Жрица Итфат

Вадим Зеланд, 2018

Все смотрят Тафти. Все читают Тафти. Все обсуждают Тафти. Одни кричат: «Мы ненавидим Тафти!» Другие кричат: «Мы хотим Тафти!» Кто же она такая, жрица Итфат, второе имя которой Тафти? Это не вымышленный персонаж. Она реально существовала, а в определенном смысле существует и сейчас. В книге рассказывается об удивительных приключениях жрицы и ее друзей в метареальности. Но и это не совсем фантастика. Или совсем не фантастика. Не хотите – не верьте, а хотите – проверьте. Ни волшебную палочку, ни сверхспособности фантастических персонажей нельзя забрать с собой, в свою жизнь. Техники Тафти – можно. Уже многие проверили.

Синтетическая дева

В это же время, но в другую эпоху и в другом месте…

Объяснение, почему такое возможно — «в это же время, но в другую эпоху» — оставим на потом. Движение в пространстве и времени не всегда происходит линейно, то есть, в пределах видимости и понимания. И если что-то лежит за пределами нашего понимания, то это вовсе не значит, что такого не может быть.

Для того чтобы переместиться из той точки пространства и времени, где мы оставили жрицу Итфат, в новое место действа, наблюдателю потребовалось бы совершить довольно замысловатое путешествие.

Представьте, вы улетаете в небо, фигурка Итфат на песке превращается в точку, Земля удаляется и становится все больше похожа на географическую карту, а вас уносит все выше, и вот уже голубизна неба сменяется чернотой космоса.

Теперь вы летите в черной пустоте, но вокруг не темно, потому что звезды, и Земля еще видна как удаляющийся голубой шарик. Но вскоре и Земля превращается в точку, отчего движение перестает быть вообще заметным. На какое-то мгновенье вы зависаете в этом положении, когда кругом звезды в черноте, и ничего кроме звезд.

Затем одна звезда вдруг разворачивается в трубу, вас затягивает в светящийся тоннель и несет через него, бесконечно долго, но неимоверно стремительно.

Наконец, скорость замедляется, вас выталкивает из трубы, и вы опять зависаете в черном пространстве со звездами. Одна из них начинает увеличиваться, и вы понимаете, что не висите, а движетесь.

И вот уже звезда превращается в шарик, который постепенно разрастается перед вами в голубую планету — это снова Земля, но в другой эпохе. Вы входите в атмосферу, чернота вокруг сменяется голубизной, вы тонете в облаках, какое-то время плывете в сером тумане, а затем снова погружаетесь во тьму, потому что солнце уже зашло.

Внизу огни ночного города, и вы планируете вниз, все ближе к огням. Пролетаете автострады с движущимися машинами, площади с гуляющими людьми, реки, мосты, светящиеся кварталы, дома, и наконец, влетаете в какое-то окно.

Теперь можно спокойно сказать, что в это же время, но в другую эпоху и в другом месте, а именно, в одном театре, шли киносъемки мюзикла «Отпетый клоун».

Почему клоун, и что значит отпетый? Отпетый в церкви, потому что умерший? Или может отпетый в смысле неистовый, законченный, неисправимый? Похоже, съемочная команда и сама этого толком не понимала, потому что все еще находилась в так называемом творческом поиске.

Зрительный зал был погружен в полумрак. На креслах лежали оставленные вещи и верхняя одежда. Несколько человек сидели в зале, кто-то дремал, а кто-то глядел на освещенную сцену, где сновали люди, занятые всякими приготовлениями. Сцена представляла собой трансформер в виде полуцилиндра, на полу и стенках которого проецировались изображения и световые эффекты.

Посреди сцены стоял режиссер, эмоциональный парень, и страшно ругался.

— Это никуда не годится. Вы все никуда не годитесь! Мы снимаем мюзикл или похороны? Пошли вон, дураки! Все пошли вон, и возвращайтесь другими!

Что он хотел этим сказать, и какими другими они должны были вернуться, режиссер объяснять не стал. Но участники съемочной группы — пестрая толпа, разодетая в пух и прах — и не спрашивали, разбежались кто куда.

— Так, где моя дива? Только она меня вдохновляет. Приведите мне диву! Макс, она там долго еще? — обратился он к оператору. — Сходи узнай.

