Взрывник. Заброшенный в 1941 год

Вадим Мельнюшкин, 2014

Продолжение бестселлера «Окруженец». Затерянный в 1941 году, заброшенный на оккупированную немцами территорию, «попаданец» начинает диверсионную войну против захватчиков. Взлетают на воздух мосты, катятся под откос эшелоны с техникой и боеприпасами, пылают вражеские аэродромы, гибнут в засадах полицаи и целые зондеркоманды. Немецкое командование вынуждено бросить против партизанской армии не только карателей, но и снятые с фронта войска, охоту за ВЗРЫВНИКОМ ИЗ БУДУЩЕГО ведут латышские эсэсовцы, и кольцо вокруг «попаданца» сжимается всё туже…

Глава 2

Женщине, открывшей дверь, на первый взгляд можно было дать лет двадцать восемь, но приглядевшись, стоило скинуть минимум пять — фетровый берет и немного мешковатый жакет её значительно старили.

— Здравствуйте, Анна. Вы ведь Анна, я не перепутал?

— Нет. Но мне сейчас некогда. Я в комендатуре работаю, а немцы не любят, когда опаздывают. Можем поговорить по дороге?

— Не хотелось бы, чтобы нас видели вместе. Вам привет от Самуила Яковлевича.

— Не знаю такого.

— Ну как же, он ещё спрашивал вас, за что РКСМ получил первый орден. Вспомнили?

— Да. Вы кто?

— Да так, леший. В лесу живу, незваным гостям неприятности по жизни устраиваю.

— Я бы хотела с ним лично переговорить.

— Не получится, он сейчас в другом лесу, не имею даже права сказать, в каком. Нам от него только ваш контакт передали, да и слова про первый орден вроде как для опознания.

— И что вы хотите?

— Да ничего особенного. Просто понаблюдайте, как ночью немецкие патрули перемещаются.

— Ночью на улицу выходить нельзя.

— Нас интересует только, как и когда они мимо вашего дома проходят. Несколько человек в разных местах посмотрят, а мы будем знать все их маршруты.

Тут я немного лукавил, не было у меня нескольких человек, чтобы вскрыть всю систему патрулирования, но худо-бедно с чего-то начинать надо.

— Вы в комендатуре чем занимаетесь?

— Учётом сбора сельхозпродукции. Сейчас в основном мясом для мясного цеха в Больших Жарцах.

— И как дела с мясом?

— Плохо, но вчера комендант получил много денег, вроде как несколько миллионов, будут организовывать закупки.

— Марки?

— Нет, что вы, наши рубли, наверно, во время последнего наступления захватили.

— Интересно, но не буду вас задерживать. Через некоторое время, точно не могу сказать когда, придёт человек, передаст вам привет от подруги. Кстати, как её зовут?

— Кого?

— Вашу подругу, уехавшую из города.

— Катя.

— Вот и отлично, значит, привет от Кати. А сейчас, извините, дела.

Пока шёл до гостиницы, где заночевали Кузьма с Германом, пару раз проверился на наличие «хвоста». Конечно, в оперативных делах я полный лох, но и гестапо сюда вряд ли пришлёт корифеев сыскного дела. Так что, скорее всего, всё хорошо.

Говоров запрягал свою флегматичную животинку, Фефер курил в стороне самокрутку.

— Позавтракали уже?

— Не, так сухомятки своей с кипяточком похлебали. Цены тут зверские. Поселили по записке из комендатуры, но за еду гроши требуют немереные. Ну их. А сам?

— В норме. И нечего лыбиться. Поехали, что ли.

Дорога домой, она вдвое короче, чем из дома. Обедали в Жирносеках, откуда мы с Фефером уже и отправились дальше.

— Герман, у тебя девушка есть?

— Неа.

— Теперь есть.

— Не понял.

— Запоминай: Анна Вашкевич, живёт на улице Минской, дом шесть. Дня через три-четыре зайдёшь, передашь привет от Кати, так её подругу зовут. Той в городе сейчас нет. Обрадуешь девушку, что у неё теперь такой гарный хлопец завёлся. Да, цветы можешь не приносить, а вот какую корзинку с провизией прихвати.

— А она гарбузом не угостит?

