Юношество, зрелость и прочее

Вадим Федоров, 2023

Сборник рассказов, написанных в разное время и о разных временах. Почти всё, о чём написано в этой книге, произошло с автором лично. Кое-что он приукрасил и додумал, но как же без этого )

Перестройка

Донор

Сдать кровь я согласился из-за двух дней отгулов. Шёл 1988 год. Я только что отслужил в армии и трудился в Управлении механизированных работ электриком.

Уговорил меня мой коллега, Витька.

— Пошли, а то мне одному скучно, — сказал он, — а кроме отгулов ещё и денег немного дадут. Не государственная премия, но всё-таки…

— Да я не сдавал никогда эту кровь, — попробовал отказаться я, — не умею я. И вообще, я больницы не люблю. Особенно зубных техников.

— Да чё там сдавать-то? — не отставал Витька. — Выкачают из тебя пол-литра крови и всё. Делов на десять минут. Это всё равно что анализы сдать. Анализы сдавал когда-нибудь?

— Сдавал, — ответил я.

— Ну вот, — почему-то обрадовался Витька, — это то же самое. Ты, главное, приходи пораньше, чтобы в очереди не стоять.

Я подумал, подумал да и согласился. Два дня отгулов — это очень даже неплохо. Лето на дворе.

На следующий день к семи утра вместо работы я пришёл к нашей местной поликлинике, у входа в которую стояла внушительная очередь. Витьку я нашёл в середине этой самой очереди.

— А чего это народу так много? — удивился я. — Ты же говорил, что быстро кровь сдают.

— Да дармоеды, — отозвался Витька, — никто работать не хочет. Всем отгулы подавай!

— Сам ты дармоед, — сказал стоящий рядом парень и протянул мне руку. — Борис, двоюродный брат этого балабола. Можно просто Боря.

— Это ещё неизвестно, кто из нас балабол, — парировал Витька.

Между ними завязалась словесная перепалка, благодаря которой время в очереди побежало быстрее. А стоять в ней нам пришлось почти полтора часа.

— Жрать охота, — прервал я словесную дуэль двух родственников, когда мы оказались около заветной двери в кабинет, где и происходил забор крови.

— А ты что, не завтракал, что ли? — удивился Боря.

— Нет, — ответил я, — Витька сказал, что как будто анализы сдаёшь. А анализы всегда натощак сдают.

— Нашёл кого слушать! — рассмеялся Боря. — Это не анализы. Тут, наоборот, надо было плотно покушать, но не жирное.

— Я про натощак ничего не говорил, — сказал Витька, — не надо на меня наговаривать. Давай, Вадик, иди первый. И потом нас подожди. После забора крови всегда надо перекусить и пить много жидкости. Вино рекомендуют красное.

— Если что, попроси водички попить, — подсказал Боря.

— А что «если что»? — насторожился я.

Но ответить мне никто не успел.

— Следующий! — гаркнул кто-то, и дверь в кабинет растворилась.

За дверью был маленький коридорчик со стульями и ещё несколькими дверьми. За одной из них у меня померили давление. За другой — я заполнил анкету. За третьей — у меня взяли кровь из пальца, чтобы определить её группу. Прижимая ватку к уколотому безымянному пальцу, я вошёл в четвёртую дверь.

Два длинных канцелярских стола, четыре стула, две кушетки и скамейка. За столами сидели мужики и, сжимая резиновые мячики, сдавали кровь. Весь этот процесс сдачи контролировали две молодые и симпатичные медсестры: одна чёрненькая низенькая, другая повыше неё с выбеленными до прозрачности волосами.

— Садитесь на свободный стул, — сказала одна из них и вручила мне резиновый мячик, — поработайте рукой.

Я начал сжимать рукой мячик, а девушка между тем перетянула мне руку какой-то резинкой и ткнула в локтевой сгиб иглой. Я ойкнул.

— Ой, какие мы нежные! — пробормотала медсестра и ловко прилепила к моей руке тонкую прозрачную трубочку, по которой через несколько мгновений побежала кровь. Моя кровь.

Я огляделся. Напротив меня сидел довольно пожилой человек и сосредоточенно сжимал свой мячик. На лбу у него блестел пот. За соседним столом сдавали кровь двое мужчин в синих спецовках. Возрастом они были чуть постарше меня. Они попытались пошутить с медсёстрами, но получили от ворот поворот.

