Репетитор. Небольшая услуга

Вадим Россик, 2009

Остросюжетный политический детектив. Бывшего офицера Службы внешней разведки Сергея Баринова заставляют принять участие в операции по устранению одного из кандидатов в президенты. Постепенно Баринов понимает, что за этой операцией скрывается другая. Чтобы выжить самому и сорвать планы противников, он решает провести свою комбинацию…

Часть первая

«Знающий не говорит, говорящий не знает».

Лао-цзы — китайский философ (VI—V вв. до н. э.)

1

В трамвае, как всегда в час пик, народу было битком. Мне удалось, изменив своим правилам, втиснуться в последнюю дверь старого вагона. Обычно я стараюсь садиться в общественном транспорте ближе к кабине водителя, так как на задней площадке ездят все человеческие отбросы нашего общества — начиная с обычных алкоголиков и кончая бомжами. Как правило, там сильнее воняет мочой, и с лёгкостью начинаются конфликты по любому поводу. А я конфликтов не люблю и тщательно их избегаю.

Однако на этот раз мне не повезло. Пропихиваясь подальше от двери, я нечаянно задел портфелем какого-то поддатого типа. Тип повернулся ко мне и гнусаво произнёс какую-то грубость. Я постарался его не слушать и, чтобы не провоцировать, на всякий случай кивнул и улыбнулся. Мол, сам понимаю, дружище, что виноват, но что тут поделать — теснота!

За окном зажглись огни. Наш громыхающий трамвай обгоняли дорогие иномарки с новыми хозяевами жизни. Обирая всю страну, забирая у тружеников всё до копейки, у владельцев золотых унитазов всё равно не хватает денег на приличные трамваи. Вот и везут нас в наше убогое будущее вагоны, сработанные ещё, так сказать, рабами Рима. Глядя на происходящее вокруг бесстыдство, начинаешь лучше понимать революционеров прошлого. Так и тянет стать большевиком и заняться практическим марксизмом, как называл товарищ Сталин грабежи банков и прочую уголовщину.

Несмотря на то, что за бортом нашего трамвая прохладный октябрь, внутри душно и жарко. На задней площадке в руках какого-то меломана орала «китайская балалайка» — дешёвый магнитофон. Этот шум и соседство грубияна, от которого разит перегаром, начали действовать мне на нервы. Я постарался выровнять дыхание и абстрагироваться от окружающего бардака. Сосредоточился на своих делах и заботах. Скоро надо платить за квартиру, купить себе зимнюю куртку и обувь, а доходы мои не растут, а совсем наоборот — финансы поют романсы, как говаривал мой папа.

Весь мокрый от пота я выбрался на своей остановке наружу. Пропустил мимо себя трамвай с грубияном, пересёк рельсы и, не торопясь, пошёл по вечерней улице, вдыхая холодный и сырой воздух. Всё также, не торопясь, дошёл до своего дома, где я снимаю полуторку вот уже около года, подошёл к подъезду и… неспешно проследовал дальше, хотя больше всего на свете в этот момент хотел оказаться в своей тёплой комнатке на диване перед телевизором.

К сожалению, выяснилось, что я не могу себе этого позволить, предварительно не узнав, что от меня нужно какому-то гражданину среднего роста и среднего телосложения в неброской куртке и лыжной шапочке, который сначала шёл за мной до трамвая и теперь снова сопровождал меня от остановки до дома. Вряд ли это случайное совпадение. Интересно, кому понадобилась моя скромная персона? Кто заинтересовался ничем непримечательным репетитором английского языка до такой степени, что пустил за ним серьёзный хвост? Незнакомец не садился со мной в трамвай, значит, есть ещё и машина с дополнительным набором любопытных.

Рассуждая про себя подобным образом, я дал небольшой круг по соседним улицам и, сделав соответствующие наблюдения, возвратился к своему дому. Хвост неотступно шагал следом. Машину я тоже вскоре нашёл. Серая «девятка» с тонированными стеклами, чтобы не видно было, кто внутри. Она изредка показывалась на перекрёстках, следуя параллельно нашему курсу. Значит, у них есть радиосвязь. Солидно. Хотя, это ещё ни о чём не говорит. Сейчас и бандиты оснащены не хуже, а порой и лучше органов. Но такая опека меня? Вот что удивляет. Кто вышел на меня и зачем? Интуиция, правда, подсказывала мне, что скоро эти люди постараются войти со мной в контакт. Мне было бы удобней, что бы это произошло у меня дома. Дома и стены помогают. С этой внушающей оптимизм мыслью я и заснул несколько часов спустя.

Неизбежно, как мировая революция, наступило утро следующего дня. Это выходной, и я могу позволить себе подольше поваляться в постели. Жены у меня нет, детей тоже, состояния я не нажил, поэтому я беззаботно включил телевизор и решил сегодня устроить себе праздник лени. По телевизору транслировали выступление Боровского — лидера Национальной либеральной партии.

— Нас напрасно называют фашистами! — истерически кричал Боровский с экрана. — Только наша партия твёрдой рукой способна навести порядок в стране! Граждане, скоро вы будете должны сделать выбор: кто станет президентом, и кто сможет вывести страну из того тупика, в который её загнали коммунисты и демократы. Наша партия выступает за введение железного порядка на территории России! Предприниматели получат снижение налогов, народ — дешёвую водку, армия — новую, самую современную технику. Мы будем вести правильную национальную политику. Всё для русского человека! Нас снова начнут уважать и бояться! Россия для русских! Москва для москвичей! Граждане России, сделайте правильный выбор!..

И так далее. Обычный набор популистских фраз. Но на многих это действует. К сожалению, люди в массе своей плохо знают историю и не склонны к анализу. Честолюбивые личности, используя невежество толпы, на эмоциях въезжают в высокие кабинеты и обманывают свой народ снова и снова.

После выступления Боровского диктор бодро зачитал данные социологических опросов, которые показывали, что вождь Национальной либеральной партии с большим отрывом лидирует в начинающейся президентской гонке. Если бы выборы проходили сейчас, то он, возможно, набрал бы наибольшее количество голосов. Боровского поддерживают и в столице, и в промышленных центрах, и в сельскохозяйственных районах. Прохладно к нему относятся только на национальных окраинах. Еврейские организации выступили с очередным протестом против антисемитских высказываний Боровского. Но это и понятно. Эти люди чувствуют, что в случае победы Национальной либеральной партии на выборах, они станут козлами отпущения для нового режима. Кто-то же должен ответить за годы развала, обнищания и позора. Инородцы и евреи! Рецепт древний, как сами евреи, но всё ещё действенный.

Политическое телешоу закончилось. Началась реклама. На экране замелькали женские прокладки, тампоны, зубная паста, шампуни и краска для волос. Средства гигиены сменили продукты питания: супы быстрого приготовления, называемые в народе бич-пакетами, соевая колбаса, «натуральные» соки из химических ингредиентов. За последние годы рекламы на телевидении стало так много, что после длинных рекламных вставок часто забываешь, какую передачу ты смотришь.