— А это как себя поведёшь. Я тебя спать с ней не заставляю — вам работать вместе, ну а дальше, как сложится.

— Делать-то чего надо?

— Пока только собирать сведения. Она живёт рядом с аптечным складом, а медикаменты нам дозарезу нужны, работает в комендатуре, вроде как курирует мясной цех в Жарцах.

— Чего делает?

— Заведует поставками мяса. Соображаешь?

— Ага. Здорово. А как на неё вышел?

— Через третьего секретаря горкома комсомола.

— Через Фишмана, так он вроде ещё до немцев усвистал.

— Вот и хорошо, что усвистал, меньше народа — легче дышать. Второе задание для вас: создание городского подполья, ну, или выход на существующее, если оно есть. Но только с чувством, с толком, с расстановкой — семь раз отмерь, потом подуй на воду и только после режь. Ясно?

— Леший, ну не маленький уже.

— Гера, сейчас ты практически сам по себе, а вот когда за твоей спиной будут десятки людей, то твоя ошибка — это их смерть.

— Ты потому такой смурной всё время?

— И поэтому тоже.

Калиничев встречал меня уже около лесопилки, которая опять простаивала. Видно, хорошо наладил разведку, по крайней мере, перемещения командира бдит.

— Так, Василий Львович, что у нас плохого?

— Всё нормально, товарищ командир. Я о чём хотел поговорить, если собираемся пленных освобождать, то надо срочно — немцы увеличили колонны человек до двухсот-трёхсот, но, главное, усилили охрану. Мы, конечно, и с десятком фрицев справимся, особенно из грамотной засады, но могут пленных много побить — теперь каждую колонну по два пулемёта сопровождают.

— Думаешь, были уже попытки нападения?

— Вряд ли, скорее, побеги.

— Ясно. Завтра операцию сможем провести?

— Да, всё готово.

— Ну, тогда — с богом!

* * *

Скорость колонны не превышала трёх километров в час. Видно, что люди были здорово измотаны — шли уже не первый день, а зная щедрость немцев, немудрено было догадаться, насколько хреновым было питание пленных.

— Василий, сколько их?

— Наших двести одиннадцать насчитали. Полчаса было на двоих больше — расстреляли, сволочи. Ещё пятеро еле идут. Немцев девятнадцать человек при двух пулемётах, больше половины с автоматами.

— Командуй!

— Есть!

Командовать Калиничев не стал, просто переместился на пару метров левее и тронул за плечо пулемётчика. Тут же длинная, патронов на двадцать, очередь смахнула с замыкающей телеги сразу трёх немцев — возчика и пулемётный расчёт. В голове колонны ударил ещё один пулемёт — наш «дегтярь», судя по тому, что ему не ответил немецкий, так же удачно. На всём протяжении колонны захлопали выстрелы.

Неприятность этой засады состояла в том, что огонь нам приходилось вести с обеих сторон, что само по себе уже опасно. А уж то, что каждый промах по врагу — это почти гарантированное поражение кого-либо из пленных, накладывало негативный отпечаток на нервную систему стрелков. Хоть мы и отобрали два десятка лучших, но нервы всё одно не железные — как минимум три-четыре промаха всё же допустили. Избежавшие пули, а может, просто не сильно раненные враги открыли ответный огонь. Преимущественно из положения лёжа. Наши же бойцы, следовавшие в колонне, замешкались — попадали на дорогу около половины, остальные либо встали столбом, либо пытались идти, натыкаясь на стоящих и лежащих товарищей. Но вот наконец до некоторых полностью дошло, что происходит, — около трёх десятков пленных бросились в разные стороны. Вернее, это, наверное, им показалось, что бросились, а, на мой взгляд, скорее заковыляли, тем самым перекрыв нашим стрелкам направления стрельбы.

По большей части им повезло, так как немцы вели огонь по нам и проигнорировали попытку побега, но, на моих глазах, трое упали почти сразу. Вот тут и произошло следующее событие, завершившее не слишком удачное начало операции — некоторые из пленных решили не бежать или тупо ждать дальнейшего развития событий, а активно вмешаться. Причём таких активных оказалось достаточно, чтобы буквально похоронить оставшихся в живых немцев — на каждого, в конце концов, набралось по пять-шесть человек, навалившихся сверху. Конечно, сначала это были единицы, бросившиеся на спины отвернувшихся от них врагов. Кому-то из фрицев даже удалось вывернуться, но больше они сделать ничего не успели — их душили, били, топтали. Кому не досталось живых врагов, пинали трупы.