Тот сбегал за кулисы и быстро вернулся. Макс, заикающийся молодой человек, по своему обыкновению долго готовился, перед тем как сказать какую-либо фразу:

— Виктор, мы… мы-ы…

— Что, мы? Кто такие мы, или кто мы такие — сложный философский вопрос. Короче!

— Матильда опять капризничает, — наконец выдал Макс.

— Так давайте ее сюда! — страшным голосом прокричал Виктор (так звали режиссера).

— Викто-ор! — из-за кулис донесся женский голос. — Я вот она, я здесь!

Вслед за голосом появилась она сама. Эксцентричная, как было понятно с первого взгляда, особа. Одета в темно-зеленый комбинезон и розовые туфли на высоченной платформе, со всклоченными волосами светло-голубого цвета. Голубая блондинка, можно сказать.

— Иди сюда, Тиличка, моя ляля, моя цаца! — направился к ней Виктор, разводя руки широким жестом. — Ну-ка повернись. Вот мы какие, красивые! — и тут же, резко меняя тон. — Чего приперлась! До сих пор не накрашена! Пошла вон, в гримерку, живо!

— Я не хочу, это все очень долго-предолго-о-о! — у Матильды была манера тянуть гласные. — У нас же ведь только репетиция!

— Репетиция это или съемки, решаю я. Прочь с моих глаз!

— Хочу конфету! Ты обещал принести мне вишню в шоколаде.

— Какая по… — попытался вступить в разговор Макс. — По-о…

— Ты говоришь, какая у меня красивая что? Договаривай скорей!

— Какая пошлость — вишня в шоколаде! — договорил Макс.

— А я хочу-у-у!

— Дива, ты знаешь правило: кто не делает дубль, тот не получает лакомство, — сказал Виктор. — Сделаешь — получишь. Все, пошла вон! Нет, стой, давай еще раз отрепетируем твой поклон.

Матильда отошла в сторону и изобразила жеманный реверанс.

— Ой, как вульгарно! — закричал Виктор. — Ну-ка давай заново, как тебя учили, руки на грудь и… Да не на груди, а на грудь, и душевно, с достоинством! Весело, а не фиглярно! Ну что ты будешь с ней делать! Все, убирайся прочь, уродина, или я прибью тебя!

Дива развернулась на своих платформах и приготовилась убегать.

— Нет, стой, Тиличка, ляля, иди сюда!

Матильда снова развернулась и замерла в ожидании.

— Твоими устами иногда глаголет сама истина. Сейчас серьезно, что нам лучше танцевать в этом дубле, стрит или хаус?

— Надо твист. Твист надо, — ответила дива.

— Что-что-что? Почему?

— Да потому что все эти ваши go-go и прочие RnB — полный отстойняк.

— Что-что-что? Почему отстойняк, это же современные танцы?

— Потому что это все надоело! Надоело это все потому что!

— Да, очень доходчиво объясняешь. А почему твист? Вообще ретро.

— Новое — хорошо забытое старое. Из того, что хорошо забыто, можно сделать новую моду.

— Это мы… м-мы… Это мысль, — выдал Макс.

— Согласен, надо попробовать, — сказал Виктор. — Ладно, иди гримируйся, будь умничкой.

— Я и так умничка! — Матильда вприпрыжку побежала за сцену.

Виктор подозвал костюмершу, что-то прошептал ей на ухо, и та удалилась.

— Так, а теперь все бездарности, умственно отсталые и неполноценные собрались, посмотрели на себя и быстро пришли в состояние гениальности. Давайте-давайте, я уже прям вижу, как вы начинаете светиться. Макс, и остальные склеротики и склеротички! Нам надо решать, какая музыка и эффекты. Время, время! Времени нет! Когда будет готова Матильда, мне сообщить.

На сцене вновь закрутилась беготня и приготовления. Спустя некоторое время, которого как всегда «было и не было», Виктор, наконец, объявил:

— Так, все готово! Макс, где Матильда? А, вот она, вся такая радостная, бежит, цветет.

Представшее зрелище впечатляло. Вдобавок к голубым волосам, ее лицо покрывал густой синий грим, а глаза были разукрашены так, что дива и впрямь была дивой.

— Ну-ка иди, иди сюда, моя ляля! Повернись-ка.

