Конец прекрасной эпохи

Вадим Журавлев

В этой книге представлены полсотни интервью с выдающимися музыкантами, режиссерами, театральными менеджерами, многие из которых уже ушли от нас. Интервью эти были опубликованы в главных российских газетах по разным поводам. Собранные вместе, они образуют невероятную картину удивительной эпохи в истории нашего искусства, когда денег на культуру выделялось совсем мало, но сегодня понятно, что это был конец очень важной для нашей классической музыки эпохи.

Сегодня дебют Владимира Спивакова

Он возглавил РНО, обновил «Виртуозов Москвы» и поседел

Если надвигающийся миллениум кому-то и принес эпохальные перемены, так это знаменитому скрипачу и дирижеру Владимиру Спивакову. Отметивший 12 сентября 55 лет Спиваков изменил прическу и цвет волос. Его поклонники ахнули, осознав, что и великие музыканты седеют. В год 20-летия со дня организации его главного детища — «Виртуозов Москвы» — Спиваков обновил состав камерного оркестра. Он безжалостно расстался со старожилами, которые осели в Испании и возвращаться в Москву не собираются. Наконец, Спиваков возглавил Российский национальный оркестр (РНО) вместо Михаила Плетнёва. Дебют Спивакова в новой роли состоится сегодня в Большом зале Консерватории.

— Владимир Теодорович, в начале сентября вы провели конкурс в оркестр «Виртуозы Москвы», и сейчас среди ваших музыкантов много новых лиц. Означает ли это, что история «Виртуозов» пошла по второму кругу?

— Я бы так не сказал. 20 лет назад были проблемы с камерными оркестрами. И когда мы решили организовать такой оркестр (а в нем поначалу играли и музыканты Квартета имени Бородина, и Юрий Башмет), нам всячески старались помешать, не отпускали музыкантов на репетиции. Нас уже стали приглашать на гастроли, а из Москвы шли ответы: «Такого оркестра нет!» Во время московской Олимпиады мы впервые выступили официально, в «Правде» появилась статья «Есть такой оркестр». Но государственный статус мы получили только через три года и впервые поехали на гастроли в Испанию.

— Испания в судьбе «Виртуозов Москвы» сыграла решающую роль. Почему возникло решение уехать из России на Запад?

— Прошла перестроечная эйфория, музыканты перестали верить в возможность нормального существования и поодиночке стали подумывать об отъезде. А потом пришли ко мне и сказали, что им очень жалко расставаться. Попросили меня сделать что-нибудь, чтобы мы уехали все вместе и сохранили «Виртуозов». И это получилось благодаря моей дружбе с королевской семьей Испании. Муж сестры короля — прекрасный пианист и большой меценат — страшно удивился, когда узнал от меня, что наш оркестр распадается. Через пять минут был решен вопрос о переезде оркестра в Испанию вместе с семьями. За один вечер в посольстве Испании было проставлено 150 резидентских виз музыкантам и членам их семей. Поехали все: свекрови, бабушки, тещи, сестры с мужьями. Нас встречали с танцами и сидром, как беженцев, хотя мы ими не были.

— Но ведь Овьедо — это страшная дыра.

— Была. С приездом «Виртуозов Москвы» там появился новый культурный климат. За эти 10 лет у них появилось два новых симфонических оркестра, несколько камерных, музыкальные школы. Построили огромный современный зал, который Москве и не снился.

— Но в результате это благополучие стало губительным для «Виртуозов».

— Для меня Овьедо никогда не был мечтой, ведь помимо оркестра я много выступаю и как солист, и как дирижер с разными симфоническими оркестрами. Отъезд в Испанию — это было желание оркестра. Мне никогда не хотелось никуда из Москвы уезжать. К тому же с годами все больше приходило осознание того, что в Москве лучше, невзирая на экономические трудности. Мы снова получили возможность стать российским оркестром. Музыкантам были выделены зарплаты, довольно высокие по сравнению с другими московскими коллективами. Но уже не все могут вернуться — кто-то женился, у кого-то дети ходят в школу и т. д. Но за свою жизнь я никого не уволил: все уходили сами. Мы собираемся больше играть в России. Первый концерт мы проведем, когда новый состав сыграется. Хочется декабрьский юбилей отметить без помпы, а хорошим классическим концертом.

— А существует ли возможность слияния «Виртуозов Москвы» и РНО?

— Такой вопрос еще не возникал.

— Каким вы находите свой новый оркестр?

— Очень хорошим. А главное — у них есть огромный потенциал.

— Сколько вам потребовалось времени, чтобы дать согласие РНО?

— Месяц. Я привык к свободе, а оркестр — это якорь, повышенная форма ответственности. Приятно, когда звонит главный дирижер оркестра из Сан-Франциско Майкл Тилсон Томас (кстати, один из лучших сейчас дирижеров Америки) и предлагает еще и еще поработать с его оркестром. Но это все равно разовые акции. А тут — контракт на четыре года.

— Вы собираетесь приглашать других дирижеров для работы с РНО?

— Я как раз получил согласие от дирижеров Тилсона Томаса, Мишеля Плассона, Семена Бычкова, певцов Томаса Квастхоффа, Марии Гулегиной. Сложность заключается в отсутствии денег. Поэтому только дружеские контакты помогают получать согласие таких людей, выступать почти бесплатно.

— У вас и так был очень плотный гастрольный график…

— Придется пожертвовать собственными контрактами. Первый год еще много будет дирижировать Плетнёв. Дальше будет видно, удается ли мне балансировать между сольными выступлениями и оркестровыми.

— Как отреагировала общественность на ваше решение?

— Меня поздравили практически все западные дирижеры, прислали по факсу официальные поздравления. Из русских — только Владимир Федосеев.

— У вас большой концертный опыт, но, по-моему, только в вас на концертах бросали краской.

— Я выступал 7 ноября 1978 года в Нью-Йорке, и здание Карнеги-Холл пикетировала Лига защиты евреев. Во время исполнения Чаконы Баха я получил страшный удар в солнечное сплетение. Раздался щелчок, и разорвалась банка с красной краской. Я подумал, что это моя кровь. И еще услышал, как весь зал хором сказал «А!» Но не сбился, не потерял ни одной ноты. Скрипка была опущена до колен, и я постепенно ее поднимал. В антракте мне приготовили новый фрак. Но я сказал, что до конца буду играть в испачканном. Потом на концертах лицом к залу сидели полицейские, а мне прислал телеграмму с извинениями советник президента Киссинджер. После этого я не мог несколько лет играть Чакону Баха, и выступать в Карнеги-Холл тоже было непросто. Мои уши ловили каждый шорох в зале.

Ведомости, 30 сентября 1999 г.