Ручной Привод

Вадим Панов, 2009

Он существует с незапамятных времен, а может, и дольше. О нем знает вся Вселенная, но видели его единицы. Он редко включается, но с его работой всякий раз связана судьба человеческой души – «искры». Никто не знает, почему он называется Ручным Приводом. Но именно здесь, посреди ничего не подозревающей Москвы, определяется ход вечной борьбы двух Царств за «искры». Только отсюда можно выйти на связь с тем, кто порождает человеческие души. И именно сюда Царства присылают своих комендантов, попеременно управляющих Ручным Приводом. Но, даже получив Силу и Вечность, человек не способен отречься от своего прошлого, а потому и на Земле, и во Вселенной кипят страсти, совершаются благородные и подлые деяния – и за всем этим следит Ручной Привод. А за ним присматривают коменданты, в обязанности которых входит еще и наказание тех, кто возомнил себя равным Богу…

Глава 1

Где-то капала вода. Не подтекала, выливаясь из прохудившейся трубы тоненькой струйкой, а именно капала.

Данс… данс… данс…

Не реже четырех, а то и пяти ударов в минуту.

Данс… данс… данс…

Капли получались тяжелыми, успевали набрать вес перед полетом, к тому же приземлялись на что-то дребезжащее, будто специально подложенное под трещину, и в результате каждый удар становился похожим на звук маленького гонга. А потому не «кап-кап», а именно…

Данс… данс… данс…

Раздражает.

В свое время Черепаныч искал утечку по всему зданию, уверяя, что вокруг дежурки труб нет, даже отопительных, а потому проблема прячется в другом месте. Переложил весь водопровод, нашел вмурованный в стену скелет и шкатулку с дукатами, на четыре месяца оставил Подстанцию без воды и тепла, но подлую трубу не нашел. Как капала, так и капает.

Данс… данс… данс…

С тех пор механик еще несколько раз брался за ремонт, но эти всплески активности напоминали контратаку обреченного на поражение боксера: Черепаныч не верил, что справится, и не справлялся.

А Карбида больше всего удивляло то, что капала вода не постоянно, а лишь в особые, редкие моменты, когда воздух в дежурке казался наэлектризованным, а звенящая тишина давила напряженной пустотой. Когда шорох уподоблялся грому небесному, а шепот — Божьему гласу, и где-то рядом…

Данс!

Где-то рядом что-то не справлялось с напряжением и начинало выдавливать из себя тяжелые капли.

Данс… данс… данс…

За тридевять земель или совсем неподалеку, в соседнем здании, врачи, или спасатели, или самые обыкновенные люди, прохожие, отчаянно боролись за чью-то жизнь. Кричали, ругались, подбадривали, вдыхали в чужой рот свой воздух, делились силой, били кулаками по грудной клетке, выжимали из легких воду, запрещая себе даже думать о том, что смерть может оказаться сильнее. Или же человек тихо угасал в одиночестве, кривился в сердечном припадке, рыдал от полученных ран, мешая сладкое красное с прозрачным соленым. Где-то боролась или страдала, цеплялась за жизнь или покорно принимала неизбежное находящаяся в равновесии «искра». И в эти мгновения дежурку Подстанции накрывала абсолютная тишина, которую нарушало только тяжелое:

Данс… данс… данс…

Не бывает простых операций. Эту нехитрую аксиому вам подтвердит любой хирург, любой врач. Даже элементарное удаление аппендицита способно обернуться непредсказуемым образом, чего уж говорить о более сложных и опасных вторжениях в человеческое тело: об операциях на мозге или сердце, печени или кишечнике…

— Ну, что, еще десять минут и будем зашивать.

— Похоже на то, — поддержал коллегу второй хирург. — Зажим, пожалуйста.

— Леша, собираешься куда на выходные?

— Еще не решил, Вагит.

— А варианты есть?

Хирурги разговаривали, не отвлекаясь от лежащего на столе пациента, не отрывая взгляды, не теряя концентрацию. Да, они чуть расслабились, потому что основная, самая сложная часть операции осталась позади, но именно чуть. Они были профессионалами и прекрасно знали, что следует оставаться в рабочем тонусе до самого конца.

И в том, что произошло минутой позже, вины хирургов не было.

— Хочешь чего предложить?

— Да я думал шашлык на даче устроить.

— И баньку?

— А как же.

— Заманчиво…

— Вагит Рустемович! Сердце!

Возглас опытной медсестры на полсекунды опередил писк прибора. Организм пациента не выдержал.

Почему? Из-за чего? Сейчас не важно.

— Он уходит!

— Работаем, вашу…!

Ярко освещенная комната, еще несколько секунд назад спокойная, тихая, превратилась в муравейник. Не было суеты, не было хаоса — каждая медсестра, каждый врач прекрасно знали, что они должны делать и как, и от этого сходство с муравейником только усиливалось. Точные движения, короткие приказы, еще более короткие ответы. Сосредоточенные лица.

И тонкая ровная линия на мониторе.

Он уходит.

Данс… данс… данс…

Когда-то грохот жирных капель безумно раздражал Германа, выводил из себя. Звук, появляющийся в моменты напряженной тишины, казался неуместным и неприличным. Карбид считал, что дребезжание оскорбляет, вносит нечто недостойное, а то и постыдное, в мрачное величие натянутых нервов. Однако шло время, и постепенно Герман осознал, что бесится зря. Капли не имели отношения к происходящему, не смеялись над причиной, вызвавшей мрачную тишину, они просто падали… проверяя на прочность тех, кто сидел в этой самой тишине.

— Что случилось? — спросил вошедший в дежурку Ясень. — Чего вызывал?

— «Непонятка», — негромко отозвался Карбид.

— «Непонятка» — это…

— Это когда не ясно, куда направится «искра», — прежним тоном объяснил Герман. — В этом случае, согласно инструкции, оба коменданта должны присутствовать на рабочем месте, с целью избежания и для предотвращения, так сказать.

Пару мгновений Виктор разглядывал сидящего за столом напарника, затем осторожно поинтересовался:

— Прикалываешься?

— Чуть-чуть, — честно ответил Карбид. — А что касается инструкции, то это истинная правда.

— Я уже понял, что по инструкциям ты действуешь только тогда, когда тебе это выгодно.

— Было бы странно, если бы я соблюдал инструкции, когда мне это невыгодно.

Ясень вздохнул, хмуро глядя на Германа, но промолчал, отвернулся.

И его взгляд — в какой уже раз за три последних дня! — цепко ощупал дежурку. Помещение, в котором ему придется провести изрядную часть ближайших ста лет.

В большой, площадью почти сорок квадратных метров, комнате были две двери: основная, которой пользовались все сотрудники, и как бы запасная. Как бы потому, что узенькая и низенькая дверка была заперта на амбарный замок и забита двумя досками, на которых сияла выполненная красной краской надпись «Убью!». Многословная в своей элегантной краткости. Рядом с «запасным» ходом, в углу, возвышалась винтовая лестница черного металла, упирающаяся в блестящий люк. В его центре крепились современный электронный замок и ушко, из которого свисала на цепочке деревянная ручка. Следует добавить, что люк пребывал в режиме «Постоянно заперт», а на вопрос «Куда он ведет?» Герман что-то неразборчиво пробурчал себе под нос и сменил тему разговора.

В центре старого письменного стола с двумя тяжелыми тумбами гордо возвышалось облезлое полукресло — сейчас его занимал Карбид. Посетителям предлагались скрипящие венские стулья. Украшенную подозрительными пятнами столешницу делили арифмометр, механическая пишущая машинка, настольная лампа, пачка листов, несколько карандашей, чернильница и пресс-папье. Позади и чуть левее письменного стола к стене прижимался накрытый клетчатым пледом диван, над которым кривовато крепилась полочка с книгами.

Но все самое интересное, привлекающее взгляд любого посетителя, располагалось вдоль длинной стены дежурки. В двух ее углах стояли древняя радиола в деревянном корпусе и громоздкий телеграфный аппарат на тумбочке, а между ними были развешаны часы с кукушкой, массивный морской барометр, тревожная лампа в металлической сетке и пять металлических шкафчиков в ряд. На черном, прямоугольном, сиял знак радиационной опасности, на следующим за ним квадратном, хромированном — знак биологической опасности, третий, с закругленными углами, мог похвастаться прикрученным саморезами дорожным треугольником «Прочие опасности», четвертый шкафчик какой-либо маркировки избежал; а замыкал последовательность синий почтовый ящик, поперек которого шла крупная надпись: «Не вынимается». Над шкафчиками висели слегка полинявшие плакаты: «Медицинский работник! Смело увеличивай показатели своего заведения!» и «Оборудование класса А не отключать ни при каких обстоятельствах!». В уголке первого черным маркером были нарисованы десять крестов, а ко второму от руки добавлено: «За питание долбить Черепаныча, пока не вырвет».

«Кто же обставлял дежурку?»

— У нас еще почетные грамоты есть, — не открывая глаз, сообщил Карбид. — Руки не доходят повесить.

— Грамоты от кого? — машинально спросил Ясень.

— От разных.

— Ясно.

Виктор уселся на диван — на стуле он оказался бы лицом к лицу с Германом, чего не хотелось, почесал в затылке и буркнул:

— Трубу починить надо.

— Надо, — согласился Карбид. — Черепанычу скажи. А то он, бездельник, только обещает.

— Вагит Рустемович, десять минут, — робко проговорила одна из медсестер.

— Работаем!

— Вагит, реанимация не помогает. — Алексей демонстративно снял маску. — Все.

Хирург тяжело посмотрел на остановившуюся команду, на пациента, на приборы, бесстрастно зафиксировавшие смерть, и совсем другим, не рабочим, не напряженным, а глухим тоном проигравшего спросил:

— Время?