Виктор знаком подозвал костюмершу, у той в руках был огромный розовый бант, какие когда-то носили сзади на старомодных платьях.

— Сейчас-сейчас, мы тебя нарядим!

Матильда, едва завидев бант, запрыгала и замахала руками:

— Нет, нет, ты с ума сошел!

— Да ты не понимаешь! Смотри, какой он! Розовый, красивый, большой! — приговаривал Виктор, любуясь своим изобретением. — Под цвет твоих туфель, все как надо!

— Я не стану такое носить, такую безвкусицу!

— Но мы же танцуем твист, вот и будет чем вертеть!

— Какой ужас! Я что тебе, кукла?

— Конечно! Ты моя живая игрушка!

— Стой спокойно, — костюмерша, не обращая внимания на стенания дивы, крепила ей бант, как раз над любезным местом.

Окружающие, собравшись, принялись ее успокаивать:

— Да ладно, Матильда, тебе в самом деле идет!

— Интересно смотрится!

— Классно выглядишь!

— Шикарно!

Наконец, диву кое-как уговорили.

— Тиличка, ляля, ты очень, очень красива! — продолжал убеждать ее Виктор.

— Очень-преочень?

— Да, да! А еще ты у нас умничка!

— Что такое-е-е, что еще от меня надо-о-о?

— У нас малюсенькая проблемочка, никак не можем выбрать спецэффекты на полу и на стенах, все что-то не то. У тебя есть какая-нибудь идейка, этакая?

Несмотря на то, что дива производила впечатление особы легкомысленной, у нее и вправду был неординарный склад ума, и на многие вещи она смотрела по-своему, не так, как все остальные. Возможно, на свою беду.

— Ну и не надо спецэффектов. Давай просто пол зеркальный, и стены зеркальные сделаем. И вся наша танцевальная группа в них будет отражаться…

— И твой бантик тоже!

— Перестань, я не это хотела сказать. Может быть, если все зеркальное, тогда что-нибудь интересное получится?

— Ладно, давай попробуем.

— Макс, запускай трансформер, всю сцену делаем зеркальной.

— В… в-все, что ли?

— Да, и пол, и стены. Так, внимание, по местам, — Виктор обратился к остальным. — Готовы? Жонглеры, акробаты, пошли! Музыка пошла! Камеры, поехали!

Тут прежде беспорядочная и пестрая толпа вдруг собралась, преобразилась и начала двигаться слаженно и стильно, будто все было тысячу раз отрепетировано. И конечно же дива, в самом центре всего действа, очаровательно вертела своим бантиком.

Ла-ла, лалалала-ла, лалалала-ла, лалала.

Ты никогда не бывал

В нашем городе светлом,

Над вечерней рекой

Не мечтал до зари.

С друзьями ты не бродил

По широким проспектам,

Значит, ты не видал

Лучший город Земли.

Ту-туду-туду-ду!

Песня плывет, сердце поет,

Эти слова — о тебе, Москва…^[1]

В этот момент все зеркала как-то одновременно сверкнули, и Матильду, видимо, оказавшуюся в фокусе, озарила яркая вспышка света. Она еще продолжала двигаться в такт музыке, в то время как со всех сторон ее окутал зеленый туман. Матильда оторопело остановилась. Туман быстро рассеялся, но все пространство тут же заполнил мираж из голубого песка и желтого неба. У Матильды в глазах помутнело. Она стояла одна в мираже, который медленно плыл прямо через нее. Музыка все еще доносилась откуда-то издалека. Затем и мираж растворился, а вместо него вокруг Матильды начали проявляться какие-то серые фигуры, шевелящиеся будто в танце. В том самом танце, как только что на сцене. Фигуры были одеты в серые бесформенные балахоны, с неясными, размытыми лицами. Музыка смолкла и сменилась стеклянным перезвоном. Фигуры замерли и в замешательстве уставились на Матильду. Матильда в ужасе смотрела на них.

* * *

Очнувшись от оцепенения, серые фигуры кинулись на бедняжку с криками:

— Синтетическая дева! Синтетическая дева!

— Съедим ее! Съедим!

У Матильды подкосились ноги, и она упала в обморок еще прежде, чем фигуры успели на нее наброситься.

Примечания

1

Песня «Лучший город земли», музыка А. Бабаджаняна, слова Л. Дербенева.