василий Иванович, что видит своего каптенармуса едва ли не в последний раз.

Плещеев никогда не бывал в столь высоких покоях. С понятной тревогой передал он предписание дежурному офицеру. Пока провожатый вел Плещеева по коридорам дворца, молодой гвардеец все время оглядывался по сторонам, любуясь несказанной красотой и величием главной резиденции российских императоров. Наконец, он оказался в небольшом помещении, где рядом с массивной дверью за столиком сидел человек непонятного возраста и что-то писал. Был он одет в синий камзол, на ногах коричневые тупорылые ботинки, икры плотно обтянуты белыми чулками, на голове красовался сильно напудренный парик с буклями.

— Плещеев? — строго вопросил он, глядя сквозь круглые очки.

— Так точно.

— Ждите, — приказал он и скрылся за дверью, вернувшись через минуту, снова принялся что-то писать. — Не стойте истуканом, присядьте в кресло, — повелительно предложил человек.

Плещеев присел в красивое белое гнутое кресло, украшенное золоченой инкрустацией, впрочем, ему оно показалось не очень удобным.

Умудренный опытом кабинет-секретарь Адам Васильевич Олсуфьев знал, что говорил, когда предложил Плещееву присесть, ждать пришлось изрядно, поскольку в соседнем помещении государыня и вице-президент адмиралтейств-коллегии горячо обсуждали будущую экспедицию и каждую кандидатуру к отправке на британские острова.

— Должна сообщить вам, Иван Григорьевич, что после разговора с вами отослала я письмо другу нашему и самодержцу британскому Георгу и не далее как третьего дня получила величайшее соизволение на то, чтобы послать в обучение морскому делу двадцать волонтеров. Пожелала я, чтобы люди наши частью проходили обучение на кораблях, а частью на верфях адмиралтейства. Обещано оказать нам всяческое содействие и распределить учеников по кораблям флота английского.

— Сие весьма примечательно, ваше императорское величество, я же со своей стороны подготовил кандидатуры числом двадцать пять.

— Давайте взглянем.

Екатерина прищурилась, потом, как бы стесняясь, приложила к глазам пенсне. Она прошлась по списку сразу, решительно вычеркивая некоторые фамилии, руководствуясь какими-то своими соображениями, о некоторых персонах советовалась с Чернышевым. В результате осталось девятнадцать человек.

Чернышев начал было сетовать на то, что он не сможет быстро подобрать еще одного достойного кандидата.

Портрет И. Г. Чернышева (1780 — 1790-ее гг.). Худ. Д. Г. Левицкий

Однако Екатерина, хитро улыбнувшись, сказала, что беспокоиться не о чем.

— Как это не о чем, ваше императорское величество? — недоуменно спросил Чернышев.

— Вот так, не о чем, — загадочно ответила Екатерина и позвонила в колокольчик.

Олсуфьев отложил перо, снял очки.

— Ну вот, и твой черед наступил, — со вздохом произнес он.

Плещеев немедленно вскочил, слегка побледнев.

— Так, ногами сильно не топать, не на плацу, не орать, потому как опять же не на плацу, при сем не робеть, отвечать спокойно, но твердо, — напутствовал юношу кабинет-секретарь.

— Так точно.

— Ну давай, раз так точно, — произнес Олсуфьев с ухмылкой и отворил дверь.

Чеканя шаг, гвардеец вошел в залу.

— Каптенармус ее величества лейб-гвардии Измайловского полка Плещеев по вашему приказанию явился, — громогласно отрапортовал он.

«Так точно, так точно, ни черта ты не понял», — проворчал Олсуфьев себе под нос, оставшись один, и снова принялся за бумаги.

— Вот и мой сюрприз, Иван Григорьевич, как он вам?

— Жидковат статью, да и возрастом невелик, — с сомнением ответил Чернышев.

— А вы погодите с выводами, граф, — с улыбкой сказала государыня.

— Сколько тебе лет? — лукаво спросила Екатерина на немецком.

— Шестнадцатый пошел, — ответил на немецком Плещеев.

— Давно служишь? — спросила она уже на английском.

— Без малого три года.

— В баталиях бывал? — спросил Чернышев.

— Так точно, с пруссаками.

— Страшно?

— Врать не буду, страшно, но срамиться нельзя.

— Верно, кто говорит, что не страшно, тот либо записной дурак, либо лгун первостатейный, — констатировал граф.

— Вы бы слышали, Иван Григорьевич, как сей юноша лихо торговался с иностранными купцами на их родных языках, — обратилась к графу Екатерина, переводя разговор в другое русло.

— Другими языками владеешь? — спросил Чернышев.

— Никак нет, нужды не было.

— А ежели будет?

— Я к языкам охочий, ваше сиятельство.

— Откуда такие способности? — поинтересовался граф.

— Ко мне в имении под Москвой, где семейство наше проживает, приставлен был шотландец, по виду настоящий пират, как он к нам попал, того я не ведаю, знаю, что явился он из Австрии, то ли он там в плену был, то ли по другой причине, сие мне тоже неизвестно. Говорил, что в Россию приехал на заработки, по морскому делу, но думаю, от преследований спасался. Так вот он меня языкам и обучил. Способности у меня проявились. Я еще шотландский немного знаю, только он ни разу не пригодился. Про моря он мне много рассказывал, про корабли.

— Как в полк попал?

— Папенька служили в сем полку, меня и записали с рождения.

— А я-то думаю, как ты с такой статью в гвардейцах оказался. К морской службе охоту имеешь? — продолжил расспросы граф.

— Ежели пошлют, отказываться не стану.

— А что же ты подношений от господ негоциантов не принял? — спросила Екатерина.

— Дурно пахнут сии подарки, ваше императорское величество. Сильно они дальнейшему делу мешать станут, как с них потом спрашивать?

— Вот бы у меня все чиновники таковыми были, — со смехом сказала Екатерина.

— Честный, значит? — спросил Чернышев.

— Подлецов в роду нашем никогда не бывало, — с некоторым вызовом ответил гвардеец.

— Ну, ты не обижайся. Выспрашиваем у тебя, потому как дело важное тебя ожидает, посему уверены быть должны, — примирительно, но довольно строго произнесла Екатерина и вдруг задумалась, потом, кажется что-то припомнив, улыбнулась. Екатерина много времени посвятила изучению русской истории и не преминула случаем показать это знание.

— А скажи-ка, гвардеец, не того ли ты Плещеева потомок будешь, что царь Иван Третий к султану турецкому Баязету с важным посланием отправил, и посол сей у пашей местных отказался деньги и дорогую одежду принимать, добиваясь скорейшей встречи с султаном?

— Так точно, предок мой это был, Михаил Андреевич Плещеев, с того времени в нашем роду так и повелось, никаких подношений подлых не принимать. Не сомневайтесь во мне, ваше императорское величество. По правде сказать, должность каптенармуса не по мне, — в искреннем порыве высказался гвардеец.

— Ладно. Быть посему. Направляю тебя в Морской кадетский корпус. Сроку тебе до весны. Должен ты по ускоренному курсу основы морской службы усвоить и на чин экзамен сдать, дабы невеждой в Англии не прослыть, поскольку туда ты и отправишься мичманом вместе с другими офицерами, где поступишь на корабль. Должен ты будешь служить примерно, изучая все касательно устройства корабельной службы как на тамошнем флоте заведено, строение самих кораблей, а также приемов батальных и других морских премудростей. Это тебе первое задание. А там видно будет. Ясно тебе? — наставляла императрица.

— Так точно. Только осмелюсь об одной милости попросить.

— Ну изволь.

— Командир полка разрешил мне две недели отпуска по случаю женитьбы сестры моей.

— Хорош ли жених? — осведомилась государыня.

— Матушка благословение дали. Я же его не видал, знаю, что офицер от инфантерии, сестрица к нему благоволит.

— Отца нет выходит? — поинтересовалась императрица.

— Два года как, я поздний ребенок.

— Ну что же, отменить приказ командира гвардейского полка я не в праве, я ведь над измайловцами только шефствую. Посему в отпуск ты поедешь. От купцов подарков ты не принял, так от меня прими, на свадьбу чай собираешься, — сказала она и позвонила в колокольчик.

Явился давешний кабинет-секретарь.

— Выдать сему гвардейцу пятьдесят рублей серебром, — повелела императрица.

Олсуфьев с поклоном молча удалился.

— А вот от меня твоей сестрице, — сказала императрица и сняла с пальца кольцо с камнем.

— Не смею принять такой милости, — покраснев, сказал Плещеев.

— Но, но, тут жеманничать не надо, бери, коли их императорское величество такую милость оказывают, — вступил Чернышев. — После отлучки ко мне явишься в Адмиралтейств-коллегию, и не опаздывать. Бумаги о переводе к тому времени будут готовы.

— На этом все, гвардеец, ступай, — повелительно попрощалась императрица.

— Есть, — Плещеев вышел ни жив ни мертв.

— Куда пошел? — спросил Олсуфьев проходящего мимо юного гвардейца и потряс кошельком.

— Извините, забыл, — смущенно ответил Плещеев.

— Ты сей день запомни на всю жизнь, крепко запомни, не каждого государыня так привечает.

— Не сомневайтесь, этот день в памяти моей до конца дней отпечатается.

— Скажи-ка, предок твой Михаил Андреевич, послание-то доставил? — поинтересовался Олсуфьев.

— А то как же, в лучшем виде, правда страху натерпелся, царь приказал к султану в ноги не падать и к трону не ползти, как у них там принято, ибо Россия ни перед кем на коленях не стоит, думал, изрубят его. Но ничего, в Москву целый и невредимый вернулся.

— Царь-то милостив был?

— Да, имение под Москвой жаловал.

— Вот видишь, предок твой понимал, от кого благодарность и принять можно, а ты, братец, от милости монаршей отказываться вздумал.

— А вы откуда про предка моего знаете, ведь вас при сем разговоре не было?

— Я, милостивый государь, есть кабинет-секретарь, а значит, уши у меня, как у слона, — ответил Олсуфьев и первый раз улыбнулся, — ну, ступай, ступай живо, да кошель спрячь поглубже.

Глава четвертая. Ученик второго класса

1764 год, октябрь, Санкт-Петербург

Вечером заморосило. Опытный корабельный мастер Потап Качалов, косолапя, словно медведь, не торопясь шел с Адмиралтейской верфи в направлении трактира и думал об одном, как бы не пропить, или хуже того, не потерять полученное сегодня жалованье. Сорокалетний мастер устал за последние дни, но усталость эту ощущал скорее как приятную, потому как «Святой Януарий», несмотря на задержки с материалом, уже принимал вид что ни на есть боевого корабля. Взгляд Качалова упал на юнца, который сидел на досках под днищем старого фрегата, поставленного на стапель для разборки. Ладно скроенный, но несколько сутулый русоволосый парень аппетитно уплетал кусок пирога, рядом стоял маленький бочонок с квасом. Качалов вспомнил, что сегодня ничего толком не ел. Засосало под ложечкой.

