Люди, принесшие холод. Книга 1. Лес и степь

Вадим Нестеров, 2019

В этой книге рассказывается о них – людях, приносивших холод. Людях, раздвигавших пределы России. Они все по-разному жили и по-разному скончались. Сейчас они все мертвы. Но без них не было бы меня. Эти книги – просто попытка отдать долг. По крайней мере, я попытаюсь.

ГЛАВА 9. Обреченный отряд

Выслушав от своего денщика Максима страшное известие, Бекович молча развернулся, вошел в дом, закрыл дверь, и не выходил оттуда несколько дней, отказываясь от воды и пищи. И его можно понять. Ты отправляешься в поход, не идти в который нельзя — с волей царя-батюшки не шутят — и вернуться из которого тоже, скорее всего, не получится. Идешь, по сути, на смерть. Но это ладно, от подобной доли в те времена не мог зарекаться ни один мужчина. Но вот то, что после тебя никого не останется на этой Земле, что продолжения не будет, что весь твой корень выкорчевали одним взмахом лопаты, что ты на этом свете почитай что и не жил… Именно это, на мой взгляд, и сломало Бековича.

Именно после этого пугающего затворничества с Бековичем и стало твориться неладное — немногие свидетели утверждали, что после этого потрясения он слегка подвинулся рассудком и периодически вел себя как минимум странно. Сначала все войско непонятно зачем стояло в Гурьеве практически месяц, и единственное, что нарушило это бессмысленное ожидание — нападение каракалпаков, которые внезапно налетели на табунщиков, пасших казачьих коней, и погнали табуны и 60 пленных (в том числе и Ходжу-Нефеса) в степь. Бекович лично возглавил погоню, черных шапок настигли через несколько дней и отбили полон. Вернувшись и получив новые известия из Астрахани, князь отправил сотню яицких казаков на усиление гарнизона все еще строящейся крепости «Святой Петр» — за зиму подполковник Хрущев схоронил почти 500 человек из 1200-х.

И эта сотня — предпоследние спасшиеся.

Вскоре Бекович, наконец-таки, скомандовал выступление. «Посольство» Бековича выступило на Хиву 7 июня, когда наступила самая страшная жара, выжигавшая степи как огнем. И здесь странности продолжились — после бесцельного месячного стояния Бекович гнал своих людей не жалея, торопил как на пожар. Шли дни напролет, чуть не от рассвета до заката, не делая никаких, даже самых коротких дневок. Этим бешеным маршем дошли от Яика до реки Эмбы в рекордный срок, за 8 дней, проходя почти сорок верст в сутки. Через Эмбу переправились на сколоченных наскоро плотах и тем же выматывающим маршем двинулись дальше. На пятом переходе от Эмбы войско догнали умаявшиеся гонцы, привезшие князю царский указ. Дело в том, что сразу же после бегства Кожина кабардинец, несмотря на запрет, запросил все-таки инструкций — что же теперь делать с экспедицией в Индию, идти-то теперь «под видом купчины» некому? И вот, уже на полпути, его настигла царская воля.

Петр велел своему протеже «отправить надежнаго и тамошные языки знающаго человека чрез Персию в Индию» — не через ханства, заметьте, а нахоженным купцом Маленьким путем. С тем, чтобы тот «возвратился бы чрез Китай и Бухарию», а в пути «прележно наведался о всех обстоятельствах тех стран». Бекович, поразмыслив, остановил свой выбор на поручике Тевкелеве, который полностью соответствовал всем требованиям. Поручик был из татарских мурз и звался Кутлу-Мухаммедом. С языками у него все было более чем нормально — во время Прутского похода 1711 года Тевкелев состоял переводчиком при царской особе, и Петр самолично мог убедиться в толковости и надежности.

Тевкелев попрощался с товарищами и вместе с двумя своими «не старыми» купцами повернул назад, в Астрахань, чтобы оттуда морем отправиться в Персию.

И эти трое были последними, кого судьба миловала от страшной участи обреченного отряда.

А отряд двинулся дальше. Речки кончились, и войско шло натоптанным зигзагом, древним как эта старая караванная дорога — от одного колодца к другому. Воды на такую ораву, конечно, не хватало, поэтому сразу по приходу бековские бойцы в первую очередь рыли рядом до сотни колодцев, чтобы напоить людей и животных. Траву пожгло солнце и множество лошадей пало в дороге.

А странности продолжались. На одной из стоянок Александр Бекович побрил голову, переоделся в азиатское платье и потребовал называть его Девлет-Гиреем («покорителем царств», как немедленно перевели русским многочисленные татары). Казаки роптали, подозревая измену, и даже флегматичные шведские наемники угрюмо молчали, понимая, что творится что-то неладное.

Бекович по-прежнему гнал войско форсированным маршем, и лишь когда до хивинских границ оставалось восемь дней пути, приказал, наконец, разбить долговременный лагерь и созвал офицеров на военный совет. На совете было решено отправить к хивинскому хану послом астраханского дворянина Михаила Керейтова в сопровождении сотни казаков. Посол должен был отвезти письмо, в котором Бекович предупреждал о своем появлении в Хиве и еще раз подтверждал мирный характер посольства. Так же было решено оставить на этой стоянке тысячу казаков с большинством лошадей, обессилевших на марше. Заодно подтянутся отставшие, которых было преизрядно.