— Или вы кровь сдаёте молча, — на вопрос, как её зовут, ответила чёрненькая, — или идёте на работу. Ещё вопросы есть?

— Вопросов нет, — одновременно ответили обе спецовки и синхронно начали сжимать свои мячики. Молча.

Зато медсёстры продолжили свой разговор, судя по всему, прерванный моим приходом.

— Мало того, что народу сегодня немерено, так ещё и Яна Геннадиевна как с цепи сорвалась, — записывая что-то в толстую тетрадь, сказала беленькая, — утром на меня наорала. Ты, говорит, на танцы собралась или на работу?

— А ты чего? — заинтересовалась чёрненькая, наливая чай себе и беленькой. — Ты на неё не обращай внимания. У бабы климакс, вот она и орёт на всех подряд.

— Вот пусть на себя и орёт, — отложив тетрадь в сторону и придвинув к себе стакан с чаем, ответила беленькая. — Мы вообще не в штате. У нас практика. А свалили всё на нас: и перевязки, и уколы. Теперь вот доноров этих, в спецовках.

И тут меня затошнило. Не то чтобы затошнило, а стало как-то нехорошо.

— А можно водички попить? — попросил я.

— Чего? — спросила чёрненькая и повернулась ко мне.

Мячик вдруг выпал у меня из руки и весело поскакал по полу. Всё вокруг закружилось, и я потерял сознание.

Я оказался в огромном зале ожидания со стеклянной крышей. В нём длинными рядами стояли кресла, как на Курском вокзале, а за стеклянной крышей светили две луны, радуга, и сновали туда-сюда космические корабли.

— К шестой платформе прибывает звездолёт до Кейптауна, — надрывался металлический голос из репродуктора.

— К какой платформе? — спросил меня кто-то.

Я повернул голову и увидел сидящую рядом со мной бабку в телогрейке. У ног её стояла плетёная корзинка с яблоками и старый потёртый фанерный чемодан.

— К шестой, — ответил я, — к шестой платформе.

Бабка вскочила, схватила свою кладь и, роняя яблоки, побежала между рядами кресел.

Я открыл глаза и обалдел: лежал я на скамейке всё в той же комнате, и надо мной склонились сестрички, беленькая и чёрненькая. Халаты, в соответствии с законом притяжения, у них отвисли, и перед моими глазами предстало то, что, собственно, эти халаты должны были закрывать.

У чёрненькой тяжёлую налитую грудь стягивал красный бюстгальтер с рюшечками. А вот беленькая была без белья. И у меня перед глазами покачивались два холмика с коричневыми сосками, буквально в двадцати сантиметрах от моего носа. На мгновенье мне показалось, что я умер и попал в рай.

— Живой, — выдохнула чёрненькая.

— Живой, — повторила беленькая и добавила, — я уже хотела ему искусственное дыхание делать.

И тут я совершил ошибку, о которой жалел впоследствии всю свою жизнь: вместо того, чтобы опять впасть в беспамятство, я попытался встать.

— Мне лучше, — прохрипел я.

— Лежите, лежите, — хором запричитали девушки и прижали меня своими руками к скамейке, — Вам нельзя вставать.

И их груди в разрезах халатов качнулись ко мне.

— В сторону! — раздался зычный голос.

Девушки исчезли. Вместо них надо мной наклонилось знакомое лицо бабки из беспамятства. Правда, вместо телогрейки на неё был надет белый халат, и лицо было помоложе.

— Яна Геннадиевна, — доложила чёрненькая, — мы не виноваты. Пациент при сдаче крови потерял сознание. Мы сразу же остановили процесс и привели пациента в чувство.

— Ноги ему поднимите! — скомандовала Яна Геннадиевна. — И глюкозу в стаканчике разведите.

Мои ноги положили на спинку стула. Затем дали попить сладенькой водички.

— Есть, кто до дому сможет проводить? — строго спросила Яна Геннадиевна.

— Есть, — ответил я, — Виктор и Борис. А мне теперь отгулы не положены? Я же не сдал нужное количество крови.

— Будут тебе отгулы, не переживай, — усмехнулась Яна Геннадиевна, — только ты в следующий раз завтракай поплотнее и жидкости побольше пей. Вроде парень крепкий, а обмяк, как девица на первом свидании.