Выключив телевизор, я проделал свой обязательный утренний комплекс упражнений, принял душ и отправился на кухню завтракать. Когда я уже пил кофе, раздался звонок в дверь. Бесшумно подойдя, я осторожно посмотрел в глазок. В наше смутное время за излишнюю доверчивость можно получить шилом в глаз, а, если с той стороны окажется кто-нибудь побогаче, то и пулю. Перед дверью, однако, вполне мирно стоял высокий крупный мужчина в тёмном пальто и шляпе. На вид ему лет сорок пять-пятьдесят. В руках он держал кожаную папку. Мужчина был мне совершенно незнаком. Хотя незнакомец выглядел солидно и с первого взгляда не представлял опасности, я всё же не распахнул перед ним дверь. Возможно, почувствовав, что за ним наблюдают, он снова нажал на звонок.

— Кто там? — спросил я недовольным тоном.

— Открывайте, Баринов, — спокойно сказал мужчина басом. — Нам нужно поговорить.

Одной короткой фразой незнакомец расставил точки над i или, если кому-то так больше нравится, над ё. Квартиру я снимал под фамилией Васильев, и вообще был Васильевым уже несколько лет, а Бариновым я был когда-то давно, в другой жизни, когда работал в одной очень секретной организации и выполнял очень секретные задания, о которых потом постарался забыть. Значит, мой непрошенный гость имел возможность почитать моё личное дело, которое я никогда не видел, но которое, несомненно, где-то до сих пор хранится. Теперь стал яснее вчерашний хвост за мной, но всё же у меня осталось ещё много вопросов, ответы на которые, возможно, я получу в ходе общения с незнакомцем.

Я молча открыл дверь и вопросительно посмотрел на мужчину.

— А вы не ошиблись квартирой? — спросил я его на всякий случай.

— Не валяйте дурака, Баринов! На лестнице нам разговаривать будет не совсем удобно, а поговорить есть о чём.

Ну что ж. Незнакомец прав. Посторонившись, я дал ему возможность войти. Гость уверенно прошёл в комнату и, не особо церемонясь, расположился в моём единственном кресле. Я, тоже оставив в стороне ненужные условности, сел напротив него на диван и вопросительно посмотрел ему в лицо. Как бы проверяя моё терпение, он, не торопясь, достал сигареты и спокойно закурил, не обращая на меня никакого внимания. Чего-чего, а терпения мне не занимать. Так мы и сидели некоторое время, разглядывая друг друга. Комната постепенно наполнилась табачным дымом. Наконец решив, что проверка моего терпения закончена или просто докурив сигарету, незнакомец произнёс:

— Вы наверно догадываетесь, что я пришёл к вам по серьёзному делу, а не на урок английского языка. Я ознакомился с вашим личным делом. Баринов Сергей Иванович. Нелегальная разведка. Специальность: разведчик-боевик. Впечатляющее начало: три боевых ордена, выполнение самых сложных и ответственных заданий. Потом, с развалом Советского Союза, вы уходите из организации да ещё и пытаетесь спрятаться от бывших коллег. Избегаете контактов, заметаете следы. Живёте по поддельным документам. Вы, конечно, воображали, Баринов, что хорошо замаскировались, и мы вас не найдём, но вы явно нас недооцениваете. Специалисты такого класса, как вы, на особом учёте. Вас не трогали до поры, но теперь обстоятельства изменились, и нам понадобилась ваша помощь.

Незнакомец замолк и грозно посмотрел на меня. Впрочем, его грозный взгляд отнюдь не поверг меня в трепет.

— Как мне вас звать? — спросил я просто так, из вежливости. Всё равно он мне скажет вымышленное имя, под которым работает со мной. Но всё же как-то нужно его называть, чтобы он не обижался.

— Можете звать меня Александром Александровичем, — сообщил гость и закурил новую сигарету.

— Послушайте, Александр Александрович, — сказал я спокойно, — мне кажется, что вы зря пришли ко мне. Я ушёл из организации. Ушёл раз и навсегда. Баринова больше нет. Меня не интересуют ваши проблемы. Решайте их сами.

— Вы давали присягу…

— Присягу я давал другой стране. Той страны больше нет и правильно, что её больше нет. Стране, в которой я живу в настоящее время, я ничего не должен.

Моё упрямство начало раздражать Александра Александровича. Его грубое квадратное лицо с агрессивно торчащим подбородком налилось кровью, густые брови хмуро нависли над маленькими холодными глазками, а толстые пальцы машинально сжались в здоровенные кулаки.

— Из нашей организации не уходят, Баринов, — веско проговорил Александр Александрович, — и вы это отлично знаете. Вы обязаны выполнить любой приказ Родины, как бы она не называлась в тот или иной период. Для вас появилась работа, поэтому перестаньте ломать комедию и наконец перейдём к делу.

— «Отдельная человеческая личность со своими интересами в расчёт не принимается, так как она является лишь частью общего, для которого она обязана жертвовать всем», — процитировал я. — Знаете, кто это сказал?

— Не знаю, но сказано совершенно правильно.

— Это сказал Адольф Гитлер. Я должен вам повторить, Александр Александрович, вы зря сюда пришли. Вы и ваши руководители моей родиной не являетесь и приказывать мне не можете. Я не хочу иметь с вами никаких дел. Прощайте.

Я встал с дивана и приглашающим жестом указал в сторону двери. Незваный гость окинул меня с головы до ног тяжёлым взглядом, потом резко поднялся с места и двинулся к выходу. На пороге он повернулся и прорычал, уже не скрывая злобы:

— Ты делаешь большую ошибку! Наш разговор не закончен. Мы обязательно ещё увидимся.

2

После ухода Александра Александровича я улёгся на диван, чтобы в моём любимом горизонтальном положении спокойно обдумать сложившуюся ситуацию. Этот неожиданный визит серьёзно обеспокоил меня. Во время всеобщего развала в начале девяностых я смог уволиться из организации и на всякий случай постарался хорошенько замести следы. В неразберихе реорганизаций, переименований и ликвидаций никто мною не интересовался. Начальство и многие товарищи по службе были озабочены лишь тем, как побольше урвать для себя.

Я сменил пару имён и несколько мест жительства, сделав небольшой круг по стране и лишь недавно вернувшись в Москву. За прошедшие несколько лет никто из бывших коллег не тревожил меня. Мне казалось, что с прошлым покончено навсегда и применяемые мною скорее по привычке меры предосторожности уже излишни. Однако появление Александра Александровича доказывало, что я сильно ошибался. Кто-то всё это время следил за мной. Следил очень осторожно, иначе я давно уловил бы это. Таким образом, несмотря на то, что я больше не работал в органах, какие-то люди делали на меня определённую ставку и хотели снова заставить меня играть в свои игры. И никому не было никакого дела до моих собственных желаний.