Как только началась свалка, тут же рванул на дорогу. Вместе со мной туда же побежали Калиничев и ещё несколько бойцов.

— Все направо! В лес! Быстрее!

На нас обратило внимания не больше четверти пленных, и только половина из них послушались приказов.

— Направо! По ходу движения направо! Помогите раненым и тем, кто плохо передвигается! Быстрее!

За находящимся метрах в двухстах сзади поворотом ударил пулемёт, к которому присоединились несколько винтовок. Хорошо, если засада остановила одиночный грузовик, но надежды на это мало, отучились фрицы ездить по одному, но будем надеяться, что колонна не на десяток машин. Судя по тому, что немцы не отвечают, всё не так плохо. Ну вот, похоже, начали отстреливаться. Сколько, сказать сложно — от пяти до десяти стволов. Ничего, наши справятся. Засаде надо только пугануть и отойти.

На дороге остались только самые упёртые, что-то ещё пытающиеся доказать трупам врагов. Одного, влепившего оплеуху партизану, что пытался оттащить того от убитого немца, даже слегка отоварили прикладом, что пошло на пользу. Пулемётчики сработали грамотно — лошади в обеих телегах не пострадали. На телеги сейчас складывали трупы немцев — этих далеко не повезут, разденут и бросят по дороге, точнее, в стороне от нашего пути.

Вот заработал пулемёт передовой засады. Всё, уже не важно — в небо взлетела зелёная ракета. Общий отход!

Нет, бардак на этом отнюдь не закончился. В лесу по ходу движения раздавали хлеб и формировали маршевые колонны. Пытались формировать. Получалось не очень. Мат Нефёдова витал среди деревьев ощутимым плотным туманом. Даже не знал, что наш интеллигентный капитан может так ругаться. Ругался он, кстати, не один, но прочее сквернословие ощущалось как скромное приглушенное эхо. За пять минут движение в глубь леса, которое не прекращалось, не организованный беспорядок постепенно перерождался в организованный. Наконец образовалось нечто похожее на четыре колонны, как гусеницы, расползающиеся всё дальше друг от друга.

— Капитан, сколько нетранспортабельных?

— Четырнадцать.

— Донесём?

— А куда мы денемся с подводной лодки?

Ещё один любитель моих анекдотов, но раз пытается шутить, значит, нервный откат пошёл.

— Хорошо. Дальше по плану, встречаемся в лагере номер три.

В лагерь пришли уже затемно. Скорость хода у голодных и уставших людей совсем почти никакая. Плюс переправа через две, пусть и небольшие, речки. Одно хорошо — люди запили сухпай, что им выдали, — немного хлеба с ещё меньшим куском мяса, опасались проблем, если сразу дадим много. Здесь всех уже ждала горячая пища, не только каша, но даже куриный бульон, хоть и жидкий. Что такое три десятка кур на две сотни человек?

Совещание проводили уже глубокой ночью.

— Капитан, что у нас с потерями?

— Двое умерли в дороге, пять тяжёлых, остальные легко и средней тяжести — этих одиннадцать. По троим из тяжёлых прогноз неутешительный. Лекарства нужны.

— Знаю. Работаю над этим. Старшина, что с довольствием?

— Без изменений. Еды больше не стало, а вот едоков… Шансы, что зиму переживём, есть, но надо активизировать добычу продовольствия. С тёплой одеждой ещё хуже, раньше кое-как закрывали потребности на три четвёртых, то теперь, считай, сползли на половину. По медикаментам капитан сказал уже. По оружию не хватает больше ста стволов, боекомплект, если на всех делить, совсем мизер, кошкины слёзки. А коли, как сейчас, пулемётчиков держать на особом положении, то остальным по два десятка патронов останется. До зимы, конечно, ещё дожить надо, беспорточных можно и в землянках держать, оружие им там тоже не особо надо, но кормить всех придётся. А как? Вот и ломаю голову. Операции вроде сегодняшней будем продолжать? Если будем, то зимой просто вымрем, как мамонты.