— Приятно откушать, — произнес мастер.

— Спасибо, Потап Иванович, кваску не желаете? — бодро спросил юноша, и широкая добродушная улыбка пробежала по его простоватому лицу.

— Благодарствую, что же, кваску испить не помешает. Откуда знаешь меня? — спросил Качалов, не спеша присаживаясь, доски натужно прогнулись под его большим и грузным телом.

Проспект Адмиралтейства и около лежащих строений с частью Невской Перспективной дороги (1750-е гг.). Гравюра М. И. Махаева

— Да кто же вас на верфях не знает?

— Сам кто будешь?

— Касатонов я, зовут Александром. Вы погодите, я сейчас кружку принесу, — живо сказал парень и скрылся в недрах фрегата.

— Ты что же, здесь и живешь?

— Ага, а чего, крыша над головой есть, сена натаскал, хоромы барские, тишина, нет никого, с этого фрегата даже крысы ушли, в городе угол-то снять дорого, о комнате уж и не говорю.

— По какой надобности здесь?

— Послан с Кронштадта для инспекции ластовых судов на предмет починки или разборки оных, вернее, послан мастер Вест, а я при нем. Только он больше в трактире сидит, а я бегаю по судам, третий день тут уже, завтра два плашкоута^[6] осмотрю и обратно.

— Ну и как посудины?

— Хлам, дай бог пару починить удастся, лишь бы до Кронштадта дошли.

— Это ты сам так определил?

— Конечно, да я уже три года как при сем деле. Сначала мастер Карчебников меня взял, а теперь вот Вест.

— Григорию Петровичу от меня поклон. Как он?

— Хворает после пожара, работать почти не может, вот меня к Весту этому и приставили.

— О мастере сем английском слышал, хороший мастер, только язва, говорят, большая.

— Угу. Все на тебя свалит, ежели все хорошо, то он сам впереди, а ежели нет, то тебя выставит. Но я не жалуюсь, многому у него научился. Только Вест к самой постройке не подпускает, так что я разборкой и починкой занимаюсь. Он по-русски все понимает, но когда сам начинает говорить, никто разобрать не может, а он все палкой своей растолковать норовит, даже пришлось английский подучить, а то больно дерется.

— Нет худа без добра, — философски сказал Качалов и начал набивать трубку. Потом смачно раскурил, явно наслаждаясь табаком.

— Что нынче Кронштадт? — после некоторой паузы спросил мастер.

— Пожгло, оно, конечно, изрядно, однако строится, споро строится, по генеральному плану. Говорят, архитектор Чевакинский сей план составлял. Так что будет лучше прежнего.

— И опять скажу, нет худа без добра, — повторил свою мысль Качалов и одним махом осушил кружку.

— Как тебе сей корабль? — спросил он, указывая на строящийся «Святой Януарий».

— Красавец, шестьдесят шесть орудий, добрый будет вояка, — с завистью ответил Касатонов. — Только я бы немного по-другому строил.

— Ишь ты, — поморщился было Качалов, мол, какой-то недоросль будет ему показывать, как корабли мастерить.

— Нет, правда, к нам тут англичанин заходил, новенький бриг, ладный такой. Побило его штормом, мачту снесло, так мы его в четыре дня поправили. Сейчас, погодите.

Касатонов опять полез в недра фрегата.

— Вот, смотрите, — развернул он чертеж. — Сие есть продольный чертеж того брига, а вот я в проекции изобразил, видите, какие обводы у форштевня сделаны. Видите? — с азартом говорил Касатонов.

— Ну-ка. Толково. Как же ты смог начертить? Англичане бы не дали.

— Правда ваша, не дали бы, но я ногами померил размеры, ходить-то много пришлось, а по памяти все изобразил.

— Молодцом, — невольно вырвалось у мастера, — а сам бы хотел такой корабль строить?

— Конечно, как же не хотеть!

— А где ныне начальник твой?

— В трактире сидит наверняка, сейчас доем пирог и пойду к нему с отчетом.

— С чем пирог-то?

— Да с требухой, хотите?

— Нет. Вот что, оставь ты свой пирог и веди-ка меня в тот трактир, отужинаем. Ты меня угостил, теперь я тебя угостить желаю, заодно и с Вестом твоим знакомство сведем, потолкуем. Он как вообще, употребляет?

— Охоч, только в кости тонок, надолго его не хватает.

— А до денег жаден?

— Да не то что жаден, но своего не упустит.

— Ну-ну, — задумчиво произнес Качалов. Видимо, в голове его созрел какой-то план, уж больно приглянулся мастеру этот толковый парнишка. — Пойдем, ты только пожитки свои возьми, сегодня у меня переночуешь. У меня места много, и не спорь, я так решил.

— Хорошо, я и не спорю, мигом обернусь.

В трактире было накурено, собирались здесь в основном купцы, шкиперы с торговых судов и мастеровые с верфей. Народ, в общем, солидный, не склонный к возмущениям, однако и здесь случались казусы под влиянием Бахуса. Востроносый сухопарый англичанин лет сорока сидел в углу и аппетитно закусывал.

— Добрый вечер, сэр, — поздоровался Касатонов, снимая шапку.

— Опаздываешь, — буркнул Вест, не отрываясь от ужина.

— Разрешите представить мастера Качалова.

— О, весьма рад, как поживаете, мистер Качалов? — привстав, поприветствовал англичанин известного мастера, говоря на ломаном русском с тяжелейшим акцентом и пытаясь изобразить при этом улыбку.

— Благодарствуйте, бог милует, — солидно ответил Потап Иванович.

— Не надо особо про себя рассказывать, это у них принято так спрашивать при знакомстве, — подсказал Касатонов на ухо.

— А, ну, ладно, и вам, как говорится, не хворать. Ты переводи лучше, а то он так пищит, что я боюсь, ничего не пойму.

— Ага, я же говорил.

Дальше беседа шла на английском.

— Рад познакомиться, — сказал Качалов и протянул руку, — премного наслышан о вашем мастерстве.

Вест нарочито радостно и оттого неестественно ответил рукопожатием и жестом пригласил присесть к столу.

— О, я тоже видел в Кронштадте ваш фрегат, хорошая работа. Сейчас что-то строите?

— Да строим помаленьку, 66-пушечный корабль.

— Прекрасно.

— Вот что, мистер Вест, пусть пока парень отчитается о делах, а я с трактирщиком потолкую насчет ужина.

— Прекрасно, — повторил Вест.

Касатонов докладывал недолго, при этом было непонятно, нравился этот доклад англичанину или нет. Наконец, кивком головы Вест вроде бы одобрил работу ученика и рассказал о задании на завтрашний день, хотя Александр и так знал, что ему делать.

Вскоре на столе появился штоф и к нему разнообразная закуска.

Александр, смущаясь начальства, засобирался.

— Куда? Мы же договорились, и потом, кто мне переводить будет? — недоуменно спросил Качалов и выразительно посмотрел на Веста, — я угощаю, мистер Вест, всех, — акцентированно добавил он.

Тот оглядел яства, поймал взгляд голодных глаз ученика и разрешительно кивнул.

— Вот это другое дело, — довольно произнес Потап Иванович и буквально силой посадил Касатонова на лавку. — Ну что, мистер Вест, выпьем за знакомство.

Такой оборот дела явно пришелся Весту по душе. Вскоре он уже смеялся и, будучи докой в своем деле, легко рассуждал на любимую корабельную тему.

Качалов не спеша начал подводить к главному.

— А что, много строите нынче? — задал он вроде бы невинный вопрос.

— Нет, нам велено ревизию всех ластовых судов в Кронштадте и Петербурге делать и по возможности в порядок приводить. Людей не хватает. Приходится неучей брать, да что толку, пока руки на место встанут, замучаешься.

— Да! Понимаю, непросто тебе. Даже не знаю, как тебе и помочь? — сочувствовал Качалов.

— Чем тут поможешь?

— А хочешь, я тебе двух учеников пришлю, уже год у меня, чинить могут вполне сносно, а строить им пока рановато будет. Дурь я уже из них выбил, так что не подкачают.

— О, спасибо, это будет хорошо.

— У меня тоже беда, корабел-строитель нужен до зарезу.

— Да, это проблема, — развел руками Вест.

— Ну, давай еще по одной, — предложил Потап Иванович и тут же налил.

Они выпили.

— Может, хотя бы парня отдашь? — невзначай спросил Качалов.

— Какого парня?

— Вот этого, — показал мастер на Касатонова.

— Сашку? Да какой он строитель?

— Ну подучу маленько. Подумай, одного за двоих. Прямая выгода. Я только помочь хочу. По рукам?

— Твои парни действительно хорошие работники?

— Обижаешь, слово даю, — решительно ответствовал Потап Иванович.

— По рукам, — прикинув в голове, согласился Вест, — только пусть ревизию закончит.

— Вот и ладно, — удовлетворенно согласился Потап Иванович и налил еще по стопке, но тут перехватил взгляд Александра и несколько застыдился, что, мол, негоже ему перед своим новым учеником в непотребном виде предстать, и еще вспомнил он о своих деньгах, покачал головой и сказал — ну, на посошок, и пора заканчивать, а то завтра дел невпроворот.

За сим трапеза и сделка были завершены ко всеобщему удовольствию, и троица, покачиваясь, разошлась.

С тех пор началась у Александра Касатонова новая жизнь на стапеле учеником второго класса у корабельного мастера Потапа Ивановича Качалова.

И все шло хорошо, пока не объявился на верфи вице-президент Адмиралтейств-коллегии граф Иван Григорьевич Чернышев с небольшой свитой. Прибыл он с инспекцией по ходу работ на вновь строящихся кораблях, заложенных по личному повелению ее императорского величества.

Началась инспекция с того, что графа крепко обматерили. Только Чернышев подошел к «Святому Януарию», как на него сверху упал кусок отпиленного бруса. Граф еле увернулся, невольно вскрикнув.

— Мать вашу… что за ротозеи болтаются на стапеле? — послышался невидимый голос откуда-то сверху. — Касатонов, гони к…

— Так-то ты начальство встречаешь, Потап Иванович, — задрав голову, крикнул граф.

С борта свесился Качалов, весь в стружке, с фуганком в руке.

— Извините, ваше сиятельство, но зашибем же, не ровен час.

— Ладно, не оправдывайся.

— Подняться не желаете?

— Нет, и так вижу, работа кипит, видать, к сроку поспеваете.

— Отчего же к сроку? Вы приглядитесь, минимум на две недели впереди идем.

— Ты бы спустился, поговорить надобно.

— Ладно. У меня тоже разговор к вам имеется.

Вскоре мастер спустился.

— Вот он я, ваше сиятельство, — сказал Качалов, отряхиваясь от стружки.

— Так что ты хотел, Потап Иванович?

— Скоро верхнюю палубу ладить будем, а палубной доски до сих пор нет.