Медсестра посмотрела на настенные часы:

— Шестнадцать десять.

— Укажите.

Вагит отвернулся и медленно вышел из операционной.

Просто сидеть, терпеливо ожидая результата, как это делал Карбид, у Ясеня не получалось. Пробыв на диване меньше минуты, Виктор вскочил на ноги и нервно прошелся по дежурке. Остановился у винтовой лестницы, развернулся, сделал еще пару кругов, а затем уставился на Германа.

— Какого черта Черепаныч не разберется с водой?

Карбид промолчал. Секунд двадцать Ясень пронзительно смотрел на напарника, а когда понял, что тот не собирается отвечать, поинтересовался:

— Чего молчишь?

— Не люблю зря языком трепать. — Герман достал из кармана пачку сигарет, закурил. — Когда прояснится, тогда поговорим.

Не удержался, выделил тоном слово «прояснится». Ясень чуть порозовел.

В отличие от блеклого Карбида, Виктор выбрал едва ли не идеальную внешность. Высокое, мускулистое, подтянутое тело, тип «Любитель яхт и верховой езды». Шелковистые каштановые волосы, высокий лоб, мужественное лицо… Одним словом, ходячее воплощение романтических женских грез. Одевался он соответственно, уделив посещению лучших московских магазинов целый день.

— Дурная привычка, — холодно заметил Виктор, разглядывая курящего напарника.

— Молчать?

— Курить!

— Хочешь прочесть мне мораль?

Вопрос был задан спокойно, без вызова, Карбид просто попросил Ясеня обратить внимание на тон. Виктор понял. Покраснел еще больше, но вновь сдержался. Отвернулся, однако дальнейший разговор вел без прежнего нерва.

— Как мы узнаем, что действительно прошла «непонятка»?

— Они сообщат.

— Как?

Карбид кивнул на телеграфный аппарат. Ясень удивленно приподнял брови:

— Оно работает?

— Ага, — подтвердил Герман.

— Не врешь?

— Нет.

— Чтоб я лопнул! — Виктор оглядел древнюю конструкцию, после чего перечитал плакат и кисло осведомился: — И такую рухлядь вы называете «оборудованием класса А»?

— Как видишь.

— Оно же устарело лет сто назад!

— А мне с ним наперегонки не бегать, — усмехнулся Карбид. — Работает, и ладно. К тому же финансирование Подстанции постоянно урезают, говорят, инфляция. — Он аккуратно затушил окурок в пепельнице. — Да коррупция, едрить ее… будь неладна.

— Ходят слухи, что вы фонды пропиваете, — нейтрально сообщил Ясень.

— Слухи на пустом месте не рождаются, — вздохнул Герман.

Виктор кашлянул — такого ответа он не ожидал. То ли прямого, то ли издевательского.

— Но доказать сложно, — спокойно закончил Карбид.

— А пытались?

— Не-а… Всех пугает грандиозность проекта.

Ясень хотел было придумать что-нибудь уместное в ироническом ключе, но запищал мобильный.

— SMS!

— Поздравляю.

— Предлагают принять участие в акции… — Виктор выругался, но телефон не убрал. — Сколько прошло времени?

— Двенадцать минут.

— Они обалдели? Это же грубейшее нарушение!

— Считаются, — пожал плечами Герман. — Никто не хочет уступать.

— А у нас очередное чудо!

— Бюрократия. Такая же хрень, как и коррупция.

Ясень подозрительно посмотрел на Карбида.

— Тебе точно SMS не приходила?

— Я их всех как нежелательных абонентов пометил.

— Зачем?

— Чтобы SMS-ми не задолбали.

— Извини! — Виктор поднес к уху зазвонивший телефон: — Да! Я слушаю… — Разочарованно: — Вы ошиблись, здесь таких нет! Нет, я сказал!

И со злостью запихнул телефон в карман.

— Ошиблись, обычное дело, — прокомментировал Карбид.

— Не вовремя ошиблись, — уточнил Ясень.

— Как смогли.

Виктор сделал пару очередных шагов, после чего ткнул пальцем в телеграфный аппарат.

— Может, твоя тарахтелка накрылась?

— Моя тарахтелка нас с тобой переживет.

— Да ну?

— Ты уж мне поверь.

Спорить Ясень не рискнул. Зато на оживший телеграфный аппарат среагировал молниеносно: сделал резкий шаг вперед, протянул руку, но в то же мгновение замер. Повернул голову и посмотрел на Карбида.

— Спасибо, — улыбнулся тот.

Герман медленно поднялся на ноги, неспешно приблизился к стрекочущему аппарату и потянул бумажную ленту:

— Все правильно: «непонятка».

— Признали?

— Ага. И подтвердили.

— А чего так долго?

— Объясняться они не обязаны. — Карбид скомкал ленту и швырнул ее на пол. — Ни вашим, ни нашим, Ясень. — Помолчал. — Разочарован?

Вместо ответа Виктор демонстративно посмотрел на часы:

— Четырнадцать минут. Он не вернется.

— Вернется, — пообещал Герман. — Ручной Привод и не таких возвращал.

Карбид подошел к немаркированному шкафу, открыл его, повернув ручку на дверце, и посмотрел на спрятанный внутри рычаг.

— Черепаныч, слышал?

— Да, Карбид. У меня все готово.

— Ставлю на возврат.

Герман резко дернул рычаг, опустив его до предела вниз, и привычно поморщился, услышав хорошо знакомый скрежет.

И в этот миг что-то на Земле изменилось. Что-то важное, но незаметное. Бесценное и обычное. Вплелся в ткань новый рисунок, стало чуть светлее и…

Рука выскользнула из-под простыни, пальцы сжались в кулак.

Разжались.

Сжались снова.

В слабый, едва обозначенный кулак, но ведь не это главное. Не драться собирался владелец руки, не сжимать что-то. Он просто двигался. Он…

— Он жив! — Задержавшаяся в операционной медсестра выскочила из комнаты. — Вагит Рустемович, он жив!

Неотключенные еще приборы подали голос. Врачи бросились к столу:

— Работаем!!

— Четырнадцать минут… — Ясень покачал головой. — Плохо.

— Бюрократия, — повторил Карбид, закрывая немаркированный шкаф.

— У них бюрократия, а у нас нездоровые сенсации. — Виктор постучал указательным пальцем по символу биологической опасности: — Применялось?

— Желтой прессе никто не верит, так что на сенсации всем плевать. — Герман посмотрел на привлекший внимание напарника шкафчик, прищурился, припоминая, после чего покачал головой: — Локально.

— Когда?

— Было.

— Ух, ты! — У Ясеня вспыхнули глаза. — А…

— Журнал читай.

— Ну, расскажи! Жалко, что ли?

— Тараканов на Подстанции травили.

— Э-э… — Виктор понял, что продолжения не будет. — Ясно.

И чертыхнулся. Карбид хмыкнул. Ясень смутился еще больше и, подумав, продолжил прежнюю тему:

— Короче, эти воскрешения могут нам боком выйти.

— Напиши докладную.

— Пожалуй… — Виктор внимательно посмотрел на Германа. — А поможет?

— Нет.

— Там тоже всем плевать на желтую прессу?

— Ага.

Добро пожаловать в реальный мир. Где всем на всё и на всех плевать. И поэтому это «всё» катится куда попало как придется.

— Я не думал, что наши относятся к этому столь несерьезно.

— Гораздо серьезнее они относятся к дележу «искр». Никто не хочет уступать.

— И как ты справляешься?

— Я не справляюсь. — Карбид снова закурил. — Я просто делаю свою работу.

* * *

— Ну, давай, давай, — бормотал Олег, лихорадочно нажимая на кнопки клавиатуры. — Теперь сюда… Прячься, придурок!

Тяжеловооруженный боец несся по лабиринту, отважно расстреливая попадающихся по дороге врагов. Монитор полыхал зарницами, колонки плевались перестрелкой и бодрой музыкой, тихонько подвывал DVD-привод. Очередная «стрелялка», один из последних уровней, и Олег, с детства обожающий подобные игры, был полон решимости пройти его в ближайшие двадцать минут.

Дождь за окном, делать нечего, почему бы не поиграть?

— Что, гады, попались?!

В колонках загрохотали выстрелы, забабахали разрывы гранат и послышались крики умерщвляемых врагов. На секунду даже показалось, что единственную комнату небольшой квартиры затянуло пороховым дымом. Лежащая на тахте Юля прикрыла ладонью микрофон телефонной трубки и попросила:

— Олег, сделай, пожалуйста, тише.

— Что?!

— Тише сделай!

— А… Сейчас!

— Олег!!

Однако девушке пришлось подождать, пока молодой человек не разнесет в пух и перья очередную толпу нарисованных злодеев — до этого он просто не мог оторвать пальцы от клавиатуры. Расправившись с врагами, довольный Олег поставил игрушку на паузу и, потянувшись, уменьшил громкость.

— Пожалуйста.

— Спасибо! — саркастически отозвалась Юля и вернулась к телефонному разговору: — Так когда, говоришь, это случилось? Сегодня днем? Да, очень интересно…

Олег побарабанил пальцами по столешнице, задумчиво глядя на монитор, однако продолжать игру не стал, дождался, когда Юля закончит разговор, после чего с улыбкой посмотрел на поджавшую губы девушку:

— Я немного увлекся.

Фраза прозвучала извинением. Которое, впрочем, не было принято.

— Ты постоянно увлекаешься!

— Согласен, бывает.

Юля, демонстрируя обиду, уткнулась в экран ноутбука. Олег помялся.

— Пожалуйста, не дуйся, я ведь не заметил, что тебе позвонили.

— Ты вообще ничего не замечаешь.

— Неправда. — Олег осторожно пристроился на краешек тахты.