— Надо, — влез Матвеев. Где, спрашивается, воинская субординация? — Русские своих не бросают.

Эх, бросают, Коля! Но лучше, как ты, верить, что нет.

— Кто ещё как считает?

— Понаблюдать надо, — осторожно взял слово Калиничев. — Вряд ли немцы продолжат гнать людей так же. Что-нибудь придумают: либо ещё увеличат охрану, либо засады на нас начнут организовывать. Мы ведь и сегодня не на такую охрану надеялись. Максимум на десять-двенадцать человек, оттого и накладка произошла — не хватило по два стрелка на каждого охранника, как рассчитывали. Я с запасом два десятка взял, а у них только пеших тринадцать. Если ещё добавят дозоры на флангах, а скорость у колонны плёвая, не отстанут, то хрен нам даже и так свезёт.

— Вот и займись наблюдением, только издалека. Как бы они уже в ночь охотников не понасажали.

— Сделаю. Боровой мне тут собачку подогнал, немца за версту чует, от чего и жива, почитай, осталась.

— Георгий, на тебе доведение до старост, наших, естественно, текущей ситуации.

— Понял. Они тоже поймут, ныть станут, что продовольствия нет.

— Конечно, станут, только ты им объясни, коли в отряде еды не будет, придётся им бойцов под зиму на постой брать. Короче, пусть думают.

— Тогда они не ныть, а выть начнут.

— Пусть ноют, пусть воют, но продовольствие достанут.

— Вроде бы, — осторожно начал Матвеев. — Раньше политика другой была, местных не сердить.

— И сейчас не поменялась. Сердить не надо, а вот напрягать всё ж придётся. Старшина, мы из болота ещё винтовки извлечь сможем?

— Почему бы не смочь, вот только боезапаса к ним, как я и говорил, там нет. Ну не положили прошлый раз.

— Озаботим Георгия, как со старостами будет говорить, пусть поспрошает, может, у них какая заначка есть. Поговоришь?

— Так им всё одно гильзы нужны будут для отчёта перед немцами.

— Ну, может, у них ещё где припрятано, после боёв собрали или брошенное что на дороге нашли.

— Тут надо не с ними, а с пацанами базарить. Конфет бы каких или шоколаду.

— Старшина, найдём?

— Немного есть, но это неприкосновенный запас, да и зачем пацанам конфеты? Нет, они, конечно, всё сожрут, но, может, чем попроще обойдёмся. Ножами немецкими складными, например.

— Ножи тоже сойдут, — Жорка заулыбался. — А шоколад девчонкам пойдёт. Либо напрямую, либо через ухажеров их. Те, что постарше, чтобы подлизаться к своим кралям, хоть немецкие корпусные склады обнесут.

— Вот это ты мне прекрати, — показал Жорке кулак. — Только бесхозное или сведения. Ты про корпусные склады так, для красного словца или что-то конкретное знаешь?

— Проскакивает тут кое-что, но пока конкретно говорить рано, проверить надо.

Ну, нехай проверяет.

— Тогда пока всё, товарищи, остальное в рабочем порядке.

Совещание хоть и закончилось, но голове моей роздыху, похоже, не намечается. Мария всё время, пока мы заседали, крутилась невдалеке, постоянно посматривая в нашу сторону. Прямо Мата Хари белорусского розлива. Ох, не нравятся мне её взгляды.

— Маша, ты чего-то хотела?

Девушка замялась, опустила очи долу, но совладала с собой и подняла глаза, продемонстрировав решительность во взгляде.

— Ты, правда, в Полоцк к крале ездил?

Что-то такое я и предполагал. И что теперь говорить? Перефразируя, лучше горькая, но правда, чем прекрасная, но ложь? Не знаю. И чего-то боюсь.

— Ездил, чтобы встретиться с нашим человеком, боялся, что он попал в беду, — глаза Маши чуть ли не вспыхнули, но после продолжения погасли. — Да, это женщина.

— Ты её любишь?

— Не знаю. Может быть, — не хватило духу сказать правду.