— Так за тобой никто не поспевает. Ладно, узнаю, что там. Лубянов, запиши, — обратился он к одному из сопровождающих.

— Вот, и еще запиши насчет парусов, шить пора, и с пушками тоже непонятно, про шлюпки тоже узнать надобно.

— Я вчера у мастера Веста был в Кронштадте, он шлюпки на два корабля строит, — ответил Чернышев.

— Сего мастера знаю, так что за шлюпки теперь спокоен.

— А я вот с чем к тебе, Потап Иванович. Пожелала государыня отправить молодых людей на обучение в Европу, да не абы каких, а тех, кто уже при морском деле состоит и языкам обучен. Обратился я к Весту, а он пожаловался, что ты сманил у него лучшего мастерового, да еще и переводчика.

— О как! А он не говорил случайно, что я ему двух своих парней отдал?

— Не было такого.

— Вот шельма!

— Так где твой подмастерье?

— Э, нет, не отдам, хоть режьте, — в сердцах воскликнул Качалов.

— Ну, воле государыни перечить не надо.

— А я и не перечу. Она повелела корабли строить, и сроки мне указаны. Как же я без мастеров волю монаршую исполню?

— Эко завернул. Ладно, никто твоего ученика, покуда, не забирает. Достраивай свои корабли. Время есть. А поговорить с ним надобно.

— Воля ваша, — с досадой буркнул Качалов.

— Эй, Касатонов, — крикнул он куда-то вверх, — спустись-ка.

Через минуту появился Касатонов.

Чернышев с удовольствием смотрел на этого широкоплечего, высокого парня, в русых вихрах которого запуталась деревянная стружка.

— Здорово живешь, знаешь, кто я?

— Никак нет, не ведаю.

— Сие есть Адмиралтейств-коллегии вице-президент его сиятельство граф Иван Григорьевич Чернышев, — с пафосом представил своего начальника Лубянов.

— Желаю здравствовать. Ну а я корабел Александр Касатонов, — спокойно ответил подмастерье.

— Значит, корабли строить любишь? — спросил Чернышев.

— Люблю.

— А как англичане корабли строят, хочешь узнать?

— Так я знаю, у мастера Веста обучался.

— Я не про то толкую. Я про верфи королевские говорю.

— Как же не хотеть взглянуть, как у них там все устроено. Однако сие есть мечты несбыточные, а вот фрегат на стапеле и есть моя школа.

— Не такие уж они несбыточные. Ну да ладно, пойдем, второй корабль посмотрим. А ты, Касатонов, запомни слова мои.

Свита направилась к следующему стапелю.

— Это как понимать, Потап Иванович? — недоуменно спросил Касатонов.

— Придет время, узнаешь, — уклончиво ответил Качалов, — иди работать.

Сырая погода стояла уже неделю, вот и этим серым вечером моросило. По набережной Мойки медленно ехала карета, на секунду остановилась, из подворотни выскочил и быстро сел в нее человек в сером плаще, длинный шейный платок и треуголка почти скрывали его лицо.

— Вы много пьете, Лубянов, граф этого не любит, — произнес голос с акцентом.

— Не волнуйтесь, с утра я всегда тверезый.

— Я тоже не люблю, — брезгливо ответил хозяин кареты.

— Промозгло.

— Повод нашли? Перестаньте, как у вас говорят, ваньку валять. Давайте к делу.

— Хорошо, господин Сольмс. Третьего дня инспекцию проводили в Кронштадте, три галеры почти готовы. Вчера проводили инспекцию на Адмиралтейских верфях, там два корабля в шестьдесят шесть пушек споро строят, — бодро докладывал титулярный советник, состоящий при Чернышеве.

— Вы явно этому рады, — язвительно отозвался прусский посланник.

— Как же не радоваться?

— Непостижимый вы народ, русские, как это в вас сочетается, с одной стороны за свой флот радеть, а с другой стороны на иностранную державу работать.

— Одно другому не мешает.

— Вот! Русским не мешает, — рассмеялся Сольмс, — что еще?

— Пушки для этих кораблей уже начинают поступать, на следующей неделе планируется произвести опытный отстрел. Правда, не ведаю, откуда сии пушки и насколько они пригодные. До сих пор прибывали с Липецка, паршивые, дай бог, одна из пятнадцати экзаменацию выдерживала. Нынче с какого-то другого завода привезли.

— Ну, два корабля не флот, тем более без хороших орудий.

— Пока не флот, но это только начало, планы вполне серьезные, Чернышев самолично в Архангельск поедет еще два корабля принимать, потом на Каспий, на Азов офицеров отправляют, даже собираются целую команду корабелов и моряков направить в Англию на обучение.

— Что, в Англию? Много ли, когда? — встревоженно спросил Сольмс.

— Сие держится в секрете, я только краем уха слышал, когда Чернышев на верфи об этом обмолвился.

— Все разузнать незамедлительно, в подробностях, — строго повелел Сольмс.

— Трудновато будет, поднести надо кое-кому, — с намеком сказал чиновник.

— Вот тебе, — Сольмс небрежно бросил кошелек, — здесь на все хватит. Теперь иди, встретимся как обычно, и чтобы в следующий раз духа винного я от тебя не чуял, не переношу.

— Слушаюсь, — сказал Лубянов и покинул карету.

«Не переносит он, сам-то выпить, небось, не дурак», — буркнул он себе под нос и направился к ближайшему трактиру.

Прусский посол в России граф Сольмс-Зонненвальдский из доклада своего агента понял главное: Екатерина всерьез взялась за обновление флота, а это есть вопрос геополитических притязаний Российской империи.

Глава пятая. «Гермес»

1765 год, август, Глазго

Молодой человек, облаченный в белый мундир с зелеными обшлагами, при шпаге и с небольшим саквояжем шел вдоль пирса в порту Глазго и явно что-то искал. Едва рассвело, и в столь ранний час спросить толком было не у кого, только пара пьяных матросов невнятной походкой плелись куда-то, да какая-то карета, на облучке которой никто не сидел, без дела стояла на пирсе. Наконец, юноша, кажется, увидел цель своего поиска и буквально застыл в изумлении. Трехмачтовый красавец корабль предстал перед ним, постепенно появляясь из рассеивающегося утреннего тумана. Его плавные обводы просто завораживали своими совершенными линиями, на носу под бушпритом красовалась фигура в виде мужчины с обнаженным торсом и крылатым позолоченным шлемом на голове. Покоренный красотой фрегата, Плещеев с восхищением рассматривал его от форштевня до клотиков мачт и так задрал голову, что треуголка чуть не свалилась.

Вид порта Глазго (1760 г.). Неизв. художник

— Нравится? — спросил кто-то за спиной.

— Да, очень, — восхищенно ответил Плещеев и обернулся. Перед ним стоял с лоском одетый морской офицер, возрастом за тридцать, был он высок, сухощав, узкое лицо его выглядело благородно, высокий лоб и ясный взгляд выдавали в нем человека умного.

— У вас необычный мундир, похож на австрийский, — произнес англичанин, с интересом разглядывая незнакомца.

— Никак нет, я мичман российского флота.

— Ах вот в чем дело, подозреваю, что это вас прислали на мой корабль, я, честно говоря, подумал, что это шутка, и хотел было уже сняться с якоря, никого не дожидаясь, курьеры из Адмиралтейства иногда привозят депеши, которые кроме грустного смеха ничего не вызывают.

— Так точно, мичман Сергей Плещеев, откомандирован для службы на фрегате «Гермес», — отрапортовал молодой офицер.

— Разрешите представиться, Самуэль Крейг, капитан этого корабля, надеюсь обрести в вашем лице толкового моряка. Прошу на борт.

Плещеев отдал честь и достал из-за обшлага свои документы.

— Мичман, офицер по случаю прибытия представляется на корабле, не правда ли? Или на русском флоте заведены другие порядки? — с ехидцей спросил Крейг.

— Никак нет, сэр! Порядки те же самые. Офицер по прибытии представляется командиру на борту корабля! — выкатив грудь по стойке смирно, выпалил Плещеев.

— Тогда, мичман, уберите до поры бумаги и взойдем на борт, — слегка поморщившись, но с легкой улыбкой предложил Крейг.

В это время засвистели боцманские дудки, затопали матросские башмаки, команда становилась на палубе, у трапа выстроился офицерский состав.

Протяжно прозвучала команда: «Капитан на корабле».

В полной тишине, вытянувшись в струнку, экипаж ожидал своего капитана, офицеры взяли «под козырек».

Крейг, не торопясь, с достоинством, восходил по трапу, за ним семенил Плещеев.

Поднимаясь, он удивился странному изваянию в виде абсолютно белой кошки, сидящей рядом с трапом прямо на фальшборте.

Первый лейтенант отчеканил рапорт о наличии экипажа и происшествиях на борту.

— Флаг поднять! — скомандовал Крейг.

После того как «Юнион Джек» затрепетал на ветру, капитан продолжил:

— Личным указом его королевского величества на наш славный корабль для прохождения службы прислан русский офицер мистер Плещеев. «Гермес» выбран из числа многих кораблей как образцовый, дабы у иностранных офицеров не сложилось негативного мнения о королевском флоте. Мичман будет служить наравне с прочими членами команды, исполняя те обязанности, которые будут мною на него возложены. Как следует из рапорта первого лейтенанта, мичман Доусон вынужден остаться на берегу. Вахтенному офицеру проводить мичмана на место Доусона. Вольно, команде завтракать. После завтрака — ревизия корабля к выходу и с якоря сниматься. Первому лейтенанту прибыть ко мне через пять минут, мичману Плещееву ожидать на шканцах.

Плещеев взглянул на борт у трапа, белое изваяние исчезло.

В капитанской каюте приятно пахло кофе.

— К выходу все готово? — поинтересовался Крейг.

— Так точно, капитан. Последние припасы загрузили еще вчера, — ответил первый лейтенант Фергюссон.

— Порох, ядра?

— Полный запас.

— Хорошо, ну, Фергюссон, что будем делать с этим русским? — задался вопросом капитан. — Не можем же мы поставить его простым матросом. Свалится еще с марса^[7], отвечай потом перед монархами, но и возить пассажира я не намерен.

— Мы не знаем его умений, — ответил Фергюссон и прихлебнул кофе. — Надо поговорить с ним.

— Вот его аттестации, — капитан протянул папку с документами.

Фергюссон на некоторое время углубился в чтение. Внешне он представлял полную противоположность своему капитану, выглядел лет на восемь старше, небольшого роста, крепко скроенный, коренастый, старший помощник и фигурой, и своим лицом напоминал английского бульдога. Отличный моряк, он был искренне предан своему кораблю и капитану.

— Что же, аттестации неплохие, однако вы прекрасно знаете цену бумаге, — произнес Фергюссон, подняв голову.

— Согласен.

— Почему он вообще направлен к нам? — задался вопросом первый лейтенант.

