Замок тамплиеров

Вадим Иванович Кучеренко, 2020

Встреча с таинственным незнакомцем в Новодевичьем монастыре и неодолимое желание увидеть его вновь превратят жизнь преуспевающей московской журналистки Ульяны Русковой в кошмар наяву. Очень скоро она выяснит, что цель, которую преследует ее новый возлюбленный – уничтожить всех людей, заразив их смертельным вирусом.Влюбленность Ульяны перерастает в ненависть и отчаяние. Ей начинает казаться, что вернуть свою старую жизнь и скрыться от того, кто, как выясняется, даже не человек или просто безумец, невозможно. Ее обвинят в убийстве, будут преследовать по всему миру и убивать всех, кого она любит.Но не случайно саму рыжеволосую зеленоглазую Ульяну многие называют ведьмой. Постепенно она начинает понимать, как ей спасти не только себя, но и все человечество…

Глава 1

Ульяне снилось, что она идет залитой солнцем долиной, по цветущим алым макам. Небо прозрачно, словно родниковая вода. Цветы поднимают свои огненные головки из густой сочной зеленой травы, приятно ласкающей ее обнаженные ноги. При каждом ее шаге из зарослей вспархивают жаворонки и овсянки, самозабвенно воспевая радость жизни и красоту природы. Ульяна не одна, рядом с ней мальчик лет трех, до удивления похожий на нее, с такими же золотисто-рыжими волосами и темно-изумрудными глазами. Она держит его за руку, ощущая благодатное тепло крохотной ладошки. Чувство безмерного, безграничного счастья владеет всем ее существом.

Внезапно небо потемнело, его заволокло грозовыми тучами, повеяло промозглым ледяным холодом. Стихли все звуки, как это бывает перед бурей. А затем в этой неестественной тишине раздался злобный клекот. Ульяна подняла голову и увидела разъяренную хищную птицу, которая стремительно пикировала на нее из темного поднебесья. Ее черные перья искрились, звуки, которые тварь издавала, вселяли ужас. Ульяна в страхе невольно прикрыла лицо руками. А когда, услышав отдаляющийся шум крыльев, опустила руки, ребенка рядом с ней уже не было. Пропали и ярко-красные маки. Вместо них все поле поросло темно-желтыми лютиками. Ульяна машинально сорвала цветок, и одна из капель пахнущего горечью сока попала на ее руку. Она вскрикнула от боли…

И проснулась от собственного крика, еще чувствуя, как ядовитая капля с шипением прожигает ее кожу, проникая в кровь.

В полусонном сознании еще успела промелькнуть паническая мысль: «Где мой сын?!». Но сновидение, словно искра, погасло, и мысль эта тут же забылась, не оставив по себе никакой памяти в том реальном мире, где у Ульяны Русковой никогда не было детей.

Тем не менее, как это часто бывало в последнее время, она проснулась с ощущением глухой тоски по чему-то неизведанному и несбывшемуся в ее жизни.

Иногда, подчиняясь снедающему ее неукротимому желанию всему на свете дать имя, Ульяна называла это состояние подступающей депрессией. Многие ее одинокие подруги страдали от этого психического расстройства. Они испытывали постоянную усталость, не интересовались тем, что еще недавно приносило им радость, были равнодушны к окружающим их людям. Но Ульяна не хотела пополнить ряды этой потерпевшей поражение в битве с жизнью армии. Поэтому каждое утро она начинала с фламенко. Средство было радикальным, но действенным.

Квартирка, в которой Ульяна проживала, состояла из крохотной кухни и комнаты. Добрую треть комнаты занимала массивная кровать, украшенная балдахином, напоминавшим о королевской роскоши старинных замков Испании. Впрочем, весь интерьер ее скромного жилища был выполнен в испанском стиле, который не терпел, как и сама Ульяна, минимализма. Поэтому стены украшали гобелены на темы, навеянные фламенко, а пол устилал роскошный пестрый ковер, который как нельзя лучше подчеркивал национальный колорит. На этом ковре прочно стояли большой мягкий диван и не менее громоздкие стол и стулья. Для самой Ульяны было оставлено только небольшое пространство в самом центре комнаты, которое она также использовала во славу родины Дон Кихота и Санчо Пансы.