— Даже меня!

— Я только на тебя и смотрю.

Он не обманывал подругу: худенькая девчонка с коротким каре каштановых волос давным-давно похитила сердце молодого человека. Выпуклый лобик, тонкий нос, чуть припухлые губы и большие васильковые глаза — Олег мог любоваться ею часами. И, как это обычно бывает, совершенно не понимал, что он в ней нашел? Почему другие девчонки вызывали лишь поверхностный интерес на ночь или месяц встреч, а Юлька прикипела к сердцу так, что не вырвешь? Почему она? Вечный вопрос любого мужчины.

— Извини.

Тишина. Девушка делала вид, что полностью поглощена текстом.

— Пожалуйста, извини… — Олег нежно погладил Юлю по ноге.

— Отстань!

— Юла, пожалуйста, не обижайся.

Ласковый голос и мягкие движения Олега постепенно сделали свое дело: мир был восстановлен, скреплен несколькими крепкими поцелуями, и…

Через некоторое время Олег и Юля в обнимку лежали на тахте, бездумно разглядывая потолок. Хотелось курить, но они давным-давно договорились не дымить в единственной комнате квартиры — оба не любили спать в прокуренном помещении.

— Кто звонил? — поинтересовался Олег.

— Ревнуешь?

— Просто интересно.

Однако такой ответ Юлю не устроил:

— А в принципе ревнуешь?

— В принципе, разумеется, ревную, — признался Олег.

Признался абсолютно серьезным тоном, ибо глупо сообщать женщине, что ты уверен в ней на сто процентов.

Юля поерзала, поудобнее устраиваясь в объятиях Олега, и ответила:

— Ольга звонила. Помнишь, Костик ее в клуб приводил?

Костика, двоюродного брата Юли, Олег знал хорошо, а вот образ его подружки из памяти выветрился.

— Костик вроде с Женей сейчас? — неуверенно протянул молодой человек.

— А раньше была Оля.

— Гм… возможно. — Олег зевнул. — Ты с ней до сих пор дружишь?

— Я ведь журналистка, — напомнила Юля.

— Будущая, — уточнил молодой человек, напоминая, что подруге еще предстоит окончить университет.

— Не важно. — Юля прищурилась. — А поскольку я журналистка, то должна везде искать источники информации. На будущее пригодится. Это аксиома, мой дорогой Ольгерд.

Девушка частенько переделывала имя молодого человека то ли на фэнтезийный, то ли на скандинавский манер. Иногда Олег поправлял подругу, иногда нет. Сегодня решил не обращать внимания, в конце концов, только-только помирились.

— То есть Ольга для тебя источник информации?

— Ага.

— И что за источник? Она секретарь президента?

— Ольга окончила медицинский и сейчас работает в Михайловской больнице.

— Крутой источник.

— Зря смеешься, между прочим. Во-первых, больницы — это в принципе кладезь информации, а такая известная, как Михайловская, — тем более. А во-вторых, Ольга уже сообщила мне интересный факт.

— Какой?

— Все тебе расскажи.

— Не хочешь — не надо, пойду еще пару монстров убью.

— Я тебе пойду! — Юля вздохнула и улыбнулась. Она и сама прекрасно знала, что не удержится, расскажет Олегу о том, что ее увлекло. — Одним словом, Ольга рассказала, что в Михайловской больнице самый высокий по стране процент возвращений после клинической смерти.

— Каких еще возвращений? — не понял молодой человек.

— После клинической смерти, — повторила Юля. — Пациент умирает на операционном столе или еще где-нибудь, спасти его не могут, записывают в покойники, а потом проходит некоторое время, и он воскресает.

— Такое бывает? — недоверчиво спросил Олег.

— Бывает.

— Я понимаю, что бывает все… — Молодой человек покрутил головой. — Но ведь без кислорода мозг умирает. То есть они возвращаются овощами?

— Нет, возвращаются нормальными, иначе кому это интересно? — Девушка почесала кончик носа. — После смерти есть сколько-то времени до того, как мозг погибнет, несколько минут, кажется… я спрошу у Ольги. Одним словом, такие ситуации случаются, а в Михайловской их больше всего. Я статистику видела.

— Ну и что?

— Это же интересно! Загадка! Почему так много возвращений в одной больнице?

Олег изобразил на лице скептическую гримасу.

— Где-то больше, где-то меньше. Если все так, как ты рассказала, то процент возвращений зависит исключительно от самих людей, в смысле от пациентов. Если врачи зафиксировали смерть, то воскреснуть могут только сильные люди с сильным организмом. Получается, в Михайловскую привозят крепких ребят.

— Если бы все зависело только от людей, не было бы такой статистики, — не согласилась Юля. — В Михайловской возвращаются на двадцать процентов больше, чем в среднем по стране. Прикинь, на двадцать процентов! Это аномалия!

— И ты хочешь ее расследовать?

— Ага.

Последний курс журфака, а что дальше? Родители Юли связей не имели, толстым кошельком похвастаться не могли, приходилось рассчитывать только на свои силы, а чтобы заметили, чтобы обратили внимание, помимо всего прочего нужно принести «в клюве» хороший материал. В издательствах и крупных телекомпаниях это любят.

— Я, конечно, мало чего в вашей кухне смыслю, — медленно произнес Олег. — Но мне кажется, что ничего интересного ты с этой мистикой не добьешься. Ну, воскресают, ну, многие воскресают, ну и что? Обычное дело: крепкие больные, хорошие врачи. К тому же, если я правильно помню, Михайловская рядом с большим парком находится, у реки, экология в том районе нормальная, даже несмотря на то, что центр, — вот и возвращаются пациенты. Опять же, люди рядом с Михайловской живут не бедные, им есть зачем возвращаться. Жить им нравится.

— А тебе не нравится?

— Мне… — Молодой человек пожал плечами. — Мне тоже хорошо. С тобой хорошо… Но ведь я говорю о тех, кто… там.

Девушка рассмеялась, но тут же приняла серьезный вид:

— Не доверяешь моему чутью?

— У тебя еще нет чутья.

— Хм… — Ссориться с Олегом по-настоящему Юле тоже не хотелось, а потому, подумав, она не стала протестовать против столь низкой оценки ее профессиональных способностей. Вместо этого игриво прижалась к другу и проворковала: — Что же мне тогда делать? Как найти хорошую работу?

— Придумай что-нибудь другое, — предложил молодой человек.

— Придется с кем-нибудь переспать.

— Правильно, — одобрил Олег. — Так надежнее.

— Так ты врал, что ревнуешь!

— Ревную, — признал молодой человек. — Но сейчас мы не о развлечениях говорим, а о бизнесе. А это совсем другое дело.

— Бестолочь!

Они любили подкалывать друг друга подобным образом, шутили, смеялись, но никогда не говорили в открытую, что сейчас — по крайней мере сейчас! — за этими словами ничего нет и быть не может. Сейчас они смотрели только друг на друга. И им это нравилось.

Олег поцеловал девушку в щеку и тихо сказал:

— Не жалеешь, что отказалась от предложения НТВ?

— Быть светским репортером? Нет, не для меня.

— Опыта набралась бы. Нужные знакомства завела.

— Нужно сразу штурмовать серьезные крепости, Олег. С хорошим материалом.

— Честно говоря, эти возвращения не кажутся мне серьезной темой.

Юля упрямо выпятила нижнюю губу:

— Посмотрим.

* * *

Фургон «Шевроле» с орегонскими номерами, цельнометаллический, темного цвета — словно взятый напрокат из дешевого голливудского боевика, — стоял у тротуара, напротив дверей навсегда закрытой прачечной. Двигатель машины тихонько урчал на холостом ходу, выплевывая тоненькую струйку выхлопа, однако свет был выключен, а «дворники», несмотря на довольно сильный дождь, не работали. И даже те двое, на передних сиденьях, переговаривались тихим шепотом, словно опасаясь привлечь к себе лишнее внимание прохожих.

— Погода как испортилась, а? Прямо на глазах, — пробормотал водитель. — А ведь еще утром жара дикая стояла.

— Нам же, мать твою, лучше, — с характерной техасской тягучестью отозвался второй. — Гребаных свидетелей не будет.

— А если клиент сегодня не появится?

Водитель, судя по всему, слегка нервничал.

— Как это не появится? — с легким пренебрежением пробурчал техасец. — Зря, что ли, мы его пасли целую неделю? — Он почесал указательным пальцем левую бровь. — Никуда, мать твою, клиент не денется: сорок минут назад закончилась смена, получается, с минуты на минуту будет здесь.

— А если в бар зайдет по дороге?

— Подождем лишний час и возьмем пьяным.

Водитель кивнул, отвернулся, провел рукой по рулю, однако успокоиться ему не удалось, уверенность, что сквозила в голосе техасца, на шофера не действовала.

— Хорошо, что он одинокий, да? Получается, никто не станет его искать до завтрашнего вечера.

Техасец покачал головой, но, верно оценив состояние напарника, смеяться над ним не стал: зачем дергать человека, с которым идешь на опасное дело? Лишь кивнул:

— Верно.

— Вот и я говорю, — оживился водитель. — А еще…

— Тихо!

В правом зеркале заднего вида, на которое периодически поглядывал техасец, появилась фигура мужчины.

— Он?

— Он.

— Лицо его помнишь?

На этот раз пренебрежения в голосе техасца было значительно больше:

— Разумеется, помню, мать твою.

— Ну, тогда…

— А он не спешит.

— Кто не спешит? — не понял водитель.

— Клиент не спешит, — прищурился техасец.

Остановившийся в нескольких шагах от фургона мужчина принялся раскуривать сигарету. Получалось у него не очень ловко, поскольку одновременно приходилось удерживать зонтик.

— Закуривает, — сообщил техасец.