— По всей видимости, у русских нехватка морских кадров, а король шведский Адольф весьма воинственен. Печальная судьба Карла Двенадцатого его ничему не научила. Грезит реваншем. Екатерина, видимо, это осознает и готовится. Боюсь, наш славный Адольф добьет шведского мужичка окончательно. Да и турки русским покоя не дадут. А что там с Доусоном, что за болезнь так внезапно постигла его?

— Он сломал ногу, пришлось отправить его к семейству на излечение.

— Как это случилось?

— Глупо, как это обычно бывает. Три дня назад поскользнулся на трапе.

— Пьян?

— Как всегда.

— То есть первым взводом командовать некому?

— Вы что, хотите поставить мальчишку командовать морскими пехотинцами, этими рыжими детинами из абордажной команды? С ними только Доусон и мог справиться.

— Этот малый служил в лейб-гвардии, в русской лейб-гвардии, — со значением сказал Крейг.

— Капитан, я не знаю, что такое русская гвардия. Никогда не сталкивался.

— Вам крупно повезло. Они свергают монархов и возводят на престол новых с превеликой легкостью. Две последние русские королевы стали таковыми, благодаря именно гвардии. Ко всему, мне довелось общаться с одним прусским офицером, при упоминании Измайловского полка с ним случилась истерика. Он пережил штыковую атаку русских гренадер и в красках описал мне это неизгладимое в его чувствах событие. Со страху он наверняка многое преувеличил, но все равно впечатляет. Однако вы правы, Фергюссон, мы ничего не знаем об этом мичмане, кроме того, что в Королевской военно-морской академии он точно не обучался и экзамен в Тринити-хаус^[8]не сдавал. Поставьте его для начала на предполуденную вахту. Пусть с утра поруководит палубной командой под вашим присмотром, а море покажет. Вот еще что, не селите его в мичманский кубрик, пусть займет место Доусона.

— Есть, капитан.

— Теперь же подключите его к ревизии корабля. Пусть изучает. Что с пополнением?

— Удалось нанять двух шотландских ребят из «ординарных»^[9], марсовый и канонир, и еще один «эйбл»^[10]помощник тиммермана^[11], говорит, и косторезом быть доводилось, лекарю в помощь. Так что у нас практически комплект, если не считать Доусона.

— Да, это, несомненно, потеря, хотя его вечно пьяная рожа мне порядком надоела. А что с «пудреными обезьянками»^[12]?

— С этим плохо. Раньше валом из дома сбегали, а теперь и не сыскать, маменькины сынки.

— А вы говорите, комплект. Что в бою делать будем?

— Справимся, не волнуйтесь, есть несколько ловких лендсманов^[13], боцман их поднатаскает.

— Ладно, позовите мичмана.

— Как его позвать, он же русский? — недоуменно спросил Фергюссон.

— Он прекрасно изъясняется на английском, причем с шотландским выговором, что даже странно.

— Как, вы говорите, его зовут?

— Сергей Плещеев, — мучительно выговорил капитан.

Вскоре Фергюссон явился вместе с русским офицером.

— Итак, мичман, с моим первым лейтенантом мистером Фергюссоном, надеюсь, вы уже познакомились. Мне необходимо сообщить вам некую информацию и задать несколько вопросов, далее вам покажут корабль. Вот еще что, команда у нас крепко сбитая и добиться ее уважения не так просто. Нам ваше имя трудно выговорить, и матросы наверняка переиначат его на свой манер или дадут вам прозвище. Не обижайтесь, оно есть у всех, даже у меня. Однако насколько оно будет уважительным, зависит от вас. Нижним чинам надо давать как можно меньше поводов для шуток. Эти бестии остры на язык, но с фантазией у них слабовато, так что, бьюсь об заклад, вас будут называть просто «русский», вопрос, с какой интонацией.

— Сколько ставите? — неожиданно спросил Плещеев.

— Вы о чем?

— Вы сказали, что бьетесь об заклад. Я готов поставить фунт на то, что прозвище будет иным.

— Однако! — с некоторым удивлением произнес Крейг. — Это даже интересно, что же, мичман, я принимаю пари. Но вернемся к нашему «Гермесу», вы находитесь на борту легкого фрегата, который, скажем так, действует в британских интересах, о чем говорит специальный королевский патент, выданный лично капитану данного корабля, то есть мне. Какие конкретно операции мы проводим, вы узнаете по ходу нашего плавания. Хотя «Гермес» формально и не входит в состав королевских военно-морских сил Британии, тем не менее корабль наш является боевым и порядки у нас заведены соответствующие, правда с весьма существенными отличиями, о чем вы также узнаете в процессе службы. Сказать честно, пока вы для нас полная загадка. Дело в том, что на борт нашего корабля просто так не попадают. В отличие от других, нам не приходится спаивать юнцов по кабакам, с тем чтобы они подписали кабальный контракт. К нам идут сами, и это мы выбираем членов команды, поскольку у «Гермеса» есть определенная репутация, к тому же служить у нас выгодно. Однако за вас просит сам король, и мы не смеем отказать.

— Так вы служили в гвардии? — вступил в разговор Фергюссон.

— Так точно.

— Где же располагается ваш полк? — спросил Фергюссон.

— В Санкт-Петербурге.

— А разве служба на флоте престижнее гвардии? — продолжил расспросы первый лейтенант.

— Никак нет. Скорее, наоборот.

— Отчего вы тогда поменяли гвардейский мундир и службу в столице на морскую, упуская возможность сделать блестящую карьеру? — задал вопрос капитан.

— Русские дворяне не вольны выбирать место службы. Королеве Екатерине понадобились морские офицеры, а как известно, самая лучшая учеба это практика, а лучшая практика это плавание на английском корабле.

— Такая причина мне по душе, а то мы, грешным делом, подумали, что вы романтик моря. Никакой романтики нет. Есть каторжный труд, плохая еда, затхлая вода, выматывающая качка и вражеские пушки, а несовместимую с жизнью травму вы можете получить, просто неудачно сходив в гальюн. И только тот, кто, проболтавшись в море с полгода в таких условиях и не испустив дух, сначала бежит на берег, проклиная море и службу, но через месяц, сам не понимая какого дьявола, опять идет под парусом навстречу неизвестности, тот наш человек, — разразился тирадой Крейг.

— Скажите, вам знакомы такие вещи, как компас, лаг^[14], астролябия^[15]? — спросил Фергюссон.

— Так точно, я изучал навигацию и приборы.

— Можете произвести обсервацию^[16], проложить курс? — продолжил первый лейтенант.

— Теоретически да, сэр.

— Что значит теоретически? — задал вопрос Крейг.

— Мало практики.

— Ориентироваться по звездам можете? — спросил уже Фергюссон.

— Летом у нас не видно звезд. Очень светло. И еще у нас всегда пасмурно, часто туман, а в море мы выходили всего четыре раза.

— В бою были? — поинтересовался капитан.

— Так точно.

— Людьми командовали? — продолжил капитан.

— Так точно, неоднократно, взводом гренадер, а потом абордажной и вахтенной командой на кораблях.

— То есть вахту стояли?

— Так точно.

— Понятно. Хорошо, мичман. Отправляйтесь с Фергюссоном.

— Есть, сэр.

— Называйте меня просто капитан.

— Есть называть капитан.

Выйдя на палубу, офицеры наткнулись на пожилого, но еще вполне крепкого боцмана, в морщинах и бакенбардах которого, казалось, скопилась морская соль всех морей и океанов. Боцман растолковывал новобранцам, что к чему.

— Так, на палубе не мочиться, мы не лягушатники. Сейчас пойдем в кубрик, у нас две койки на каждого, на одной спать, другую проветривать. У лягушатников одна на двоих, вот и вшивые все.

— Надо же, две койки на одного, — удивился Плещеев.

— Наш капитан не устает повторять, что основные потери в личном составе происходят вовсе не вследствие боевых действий или травм. Главные проблемы — еда, вода и личная чистоплотность. Я с ним вполне согласен. Поэтому у нас работает горячий камбуз и койка проветривается каждый день, — ответствовал Фергюссон.

— Горячее питание? Я думал, что горячие камбузы предусмотрены только на линейных кораблях. Для столь небольшого судна велика опасность пожара.

— Наш «Гермес» необычен, и в этом вы еще не раз убедитесь. Это относится и к устройству камбуза. Однако не все сразу. Пойдемте на кокпит^[17] к офицерским каютам.

Тут Плещеев чуть не наступил на мертвых крыс, которые аккуратной шеренгой лежали на палубе. Рядом сидело давешнее белое существо. Неестественно голубые и холодные глаза животного пугающе разумным взглядом рассматривали Плещеева. Потом кошка подошла к мичману, слегка потерлась о его ногу, после чего села в той же позе.

— Ну вот, вас пометили, теперь вы свой, — сказал Фергюссон. — Знакомьтесь, это наша единственная дама на корабле, зовут ее Блонди. Она поймала пару крыс и теперь ждет свой законный завтрак. Блонди у нас аристократка и брезгует крысятиной.

— Блонди, ты молодец. Можешь пойти на камбуз, тебя покормят. Скажи, что я приказал, только будь любезна выбросить свою добычу за борт, — на полном серьезе обратился Фергюссон к животному.

Плещеев было рассмеялся, но кошка действительно скинула крыс за борт и отправилась в сторону камбуза.

— Я ничего подобного не видел, — с удивлением произнес Плещеев.

— Это норвежская кошка, она чрезвычайно умна и настоящий боец. Как-то, будучи в Стокгольме, капитан отбил ее у двух здоровенных портовых псов. Как она оказалась в шведском порту, никто не знает. Капитан рассказывал, что одна из собак потеряла в той драке глаз. Кошка тоже получила ранение, Крейг выходил ее и взял на борт, Блонди прижилась, поскольку в отличие от большинства сородичей хорошо переносит качку. С тех пор поголовье крыс у нас изрядно сократилось, так что Блонди полноправный член команды, прошу с ней не фамильярничать, она этого терпеть не может, а когти у нее большие и весьма острые.

Офицеры проследовали дальше вдоль борта.

— Это ваша каюта, а вот и сосед, лейтенант Скотт, он отсыпается после полуночной вахты. Надеюсь, вы найдете общий язык, — сказал Фергюссон, открывая дверь в одно из помещений. — Располагайтесь, завтрак через двадцать минут. Опаздывать у нас не принято. После отправитесь со мной, будем проверять приготовление корабля к выходу. Потом отдохните. Ваша вахта завтра начинается в восемь утра, так что советую хорошенько выспаться.

За завтраком мичман был еще раз представлен офицерскому составу. Всего на корабле служило двенадцать офицеров. Встретили его приветливо-сдержанно. Плещеев ничего другого и не ожидал.