В это утро, ведомая слепым, но могучим инстинктом выживания, заложенным в нее самой природой уже при ее рождении, еще полусонная Ульяна встала с кровати, дошла, спотыкаясь, до окна и плотнее задернула тяжелые шторы. Ее беспокоили не солнечные лучи, а нескромные взгляды, которые могли проникнуть в ее девичью келью из окон соседнего дома, также начинавшего просыпаться. Несмотря на то, что она жила на последнем этаже, эту предосторожность Ульяна соблюдала неукоснительно. Сама она, в силу природного любопытства, любила наблюдать за другими людьми, но в свою личную жизнь предпочитала никого не впускать.

Затем Ульяна прошла в ванную комнату, где, старательно отводя взгляд от зеркала, чтобы ненароком не увидеть своего отражения и не опечалиться преждевременными морщинками и тенями под глазами, разделась догола. Скинув пижаму, она умылась и почистила зубы. Насухо вытерлась жестким махровым полотенцем и, не обременяя себя одеждой, вернулась в комнату. Отыскав дистанционный пульт управления, она включила музыкальный центр и замерла в ожидании первых тактов мелодии.

Ожидаемо неожиданно и резко зазвучали переборы испанской гитары. Это был ее любимый Пако де Лусия, один из самых известных в мире исполнителей фламенко. Несмотря на то, что изучать нотную грамоту он начал лишь в возрасте сорока четырех лет, Пако де Лусия обладал, по мнению Ульяны, не только музыкальным вкусом и бесспорным талантом интерпретатора фламенко, но и виртуозной техникой исполнения. А, может быть, он ей просто нравился, как мужчина. Как бы то ни было, Ульяна предпочитала танцевать по утрам фламенко под его музыку.

Ульяна гордо вскинула голову, пальцы ее высоко поднятых и изогнутых рук затрепетали, легкая дрожь спустилась ниже, прошла по ее упругим грудям, достигла округлых бедер, волнующе и призывно заколыхавшихся, словно морские волны. Она сделала несколько шагов по комнате, то сильно притопывая, то ступая мягко, словно дикая кошка, вышедшая на охоту. Это был танец «Севильяна», который зародился в испанском городе Севилья еще в пятнадцатом веке. Возможно, не совсем подходящий для исполнителя «чистого фламенко» Пако де Лусия, но Ульяна любила сочетать несочетаемое. И, во всяком случае, он не требовал применения кастаньет, на поиски которых Ульяна могла потратить все это утро. Такое с ней тоже случалось. Она так и не приобрела привычки, сколько ни обещала себе, отводить каждой вещи свое раз и навсегда определенное место.

Самозабвенно танцуя, она чувствовала, как радость жизни постепенно возвращается к ней. Ульяна снова начинала себя любить и восхищаться собой.

Рыжеволосая, тоненькая и изящная, она мало походила на классический образ танцовщицы фламенко, это было все равно, что сравнивать солнечное утро с полуночью. Но не это беспокоило Ульяну сейчас. Ее волновала мысль, сумела ли бы она перетанцевать ту легендарную восьмидесятилетнюю исполнительницу фламенко, которая привела однажды в неописуемый восторг самого Федерико Гарсиа Лорку.

Несколько лет назад Ульяна прочитала об этом в одной из его книг. Гениальный испанский поэт еще многие годы спустя вспоминал, что на танцевальном конкурсе в Хересе-де-ла-Фронтера какая-то старуха буквально вырвала первый приз у юных красавиц с кипучим, как вода, телом, покорив зрителей тем, как она вздымала руки, закидывала голову и била каблуком по подмосткам.

Эта призрачная старуха была вечным соперником Ульяны и ее живым укором. Утешала ее только мысль, что вздумай ее соперница обнажиться, то пальма первенства непременно досталась бы ей, Ульяне. Возможно, именно поэтому она предпочитала танцевать голой, несмотря на то, что сшила себе на заказ у портнихи несколько замечательных платьев для фламенко, среди которых было и классическое черно-красное, и в голубой горошек, и в ажурных кружевах искусной ручной работы. Но мысль, что это был не совсем честный прием в единоборстве со старухой, не оставляла ее. Ульяна никогда не одобряла Макиавелли, считавшего, что для достижения цели хороши все средства.