— Остановился?

— Угу.

Водитель нервно погладил рулевое колесо.

— Может, он нас заметил?

— Даже если и заметил, что с того? Наш клиент — обычный, мать его, лох, живущий тихо и размеренно. Ему и в страшном сне не может присниться, что кто-то собирается его похитить.

— Тогда почему он остановился?

— Он чует, — объяснил техасец. — Они всегда чуют. Как быки перед бойней. Только быки, мать твою, понимают, а эти — нет. У быков, мать твою, инстинкты, а у этих — телевизор, пиво и мысль, что они никому на… не нужны. Мысль, мать твою, правильная. Они с ней живут. Привыкают. Верят. И никогда, мать их, от нее не откажутся. У нашего лоха, мать его, небось мурашки по коже и внутри холодно. Ему бежать надо, а он стоит и ни черта не понимает. Сделает пару затяжек… — Мужчина шагнул вперед. Техасец усмехнулся. — И тупо пойдет на бойню.

— Он идет?

— Идет.

В тот момент, когда мужчина поравнялся с фургоном, техасец спокойно открыл свою дверцу — никаких резких движений! — и дружелюбно произнес:

— Извините, сэр, мы из службы доставки, немного заплутали в вашем районе, вы не подскажете дорогу?

— Дорогу куда? — осведомился мужчина.

— Тут у меня написано.

Техасец взял в руку лист бумаги, медленно вышел из кабины фургона и приблизился к мужчине.

— Кажется, какой-то «драйв», но почерк у нашего диспетчера тот еще! Как курица лапой!

— Дайте я посмотрю.

Мужчина сделал шаг вперед, и в этот момент техасец нанес классический «прямой встречный в голову», умело поймав жертву на движении. Мужчина даже не вскрикнул — нокаут, просто обмяк, начал оседать и рухнул бы на землю, не подхвати его техасец под мышки.

— Двери!

— Уже!

Боковая дверца съехала в сторону, и два бандита, дожидавшиеся своего часа в чреве фургона, ловко втащили тело внутрь.

Техасец подхватил упавший зонтик, закрыл его и вернулся в кабину. Водитель надавил на газ, «Шевроле» быстро отъехал от тротуара и через несколько мгновений растворился в дождливом вечере, оставив после себя лишь сигарету, медленно умирающую на мокром тротуаре.

* * *

Михайловской эту московскую больницу называли по старой памяти, в честь графа Михайлова, выстроившего общедоступную лечебницу еще в восемнадцатом веке и завещавшего потомкам поддерживать заведение вечно. Потомки, надо отдать им должное, волю предка соблюдали неукоснительно, до самого переворота не жалели денег на больницу, не приносящую им никакой выгоды, кроме благодарности простых людей. Но разве это мало — благодарность? Разве мало для нормального человека, который любит свою землю, свою страну и свой народ? Для того, кто чувствует себя их частью? Третьяков, Морозов, Михайлов… Они остались в памяти не только потому, что хотели остаться и стремились к этому, а потому, что делали то, что считали правильным. А когда не мыслишь себя вне страны и народа, совесть сама подскажет, что правильно, а что нет. Ибо совесть появляется, когда живешь не только ради себя.

После Октябрьского переворота, унесшего в небытие графов Михайловых, больница несколько раз меняла название. Сначала стала «городской № 3», затем — «им. тов. Нахамсона», который то ли лечился в ней, то ли командовал ею. Но тут получилась неувязка: тов. Нахамсон оказался плохим тов. То есть сначала он был тов. как тов. — зверствовал во время Гражданской войны не хуже других тов. За рвение получил высокую должность, ездил на длинном автомобиле, жил в отнятой у «эксплуататоров» квартире и украшал супругу отнятыми у «эксплуататоров» бриллиантами. Однако в какой-то момент врожденный флюгер тов. Нахамсона неправильно указал направление ветра, результатом чего стало звание «врага народа» (вполне заслуженное, учитывая «шалости» тов. Нахамсона во времена Гражданской), и больницу вновь пришлось переименовывать. Причем спешно. Ей выделили порядковый номер, однако в памяти народной больница навсегда осталась Михайловской, и даже через сто лет после исчезновения графского рода упрямые москвичи продолжали называть ее только так, и никак иначе.

Ольга предупредила Юлю, что пробиться на прием к главврачу окажется не простой задачей:

«Он у нас академик, еще советский академик. Искренне считает, что над ним только Господь Бог стоит».

«Все врачи так считают».

«В общем, да. Но над Иваном Алексеевичем действительно — только Бог».

Тем не менее в главный корпус подруга Юлю провела. Назвала этаж, на котором находился кабинет главврача, показала, где лифт, и ушла: «Дальше сама».

Сама так сама, не привыкать. Пусть профессионального опыта у Юли действительно маловато — тут Олег прав, — но как проникнуть к нужному человеку, девушка представляла. Умела войти без доклада, начать разговор так, чтобы не выгнали — нахальства и уверенности хватало. А вот над тем, как преодолеть главный барьер — секретаршу, нужно думать, ибо на эту должность настоящие, выросшие еще в советские времена, академики брали исключительно стерв. Понимали, что это их главная линия обороны, что только опытная секретарша способна с одного взгляда определить, следует ли пускать посетителя к небожителю или пусть со своим вопросом идет в какой-нибудь отдел. Собственно, именно по тому, кто сидит в приемной: длинноногая «Ниночка, сделайте кофе» или холодная «Валентина Петровна, посмотрите, пожалуйста, кто у нас следующий?» — можно сделать вывод о том, что из себя представляет хозяин кабинета. Секретарша главврача, по словам Ольги, являла собой идеал второго типа, защищала шефа, как Брестскую крепость, и преодолеть ее означало сделать даже не полдела, а девять десятых. Ибо наивный вид, который блестяще умела напускать на себя Юля, мог растопить сердце любого монстра, да и нравится дедам оказывать услуги молоденьким девочкам.

Но как пройти секретаршу?

И тут Юле сказочно повезло. Едва она подошла к дверям с табличкой «Приемная академика Митина И.А.», как из них вышла высокая полная женщина в строгом деловом костюме.

«Она!»

Женщина внимательно посмотрела на Юлю — примерно таким взглядом Зевс разглядывал копошащихся под Олимпом людишек — и осведомилась:

— Вы сюда?

— Нет, — пискнула сообразительная девушка. — Секретариат ищу.

— Новенькая?

— Стажировка.

— Прямо по коридору, третья дверь направо.

Не удостоив Юлю прощальным взглядом, женщина повернулась и царственной походкой направилась к уборной.

«Отлично!»

Юля дождалась, пока мегера скроется за дверями туалета, даже пару шагов сделала по направлению к секретариату, после чего проскользнула в приемную и, вежливо постучавшись, приоткрыла дверь в кабинет самого.

— Иван Алексеевич?

— Кто там еще?

Хозяин кабинета встретил девушку, сидя во главе монументального стола, раскинувшегося во всю длину далеко не маленькой комнаты. «Советский еще» академик оказался невысоким, кругленьким стариком, абсолютно лысым и ушастым, что делало его похожим на постаревшего Чебурашку. На Юлю он смотрел недовольно, но без раздражения — наличие во взгляде этой эмоции девушка умела улавливать мгновенно.

— Юлия Соболева, корреспондент. — Пока девушка дошла до кресла, она успела выбрать, а самое главное — натянуть на лицо подходящее случаю выражение: «Смелая девчушка № 2». — Добрый день, Иван Алексеевич.

И протянула руку. Причем ладонью вниз.

Академик замешкался, с сомнением разглядывая девичью руку, после чего вздохнул и поинтересовался:

— Вам назначено?

— Не припоминаю.

— Я тоже.

— Но ведь вы меня не выгоните, правда?

— Почему? — оживился Митин. — Я, знаете ли, человек занятой. Вот возьму и выгоню.

И даже пальцами пошевелил, демонстрируя, что не чурается физических упражнений.

— Раз я сумела к вам прорваться, вы должны признать поражение и уделить мне десять минут. Иначе получится нечестно.

Выражение лица Юли говорило о том, что она искренне верит в хороших людей, и отказать ей в такой малости, как десять минут, значит полностью перевернуть мировоззрение замечательной девчонки. Какой злодей способен на такую пакость?

— Вам говорили, что вы очень шустрая мамзель? — осведомился Митин.

— Да, Иван Алексеевич, — радостно подтвердила Юля.

— Вас не обманывали.

Академик привстал, элегантно поцеловал Юле руку, после чего вернулся в кресло и прохладно сообщил:

— Десять минут.

Хватка у этого Чебурашки была железной.

— Спасибо огромное, Иван Алексеевич!

— Время пошло.

Девушка расположилась напротив главврача.

— Иван Алексеевич, только вы способны ответить на вопрос, который мучает меня целый месяц.

— В вашем возрасте это срок, — кивнул Митин. — У меня, к примеру, есть вопрос, который мучает меня уже двадцать три года.

— Какой? — навострила уши Юля.

— Из тебя получится хороший журналист, шустрая мамзель, — рассмеялся академик. — Спрашивай, а то время закончится.

— У меня есть кое-какая статистика. — Юля положила перед главврачом лист с таблицей. — Обратите внимание на цифры. Показатели вашей больницы выделены красным маркером.

Несколько секунд Митин изучал распечатку, после чего поднял взгляд на девушку и пожал плечами.

— В чем вопрос?

— В вашей больнице чрезвычайно высокий процент возвращений.

— И о чем это говорит?

— Я всю голову сломала.

— Сочувствую, — улыбнулся академик. — Что-нибудь надумали?

— Ничего.

— Я не удивлен.

Юля проглотила иронию главврача. Продолжила внимательно смотреть Митину в глаза, показывая, что терпеливо ждет ответ. Академик развел руки.