После завтрака Фергюссон и Плещеев в сопровождении боцмана отправились с ревизией. Осматривался общий порядок в кубриках, надежность крепления коек, рундуков, груза в трюмах, пушек на орудийной палубе, ружей. Попутно старший помощник рассказывал о корабле. Особо тщательному досмотру подверглась крюйт-камера. У входа в нее стоял босой часовой, за поясом у него торчал здоровенный тесак. Офицеры сняли шпаги и разулись. Только после этого часовой зажег специальный закрытый стеклом светильник и открыл массивную деревянную дверь, обитую медью. В крюйт-камере не было иллюминаторов, в тусклом свете Плещеев увидел деревянную ванну для приготовления пороховых зарядов, ядра в клетях и надежно принайтованные^[18]бочонки с порохом.

— Грант, метлу заменить, — строго приказал Фергюссон, — этой не то что порох, стружку не подметешь.

— Есть, — коротко ответил боцман.

Наконец, сделав еще несколько замечаний, первый лейтенант закончил обход и отправился с докладом к капитану.

Вскоре со шканцев^[19]прозвучала команда: «По местам к выходу стоять! Трап прибрать! Отдать швартовы! С богом!».

— С богом! — эхом отозвалась команда.

К возвращению Плещеева Скотт уже проснулся, но его слегка помятое лицо и всклокоченные волосы говорили о том, что это произошло совсем недавно. Еще заспанным взглядом он с удивлением уставился на офицера в неизвестной форме.

— Черт подери, нас что, взяли на абордаж, пока я отсыпался? Ох, эти ночные вахты меня доконают.

— Никак нет, лейтенант, с кораблем все в порядке. Разрешите представиться, мичман Плещеев, назначен на «Гермес» для прохождения службы.

— Плещеев? Как поживаете, мистер Плещеев? Что за фамилия, что за форма, вы откуда?

— Из России, сэр.

— Я все еще сплю?

— Никак нет.

— Тогда доброе утро, я лейтенант Скотт, и сейчас мы выпьем немного виски и много кофе, и вы расскажете мне, каким ветром русского мичмана занесло на наш фрегат. Эй, Джонс, где ты, бездельник?

Дверь в каюты открылась.

— Я у каюты, как положено, дожидаюсь ваших приказаний, — пробурчал небольшого роста совсем молодой рыжеволосый матрос.

— Каких приказаний, Джонс? Ты же знаешь, что без кофе я с утра ни черта не соображаю.

— Намек понял, сей секунд.

— Намек он понял, вот пройдоха, с этими кают-юнгами одна беда, — растирая виски и слегка поморщившись, пробурчал Скотт.

Глава шестая. Мичман Раш

1765 год, август, Атлантический океан

Солнечным утром фрегат, наполнив паруса свежим ветром, буквально понесся к берегам далекой Америки.

Ровно в восемь безукоризненно выглядевший молодой офицер доложился капитану на мостике и принял вахту. Первым делом взгляд его упал на палубную команду, занимающуюся приборкой. Здоровенные парни лениво елозили швабрами и не спеша чистили медь.

— Боцман, — позвал Плещеев.

— Это что за сборище беременных коров? — спросил офицер, когда тот явился.

— Сэр, ребята немного расслабились. После берега всегда так. Через недельку войдут в норму.

— Мне порядок нужен не через неделю, а сейчас! — сверкнув глазами, отрезал Плещеев, и отправился на палубу.

Буквально вся команда, включая капитана, следила за происходящим. Всем было интересно, как поведет себя новичок.

Плещеев встал над двумя верзилами из взвода морской пехоты, которые, полулежа, чистили медь, и стал молча сверлить их взглядом.

— Как думаешь, Шон, этот сосунок хочет наделать в нас дырок? — обратился один из матросов к своему товарищу на шотландском, будучи в полной уверенности, что русский его не поймет.

— Нет, он думает, что этот, как ему кажется, «свирепый взгляд» ускорит нашу работу, — оскалился другой матрос.

— А ну, встать! Я вам покажу, «сосунок»! — неожиданно гаркнул офицер на шотландском и добавил пару крепких шотландских же выражений, чем поверг в изумление всех.

— Боцман, построить палубную команду! — выкрикнул он уже по-английски.

Вскоре матросы стояли по струнке.

— Вы что же, решили, что корабль может тонуть в грязи, пока вы не отошли от береговой лени и от девок, которые прибирали за вами?

Дальше пошла эмоциональная тирада на русском языке.

— Вы все поняли, бездельники, или мне перевести этот краткий спич о ваших достоинствах и достоинствах ваших родственников? Впрочем, должны были понять и так, а кто не понял, может отправиться прогуляться под килем для прочистки мозгов.

— Так перевести? — после некоторой паузы грозно спросил вахтенный офицер.

Ответом стала гробовая тишина.

— Извините, сэр, — спросили из шеренги притихшим голосом, — это был русский мат?

— Нет, это еще только прелюдия к русскому мату. Марш работать, и чтобы через час все блестело, как..! После приборки займемся стрельбой, посмотрим, какие из вас Робин Гуды.

— Браво! — тихо воскликнул Крейг и тут же громогласно объявил, что теперь мичман командует взводом Доусона.

После ланча Плещеев действительно устроил проверку на меткость. Он велел вынести на палубу ружья и лично проверил каждое из них.

— Чье ружье? — с ледяным спокойствием, не предвещавшим ничего хорошего, прошипел он.

Все молчали.

— У нас нет персональных ружей, сэр! — наконец, ответил сержант Лоусон.

— Ах, вот как, отсюда полная безответственность и грязные стволы. И потом, как же вы управляетесь? У каждого ружья свой бой и к этому нужно приноровиться, в баталии на это времени нет, а каждый промах это шажок к поражению.

— Сэр, мы обязаны точно бить из любого ружья.

— Что же, заряжайте, — приказал Плещеев и обратился уже к боцману, — пошлите двух марсовых на грота-рей^[20], привяжите доску так, чтобы она выходила за край рея, и приделайте что-нибудь к доске на коротком лине, ведро или бочонок с песком.

— Есть, сэр, — заинтригованно ответил боцман.

Тем временем Плещеев взял одно из ружей, тщательно прочистил его и собственноручно зарядил, после чего несколько раз приложил его к плечу, при этом по-разному расставляя ноги, как бы приноравливаясь к качающейся палубе.

Когда приготовления были закончены, он выстроил своих подчиненных.

— Итак, джентльмены, покажите свою меткость, — с этими словами мичман пригласительным жестом указал на покачивающуюся мишень.

Ружейные выстрелы отогнали испуганных чаек.

— Что ж, неплохо, неплохо, целых четыре попадания. Если учесть, что добрая половина ружей скверно чищена, так и совсем хорошо, — ехидно констатировал офицер. — Я слышал, что корабль ваш не прогулочная яхта и бывает в переделках, а вы изволите называться стрелками. У меня только один вопрос, как вы еще остались целы с такой феноменальной меткостью? Объяснений вижу только два, во-первых, команды противника, с коим вы до сих пор встречались, состояли из таких же разгильдяев, как и вы, во-вторых, канониры сего славного фрегата стреляют куда как лучше, а вы выезжаете за их счет.

Плещеев сурово смотрел на выстроившуюся во фрунт команду.

— Я прямо чувствую, как ваши дурные языки так и ворочаются в глотках и, еле сдерживаясь, хотят выскочить, чтобы брякнуть что-то типа, мол, сам-то на что горазд. Что же, извольте.

Мичман поднял ружье, моментально прицелился и попал в цель.

— Два ноль в пользу русского, — весело произнес капитан, наблюдавший за происходящим со шканцев. Было забавно смотреть, как щуплый мичман «приводит в чувство» шотландских голиафов.

— Смирно, равнение на середину. Итак, за каждым отныне будет закреплено равное количество ружей. Занятия по стрельбе будут проходить ежедневно. Вольно, чистить весь арсенал, через четыре склянки проверю лично, — тоном, не терпящим возражений, приказал мичман.

Вечером офицерский состав явился в кают-компанию с блокнотами, дабы записать столь действенные слова. И вообще, лед между офицерами и новичком как-то сразу растаял. Посыпались многочисленные вопросы про таинственную далекую Россию.

Плещеев отвечал как мог, хотя чувствовал себя неважно, поскольку день этот дался с трудом, да и качка уже напоминала о себе.

В это время в кают-компании появился капитан.

— Что же, вот ваш фунт, мичман, вы выиграли пари, — обратился он к Плещееву, но так, чтобы услышали все. — Разведка доложила, что вы действительно не «Russian», вы «Rush». Кроме того, отныне вы поставлены в вахтенное расписание наравне с остальными офицерами. Посему, мичман, приказываю вам отдыхать, у вас впереди ночная вахта.

— Есть, капитан. Только я тоже хочу дать маленькое объявление. Господа офицеры, я знаю, что мое имя звучит для вас весьма непривычно и произносить его трудно, хотя вы и стараетесь. Отныне официально прошу называть меня мичман Раш. Честь имею, господа, — с этим словами русский офицер покинул кают-компанию под одобрительный гул.

— Еще очко в пользу русского, — констатировал капитан Крейг.

Плещеев быстро вошел в ритм службы. Рутинная корабельная работа не оставляла много свободного времени. «Гермес» тем временем шел своим курсом. Удачно преодолев несколько штормов, фрегат появился в виду острова Ньюфаундленд, после чего поднялся к северу. Затем, огибая полуостров Лабрадор, спустился вниз, заглянул в Гудзонов пролив, потом двинулся южнее, к Багамским островам, где принял воду и свежую провизию, и после недельной стоянки отправился в Карибское море, но потом опять повернул на север, двигаясь вдоль восточного побережья Северной Америки. Так продолжалось довольно долго, Плещеев тем временем муштровал свой взвод и впитывал морские премудрости. Несколько раз «Гермес» преследовал показавшиеся на горизонте паруса, но быстро прекращал погоню, видимо, те корабли не представляли интереса.

Как-то вечером в офицерской каюте завязался разговор.

— Послушайте, Скотт, я не понимаю, почему мы бесцельно рыскаем туда-сюда? — задался вопросом Плещеев.

— Нет, Раш, мы не рыскаем, мы крейсируем. Официально так называемая Славная война закончилась, лилии капитулировали. Британский лев наложил свою лапу на Америку, но колонисты из числа французов грезят реваншем. Франция старается подпитывать эти настроения соответствующими поставками. Мы — арматоры, каперы, свободные охотники за судами врагов Британской империи, что, собственно, и подтверждает королевский патент, выданный нашему капитану. Так что действуем мы вполне легально, ну, с точки зрения короля Георга, конечно. Часть добычи достается команде. Крейг слывет удачливым капитаном, вот почему к нам рвутся морские бродяги со всей Британии. Однако, Раш, расскажите мне лучше про Россию, вы видели королеву Екатерину?

— Видел, два раза.

— Она говорила с вами?

— Да.

— И какова она?

— Она величественна, как и должно государыне, но в то же время проста в общении. Более ничего сказать не могу, у нас не принято обсуждать императрицу.

— Говорят, в России все время зима и лежит снег. Это правда?

— Извините, Скотт, мне надо поспать, вахта через четыре часа.

— Ладно, у меня тоже очередная послеполуночная воспитательная вахта.

— Что значит «воспитательная»?