Что же за сволочь я такая, думал уже удаляясь, — не рубят хвост частями. Трусость в человеке всё-таки сидит глубоко. Вроде и пуль стал меньше бояться, а вот сказать больную правду уже воли не хватает. А о Маше ли я беспокоюсь? Может, наоборот — о себе? Что, подлец, запасной аэродром готовишь? А вот ни хрена. Нет у меня к девушке никаких чувств, кроме жалости и страха причинить боль. О другом даже думать не моги! Повернуться, подойти и сказать правду? И будь что будет.

Пройти успел всего шагов десять, но, обернувшись, Маши уже не увидел. Может, к лучшему? А вот это вряд ли.

Вальтер был завален работой если не по уши, то по плечи точно. Сегодня ему помогали аж четверо наших бойцов. Перед немцем стоял полуразобранный пулемёт, очень похожий на ноль восьмую немецкую модель, тот, который из лагеря забрали, но без станка, на сошках и с прикладом. Рядом стоял такой же второй, около которого и собрались красноармейцы.

— Здравствуйте, Вальтер. Что за чудо? На восьмой похож. Из вчерашних?

— Здравствуйте, господин командир. Он и есть, модификация пятнадцатого года под ручной. Не видели раньше?

Я, конечно, нет, а вот Зелински такие вроде застал, но вспоминается как-то смутно.

— Почему они у тебя?

— Господин капитан приказал осмотреть и объяснить вот этим камрадам, как с ними обращаться.

Ах, вот для чего здесь эта четвёрка. Самый сообразительный, заметив заминку в нашем разговоре с Вальтером, тут же полез с докладом.

— Товарищ командир, проходим инструктаж по овладению трофейным пулемётом. Командир пулемётного расчёта красноармеец Гордеев.

— Как, языковой барьер не мешает?

— Нет, товарищ командир. Да и пулемёт этот «максим максимом», только здорово легче. А немца мы научились понимать.

— Значит, хорошая машинка?

— Хорошая, только магазинов у них по одному. Лента, правда, отличная. Металлическая, не то что наши холщовые, отказов должно быть меньше.

— Хорошо, занимайтесь.

За то время, пока я разговаривал с бойцом, Вальтер, и когда успевает, уже собрал пулемёт.

— Ещё интересного чего было?

— Да, два ваших пистолета-пулемёта с круглыми дисками под маузеровский пистолетный патрон. Хорошие, лучше наших, но к ним тоже по два диска всего. Их господа офицеры забрали уже. Остальное обычные тридцать восьмые и девяносто восьмые карабины.

— Работы, я смотрю, у тебя хватает.

— Почти уже закончил, осталось восемь ваших винтовок в порядок привести, долго в воде пролежали.

— Скоро тебе такого добра ещё натащат.

— Да, у вас пополнение, я слышал.

— Именно, так что готовь масло, керосин или чего там надо. Работников подкинем. Может, даже, сначала раздадим оружие, а уже потом драить заставим, тогда на тебе только надзор.

— Боюсь, ваши люди, особенно из новых, не будут меня слушать. А к уходу за оружием в основном относятся плохо.

— Так, с этого места поподробнее. Кто плохо относится?

— Большинство. За чистотой оружия не следят, чистят редко и не тщательно.

Так, будет кому-то большая взбучка.

— Я понял, Вальтер. Занимайся своим делом, а пистон я кому надо вставлю. Пистон, это в смысле капсюль.

Нефёдова найти не удалось, усвистал уже в третий лагерь, потому пистон получил старшина. Ловить на улице никого не стали, а взгрели отдыхающую смену. С чистотой оружия и правда был полный бардак. Нет, мхом, конечно, оно не поросло, но гарантировать штатную работу механизмов, в основном это, конечно, относилось к автоматическому оружию, Кошка наотрез отказался и пошёл сыпать нарядами. В лагере отчётливо запахло машинным маслом.

До вечера мы с Матвеевым вздрючили первый и второй лагерь, где народ распустился как бы ни ещё больше.

Калиничев вернулся уже по темноте. Да, похоже, немцев мы перепугали сильно. Автоколонны стали ходить ещё реже, но теперь насчитывали не менее двадцати-тридцати машин, в том числе с ними туда-сюда мотается и бронеавтомобиль, похоже, та самая двадцатка, БА-20, что мы как-то встретили. Сопровождает он не каждую колонну, но на дороге появляется периодически. Пленных же вообще не было. Видимо, нашу дилемму фрицы решили самостоятельно. Ну, это мы ещё поглядим.

