Дыхание того, что помню и люблю. Воспоминания и размышления

Вадим Егоров

В этой книге автор через призму своей (и своих близких, предков) жизни освещает прошлое и настоящее Екатеринбурга и Свердловской области, Москвы и других мест России, зарубежного мира. Книга адресована интересующимся автобиографическими воспоминаниями и размышлениями, культурой Урала, историей художественной жизни Екатеринбурга, советским Свердловском, жизненным миром детства, философией жизни, проблемами менталитета эпохи, историей повседневности.

ЧАСТЬ 1-Я. ОТ РОЖДЕНИЯ ДО САДИКА И ШКОЛЫ

«Если что сделал не так — извините.

Жил я впервые на этой земле!»..

Р. Рождественский

Глава первая. Яичка или первые шаги

Наверно, начать говорить о детстве стоит с самого начала, если об этом вообще кому — то интересно будет знать… Я появился на свет солнечным днем двенадцатого августа пятьдесят восьмого года. Почему — то долго я считал, что воскресенье». Воскресенье — день веселья! Песни слышатся кругом.! С добрым утром, добрым утром и хорошим днем!» А родился я во вторник.

Было девять утра. Накануне Лиля, моя будущая мама, очень красивая девушка отметила свое девятнадцатилетие. Рядом в эти предродовые деньки с ней были муж, молодой художник, скульптор Володя Егоров, мамина мама — Евгения Потаповна или баба Женя, ее бабушка — баба Вера., мамин брат — дядя Витя… Лиля постирала вещи и белье, прибралась по дому и съездила с мужем в старенький деревянный двухэтажный районный роддом на Тверитина, чтоб потом не искать… Очень, просто пронзительно, накануне захотелось арбуза… Одиннадцатого Лилю увезли в роддом.

Ребенок родился худеньким и длинненьким, здоровеньким, три четыреста пятьдесят, рост — пятьдесят..Узнав летним утром свердловским о рождении сына, Володя, теперь уж папа мой, помчался по городу в поисках арбуза. Они еще только начинались. Привез огромный, красный, сладкий, но Лиля уже арбуза не хотела…Это, оказывается, я хотел арбуза! Потом кто-то из персонала расстроил маму, что у ребеночка одна ножка «косенькая» и надо бы ее в гипсик заковать. Хорошо, что другая врач сказала, что все это выдумки и ножки у малыша очень даже хорошие.

Поженились молодые за год до этого, 14 августа. Лиле было восемнадцать, а Володе целых тридцать. Он, Владимир Егорович Егоров — уже участник многих выставок, подающий большие надежды скульптор. На последний перед свадьбой день рождения Лиля подарила Володе белого фарфорового слона, который есть у нас и сейчас. Сразу молодая чета получила комнату аж в самом Доме художников, на третьем этаже, квартира номер одиннадцать. В этой же квартире жили тоже еще довольно молодой живописец Аркадий Охлупин с женой Галиной и дочкой Катей. Очень хорошо писал Охлупин уральскую природу и уральцев. Но известность получил как автор пейзажей с видами Самарканда. «Он — настоящий живописец!» — говорил мой папа. «Проведет на портрете по щеке полоску и это будет не какая-то сосулька, а действительно слеза! «Галина Федоровна окончила в пятьдесят пятом стройфак УПИ, где ее будущий муж Аркадий Петрович Охлупин преподавал будущим строителям рисунок. Там и познакомились. Учился с ними на курсе и высокий, неплохой в ту пору парень Боря Ельцин.

Я подрастал и сделал свои первые шаги по квартире номер одиннадцать, обзавелся золотистыми кудряшечками и коричневыми шароварчиками. «Ой, какой хорошенький парничок идет!» — всплеснули как-то руками две молоденькие девушки, приехавшие в город видимо недавно из деревни и завидев меня идущим в кепочке и сером в крапинку пальтишке на проспекте Ленина за ручку с бабой Женей. Катя Ох в ее два» с лишним» года взяла меня в компанию, крича:"Ватка — Вадуска! «…и я нетвердыми еще шажками бежал за ней. Она была настоящей заводилой, в беленькой ночной рубашке, со звонким голоском!..У брата ее двоюродного Стасика потом появились тоже коричневые шароварчики и коричневая же машинка… Потом у Кати родился родной младший братик Андрюшка. У них был котенок, которого Катюшка в наших играх загоняла под диван или кровать, называя кратко» Кыхх!»

Мой папа родом из Поволжья, села Гривки Салтыковского района Саратовской области, где он родился двадцать четвертого апреля, в воскресенье, 1927 г. в семье столяра и плотника — из крестьян — середняков Егора Михайловича Егорова р.1887 и Дарьи Герасимовны Егоровой р.1893, урожденной Гришиной, тоже крестьянке, но имевшей какие — то очень непростые казацкие корни. Эти места когда-то вообще были казацкой вольницей. Папин отец, Егор Михайлович имел природный ум, отлично пел и рисовал, делал валенки, вязал варежки, готовил, вышивал, все собирал и ремонтировал и был настоящим сангвинником, остроумцем, любимым всей округой от мала до велика. Люди любили посоветоваться или просто пообщаться с Егором Михайловичем. Две дочери — Мария и Полина — имели хороший характер, любили родителей и младшего брата.

Раньше была в семье и дочка Таня, умершая ребенком в голодном двадцать втором году. Егор Михайлович уехал тогда на заработки и привез мешок сухарей. Положили его на чердак. А маленькая девочка наелась втихомолку вдоволь… Поэтому когда в 1933 г. неурожай (на редкость жаркое солнце буквально выжигало поля) и голод разразился снова, Егоровы вынуждены были покинуть свою малую родину, вспоминая ее с теплотой и нежностью. Так семья Егоровых оказалась в подмосковном поселке Коммунарка, теперь он — в черте Москвы. Отец папы стал работать бригадиром плотницкой бригады, а папина мама — в лесничестве, ставила деревьям прививки. Зажили хорошо, хоть и не хватало многого, как и у миллионов наших соотечественников. В буднях великих строек, веселом грохоте, огнях и звонах страна строит социализм…» мечта прекрасная, еще не ясная уже зовет тебя вперед!»

Но в тридцать четвертом случилась беда: семилетний папа с отцом отправились в баню, на другой конец поселка. Обратный путь по весеннему тающему снегу был нелегок, переходя через ручей Егор Михайлович взял сынишку на руки, но поскользнулся и оба упали в ледяную воду… Весенний ветер продирал насквозь… слегли в воспалением легких. Думали, не выживет маленький Володька, но он выжил, умер его отец, всего сорока семи лет.

Володю, Марию и Полину пришлось растить одной матери. Володя, как и все мальчишки, играл с ребятами в войну, ножички, бегал смотреть бесплатно кино по другую сторону клубного экрана — "Чапаев»,"Семеро смелых»…С матерью ездили в Москву, там впервые взору мальчика в Третьяковке и Музее имени Пушкина открылись картины» Дети бегут от грозы» Маковского, «Алёнушка» Васнецова, скульптуры Волнухина, Антокольского, произведения зарубежных мастеров. Тогда — то и возникло в дальнейшем окрепнувшее и развившееся дерзкое желание Володи стать художником, скульптором. А рисовал и лепил он хорошо, удивляя многих ребят. За что и получил прозвище» Володька — художник».

Году в тридцать шестом девятилетний Вовка был вратарем в команде пятнадцатилетнего Васьки…Сталина. Мальчишки Коммунарки часто играли во Вторых Горках с тамошними ребятами. Парни как парни, только вот отцы у них… — члены Политбюро. Верховодил у них, конечно, Василий Иосифович — худой, рыжеволосый, очень азартный. Вел себя запросто, нагловато, но совсем не как сын божий. Из-за необходимости уравновесить разные возрасты игроков команды делали смешанными. Вовка Егоров, поставленный Васькой на ворота рьяно. С противоположной стороны играл Сашка по прозвищу Колчак, прозванный так из-за того, что в играх в войнушку всегда оказывался «белым». В общем, Володька со Сталиным и «микоянчиками» против «Колчака»…Но соперники в конце перешли в контратаку и заколотили «нашим» в ворота два мяча. Игра была проиграна, Васька взбешен. Подбежал к Володьке и дал ему пенделя под зад. Володька по малолетству не мог ответить тем же. Размазав по щеке слезу обиды, он отбежал чуть в сторону, уперся взглядом в Ваську и во все горло заорал:"У-у, рыыжий!» Вот так Сталин-младший и Егоров — старший сражались с Колчаком!))

Потом была война. В поселковом совете на общем собрании говорили:"Напали на нас, товарищи, с трех сторон: Гитлер, Немец и…Германец! «А Володька и другие пацаны только сделали новые поджиги и рогатки с красной резиной, далеко и метко стрелявшие свинцовыми пломбами!.. В войну работал пастухом, объезжал лошадей… оформлял клуб, пожарный уголок… Сразу после войны Володя приехал поступать на скульптурное отделение в Московское художественно-промышленное училище имени Калинина (позже вошедшее в состав Строгановки) и поступил, хотя конкурс был огромный, поступали по — настоящему талантливые ребята, к тому ж фронтовики, красивые, с орденами. А он худой, в старой телогреечке… Поступил бы, пожалуй, и в Суриковку (Институт имени Сурикова), но время было голодное, мать умерла, а здесь было что-то вроде пансиона и куратором считался… сам Михаил Иванович Калинин.

Узнав о поступлении Егорова на учебу директор совхоза"Коммунарка» не желал отпускать из» сельской местности» талантливого юношу, грозил судом и тюрьмой. Пришлось Володе написать письмо… Калинину в Президиум Верховного Совета СССР и вскоре пришел ответ очень положительный: учиться ему разрешили..Дали вдохновляющее напутствие и проследили, чтоб никто больше притеснять не смел.

Учился Егоров у замечательных скульпторов и педагогов, профессоров Г.Д.Алексеева и М.А.Шмакова, а живопись вел народный художник, академик, бывший передвижник В.Н.Бакшеев. Обо всех их можно было прочитать в Большой Советской Энциклопедии. Алексеев был в дореволюционное время дружен с Репиным, после революции встречался с Лениным, сделал с него в кремлевском кабинете несколько карандашных портретов. Примечательный эпизод рассказывал Володе Алексеев. Он сидел в кабинете рядом с самим вождем мирового пролетариата, рисовал его, но вдруг выскользнул из рук и упал на пол карандаш. Алексеев и Ленин оба наклонились его поднять и…ударились головами. От этого удара у Алексеева потемнело в глазах, голова пошла кругом, но он набрался самообладания и постарался не подать вида об этой боли. Глянул на Ленина и понял, что тот переживает те же муки. Ему тоже было больно, адски больно, но он терпел, не пожелав ввести в смущение пришедшего к нему художника!

На курсе с В. Егоровым учились впоследствии известные московские скульпторы Юрий Тур, Сергей Дозоров и Михаил Пушкин — прямой потомок А.С.Пушкина! После учебы вечерами подрабатывал — месил глину в мастерской замечательного советского скульптора, вице — президента АХ СССР М.Г.Манизера, давшего ребятам не только наглядные уроки мастерства и трудолюбия, но высокой самоорганизованности, пунктуальности. Ребята его называли про себя «Механизером» за появление у мастерской утром неуклонно в одно и то же время, и дальнейший четкий распорядок дня.

Работая над дипломной работой — бюстом Дзержинского, Егоров общался со скульптором С.Д.Меркуровым в его мастерской. Начитавшись самоцветных сказов Павла Петровича Бажова, Егоров попросил направить его по распределению на Урал, хотя был по прописке почти что москвичом и остаться в столице не было никаких проблем.

Он нравился девушкам, они жили на Арбате, работали в КБ Туполева, министерстве культуры.., но хотелось туда, где много мрамора и гранита. Впрочем, и о Поволжье он тоже вспоминал, приезжал в родные Гривки…» Ну куда, Володь, тебя несет на Урал! Ты ведь из нас самый одаренный!» — урезонивал его потомок гения русской поэзии Мишка Пушкин.-"Все добрые-то люди стремятся в Москву, а ты — наоборот, из Москвы — в Уральские горы!»

В пятьдесят первом году молодой скульптор приехал на Урал, в город Свердловск — ныне Екатеринбург — связав с эти городом и краем свою дальнейшую жизнь и творческую судьбу. В этом же году он стал художником — скульптором Творческо — производственных мастерских Свердловского отделения Худфонда СССР, где через пять лет, будучи — уже и членом Союза художников и участником всесоюзных и международных выставок, и познакомился с молоденькой сотрудницей Лилей, будущей женой и моей мамой. Она — дочь инженеров — участника войны Германа Борисовича Клопова и потомственной екатеринбурженки Евгении Потаповны Тяжёлых, сестра искусствоведа Виктора Германовича Тяжёлых, мечтающая стать артисткой, сниматься в кино. В дальнейшем мама поступила на вечернее отделение искусствоведческого факультета Уральского гос. университета, по окончании — работала в университета, где долгие годы ее многие знали в качестве заместителя ответственного секретаря приемной комиссии. А до этого она работала смотрителем и экскурсоводом Свердловской картинной галереи, сотрудником Дома моделей одежды и т. д.

В общем, в молодой семье рос маленький сын Вадик, Вадим Егоров… Мне было один год и восемь месяцев, когда мы переехали на Ленина 62 в новую квартиру… шел апрель шестидесятого года. По рассказу мамы, на пятый этаж я поднимался уже своими ножками. Дом этот и сейчас хорош, в нем многие годы располагался большой ювелирный магазин» Кристалл». Он имеет форму буквы» п», левая ножка которой была названа» первым корпусом», заселявшийся свердловскими художниками и их семьями.

Мой папа сам выбрал пятый этаж в этом капитальном полнометражном доме, но не имеющем лифта (при такой этажности он не положен), поскольку посчитал такие подъемы очень полезными для ног и сердца. Наша однокомнатная квартира казалась мне в детстве большой: трехметровые потолки, просторные комната с балконом и окнами во двор, кухня, все какое-то очень уютное. А удобство трех — и четырехкомнатных и, вообще, больших — квартир я ощутил уже позднее. На нашей лестничной площадке слева жили Лидия Капитоновна Баланотти, бывшая балерина оперного театра, восемьсот девяностого года рождения, вдова балетмейстера, с серебристыми седыми кудрями, голубыми ясными глазами и очками в тонкой золотистой оправе и ее соседка чуть помоложе Федосия Леонтьевна, работник мастерских, женщина простая, с четким строгим хорошим характером и светлой душой.

Справа от нас в двухкомнатной квартире номер тринадцать стали жить Ситниковы. Николай Васильевич Ситников пятидесятилетний интеллигент с зелеными глазами и черной с проседью бородой, театральный художник, заслуженный деятель искусств, главный художник Свердловского академического театра оперы и балета. Его жена — Надежда Николаевна, очень молодая и симпатичная, ровесница (всего на несколько дней старше) моей мамы, моложе мужа на двадцать девять лет, работала в пошивочном цехе театра. А их сын Кирюша Ситников, стройный, голубо — зелено-глазый, внимательно всматривающийся в жизнь мальчик, был на девять месяцев младше меня. В этой квартире Николай Васильевич прописал еще сына от первого брака, тоже очень на него похожего, школьника старших классов Никиту, впоследствии — довольно известного» в узких кругах» фотографа, москвича, а потом — гражданина Англии, жителя Лондона. Но Никита жил со своей матерью, а здесь почти не появлялся.

Родной брат моей мамы, дядя Витя, Виктор Германович Тяжёлых, остроумец, каких еще поискать, часто приходил к нам, общался, шутил со мной. В детстве он переболел полимеолитом и вследствие этого имел довольно сильную сутулость, хотя женщинам нравился все равно. Он всегда был круглым отличником, но не каким-то заучкой, а отличником мыслящим, творческим. В школьные годы был за особые заслуги в учебе послан в декабре сорок седьмого — по май сорок восьмого в Артек! Дружил в Артеке с девочкой Верой, с которой потом переписывались. Окончил в пятьдесят четвертом году с отличием живописное отделение Свердловского художественного училища (ныне — имени И.Д.Шадра), а затем — на заочном — Академию художеств, точнее — Институт живописи, скульптуры и архитектуры имени И.Е.Репина Академии художеств СССР. Факультет искусствоведения. «Сын у меня — академик!" — гордо, особенно когда выпьет, говорил отец дяди Вити и мой дед Герман Борисович Клопов, начальник отдела капстроительства разных свердловских организаций, фронтовик, участник обороны Ленинграда. Дяди Витина дипломная работа была посвящена свердловской театрально — декорационной живописи. В развитие этого появилась изданная в Ленинграде издательством» Художник РСФСР» 1962 небольшая, но хорошо написанная, с черно-белыми и цветными иллюстрациями монография дяди Вити» Николай Васильевич Ситников. Театральная живопись».