— Как-нибудь потом расскажу. И все же, что насчет снега?

— Это неправда. Россия огромна. Где-то вечная мерзлота, а где-то растут арбузы.

— Хотел бы я посмотреть.

— Не вы один. У нас служат многие из Европы. Спокойной ночи, Скотт.

Глава седьмая. Горячее дело

1765 год, октябрь, Атлантический океан

Через день около пополудни раздался крик впередсмотрящего.

— Парус на зюйд-ост.

— Глазастый, черт, — воскликнул Крейг, глядя в подзорную трубу. — Что скажете, Фергюссон?

— Хорошо вооруженный купец, сидит очень низко, ишь, как переваливается, значит, загружен под завязку.

— Наш купец, по всей видимости, француз. Обратите внимание на два характерных маленьких кливера.

— Верный признак, капитан.

— И каков характер груза, по вашему мнению?

— Курс он держит на Канаду и, возможно, везет оружие, что запрещено.

— Вот и проверим, Фергюссон. Тревога! Идти на сближение! Определить принадлежность судна!

Беспокойно заверещали боцманские дудки, «Гермес» быстро нагонял неизвестное судно.

— Флаг французский! — закричало сразу несколько голосов.

— Поднять сигналы «лечь в дрейф», «судно к досмотру».

В ответ прогремел выстрел.

— Ну что же, мсье сдаваться не желают. К бою! По местам стоять! Брать на абордаж! — скомандовал капитан. — Поднять «Веселого Роджера», показать флаг неприятелю. Мичмана Раша на мостик.

— Мы что, пираты? — озадаченно спросил подбежавший Плещеев.

— Нет, Раш, для знающих людей череп с костями на черном фоне не так уж кровожаден, он только показывает, что нам нужен груз, а не корабль. Ну что, сударь, пора принимать боевое крещение, — весело крикнул капитан Плещееву. — Это француз, мы атакуем. Итак, мичман, у нас нет цели потопить неприятеля. Нужно взять приз, поэтому обездвижим судно и возьмем его на абордаж. Ваша задача — со своим взводом поддержать абордажную команду метким огнем и предотвратить контр-абордаж, что тоже бывает. Как будете действовать?

— Расположу стрелков за укрытиями. Самые меткие братья МакЛарены, а также Дуглас, Мюррей, Чисхолм и МакКол. Им по несколько заряженных ружей. МакБина, Бенкса, О’Нила и Джонса поставлю заряжающими, стрелки они так себе.

— Толково. Командуйте. Только поставьте людей за канатами и свернутыми койками. Ни в коем случае не рядом с деревянными частями. Ядра превращают древесину в щепу, это хуже любого осколка, — распорядился Крейг, отметив про себя, что мичман не только знает своих подопечных по именам, но и успел их неплохо изучить.

— Есть, капитан.

— Фергюссон! Где кок с его хозяйством? Черт его раздери! — гаркнул капитан.

Через секунду на верхней палубе появился корабельный повар с двумя ведрами. В одном был песок, а в другом теплый уксус, который парил с характерным запахом.

— Это зачем? — недоуменно спросил Плещеев, пробегая мимо ведер.

— Мальчишка, — буркнул видавший виды кок Бернс, — кровь скользкая, а кровь скоро будет.

Плещеева поразила тишина, которая вскоре воцарилась на фрегате, и только такелаж слегка поскрипывал на волне. Никто не бегал, не суетился. Каждый занял свое место, каждый знал, что ему делать. Хищник изготовился к прыжку.

«Гермес» шел почти перпендикулярно курсу неприятеля навстречу ему. Громыхнули первые выстрелы с француза. Англичанин не отвечал, его громада стремительно вырастала перед купцом.

— Погонные, пли! — наконец скомандовал капитан.

Книппели со страшным грохотом вылетели из жерл носовых орудий, разделились в воздухе на две части, скованные цепью. Один из этих чугунных бумерангов врезался в паруса грот-мачты, порвав их в клочья.

— Право на борт! — скомандовал капитан и с азартом выкрикнул: — Ну, кто сказал, что книппели малоэффективны? Стрелять надо уметь!

«Гермес» содрогнулся всем своим корпусом и, не снижая скорости, начал ворочать вправо.

— Раш, залп по общей команде.

— Есть, капитан!

Бой британского брига «Пеликан» с французским фрегатом «Медея». Худ. В. Эльмс и Дж. Фэйрберн. Литография, 1797 г.

Фрегат, совершая поворот и приводя француза на корму, на какое-то мгновение повернулся к тому всем бортом.

— Огонь левым бортом!

И снова книппели, вращаясь, ударили по парусам. Один цепной змеей обвился вокруг грот-мачты, бугели не выдержали, и мачта, кроша такелаж, начала валиться на палубу. Тем не менее французы дали ответный залп.

Послышались проклятья и стоны. Для кока появилась работа.

Когда дым рассеялся, стало ясно, что фрегат вышел из-под огня, но получил некоторые повреждения. Одно орудие сорвало прямым попаданием. Проехавшись по палубе неуправляемым катком, оно наделало разрушений и подмяло под себя канонира.

Купец тем временем беспомощно болтался на волнах с изодранными парусами.

— Приготовить орудия левого борта к залпу! Заряжать картечью! Повторить атаку с того же борта.

Пушки теперь били не по мачтам, а по орудийной палубе. Французы ответили, но вяло. Комендоры на англичанине были вышколены отменно.

— На абордаж! — громогласно закричала вся команда. Невесть откуда взявшиеся два полуголых индейца в боевой раскраске с перьями на головах бесстрашно повисли на вантах и грозно заулюлюкали на свой лад, размахивая при этом томагавками. Для команды неприятельского судна, которая ничего не могла поделать, это звучало жутковато устрашающе. Психологический прием достиг своей цели.

— Спускают флаг! Сдаются! Бросили трап! Ура! — разносилось со всех сторон.

— Что-то ребята быстро скисли. Может, уловка? — спросил Фергюссон.

— Они не идиоты. Хода нет, маневра нет. Прекрасно осознают, что мы их просто разнесем в щепы, да и скальпы им дороги. Краснокожие нагнали страху, — задорно ответил капитан. — Задробить стрельбу! Эй, на баке, каково название корабля противника?

— «Пеликан», — прокричал мичман Грант.

— «Пеликан»? — с удивлением произнес капитан и стал внимательно рассматривать французское судно.

— Лейтенант Скотт. Две шлюпки по правому борту на воду. Призовой команде в шлюпки. У орудий не спать, впередсмотрящим глядеть в оба, — раздавались четкие команды капитана. — Скотт, вы знаете, что делать, удачи!

Глава восьмая. Непростой француз

1765 год, октябрь, Тихий океан

Через десять минут британский стяг горделиво затрепетал над плененным кораблем. Одна из шлюпок вскоре отправилась обратно.

Вместе с лейтенантом прибыло двое французов. Они остались ждать у борта несколько в стороне. Скотт взбежал на шканцы.

— Капитан, команда разоружена и заперта в кубриках под караулом. Офицеры в кают-компании, тоже под караулом. Двое ранены. Капитан и неизвестный господин прибыли со мной.

— Что значит неизвестный?

— Он наотрез отказался назваться и заявил, что будет говорить только с капитаном.

— Характер груза?

— Зерно, фузеи и порох.

— Все, что нужно для ведения войны. Так вот почему они так быстро спустили флаг. Боялись подорваться. Что с рулевым управлением?

— Пока непонятно, штурвал завален мачтой и такелажем.

— Ладно, пойдем знакомиться, — довольно произнес Крейг.

Он, не спеша, подчеркивая важность момента, вместе с несколькими офицерами снизошел с мостика к угрюмо стоящим французам.

Один из них, судя по форме и выправке, являлся капитаном. Второй же, возрастом за сорок, слегка полноватый, среднего роста, моряком вовсе не выглядел, ни по виду, ни по платью, в руках он держал трость удивительной работы, а на пальце сверкал золотом массивный перстень с необычным рисунком в виде землемерного инструмента.

— Добрый день, господа, вы говорите по-английски? — слегка надменно, но доброжелательно начал англичанин.

— По понятным причинам я этот день добрым никак назвать не могу, — по-английски ответил обладатель перстня.

— Я капитан Крейг, приветствую вас на борту фрегата «Гермес», — не обращая внимания на раздражение в голосе француза, довольно учтиво продолжил англичанин. — С кем имею честь?

— Лейтенант де вэсьё^[21]де Ксавье, мсье де Жарден, — представились французы.

— Куда вы шли, мсье де Ксавье? — спросил Крейг у французского капитана.

— Я не стану отвечать на этот вопрос, — мрачно ответил тот.

— Ваше право. Тогда я спрошу о другом. Странно, что торговым судном, пусть и хорошо вооруженным, командует военный.

— В чем же вопрос? — поинтересовался Ксавье.

— Ваш груз — это коммерция или задание?

— И то, и другое, как и у вас, по всей видимости. Вы, кстати, тоже не гражданский шкипер.

— Вы правы, — рассмеялся Крейг.

— Что будет с нами и нашим судном? — серьезно спросил де Жарден.

— Мы обсудим это несколько позже. Много ли погибших, раненых?

— Не знаю точно, погиб артиллерийский офицер, его застрелили из ружья, подшкипер и штурман ранены, их придавило мачтой, но, кажется, несерьезно. Среди матросов тоже есть потери, — ответил Ксавье.

— Я направлю лекаря, плотников и матросов. Вашу команду накормят. Раненым окажем помощь, погибших похороним как подобает по-морскому и христианскому обычаю.

— Спасибо, капитан, — поблагодарил Ксавье.

Тут Крейг заметил, что француз крепко держится за эфес своей шпаги.

— Вот что, де Ксавье, мне не нужна ваша шпага, прошу считать себя просто гостями. Пройдемте ко мне в каюту.

— Нет, — властным тоном отрезал де Жарден, — де Ксавье останется здесь.

— Отчего же?

— Мне надо поговорить с вами.

Последняя фраза несколько озадачила офицеров, но виду никто не подал.

— Я бы хотел вернуться на корабль, — попросил де Ксавье.

— Что же, извольте, — дал разрешение Крейг, — только прошу вас не усугублять свое положение необдуманными действиями.

— Не стоило и говорить.

— Хорошо, мсье де Жарден, пройдемте.

— Боаз, — таинственно сказал француз, как только закрылась дверь в капитанскую каюту.

— Яхин, — не менее таинственно ответил Крейг.

— Вы заметили перстень на моей руке? — спросил де Жарден.

— Прежде всего, меня насторожило название вашего судна, а кольцо окончательно убедило.

— Да-да, для «знающих» эта птица священна, я, в свою очередь, заметил берцовые кости на черном флаге. Впрочем, убранство ваших апартаментов говорит само за себя. Не в каждой капитанской каюте можно увидеть «лучезарную дельту» на стене, и потом, эти недвусмысленные сдвоенные декоративные колонны. Ведь они не несут никакой реальной нагрузки, так, чистое украшательство для непосвященных.