Моё детство проходило на Урале, в одном из крупных промышленных центров Советского Союза. В нашей семье жил старый японец Такэда Исао, дедушка Исай, как все его называли. После окончания войны мой отец находился в Трудармии, работал на строительстве металлургического комбината. Рядом с трудармейцами часто работали и пленные разных национальностей. Там мой отец познакомился с этим удивительным человеком. У маленького тихого Такэды было бурное прошлое. Это был ещё тот дедушка!

Такэда Исао родился в Японии на острове Кюсю в 1901 году. Его отец был главой клана Кэда и возглавлял отряд самообороны в своей деревне. Его клан принадлежал к знатному самурайскому роду Такэда. Исао с четырёх лет под руководством отца изучал различные боевые искусства. С семи лет маленький самурай посещал храм Синто, где монахи обучали его философии секты Сингон. Исао показал большие способности к фехтованию на мечах и рукопашному бою и в шестнадцать лет получил из рук отца «мэнкё-кайдэн» — диплом о постижении всех секретов семейной школы дзю-дзюцу «Чёрный Леопард». Вскоре он покинул родную деревню и отправился в Токио поступать в университет. В дороге он услышал о странном человеке по имени Одо Чоки — лекаре и чудотворце, который основал новую секту — секту Двух Тигров, целью которой являлось установление на Земле «Единого Царства», основанного на политическом, культурном и экономическом союзе между Японией и Германией. Исао решил присоединиться к Одо и по совету своего нового духовного отца открыл в пригороде японской столицы додзё, где стал преподавать основы Чёрного Леопарда приверженцам Двух Тигров.

В тридцатых годах двадцатого века Такэда находился в Маньчжурии, где, судя по всему, выполнял задания японских спецслужб. Об этом периоде своей жизни старик говорить не любил. Во время Второй мировой войны он каким-то образом оказался в фашистской Германии, где тренировал охрану имперской рейхсканцелярии, так называемых «зелёных людей». Это было самое секретное подразделение Гитлера. Известно, что в него входили тибетские монахи, давшие клятву вечной верности фюреру. Они носили эсэсовскую форму без знаков различия, а их командир никогда не снимал зелёных перчаток. Во время штурма Берлина все тибетцы погибли, выполнив свою клятву и навсегда унеся с собой много тайн Третьего Рейха. Однако Такэда чудом уцелел, был задержан и, пока с ним разбирались советские органы, началась война с Японией. Маленький японец оказался очень упрямым и не дал никаких показаний, несмотря на угрозы и побои. В конце концов, Исао был просто отправлен в лагерь военнопленных в Омск. Это был настоящий лагерь смерти. Многие японцы погибли там от голода и холода. Однако Такэда выжил и оказался на той же стройке, где работал и мой отец. Так они и познакомились. Вскоре к отцу приехала его сестра Мария и одинокий японец быстро нашёл с ней общий язык. Когда пленных японцев начали отправлять на родину, Такэда отказался возвращаться, получил разрешение остаться в Советском Союзе и женился на Марии. Ещё находясь в лагере, он узнал, что все его близкие погибли во время американской бомбардировки. Через несколько лет сестра отца умерла от туберкулёза. Детей у них не было, и Исао опять остался один. Мой отец к тому времени тоже женился и позвал японского родственника к себе. Так дедушка Исай стал жить в нашей семье.

Знакомство с Такэдой сильно повлияло на отца, и он отдал меня старику на воспитание. Старый японец стал моим учителем. Большую часть времени я проводил с ним. Такэда учил меня науке жизни и смерти. Он говорил: «Если ты хочешь изменить мир, то начни с изменения самого себя». С утра до вечера он вёл жёсткий тренинг, превращая меня в совершенный инструмент. Старый самурай закалял моё тело и воспитывал душу. Под его руководством я восемь лет изучал бой голыми руками и бой с оружием, способы поражения противника на расстоянии, бой против различных животных, искусство маскировки и выживания. Он научил меня приёмам восточной медицины, которыми можно было человека вылечить или убить, и ещё многому успел научить меня дедушка Исай.

На Востоке считается, что каждый человек постигает жизнь, идя по одной из пяти дорог: воина, мага, монаха, йога или агни-йога. Старый Такэда помог мне выбрать дорогу воина, а когда умер, то превратился в моего Внутреннего Учителя.

Телефонный звонок вернул меня из прошлого в настоящее, в осеннюю Москву. Трубку я брать не стал. В конце концов, у меня сегодня выходной. Дождавшись, когда телефон умолкнет, я отправился на кухню. Война войной, а обед по расписанию. Неторопливо поглощая горячие пельмени, я так и этак крутил в голове варианты своих дальнейших действий. В общем, к концу обеда я решил просто удрать от грозного Александра Александровича. Конечно, он постарается не допустить этого, но во мне уже начал пробуждаться бойцовский азарт.

Такэда Исао делил жизнь воина на три постоянно меняющихся периода: жёлтый, оранжевый и красный. Большую часть времени боец находится в жёлтом периоде. Он живёт, как обычные граждане, — учится, работает, занимается повседневными делами. Свою физическую форму и приобретённые навыки он поддерживает регулярными, но не предельно интенсивными тренировками. Сознание бойца в это время практически выключено, оно ждёт своего часа.

Оранжевый период — это время подготовки к бою. Чаще всего судьба предоставляет мало времени для перехода от жёлтого периода к красному. Но, если у воина есть возможность планировать свою подготовку к бою, в оранжевый период заранее задействуются все имеющиеся способности с целью достижения максимальной боевой готовности.

Красный период — это время победить или умереть, время максимального напряжения всех сил. Сосредоточившись на поставленной цели, воин сражается, не зная страха, боли, сомнений. Он ведёт бой столько времени, сколько понадобится, автоматически, не думая, и остановить его может только смерть.

Уже несколько лет я находился в жёлтом периоде. Появление Александра Александровича стало чертой, отделяющей жёлтый период от оранжевого.

3

На следующий день я ехал в поезде №160 Москва — Санкт-Петербург. В него я сел ночью после длительных и хитрых манёвров по Москве. Я надеялся, что мне удалось выиграть немного времени для того, чтобы забрать в Питере документы на новое имя, которые я в своё время там спрятал. Так, на всякий случай. Теперь они могли мне пригодиться.

Лёжа на верхней полке купейного вагона, я снова и снова перебирал события последних дней, визит Александра Александровича и свои действия. И хотя мне казалось, что я всё сделал правильно, что-то, наверное, пресловутое шестое чувство, говорило, что эта история не закончена, что всё ещё только начинается и расслабляться мне ни в коем случае нельзя.