Меня в детстве удивляло, что мой дядя дружит и помимо нас с нашими соседями. Дядя Витя преподавал рисунок в сорок четвертом ремесленном училище, а затем стал преподавателем кафедры истории искусств, стоял» у истоков» этой кафедры и отделения искусствоведения Уральского университета, возглавленных профессором Б.В.Павловским. Дядя Витя стал тогда и кандидатом в члены Союза художников, членом Всероссийского театрального общества (ВТО), взялся за написание кандидатской о театрально — декорационной живописи Урала.

Дядя Витя постоянно со мной шутил. И подмечал мои интересные находки. Например, к нам пришел довольно строгий человек — мастер из Горгаза и я ему вдруг сказал:"Дядя, дядюшка Горгаз! Не боимся больно вас! «Первый стишок, пусть я и ненароком перефразировал Буратино. Для трех лет, пожалуй, неплохо!.Как сейчас вижу солнечный январский день: синее небо, солнце, искристый снег и я у здания политехникума на Ленина — Генеральской, гуляя с бабой Верой, фанерной лопаткой копаю снег. Вдруг слышу за спиной:"Что ж это такое?» — И, обернувшись, вижу обсыпанного снегом дядю Витю — черное пальто с каракулевым воротником и такой же шапкой пирожком. «А я иду из училища, — как бы объясняет бабе Вере дядя, — и не могу понять что за дворник тут снег так кидает!» Даже самые простые фразы у него часто получались очень смешными. Все трое мы очень смеялись! Счастливый маленький эпизод детства! Этот солнечный день и сейчас передо мной!…Называл я себя «Яичка» с ударением на первую букву, это было еще раньше трех лет» Вадичка» выговорить тогда не мог. Но в этом слове уже появилось» Я»! ) Родные, самые близкие долго так меня и называли Яичкой. Вместо» собачонка"(» И маленькую собачонку») у меня получалось» сасапенка» и родные-взрослые мне охотно подражали. А вообще, с произношением у меня было все хорошо. Чуть покартавил по малолетству, но мама меня быстро исправила.

Вот левшой был до самых дошкольных лет, здесь маме пришлось поработать как следует, тогда левш к школе требовали переучить. Наверно правильно, но рисовать я от этого стал чуть хуже. У меня в раннем детстве проснулись, на радость папе и всей родне, какие-то изумительные способности к рисованию. И лепил я хорошо, как-то стал лепить собаку из глины на стеклянной банке с горчицей, как на постаменте. Папа или дядя Витя тут же схватили фотоаппарат и увековечили этой бессмертный момент моего вдохновения! В нашей семье это фото стало легендарным, нечто вроде кадра водружения красного знамени над рейхстагом. Несколько этих фото есть и сейчас в нашем домашнем альбоме. Шутка ли, продолжатель дела скульптора Егорова подрастает!

Мне очень повезло с мамой и папой, они дали мне в раннем детстве огромный эмоциональный и интеллектуальный заряд. Но все равно, я был бы не таким, не тем, кем стал без бабы Веры, маминой бабушки и моей прабабушки. Она озарила мою жизнь! Вера Венедиктовна Тяжелых, екатеринбурженка, родилась в сентябре восемьсот девяносто второго года в семье небогатого совсем торговца скотом и мясом Венедикта Михайловича Жукова. Говорили, что купца, но если он и был купцом, то одним из самых бедных в городе. Когда — то его предок Кондратий Спиридонович Жуков точно был купцом, но в 1807 г. ему из — за денежных проблем пришлось выйти из гильдии и записаться в мещане. Тут, правда, повезло. В 1823 году он стал депутатом Екатеринбургской городской Думы от мещан и вместе с городским головой Лукой Тарасовым лично встречал в ЕкатеринбургеАлександра Первого в сентябре 1824 года, познакомился и пообщался с государем императором.

Сын депутата Михаил Кондратьевич и его сын Венедикт Михайлович Жуковы фигурируют в книге — справочнике» Екатеринбург. 1889 год», назван и их адрес — ул. Сухаревская №1 (ныне — Чайковского) — собственный двухэтажный полукаменный дом с садом и конюшней. В этом доме родился и долгое время жил и отец моей бабы Веры вышеупомянутый Венедикт Михайлович Жуков. Он был человеком культурным, грамотным, набожным. Как и многие уральцы — старовером или, как еще говорят, старообрядцем.

Вера (прабабушка моя) была старшей из трех дочерей.: Вера, Агриппина — Груша, Наталья — Таля. Сестры очень дружно жили. В девятисотом году красивая и добрая жена, мама девочек Анна Львовна Жукова, урожденная Чепелева, вдруг заболела и тридцати лет от роду умерла. Отец женился второй раз, опять на Анне — Анне Львовне, с ней они родили еще сына Павла, красавца (жаль, утонувшего летом двадцать восьмого года в возрасте неполных девятнадцати лет). Вера окончила четырехклассную городскую школу, остальное пришлось дополнять самообразованием, так как торговые дела ее отца шли неважно и на гимназию средств не было. Несмотря на очевидную разницу в доходах Венедикт Михайлович с супругой приятельствовали с Григорием Ивановичем Рязановым и его сестрами. Никогда ни о чем их не просили, а после революции одной из сестер по мере сил еще и помогали.

В девятьсот девятом году Вера прекрасно вышла замуж за Потапа Семеновича Тяжёлых, красавца почти двухметрового роста с внешностью генуэзского графа, говорившего на нескольких языках, позже возглавившего товарищество по покупке в Манчжурии прекрасных лошадей. После революции, в гражданскую войну, он в белой армии пропал без вести под Омском в девятнадцатом году, и Вера осталась с четырьмя дочками — Зоей, Женей, Тосей, Ниной и сыном Георгием на руках… Всю Отечественную войну работала на машиностроительном заводе имени Воровского, в конце войны получила медаль» За доблестный труд». В начале войны от истощения умер ее тридцатилетний сын (и его двойняшки — младенцы), в январе сорок третьего погибла на фронте военврач дочь Нина (в сорок втором — ее муж военврач, командир медсанбата Александр Иванович Пластов). Три другие дочери и она сама прожили долго.

Баба Вера с добрыми карими глазами и медленно седеющими темными волосами очень меня любила и была для меня сама доброта и любовь. И, хотя имела комнатку на Вторчермете, почти круглосуточно была у нас. Она читала мне первые книжки, гуляла во дворе и по городу, водила из садика, играла, разговаривала обо всем.

Наверно с трех лет я себя уже помню. Иногда и раньше. Например вижу довольно ярко как весной шестьдесят первого года из поездки по странам Африки — Тунис, Марокко, Синегал, Гвинея, Берег Слоновой Кости. C шестого февраля они пропутешествовали тридцать шесть дней, папа в поездке работал как художник! В середине марта шестьдесят первого моя любимая прабабушка — баба Вера, которая была со мной неотлучно, открыла дверь и удивленно — радостно воскликнула:"Приехали! «И я увидел мою юную красивую маму (двадцать один с половиной год) со сверкающими радостью карими глазами, схваченными назад черными волосами, в желтой с коротким рукавом кофточке и тридцатитрехлетнего папу, стройного, в очках в тонкой золотистой оправе в отглаженных узких серых брюках с таким же серым с металлическими дырочками матерчатым ремешком. Вижу их перед глазами как сейчас, молодых, веселых. Мне два года и семь месяцев, а помню!

В Африке родители были с другими известными и интересными свердловчанами — поэтом Львом Сорокиным, профессором — экологом, в дальнейшем — академиком АН СССР Станиславом Семеновичем Шварцем, журналистом Юрием Нисковских, будущим вскоре первым ректором СИНХа Валентином Михайловичем Готлобером… Хохотали и валяли дурака на палубе теплохода, изображая в очень напоминающих женские бюстгалтеры желтых спасательных жилетах каких-то жеманных девиц. Носились все в этих «бюстгалтерах» друг за другом, брызгались водой… кроме строгого, положительного Шварца, путешествовавшего в люксе с супругой Фаиной Михайловной.

Из этой поездки родители привезли мне множество небольших белоснежных ракушек, которыми я играл, насыпая в кузов голубого жестяного игрушечного грузовичка. Его я чуть позже прицеплял вместе с пылесосными трубами к малахитового цвета металлическому трехколесному велосипеду и ехал по квартире. А еще этой же поездки мне привезли в подарок красивые красные брючки на лямочках, с плоскими блестящими никелированными пуговками. На семейных фото я в них запечатлен на фоне книжного шкафа с томами классиков марксизма — ленинизма.

В апреле шестьдесят первого в космос полетел Юрий Гагарин, и папа, помнится, пытался впихнуть в мое едва просыпающееся сознание величие этого события:"Знаешь, а наш космонавт Гагарин улетел в космос — далеко — далеко в небо, дальше всех на свете самолетов и облетел в своей ракетевокруг всей Земли! «Позже, но тоже в детстве, увидев на экране радостные стихийные ликования москвичей от полёта Гагарина, — толпами с наскоро сделанными плакатами «Мы в это верили!», я как-то вспомнил, что в нашем городе ничего такого не было, хотя радость безусловно была, очень большая. В августе в космос полетел Герман Титов, и тогда, ровно в три года, торжественностью этого события я уже проникся. Наверно первые совсем короткие мои воспоминания относятся к возрасту аж полутора лет, когда я очень увлекался перед сном бутылочкой с соской и кефиром, называя ее» соса — кика» и родители мои решили отучить меня от этой малышовой соски.

Они подсунули мне пустую (без кефира) бутылку из под» кока — колы», надев соску на горлышко заморской гостьи (папа привез из Франции в пятьдесят девятом). Сразу отвергнув коварный родительский план, я яростно швырнул бутылку об пол, но заокеанская тара не разбилась и, ударившись об пол, осталась невредима.

Я помню эту сцену, хоть и кажется мне, что это было позже — уже на новой квартире, но мама говорит, что на старой, снабжая все попутными деталями, и я ей верю)… тогда же — мне года полтора — мы сидим у наших соседей по дому художника Охлупиных и я общаюсь с Катиным двоюродным братишкой Стасиком, у которого в руках коричневая железная грузовая машинка. Правда, к Охлупиным мы могли зайти и по ностальгическим мотивам, живя уже на новой квартире… и тогда мне было бы уже года два.

Потом помню, что я леплю уже точно на новой квартире на банке горчицы собаку. Вот это мне запомнилось до трех моих лет, хотя может и еще что — то можно найти… А трехлетним помню себя хорошо: вот я восхищен красными брючками, одеваю их с белой рубашкой… езжу на зеленом трехколесном велосипедике в пристежку с никелированными пылесосными трубами и тянущимися за мной как прицепом вереницей игрушечных машинок, груженых белыми африканскими ракушками. А вот мой любимый Бэмбичка, белый паралоновый олененок Бэмби из киплинговской сказки, запечатленный у меня в руках на одной из знаменитых в нашем доме фотографий!..

Двухлетний Кирюша Ситников пришел нетвердыми шажками к нам в гости. Похоже, за пределами их квартиры он еще не говорил. Я показал ему мой паровозик из машинок, и он… стал упорно отделять их — одну от другой. Ломать мое творение! Я пришел в ярость, мамам пришлось нас чуть ли не разнимать. Я был взбешен этим маленьким, вредным существом. Но от раза к разу наши игры становились все интереснее, Кирюша подрастал, и мы стали неразлучными друзьями. Первая дружба в моей жизни! И как здорово, когда у ребенка за стенкой живет ровесник, друг!

В этом возрасте я впервые увидел кино — об Одиссее — цветной фильм, наверно голливудский, очень захватывала сцена. где Одиссей и его спутники прыгали на зеленой лужайке перед Циклопом. Камера смотрела на путников глазами, точнее — одним глазом Полифема, глядящим на крошечные полуголые фигурки с высоты своего громадного роста. Возможно, впрочем, циклоп Полифем оказался на лужайке уже ослепленным, но я — то смотрел в оба и запомнил это до сих пор! Этот фильм об Одиссее шел в кинотеатре» Октябрь», ныне — как и в дореволюционное время — "Колизей». Сеанс был вечерний и за окнами в фойе — темно. Помню бордовые плюшевые портьеры над дверями в зрительный зал. Похожие, если не такие же, но с небольшими помпончиками по боковой кромке были в квартире тети Тоси и дяди Алеши. С детства помню и их (тетину и дядину) любимицу кошку Масю, настроенную ко мне с плохо скрываемым раздражением.

В фойе кинотеатра на экране размером примерно с окно шли разные киноочерки и научно — популярные фильмы. Позже, лет уже в шесть, мы летними днем зашли в» Октябрь», где на этом, так сказать, подготовительном — экране шел киносюжет, где старый скульптор с благородной гривой седых волос и такой же бородой высекал что — то из мрамора. «Конёнков», — пояснил мне папа. «Котёнков!» — громко и радостно повторил я. Иногда перед сеансом с небольшими эстрадными номерами, куплетами выступали артисты.

Другой из числа первых в моей жизни фильмов был, кажется, «Дерсу Узала», тоже вечером, уже в кинотеатре» Урал» на улице Свердлова. Там было два зала — художественный и документальный. Красочные примерно размером метр на полтора портретные афиши зазывали в то и другое кино. Мама спросила:"На какой ты хочешь фильм — на художественный или документальный? «И я после пояснения выбрал художественный фильм. По-моему на художественной афише под стеклянным колпаком я увидел Дерсу и Арсеньева, но самой тогдашней экранизации этой повести не помню, что — то крайне смутное осталось, но именно крайне смутное.

Помню прекрасный фильм с дрессированными животными Дурова «Необыкновенный город»! Все жители города — звери, животные! Я очень смеялся! И еще заграничный фильм про Маугли «Сказка джунглей

Очень звучала тогда песенка «Чилита».» Ай, яяяй, ну что за девчонка! На все тотчас же сыщет ответ, всегда смеется звонко!"… Наверно в начале шестьдесят второго мой папа Вова создал памятник знаменитому в предвоенное время летчику — герою, нашему земляку Анатолию Серову… Мы приходили в папину мастерскую, это теперь снова алтарь Крестовоздвиженского храма — встретить папу с работы и полюбоваться на изваянную им сначала в глине высокую — трехслишнимметровую — фигуру идущего по взлетной полосе и радостно улыбающегося молодого, полного сил летчика в кожаной куртке и шлеме…» Памятник, а так хорошо улыбается!" — восхищенно воскликнула как-то одна из зрительниц…» Хорошо бы такой памятник нашему Толе поставили!" — даже заплакал старенький отец героя. Памятник должен был появиться в городе Серов, когда — то — Надеждинск. Папа, находясь в Москве, поехал показать фото глиняного Серова его бывшей жене известнейшей когда — то киноактрисе Валентине Серовой, но та уже давно была женой Константина

Симонова и то ли не хотела ворошить прошлое, то ли была не в форме, но, сославшись на простуду, поговорила с моим папой сквозь закрытую входную дверь. Но скульптура удалась на славу. Даже я в неполных три с половиной года это понимал. А еще мне казалось, что огромная статуя своим весом проломила бетонный пол мастерской! Наверно отчасти так и было, но папа» подыграл» этому и выбил долотом окаймляющий ноги героя квадрат пола примерно метр на метр или побольше! «И снова в полет!" — так, пожалуй, можно было бы назвать эту скульптуру. Сам памятник Серову предполагал еще позади фигуры летчика еще и изображение взмывающего ввысь самолета, который я увидел на на небольшом черно — белом фото!..Под впечатлением увиденного я тоже захотел что — нибудь слепить и вылепил из глины старуху в платке сантиметров сорок ростом. Папа был в восторге. Он чуть поправил этой старухе платок на лбу и стал показывать мое творение всем приходящим к нему в мастерскую людям. Какой родитель упустит случай блеснуть перед друзьями своим ребенком — вундеркиндом! А я был очарован Серовым, хоть и недоумевал почему прежде о нем не слыхал:"Дядя Гагарин, дядя Титов, а тут появился… и дядя Серов!" — бормотал я с недоуменной интонацией эти вирши собственного производства.

Я стал много рисовать карандашом, в основном людей и природу. Папа это очень приветствовал. Судьба памятника оказалась трагичной, как и судьба самого героя. Внушительных размеров скульптура была отлита в гипсе и в разобранном виде разложена по нескольким очень большим ящикам и переправлена на Серовский металлургический завод, где под руководством автора ее надлежало отлить в металле. Этот памятник мог стать настоящим гимном прекрасному летчику, герою Советского Союза и городу, где он родился, провел детство и юность! Но прямо накануне отливки гипсовой фигуры прославленного героя в металл она… исчезла.