В это время в дверь постучали, и на пороге появился кок в сопровождении капитанского кают-юнги.

— Я, знаете ли, после драки подобен стае голодных акул, наверное, от некоего напряжения. Так что прошу разделить со мной эту неурочную трапезу.

— Благодарю.

Бернс постарался на славу. Никакой солонины и прочих привычных «морских консервов». Гостя ожидали блюда из только что ощипанной курицы и недавно выловленной рыбы, а также довольно широкий выбор напитков.

— Что предпочитаете? — спросил Крейг на правах хозяина, показывая на разнообразные бутылки.

— Красное, пожалуй.

— Что же, я поддержу вас, хотя это не морской напиток и не британский, но иногда весьма кстати, как сейчас.

Кают-юнга разлил вино по бокалам и замер в ожидании дальнейших приказаний.

— Вы свободны, Брюс, дальше мы управимся сами, — сказал капитан, чем весьма удивил прислугу. Это было против привычек хозяина.

— Итак, мы выяснили нашу общую принадлежность к братству, но я пока не понял, кто вы, мсье де Жарден.

— Я хозяин судна.

— Но не моряк.

— Не моряк.

— Что же вас заставило отправиться в плавание?

— Извините, я не стану распространяться об этом, скажу только, что мне «открыты работы» в Америке, — ответил де Жарден.

— И они не направлены против Британии?

— Вы прекрасно знаете, что наши работы идут только во благо.

— Я понимаю, что этот день не самый удачный для вас, но я не мог действовать иначе, к тому же вы решили оказать сопротивление, — высказался Крейг.

— Это не я, мой капитан весьма воинственен. На мои уговоры не вступать в бой он ответил решительным отказом, заявив, что на борту он принимает решения.

— И он прав, таков закон моря.

— Да, но мы чуть было не взлетели на воздух. Проще расстаться с грузом.

— Который наверняка хорошо застрахован, — подхватил Крейг.

— Совершенно верно.

— Поднимем бокалы за братство.

Они чокнулись особым образом.

Некоторое время собеседники молча поглощали пищу, щедро сдабривая ее вином.

— И все-таки, куда вы везли свой плавучий арсенал? Вы же знали, что подобные перевозки категорически запрещены и крайне опасны.

— Груз предназначался французским колонистам. После британской победы эти люди попали в отчаянное положение. Индейцы в основном встали на вашу сторону, и теперь, на правах победителей, ведут себя совершенно безобразно.

— Но охотиться за французскими скальпами им более нет нужды. Теперь за это, извините, не платят.

— Да, конечно, теперь они просто грабят, а британские власти закрывают на это глаза.

— Ну, ну, де Жарден. Я доподлинно знаю, что французы не такие уж несчастные паиньки. Однако скажу вам следующее, теперь в Америке нет французов и нет англичан, нет шотландцев, ирландцев и евреев.

— Не совсем понимаю вас.

— Теперь есть американцы. Поднимается движение за независимость колонии, и шотландские ложи всячески поддерживают эту идею.

— Интересно услышать это из уст британского офицера, во Франции некоторые силы, как вы теперь понимаете, тоже это осознают, — живо откликнулся де Жарден. — Однако в вашем списке не прозвучали индейцы.

— Индейцы? Эти туземцы? Боюсь, их ждет незавидная участь. Они слишком независимы, чтобы жить в цивилизованном мире. Они будут плохими рабами, поскольку слишком горды и строптивы, а такие рабы никому не нужны. Думаю, вопрос индейцев может быть решен практически бескровно. Знаете ли вы, что они становятся зависимы от алкоголя буквально с первой бутылки?

— Нет, это новость для меня.

— Тем не менее это так, видимо, бог Дионис не посетил их в свое время.

— Однако они есть в составе вашей команды.

— Это все равно что назвать пугала работниками фермы, но оставим краснокожих и вернемся к сложившейся ситуации. Я принял решение. Мы частично конфискуем оружие и порох, после чего вы пойдете своим курсом. Надеюсь, ваш капитан справится с ремонтом.

— Конечно, но как вы объясните это своей команде?

— Сразу видно, что вы не моряк. Капитан не обязан ничего объяснять. Я только поздравлю их с победой и посулю отличные призовые, и они получат их.

— Раз вы не конфискуете «Пеликана», я готов откупорить свою кубышку. Это довольно приличная сумма.

— Что же, это будет кстати и еще надежнее заткнет рты.

— Но к вам могут возникнуть вопросы на берегу.

— О, я довольно вольная птица. К тому же, порох впрямую не является чисто военной принадлежностью, он нужен и охотникам, а зерно и вовсе не подлежит конфискации. К тому же, я собираюсь пойти в Глазго. Последствия недавнего шторма оказались куда серьезнее, чем мы думали. Надо поправить днище, такелаж и списать больных. Как я ни стараюсь, травмы, лихорадка, отравления и портовые шлюхи делают свое дело. И потом, в шотландском порту мне не будут задавать лишних вопросов.

— Так вы шотландец?

— Как и почти вся моя команда.

— Что ж, это многое объясняет.

На этом джентльмены закончили трапезу и расстались почти на дружеской ноте.

В дальнейшем корабли зашли в небольшую бухту для перегрузки, после чего, оставив француза ремонтироваться, «Гермес» взял новый курс, но вовсе не на Глазго.

Глава девятая. Красная треуголка

1765 год, октябрь, Атлантический океан

Лейтенант Скотт провел вечер в кают-компании, где офицеры выпивали и горячо обсуждали сегодняшнее дело. Когда он вернулся, то обнаружил в каюте мрачного Плещеева. На столике красовалась изрядно початая бутылка.

— Извините, Скотт, я взял ваш виски, отдам при первой возможности.

— Что ж, налейте и мне, а то пьете в одиночку, нехорошо. Что-то вы не веселы, Раш? А ведь днем держались отлично, — поинтересовался Скотт.

— Кажется, я убил человека, — подавленно ответил Плещеев и изрядно хлебнул виски.

— Вы уверены?

— Не совсем, конечно. Он был в такой ярко-красной треуголке, активно жестикулировал, явно командовал. Я выстрелил, но тут мы дали залп, и все затянуло дымом, я только заметил, что он как-то дернулся и треуголка слетела с его головы.

— Это ваше первое дело?

— Нет, я участвовал в баталиях, правда всего два раза, но никого не убил. Не пришлось. Только однажды ранил прусского барабанщика, совсем мальчишку. В пылу боя я проткнул барабан, он попытался атаковать меня, ну и нарвался. На его и на мое счастье, барабанщик сдался, — просто ответил мичман.

— Ну за дымом побоища вы могли не заметить, что попали в кого-нибудь.

— Может, и так.

— Ничего, привыкните. Я после первого абордажа неделю не просыхал, ходил, как чумной, мутило все время. А что касается того француза в красной треуголке, его только слегка задело, плечо перевязано, я сам видел.

— Правда? Слава богу. Надо выпить за его здоровье.

— Да бросьте, лучше за победу.

— Хорошо, за победу так за победу, сэр, — согласился захмелевший Плещеев.

— На нашем корабле поменьше употребляйте это обращение, и не дай бог так обратиться к Крейгу. Он ведь наверняка просил вас обращаться к нему именно «капитан», и никак иначе.

— Верно, но почему?

— Налейте.

Они выпили.

— Эта история ни для кого не секрет, поэтому спокойно расскажу ее. Наш капитан не дворянин, вернее, его род лишен дворянства. Не буду вас мучить долгим рассказом, почему это, когда и как произошло, скажу только, что такое случается редко, но предки Крейга некоторыми своими деяниями вызвали праведный гнев короля и получили по заслугам. Тем не менее папаша нашего капитана владеет целой флотилией торговых судов. Крейгу пришлось рано покинуть дом и поступить на морскую службу, на одного из этих купцов. Правда, говорят, богатый отец впоследствии помог отпрыску с офицерским патентом, каперской грамотой и даже кораблем. Так что обращение «сэр» ставит нашего капитана в неловкое и даже унизительное положение, поскольку все наши офицеры из аристократических семей, и вы тоже, как я понимаю, — поведал Скотт и почему-то погладил небольшой портрет молодой женщины, стоявший на столике.

— Да, я из дворян.

— Тем более. Говорят, наш капитан не лишен аристократических амбиций и хочет выслужить титул, хотя на самом деле это практически невозможно. Однако Крейг тешит себя призрачной надеждой, поэтому мы, наверное, самые активные каперы на морских путях в Америку. Мне, честно говоря, надоело постоянно болтаться в море и лезть все время на рожон. Участь канонира О’Лири меня вовсе не прельщает. Давайте выпьем.

— Ах вот оно что, — задумчиво произнес Плещеев. — Однако при такой активности вы тоже можете дослужиться до хороших чинов.

— Будучи в тени Крейга? Не смешите. Я который год хожу в лейтенантах, все ночные вахты мои, а я ведь мог бы управляться с кораблем не хуже капитана. Он, видите ли, все воспитывает меня. Один раз чуть не списал, а нынче я на испытательном сроке, — запальчиво и с обидой говорил подвыпивший Скотт.

— За что?

— Что за что?

— За что чуть не списал?

— Ну, я немножко загулял на берегу. Еле успел к выходу. Так он мне до сих пор поминает, что офицеру нельзя являться на корабль в последнюю минуту, да еще в таком виде. О каком, мол, авторитете среди нижних чинов можно говорить, и так далее и тому подобное.

— Тогда почему вы сами не спишетесь?

— Куда, Раш?

— Можно перевестись на другое судно.

— Э нет, долго задерживаться на флоте, во всяком случае, на корабельной службе, я не желаю, а послужить на судне с отличной репутацией крайне важно для моего будущего. У нас ценят людей, прошедших морскую службу. Обратите внимание на портреты моих родителей на этой стене. Я отпрыск союза двух знатных и влиятельных кланов, а значит, политическая карьера мне обеспечена. Это отец настоял, чтобы я походил по морям, дабы выветрить дурь из моей головы, как он выразился.

— Ну и как, выветривается?

— О да, особенно с таким воспитателем, как Крейг. Ладно, хватит об этом.

— Хватит так хватит. А что это за раскрашенные дикари наводили страх на французов? — сменил тему Плещеев.

— Индейцы. Бездельники, капитан держит их в качестве устрашающего пугала. Как видите, иногда действует.

— Я их раньше не видел.

— Они плохо переносят качку, да и вахт не несут. Выпрыгивают, как чертики из табакерки, а потом опять в свою каюту, на свидание с «огненной водой». Это они так ром называют.

— Почему вы говорите, что Крейг никогда не получит дворянство?

— Такова воля короля, — зевая, произнес Скотт. — Знаете, Раш, что-то я перебрал. Мне, пожалуй, надо прилечь. Да вы о том французе не беспокойтесь, наш «косторез» Гибсон быстро его «залатает».