— Я забыл позавтракать, — промямлил я.

— А голову ты свою дома не забыл? — спросила Яна Геннадиевна и отправилась искать Витьку.

Найдя моего коллегу, она сдала меня ему с рук на руки.

— Забирайте Вашего товарища, — сказала она Витьке, — и в следующий раз кормите его перед забором крови.

— Хорошо, — ответил Витька и вывел меня на улицу.

Там нас дожидался Борька. Мы перешли дорогу и вошли в кафе с поэтическим названием «Пегас». Кафе, несмотря на ранний час, было забито под завязку. Мы дождались, когда освободится маленький столик в самом углу, и устало плюхнулись на стулья. Рядом с нашим столиком сразу же возникла официантка: худая, как щепка, женщина неопределённого возраста.

— Заказывайте, — сказала она, — только быстрее.

— Три салата, — сразу же откликнулся Витька. — Оливье есть?

— Есть, — кивнула официантка. — Три порции оливье. Что пить будете?

— Вино будем красное, — ответил Витька.

— Бутылку плодово-ягодного? — спросила официантка. — Или три по двести?

— Да Вы что?! — возмутился молчавший до этого Борька. — Мы же доноры. Нам что поприличнее.

— Поприличнее — Кагор, — сказала официантка и улыбнулась Борису. — А доноры тут все. Как кровь сдавать, так мы на час раньше открываемся.

— И три порции Кагора, — согласился Борька. — Спасибо Вам большое!

Официантка кивнула и скрылась между столиками.

— Да уж, — протянул Витька, — попал ты, Вадик. Не дай бог, если кто из наших узнает про твой сегодняшний конфуз. Засмеют же!

— Это ты виноват, — огрызнулся я, — спутал меня, со своими анализами.

— Спутал он, а засмеют тебя, — философски заметил Борька.

Подошла официантка, расставила перед нами три тарелки с салатом и три гранёных стакана с вином. Мы чокнулись и сделали по глотку.

— Зато на медсестёр посмотрел, — сказал я и принялся уминать салат.

— Девки как девки, — пожал плечами Борька. — Молодые и симпатичные — это да.

— Беленькая без лифчика, — сказал я и сделал второй глоток вина.

В голове приятно зашумело. Кагор был вкусным и немного сладковатым.

— В смысле «без лифчика»? — заинтересовался Витька. — Ты откуда знаешь?

— Оттуда, — ответил я и рассказал всё, начиная от того момента, когда вошёл в пункт переливания крови, и до момента появления Яны Геннадиевны.

Витька и Борька перестали есть. Они сидели и смотрели на меня, жующего оливье.

— Искусственное дыхание? — наконец-то подал голос Витька. — И ты отказался?

— Я не отказался, — сказал я, — я просто опешил от её сисек. И не сразу среагировал.

— Ты идиот, — простонал Витька. — То ты не завтракаешь, то от искусственного дыхания с молодой девкой отказываешься. Ты идиот!

— Идиот, — подтвердил Борька, — самый настоящий. Там такие девчонки! А под халатиком ничего… Трусов на ней тоже не было?

— Трусы я через этот разрез не разглядел, — не стал врать я, — может, и не было. Я не знаю. Но сиськи у неё просто супер!

— Идиот, — опять простонал Витька и махом выпил своё вино.

В это время к нашему столику вихляющей походкой подошёл Лёша Корзун. Лёша был вредным и склочным мужичком ростом в полтора метра.

— Ну что, пацаны? — спросил он. — Я слышал, кто-то из вас в обморок от вида крови грохнулся. Кто тут у нас такой нежненький?

И засмеялся. Противно так засмеялся.

— Вадим это был, — показал на меня пальцем Борька. — Только он не грохнулся, а симулировал потерю сознания.

— Чего? — не понял Лёша. — Чего он делал?

— Си-му-ли-ро-вал, — по слогам повторил Борька. — У вас в Кишинёве что, этим словам не обучали?

— Да при чём тут мой Кишинёв? — ответил Лёша. — Ты мне объясни, зачем приходить сдавать кровь и симулировать обморок?

— Надо было, — ответил я таинственно и принялся доедать остатки салата.

— А всё-таки? — не отставал Корзун.

— Ты видел, кто у нас сегодня кровь брал? — Борька поманил пальцем Лёшку к себе. Тот подошёл вплотную к нашему столику.