Много — много запечатанных больших и очень тяжелых ящиков с гипсовыми формами, находящихся в конкретном месте на территории завода как в воду канули. Егоров, директор и все начальство завода искали пропажу как могли, но тщетно. Вот такое мрачноватое чудо! Говорили, что Н. С. Хрущев еще в бытность его первым секретарем Московского горкома и обкома партии на одном из кремлевских приемов сильно рассорился с А.К.Серовым, затаив злость навсегда. И узнав о памятнике Серову на его родине что-то неодобрительно на сей счет обронил. А КГБ, соответственно, откликнулся. Тогда, получается, директор, В. В. Филатов и охрана завода об исчезновении монумента не знать все же не могли!.. Так бесследно исчез изумительный памятник нашему герою — земляку летчику Серову. В городе Серове стоит небольшой бюст летчика, но не папиной работы. К этому времени В.Е.Егоровым было создано уже довольно много, в том числе — Геральдическое панно с гербом РСФСР на башне Свердловского горсовета (1951), барельефы здания Дворца культуры металлургов Нижнетагильского металлургического комбината (1951 — 52), двухфигурная композиция» Брат — герой» на тему корейской войны, где взволнованная сестра дарит брату, отличившемуся в бою юному воину, букетик цветов (первое участие Егорова на выставке Областной и городской выставке произведений свердловских художников 1952 г.), каталог сохранился; мраморный бюст» Уральский камнерез Г.Д.Зверев», запечатлевший старейшего уральского мастера за работой (1954), с большим успехом экспонировавшийся на всероссийской и всесоюзной выставках в Москве 1954 — 1955 г.г. и на Международной художественной выставке в рамках 5-го Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Варшаве (1955), растиражированный в черно — белых открытках Художественного фонда СССР по всей стране и приобретенный Министерством культуры РСФСР для экспозиции Свердловской картинной галереи (ныне здание Екатеринбургского музея изобразительных искусств на Вайнера), скульптура» Умелец Н. Д. Татауров"(1957), также имевшая немалый успех на всероссийской и всесоюзной выставках и приобретенная Нижнетагильским музеем изобразительных искусств, «Портрет девушки», в дальнейшем жены скульптора Лилии, эспонировавшийся на выставке 6-го Всемирного фестиваля в Москве 1957 года, два бюста В.Г.Белинского, один из которых получил «прописку» на фасаде нашей главной публичной библиотеки — Белинки (1959), большой барельеф П.И.Чайковского в фойе Свердловской филармонии, «Блас Рока" — портрет кубинского политика и публициста, председателя Парламента революционной Кубы — переведен в 1970 г. автором в гранит, приобретен Минкультом РСФСР и потом подаренный советским правительством Кубе, серия графических работ» По странам Африки» (1961),"Гаванец с сигарой» (1962, пастель), скульптура» Гвинейская девушка» (1961 — 62) и т. д.

Папа приехал на Урал ваять старейших мастеров — камнерезов и молоденьких балеринок. Но и политические события все же не могли оставить молодого художника безучастным. Во время его работы над композицией «Брат — герой» на тему тогдашней корейской войны произошел забавный случай. Папа с приятелями зашли поужинать в кафе. Среди них был молодой кандидат наук Константин Пак. Официантка принесла заказ и, незаметно кивнув на Пака, спросила о его национальности. Ей сказали, что кореец. Ужин был вкусный, вино, музыка. Вдруг эта официантка, оказавшись в центре зала, попросила остановить музыку и… громко объявила:"Дорогие товарищи! Давайте поприветствуем находящегося здесь представителя отважно воюющего за свою независимость народа братской героической Кореи! Зал горячо зааплодировал. Пак, папа и их компания чуть не подавились бифштексом. Не знали куда деться от этого пассажа. Пришлось резко свернуть программу и, наскоро рассчитавшись с официанткой-комсомолкой, перебазироваться в другой ресторан!..)

Как сейчас вижу наши посещения с родителями, бабой Женей и бабой Верой чудесной страны с названием» Детский мир»! Он был расположен там. где сейчас муниципальный банк и городская дума. «Детский мир» всегда был наполнен радостной детворой, нашими детскими возгласами и щебетанием. Именно здесь, по рассказу бабы Жени, и началась моя жизнь. Мои молодые и красивые родители пришли сюда за малышом., я их увидел и радостно спрыгнул к ним с полочки! Ведь дети и игрушки не могут существовать друг без друга!..

И у каждого ребенка в детстве должен быть свой большой игрушечный медведь, иначе что за детство! Вот за таким медведем в мои три с половиной, наверно, года мы и отправились в» Детский мир»! Это мог, пожалуй, быть конец апреля шестьдесят второго года где — то в полвторого…судя по погоде и яркому весеннему солнышку! Мне продавец поднесла на выбор двух больших медведей — желтого и коричневого. Я где-то понимал, что коричневый цвет более естественен для этого косолапого существа, даже игрушечного. Но желтый меня очаровал, и я в итоге выбрал его. Назвал позже Михаилом Семеновичем. И очень долго с этим мишкой мы дружили! Американцы говорят, что это якобы они ввели моду на привязанность ребенка к плюшевым медведям, в чем я сомневаюсь. Дескать, дядя Президента США Франклина Делано Рузвельта, тоже американский президент еще начала двадцатого века, очень любил мягкие детские игрушки, и в ходе его предвыборной компании его имиджмейкеры постарались повлиять на взрослых избирателей через их детей и внуков и искусно связали образ президента Рузвельта — старшего с образом плюшевого мишки. Кому — то из детей Теодор Рузвельт вроде как и дарил (пиар ход) таких медведей. Появилось тогда и выражение Тэдди Беар, то есть Медведь Тэдди, медведь от Теодора Рузвельта! Только я почти уверен, что любовь русских детей к плюшевым медведям намного старше. Не случайно веселую байку о генерале Топтыгине поведал детям Некрасов. Да и немцы медведей всегда привечали, не случайно этимология слова «Берлин» восходит к архаичному» Медвежья тропа «… Похоже, это у них (а вовсе не у нас) по городам и селам иногда… гуляли медведи!)) Так что пусть не врет супердержава, что они и дети их — первые медведелюбы мира!))

Мишка стал, так сказать, центральной фигурой мира моих игрушек, включавшего большой голубого цвета металлический грузовик с белыми ракушками, привезенными родителями для меня из Африки, тоже металлическую и жужжавшую резиновыми шинами гоночную машину, еще какие-то маленькие и побольше машинки, сцепляемые мной в некий автопоезд, малахитового цвета с кремовым рулем трехколесный металлический велосипедик, увешенный трубами от пылесоса, две мягких тряпочных собачки — я их называл» сасапенки», так как слово «собачонки» еще было для меня тяжеловато — черненькая мать и желтенькая дочь. Из Кубы папа с мамой привезли мне игрушечного зайца, прекрасного своим курьезным видом. Он был из бордового бархата, с бордовыми же ушами, белой грудью, зелеными пуговичными глазами, и только по ушам можно было опознать в нем зайца! Хвостик был у него в виде красной кисточки! Кубинцам зайцы — экзотика, и это их творение даже для меня было забавным.

Но на Кубе родители побывали когда мне уже исполнилось четыре года. Из Москвы, по пути, они привезли мне в подарок отличный самокат! Он был подростковый, я на нем долго и с удовольствием ездил! Помню солнечное, теплое как летом утро ранней осени и папа учит меня от магазина» Кино-фото-любитель» в сторону» Кристалла» по проспекту Ленина, отталкиваясь ножкой, ехать на этом новеньком самокате со светлобежевыми монолитными каучуковыми шинами, светло — синей рамой и никелированным рулем плавно ехать по асфальту!..

Но были и не такие приятные моменты жизни. За полгода до этого вечерней порой я очень больно приложился к этому асфальту своей нежной детской мордашкой. Мы с мамой и папой провожала живших через дом от нас тетю Тосю и дядю Алешу, зашедших, как часто бывало, к нам в гости. Наверно незадолго до моего медведя… Я был одет в серое пальтишко и кепочку. Папа всегда держал меня за ручку, нежно — весело зовя ее» ватрушкой». А тут вдруг папа решил учить меня самостоятельно ходить и сказал:"Давай пойдем как мужчины, руки в карманах! «Пафос был в том, что б я за него не держался. Я сунул ручки в карманы пальтишка и зашагал вровень с папой… Но на асфальте была неровность — как раз перед «Кристаллом» затвердел выплеснутый цемент, и я в вечерней полутьме о него споткнулся и упал сюда же личиком! Из десен текла кровь, два передних зубика потом потемнели… и потом всё с этими зубами пошло как-то не так. Вот и прогулялись!

В три года, возможно даже в свой день рождения, я потерял игрушку, которую вспоминаю до сих пор! Родители привезли мне с юга большого мягкого Кота в сапогах. Белый большой кот был размерами ненамного меньше меня. Хвост у него имел проволочный каркас, торчал. Все я это помню, но не помню то, что мама говорила и сейчас говорит, что из-за этого торчащего хвоста я кота и невзлюбил! Еще по маминому воспоминанию, кот был рыжего цвета, но я — то помню, что он был белый!

У него была бархатная шляпа и красные бархатные сапоги! И вот этакого-то красавца — кота я выбросил с балкона! С пятого этажа! В тот день у нас были гости, наши родственники — тетя Тося и дядя Алеша, дядя Витя… обе бабушки, родители и я. Они сидели за столом и весело шумели. «Смотрите, какой у меня Кот!" — радостно и важно воскликнул я. За столом восхищенно загудели. Особенно дядя Алеша, ответственный работник Совнархоза. Потом я вышел на балкон и выбросил кота вниз. Вслед за ним я выбросил мальчика — летчика. Его мне подарила моя самая — самая любимая баба Вера, моя прабабушка, мамина бабушка, красавица — барыня в платьях со шлейфом до революции и кладовщица на пенсии в годы моего детства и юности. Она купила мне простенькую игрушку — мальчик — летчик в темно — синем комбензончике с приклеенный пластмассовым личиком, аскетичный и патриотичный. Он так и остался в нашей памяти в связи со своим роскошным собратом — Котом в сапогах — титаником моего игрушечного мира… как» примкнувший к ним шепилов». Вижу и сейчас как он летит, бедный мальчик, стойкий бессловесный тряпичный солдатик. Если кот своим роскошным видом и мог вызвать в моей неокрепшей душе мстительную жажду реванша «кто в доме хозяин», то эта скромная игрушка от любимой бабушки просто, как говорится, «попала под раздачу»!

Я увидел с балкона одичавших, от буквально свалившегося на них счастья, детей, в основном девчонок, мне показалось, что кота схватила и держит над головой Ольга Симонова, дочка скульптора В. В. Криницкой и живописца И. И. Симонова. Но нам кота никто не вернул, а родители решили; «Раз Вадюшка это отверг, то нечего об этом и жалеть». А ведь я — то пожалел, не сразу, но очень сильно. Может быть я даже стал лучше, человечнее от этой потери, этой боли. Я рыдал в подушку, сотрясаясь маленьким тельцем, от подсознательного пронзающего ощущения, что уже ничего не поправишь. Что это уже навсегда! И все же, хватаясь за соломинку, я спрашивал маму:"Мам, а мы ведь найдем кота? «И она мне отвечала:"Да… он у нас в подвале, не плачь! «Эта ложь во спасение и правда спасла меня от гибели моей личности, но рана в сердце — первая в жизни — осталась до сих пор!"… Детство мое — перелетная птица. Я ухожу, а оно возвращается… памятью словно сквозь время струится, голосом мамы моей отзывается» — …чье это…Шпаликова, наверно, не помню точно.

Когда папа уходил на работу, мама в коридоре его целовала на прощанье, и меня звала…папа был гладко бритым… но когда он возвращался из какой — нибудь поездки, то при встречах ощущалась иногда легкая небритость… И вот как-то, когда мы с мамой уже спали, приезжает из командировки папа и включает свет, сам взбудораженный, радостный, срывает упаковку. И я вижу огроомную, можно самому сесть в кузов, грузовую, точнее — изготовленную из очень толстой, добротной фанеры, грузовую мамину, с тупой, как у Шкоды, мордой красной кабины, просторным зеленым кузовом и коричневыми колесами! Это было здорово!

У меня было два дяди Алеши, но в детстве я больше общался с Алексеем Спиридоновичем Мещеряковым, замначальника, и.о. начальника финансового отдела Средне — Уральского Совнархоза. Плотный с умными карими глазами лысоватый седовласый под шестьдесят солидный мужчина, дядя Алеша очень любил детей, хоть своих у них с тетей Тосей и не было. Он, финансист по вузовскому образованию и профессии, до того работал администратором Свердловского театра музкомедии, имел интересные знакомства среди финансистов, хозяйственников, актеров, режиссеров и всяческих начальников. Он вовсе не был ловкачом, торгашом, наоборот — добрый и честный дядя Алеша был отличным человеком… фронтовиком — офицером с боевыми орденами… Мне было около трех с половиной, когда у дяди Алеши случился инфаркт.., но опасность уже миновала, хотя врачи колдовали вокруг у них с тетей Тосей дома на Ленина. Мы зашли к ним с мамой и папой, бабой Женей. Я с апломбом наследника престола, но весело и с интересом, увидев бригаду скорой помощи, воскликнул:"Айболиты?! Вы на ките приехали?"–"Нет, на ЗИМе!" — улыбнувшись, ответила за всех опытная врач. Тогда врачи и правда приезжали на роскошных черных лимузинах — ЗИМах. И мы еще говорили о медицине, о дяде Алеше и о многом другом!..А дядя Алеша лежал в постели и улыбался. Было уже поздновато, в коридоре светло, в комнате, где дядя Алеша горел приглушенный свет, за окнами темно, зима встречалась с ранней весной! Иногда все встает перед глазами, считаю себя еще вполне молодым человеком, это не что-то возрастное, просто память так работает!..Слава Богу!

Мамина мама, баба Женя, человек в ту пору очень энергичный, передовых взглядов, всегда несла в наш дом заряд оптимизма, новости, какую-то научно — популярную информацию. А еще она помнила наизусть всего Лермонтова, от которого была без ума! И не только от Лермонтова, но и от других русских и зарубежных поэтов. Обожала Драйзера, перечитала и его книги, и о нем. Но при все прогрессивности бабы Жени (ей в эту пору было ровно пятьдесят, очень моложавая… возраст свой скрывала) у нее была повышенная тревожность в отношение детей. И вот она решила про меня, что малыш ходит на горшок как-то редко…) У меня был прекрасный, цвета как и мой велосипедик — малахитовый, горшок. И вот бабушка решила, совершенно безосновательно, показать меня врачу. И мы пришли в нашу детскую поликлинику на Тургенева…холодно, поздно, баба Женя после работы — она работала на ВИЗе инженером, старшим инженером отдела оборудования и все от директора завода Ожиганова Владимира Сергеича до самых простых рабочих этого» гиганта металлургии» ее знали прекрасно, всегда заговаривали и советовались с ней — поэтому работала она допозна, но тут пришлось уходить пораньше.

Темнота в фойе поликлиники какая-то уютная, коричневая в цвет девчоночного школьного платья, в регистратуре горит изумрудным огнем как луч света в темном царстве зеленая настольная лампа, дверь в ближайший от фойе кабинет почему-то открыта и я вижу голый зад какой-то старше меня плачущей девчонки, которой ставят укол!) Стало чуть страшновато, хотя бояться уколов я еще не научился. Чем-то чуть садомазохистским повеяло… как будто я увидел пыточную. Или несколько театрализованный ад в круге первом у Данте, которого еще не знал. Мы с бабой Женей прошли в кабинет к худощавой пожилой врачихе, которая посадила меня на белый холодноватый здешний горшок и я почувствовал, что ничего у меня в этой казенной обстановке не получится. И даже после клизмы почти ничего не получилось… Я встал с горшка с легким смущением импотента, но пожилая доктор никак не пристыдила меня, а по — доброму улыбнулась и выписала нам какой-то порошок. Но баба Женя на этом не успокоилась и водила меня еще куда-то.

А еще по поводу горла и ангин (это уже хоть небеспричинно) повела меня на частный прием аж к профессору Бродовскому. Мы зашли в его квартиру, просторную, на дермантиновой обивке которой блеснула медная табличка, очевидно с надписью» профессор Бродовский». Я и сам уже давно профессор и доктор наук, но медицинские профессора да еще старой формации это было нечто. Нас встретила в холле профессорская жена, очень улыбающаяся но не очень молодая женщина в зеленом платье с рюшечками. «Здравствуй, деточка!» — ласково взвизгнула она голоском довольной жизнью очень обеспеченной дамы. Нам навстречу вышел из домашнего кабинета сам Бродовский в сероватом стеганом коротком халате, расшитом гусарско — венгерской шнуровкой на груди. Он тоже, как и супруга, бал чуть полноват и невысок ростом, производил впечатление весьма сходное с Паном Профессором из появившегося несколько лет спустя сериала» Кабачок 13 стульев», но немного жестче своего теле — альтер — эго. Он надел на лоб докторское зеркала, потом положил мне на язык металлическую палочку, напоминающую палочку от сливочного мороженного, что — то пробурчал в свою, как у Пана Профессора, бородку и стал что-то говорить бабе Жене. Очевидно, что гланды в горлышке воспалены, надо пить такие-то лекарства, но ничего такого страшного здесь нет. Вроде бы еще он заглянул мне в горло посредством серебряной ложечки из их пузатенького, наполненного серебром и фарфоровыми супницами серванта.