Скотт слукавил. Треуголка слетела с головы француза, потому что пуля угодила ему прямо в глаз. Сказалась гвардейская выучка. Плещеев еще двенадцатилетним юношей выигрывал в полку пари на меткость.

Через двое суток, ночью, «Гермес» встал на якорь в трех кабельтовых от берега, примерно десятью милями южнее Бостона. С фрегата факелом дали условный сигнал, и вскоре к «Гермесу» подошло несколько разномастных лодок и суденышек, быстро загрузившись, они тихо растворились в темноте, а «Гермес» отправился к берегам Шотландии.

Глава десятая. Тройной агент

1766 год, октябрь, Чатем

Лубянов ощущал себя в Лондоне весьма недурственно. Даже пресловутый местный климат не особенно досаждал ему, поскольку во многом походил на петербуржский, но только гораздо мягче. Подопечных частью расписали на корабли, частью, по разным причинам, отправили восвояси, так что на верфи осталось всего пятеро учеников, и держать их под контролем не составляло особого труда. К тому же Лубянову удалось познакомиться с одной актрисой, и личная жизнь быстро наладилась. Франческа плохо говорила по-английски, почти как и сам Лубянов, хотя в последнее время он достиг некоторого прогресса, так что кое-как они изъяснялись, а после почти ежевечерних возлияний вообще прекрасно понимали друг друга. Итальянка отличалась веселым нравом и с удовольствием прикладывалась к бокальчику шампанского, такого же легкого и игривого, как она сама. Все шло хорошо, вот только денег катастрофически не хватало. Сольмс скаредничал, а на государево довольствие особо шиковать не приходилось. Ко всему и милая Франческа стала давать понять, что одной любовью сыт не будешь, и новое колечко давно просится на один или даже на два ее тонких пальчика. Конечно, можно было бросить эту итальянку и обходиться недорогими шлюхами, но эта нежная шейка, чуть смуглая кожа с невероятным отливом, острые соски на небольшой упруго стоящей груди не шли ни в какое сравнение с обвислыми прелестями местных рыжих девиц, с их узкими, словно приплюснутыми с боков, носатыми рожами. Тем временем финансовая ситуация становилась все более безнадежной. Лубянов уже давно залез в те деньги, что предназначались для жалованья его подопечным, а это уже походило на казнокрадство и явственно пахло острогом.

Вид королевских верфей в Чатеме (1790-е гг.). Худ. Р. Патон

В этот раз на вербовку Стефенс пошел сам. Слишком жирным казался этот кролик, чтобы отдавать дело на откуп какому-нибудь агенту. Аргументов у Стефенса накопилось предостаточно, клиент, что называется, успел хорошенько наследить, да и попивал изрядно. Стефенс легко разыскал Лубянова за кружкой портера в пабе «Корона и якорь», что расположился рядом с Чатемскими верфями.

— Добрый вечер, как поживаете, мистер Лубянов? — учтиво завязал разговор Стефенс.

— Мы знакомы? — буркнул Лубянов.

— Нет, но я хотел бы познакомиться, меня зовут Стефенс. Давайте я закажу нам по стаканчику.

— Извольте.

— Так и что вам угодно, мистер Стефенс? — слегка отхлебнув, спросил Лубянов.

— Я знаю, что по службе в Петербурге у вас есть начальник, мистер Чернышев.

— Ну да, есть, и что с того?

— Еще я знаю, что у вас есть второй начальник в том же Петербурге, и неизвестно кто из них для вас важнее, — понизив голос, произнес Стефенс.

— Это вы о ком?

— Мне назвать имя?

Последовала некая пауза, после которой Стефенс продолжил.

— Так вот, оба ваши руководителя не очень щедры, скряги, попросту говоря. Они как будто не понимают, что вы живете в Лондоне, а не в каком-то захолустье, не правда ли?

— Откуда вы знаете?

— Я читал ваши депеши. О, не волнуйтесь, они отправились дальше по назначению.

— Кто вы, черт побери, такой и что хотите от меня?

— Я представляю интересы секретной британской морской службы и хочу стать вашим третьим шефом, но уже здесь, в Лондоне. Какая вам разница: работать на две или на три стороны одновременно? В отличие от других мы не жадничаем, и ваши отношения с синьорой Монти расцветут с новой силой. Чтобы у вас не возникало иллюзий и терзаний, скажу сразу, в случае вашего отказа в Петербурге незамедлительно станет известно о ваших сношениях с прусским послом и некоторых финансовых шалостях. Мы перехватили письмо одного из ваших подопечных по фамилии Квашнин. Он, в частности, жалуется на крайне скудное жалованье, которое к тому же выдается нерегулярно. Боюсь, все это грозит виселицей, правда, я слышал, что императрица Екатерина никого не казнит, но удар кинжалом в подворотне или камера в крепости вряд ли многим лучше петли.

— Где это письмо? — хрипло спросил Лубянов.

— Вот оно, можете почитать, — Стефенс выложил документ на стол.

Лубянов буквально впился взглядом в текст.

— Убедились? Вы уже, собственно, обязаны нам спасением своей шеи. Так что ответ надобно дать прямо сейчас, согласитесь, ваше нынешнее положение не предполагает долгих раздумий.

— Хорошо, — сдавленно произнес Лубянов, одним махом допил джин и красноречиво посмотрел на собеседника.

Стефенс небрежно бросил на стол увесистый кошелек.

— На первых порах вы будете просто продолжать исполнять ту роль, которая вам и поручена графом Чернышевым, то есть контролировать своих подопечных, но только не валять дурака, а делать это с прилежанием, достойным сего кошелька, и с той целью, чтобы выявить среди учеников возможных агентов. Кроме того, нам нужна подробная справка на каждого из них. Мы должны знать сильные, слабые стороны, пристрастия, пороки и так далее. Зря вас содержать никто не будет. Отчет будете передавать еженедельно через связного. Посмотрите направо, видите человека за стойкой? Вот, он слегка кивнул нам. Это хозяин заведения, зовут его Палмер, он работает на нас, передавать отчет будете ему. Если случится что-то экстраординарное, подойдете к нему и только к нему, закажете пинту и скажете: «Добрый стаут хорош в любую погоду». Мы найдем вас незамедлительно.

— А если этот Палмер куда-нибудь исчезнет?

— Это вряд ли, старина Палмер вечно будет возвышаться над своей стойкой, как Тауэр над Лондоном. Если все же, не дай бог, с ним что-то случится, я узнаю об этом первым и дам вам новую связь. На этом закончим, два разумных профессионала всегда могут договориться, не правда ли? Первый отчет жду через неделю, и учтите, мы контролируем каждый ваш шаг, прощайте, да, и спрячьте кошелек, а то местная публика живо оставит вас без аванса.

Лубянов схватил туго набитый мешочек и какое-то время сидел в некотором оцепенении, наконец, он как бы очнулся, потянул за шнурок и аккуратно заглянул внутрь, содержимое кошелька тускло блеснуло серебром. «Какие агенты из этих балбесов, дурачок какой-то этот Стефенс. Но коли платит, будут ему агенты. Вот, например, Квашнин, сволочь, жаловаться вздумал, доносы строчить. Он же наипервейший шпион и есть», — подумал Лубянов, не подозревая, насколько оказался близок к истине. Он подозрительно огляделся и покинул заведение.

Глава одиннадцатая. Домой

1765 год, декабрь, Глазго

По прибытии в Глазго Крейг вызвал Плещеева к себе.

— Мичман, — без особых предисловий начал капитан, — вас отзывают, вот приказ, ваш я, конечно, не вскрывал, а мой гласит, что я должен вас не задерживать и оказать всяческое содействие в отъезде. Судя по всему, это инициатива вашего начальства, а не моего. Несколько неожиданно и странно. Может быть, текст вашего приказа внесет некую ясность? Разумеется, если в нем не заключены страшные государственные тайны и вы сочтете возможным огласить его.

Плещеев вскрыл пакет, пробежал текст глазами.

— Ничего секретного в приказе нет. Мне велено явиться в Санкт-Петербург в Морской кадетский корпус в распоряжение директора адмирала Голенищева-Кутузова. Совершенно не понимаю зачем.

— Да уж, ясности это не добавило, однако добавило мне головной боли. Мне опять надо искать офицера, а это вдвойне непросто, команда приняла вас, примет ли нового. Видеть Доусона я более не желаю. Да и я уже привык к вам, — скорее по-отечески произнес он после некоторой паузы. — От вас наверняка потребуют отчета, за характеристики с моей стороны не волнуйтесь. Тут еще прибыла некая сумма от вашего ведомства, я добавлю к ней вашу долю призовых, думаю, до России вы доберетесь с комфортом.

— Спасибо, капитан.

— Соскучились по дому?

— Хотелось бы своих повидать, — произнес Плещеев, и лицо его как-то по-детски расплылось в тоскливой улыбке.

— Буду ждать вас, мичман, не просто ждать, а пошлю соответствующий рапорт в Адмиралтейство.

— Как прикажут, капитан. А коли господь даст, явлюсь всенепременно.

— Вот еще что, так, на всякий случай, если получите приказ продолжить службу на моем корабле, то извольте подобрать себе кают-юнгу, вернее, вам со Скоттом, поскольку Джонса я списал по состоянию здоровья, слабоват он для морской службы оказался. Сами мы их не набираем, потому как по малолетству в тех местах, где толкаются наши рекрутеры, они не бывают.

— Мичман Раш, приказываю вам отбыть согласно назначению, — уже в официальном тоне закончил Крейг.

— Есть, капитан, — отчеканил Плещеев, отдал честь и удалился.

Примечания

5

Тимберовка — капитальный ремонт надводной и подводной частей деревянного судна.

6

Плашкоут — несамоходное судно для перевозки грузов на верхней палубе.

7

Марс — площадка на топе мачты.

8

Тринити-хаус (Trinityhouse) — британская лоцманская корпорация.

9

Оrdinaryseaman — моряк с опытом от 1 до 3 лет.

10

Аbleseaman — моряк с опытом плавания от 3 лет.

11

Тиммерман (timmerman) — судовой плотник.

12

Пудреная обезьянка (powderboy) — юнга, доставляющий картузы с порохом (пудрой) к орудию во время боя.

13

Лендсман (landsman) — сухопутный человек, только поступивший на морскую службу.

14

Прибор для определения скорости судна.

15

Прибор для определения географической широты и долготы.

16

Обсервация — определение местоположения судна.

17

Кокпит — на парусных военных кораблях так называлась кормовая часть самой нижней палубы, где обычно помещались гардемарины.

18

Принайтовать — закрепить канатом.

19

Шканцы — помост или палуба в кормовой части парусного судна, где находились вахтенные офицеры и устанавливались компасы. Шканцы считались на корабле почетным местом; там зачитывались перед строем законы, манифесты, приказы, приговоры.

20

Грота-рей — нижний рей на грот-мачте.

21

Лейтенант де вэсьё — воинское звание на французском флоте, аналог звания полковника или капитана 1-го ранга.