За окном вагона проплывали мокрые осенние перелески, тёмные от времени и непогоды деревенские домики, полосатые шлагбаумы переездов. Частый дождь покрывал каплями оконное стекло, в щели поддувал холодный ветер, но весь этот неуют и уныние природы оказывали на меня противоположное действие. Я чувствовал подъём. Период бесцельного существования закончился. Передо мной опять стояла сложная задача, и для её выполнения я должен был снова стать самим собой. Идеальная машина для решения невыполнимых задач. Кто кого. Всё содержание нашей жизни в конечном итоге сводится к этому — кто кого. Как сказал кто-то из великих, вся жизнь борьба и т.д. и т.п., но не будем тревожить великих в могилах, повторяя их банальные истины.

С соседями по купе мне повезло. Остальные три места заняли пожилые женщины, ехавшие в город на Неве по своим делам. Кто в гости к детям и внукам, кто возвращался домой из Москвы. Они сразу перезнакомились друг с другом и дружно взялись за меня. Напоив и накормив меня из своих неиссякаемых запасов и узнав, что я не женат, женщины приняли горячее участие в моей незавидной судьбе.

— Сергей, — начала самая старшая из них, баба Маша, — в Питере меня будет встречать внучка. Девка красивая, студентка. Я тебя с ней познакомлю. Поженитесь, а я вам дом подарю в Гатчине.

— В своём же доме воду надо носить, дрова рубить, — закапризничал я.

— И дрова вам подарю, — расщедрилась старушка, — только живите.

— Нет, мне такую невесту не надо, — наотрез отказался я.

— А какую же тебе невесту подавай? — заинтересовалась другая попутчица.

— Мне нравятся блондинки с квартирой в Москве, — твёрдо ответил я, — а не студентки с дровами.

— Ишь ты, какой переборчивый, — обиделась за внучку баба Маша. — Блондинку ему подавай, а блондинки-то все дуры и гулёны.

— А я ищу исключение из правил, — не отступал я и, чтобы прекратить этот разговор, сделал вид, что задремал.

Попутчицы собрались вместе и стали тихонько о чём-то совещаться. Спустя некоторое время в купе заглянула проводница с чаем.

— Слушай, Люся, у вас здесь среди проводниц блондинки есть? — громким таинственным шёпотом спросила её баба Маша.

— Зинка из одиннадцатого вагона, — немного подумав, ответила Люся. — Правда, она крашеная. А вам зачем?

— Тут у нас парень наверху спит. Парень видный, неженатый. Говорит, что женился бы на блондинке из Москвы. Зинка-то твоя, откуда будет?

— У неё квартира в Балашихе, почти Москва.

Женщины сразу заволновались:

— Давай её мигом сюда. Скажи, жениха ей нашли. Пусть быстренько причепурится и летит.

Проводница послушно исчезла за дверью. Из-под моей полки послышалось радостное перешёптывание непрошенных свах. Я перевернулся на спину и свирепо уставился на дверь, ожидая «невесту». Дверь решительно отъехала в сторону, и в проёме показалась какая-то громадная толстуха лет сорока пяти в туго обтягивающей её железнодорожной форме. Её короткие волосы были действительно окрашены в яичный цвет. Она вопросительно оглядела купе, очевидно в поисках суженого.

«Свахи», сидя под моей полкой, подозрительно затихли, явно поражённые богатырской внешностью Зины.

— Ну, кто тут хотел со мной познакомиться? — рявкнула женщина-великан хриплым басом.

Пассажирки не издали ни звука. Наконец, баба Маша, самая опытная и многое повидавшая на своём веку, опомнилась первой и робко пискнула:

— Вон он, наверху спит, сердешный.

Зина подняла голову и, встретившись с моим взглядом, сразу поняла, что она не моя песня. Презрительно посмотрев на меня, она круто развернулась и величественно удалилась в свой одиннадцатый вагон. Проводив глазами её жёлтый затылок, я свесился с полки вниз и строго сказал притихшим попутчицам:

— Не подходит. Это не женщина, а гора. Зачем мне этот вулкан страстей?

После этого брачного фиаско женщины оставили меня в покое.

Выйдя на всякий случай на одной из станций вблизи Петербурга, я на электричке добрался до города на Неве уже ночью. В Петербурге у меня были знакомые, у которых можно было остановиться и я, немного поразмыслив, решил позвонить Маргулису. Когда-то мы с ним учились в институте, дружили, а после окончания института изредка судьба сводила нас вместе. Я слышал, что в Питере Маргулис занимался каким-то мелким бизнесом и мог быть мне полезен, потому что обладал широкими связями в самых разных кругах местного общества.

Маргулис был дома и взял трубку сразу после гудка. Судя по голосу, он не сильно удивился, услышав моё:

— Евреи тут живут?

— А кто это? — осторожно спросил он.

— Еврейский погром, — бодро объяснил я.

— Привет, Серега! — обрадовался Маргулис. — Откуда ты звонишь?

Я намекнул о своём бездомном положении, и он без лишних разговоров дал мне свой адрес. Через час мы с ним уже сидели за накрытым столом на кухне его небольшой квартирки и вспоминали былое.

— А я тебя сразу узнал по «еврейскому погрому», — хохотал толстый, лысый и бородатый Маргулис. — Только ты мог сказать такую хохму.

В этом он был прав. Во времена нашей с ним студенческой дружбы мы часто бывали у его бабушки Руфины Соломоновны, которая безумно его любила и щедро снабжала деньгами из своей скромной пенсии. Руфина Соломоновна в своё время пережила петлюровские погромы евреев на Украине и навсегда сохранила патологический страх перед насилием. Приходя к бабушке, Маргулис всегда оглушительно барабанил кулаками в дверь и, когда старушка испуганно спрашивала: «Кто это?», Маргулис грозно картавил на весь подъезд:

— Евгеи тут живут?

— Тут, — обречённо подтверждала Руфина Соломоновна, и внук радостно орал:

— Открывайте, евгейский погром!

Маргулис вообще был интересным человеком. Так, он любил кататься на велосипеде по огромной бывшей коммунальной квартире, где он проживал со своими родителями, совершенно голым, шокируя родных и знакомых. Был у него и ещё ряд интересных причуд. Вместе с тем, я знал, что за внешней эксцентричностью скрывался умный, смелый и надёжный человек, на которого можно положиться в трудный момент.