Впрочем, может быть мне в ту пору уже было четыре года и я пошел в детский сад. Ведь именно с детсада (даже в то безмятежное время) дети начинают болеть и приносить в дом ангины и прочую детскую заразу. А вот перед садиком совершенно точно мы поехали с мамой, получается что где-то в июне шестьдесят второго, в Коуровку, в местный Дом отдыха на Чусовой. Несмотря на наступившее лето по приезде нашем было довольно холодно. И мама попросила папу привезти нам одежду потеплее и теплые одеяла. Папа это все привез и… погода сразу же наладилась! Мы с мамой гуляли, ходили по лесу…было очень много кусачих комаров. Помню как мы один раз купались в реке Чусовой. С нами была моя ровесница, тоже из отдыхающих, голубоглазая девочка Наташа, хорошая девочка, это было как-то видно! Мама там сдружилась с молодой, но старше мамы, чуть полноватой женщиной Зоей. Я какое-то время думал потом, что это и есть мамина подружка Зоя Тизякова, жена позже гендиректора Машиностроительного завода имени Калинина, я с Тизяковым Александром Ивановичем, бывшим членом ГКЧП, тоже знаком, но не с тех времен. Но жену его, тетю Зою помню тогда… и она немного слилась в моей памяти с той Зоей, нашей спутницей по Коуровке… Я с этой коуровской тетей Зоей играл, но иногда себя не по — джентльменски… пару раз довольно сильно ущипнул за руку над локтем. Я видел, что ей было больно. Но она меня по малолетству простила. А у меня позже, как фантомная боль, при этом воспоминании просыпался стыд. Мы потом у этой тети Зои были с мамой в гостях. Она жила в довольно просторной и на редкость уютной квартире. На Тургенева. От всего веяло русским, каким-то даже чуть (не по артефактам, а по атмосфере) дореволюционным…комната с розовыми обоями и летний день к обеду… на душе спокойно и уютно, у тети Зои волосы на затылке схвачены хвостом… хвост приглушенно-черный… Мы пили чай, наверно из самовара.

Мама вчера с улыбкой вспомнила, что директор Дома отдыха пытался как-то ей понравиться, окружить вниманием. Мама, кстати, нравилась всем… Как-то в Риме один мотоциклист, ехавший с товарищем за спиной, загляделся на нее (очень похожую на итальянку), и они (молодые итальянцы)…влепились в столб. Даже Игорь Эмильевич Кио, будучи в Свердловске на гастролях, приходил к ней на работу посмотреть на нее… а заодно и по делу (к аптечному за каким — то дюже редким лекарством)! Она окончила бухгалтерские курсы и работала бухгалтером в областном аптекоуправлении на Розы Люксембург. Великий маг и чародей добывал себе лекарство совершенно прозаическим, далеким от чародейства, путем. Нет бы телепартировал это лекарственное средство скрозь атмосферу!) У директора дома отдыха шансов не было, но очень многие его бы поняли. Впрочем, может просто хотел сделать приятное молодой красавице (23 года!) с четырехлетним сыном. Перед отъездом из Коуровки нам, отдыхающим, дом отдыха закатил отличнейший концерт. Я и сейчас помню как из распахнувшихся багровых плюшевых кулис выходят петь и танцевать, будто в» Кубанских казаках», не народные артисты, но артисты из народа. « Хороша земля, мой край дорогой… люблю тебя всей русской душой!»,"Ой ты, рожь» (про рожь пела по радио Гелена Великанова). Я потом долго этот репертуар называл» коуровским». И когда пошел в детский садик, по приводу меня по радио звучала передача «Земля и люди», она мне не нравилась… но когда передавали песни, я говорил детям (и воспитателям):"Тише, это же коуровская песня!» При этом сразу после поездки, сильно покусанный комарами, я просил маму; «Мамочка, давай мы не поедем больше в Коуровку!»

Комаров я сильно невзлюбил. И когда баба Женя после шутливо — ласкового обращения «комарик» стала (то ли от детской обуви» гусарики», то ли оттого, что к моим красным итальянским брючкам добавилась тоже заграничная из вилюровой плащовки красная курточка с белыми никелированными пуговицами) вдруг стала называть меня» гусарик», я тут же отразил это в экспромте:"Был комарик — стал гусарик!» Так — то лучше. Очень уж эти мелкие комарики беспощадны, даже к детской нежной кожице… и рожице! Мои третьи, кстати, вирши после «дядюшки горгаза» и» дяди Серова». А вот и еще стишки моего собственного сочинения:"Мама бросила подушку на свое то место, но, увидев там лягушку, улетела в тесто!») Лихо получилось. Правда, выходит, что в тестоулетела мама, но я то имел в виду ту же… лягушку! Тогда, поди — ка кто — то помнит, продавались для детей зеленые резиновые прыгающие лягушки, очень смешные!

А еще в продаже для детей были металлические серебристые рыбки с магнитиком, которых можно было ловить из тарелки с водой удочкой с магнитным же крючком! Зимой мне попалась на глаза удивительная заграничная рождественская картинка, цветная, явно западного сказочного происхождения» Морис…в стране…» — мальчишка моих тогда лет с маскарадными заячьими ушами входит в освещенную разноцветными огнями комнату с наряженной елкой. И еще картинка, где много людей на санях катятся с горы. У них задорные, смеющиеся, но какие-то ирреальные, похожие на маски, лица! Вот ведь как можно изображать мир, людей!.. Накануне моего четырехлетия реально замаячил садик, но сначала там был карантин, потом мама решила потихоньку приучить меня к садичной еде в родных домашних стенах, и летом шестьдесят второго года мы с моей любимой прабабушкой бабой Верой ходили в этот садик номер шестьдесят на углу улиц Ленина и Восточная с зеленой кастрюлей в авоське. Впереди меня ждали испытания… Первые в жизни испытания на прочность и, в какой-то степени, на человечность!..

Глава вторая. Дестадовские будни и праздники

«Где ж, ты мой сад, летняя заря? Где же ты, подруга, яблонька моя?..» (песня)

Мы какое-то время приносили с бабой Верой обеды из садика домой. И совсем не потому, что ребенок в садик пока не ходит, а за него уплачено. Мы были люди обеспеченные, хоть никакие роскошества у нас были не в чести. Просто родители решили адаптировать меня к детсадовской еде. Тут еще и карантин случился, еду брать надо, а посещать сад нельзя.

И вот какого — нибудь восьмого — десятого августа час в два дня мы идем от садика — Ленина 56, дом сталинского барокко немного замкового вида, где на первом этаже магазин» Мясо — молоко», переходим Восточную и держим курс домой, на Ленина 62/1. Начало августа, погода теплая, на небе солнышко ушло за облака, но безветренно и дышится легко. Мы проходим под мостом. Надо сказать что мост был тогда один — с двумя полотнами рельсов — туда и обратно — весь выстроен из серого камня, но не мышиного, а чуть буроватого будто в палитру серого добавили песка и глины (но не опять — таки мышиной, как и у скульпторов, а с какого-то обрыва, косогора). Это каменные блоки, намного крупнее кирпичей, уложены крепко — крепко друг к другу и в верхней части этого моста был вывожен на стороне, смотрящей на УПИ, год постройки — "1949 г. «Лицо бабы Веры слегка загорелое, на голове под подбородком завязанный платок.

И в авоське довольно большая зеленая кастрюля с картошкой и котлетами. Мы говорим про игрушки и про садик и про паровозы, что постоянно» ездят» по мосту. Баба Вера в хорошем настроении, она любит меня и я с ней рядом. Проходим справа по борту зеленый сплошной забор, им огорожено пространство где потом возникла серая пятиэтажка института» Уралгипромез». А тогда (кто ж это помнит сейчас) тут была» площадка для выгула собак», о чем вот так буквально и возвещала полустертая надпись на жестяном квадратике. Вообще-то, это правильно, чтобы собакам в большом городе было куда выйти и где порезвиться.

Потом приходим домой, кушаем, играем. Или баба Вера, надев свои в коричневой оправе круглые очки, читает правнуку книжку."…две Тони, только нет Тихони, есть у нас еще Олег — очень храбрый человек!».

В садик я пришел солнечным днем наверно первого сентября шестьдесят второго года. Меня сразу встретили и повели с собой играть стройная, высокая с видом чуть стервозной интеллигентки девочка (так и хочется сказать» девушка», несмотря на ее четырехснебольшимлетний возраст) с карими глазами на узком решительном лице с хвостом светлых волос и в клетчатом платьице, по имени Ирина и кругловатый крепыш в светлой хлопчатобумажной рубашечке с короткими рукавами со спокойными карими глазами Сережа Кобяшов.

Воспитательницу нашу звали Александра Александровна, лет пятидесяти, крупная, круглолицая, светловолосая, немного простоватая, но с высокой самодисциплиной. Она говорила:"Дети, строиться! «и мы строились. Хотя первый раз мне почудилась какая-то чушь. Что строиться надо в некую… пирамиду из детей, как акробаты в цирке — один на другом. Такая воспитатель детей не зажжет, но все будут одеты и накормлены как надо. Для младшей группы хорошо…

В первый же день я ошеломил воспитательницу, нянечек и многих детей одной короткой фразой, точнее вопросом. Все после сна оделись, а я сижу как барчонок, кто-то на бегу надел мне носочек и…все. Я ждал, ждал, да как произнесу гневно, громко:"А когда вы меня всего — то оденете?!"В группе возникла немая сцена! Мне воспитатель объяснила, что все одеваются сами и мне придется последовать общему примеру. Дети вообще не очень врубились в чем фишка. Для них раздеться и одеться после сна было совершенно естественным, шло уже на автомате. Я отстал от жизни!) С этого времени несколько дней меня после сна учил одеваться Сережа Кобяшов. Точнее говоря, он по просьбе Александры Александровны попросту надевал после сна на меня рубашечку… дабы я смотрел и учился этому нехитрому делу. Как сейчас вижу его, темноволосого, кареглазого упитанного мальчика, немного посапывающего от старательного застегивания пуговки на моей рубашке.

Помню хорошо портрет Пушкина работы Тропинина, нравящийся мне и сейчас. Пушкина как «детского» поэта, наряду с Чуковским, Маршаком и Агнией Барто я уже знал! На Пушкине домашняя атласная каштановая куртка и перстень на пальце. Помню девочку Олю Суворову, красивую, с волнистыми темно — пепельными волосами и голубыми глазами, стройную и для своих лет высокую, но лишенную всяческого обаяния… она плавно грозила нам тонким белым пальчиком и произносила нараспев, с ноткой меланхоличного злорадства:"Всее будет сказано!..» На что бывал шаблонный тогда ответ:"На столе намазано».

Кормили нас с утра манной или другой кашей. В манной каше иногда попадались комочки и мне это очень не нравилось. Один раз нам хорошие женщины — повара приготовили клецки, так меня стошнило… до сих пор стыдно за этот гастрономический демарш. Простите меня, добрые женщины. А компот я любил, как и все дети. Еще нас поили внешне похожим на молочный коктейль дрожжевым напитком. В наше время в садиках он совершенно неизвестен. А в моем детстве в нашем садике нас подчивали им постоянно. Еще я очень любил и с удовольствием пил рыбий жир. Мама недавно призналась, что не переносила рыбий жир даже на вид, не только что на вкус, но пришлось применить артистизм (что и им с папой этот полезнейший продукт очень нравится) чтобы влюбить меня в него. Вообще, ребенка в этих делах трудно ввести в заблуждение, но для моего здоровья было надо и они добились своего. Очень любил я детское лекарство пертусин, люблю и до сих пор. Не путать с появившимся позже пектусином… Как — то в марте (или 1 апреля?)) шестьдесят третьего я пришел в садик, а женский персонал с загадочной улыбкой говорит мне:"А ну — ка, Вадик, подойди к шторке! «Я подошел к пестрой занавеске напротив входа и, как предложили женщины, протянул к занавеске руки… и в этот момент почувствовал с той стороны…медвежьи лапы. Мишка небольно шлепал меня по рукам..от удивления и восторга я не знал что делать. А воспитательница, нянечки с улыбкой говорили мне:"Вот не будешь слушаться, так мишка тебя укусит!» На какие-то секунды мне казалось, что кто-то из молодых воспитательниц или поварих надел варежки из толстой шерсти и изобразил медведя, чтобы и я другие дети лучше слушались! Но нет… все же медведь был настоящий, из лесу.))

Весна, а потом лето шестьдесят третьего года наполнили меня новыми впечатлениями, яркими солнечными днями, я переходил в среднюю группу детского сада, стал чаще гулять с родителями и бабой Верой по городу и во дворе. Кроме своего первого друга и соседа за стенкой Кирюши Ситникова я уже знал из нашего дома Ирину Гудину, очень симпатичную сероглазую девочку лет на пять меня старше с хорошей спортивной фигуркой…ее отец известный живописец, участник войны Евгений Иванович Гудин и мама Софья Владимировна жили с Ириной и старшей Светой, впоследствии — кандидатом искусствоведения, преподавателем в университете, в нашем подъезде на втором этаже. Еще симпатичная девочка, еще более взрослая, Лена Волович, с лучистыми карими глазами и светлыми волнистыми волосами, дочь известного графика Виталия Воловича, жила с соседнем подъезде. Они со мной ласково общались, но именно как с малышом, а не как с молодым человеком!)

В нашем подъезде, в восьмой квартире жил благородный юный хулиган и симпатяга Пашка Глушков, с папой — живописцем Борисом Павловичем Глушковым и мамой — тетей Изидой Андреевной, выпускницей нашего художественного училища, двумя бабушками — худенькой, с иконописным чуть пергаментным лицом с синими печальными глазами и кругленькой — с седыми кудряшками, со старшей сестрой симпатичной синеглазой Наташей.

На первом этаже с мамой, старшим братом и отцом, художником, участником войны Иваном Нестеровым жил худенький, синеглазый Саша Нестеров, сам ставший художником. Выше жили преподаватель художественного училища лысый и глуховатый Федор Константинович Шмелев, живописец Николай Засыпкин, сотрудница мастерских добрая Людмила Тимофеевна, художник Александр Павлович Давыдов с женой — старой учительницей Маргаритой Аркадьевной и взрослой дочерью Лялей, художник Николай Алехин с сыновьями Алешей и Володей, скульптор Владимир Друзин с женой тетей Валей, учительницей и детьми Сережей и Ириной. В нашем подъезде жила веселая, уверенная, на два года меня старше отличная девчонка Ольга Симонова с младшей сестрой — светловолосой кареглазой красавицей Аленкой и мамой — яркой, полной, остроумной скульптором Валентиной Криницкой и живописцем Игорем Симоновым. Позже Валентина Владимировна и Игорь Иванович разошлись, и он переехал в другое место. Жила с ними и энергичная, хорошо общавшаяся с нами, детьми, бабушка, баба Зоя.

В соседнем, втором, подъезде, в квартире 14 жил мой будущий друг детства Сева Кондрашин с папой — живописцем Борисом Кондрашиным, мамой — учительницей географии Софьей Васильевной и старшей сестрой Светой. Выше жили девочка сильно старше меня, добрая и симпатичная Люся Сажина с папой известным скульптором Петром Сажиным и мамой — четкой брюнеткой тетей Таней. Лариса Кушнер и Лена Вдовкина были потом соучастницами наших совместных детских игр. Активная кареглазая Лариска жила с еще более активной мамой Анной Яковлевной и старшим братом Сашкой. Их папа — художник Василий Кушнер трагически погиб (застрелился из ружья). Он в свое время написал отличную картину» Рождение булатной стали», где чернобородый, цыганистый уральский кузнец подносит Николаю Аносову — металлургу, возродившему в пушкинские времена — в Златоусте забытый на века секрет булатной стали — свежевыкованный клинок. Картина очень хорошая!

Лена Вдовкина — дочь художника Михаила Вдовкина — дружила с Ларисой и жила с папой, мамой — тетей Таней и братьями Вовой и Женей. Тут же жили председатель Свердловского союза художников Давид Маркович Ионин с женой и сыновьями Александром, будущим свердловским журналистом и, увы, слабоумным с детства Лёней. А когда-то, недолгое время председателем Союза был скульптор — анималист Анатолий Анатольевич Анисимов. Они с женой, тоже хорошим скульптором Татьяной Борисовной Онуфриевой растили двух сыновей от первых браков, один из которых — Андрей Онуфриев — потом тоже стал скульптором, написал небольшой буклет о творчестве моего отца, женился на Ларисе Кушнер. У них дочка Таня теперь уже девушка. На пятом этаже жили Алешка Павловский с родителями — профессором искусствоведом Борисом Павловским и оперной певицей Валентиной Нестягиной.