— Юля, возможно, факт аномально высокого числа возвращений в моей больнице меня и заинтересовал бы, но есть одно «но»: здесь работают лучшие хирурги города. А возможно, я подчеркиваю: возможно, у меня работают лучшие врачи страны. — Митин откинулся на спинку кресла и довольно улыбнулся. — Поймите, шустрая мамзель, я потратил годы, чтобы собрать этих ребят. Одних вел с института, других сманивал… Я ведь командую здесь, понимаете, и я должен делать все, чтобы в моей больнице пациенты получали самое лучшее лечение. В этом смысл моей жизни, шустрая мамзель. Вам знакомо понятие: смысл жизни? — Ответа академик не ждал. — Ну, по крайней мере, вы его слышали. Так вот, я не хочу быть министром здравоохранения, понимаете? И советником президента по здравоохранению не хочу быть. Я уже академик. Я горжусь тем, что сделал. И еще я горжусь тем, что выше меня только звезды и Господь Бог. Потому что я здесь спасаю жизни. И делаю это, скажу без ложной скромности, неплохо. И не надо меня перебивать. Вы за интервью пришли или дискутировать? Дискутировать будете со сверстниками. А если вам нужно интервью, то слушайте.

— Я и хотела сказать, что у вас очень хорошо все получается, — пробормотала Юля.

— У меня в каждом отделении доктора наук и кандидаты. У меня любая медсестра в разы лучше и опытнее любого врача из районной поликлиники. И вы, шустрая мамзель, удивляетесь, что у нас частенько оживают пациенты? Это наша работа, вот и все. — Митин помолчал, давая возможность Юле усвоить сказанное, а потом, подумав, добавил: — Да и не воскрешения это вовсе.

— А что?

По выражению глаз академика девушка поняла, что время пропаганды закончилось и сейчас она услышит главную мысль. Слишком умен Митин, чтобы аномальная статистика прошла мимо его внимания. И убеждать самого себя в профессионализме врачей академик не будет, это для журналистов. Для себя Иван Алексеевич на этот вопрос уже ответил. И теперь не прочь поделиться им с «шустрой мамзелью».

— Когда до людей доходит, что мы не шутим, что на кону их жизнь… Вся их жизнь: прошлое, настоящее, будущее, всё, одним словом. Так вот, когда люди это понимают, то меняются кардинально. Зубами цепляются, лишь бы остаться. Лишь бы на солнышко еще раз посмотреть. Любовью заняться. На речку сбегать… Жажда жизни, она ведь в каждом из нас крепко сидит. И некоторым удается остаться. — Митин демонстративно посмотрел на часы. — Ваши десять минут истекли, шустрая мамзель.

— Спасибо, Иван Алексеевич.

— Не за что.

Юля поднялась.

— Иван Алексеевич, вы позволите мне походить по больнице?

— Зачем?

Девушка вздохнула:

— Ну, раз не получилось с возвращениями, попробую сделать материал для газеты.

«А может, еще чего разузнаю».

Спросила Юля потому, что разгуливать по территории просто так, — это одно, а если: «со стариком все согласовано», то это уже совсем другое.

— Пожалуйста, — пожал плечами Митин. — Хорошей прессе мы всегда рады.

* * *

В солнечную погоду посетители Михайловской больницы предпочитали встречаться с родственниками в парке. Одни оккупировали многочисленные скамейки, другие располагались прямо на траве, третьи прогуливались по дорожкам. Кто-то громко смеялся, кто-то тихо обсуждал последние новости, а некоторые молчали, держались за руки и молчали, поддерживая друг друга теплом прикосновений. Потому что этим некоторым говорить было не о чем.

Большая часть пациентов встречала посетителей на небольшой площади с веселым фонтаном, у главного, самого вместительного и современного корпуса больницы. По выходным здесь было особенно многолюдно, что делало площадь идеальным местом для злых каверз.

— Как тебе вон те?

Бандера указал на двух мужчин лет сорока, судя по всему — близнецов, компанию которым составляла пара женщин.

— Слишком серьезные, — покачал головой Бизон. — Не пройдет.

— Как скажешь.

Вышедшие на охоту парни специально привлекали к себе внимание толпящихся на площади людей. Задевали плечами, извинялись, улыбались… Бизон в докторском халате и шапочке, на шее стетоскоп, в руках — тонкая папка с украденным из регистратуры списком больных, Бандера в зеленоватых брюках и рубашке санитара, на первый взгляд — что может быть обыденнее для больничного двора? Однако спины обоих украшала крупная надпись: «Морг», которая заставляла окружающих коситься. В этом заключалась первая часть плана приятелей — показать надпись как можно большему числу людей. Пусть все видят, кто они такие.

— Как тебе эти?

Пожилая женщина опирается на трость и держится за руку взрослого мужчины, судя по всему — сына.

— Дряхлая старушка пришла навестить такого же дряхлого мужа. Если у нее сердце не выдержит, Карбид нас с потрохами съест.

— А эти?

Женщина лет пятидесяти, тяжелый лоб, тяжелая челюсть — очень характерная внешность, подтверждающая теорию Дарвина. Отчаянно похожая на нее женщина лет тридцати с субтильным спутником примерно того же возраста.

Бизон внимательно изучил кандидатов и кивнул:

— Берем.

Бандера плотоядно улыбнулся.

Парни напустили на себя сосредоточенный вид и быстрым шагом подошли к жертвам.

— Добрый день, — сухо и мрачно произнес Бизон.

— Э-э… драсьте, — добавил Бандера.

— Добрый день, — настороженно отозвалась старшая женщина.

— Мы тут разыскиваем кое-кого, — печально продолжил Бизон. — Вы, извините, к кому пришли?

— К Поликарпову.

Бандера судорожно вздохнул. Женщина побледнела. Дочь вцепилась в руку мужа, тот поправил очки.

— Поликарпов… — Бизон углубился в списки.

— Вы нас искали?

— Вы господину Поликарпову жена? — участливо поинтересовался Бандера, не позволяя женщине мешать приятелю.

— Да.

— Зовут вас?

— Елена Сергеевна.

— Ох…

— Что?

— А меня Бандера. — Каверзник потряс похолодевшую руку женщины. — Будем знакомы.

— Что случилось?

Бандера вопросительно посмотрел на Бизона, но тот с увлечением просматривал список пациентов, беззвучно шевеля губами, и на вопрос не среагировал.

— А это дочка ваша, да?

Елена Сергеевна машинально кивнула.

— Будет вам опорой и поддержкой, — резюмировал Бандера.

Дочь закусила губу.

— Послушайте, мы…

— Поликарповых у нас несколько, — ободряюще произнес Бандера. — Крепитесь.

Елена Сергеевна побелела. У ее дочери увлажнились глаза. Очкарик принялся напускать на себя печальный вид. Но длиться пауза будет недолго, еще секунда — и оцепенение спадет, они взорвутся вопросами, возможно, всхлипами, то есть ситуация выйдет из-под контроля и приведет к непредсказуемым последствиям. Однако Бизон хорошо знал свою роль.

— Поликарпов Петр Геннадьевич? — поинтересовался он, не отрывая взгляд от списка.

— Да, — подтвердила женщина.

— Из второй хирургии?

— Да.

— Та-ак, — протянул Бизон.

— Неужели? — прошептал Бандера.

— Палата номер девять? — продолжал уточнять Бизон.

На Елену Сергеевну было страшно смотреть.

— Да.

Щелчок авторучки прозвучал раскатом грома. Зять вздрогнул. Дочь прошептала нечто вроде «ах!», мать вскинула подбородок, готовясь с достоинством принять страшную весть.

Бизон аккуратно поставил галочку напротив какой-то фамилии, поднял взгляд на Елену Сергеевну и мило улыбнулся:

— У нас такой не числится.

Женщина всхлипнула.

— Вот видите, все в порядке, Елена Сергеевна, — радостно завопил Бандера. — У нас все точно: или числится, или не числится. Ошибок не допускаем.

— Вы…

Трудно поверить, что тебя жестоко разыграли. Очень трудно. Тем более ни Бизон, ни Бандера не собирались задерживаться и давать жертвам время на размышление.

— Извините, нам пора.

— Счастливо оставаться!

И растворились в толпе.

— Сволочи!

— Мерзавцы!

Но крики ударили в спины. Даже не в спины приятелей, а других людей, что сомкнулись, спрятав за собой каверзников.

— Ты видел, как бабуля побледнела?

— У мужика аж очки вспотели!

— А дочка? По-моему, она обрадовалась.

— С чего ты взял?

— Эй, вы, двое!

Лохматые остановились и одновременно обернулись. Кричал санитар, стоящий около подъехавшей к приемному покою кареты «Скорой помощи».

— Помогите!

— Мы торопимся, — махнул рукой Бандера. — Потом поможем.

— У меня все люди заняты!

— Ну и что?

— Других найди! Работящих!

Бандера заржал.

— Вы с «Малой Земли», я вас узнал. — Санитар набычился. — Если не поможете, расскажу вашему начальнику, что вы врачами прикидываетесь.

Бизон и Бандера переглянулись. Вмешательство Карбида в их планы не входило. Комендант, естественно, знал, что приятели далеко не ангелы, и допускал, что они изводят посетителей злыми шутками, но одно дело знать, и совсем иное — получить жалобу от сотрудника другого подразделения больницы. По всему выходило, что ссориться с некстати оказавшимся на пути санитаром не следовало.

— Так бы и сказал, что дело срочное.

— Мы ведь не поняли.

— Помочь всегда рады.

— Все-таки коллеги.

Продолжая болтать, приятели подошли к «Скорой помощи» и ловко извлекли из нее каталку.

— Ну и что тут у нас такого срочного?