— Видел, — ответил Лёша, — карга старая и две молодые кобылки.

— Ну вот, Вадик и симулировал обморок, чтобы посмотреть, что у этих кобылок под халатиком, — снисходительно усмехнувшись, сказал Борька. — Вадик, да расскажи ты ему! Что человек мучается?

Я рассказал.

— Обалдеть! — восхитился Корзун и убежал к своему столику.

Мы допили вино и разошлись по домам.

— Спасибо, — сказал я двум родственникам на прощанье, — действительно, засмеяли бы. А тут прям герой-любовник!

— Пожалуйста, — ответил Витька. — Ты, главное, про звездолёты не рассказывай. Пусть думают, что ты специально сознание потерял.

Я пообещал молчать про звездолёты.

После этого я честно отгулял два положенных дня и два следовавших за ними выходных. На работу я вышел в понедельник. Но поработать у меня не получилось. Стоило мне появиться в каком-нибудь цехе, как меня сразу же окружала группа до этого мирно работающих мужчин.

— Расскажи, — просили они, — расскажи, как ты кровь сдавал.

И я рассказывал: одним, другим, третьим. Правда, к концу рабочего дня грудь у беленькой со второго размера увеличилась до шестого, и бюстгальтер у чёрненькой из красного превратился в пурпурный. Но это уже никого не смущало. Все жаждали подробностей и восхищались моей смекалкой. Ко мне прицепилась кличка Симулянт.

Через два с половиной месяца случился очередной день донора. Как потом подсчитали в нашей бухгалтерии, выразили готовность сдать кровь 76 процентов работающих в Управлении механизированных работ.

В местной поликлинике был аншлаг. Не было только отработавших практику двух медсестёр, виновниц этого самого аншлага. Зато была озверевшая от наплыва доноров Яна Геннадиевна и дюжина медработниц преклонного возраста. Поэтому в обморок никто не падал и в разрезы халатов не заглядывал.

А я после того случая стал донором: раз в год или два прихожу в близлежащую больницу или поликлинику и сдаю кровь. Она у меня, как выяснилось, довольно редкая. Третья группа, резус-фактор отрицательный.

Дрожжи

Личность Михаила Сергеевича Горбачёва у меня всегда ассоциируется с алкоголем. Точнее, с его дефицитом. Да. В его время был дефицит всего: талоны на мыло, на сигареты, на стиральный порошок. Но первыми с прилавка стали исчезать спиртные напитки.

А тут ещё одна напасть. К началу перестройки мне исполнилось 18 лет, и я мог уже по закону покупать алкоголь в магазине. Но воспользоваться своим конституционным правом мне удалось только один раз, после чего закон поменяли, установив новый возрастной ценз — 21 год.

Обалдев от такой несправедливости, я ушёл в армию. А там было не до алкоголя: личный состав, наряды и караулы.

После армии было тоже как-то не до пьянок: работа, рождение дочери, бессонные ночи, обустройство семейного гнезда в коммунальной квартире.

Поработав некоторое время на госпредприятии, я вместе с тремя такими же авантюристами, как и я, создал торгово-закупочный кооператив с гордым названием «Юнона». (Рок-опера Рыбникова тогда была на вершине своей славы).

Деятельность нашего кооператива была простой. На Украине или в Молдавии мы покупали овощи и фрукты и везли их в Московскую область, где ошалевшие от пустых прилавков жители раскупали наш товар с бешеной скоростью.

Всё первое лето существования нашего кооператива мы возили из южных республик в Подмосковье помидоры, перец, виноград, огурцы. До самой зимы. А зимой при делёжке полученных за сезон денег кооператив распался. Такое бывает.

Распался и распался.

Я на следующий год продолжил свою торгово-закупочную деятельность. Прибыль это приносило хорошую. Но были два «но». Первое — это инфляция. Заработанные потом и кровью деньги обесценивались быстрее, чем я их получал на руки. И второе — сезонность. Фрукты и овощи из южных республик можно было возить примерно только с июня по октябрь. Всё. Поэтому надо было придумать, чем заниматься в остальное время года.

И я придумал. Точнее, как это обычно бывает, всё решил Его Величество Случай.