На пятом этаже соседнего подъезда жили живописец — старик Александр Макарович Минеев, легендарный благоустроитель нашего двора, с женой Марией Ивановной, работавшей в мастерских худфонда, Леша Мамонтов с сестрой Леной и мамой и пожилым папой — инвалидом и художник Геннадий Сидорович Мосин с женой Людмилой Михайловной и сыновьями Алешей и Иваном.

Во втором корпусе жили мой ровесник Илюха Шарипов с младшим братом Радиком и родителями тетей Фаей и дядей Колей, Сашка Макарон с сестрами Леной и Таней, матерью тетей Марусей и отцом — невысокого роста, кудрявым, всегда ходившим в кепке и коричневом пальто, Вова Крысанов — этот высокий мальчик с длинной челкой стал потом моим другом. Он жил со старшей сестрой Шурой и папой Васей и мамой Ниной, медработником. И тоже во втором корпусе жили Андрюша Вербов, интеллигентный постарше меня мальчик с симпатичной, стройной, с добрыми карими глазами мамой..они с мамой похожи внешне и вроде бы характером, со старшим братом, больше похожим на отца — крупного, с волевым лицом, начальника, стройный брюнет Алик Нинкин, веселый блондин Витя Яговитин. Люда Колобова, веселая и уверенная, позже ставшая моей одноклассницей, жила с родителями рядышком с Вовкой Крысановым.

В третьем корпусе дома, правой ножке буквы, «П» мои немногочисленные знакомые появились позже… это Андрей Бегичев с сестрой и родителями и бабушкой с дедушкой, Виталик Бабченко, моя дорогая одноклассница Вика Толстикова, позже ставшая журналистом, с братом Женей и родителям краеведом Павлом Поликарповичем и учительницей нашей школы №88 Тамарой Дмитриевной…и мой одноклассник Володя Кеткин и живший с бабушкой Андрей Шувалов.

К нашему двору относился и пятый корпус дома, серенькая, но довольно уютная хрущовка, где жили старый большевик и бывший председатель Свердловского горисполкома седобородый большой старик Анатолий Парамонов, замначальника областного управления культуры Петр Николаевич Бабкин, мой приятель позже Антон Потапенко, интеллигентный очкарик Андрюша Петров, участковый дядя Петя Тарасенко с женой и двумя дочками Валей а как другую я забыл, мой ровесник — белобрысый здоровяк Андрей Серый с родителями — научными работниками и бабушкой, нагловатый отличник и спортсмен Олег Мелюхов с родителями… они с отцом — инвалидом частенько чинили перед домом старенький» Москвич — 401», Андрей Пшеничкин с мамой — блондинкой. Многих из этих ребят и взрослых я узнал не в детсадовском возрасте, а уже позднее. Но наш первый корпус я и в раннем детстве знал довольно хорошо.

Мы с папой гуляли и пели песни» Не кочегары мы, не плотники»,"По долинам и по взгорьям»,» Чилита «…Песенка на итальянскую тему» Чилита» была очень популярна:"Ай — яяяй, зря не ищи ты — в деревне нашей право же нет другой такой Чилиты! «В общем, сумасбродная красотка из народа, веселая, шустрая и острая на язычок, которой все соседи и окрестные жители за веселый и непокорный нрав и восхищаются и возмущаются одновременно! Помню нашу радиолу с ярко — зеленым глазком, как огонек вечернего такси, шкалой далеких городов: Прага, Варшава, Берлин, Париж, Марсель, Лондон, мощную, произведенную еще, пожалуй, при товарище Сталине.. И я ставил на диск тяжелую черную пластинку с красным кружком посредине и катил пальчиком по кругу…и пел. А еще мне папа рассказал какие — то смешные куплеты из репертуара, наверно, еще дореволюционных конферансье:"Два певца на сцене пели: Нас побить, побиить хотели…Так они противно выли, что их и вправду отлупили!»))

Глава третья. Не только в садике

Весна и лето шестьдесят третьего в Свердловске выдались солнечными. Помню, по городу из громкоговорителей слышалась не только музыка, но и актуальные международные новости. В апреле — мае шестьдесят третьего года радио буквально взорвалось новостями о смертном приговоре испанскому коммунисту, активному участнику борьбы против франкистского режима Джулиану Гримау! Солнце сверкало, никакого снега уже не было, мы с мамой идем мимо штаба военного округа и из уличного радио слышится имя Гримау. Но я тогда не знал о чем говорят, узнав всю историю значительно позже. А повсюду сверкает весна моего детства!!! Очень воодушевляют наших людей первые полеты в космос! «Я верю, друзья, караваны ракет помчат нас вперед — от звезды до звезды! На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы!» — пели мы с папом. А по радио еще пели: «Давайте — ка, ребята, закурим перед стартом… У нас еще в запасе четырнадцать минут…» Потом кто-то вдруг вспомнил, что космонавты не курят и слова заменили на» споемте перед стартом».

Летом в киоске на Ленина перед университетом, а тогда еще Совнархозом, мама купила мне тонкую книжку с картинками про детей — космонавтов. Там двое советских малышей — мальчишек на советском космическом корабле летят на Луну. Прилетают, обследуют и оставляют там металлический пятиугольный вымпел с гербом нашей страны! Книжка, состоящая из картинок с короткими текстами. Что-то вроде комикса. Вообще, наших советских комиксов в разных видах выпускалось множество. И никакими» комиксами» они не назывались. Эту книжку мне мама купила, как я уже сказал, в киоске около Совнархоза. Там же мы до этого, помню, купили подобную книжечку с картинками про Деда Мороза и Нового Года в образе мальчика с цифрами на груди, как у спортсмена. Год наступил шестьдесят третий, а книжка была выпущена значительно раньше и взрослые, чуть хмыкая, удивлялись, когда я им показывал эту книжку как купленную на днях. Лето шестьдесят третьего, когда я подошел к пяти годам, дало мне много новых знаний и эмоций. Мы много гуляли с бабой Верой и мамой по городу.

Наш детский сад находился на перекрестке проспекта Ленина и улицы Восточной — Ленина 56, детсад номер 60. Массивный серый жилой дом, с магазином Мясо — молоко был построен еще пленными немцами с реминисценцией на барокко и немалым числом, как говорили в хрущевские годы, архитектурных излишеств. Строгость силуэта и помпезность внешних украшений не мешали одно другому, да и сейчас не мешают. Рядом была детская площадка за чугунной оградой. Вход в младшую группу был как раз за этой оградой, за чугунной калиткой. В среднюю и старшую группы вход был с проспекта Ленина, тогда как в младшую — с торца дома.

Вспоминая о своей последующей садичной жизни, еще разок вернусь к ее началу. И прошу прощения, если где — то чуть повторюсь. В садик меня привели, вроде бы, первого сентября шестьдесят второго года. Мария Протасьевна, заведующая детсадом, всегда была с моими родителями очень вежлива, приветлива, но во всей ее внешности и манере держаться была какая-то стать государственного человека, члена партии. Очень приятное поле шло от нее. Ростом чуть выше среднего, стройная, лет сорока пяти, синеглазая с каштановыми волосами, скрученной на затылке косой и темно — синем, на манер мужского, послевоенной моды женском пиджаке. Когда она общалась с людьми разного возраста, то голос ее звучал красиво, убедительно, располагающе:"Здравствуй, давай знакомиться. Я — Мария Протасьевна!» Она во время разговора поднимала брови моршила лоб гармошкой, но это ее не портило. Наоборот, глаза переливались золотыми огоньками. Она несла собой эстетику сталинского времени, но при этом была не просто искренним борцом за мир, но и уже никак не характерный для эпохи Иосифа Виссарионыча (скорее, для новой, хрущевской) заряд пацифизма. Выдвижной ящик ее стола был до отказа наполнен игрушечными наганами, ружьями и автоматами. Потом это все возвращалось родителям со словами о мире и разоружении.

В первый день в садике меня встретили очень приветливо и воспитательница, и дети. Большая зала младшей группы освещена полуденным солнцем уходящего лета и со мной приветливо, но чуть с ответственностью старших товарищей, пионервожатых играют стройная кареглазая Ирина в зеленом клетчатом платьице и крепенький кругловатый с коричневыми волосами и глазами Сережа Кобяшов. Играли мы в розово-синий резиновый мяч и говорили без умолку. Тихий час называли в то время Мертвым часом. А спали на имеющих трубчатую основу (как у раскладушек) маленьких синих коечках. После пробуждения я даже не заметил как дети быстро оделись. А я так и сидел в одном носочке и тапочке, кем-то наспех на меня надетыми. И тут я изрек фразу капризного барчонка, ставшую в нашей семье сатирической классикой:"Когда ж вы меня всего-то оденете!» После этого Сережа Кобяшов, сопя, усердно застегивал на мне пуговки рубашечки. Конечно, по просьбе начальства, то есть нашей воспитательницы. Они с такой как Ирина могли бы стать хорошей парой, она четкая и слегка надменная, он — покладистый, положительный, например, замдиректора по снабжению и сбыту некоего предприятия.

Кроме Александры Александровны как некоей старшей воспитательницы нашей младшей группы у нас были и другие воспитательницы, в том числе чуть полноватая тридцати с небольшим с короткой стрижкой. Забыл ее имя — отчество. А еще была молодая пышная блондинка с яркими карими глазами Валентина Васильевна Лядова, которая общается с моей мамой, живет в соседнем от мамы доме. И которую я недавно видел у Шарташского рынка. В начале весны воспитательницы с веселым хитрым видом мне, как и другим мальчишкам, сказали: «А у нас сегодня в гостях медвежонок, подойди к занавеске чулана и протяни руки». Когда я так сделал, то сквозь занавеску меня стали хватать… лапы медвежонка! Похоже немного, что кто-то из молодых наших воспитательниц забрался в толстых вязаных варежках и шерудит, шалит с нами. Но нет, все же это и впрямь медвежонок!

В средней группе, куда мы пришли следующей осенью уже шестьдесят третьего все было уже как-то привычнее. Погода осенью стояла холодная, туманная, нас приводили и привозили в садик еще не до конца проснувшихся. Я снимал пальтишко и бежевый в рубчик свитер и слушал радио. Передавали передачу «Земля и люди» c песнями сельскохозяйственной тематики, я называл их про себя коуровскими и ностальгически слушал во все уши. В своем шкафчике для одежды я нашел видимо оставшуюся от кого-то из предыдущего поколения середняков книжку автора Кононова «Рассказы о Чапаеве» с простенькими, но выразительными иллюстрациями и цветной иллюстрацией на обложке — Чапаев на коне и с шашкой. Некоторые фрагменты текста помню с тех пор и сейчас. Он стоял невысокого роста, но ладный, статный… тронул усы и оглядел площадь ясными синими глазами… Чапаев поднял коня на дыбы и выстрелил из револьвера. Киношедевра я тогда еще не смотрел, но образ Василия Иваныча уже благодаря этой неизвестной широкой публике книжке уже покорил мое детское сердечко. Мальчик Слава Завьялов, толстощекий и голубоглазый в широком флотском ремне с якорем и звездочкой на пряжке изрекал что-то вроде: «Я сплю, а вы все — просто мой сон!» Мы посчитали это очень несправедливым и чуть не побили за склонность к субъективному идеализму в его крайней форме, за солипсизм. Где же вы теперь, друзья — однополчане?

Моим садичным другом был беленький и пухленький в очках с пластмассовой оправой Коля Удилов, добряк и тихоня. Один и наших утренников, помнится, ознаменовался выступлением его под наши звонкие аплодисменты с пением детской арабской грустной песенки:"Мой маленький кот совсем не растет…и даже усы не растут. Он супа не ест, он каши не ест — попробуй-ка вырасти тут! С утра этот кот конфеты жует, грызет шоколад он потом. Так вот почему коту моему не быть настоящим котом!» При этом во время исполнения Коля сочувственно поглаживал свернувшегося у него на руках воображаемого кота! Вот сколько лет прошло, а я запомнил эту песню сразу навсегда. И больше не слышал. Невысокого роста, с коричневыми волосами Гриша Эркомайшвили был сыном позднее известной свердловской телерадиожурналистки. Прямой высокий блондин в сером жакетике искусственной кожи Гера Агачев, которого я почему-то мысленно назвал — Горшков. Худенький благородный брюнет Женя Горовец. Выше среднего роста блондинистый зеленоглазый и какой-то слегка приблатненный Вовка Федотов стоял во главе небольшой группировки. Его телохранителем и нотступной тенью был худой как вешалка, но крепкий Наиль Сабитов, в правом кармане его всегда была мощная деревянная рогатка с упругой черной резиной и дермантиновым седлом для камня. Тоже худой, кареглазый Серега Теплоухов и примкнувший к ним…Серега Сысоев — светленький, голубоглазый, некрупного телосложения, но ловкий, быстрый. Как Сысойка плясал русского в присядку — залюбуешься! Старше нас по возрасту и группе был высокий, стройный, очень хороший Миша Петров, знавший т всех наших. Сашенька Борисов кругленький и небольшой, стриженый под бокс был сыном нашей поварихи и поэтому держался вальяжно. Садик с его дисциплиной уже изрядно подсогнал с меня апломб, и я был в те годы скромным середнячком. Меня иногда называли Вадиком, иногда Егоровым, а иногда (с легкой иронией) как сына художника — Художником. При этом к папе относились с пиететом. Узнав, что я отказываюсь есть овсяную кашу, папа так смачно рассказывал мне, что это каша лошадиная, поскольку кони всегда в восторге от овса, что воспитатели и нянечки заслушивались. Один раз, будучи дежурым по обеду, я случайно грохнул вдребезги довольно высокую горку тарелок и чашек. Мне сказали, чтоя виноват, что родителям придется платить за этот нанесенный мной ущерб, и я расплакался. Папа, узнав об этой истории, рассмеялся и они купили в садик много новой посуды. Да еще зачем-то отдали несколько чашек и блюдец из дома — ночного цвета с золотой каймой.

Девочки нашей группы были очень разные. Среди них выделялась рыжеволосая, белокожая и синеглазая оптимистка Лена Ганс, всегда при ней был кто-то из кавалеров! Худенькая Галя Сесекина, потом, наверно, ввиду замужества мамы ставшая Яранцевой, красивая синеглазая и с сакой-то наподобие ранней седины, дымкой в волнистых волосах Оля Суворова. Оля была какой-то паталогической ябедой и доносчицей. Чуть что — она как в замедленной съемке грозила жертве пальцем и нараспев, со смаком вещала:"Все будет сказано». Света Ложкарёва, сообразно втрой половинке своей фамилии, была жуткая рёва! Чернокудрая и белокожая толстушка Иринка Лядова была дочкой очень уважаемой нами воспитательницы Валентины Васильевны Лядовой, с которой в нашем большом городе я вижусь на улице то здесь, то там и сейчас! Очень любили мы и нашего» доктора» (на самом деле — фельдшера) дядю Эдика. Высокий стройный красавец лет тридцати с небольшим, с атласными, черными, как воронье крыло, зачесанными под струей воды назад волосами. Он был очень добрый. Даже когда он держал нас, наиболее трусливых, во время приезда в садик карательной медбригады врачей по прививанию широких детских масс. Помнится, и я не раз проявлял в эти минуты малодушие и от ужаса весь в слезах орал, а добрые и сочувствующие руки дяди Эдика были при этом как стальные! Помню еще как я ревел, когда мне прищемило голову. В средней группе нас научили самих стелить постель, вдевать одеяла в пододеяльники и подушки — в наволочки. Постельное белье каждого из нас в свободное от сна время хранилось на полках в мешках. Мой мешок мне сшила баба Женя, он был светло — желтый с едва заметной синей ниткой вышитой монограммой В. Е. Но однажды мячик закатился под нижнюю полку с мешками. Я полез и…голова застряла. Я заплакал, заорал, воспитательница выдернула меня за ноги.

Осенью к нам пришел стройный, белокожий, синеглазый, с копной рыжих волос Серёжа Ершов. Он явил мне пример юного — пятилетнего — интеллектуала. Хотя, возможно, он был на год старше меня и ему было шесть. Его любимой книгой был» Спартак» Джованьоли., которую он с восхищении цитировал. Кстати, были в ту пору хорошие цветные карандаши «Спартак» в узкой черно — белой коробочке. Но это так, к слову. Он читал наизусть Лермонтова — Белеет парус одинокий. Причем, произносил не ОдинокИй, а ОдинокАй… Когда Мальчишки нашей группы частенько прилипали носами к стеклу и, тыча пальцами в проезжавшие по проспекту Ленина автомобили, наперебой кричали: «Моя, моя, моя!» — подружившийся со мной Сережа говорил (на лучшие машины!):"Твоя, твоя, твоя!» Когда, перелистывая книжки с картинками, мы наперебой, тыча пальчиками на героев, орали:"Я, я, я!» — Сережа, показывая на богатырей, иван — царевичей, во всеуслышание говорил мне;"Ты, ты, ты! «Это был царский подарок! Жаль, что потом изумительный характер Сережи стал портится, и наша дружба расстроилась. Помню сочиненные Сережей стихи, что называется, на злобу дня… с лирическим финалом:"Трамвай ползет, как черепаха, кондуктор спит, разинув рот, вожатый лает, как собака:"Пройдите, граждане, вперед!» Пришла пора рубить дрова… верблюд из Африки приехал на коньках!)) Ему понравилась колхозная телюшечка в короткой юбочке и шелковых чулках!..