— ДТП, — с видом знатока ответил Бизон, изучая перевязанную ногу лежащего на носилках мужчины. — Это ему дверцей вмазало. В смысле — в бок шибануло, а дверца — в него.

— Вы врач? — осведомился мужчина.

— А как вы думаете?

— Они не врачи, — перебил Бизона санитар. — Придуриваются.

— Можно подумать, ты всегда соблюдаешь правила!

— Я посетителей не пугаю.

— Мы тоже не пугаем, — не согласился Бандера. — Мы проверяем их чувства. Предвкушая трагические известия, родственники начинают искренне любить своих близких.

— Или искренне радоваться.

— Идиоты.

— Да уж, — согласился мужчина. — Кретины.

За разговорами каталку успели вкатить в подъезд, провезти по коридору, и теперь процессия встала у дверей смотровой.

— Может, мы и кретины, — задумчиво обронил Бизон, — но ты, умник, не жилец.

— Согласен, — кивнул Бандера.

Мужчина побледнел.

— У него нога сломана, грамотеи! — прикрикнул на приятелей санитар.

— Да, придурки, у меня всего лишь нога сломана, — приободрился пострадавший в ДТП.

— У тебя нога сломана, а мы в морге работаем, понял? Раз сказали не жилец, значит, так оно и есть.

Бандера согласно кивнул.

— Вы еще большие идиоты, чем я думал, — буркнул санитар.

— На что спорим?

— Тысячу рублей ставлю!

— И я тысячу! — поддакнул мужчина.

— Договорились! — осклабился Бандера. — С нашей стороны, стало быть, две штуки.

— Только ты, мужик, деньги санитару сейчас отдай, — предложил Бизон. — С покойника ведь хрен свое получишь.

— Размечтались!

Стоящая у кофейного автомата Юля услышала последнюю, самую интересную часть разговора. Необычный спор заставил девушку повернуться и удивленно рассмотреть мужчин.

* * *

— Как тебе наш главный? — поинтересовалась Ольга.

— Крепенький старичок, — улыбнулась Юля.

Не ожидавшая столь короткого ответа, Ольга удивленно посмотрела на подругу:

— «Крепенький»? Это все, что ты можешь о нем сказать?

— Я плохо знаю вашего академика, — пожала плечами Юля. — И десятиминутное интервью ничего не изменило.

Подруги расположились на одной из лавочек в дальнем конце больничного парка, неподалеку от забора примыкающей к Михайловской подстанции «Скорой помощи». Сюда не часто забредали пациенты с родственниками, а потому девушки могли говорить и громко и свободно.

— Крепенький? Ха! Иван Алексеевич не крепенький, он железобетонный! Ему ведь еще в советские времена предлагали собственный институт возглавить, в министры звали, а он отказался. Для него больница — смысл жизни. — Горячность Ольги не оставляла сомнений в том, что в ее личном рейтинге Митин находится именно там, где ему хочется, — чуть ниже Бога. — Старик, конечно, мужик жесткий, в Михайловской у него порядок флотский, зато работает больница, как часы. И даже в девяностые работала так же, как в советские времена. Старик Михайловскую тянет, как бульдозер. Финансирование находит, фонды выбивает, врачей сманивает.

— Площади в аренду сдает, — язвительно добавила Юля. — И себя не забывает.

— А ты его деньги не считай, — буркнула Ольга. — А площади старик сдает только стоматологам, потому что у нас такого отделения нет. И, между прочим, у всего персонала больницы там страховка.

— Прямо ангел.

— Нет, — после короткой паузы ответила Ольга. — Не ангел. Иван Алексеевич мужик очень жесткий, работать с ним тяжело. Но он честный, справедливый, и на первом месте у него дело. А дело такое: людей спасать. Поэтому ни одного дурного слова ты о старике не услышишь.

Потому что только умных, честных и принципиальных уважают все: и друзья, и враги, и подчиненные, и партнеры. Именно уважают, поскольку оно, уважение, появляется только там, где есть честь. Воры его вызвать не способны.

Юля помолчала, а затем примирительным тоном произнесла:

— Да я не на старика вашего материал собираю, помнишь?

Ольга вытащила из пачки тонкую сигарету, чиркнула зажигалкой и кивнула.

— Помню. — Затянулась. — Что он тебе сказал про возвращения?

— Да ничего не сказал, — призналась Юля. — Мол, для любой больницы это нормально, а для Михайловской вообще в порядке вещей, потому что она лучшая.

— Правильно сказал, — кивнула Ольга.

Как это обычно бывает, патриотизм лидера полностью передавался подчиненным. А спорить с человеком, влюбленным в свою работу, — бессмысленно. Остается или завидовать, или злиться.

Юля тоже закурила и поинтересовалась:

— У кого последний раз был случай возвращения?

— У доктора Халидова.

— Он хирург?

— Ага.

— Что о нем скажешь?

— Звезда, — невозмутимо ответила Ольга. — Не восходящая, а уже состоявшаяся. Врач от бога.

Еще один аргумент в пользу «теории случайности». Но…

— Возвращения бывали у разных врачей, — продолжила Ольга. — И не только в хирургии.

Как и говорил Митин: «цепляются».

«Всё? Идею можно выбрасывать?»

Юля стряхнула пепел и грустно произнесла:

— Похоже, я еще не научилась отыскивать действительно интересные темы.

— Придет со временем, — махнула рукой Ольга.

И в этот момент взгляд Юли уперся в небольшое строение, что выглядывало из-за плеча подруги. Возможно, девушка не обратила бы на домик внимания, но уж больно отличался он от остальных корпусов больницы. Двухэтажное бежевое здание явно дореволюционной постройки.

— А что это за дом?

— «Малая Земля», — обронила Ольга, всем своим видом давая понять, что эта тема такая же пустая и бесперспективная, как и возвращения.

Юля посмотрела на план — плакат висел напротив скамейки, и удивленно заметила:

— Ее нет на схеме.

— Ну и что? — Ольга сосредоточенно разглядывала кончик сигареты. — Старый корпус, сейчас почти не используется. Там котельная резервная, морг, склад вроде какой-то…

* * *

— Исполняя надлежащие инструкции, ЗПТ…

Телеграфный аппарат послушно застрекотал, однако стоящий около Карбид остался недоволен придуманным.

— Отменить.

Енот, вертевшийся у ног Германа, громко фыркнул и потянул на себя отмененную бумажную ленту. Стрекотание сменилось коротким шуршанием.

— Агава, хватит!

Ноль внимания. Карбид вздохнул и продолжил:

— Действуя в соответствии с инструкциями, ЗПТ…

Машинка прощелкала измененное сообщение и задумалась, ожидая продолжения.

— Отменить.

Вновь шуршание. Агава подхватил ворох черновиков и потащил добычу за диван.

— Гм… — Карбид почесал в затылке. — Проверка показала, ЗПТ, что автоматика сработала штатно. ТЧК. Сбой в распределении «искры» вызван естественными причинами. ТЧК. Возврат «искры» осуществлен включением Ручного Привода, ЗПТ, о чем произведена запись в журнале Подстанции. ТЧК. Капитан подводной лодки Сигизмунд Кузяев. ТЧК.

Ясень, который появился в дверях дежурки на последней фразе Карбида, хмыкнул:

— И у тебя принимают такие доклады?

— А куда им деваться? — Герман провел рукой по аппарату. — Других не будет.

— Не по форме.

Из-за дивана, пятясь, выбрался енот. Увидев Ясеня, животное сначала удивилось, а затем, судя по всему вспомнив, что за мужик стоит в дверях дежурки, принялся с любопытством разглядывать стильные кожаные штиблеты старшего помощника. Издалека.

Ясень же состроил умильную физиономию и чуть наклонился:

— Агава, хочешь конфетку?

Енот подозрительно посмотрел на щедрого стилягу, подумал и все-таки подошел.

— А нету, — вздохнул Виктор. — Кончились. — Выпрямился и холодно сообщил коменданту: — Не по форме доклад.

— Мы не в армии.

— Все равно должен быть порядок.

Агава копошился в ногах, но обращать внимания на скотину Ясень не стал.

— Станешь комендантом, будешь струячить докладухи, как захочешь, — отрезал Карбид. — Хочешь — по правилам, хочешь — в трех томах.

— Не надо меня оскорблять.

— Да кому ты нужен? — Герман жестко посмотрел на напарника. — В журнале распишись.

Виктор шагнул вперед и споткнулся об енота. Агава протестующе пискнул, но убирать объемистую тушу с пути не стал.

— Это чудо у вас откуда?

— Две зимы назад прибилось.

Енот хрюкнул, после чего стремительно выскочил из дежурки. Ясень опустил глаза вниз и выругался: левый стильный штиблет украшало наглое пятно.

— Агава!

— За конфетой побежал, — язвительно хмыкнул Герман.

— Урод!

— Автограф поставь!

Виктор, косясь на изгаженные ботинки, подошел к столу, проверил запись, дату, после чего нацарапал внизу листа автограф.

— Это все?

— Да. — Карбид небрежно бросил журнал в ящик стола и направился к выходу. — Аврал окончен.

Оставшись один, Ясень медленно прошелся по дежурке, брезгливо потрогал пальцем пишущую машинку, поморщился, оглядев телеграфный аппарат, а затем быстрым шагом подошел к немаркированному шкафчику и резко повернул рукоять. Попытался повернуть — замок не поддался. Виктор выругался, попытался вновь — с тем же успехом, а затем услышал стук пишущей машинки. После секундного размышления Ясень оставил шкафчик и подошел к столу. На заправленном в машинку листе были напечатаны две фразы:

«Станешь комендантом, тогда и залезешь. Привыкай к порядку».

Барометр язвительно указывал «ясно». Виктор чертыхнулся.