Нежданно-негаданно я попал в колхоз, у председателя которого был родственник — Михаил Спиридонович, главный инженер дрожжевого завода, стоящего в соседнем районе. И когда мы грузили помидоры в ЗИЛ-130, этот родственник случайно оказался рядом — не сиделось ему дома. Разговорились, то да сё.

— А продайте мне дрожжи, — предложил я, — по коммерческой цене. По пять рублей за пачку. Я много возьму. Целый грузовик.

— Нельзя, — ответил Михаил Спиридонович, — у нас фиксированная цена. Полтора рубля за пачку.

— Уговорили, — улыбнулся я, — давайте по полтора.

— Вы не поняли, — в ответ улыбнулся главный инженер, — мы посторонним людям вообще не продаём дрожжи ни по какой цене. Только по магазинам и в кондитерские.

— Даже за взятку? — удивился я.

— Даже за взятку, — подтвердил собеседник.

— Не хотите продавать — давайте поменяемся, — после некоторого раздумья предложил я.

— А что у вас есть? — заинтересовался Михаил Спиридонович.

— Автозапчасти, пылесосы, электромясорубки, — начал перечислять я, вспоминая, что у нас производят в Серпуховском районе Подмосковья.

— Во! — остановил меня Михаил Спиридонович. — Электромясорубки — самое то. Классная штука! И пылесосы тоже. Я думаю, что договоримся.

И мы на следующий день договорились: уже на самом заводе и с участием директора.

— Везите ваши чудо-машины, — сказал мне директор, пожимая руку. — У нас на заводе в основном женщины работают. Они будут рады.

Окрылённый этими словами, я помчался на Серпуховский машиностроительный завод.

— Мне бы пылесосов штук двести, — сказал я в отделе сбыта, — и столько же мясорубок. Или мясорубок даже двести пятьдесят.

— А вы кто? — спросили меня.

— Я гражданин, — ответил я, — и ещё я председатель кооператива «Юнона». Наш кооператив хочет у вас купить пылесосы и мясорубки.

— Это вам в кабинет напротив, — рассмеялись мне в лицо. — Ишь, какой шустрый! Мы только по государственным магазинам продаём.

Я подошёл к двери напротив. На ней было написано: «Коммерческий отдел». Да. В то время сбыт и коммерция были двумя совершенно разными видами деятельности.

— Без проблем, — ответили мне в коммерческом отделе, — по десять штук каждого наименования можете хоть сегодня забрать.

— Мне по двести штук надо, — скромно сказал я, — десять меня не устроят.

— По двести штук? — удивились в коммерческом отделе. — Зачем вам столько?

— Пылесосить и резать мясо, — ответил я.

— Это надо в отделе сбыта спросить, — посовещавшись, ответил мне коммерческий отдел. — У нас столько нет.

И мы все перешли в отдел сбыта.

— А платить чем будете? — спросили в свою очередь там.

— Деньгами, — гордо ответил я и потряс полиэтиленовым пакетом, в котором лежали деньги.

— Ребята, — попросил коммерческий отдел, — давайте отгрузим парню, что ему надо, и зарплату выдадим работникам. А то ваши госмагазины вместо денег только обещаниями всех кормят.

И отдел сбыта дал добро.

Мы вернулись в коммерческий отдел, где мне быстренько посчитали, сколько я должен заводу за две сотни пылесосов и двести пятьдесят электрических мясорубок. Сумма меня впечатлила.

— А что так дорого? — спросил я. — Пылесос двести рублей стоит. А у вас вот в графе «Итого» восемьдесят тысяч указано.

— Мы же коммерческий отдел, — объяснили мне, — у нас коэффициент на закупаемый товар — два. Будь вы госпредприятие, мы бы вам по две сотни продали, да ещё бы торговую скидку в пятнадцать процентов сделали. А гражданам и кооперативщикам — двойную цену. Вы же спекулянты.

— М-да, — задумался я, — неизвестно, кто тут больше спекулянт. А может, хотя бы на коэффициент дадите эту вашу торговую скидку?

— Нет, — ответили мне, — не дадим. Вы будете брать или как?

— Буду, — ответил я и заглянул в свой пакет, — но мне по сто пятьдесят штук каждого из наименований. У меня денег не так и много. На всё не хватит.

Когда я рассказал о похождениях по отделам на машиностроительном заводе своему торговому партнёру Женьке, он меня не понял.

Конец ознакомительного фрагмента.