Поздней осенью и зимой нам крутили чудесные цветные диафильмы. В том числе — Голубая стрела, по сказке Джанни Родари о мальчике, приходившем всегда полюбоваться в маленьком магазине игрушек игрушечной электрической железной дорогой с поездом под названием Голубая стрела… И как дед — хозяин магазинчика подарил мальчику этот поезд, оказавшийся волшебным, и что из этого стало. Мексиканец, по Джеку Лондону — про жестокие бои без правил на ринге.

В средней группе в нашей жизни появилась воспитательница Тамара Гавриловна. Это что-то из ряда вон…Наверно около сорока лет, чуть скуластое лицо с глубоко посаженными зеленоватыми глазами и вся ее крепко сбитая фигура выражали твердость и уверенность. На меня она смотрела как видавший виды старшина на зеленого и чуть нелепого первогодка из богатенькой семьи. Иногда, если я что — то делал не так, она мотала головой и, нарочито окая, произносила Егоров, Егоров… О своей двухсполовинойлетней дочке она говорила так: «Девка у меня кровь с молоком! Я ей налью наперсточек водочки (полезно ж для здоровья) — она выпьет, огурцом солененьким закусит да вот так пальчиком покажет! No comment. Показывая нам диафильм вместо:"Cел старик, почесал свою голову» — Читает: «Сел старик, почесал свою попу!» Дети, конечно, смеются, но дешевый популизм очевиден многим. Я называл ее Говориловной.

В канун наступающего шестьдесят третьего года нас посетил Дед Мороз. И мы с Женей Горовцом выступили в маленькой репризе, но зато перед всеми родителями, воспитателями и детьми на болшом новогоднем утренники. Я волновался как настоящий актер перед спектаклем. И вот он настал, час моего триумфа или моего провала!) Я был клоуном в остроконечном красном колпаке, бежевом типа комбенизона клоунском костюмчике с большими накладными красными карманами. Мой партнер Женя Горовец был в таком же наряде, но костюмчик ыл серый с красным. Клоун — Женя выбегал с возгласами: «Потерял, потерял!» Я — клоун:"Что потерял?«Клоун — Женя: «Конфету!» Были долгие смешные поиски пропажи Публика хохотала! Под конец мы съедали найденную конфету напополам! А потом появился в парчовой шубе с посохом и мешком с подарками сам Дед Мороз! Я напрямик рубанул:"А Вы — настоящий?» Он ответил уверенно, степенно:"Да, конечно, настоящий!» Зал зааплодировал. Я был посрамлен в моем атеизме. Точнее, был бы посрамлен, если б не мой клоунский успех!)

Наступал шестьдесят четвертый год. Мой папа просто всех потряс своими шедеврами! Как — то после сна мы вышли на площадку и под слоем свежевыпавшего снега обнаружили очень натурального зеленого четырехметрового ледяного крокодила! Потом мы оглянулись и оторопели. На нас сверху вниз добродушно взирали ледяной Дед Мороз в красной шубе и с огромной белоснежной бородой и в голубой ледяной шубке Снегурочка ростом более трех метров! Никто из детей даже не мог поверить, что это все мой папа изваял! Я даже сам не очень верил. А наш доктор дядя Эдик был ему помощником. До этого осенью папа уже отличился расписав нашу горку красными ягодами и зелеными листочками, золотыми цветами на черном фоне. По скату горка была так тщательно обита шоколадным ленолеумом, что с нее мы с удовольствием катались круглый год! А на дверях в нашей группе были прекрасные росписи листьев и ягод на одной и осеннего леса с уходящим по тропинке вглубь его коричневым медведем! А на дальней нашей беседке на темно — синем фоне неба полыхали два красно — оранжевых, мчащихся вперед, космических корабля! Даже одного из этих артефактов с лихвой было достаточно, чтоб навсегда вписать имя моего папы в историю нашего прекрасного детсада.

Перед Новым годом, как и сейчас, сооружался на площади 1905 года снежный городок с огромной елкой в игрушках и блестящих гирляндах, на вершине — горящая красная звезда.

Ярмарочная торговля, горки. Елки покупали только натуральные, пластиковых попросту не было. Елочные базары были в нескольких местах, но, пожалуй, самый главный был на площади пятого года! А какая радость нам, детям, наряжать вместе с родителями, домочадцами новогоднюю елку. Помню новогодние сказки, книжки — «Морис… в стране…» Картинку из какого-то журнала, где радостные люди в карнавальных масках несутся с крутой горки на санях. Мои любимые елочные игрушки — сказочный месяц с шершавой белой заостренной бородой, Черномор — в малиновый шароварах с длиннющей белой бородой (который через леса — через поля нес на бороде богатыря — Руслана). Но я называл этого персонажа почему-то Шах — ин — шахом, избушка под снежной крышей с разноцветными окошками, золотые и зеленые грозди винограда… серебристые картонные клееные игрушки — полугаи и т. д. Елка моя первая на новой квартире, вот ведь — сейчас только вспомнил видимо еще встречу шестьдесят первого года! — была очень высокая, и папе пришлось отпилить ее верхушку, но и тогда она упиралась в потолок!..Живя на Ленина, мы покупали отличные, пахнущие лесным ароматом, елки!

Накануне Нового шестьдесят четвертого года я поехал с мамой и бабой Женей на елку на площади и в мой родной до умопомрачения Детский мир!!! Наверно, такие сильные чувства испытывают только завзятые модницы при виде новой коллекции нарядов, театралы, да пьяницы при виде чудом оказавшейся на опустевшем, вроде бы, столе новой бутылки!))

Обомлевший от восторга, я бродил по нашему ребеночному эльдорадо, ощупывая взором и ручонками разные богатства. Мне был куплен сверкающий черным лаком металлический револьвер с крутящимся барабаном и несколько пачек синих пистон! Наверно, кто-то вспомнит, что синие — это не то что белые. Вообще-то, белые — невзрачные с маленьким коричневым пятнышком серы стреляли плохо, и слабенький хлопок редко сопровождался искоркой. Маленький пакетик стоил дешево и продавался чуть не в каждом киоске. Сами понимаете, наверно, что ребенку, если это мальчик, без пистонок никуда. Они нужны везде и всюду, без них ребенок, как без папирос курильщик. А синие пистоны были хороши — заряд серы выпирал на них ощутимым круглым бугорком. При выстреле из нового ружья или пистолета хлопок был четким, звонким. И сопровождался огоньком из — под курка! Особенно вечером, в темноте. не 2, а 5 или даже 7 копеек пачка. Впрочем, подзабыл… кто помнит — подскажите!) Чуть позже появились целые пистонные ленты для детских автоматов — опять же двух разновидностей — синие и белые. Эти автоматики были металлические черные, почему-то на манер немецких шмайсеров. А те, что по виду напоминали ППШ были деревянными, соответственно, с круглым диском и деревянным же гладким коричневым, оранжеватым или красным прикладом и стреляли как маленькая трещотка или шарманка для уж самых малышей. Наверно, партия и правительство и власти на местах делали упор на дешевые белые (де факто, какие-то бежевато — серые) пистоны, чтоб поберечь трудовую копейку наших родителей. Ведь при наличие синих ребенок белые не возьмет, устроит шум, а так нет и… нет! Так вот, мне купили синих — это вам, граждане, не Прима, а, пожалуй, Мальборо. Револьвер еле влез в небольшую черную кобуру с кнопкой, купленную еще раньше мне папой в Москве по моей просьбе. Кожаная, черная, с теснением на крышке, она продавалась почему-то в комплекте с невзрачным черным пластмассовым пистолетиком, никак не подходящим для настоящих мужчин. Когда кобура была совсем новенькой, в нее ничего приличного не влезало. Но потом она, как чуть ношенная обувь растаскалась и, пусть с трудом, вместила мой более массивный револьвер! Кобура висела на правом боку, а на левом — черная деревянная шашка (сделанная мне папой) с желтым веревочным темляком. Вполне типичная для того времени детей черная овчиная шубка (и такая же была шапка с завязками под подбородком) была подпоясана кожаным узким ремешком. На ногах черные валенки. Так ходили мальчики лет до восьми. Еще баба Женя мне купила шутливую бумажную игрушку Мачехин язык. В него дуешь, и он становится длинным! Но настоящим подарком была большая, хоть и тонкая, книжка с крупными цветными картинками» Дядя Стёпа» Сергея Михалкова! Я и сейчас помню ее всю наизусть. «Он через любой забор с мостовой глядел во двор. Лай собаки подымали — думали, что лезет вор! Брал в столовой дядя Степа для себя двойной обед. Спать ложился дядя Степа — ноги клал на табурет!) И особенно мне нравилась часть книжки «Дядя Степа — милиционер». «Что случилось на вокзале? Плачет мальчик лет пяти — потерял он маму в зале — как теперь ее найти?» Когда я, быстро выучив эту почти поэму)) наизусть, рассказывал моему дяде Алеше Мещерякову, он хвалил меня (не захваливая, а честно, по — дружески) и на этом месте спросил:"А тебе сейчас сколько лет?» И я ответил:"Пять!..с половиной!)» Половины еще не было.

Помню хорошо свои короткие зеленые лыжи и зеленые же металлические санки со съемным дермантиновым седлом, а также распространенные тогда среди детей и взрослых кожаные лыжные крепления, бамбуковые лыжные палки (дюралюминиевые и текстолитовые появились позже) и коньки, привязанные к валенкам то ремешком, а то и попросту веревкой… Вот как из далекого прошлого в телефонном разговоре на днях я услышал имя свердловского живописца Николая Собакина! Они были в юности друзьями с моим дядей Витей. У дяди Вити были хорошие друзья всегда. Дядя Володя Мильчаков, дядя Коля Богаткин, они всегда были неразлучны, шутили, шалили. Дяди Витины стишки, каламбурчики. Про меня он напевал:"Шифный Яичка — сто рублей!» Голоском типа Бабки — ежки! Или просто по — бабкиежкински похрипывал: «Шифненький!«Что означать мог бы этот неологизм — я не знаю и сейчас. Очевидно, что — то вроде» дорогой»! Одна знакомая мне говорила, что на блатном лексиконе это вроде как ничего не делающий задарма. Но скорее всего это словечко просто для хохмы, для удивления, вопроса (что это означает) — от которого дядя Витя, сделав еще более хитрое лицо, уходил!

Я увлекался экскаваторами, бульдозерами, тракторами, мечтал во взрослом возрасте стать экскаваторщиком. И эта тема отразилась в дядивитином стишке:"Трактор по полю идет, киросином пахнет — ко мне Яичка придет. И по морде трахнет!» Я хохотал! Мама урезонивала брата:"Виктор, чему ты учишь ребенка!» И дядя согласился, переделав последнюю строфу на нарочито — беззубое: «И помоет трактор.» Получалось еще смешнее — антипедагогичное: И по морде трахнет! — проступало сквозь позднейший блеклый новодел!)) На всякий случай поясняю, что когда-то слово «трахнет» означало только сильный удар или громкий звук!).. Моя детская сильная любовь к технике! Помню, с каким удовольствием и трепетом мы с папой собирали, склеивали большую пластмассовую модель лайнера ТУ-104 (фюзеляж длинной не меньше 40 см), прилаживали по диагонали крылья, наклеивали в виде переводной картинки красный флажок нашей страны!

Лето… Малышева 101 — будущий свердловский ВНИИТЭ, директором которого стал папин, а в дальнейшем и мой друг Ролен Андрианович Шеин. Бульдозеры и ветер вздымают золотистую песчаную пыль. С включенным двигателем стоит большой экскаватор. Экскаваторщик на минутку спустился из кабины на землю о чем-то переговорить со своими. Папа просит разрешения подсадить меня в кабину. Водитель смеется: «Давайте!«И вот я сижу в кабине, держусь за вибрирующие рычаги, вдыхаю запахи бензина и солярки. Называйте как хотите — кайф, даже оргазм, если это допустимо в отношение мальчишки младшего дошкольного возраста! Мне больше нравились экскаваторы с ковшом от себя, чем с ковшом на себя. Наверно, потому что эта разновидность встречалась реже. Впрочем, это намного реже не только у машин, но и у людей. А еще мне нравилось, когда экскаватор качал на тросе тяжелую кувалду. Уж потом мне стало жалко старые сносимые постройки. А тогда я был в восхищении!. Я мечтал, когда вырасту, стать экскаваторщиком. Меня восхищало, когда я видел работающий экскаватор или бульдозер. Иногда, идя с папой мимо встречавшихся чуть не на каждом шагу стройплощадок, я просил папу посидеть в кабине экскаватора. И папа, спросив разрешения у водителя, поднимал меня в кабину, где меня распирало от восторга сидеть на кожаном сиденье и сжимать рукоятки вибрирующих гудящих рычагов, вдыхать запах бензина и солярки. На катке было не так обалденно, но тоже чертовски приятно!

Однако иногда техника и пугала. Как мы с папой по утрам шли в садик. Это надо видеть! По Восточной сплошной лавиной неслись большегрузные кразы, мазы, газы — самосвалы, лесовозы, краны и конца им было не видать. И папа каким — то непостижимым образом вел меня за ручку сквозь это мессиво самосвалов. Как в какой-то технократической антиутопии то ли Кинга, то ли другого творца ужасов когда наступала эта грозная броня и гул стоял невообразимый, казалось, что спасенья нет. А папа, взяв меня за руку, каким — то чудесным образом оказывался на противоположной стороне проезжей части. Долгое время движение на перекрестке происходило совершенно стихийно. При этом никаких серьезных аварий не происходило. Потом появился регулировщик. Он стоял по центру на булыжной квадратной — полметра на полметра — подушке. Потом на этом месте появился маленький подвесной светофор, а милиционер переместился в стеклянно — металлическую в виде тубуса будку. И только много позже появились четыре светофора в почти современном их виде. Но наши препятствия некоторое время усугубляла параллельная проезжей части довольно глубокая и широкая канава. Некий ров перед замкового вида домом, где был расположен садик. Мне эта канава казалась опасным препятствием. У наших ног разверзалась пропасть! «Прыгаем!» — уверенным тоном с капелькой азарта восклицал папа. И мы брали это второе и последнее препятствие.

Папе тридцать пять: голубоглазый, в очках, стройный, худощавый, при этом стильный, литой, привыкший гнуть в каркас из стальных прутьев чуть не в палец толщиной… с четким, легким баритоном, в начищенных узконосых штиблетах. В ту пору он не носил еще замшевых и кожаных пиджаков, а просто отгаженный темно — серый костюм, узкие брюки со стрелками. Я вхожу на площадку садика, где уже играют другие дети, а папа по ту сторону чугунной ограды идет по Ленина в мастерскую. Утренняя прохлада отступает под лучами солнца. Мы с папой движемся по разные стороны ограды. Почти как Самойлова в еще неувиденном мной фильме «Летят журавли» машет уходящему на фронт любимому, я машу ручкой папе, говоря ему какие придется ласковые или просто вежливые слова:"До встречи, папочка! Доброе утро! Приятного аппетита! Будь здоров!..» Папа улыбается своей лучезарной улыбкой и машет мне в ответ. Ай, сейчас закончится ограда, и мы расстанемся почти на целый день. Как мне несколько часов прожить! И вот папа исчезает из виду! Я буду ждать тебя, папа!..