* * *

«За что?! Почему?! Что я такого сделал?! Кто вы?!!»

Мысли метались, путались, давили болью, заставляли потеть, холодеть. Заставляли губы дрожать, а руки — трястись. Непонимание происходящего, его невозможность, нереальность, бессмысленность порождали даже не страх — ужас.

— За что? Кто вы?!

«Вы допустили ошибку! Вам нужен не я! Вы ошиблись! Боже мой, вы чудовищно ошиблись! Я простой человек! Я ничего не знаю и ничего не видел! Отпустите меня, и я обо всем забуду!»

На глазах слезы. Рот кривится в жалком оскале.

— Отпустите!

Он очнулся в низеньком, но довольно большом помещении без окон. Грубые кирпичные стены, старая, обитая железом дверь. Подвал? Да, наверное, подвал. Идеальное место для того, чтобы запереть похищенного…

«Похищенного?!»

Мысль вызвала не удивление — оторопь.

«Кому я нужен?!»

— За меня не дадут выкуп! Эй, вы меня слышите? Я ничего не стою! У меня мизерная зарплата и просроченная закладная!

Но слова никуда не долетали, гибли, упираясь в кирпичные стены.

— Вы взяли не того парня! Я не бандит и не богач!

Тишина в ответ. Пустая, гнетущая тишина.

Это начинало злить. И зародившаяся в глубине души ярость принялась давить и страх, и ужас, и панику.

Он подошел к двери и ударил по ней ногой.

— Вы взяли не того парня, уроды! Вы взяли не того парня!!

За мучениями пленника наблюдали две видеокамеры. Искусно замаскированные объективы оставались незамеченными, но фиксировали все, что происходит в подвале, а потому два человека, мужчина и женщина, стоящие у монитора, видели каждое движение похищенного мужчины.

— Ты уверена, что нам нужен именно этот слабак? — хмуро спросил мужчина.

— Да.

— Он трясется от страха.

— А кто бы не трясся на его месте?

— Храбрец.

— Наш друг именно таков, Скотт, — мягким и очень уверенным тоном произнесла женщина. — Поверь.

— Пока не верю.

— Дай ему время.

Мужчина скептически покачал головой.

Он был высок и худ. Впалые щеки, заостренный нос, узкий и длинный подбородок — словно сошел с карикатуры на классического обитателя Новой Англии. Но при этом Скотт нес свой рост с достоинством, не сутулился, голову держал прямо, уверенно, всем своим видом показывая, что взгляды снизу вверх принимает как должное.

— Посмотри, он уже приходит в себя.

Пленник ударил ногой по двери.

— Истерика.

— Злость.

— Каждый видит то, что хочет.

— Ты мне не доверяешь?

Тон мягкий, однако Скотт уловил недовольные нотки: женщине не понравилось, что спутник осмелился раскритиковать ее выбор.

— Я предполагал, что донор окажется более… смелым.

Женщина оторвала взгляд от монитора и посмотрела на собеседника.

Холеная и очень красивая женщина.

Густые темные волосы стянуты в аккуратный пучок, выбивается лишь одна прядь, изредка падающая на лицо. Маленький нос, большие зеленые глаза, полные губы… кукольное личико? Отнюдь. Кукольность подразумевает некоторую мягкость, которая присутствовала у женщины разве что в голосе. Тогда, когда она сама этого хотела. Лицо же — внешность взрослой, уверенной и сильной пантеры. Под стать и фигура: округлая, женственная, гибкая и грациозная.

Красивая и опасная.

— Первый взгляд часто бывает ошибочным, — с улыбкой произнесла женщина. — Все мы хотим казаться не такими, какие есть на самом деле.

Под насмешливым взглядом ее умных глаз Скотт смешался.

— Пандора, ты… Ты все-таки презираешь меня.

— После того, что ты сделал? И зная, что ты собираешься сделать? — Женщина покачала головой и нежно дотронулась рукой до плеча мужчины. — Нет, Гарри, я тебя не презираю. И то, что мне известно о твоей маленькой слабости, ничего не меняет. Она уже в прошлом. Скоро даже ты о ней позабудешь.

— Я тебе верю.

— Тогда верь всему, что я делаю. — Пандора вновь посмотрела на монитор. — Это твой парень, Гарри. И он смел.

Мужчина вздохнул.

Странная штука — голова. Иногда такие вещи выкидывает, что хоть стой, хоть плачь.

Гарри Скотт считался человеком предельной смелости, отваги, граничащей с безрассудством. И считался не зря. В криминальном бизнесе храбрецом просто так не назовут. Но при этом, как бы странно это ни звучало, Скотт был весьма и весьма трусоват. Он отчаянно боялся темноты. Высоты. Воды. А пауки приводили его в ужас. И еще Скотт боялся за свою жизнь. Казалось бы — нормально, учитывая профессию, однако Гарри боялся панически, превращаясь в настоящего параноика. Целый комплекс фобий, которые, по всей видимости, компенсировали его смелость в делах. Скотт выбросил на психологов несколько сотен тысяч долларов, тайно лечился у лучших в мире специалистов, обращался к шаманам, колдунам, экстрасенсам, гипнотизерам — ничего не помогало. В конце концов Гарри решил, что навсегда останется трусом, что жизнь его, до самой смерти, будет иметь две стороны: яркую лицевую и постыдную тайную, но встреча с Пандорой все изменила. У Скотта появилась возможность избавиться от фобий, и он с радостью ухватился за предложение таинственной женщины.

Пандора продолжала молчать, но за те несколько дней, что они провели вместе, Гарри сумел немного изучить женщину и понял, что она ждет извинений. Или хотя бы нечто, их напоминающее.

— Мне показалось, что парень не тянет на супермена, — выдавил из себя Скотт. — И то, что мы о нем уже знаем, подтверждает мои сомнения. Он хорек. — Гарри презрительно кивнул на монитор, по которому бегал пленник. — Маленький человечек.

— Далеко не каждому удается развить свои способности, стать тем, кем должно. Найти свое настоящее место в мире. — Пандора протянула руку и пальцем коснулась фигуры пленника на экране. — В каждом из нас заложено очень много, но люди — рабы обстоятельств, воспитания, принципов. Рабы своего страха и чужого мнения. Жертвы нерешительности. А некоторые боятся даже того стержня, что есть у них внутри. Им кажется, он мешает жить. Требует быть смелым, требует добиваться своего, а ведь это так некомфортно. — По губам Пандоры скользнула усмешка. Не презрительная, скорее грустная. — Наш донор, этот маленький человек, хорек, как ты его назвал, мог бы стать настоящим героем. У него были все задатки. Но он поплыл по течению, пошел туда, где проще, где не нужно рисковать, где можно просто жить. Он растворил свой стержень в кружке пива на ночь и футбольных матчах по телевизору… — Она вновь посмотрела на Скотта: — Ты его презираешь.

— Да, — жестко ответил Гарри.

— Правильно. Лучше презрение, чем жалость.

* * *

Заключительное интервью, конечно, если эти разговоры можно было назвать «интервью», Юля взяла у доктора Халидова, того самого, который оперировал последнего «воскресшего» больного. Высокого импозантного брюнета Юля поймала, когда он шел к своему «Мерседесу» — помимо работы в больнице, которую хирург не желал оставлять, Халидов практиковал в крупном частном центре, а потому, мягко говоря, не бедствовал. Выслушав предложение дать интервью, доктор немного поразмыслил, посмотрел на часы — Юля уже поняла, что в Михайловской больнице бездельников не привечают — и согласился «уделить прессе» четверть часа. Впрочем, как и во всех предыдущих случаях, ничем интересным диалог не закончился.

— Возвращения, конечно, редкость, однако для человека с медицинским образованием в них нет ничего загадочного. Организмы у нас, как ни крути, довольно мощные, приспособленные, и за жизнь они цепляются до последней возможности.

Ничего такого, чего бы не сказал Митин.

— То есть, если человек не пьет, не курит, занимается спортом…

— То он умрет с той же вероятностью, что и все остальные, — улыбнулся Халидов. — И не обязательно проживет дольше.

— Понимаю, — вздохнула девушка. — Кирпич на голову, Аннушка разлила масло…

— Не только, — покачал головой врач. — Не часто, заметьте — не часто, это уточнение очень важно, бывает так, что организм способен компенсировать и курение, и пьянство, и прочие излишества, позволяя человеку прожить очень долго. Как говорится, каждому хватает здоровья до конца жизни. Мы слишком разные, чтобы стричь всех под одну гребенку, но, по статистике, лучше все-таки воздержаться от вредных привычек.

— Получается, к вам в больницу часто привозят сильных людей?

— Получается, так.

— А вот Иван Алексеевич уверен, что причина многочисленных возвращений в профессионализме и опыте врачей.

— Команда у нас хорошая, и глупо отрицать, что этот факт влияет на интересующие вас события. — Корректный, спокойный ответ. Халидов, как и любой умный человек, умел быть неплохим дипломатом. — Поймите, Юля, возвращения — слишком сложный вопрос, чтобы на него можно было дать однозначный ответ. Иван Алексеевич прав. Я прав. А истина, скорее всего, в сочетании этих факторов. И, возможно, кое-каких еще.

— Каких?

— Полагаю, они не входят в мою компетенцию.

Ну, прямо «истина где-то рядом».

Хирург улыбнулся, попрощался, поднялся со скамейки и направился к своей машине. А окончательно погрустневшая Юля тяжело вздохнула и принялась бездумно перебирать разложенные на скамье «орудия производства»: блокнот, авторучка, диктофон, фотоаппарат…

Теперь девушка совсем иначе вспоминала слова Олега — «ерунда все это».

Ведь действительно ерунда!