Чтобы отвлечь себя от этой досадно жужжащей в ее голове, словно назойливый комар, мысли, Ульяна начала вслух отрывисто произносить в такт мелодии строки ее любимого с недавних пор стихотворения. Она написала его сама в одну из бессонных ночей, устав страдать от своего одиночества. Называлось стихотворение «Влюбленная в красном», и было напрямую обращено к Федерико Гарсиа Лорке.

Как жаль, что меня ты не видел

В моём новом платье красном…

В словах моих мало смысла?

В любви моей много страсти?

Последнюю строку Ульяна произнесла с нескрываемым возмущением и, забыв, что она босиком, сердито топнула ногой так, что стало больно пятке. Поэтому следующие строки она почти прокричала, чтобы заглушить боль.

Ты думал так и поверил,

Что мою разгадал загадку…

Несколько строф она пропустила нарочно, так как ей очень нравились идущие за ними два четверостишия, несмотря на то, что они были надуманными и выдавали желаемое за действительность. Когда Ульяна их произносила, ее голос трепетал, подобно кончикам пальцев, высоко поднятых над головой.

Но я назло всем стихиям

Вихрем влетела в счастье,

В высотах небесно-синих

Воскресла вдруг в одночасье.

Лавиной безмерная радость.

Весна в мою душу вселилась.

И силою стала вдруг слабость.

Наверно, я просто влюбилась!

Ульяна взмахнула руками, словно крыльями, по всем канонам жанра фламенко в мгновение ока из голубки снова превратилась в фурию, ее темно-изумрудные глаза сверкнули, и она торжествующе закончила:

Ты так ничего и не понял,

Всё ждал неземной сказки.

Как жаль, что меня ты не видел

В моём новом платье красном!

Музыка и Ульяна смолкли одновременно. Она чувствовала себя превосходно, ощущая прилив жизненных сил. Танец фламенко был для нее лучшим средством привести себя в боевую готовность утром, какую бы ночь накануне она не пережила.

— В конце концов, мне нет и двадцати пяти, — стоя под прохладной струей воды, поставила очередную точку в бесконечном споре с самой собой уже в ванной Ульяна. — И мой Федерико Гарсиа Лорка еще впереди. А он пусть остается со своей старухой!

Это было разумное решение, впрочем, как и всякое другое, которое принимала Ульяна, благополучно забывая о нем уже на следующий день.

Выйдя из ванной, она накинула на себя легкий шелковый халатик, который ничего не скрывал, а только выгодно подчеркивал, и пошла на кухню, одновременно служившую ей кабинетом. Для начала она заварила кофе, щедро плеснув в него молока. Ульяна знала, что это любимый большинством испанцев напиток, и поглощают они его в течение всего дня, причем наливают в стаканы. Но сама она пила этот кофе только по утрам и в своей любимой, расписанной китайскими драконами, фарфоровой чашке с изогнутой ручкой, за которую было удобно держаться. Поступала она так не только из свойственного ей чувства противоречия. Стакан обжигал ей пальцы. А по вечерам она предпочитала зеленый чай, который, в отличие от кофе, ее успокаивал, заменяя снотворное.

Налив кофе в чашку, и периодически из нее отхлебывая, Ульяна, не глядя, отработанным годами движением открыла ноутбук, лежавший на широком подоконнике, заменявшем ей письменный стол. Безмятежное утро закончилось. Пришло время узнать, как мир прожил без нее минувшую ночь и какие сюрпризы он для нее приготовил.

Ульяна была журналисткой, причем не только по образованию, но и по призванию. В свое время она окончила Московский государственный университет, а последние годы работала в одной из крупнейших газет Москвы специальным корреспондентом. И новости были если не ее хлебом в буквальном смысле этого слова, то, несомненно, источником, без которого стал бы невозможным привычный образ жизни. А если отбросить все случайные штрихи, то он Ульяне нравился, и другой жизни для себя она не желала.