Глава четвертая. Люда Чащина и другие

В начале посещения средней группы нам представили новеньких. Это были сестры — двойняшки Люда и Оля Чащины. Тоненькие, голубоглазые, с подстриженными обыкновенной квадратной скобкой светло-желтыми волосами. Люда была покрупнее своей миниатюрной сестренки и как-то потверже, она родилась чуточку раньше и вела себя именно как старшая сестра. И если первое время сестры Чащины никак не заинтересовали, то потом Люда возникла предо мною крупным планом. Она первая сделала шаг к нашему неформальному общению, посмотрев своими веселыми, но при этом внимательными глазами и предложив вместе играть. Да, глаза ее были именно васильковыми. Я всегда был разборчив в общении с детьми и не общался с кем ни попадя. Купиться лишь на внимание симпатичной девчонки и ее красивые глаза я не расположен. Ни сейчас, ни тогда! Довольно бесполезное дело добиваться интереса какой-то не обращающей на тебя внимания девушки, она все равно в ответственный момент тебя кинет, предпочтя другого или некую собственную выгоду. И часто люди, особенно мужчины с положением и средствами этого не видят и даже видеть не хотят. Любовь нельзя купить! То есть, конечно, можно, но это уже из другой оперы. Пушкина Наталья Николаевна тоже по-своему любила благодарностью почти что бесприданницы знаменитого поэта и яркую личность. А что из этого вышло? У Антона Павловича и Ольги Леонардовны острой драмы не было, но все равно невесело. Алфред Нобель и его жена, Шуман и Клара… и тысячи, миллионы историй жизни самых обыкновенных людей! Только вспыхнувшая пусть не с первого взгляда живая искра может быть единстренным естественным основанием счастливой любви. Неразделенная любовь тоже прекрасна, но стань она взаимной и все разрушится. Если люди влюблены друг в друга на расстоянии в силу неких внешних обстоятельств, то это не неразделенная любовь! Если объект твоей любви о тебе попросту не знает, то это может иметь хоть абстрактную перспективу. А вот если знает и сердце его молчит, то не ходите, девки, замуж…за него. Я прекрасно знаю, что жизнь многообразнее, что сердцу не прикажешь, что даже в одном цвете есть тысяча оттенков. Но без каких-то пусть общих ориентиров, императивов просто пропадешь! Влюбленный, как и поэт, может создать свою орфографию, может послать к черту все писаные и неписаные законы и нормы жизни, но знать об их существовании на земле и в небесах надо все равно!

Что ж до нас с Людой, то мы обратили друг на друга внимание почти одновременно. Она чуть-чуть опередила меня, как некогда опередила и сестричку Олю, самим фактом своего рождения. Моя мама накануне нашла мне прекрасную подружку, как-то забирая меня из садика домой, увидев это чудо и познакомив нас поближе. Это была Верочка, из нашей группы, с сияющими на беломраморном кукольном лице умными черными глазами. Она была крупная, высокая, чуть похожая на дорогую немецкую куклу. Приятный мелодичный голос выдавали ум и добрый характер этой прекрасной барышни. Верочка Миллер (кажется, так или почти так звучала ее фамилия) с удовольствием со мной сдружилась, и мы играли с ней даже под столом, но это роскошное созданье меня не увлекало. Не магнитило. Все ж-таки влюбленность и тем более любовь — это действительно химия. Можно предварительно прикинуть, даже отчасти рассчитать исходные параметры уготованных к встрече друг с другом на множестве перекрестков судьбы людей, но возникнет ли из всего этого нечто — никто не знает. Натуры одномерные эту химию или божью искру признавать не хотят, вопрошая:"Ну что ей еще надо, я ж далеко не урод, почти непьющий, на капитанской должности?«Действительно, вроде все как надо или даже лучше, а искомого контакта при контакте нет. Но в этой иррациональности есть и своя прелесть, человечность. И непродажность, Иначе все б перебежали к более стройным и высоким, более белозубым, кудрявым и т. д. А так все более неоднозначно, более интересно и непроизвольно!

Нам с Людой было весело, хорошо, но в основном я общался все равно с мальчиками. С Колей Удиловым, Сысойкой, гениальным Серёжей Ершовым, Эркомайшвили, Сашенькой Борисовым, Серёжей Кобяшовым… И с Женей Горовцом. Женя худенький, черненький, при этом очень физически сильный и владеющий, пусть и в детском варианте, приемами борьбы и драки. Надо полагать, что Женю этому научил его папа — приятный, в сером плаще и шляпе. Женя был закаленным мальчишкой, будучи даже поздней осенью и ранней весной одет в тонкую красную кофточку, почти футболку, и серые шорты.

А вообще, нижняя одежда нас, мальчиков, была в то время довольно пикантной. Чаще всего светло — шоколадного цвета хлобчатобумажные чулочки крепились к белому хэбэ — живетику в белыми пуговичками и какими-то девчоночными резинками. В такой чулочек на резинке я спрятал в один мартовский день шестьдесят четвертого свистнутый мной в группе цветной карандаш. Меломаны влюбляются в какие-то мелодии, сонаты, песенки и песни, натуры поэтические — в их волнующие строки и это здорово, но это знакомо очень многим. Мне же оказалась присуща склонность восхититься каким-то оттенком, цветом. Не то, что даже цветом изумруда, рубина, топаза, бирюзы или цветом хорошей машины (как мне нравились черные ЗИМы!), а именно цветом как таковым! И вот в одной из новых коробочек цветных садичных карандашей меня очаровал своим насыщенным свежим цветом вишневый карандаш! И мне (о, ужас) захотелось его взять себе-утащить, присвоить. Моя внутренняя борьба с искушением не привела ни к чему хорошему — вишневый карандаш оказался упрятан мной в правый чулочек. Из садика меня встречала мама. Увидев мое волнение, она внимательно посмотрела на меня, произнеся: «Ты сегодня опять не спал — бледный, подглазицы синие!» Меня всегда удивляло как она по каким-то моим всегда одинаковым подглазицам безошибочно определяла спал я или нет. А тут еще мое смятение от ужасного поступка. И щел-то домой я чуть ковыляя. Когда же я пришел домой и стал переодеваться — тайное стало явным — карандаш выпал из чулка. Немая сцена. Фрейд и его последователи говорят о вытесненных в подсознание негативных переживаниях, которые до поры-до времени дремлют. А потом — случается — нахлынут горлом…и убъют. Ну, это уже моя интерпретация. И вот если б моя совсем молодая, двадцатичетырехлетняя, мама вдруг закричала бы: «Негодяй. вор! Ты ж украл из группы карандаш!» (а ведь это было правдой), — то моя детская душа могла не выдержать этой боли и стыда. И пусть на немного я бы подсознательно заклеймил себя этим дрянным поступком, запомнил бы как оказался за барьером, отделяющим меня (навек?) от остальных честных людей, детей. И это могло пагубно сказаться на дальнейшей моей судьбе. Нет, одного такого раза, наверно, все же мало. Но, как говорится, лиха беда — начало. Однако мама, мгновенно оценив всю щепетильность ситуации, улыбнулась и произнесла:"Да, карандаш красивый! Порисуй сегодня им, а завтра отнесешь. Это было мне уроком. Как в писании:"И сказано вам будет НЕ ГОВОРЯ!» Вспомнилась что-то смешная эпиграмма знаменитого профессора философии УрГУ Л. Когана на профессора политэкономии В. Олигина — Нестерова: «Нет, он не Байрон, он — другой: Хромает левою ногой!» А я в тот день хромал правой, как Байрон.

Но что-то я отвлекся от милой тогда моему сердцу Люды Чащиной. Как сейчас вижу ее в фиолетовой шерстяной кофте и гофрированной красной юбке. Хороша, даже с замазанной зеленкой простудой на губе. Потом вдруг выяснилось, что в нее влюбился и Сережка Сысоев. А потом и главный хулиган Вовка Федотов. Я понял, что дуэли, или хоть просто драки, не избежать.

Меня внутренне укрепляло какое-то знание, что Люда благоволит именно ко мне, а к другим относится как к поклонникам. Она и сама шепнула мне об этом. Я это знал почти наверняка. В симпатиях или антипатиях к нам людей, причем не только любовного рода, есть вроде бы неприметные сразу индикаторы. Их много — от загоревшегося глаза до отношения объекта к нашим близким — родителям, детям и т. д. Взгляд подделать невозможно. Интонацию взгляда. Впрочем, Люде (не одна она такая) хотелось нравиться, и не только мне. У нас на этой почве была стычка с Сысойкой, силы были примерно равны, хотя — как я посчитал — с моим небольшим перевесом. Но всё понял Вовка Федотов, а оно было уже серьезно. Я был готов драться, но с первых же минут наезда на меня по пустяковому поводу этого силача — бандита я понял, что дело мое швах. И вдруг как маленькая черная молния в драку врезался Женя Горовец. Он схватил своими худенькими смуглыми руками крепкую шею противника и рванул ее вниз и вправо. Федотов раскинул руки в стороны и, как сделанный наспех картонный самолетик, шмякнулся носом в пол! Толпа сбежавшихся детей на мгновенье замерла и… взорвалась овацией! Не овацией, конечно, но криком удивленного восторга! Федотов лежал почти не двигаясь, потом поднялся, отошел, пошатываясь, и…заревел. Это было неожиданно для Федотки и для всех. Он был в наших глазах взрослым, двадцатитрехлетним обычным русским бандитом из лихих девяностых, до которых оставалось еще три десятка лет…

Очень хотелось делать Люде приятное. Бескорыстно, конечно. На моей красной курточке было мной прицеплено много разных значков. И я, отстегивая их по одному, стал дарить их своей избраннице. Она была обрадована и польщена моей щедростью. И вдруг как-то отозвала меня в сторонку и показала… живот.) Она не станцевала мне танец живота, так как не только не умела, но и не знала о его существовании где-либо в мире. И потом не раз говорила:"Я тебе сейчас пузо покажу!» И показывала! Простенько, но… класс!.. Ее младшая сестра Оля как-то то ли увидела это, то ли узнала от Люды с ее слов. И решила перещеголять сестренку. Она легла в мертвый час на соседнюю со мной кроватку. Я засыпал днем не всегда. В этот раз мне опять не спалось. Оля завела со мной шепотом какой-то разговор о жизни. А потом вдруг быстро… разделась. Впервые я увидел обнаженное женское тело. Да еще так близко. Еще чуть — чуть, и Оля перебралась бы ко мне. Но, судя по всему, как-то почувствовала, что я к такой близости к ней не расположен, свернула свою активность и оделась. Да оно и не могло быть по-другому, ведь я был влюблен в Люду и верен ей.

Прошло еще немного времени, и Люда Герасимович устроила нам натуральный стриптиз. Опять же во время тихого часа эта платиновая блондинка довольно крупного телосложения залезла ногами на свою кровать и, полностью обнажившись, запела» Рула ты рула» стала танцевать канкан. Она пела;«Рула ты рула, мать моя!» И в воздухе сверкали ее беломраморные телеса толстушки!

Какие песни и песенки мы пели в садике? «Вышла мадьярка на берег Дуная и бросила в воду цветок»,"Рула тэрула»,"Подмосковные вечера», потом какую-то переделанную песенку про некую Терезу:"Тереза, Тереза, Тереза — два глаза, четыре протеза!..» Это, так сказать, внеклассное пение. А были уроки музыки, которые вела специальный музработник! «Гуси прилетели, возле моря сели — искупаться в море синем гуси захотели. Лапки омывали, крылья полоскали. Но соленую водицу гуси пить не стали! Полетим до дому — к берегу родному! — Там напьемся из криницы ключевой водицы!» Глава пятая

Папа дружил с Георгием Петровичем Орловым, зав. кафедрой философии Свердловского юридического института, в дальнейшем — доктором философских наук, профессором, научным руководителем моей кандидатской диссертации и отличнейшим человеком, оказавшим большое влияние на меня, мою жизненную стезю. Докторскую я сделал уже без его, так сказать, присмотра, но данная Орловым ранее закалка сослужила мне хорошую службу и при взятии следующей высоты. Помню, как я у Орловых в гостях старался красиво спеть эту песенку про гусей и подыграть (не умея) на пианино. Получилось все же довольно неплохо и Георгий Петрович с Верой Ивановной мне похлопали. Тогда их дочка Иринка только родилась, но это не мешало ни гостям, ни хозяевам, наоборот, делало вечер еще более уютным и интересным! Орлов был и тогда уже седым, но худым. Они познакомились с папой, когда папа заканчивал педагогическое отделение Университета марксизма — ленинизма при Свердловском горкоме партии, куда молодого, очень перспективного члена Союза художников СССР этот Союз направил укрепить свою идейность и развить политическую культуру. Там и вели занятия: доктор философских наук Михаил Николаевич Руткевич и молодые кандидаты философских наук Лев Наумович Коган, Георгий Петрович Орлов, ассистент Аркадий Федорович Еремеев. Они все, конечно, отметили небанальные и какие — то отличающиеся от других выступления Егорова. А кто он? Ааа, художник, ну понятно! После одного из заключительных экзаменов, который принимал Орлов, экзаменатор увидел уже выходящего на улицу слушателя и спросил:"А Вам в какую сторону?» — "Я ужинать, в Большом Урале», — ответил папа. «Можно к Вам присоединиться?»: — спросил Орлов. — «Да, пожалуйста!» Вот так и стали общаться.

Глава пятая. Куба — любовь моя

На Кубе родители встретились с Орловым не сговариваясь. Георгий Петрович, вспоминая, как сильно их самолет трясло над Бермудами, и сочувственно и с юмором изобразил мою двадцатитрехлетнюю маму:"Ладно, я — то уж пожила, но так жалко — Вадьку больше не увижу!» Представьте, пожила она уже, в двадцать три года!)) В том же самолете с ними летел Эрнесто Че Гевара, с которым папа с мамой и Орлов познакомились и пообщались! Есть у нас такое фото команданте Че и… мой папа!

Отец тогда прямо с борта самолета отбил телеграмму аж Фиделю Кастро:"Дорогой товарищ Фидель Я советский скульптор Владимир Егоров очень хотел бы на днях в Гаване вылепить с натуры ваш портрет». Фидель ответил!!!, что из-за лесных пожаров вынужден летать над всей страной на вертолете. И поэтому, к сожалению, не сможет позировать. Зато он сам выбрал, кого следовало бы увековечить в портрете. Это Председатель Национальной Ассамблеи (-Парламента) Республики Куба товарищ Блас Рока. Об этом сообщил командир автоматчиков — мотоциклистов. Они примчались в гостиницу» Националь», спрашивая:"А где здесь живет скульптор Владимирэ Егоров? Блас Рока оказался смуглым коренастым мужчиной средних лет. В резиденции — охрана, супруга и маленький внук. «Как зовут?» — спросил малыша Егоров. «Юра!» — ответила за внука бабушка. «О, Гагарин?»

Хозяева весело закивали. Блас Рока, похоже, волновался много больше папы. В кабинете на тумбочке — "Материализм и эмпириокритицизм» Ленина и… пистолет. Чуть театрально, но… все хорошо. За время приездов отца к Бласу они сдружились:"Володя, амиго!» Приходили и члены правительства, Карлос Рафаэль Родригес и многие другие, совещались прямо при папе. А потом:"Володя, давай рому! «Вставали полукругом (вместе с папой) и пили Бокарди… из горлышка. Надо, чтоб кадык у пьющего дернулся дважды. «Володя, давай два раза! Ты же русский!» Папа, заканчивая бюст Бласа, спросил нельзя ли привести с собой приятеля — профессора. Блас не возражал. И такое фото у нас есть: папа, Блас Рока и Георгий Орлов. Куба си, янки ноу — т. е. Кубе — да, янкам — нет был слоган, в шестидесятые известный всем.

Услышав по радио об усилившейся напряжённости вокруг Кубы на Карибском побережье, я воскликнул: «Так там же папа с мамой!». И баба Вера с тревогой в глазах мне кивнула.

Потом бюст Блас Рока участвовал в советско — кубинской выставке в Свердловске весной 1963 года, в Республиканской художественной выставке» Художники Урала, Сибири и Дальнего Востока» 1970 года. Скульптура была переведена отцом в гранит и приобретена у него Министерством культуры РСФСР. Позже папа как-то, будучи в Москве, побывал Минкульте, но свое творение не нашел. «По предложению Брежнева ваша работа была подарена на Кубу!" — весомо и как-то полушепотом сказали ему позже. На Кубе папа встречался с кубинскими художниками, писателями, поэтами, журналистами и нашими соотечественниками — первым послом СССР на Кубе Александром Алексеевым, спецкором» Красной Звезды» Тимуром Гайдаром… Еще папа говорил мне про «дядю Калю» — кажется, кубинского художника из редактируемой Бласом газеты «Натисиус де Ой»…Потом папу с мамой пригласили на ТВ, не так давно вошедшее в обиход, где они, волнуясь, рассказывали о своих кубинских впечатлениях. Перед телекамерой еще волновались. Маренич, народный артист РСФСР, легенда нашей музкомедии встретив папу весной шестьдесят третьего в ДЛИ (Дом литературы и искусства на Пушкинской, ныне — Дом писателей) проникновенно сказал:"Смотрел Вас вчера по телевидению. Вы очень волновались. Я за вас так переживал!».

Глава шестая. ДЛИ, Бабыкин, пикировки в нашем искусстве

Помню, в ДЛИ было на первом вкуснейшее кафе (бефстроганоф с подливкой) с двумя смежными залами. Один — синий в желтый горошек. Как темно — синее ночное небо! Другой зал — желтые стены в синий горошек! Дети любят расцветки в горошек. В них есть какая-то изначальная доброта, приглашение к игре! Бульон с фрикадельками. Вкуснющими! А еще — с профитролью, как раз впервые попробованный в ДЛИ. Желтые профитролины на синем небе!