Чокаясь со мной хрустальной рюмкой с водкой и неторопливо жуя нехитрую закусь, Маргулис рассказывал мне про своё житьё-бытьё в Питере:

— Знаешь, Сергей, я за последние пятнадцать лет стал совсем другим человеком. Кто я был раньше, в «совке»? Молодым специалистом с пожизненной зарплатой в сто двадцать рублей. Да, как в песне: «И Родина щедро поила меня берёзовым соком…» Я был евреем с туманной перспективой когда-нибудь уехать в Израиль. Тогда мне казалось, что всё настолько безнадёжно стабильно, что ничто не может изменить, так сказать, предначертанный партией ход моей жизни. Я задыхался в той атмосфере, но я не был борцом и не собирался что-то менять. Лишь бы меня не трогали. Но когда, как тогда писали в газетах, над страной задули рыночные ветры, всё резко изменилось. Чем я только не занимался за эти годы! Чтоб я так жил, как я работал, Серега. Таксовал на своей машине, работал продавцом в продуктовом киоске, потом уже сам торговал овощами и фруктами на базаре, занимался продажей собственных рецептов похудения, был начальником народной дружины, пытался стать депутатом, работал сторожем в школе, охранником в частном агентстве, открывал и закрывал фирмы, и бог знает, чем ещё я занимался. Словом, бился как рыба об асфальт! Такой опыт выживания приобрёл, что теперь ничего не боюсь и ни на что не надеюсь. Денег не нажил, так сказать, по трусам текло, а в рот не попало. Женился и развёлся. Ну и слава богу. Но зато теперь я знаю причину всех наших несчастий. Она проста — мы просто не любим друг друга. Посмотри на другие нации, народы, народности и племена. Они всегда делят людей на своих и чужих и за своих горой. Это есть способ выживания в этом мире, Серёжа. А мы? Мы не чувствуем между собой никакой общности.

— Женя, кто «мы»? Ты, например, еврей, а я нет. Растолкуй, о какой общности между нами ты говоришь?

— Серёжа, я тебя умоляю! Не изображай из себя идиота. Все жители этой страны являются русскими. Правильно замечено, что «русский» — это ведь прилагательное. И все мы — русские славяне, русские евреи, русские татары, русские немцы, русские эскимосы. Даже русские негры теперь есть. Но все мы ищем в нас не общее, а разное. Все стараются найти и подчеркнуть то, что нас разделяет, вместо того, чтобы искать и подчёркивать то, что нас объединяет. Я не чувствую никакого унижения оттого, что кто-нибудь назовёт меня русским. Да, я — русский еврей, и никуда от этого не деться. Ведь посмотри на какого-нибудь ярого ваххабита из Чечни. Это же наш человек, с нашим совковым менталитетом. Всё его поведение доказывает, что он такой же, как мы. Нашему славному парню никогда не стать арабом, даже если он навсегда перестанет бриться, перестанет пить водку и есть сало на людях. Ведь образцом поведения у него в подсознание заложены скорее Чапаев и Штирлиц, чем Шамиль или Салах ад-Дин-победитель крестоносцев. Но гордый сын гор ни за что не признает, что почти все знания о жизни он получает через русскую культуру, так как живёт в России, а не в Турции. И нельзя винить этого беднягу — ему везде твердят о различиях и нигде не говорят об общем, о том, что нас объединяет и делает похожими, а в глазах иностранцев даже одинаковыми. В общем, Сережа, Сара, я фигею в этом дилижансе!

— Ты лучше расскажи, чем сейчас занимаешься, — перебил я севшего на любимого конька Маргулиса. Сколько я его знал, он всегда любил, растекаясь мыслию по древу, поговорить о глобальных проблемах бытия. Мне же в данный момент важнее были проблемы не столь глобальные, то есть мои личные.

— О, у меня теперь редкая и нужная профессия. Я кормлю кошек в Эрмитаже.

— Каких ещё кошек?

— Представь себе, самых обычных барсиков и мурок. Понимаешь, для борьбы с грызунами в Эрмитаже держат полсотни кошек, и моя обязанность их регулярно кормить.

— Да, чудны дела твои, Господи, — пробормотал я. Маргулис продолжал удивлять меня крутыми поворотами своей судьбы.

Когда стол изрядно опустел, и паузы в нашем разговоре значительно увеличились, я попросил Маргулиса о помощи:

— Слушай, Женя, у меня появились кое-какие проблемы. Сейчас я не могу тебе ничего сказать, многое мне самому пока неясно. Мне нужно, чтобы ты завтра сходил в одно местечко и получил для меня пакет. Сделаешь?

— Надеюсь, что в этом пакете не бомба? — рассмеялся захмелевший Маргулис. — Конечно, сделаю…

4

Утро следующего дня встретило меня хмурым небом, резким ветром с Финского залива и холодным моросящим дождём. Впрочем, на что ещё можно было рассчитывать в осеннем Петербурге? Наскоро позавтракав, Маргулис убежал кормить своих кошек, а я после обязательной тренировки решил прогуляться по городу, в котором в своё время провёл немало времени.

Купив первым делом зонт, я неторопливо пошёл по Невскому проспекту, разглядывая фасады отремонтированных к трёхсотлетию города зданий, витрины новых роскошных магазинов, и с удовольствием вслушиваясь в забавный питерский говор, окружавшей меня толпы. Многое изменилось с тех пор, когда я был здесь в последний раз. Признаки разрухи и нищеты, которые бросались в глаза в начале девяностых, исчезли. Центр города сверкал яркими огнями, у витрин с сувенирами толпились туристы, беспечно смеялись стайки тонконогих модных девочек, по гладким дорогам катили блестящие иномарки. Вполне западный благополучный город. Конечно, если не обращать внимания на профессиональных нищих, просивших подаяние на каждом углу, и стаи звероватого вида бомжей, деловито собиравших брошенные бутылки на не по-европейски заплёванных тротуарах. По численности своих рядов бомжуазия явно превосходила буржуазию.

Главным достижением моей прогулки стал не зонт, а тот факт, что никто не интересовался моей скромной персоной. Посетив за три часа все мало-мальски людные места в центре города, я не заметил ничего подозрительного. Волос из косматой бороды моего друга, который я, уходя, оставил в замкé, также был на месте. Значит, и здесь всё было чисто. Вскоре с работы вернулся Маргулис. Я дал ему адрес, по которому находились нужные мне документы, и подробно проинструктировал его, что он должен делать.

— Придёшь, спросишь Эльзу Романовну. Скажешь ей, что тебя прислал Геннадий за пакетом. Заберёшь пакет и с ближайшего телефона-автомата позвонишь мне…

— Я могу тебе позвонить с сотового, — перебил меня Маргулис.

— С ближайшего телефона-автомата позвонишь мне и скажешь, что увидимся завтра в три у Лавры, — терпеливо продолжал я.

— Так я этот пакет буду у себя держать до завтра? — удивился мой друг.

— Нет. Это будет означать, что у тебя всё в порядке, и через час после твоего звонка мы встречаемся у Эрмитажа. Там ты мне покажешь своих кошек и заодно отдашь пакет. После этого я покину Питер в неизвестном направлении.

— Ну, вот, а я думал, что ты ещё у меня поживёшь, — расстроился Маргулис. — Думал, ещё посидим, потом съездим туда-сюда, погуляем…

— Нет, брат, не могу. Чувствую, что не стоит мне здесь задерживаться.

— Ну ладно, тебе лучше знать. Рыба ищет, где глубже, а человек — где рыба, — глубокомысленно заключил Маргулис и ушёл.