Ну, статистика, ну, интересная статистика, но что из этого? Где есть статистика, там есть аномальные всплески. Так было и так будет. И нечего искать мистические ответы на житейские вопросы.

А даже если и не ерунда! Даже если за аномально высоким количеством возвращений что-то есть, то как это выяснить в больнице? Неужели главврач признается: «Да, шустрая мамзель, я старый колдун, и врачи мои колдуны. Мы умеем воскрешать мертвых. А по воскресеньям делаем это дважды за те же деньги». Нет, полная ерунда. Обычное совпадение. Здесь на самом деле работают замечательные врачи, а привозят сюда крепких, жаждущих жить пациентов. Обычные люди, которые спасают других обычных людей. А тому, кто далек от медицины, кто не в состоянии отличить аппендикс от мозжечка, кажется, что он наблюдает за работой колдунов.

Юля рассеянно провела рукой по блокноту и вдруг услышала за спиной знакомые голоса. Или не знакомые? Она не знала этих людей, но явно слышала их сегодня. Слова обретали смысл, складывались в цепочку воспоминаний, и, поворачиваясь, девушка уже знала, кого увидит.

— Деньги принес?

— Сразу предупреждаем, что на расписку можешь не рассчитывать.

— Мы не бухгалтерия.

— А этот пень тебе штуку отдал или зажал?

— Мы предупреждали.

Санитар угрюмо оглядел Бизона и Бандеру — лохматые успели переодеться в серые спецовки кочегаров, — после чего вытащил из кармана две мятые пятисотрублевые купюры:

— Вот.

— Отлично! — осклабился Бизон, принимая деньги.

— Сразу видно честного человека.

— Другой бы ныть начал, мол, клиент откинулся, а я ничего не знаю, а этот деньги на бочку, как положено.

— Жаль, что с одноногого бабки снять не успели.

Санитар скривился:

— Откуда вы знали?

— Знали что?

— Откуда вы знали, что он умрет? У него ведь только нога была сломана.

— А мы и не знали, — сдал назад хитрый Бизон. — Мы над ним прикололись. А теперь смотрим: ты идешь с похоронной рожей.

— И сразу все поняли, — перебил приятеля Бандера. — А с мужиком-то что случилось?

Бизон вопросительно поднял брови.

— У него, оказывается, от удара открылось внутреннее кровотечение, — неохотно ответил санитар. — На операцию повезли, да не довезли.

— Прикинь, как бывает: насморк подхватишь, а потом глядишь — коровье бешенство.

— Это у англичан коровье бешенство, а у остальных птичий грипп.

— Англичане умеют устроиться.

— И как же они устроились?

— Понятно, как. Все остальные кашляют, чихают, страдают, одним словом, перелетных птиц стреляют, курей топчут почем зря, а эти мозги себе разжижили и живут припеваючи. Мол, у нас бешенство, а потому взятки гладки.

— Ты идиот, брат Бандера.

— Я знаю, брат Бизон.

Санитар, слушавший диалог со все возрастающей злостью, не выдержал:

— Откуда вы знали, что мужик умрет?!

— Мы не знали!

— Мы просто в морге служим, брат санитар. Нам положено.

— Профильный случай.

И заулыбались.

— Вы там, на «Малой Земле», все с ума посходили.

— Давно уже.

— На том стоим!

Санитар направился к центральному корпусу, лохматые лоботрясы, оживленно переговариваясь на ходу, — к небольшому зданию, которое Ольга назвала «Малой Землей». Проводив их взглядом и проследив, как «братья» вошли в дверь, Юля взяла в руки диктофон.

«Это „Малая Земля“, — зазвучал голос Ольги. — Старый корпус, сейчас почти не используется. Там котельная резервная, морг, склад вроде какой-то…»

И еще люди, способные предсказать внезапную смерть пациента.

В больнице, лидирующей по числу возвращений.

Мысли еще не оформились в какое-то конкретное подозрение или версию. Юля действовала скорее инстинктивно, нежели по здравому размышлению. Просто все события сегодняшнего дня: разговоры с врачами, с Ольгой и подслушанный спор, — неожиданно сошлись для девушки в небольшом строении, спрятавшемся в глубине больничного парка.

Юля выключила диктофон, еще раз, очень внимательно, посмотрела на «Малую Землю». Старинный дом. Маленький, но очень аккуратный. Хоть и потрепанный. У подъезда стоит белый автомобиль, который девушка сначала приняла за медицинский. Теперь же, приглядевшись, Юля разобрала, что это белая «Победа». Старая машина — не под стать дому, конечно, но тоже далеко не современная, — выглядела блестяще во всех смыслах. Ухоженный вид, тонированные стекла, кажется — только сейчас из тюнинговой мастерской.

«Кто будет реставрировать древнюю тачку?»

Странно. Все это очень странно.

Тем временем дверь открылась, и на крыльцо вышел высокий темноволосый мужчина в костюме и галстуке. Юля прищурилась и потянулась за фотоаппаратом.

* * *

Всего три дня на Земле, а Виктор уже так устал от Подстанции, что готов был бежать куда угодно, лишь бы не оставаться рядом с Ручным Приводом на очередную ночь.

Осточертело.

Коридоры, комнаты, стены, люди… все осточертело. Впереди сто лет комендантской экспедиции, сто лет службы в этих коридорах, комнатах, с этими людьми, а значит, нужно отдыхать от них. Не позволять им давить на себя.

Первая ночь прошла интересно: возвращение на Землю, новое окружение, легендарная Подстанция, сотрудники, с которыми предстоит работать… Ясень жадно впитывал впечатления, допоздна засиделся за накрытым по случаю его появления столом и послушно отправился спать в указанную комнату.

На следующий день начались проблемы. Виктор узнал, что приобретением для него квартиры никто не занимался, и это несмотря на клятвенные уверения инструкторов, что апартаменты готовы и ждут его возвращения на Землю. Карбид отнесся к вопросам о недвижимости как к недоразумению и отправил Ясеня к Черепанычу. Механик долго чесал в затылке, после чего припомнил, что, кажется, давал задание Бизону с Бандерой. А может, и не давал. Бравые санитары-кочегары в свою очередь заявили, что конечно же не давал, но «ежели господину старшему помощнику угодно», они мигом организуют встречу с «надежным маклером, весьма положительно рекомендованным определенными кругами».

Пришлось, помимо путешествия по магазинам, посетить агентство недвижимости, в котором, получив солидный аванс, пообещали решить квартирный вопрос в кратчайшие сроки. В итоге вторую ночь Виктор также провел практически на рабочем месте. В компании с Карбидом, потому что все остальные законопослушно сваливали с Подстанции ровно в шесть вечера — если не было срочных дел, конечно.

Приобрести квартиру на следующий день тоже не удалось, и вечером Ясень отправился в клуб. Получилось гораздо веселее, а потому сегодня Виктор решил продолжить практическое изучение ночной московской жизни. Ровно в шесть он сообщил Герману, что «отправляется по личным делам», после чего вышел из здания и…

— Какая прикольная тачка!

Еще бы не прикольная!

Будучи в автосалоне и уже почти приобретя «Ауди Q7», Ясень неожиданно увидел белую, как отшлифованный айсберг, «Победу» и… влюбился. Клерки объяснили, что машину всего два дня назад пригнали из Германии, где ей перетянули сиденья, отделали дорогостоящим деревом салон, добавили современные устройства, самым простым из которых был медиакомплект с телевизором, сменили хромированные детали на позолоченные, поставили новый двигатель и заменили большую часть других систем. Фактически создали спортивный автомобиль в старом корпусе.

Машину, как выяснилось, делали по специальному заказу одного весьма не бедного мужчины. Процесс занял всего лишь год, но инженеры все равно не успели: за неделю до возвращения «Победы» домой заказчик скончался от сердечного приступа. Наследники папашиной любви к старым авто не разделяли и выставили дорогую игрушку на продажу.

Ясень заплатил, не торгуясь.

— Это «Победа», да?

— Меня зовут Виктор, — немедленно среагировал Ясень. — Что означает — Победитель. И поэтому моя машина тоже называется «Победа».

— А я — Зина. — Девушка протянула тонкую руку. — Будем знакомы.

— С удовольствием.

Виктор улыбнулся и откровенным взглядом ощупал девчонку. Чуть вздернутый носик, серые глаза, пухлые щечки. Кудрявые светлые волосы, кажется, не крашенные, взбиты в замысловатую прическу. Фигура неплохая, не спортивная, но подтянутая. Длинная шея, узкие плечи, небольшая грудь…

«Кажется, я тебя уже видел…»

— Вы оформлялись у нас в секретариате.

«Точно!»

— Точно, милая Зина, вчера я у вас оформлялся… а сегодня собираюсь как следует изучить Москву.

— Музеи по вечерам закрыты, — заметила девушка.

— Музеи — последнее, что меня интересует.

— К тому же Москва большой город, в котором нелегко найти то, чего хочешь.

— Намекаете, что мне нужен проводник?

Девушка подняла брови, приглашая правильно продолжить фразу. Или не продолжить.

«Секретариат? Почему нет? Нужно заводить связи в больнице…»

Ясень обаятельно улыбнулся:

— Мне нужен проводник. Но у нее должна быть квартира, где мы сможем отдохнуть после путешествия.

Фраза прозвучала с элегантной наглостью.

Зина прищурилась:

— Не любите терять время?

— В настоящее время я бездомный, — признался Виктор. — И не могу себе позволить романтические встречи. У меня всего два варианта. Спать здесь. — Он кивнул на «Малую Землю». — Или…

— А гостиница?

— Я не люблю гостиницы.

Колебалась девушка недолго.

— Мне кажется, у вас только что появился отличный проводник.

— В таком случае, прошу. — Ясень галантно распахнул перед Зиной дверцу «Победы».