Основные же силы отряда продолжили казавшийся нескончаемым марш. Однажды утром, после ночевки возле колодца Чилдан, недосчитались присланных Аюкой проводников. Все десять человек во главе с караван-баши Мангалай-Кашкой ночью ушли из лагеря. Преследовать беглецов в их родных местах было бессмысленно, и дальше отряд повел Ходжа-Нефес, в молодости немало ходивший по этим местам с караванами.

Гонка продолжилась, отряд двигался уже в пределах Хивинского ханства. Местность изменилась, появилось множество речушек — Бекович с людьми явно приближался к Аму-Дарье. Во время привала на какой-то неведомой ныне речке Аккул (Белое озеро) к отряду подъехали два узбека в сопровождении русского казака, одного из отправленных с Керейтовым. Это были послы Ширгази-хана.

Гонцы привезли ханские подарки — кафтан, коня и овощи, но Бекович из осторожности посланцев не принял. Узбекам сообщили, что князь еще не прибыл на стоянку, и лишь через два дня, когда подтянулась отставшая тысяча, встреча состоялась. Прошла она вполне протокольно — Бекович еще раз заверил хана в мирном характере своей миссии, а подробности своего дела к нему пообещал изложить при личной встрече. Казак же сообщил, что в Хиве сотню Керейтова встретили нормально. Подарки хан принял, на содержание посланцев приказал выделить кормовые деньги — то есть вполне официально подтвердил свое, если и не дружеское, то уж точно не враждебное отношение.

Вскоре после приема посланцы Ширгази убыли обратно, и едва они скрылись из виду, как Бекович поднял отряд и приказал немедленно собираться в дорогу. Войско вновь двинулось ускоренным маршем. Бекович рассуждал просто — пусть хивинцы думают, что русские еще далеко, целее будем. Отдохнувший отряд сделал за два дня больше ста верст и вышел к притокам Аму-Дарьи, совсем рядом с тем местом, где наказано было Петром ставить крепость для строительства отводного канала и слома плотины. Солдаты встали стационарным лагерем на берегу одного из озер, окопавшись с трех сторон, возведя ров и вал, на котором выставили все шесть имеющихся пушек.

Через день оголодавшие на сухарях казачки попросились половить в озере свежей рыбки. Бекович позволил, и на рыбалку отправились тридцать человек. Обратно в одних портках прибежал только один — всех остальных порубили да перевязали невесть откуда взявшиеся хивинцы. А еще через час к лагерю Бековича подошло 24-тысячное хивинское войско…

А случилось вот что. Помните бежавших проводников? На самом деле домой подались только туркмены, а пятеро ханских калмыков Аюки во главе с Бахшой отправились не в родные кочевья, а в Хиву. Прибыли они туда вскоре после отряда Керейтова. Неизвестно, что Бахша напел хивинскому хану, но только сразу после этого визита Керейтова со всеми людьми вытащили из посольских комнат и бросили в зинданы, а Ширгази крикнул срочный сбор всему войску. Через пару дней он уже выступил из города навстречу Бековичу. Старый Аюка все-таки отплатил за обиду, рассчитавшись за кровь убиваемых ногайцами калмыков кровью русских.

Единственный уцелевший на рыбалке гребенский казак наверняка спас жизнь своим товарищам — захватить русских врасплох не удалось, и когда объединенное войско хивинцев и степняков подошло к лагерю, русские были уже наготове. Взять лагерь с хода не удалось. Ошарашенная плотностью огня азиатская конница оттянулась версты на две, но быстро пришла в себя, и вытянувшись полумесяцем, окружила лагерь с трех сторон. Началась осада. На штурм пошли в первый же день, не медля. Хивинцы, думается, были вполне уверены в быстрой победе — при почти десятикратном-то превосходстве!

Но блицкрига не получилось. И яицкие, и гребенцы были опытными бойцами, что же до «шведских» немцев-наемников, то в этом ремесле непрофессионалы долго не живут. В самом прямом смысле слова. При движении по чужим невиданно жарким землям толку от них было, может, и немного, но вот что-что, а воевать эти наемники умели.

Огонь русских был невероятно плотен, пушки, предназначенные для новой крепости, буквально выкашивали степняков визжащей картечью, и хивинцы откатывались от стен лагеря раз за разом. Воевал Бекович (или, скорее, Франкенберг, явно понимающий в осадных боях больше, чем дипломированный моряк) исключительно грамотно, по всем штандартам воинской науки. Бои продолжились и назавтра, а на исходе третьего дня всем стало ясно, что ситуация патовая. Окруженные русские уйти никуда не могли, но и плохо вооруженные хивинцы никак не могли захватить лагерь — за три дня русские потеряли всего-навсего десять казаков и драгун. Продолжаться осада могла очень долго — припасов у русских было на несколько месяцев, а воды — полное озеро.

Конец ознакомительного фрагмента.