Пока всё складывалось удачно. Если мой посыльный застанет Эльзу дома, то через несколько часов под другим именем я уже буду лететь в южном направлении. Ах, Одесса, жемчужина у моря! Ищите тогда меня, Александр Александрович, или как вас там… Только бы Эльза была дома.

Мои размышления прервал резкий звонок в прихожей. Дверного глазка у моего друга, к сожалению, не было, поэтому я просто спросил дверь:

— Кто там?

— Энергосбыт. Проверяем показания счётчика.

В кинофильмах разные тёмные личности или милиционеры для того, чтобы попасть в нужную квартиру, всегда говорят, что вам доставлена телеграмма. А вот ко мне пришёл Энергосбыт. Ну что же, организация серьёзная, придётся открыть. Правда, проявить гостеприимство я не успел. Едва только щёлкнул замок, дверь резко распахнулась от энергичного толчка, и я с трудом успел от неё увернутся. В прихожую ворвались двое молодых людей. Вряд ли в Энергосбыте работают такие энтузиасты своего дела, что готовы вышибить двери, чтобы только узнать показания счётчика. Молодые люди тут же подтвердили мои сомнения.

— Милиция! Сейчас вы поедете с нами, — решительно заявил один из них, показывая мне удостоверение. Другой в это время попытался зайти мне за спину.

— А в чём, собственно, дело? — задал я классический вопрос, отступая от наседающего противника в комнату.

— Гражданин Васильев, у нас к вам есть ряд вопросов. Для вас же будет лучше, если вы спокойно пройдёте с нами, — сурово сказал человек с удостоверением.

В этот момент его напарник, который, вероятно, решил ускорить события, вытащил одной рукой пистолет, а другой достал из кармана наручники. Тем самым он совершил ошибку. Вид оружия, направленного на меня, автоматически включил в действие запрограммированный много лет назад стариком Исао и отлаженный в различных учебных спеццентрах механизм выживания. Начали! Я мгновенно прижался к стене, уходя с линии огня и одновременно нанося удар ребром ладони в сонную артерию противника. Другой мой оппонент пока для меня опасности не представлял, так как вряд ли был левшой, а его правая рука всё ещё была занята удостоверением. Развернувшись, резким толчком плеча я отправил потерявшего сознание оперативника в туалет и зацепил ногой стул, стоящий у стены, создавая тем самым небольшую преграду между мной и вторым противником, который уже осознал, что происходит, и судорожно пытался достать своё оружие из кобуры под мышкой. Времени на это я ему не дал. Под грохот упавшего тела, доносящийся из туалета, я подхватил с пола стул и прижал им руку противника с пистолетом к его же груди. Он машинально схватился свободной рукой за надоедливый стул. В эту секунду я отпустил стул и резкой подсечкой отправил своего ворога на пол. Его голова с глухим стуком ударилась о стену узкого коридора, и он на время затих. В темпе я подскочил к двери и прижался к стене сбоку от неё. В дверь влетел ещё один молодой человек, видимо, предусмотрительно оставленный в резерве. Я встретил резерв жестоким ударом сбоку ногой в пах, и он с разгона упал на колени. Оказавшись у незванного гостя за спиной, я использовал это обстоятельство в полной мере и нанёс ему заключительный удар ладонью в затылок. Последний мой противник рухнул лицом вниз, я захлопнул дверь, и наступила тишина.

Теперь можно было перевести дух и оглядеться. Квартира Маргулиса выглядела как поле боя. Всюду лежали поверженные бойцы, оружие и разный мусор. Слышно было, как в туалете журчит вода из разбитого унитаза. Мне срочно нужно было решать, что делать дальше. Скоро мои противники начнут приходить в себя. Ребята они крепкие и долго валяться без дела не будут.

Обдумывая сложившуюся ситуацию, я быстро осмотрел карманы непрошеных гостей, включая и парня, лежащего в туалете. Ничего неожиданного у них не оказалось. Судя по документам, это были оперативники из районного управления внутренних дел. Что им было нужно от меня? Неужели за ними стоит Александр Александрович? Или они пришли сюда по каким-то своим причинам? Но как они узнали, что я нахожусь здесь? Пока что все мои попытки исчезнуть не привели ни к чему. Неведомые силы словно смеялись надо мной. Вопросов в этой странной истории становилось всё больше. Конечно, если бы я располагал временем, я бы, наверное, смог кое-что узнать у моих противников, устроив у Маргулиса гестаповский застенок, но времени у меня как раз и не было. Из удостоверения одного из поверженных бойцов выпала сложенная вчетверо бумажка. Я поднял её с пола и, аккуратно развернув, прочитал:

«Розыскная ориентировка по Баринову С.И.

По ориентировке ФСБ РФ №8.722 от 20.05.199… г. активно разыскивается Баринов Сергей Иванович, он же Васильев Николай Васильевич, он же Витгенштейн Эрих Вальдемарович, он же Отт Гюнтер, он же Петерис Эвальд Карлович, возможны другие имена и фамилии, 1961 г.р., уроженец г. Санкт-Петербурга, по другим данным г. Магнитогорска Челябинской области, образование высшее.

После окончания средней школы, закончил Институт военных переводчиков в Москве, Симферопольскую диверсионно-разведывательную школу. Разведчик-боевик.

В период с 1985 по 1993 гг. участвовал в многочисленных операциях, проводившихся спецподразделениями Главного разведывательного управления и Внешней разведкой в различных регионах мира. В 1989 г. Баринову С.И. присвоено звание капитана. Имеет несколько правительственных наград. С 1993 г. уволен со службы и перешел на нелегальное положение.

В совершенстве владеет стрелковым и холодным оружием, приёмами защиты и нападения. Представляет особую опасность при задержании!

Словесный портрет: рост — высокий; фигура — средняя; волосы — русые; лоб — широкий, покатый; глаза — серые; лицо — овальное; брови — дугообразные, широкие; нос — толстый, прямой, с горизонтальным основанием; плечи — горизонтальные.

Особые приметы: на левой ноге у щиколотки небольшой шрам.

Другие особенности: владеет несколькими иностранными языками: английским, немецким, испанским и др.; обладает незаурядными актёрскими способностями, легко входит в доверие к окружающим; не курит, алкоголь употребляет в случае необходимости.

Необходимо принять самые активные меры к обнаружению и задержанию Баринова».

Так и не дождавшись звонка Маргулиса, я осторожно вышел на лестничную клетку и поднялся на последний этаж. На всякий случай я заранее осмотрел пути отхода и знал, что дверь на чердак не закрыта на замок. После короткого путешествия по крышам и чердакам я вышел на улицу довольно далеко от квартиры моего друга и на ближайшей остановке вскочил в первый попавшийся троллейбус.

Проехав несколько остановок, я покинул гостеприимный общественный транспорт. Мне срочно нужно было найти телефон и позвонить Маргулису, пока и с ним не случилось чего-нибудь плохого. К счастью, я запомнил номер его сотового и вскоре без труда дозвонился до него из автомата.