* * *

— В общем, так, — Байстрюк склонился над картой так, чтобы не заслонять мне обзор. — Вот здесь, если по железке на север двигать, не доезжая Замошья, это где сапёров приложили, есть разъезд. Он без названия, просто под номером девятнадцать числится. А около него здоровенный лабаз, раньше там пиломатериалы складировали, что с соседних лесопилок поступали. Теперь немчура вышки поставила, колючкой всё опутала. Вагоны разгружают, автомобили, наоборот, загружают и на восток гонят. К сожалению, больше ничего конкретного.

— Калиничев, что скажешь? — я глянул на задумчивого начальника разведки. — Имеет смысл пощупать?

— Имеет. Отправлю группу. Сержант, у вас выход на местных есть?

— В Замошье, в двадцать втором доме живёт Силантий Ивашкевич. Он свояк бургомистра из Молодёжек, Бориса Сосновского.

— Надёжен?

— Борису он это рассказал с намёком. То, что свояк с нами знается, Силантий подозревает. А вот с каким намёком говорил, тут уж бес его знает. Может, для пользы нашей, а может, и нет.

— Ещё есть через кого на него выйти?

— Не знаю, да вы, товарищ лейтенант, у Бориса сами и спросите, всё одно ж пойдёте сначала с ним поговорить.

— Спасибо за совет, — лейтенант криво усмехнулся.

— Да мы же завсегда, пожалуйста.

— Сержант, — цыкнул я на Жорку. — Отвечайте на вопросы старшего по званию по существу.

— Есть, товарищ командир партизанского отряда «Полоцкий мститель», — Байстрюк встал навытяжку, уставившись на меня бараньими глазами.

Тьфу ты, клоун. Опять пора песочить. Дисциплина падает со скоростью стрелки осциллографа, стремительный домкрат отдыхает. Сегодня с утра старшина ещё трёх похмельных в яму на губу отправил. Говорит, самогон поступает в отряд во всё больших количествах отвратного качества. Зимой, того и гляди, голодать будем, а продукты на самогон переводятся. Да, с деревенскими хрен что поделаешь. Что им лекции читать?

— У вас всё, сержант?

— Так точно.

Калиничев поморщился, но промолчал. А вот от старорежимных «так точно», «никак нет» и прочих Жорку хрен отучишь, если уж гауптвахта до войны не исправила, то хоть кол на голове теши.

— У вас, лейтенант?

— Есть непроверенная информация, хотел бы провести разведку.

— Что за информация, — Василий промолчал, выразительно глянув на Байстрюка. Тоже мне, тайны мадридского двора. — Сержант, свободны. Через полчаса подойдите ко мне, разговор будет.

Угу, будет, и неприятный.

— Продолжай, — кивнул лейтенанту, заодно давая знак, что можно перейти к менее формальному общению. Лейтенант мне нравился, чувствовалось, что был хорошим грамотным командиром и станет ещё лучше, если выживет, конечно.

— Есть сведения, что здесь, — Калиничев ткнул в карту, — немецкий аэродром.

— Откуда?

— До смешного. Когда вчера на разведку к дороге пошли, Борового встретил. Ну, языками слегка зацепились, а я возьми да скажи: узнать бы ещё откуда немецкие самолёты нас гоняли. А он возьми да ответь: а чего думать — вестимо, с аэродрома из-под Владычино. Мол, самое близкое место, раньше там наши базировались, а теперь, небось, немцы.

— Хм, километров тридцать будет, это если по прямой. Не факт, что он там.

— Туда самолёты после бомбёжки уходили, во всяком случае, в ту сторону.

— Ну а нам-то что?

— А зачем здесь аэродром нужен, не нас же гонять? А если они его для перегона самолётов на фронт используют? Ну, там для дозаправки и прочее.

— Ага. А это значит, там может не один «Шторх» куковать, а есть шанс ещё кого зацепить, — а ещё там может быть прочая авиационная инфраструктура, в том числе и топливо. — Посылай группу.