— Что случилось? — удивился Маргулис моему звонку.

— Женя, домой пока не ходи, там большой беспорядок, — предупредил я друга. — Встретимся в Пассаже через час, и будь, пожалуйста, осторожен.

— Понял. В Пассаже через час, — повторил Маргулис и отключился.

Час, оставшийся у меня до встречи с другом, я провёл, шатаясь по залитым дождём улицам города на Неве. Обычная проверка показала, что слежки за мной нет, хотя в сложившихся обстоятельствах этот факт уже мало что значил. Отсутствие наблюдения не помешало моим преследователям отыскать меня в Петербурге на следующий же день после моего приезда. Конечно, как специалист, я знал, что существуют более хитрые способы контроля за людьми, чем шляющийся за тобой по пятам неприметный тип в тёмном пальто. Всё-таки на дворе двадцать первый век, и человечество напридумывало много всяких технических устройств, облегчающих поиск и обнаружение разных мутных личностей. Но пока я не мог определить, каким образом мои неведомые противники постоянно оказывались у меня за спиной.

Быстро смеркалось. До встречи с Маргулисом времени оставалось в обрез, и я поспешил в сторону Пассажа, стараясь идти дворами через множество старых, тёмных и грязных проходов и арок, которыми изобилует эта часть города. Когда до цели оставалось уже совсем немного, меня охватило предчувствие беды. Я вдруг ясно почувствовал, что мне не нужно туда идти, что там меня ждёт опасность. За прошедшие годы я привык доверять своей интуиции и решил изменить план, но не успел. Они оказались ближе, чем я думал.

Пройдя длинным узким проходом между двух глухих кирпичных стен, я свернул в тёмную, сырую арку. Мои глаза ещё не успели привыкнуть к мраку, царившему там, как чьи-то сильные руки схватили меня одновременно с двух сторон. Последнее, что осталось у меня в памяти, — в лёгких вдруг исчез воздух. Я инстинктивно попытался вдохнуть и потерял сознание.

5

Жарко. Очень хочется пить. Всё тело ломит от усталости. Мы из последних сил бредём по выжженным солнцем холмам Восточной Анатолии. Мы — это я, мой сослуживец и друг Семён и проводник из отряда курдских партизан «Пеш-марга» товарищ Амер. Третий день нас планомерно загоняют в ловушку правительственные войска. Наш камуфляж песочного цвета давно потемнел от пота и покрылся солевыми разводами, кроссовки у всех почти развалились, продукты и вода кончились. Даже невозмутимый Амер явно пал духом. Хотя «Пеш-марга» и означает «заранее мёртв», всё же наш курд, как и мы, на тот свет не спешит. Поэтому он неутомимо ведёт нас, постоянно меняя направление, выискивая какую-нибудь тропинку, ещё не перекрытую врагом, чтобы вырваться из этих страшных, безлюдных мест, где нас ждёт плен или смерть.

К вечеру третьего дня мы укрываемся в полуразвалившемся домике, одиноко стоящем на краю небольшой ложбины между двух невысоких холмов. За ложбиной виднеется редкий лесок из причудливо скрученных постоянным в этой местности ветром акаций. Наскоро пожевав каких-то корешков, собранных Амером по дороге, мы с Семёном мгновенно засыпаем. Наш проводник устроился у дверей с оружием наготове и тоже дремлет.

Просыпаюсь я от того, что Амер резко взвёл затвор автомата и занял в дверях позицию для стрельбы. Его тонкий слух горца раньше нас уловил опасность. Пока Семён осторожно выглядывает в окно, я смотрю на часы. Шесть двадцать пять утра по местному времени.

— Коммандос, человек десять, — тихо говорит Семён. — Идут в нашу сторону.

— Придётся принимать бой, — отвечаю я. — Уходить уже поздно. Здесь мы тоже отсидеться не сможем. Они всё равно осмотрят дом и найдут нас.

— Лучшая защита — это нападение, — соглашается со мной Семён.

«А ещё это — провал задания», — думаю я, занимая позицию у другого окна.

Группа фигур в оливковом обмундировании осторожно приближается к нам. Подходя ближе, они всё более рассредоточиваются, охватывая домик с трёх сторон. С четвёртой стороны стену строения закрывает склон холма.

— Внимание, — говорю я товарищам на своём плохом турецком, чтобы меня поняли сразу оба. — По моей команде открываем огонь из автоматов, затем пытаемся добраться до леса. Сначала идём я и Семён. Амер, ты из дома прикрываешь нас. Затем мы из леса прикрываем твой бросок к нам.

Амер кивает в знак согласия.

Наш внезапный огонь заставляет коммандос мгновенно спрятаться за неровностями местности, но трое из них остаются лежать на тропинке, ведущей к домику. Ещё один ранен, судя по пронзительным воплям, раздававшимся откуда-то из-за камней. Однако уже через несколько секунд враги приходят в себя и открывают яростный ответный огонь. Мы слышим звук пуль, бьющих, словно град, в толстую глиняную стену. Несколько штук залетает внутрь нашей крепости. Я замечаю, как одна из них царапнула Семёна по щеке, но он в горячке боя даже не понял, что случилось, и только дёрнул головой, будто увёртываясь от мухи. Бой продолжается уже несколько минут. Мы, не жалея патронов, пытаемся подавить огневые точки противника, подготавливая свой прорыв. Когда мне кажется, что огонь коммандос несколько ослабел, я командую:

— Гранаты к бою!

Амер и я швыряем по ручной гранате. Он налево, я направо. Под прикрытием разрывов гранат, поднявших тучу пыли и мелких камешков, мы с Семёном бросаемся к лесу.

От грохота стрельбы и взрывов мне заложило уши, и я бегу, немного опередив товарища, почти ничего уже не слыша. В этот момент я вижу перед собой только редкие заросли, добравшись до которых, можно было бы спастись.

Я напрягаю все свои силы, отчего пот течёт у меня по лицу, по плечам, по спине, колет в боку и сердце грозит выскочить из груди. Я задыхаюсь, но всё равно кажется, что я бегу очень медленно, что время для меня почти остановилось. Всё же желанные деревца постепенно становятся ближе и вот наконец я вбегаю в их защитную тень, останавливаюсь и оборачиваюсь назад. Никого. Я больше не слышу стрельбы. Вокруг меня стоит абсолютная тишина. Ни человеческих голосов, ни шума листвы, ни пения птиц. Ничего. Я один. Грязный, мокрый от пота, всё ещё судорожно сжимающий в руках свой «Калашников» с пустой обоймой. Глухой и почти ослепший от напряжения. Я понимаю, что мои спутники погибли, что задание провалено и виноват в этом командир, то есть я. От этого мне становится ещё хуже. Мне уже нечем дышать. Страшный жар охватывает меня, всё начинает кружиться перед глазами и в этот момент я пришёл в себя. Сознание снова ко мне вернулось. Память тоже.

Нет больше Восточной Анатолии, погибших там много лет назад товарищей, избитого пулями глиняного домика и спасительного леса. Я лежал в кровати, стоящей посреди какого-то помещения. Вокруг меня царил полумрак, в котором смутно угадывались очертания мебели.

Скосив глаза направо, я увидел небольшое окно, закрытое решёткой, через которое струился мягкий лунный свет, ложащийся длинными полосами на пол, покрытый светлым линолеумом. Налево от меня находилась дверь. Возле неё на стуле, не шевелясь, сидел человек, контуры тела которого были едва заметны в густой тени. Я тоже не шевелился, хотя весь горел от жара и умирал от жажды. Моя постель вся пропиталась потом. Воздух в помещении был тяжёлый, застоявшийся. Ясно, что прошло немало времени с тех пор, когда здесь проветривали в последний раз.

Человек у двери внезапно тяжело вздохнул и, пошевелившись, снова неподвижно застыл на своём месте.

«Кто он? Врач? Охранник? Или то и другое вместе? — прикинул я, несмотря на своё плачевное состояние. — Ничего, бывало и хуже. Попробуем привести себя в относительный порядок».

Я нажал зубами несколько раз на кончик языка и повращал языком, чтобы вызванной таким образом слюной хотя бы чуть-чуть утолить жажду. Затем усилием воли расслабил все мышцы вплоть до самых мелких и заставил себя представить, что я лежу на прохладном песке у самой воды. Надо мной бездонное голубое небо. Лёгкий ветерок овевает меня. Холодные волны ласково окатывают меня, освежая и бодря. Моё тело, постепенно подчиняясь мозгу, действительно начало остывать. Температура стала спадать. Через некоторое время я спокойно заснул.

6

Когда я снова пришёл в себя, было светло. За зарешёченным окном ярко светило солнце и весело посвистывали птицы. Чувствовал я себя гораздо лучше, чем накануне. Судя по всему, действие наркотика, которым меня накачали, значительно ослабело. Жáра уже не было, осталась только сильная жажда. Я осторожно огляделся вокруг. Светлая, довольно просторная комната. Типичная больничная палата. Кроме моей кровати, в ней находилась ещё одна, не занятая. У кроватей стояли тумбочки, под кроватями утки, у окна шкаф, возле стены какие-то медицинские приборы. У двери на стуле сидел огромный человек и, скрестив на груди здоровенные руки, молча сверлил меня взглядом. Я тоже на всякий случай помалкивал. Через некоторое время Человек-гора достал из нагрудного кармана рубашки телефон и набрал номер. Не сводя с меня глаз, он тихо сказал в телефон короткую фразу, которую я не мог расслышать. Вскоре в помещение вошла целая компания.

Пожилой человек в белом халате, зашедший первым, явно являлся врачом. Из-за его плеча выглядывало квадратное усатое лицо, владелец которого, судя по всему, относился к правоохранительным органам. За усатым шли ещё два каких-то тощих типа и, наконец, замыкал всю процессию Человек-гора, вставший со своего стула и загородивший собой дверь в палату. Сразу стало тесно и неуютно.

— Ну что, голубчик, как вы себя чувствуете? — задал врач традиционный вопрос, одновременно щупая мне пульс, осматривая зрачки и проводя другие положенные в таких случаях манипуляции.

— Хочу пить, а в остальном всё хорошо, всё хорошо, — ответил я ему хриплым голосом.

— Ну и прекрасно, голубчик, — обрадовался Айболит и, подав мне стакан воды, уступил место усатому.

Тот сюсюкать со мной не стал и сразу взял быка за рога.

— Гражданин Васильев Николай Васильевич, вы задержаны за нападение на сотрудников уголовного розыска. Я следователь Гадульянов Роберт Валеевич. Сейчас вы встанете, оденетесь и пройдёте с нами.

Тощие типы бросили мне мою одежду, естественно предварительно тщательно проверенную, а когда я оделся, Человек-гора, так и не сказав ни слова, заковал меня в наручники и повёл к выходу.

И вот я всё ещё в Санкт-Петербурге, правда на этот раз помимо своей воли. Вместо жилища моего друга Маргулиса меня приютил следственный изолятор № 47/4. Он гостеприимно раскрыл передо мной свои тяжёлые двери, когда под конвоем троих помощников следователя Гадульянова меня доставили сюда из больницы.

Отобрав у меня всё, что положено отбирать у несчастных арестантов в таких заведениях, Человек-гора лично привёл меня в одиночную камеру. Там он, всё также молча, снял с меня наручники и с грохотом закрыл дверь. Ну, вот, оставь надежду всяк сюда входящий!

Что бы отвлечься от неприятностей, случившихся за последнее время, я решил провести тренировку по полной программе, благо, что обстановка позволяла. В камере было тихо и спокойно. Как в библиотеке.

Сначала я проделал упражнения на концентрацию внимания. Потом выполнил серию дыхательных упражнений, подготавливающих организм к физическим нагрузкам. Я почувствовал, как энергия, разлитая в пространстве, начинает мощными потоками концентрироваться внутри меня и наполнять моё тело силой. Сила, собранная во мне, сама заставила меня перейти к силовой гимнастической разминке. Выполняя упражнение за упражнением, я будто снова слышал слова старого Исао, часто говорившего мне их в детстве: «Запомни, малыш, — дух рассекает камни».

Через час после начала тренировки я был готов приступить к отработке боевых приёмов. Начал я с ударов руками, потом ногами, потом к их комбинациям, стараясь, чтобы все удары шли по идеальной кривой, выверенной до миллиметра долгими годами повторений. Известно, что боксёры прогрессируют лет до двадцати пяти, в лучшем случае до тридцати. Затем наступает спад. Как правило, после сорока теряется сила удара и ослабевает реакция. Так обстоят дела со спортсменами. Мастера же восточных боевых искусств фактически прогрессируют до самой смерти. В семьдесят и даже в восемьдесят лет они достигают такой силы удара, которой никогда не бывает у более молодых бойцов. Секрет этого в культуре движений. Оттачивая десятки лет одни и те же движения, старые мастера добиваются необычайной скорости и силы удара за счет правильного использования необходимых только для этого движения мышц, концентрации их в конечной точке, использования специальных видов дыхания.

После тренировки боевых приемов рукопашного боя я перешёл к упражнениям, развивающим гибкость суставов. Традиционная восточная медицина насчитала в организме человека триста шестьдесят пять суставов. Важность гибкости тела понимал ещё китаец Лао-цзы в пятом веке до нашей эры. Он писал, что «все существа и растения при своём рождении нежные и слабые, а при гибели сухие и гнилые. Твёрдое и крепкое — это то, что погибает, а нежное и слабое — это то, что начинает жить». Дедушка Исай придавал разработке суставов огромное значение и помногу часов мучил меня разными видами растяжек, шпагатов и прогибов.

Конец ознакомительного фрагмента.