Тут собирались наши деятели литературы и искусства. Кто? Как кто!) Бабыкин Константин Трофимович — родоначальник архитектурной школы в Екатеринбурге и на Урале, автор проектов зданий Картинной галереи на Вайнера (ранее — типография «Гранит») и старого Пассажа, здания филармонии (ранее — Деловой клуб). Уже достаточно для бессмертия, хотя бы — в Екатеринбурге — Свердловске и на Урале. Но пойдем дальше — здание Екатеринбургского железнодорожного вокзала, величественное здание Управления железной дороги, Театр оперы и балета (в соавторстве с Семеновым, открыт в 1912 г.), здание УПИ (совместно с Уткиным и Вольфензоном)…Он был первым профессором архитектуры и основателем в УПИ первой архитектурной кафедры, из которой уже позднее выросла наша архакадемия.

Бабыкин брал себе ежемесячно только половину сумм зарплаты и гонораров, а другую половину без малейшей огласки и саморекламы перечислял в детские дома и в Фонд мира. Он собрал огромную коллекцию произведений изобразительного искусства (в том числе — Рубенс, Рембрандт) и подарил ее Свердловской картинной галерее (ныне — Екатеринбургский музей изобразительных искусств), как и большую коллекцию изумительного старинного русского и зарубежного фарфора.

Мама моя хорошо помнит как ее еще ребенком с братом (дядей Витей) родители (баба Женя и дед Герман) брали на выходные в гости к Бабыкину. До революции они с первой женой Идой (дочерью екатеринбургского спичечного фабриканта — миллионера Кронгольца) в особнячке красного кирпича рядом с правым крылом гостиницы» Большой Урал». Бабыкин еще до революции был дорогим, модным и действительно очень талантливым архитектором, главным архитектором нашей железной дороги. Как-то в поезде он столкнулся с Гришкой Распутиным, в упор остановившем взгляд на высоком, сероглазом, худом господине и спросившем:"Ну что, испугался!?» — "Нет, не испугался», — ответил Константин Трофимович. Он и правда не испугался… хотя чем-то гипнотическим, мистическим на него пахнуло. В двадцатые годы они с женой взяли в свой дом в качестве опекунов девочку Таню, будущую тетю Таню Клопову, отличную чертежницу, жену дяди Алёши Клопова — брата деда Германа. Родители Тани — дворяне Криволаповы были обвинены в контреволюционной деятельности и… расстреляны. Вот Бабыкин с женой Идой и взяли осиротевшего ребенка. Вроде бы Константин Трофимович был дальний родственник ее родителей. Потом оформил опекунство, звал» дочкой» (кто — то говорил, что Таня и была биологической его дочкой). В тридцатые годы и жену — бывшую буржуйку, и Таню — дочку контры ставил Бабыкину в строку большой начальник Постпредства ОГПУ по Уралу бригвоенюрист Раппопорт, не раз грозивший архитектору лагерем. Но все равно, что не говори — именно советское время в долгой жизни Константина Трофимовича стало самым плодотворным. После смерти жены, он был в гражданском браке с другой доброй и хорошей женщиной, которая удочерила тетю Таню и была помощником Константину Трофимовичу в его делах. На людях он часто называл» мой секретарь"(не секретарша), но все знали ее настоящую роль.

Я уже не раз говорил о дяде Алеше Мещерякове. Но здесь надо сказать о другом моем дяде Алеше — родном брате деда Германа, маминого отца. Дядя Алеша — Алексей Борисович Клопов, конструктор Уралхиммаша, женившись на тете Тане, жил с молодой женой и детьми Володей и Леной на проспекте Ленина 52 — известнейший в городе давнишний жилой комплекс 1930 — х годов постройки. В одном подъезде тогда в Николаем Ивановичем Кузнецовым! легендарным чуть позже разведчиком, Героем Советского Союза, памятник которому в Свердловске — Екатеринбурге работы моего отца в дни сорокалетия Победы был установлен и открыт в мае восемьдесят пятого на Уралмаше (на этом заводе неизвестный еще в народе гений разведки работал). Вот и дядя Алеша с тетей Таней жили с Кузнецовым в одном подъезде, не по разу в день, поди — ка, поднимались по одним лестницам, по — соседски здоровались и всё.

Константин Трофимович очень тепло по — родственному относился к Володе и Лене Клоповым — детям его Танюши и дяди Алеши. Володе — Владимиру Алексеевичу Клопову, позже ставшему главным инженером стройтреста, начальником крупного строительного управления (руководил строительством Свердловского метеоцентра на Обсерваторской горке), Бабыкин завещал свою уникальную библиотеку, собиравшуюся всю его долгую жизнь. Лена долгие годы проработала на оборонном заводе. Мама вспоминает, как Константин Трофимович угощал ее апельсинами. Как она и Лена играли в саду у Константина Трофимовича с его Чижом — большой белой собакой. Мама помнит просторный пятикомнатный дом Бабыкина, в центре, в районе ул. Бажова 99, с роскошную старинную обстановку кожаные дутые диваны и кресла. Бабыкин с дедом Германом и бабой Женей, несмотря на разницу в возрасте (он старше на двадцать пять — тридцать лет) отлично проводили время, а дети играли в большом саду, ели черемуху и яблоки. Деду Герману Бабыкин подарил большое кожаное с высокой спинкой коричневое вольтеровское кресло…

Дружил Константин Трофимович с известным врачом, профессором кардиологом Борисом Павловичем Кушелевским, тоже страстным коллекционером произведений изобразительного искусства. Он тоже бывал в ДЛИ. В нашем городе тогда было, пожалуй, три самых крупных светила медицины — Кушелевский, основатель уральской школы хирургов, член — корреспондент АМН Аркадий Тимофеевич Лидский и невропатолог и нейрохирург Давид Григорьевич Шефер. Все они родились еще в девятнадцатом веке. В нашей родне, кстати, был крупный психиатр, заслуженный врач РСФСР Алексей Петрович Возженников, родившийся попозже — в начале двадцатого века, основатель и главврач двух свердловских больниц («первый главврач Агафуровских дач»), в войну — начальник военного госпиталя. С Бабыкиным они тоже виделись, в том числе и в ДЛИхоть и редко. Геннадий Иванович Белянкин, академик архитектуры, долгие годы работавший главным архитектором нашего города и полжизни друживший с моим папой, будучи еще студентом, жил у Бабыкина вместе со своей тоже юной тогда женой Жозефиной. Кушелевский — родственник Жози (ее мама с дореволюционных пор была знакома с Ильичём!), попросил старого друга приютить у себя еще не имевшую жилья молодую пару.

Нам с папой Белянкин, помнится, рассказывал в лицах, как уговорил наследника Кушелевского подарить ему из коллекции два полотна великого Шишкина для нашей картинной галереи, где они находятся и ныне.

Посещал ДЛИ и главный режиссер Свердловского театра музкомедии Григорий Иванович Кугушев. Это он уже после войны стал лауреатом Сталинской премии и народным артистом, а до этого он, грузинский князь, посидел в лагерях и немало где помыкался.

Вышеупомянутый мной народный артист РСФСР Анатолий Маренич, как и его жена — лауреат Сталинской премии Полина Емельянова (тоже, конечно же, бывавшая в Длях), были в сороковые — семидесятые годы ярчайшими звездами оперетты, не только свердловской, но и советской, снимались в кино. Папа много позже сделал портрет Маренича и (по просьбе его жены и сына) — памятник на надгробии этого прекрасного актера на Широкой речке… Как-то папа всегда уклонялся от создания надгробных памятников и старался за них почти не брать никаких дене, но все же сделал несколько. Маренич вышел прекрасно — он изваян в черном граните, умное одухотворенное лицо, бабочка.

Из звезд свердловской сцены здесь бывали и Ян Вутирас, Константин Максимов, Мария Викс с Борисом Коринтели, Елизавета Аман — Дальская. И молодая восходящая звезда оперетты Людмила Сатосова, портрет которой папа вылепил тогда. В дальнейшем Сатосова стала примой Одесского театра оперетты, любимицей одесситов и гостей легендарного города. В военные годы здесь бывали и жившие в эвакуации писатели Серафимович, Агния Барто. Мариэтта Шагинян, Лев Кассиль, Федор Гладков…

В ДЛИ мой папа был членом правления и еще связным с Московским ЦДРИ — Центральным Домом работников искусств. При его активном участии здесь проходили в пятидесятые — шестидесятые годы умопомрачительные, ужасно смешные капустники!

На них блистал и известный свердловский художник — график и живописец, заслуженный деятель искусств РСФСР Борис Александрович Семёнов. Он, не зная ни одной ноты, прекрасно играл на рояле и делал это изумительно, сходу набирая по слуху любую мелодию, пел, сочинял эпиграммы, писал стихи.

Акварели Семёнова на темы тогдашнего Свердловска и Уралмаша изумительны! С папой они, еще не женатые, пели (на сцене и просто так)) куплеты собственного сочинения (в основном, конечно, семеновского):"Обязательно, обязательно, обязательно женюсь! Обязательно, обязательно — выберу жену на вкус! Чтоб она была семипудовая и пыхтела, как паровоз! Обязательно, обязательно… чтобы рыжий цвет волос!» Как-то папа и Семенов и еще их коллеги сидели в Длях с нашим незаслуженно сейчас забытым поэтом и прозаиком Куштумом. Тот заявил, что сейчас все поднимут за него заздравную чарку, если он отразит прелесть сегодняшнего вечера в своем экспромте. Все согласились, заказав водки, пива и закусок. Куштум, наморщив лоб гармошкой, напряженно сочинял свой экспромт. И…облом. Ничего не родил, водка остыла, пиво почти выдохлось. Тогда Семенов, передразнив напряженную физиономию друга, заунывно пропел:"Любитель пива, вин и дум поэт Куштум, поэт Куштум…» Эта эпиграмма стала визитной карточкой Куштума. Но в ту минуту (надо знать артистизм Семенова!) все со смеху чуть не полезли под стол!)) Приходили и уже вкусивший всесоюзной, да и зарубежной, славы Евгений Родыгин, худрук Уральского народного хора Лев Христиансен, кинорежиссеры Олег Николаевский и Ярополк Лапшин, конферансье Павел Роддэ, оперный певец Николай Голышев и его жена балерина Нина Меновщикова, позже ставшая народной артисткой СССР, поэт Венедикт Станцев, писатели Олег Коряков, Семен Самсонов, Иван Новожилов и Владимир Шустов, неоднократный чемпион СССР и РСФСР по боксу Виталий Беляев (они с. В. Егоровым были, особенно в пятидесятые, очень дружны).

И художники в Длях (и раскрывшем двери в сентябре 1957 — го Доме художника) были как-то вместе, пока сообщество в начале шестидесятых не стало раскалываться на тех, кто вдохновлялся реалистическим искусством, и теми, кто увлекся формализмом. Вообще, тема непростая… В свое время Микеланджело, изваяв свою великую скульптуру» Моисей», чуть не воскликнул:"Ай да Микель, ай да сукин сын! «Но оставил эту фразу некому русскому поэту из грядущего. Он, синьор Буанаротти, только шлепнул свою сидящую новорожденную статую по коленке и тихонько (я то знаю, не перебивайте!)) произнес: «Так оживай же!» Титаны эпохи Возрождения явили собой блистательную когорту художников — реалистов. Они не говорили:"Да что в этом направлении нового сказать? Ведь греки и римляне уже изваяли героев и атлетов, прекрасных обнаженных дев, да и одетых — тоже… Они продолжили путь Мирона и Фидия, Праксителя и Агесандра. Да так, что на микеланджеловского Давида во Флоренции приезжают поглядеть гурманов и простых зевак никак не меньше, чем на луврскую Милосскую красавицу! И живопись Рембрандта и Ван Дейка, барбизонцев и Саврасова, Куинджи, скульптура Шубина, Паоло Трубецкого, Антокольского, Родена и Бурделя не изображала человеческое ухо в форме топора или цветка, глаз на мизинце или на щеке, в искали новой выразительности не порывая с реальностью какова она есть. Можно даже Матерь Божью в облаках или Гагарина в виде взлетающей ракеты…Можно уж и глаз на мизинце, но в каком — то особом случае, а не как что-то в порядке вещей. Формалистическое искусство — это такое, где художнику закон не писан (хоть он и не дурак!). Его приверженцы считают реалистов эпигонами искусства навсегда уходящего прошлого, фотографами. Реалисты считают своих визави занудными эпигонами Кандинского и Малевича (только гораздо хуже) и своего рода спекулянтами, выбравшими легкий путь привлечения к себе внимания профанов и такой же не желающей работать мыслями и чувствами верхоглядской спекулянтской прессы. Поскольку написать какой — нибудь оранжевый квадрат или хвост обглоданной селедки, уплывающий обратно в море, можно за полчаса, а девятый вал или мальчика с гусем, восход перед боем или сам бой — несравненно сложнее, требует и мастерства и искреннего вдохновенья!..

Нашим реалистам оказался эмоционально близок и французский импрессионизм, иногда — технократический восторг Ф. Леже или сюрреализм Дали, неореализм итальянского кино, но никогда поп-арт, мрачная мистика Кафки или никуда не зовущий, ерничающий постмодерн. Да, художнику, по сути, все дозволено, но сам он должен быть требователен к себе, отличать произведение от прикола, шутки, банальной издевки над публикой. На худой конец, возможно и такое, но как впервые явленное, а не как компиляции зарубежных коллег, не бесконечно тиражируемое в похожих вариантах и вариациях.

Почему Хрущев кричал и обзывался на участников формалистической экспозиции в Манеже к юбилею МОСХа в декабре 1962 года? Да потому, что эти работы были насквозь мрачными и безыдейными! Точнее говоря — мрачность и была их идеей. Посмотрите хоть на работы Олега Цалкова, к примеру. Там были ведь и не только именно формалистические полотна, но и реалистические, только мрачные!..Пусть бы уж тогда была некоторая фронда или даже оппозиционность в отношении к советской жизни (Сталин много раз с удовольствием ходил на» Дни Турбиных», сам по телефону звонил М.А.Булгакову, называвшему тут же себя монархистом),но только не этот мрак. Страна теперь вот победила страшнейшего и сильнейшего врага, запустила первый в мире искусственный спутник земли, а затем и вовсе отправила в космос человека (советского!), ударными темпами строит коммунизм, а «эти» с их вывороченными наизнанку ртами, нарочито — горбатыми уродами клевещут на нашу захватывающую дух жизнь. Или демонстрируют опять же мрачное равнодушие ко всему нашему жизненному миру! Ни один общественный строй, ни один политический режим не поощряет в культуре и искусстве пессимизм, упаднические настроения. Если, конечно, этот строй не желает вырождения и вымирания своего народа. Калокагатия — идеал античных художников. Единство красоты и добра в произведениях искусства. Калос — красивый, а агатос — добрый, хороший…Но это совсем не означает, что художник, драматург, поэт должен избегать отображения смерти, насилия, людских пороков. Вовсе нет, коль в мире есть деструкция, жестокость. Но подло, гадко утыкаться в это, смаковать жестокость, разрушать в людях оптимизм, установку на добро и красоту. Еще Платон в своем» Государстве», говоря о музыке, о маршах, отмечал огромную силу искусства влиять на человеческую душу. Искусство может воспитывать героев и просто хороших людей, взывать к доблести и благородству. Сквозь тяготы, невзгоды, смерть и разрушения — к добру и свету! Чрез тернии — к звездам! Раскрывать красоту и гармонию мира, пробуждать в зрителе, слушателе добрые чувства. И долго буду тем любезен я народу, что чувства добрые я лирой пробуждал!..Отбрасывание калокагатии как принципа и идеала искусства, художественного творчества — это путь к деградации, дегуманизации общества. К расчеловечиванию человека!..Ведь прав Достоевский, что красота спасет мир! Она — составляющая мироздания. Красота — согласно Аристотелю, не есть какое-то изобретение человека. Но задача человека узреть, постичь эту красоту мира и отразить ее в своем творчестве.

При этом доброта, добро привносятся в мир человеком и… Богом, по крайней мере, для тех, кто искренне верует в него. Европейское искусство, в отличие от азиатского, восточного, считает себя вправе изображать человека, Бога и святых. Но нельзя уродовать божественное и человеческое. Человек может и даже должен быть красив душой и телом, ведь образ божий в нем — говорил в своей речи» О достоинстве Человека» виднейший итальянский философ — гуманист эпохи Возрождения Пико дела Мирандолла. Конечно, некрасота телесная может иногда подчеркивать в искусстве, да и самой жизни, отвратительность характера, жестокосердие… Так нередко бывает в опере (Риголетто) и пластических искусствах — балет, скульптура. Но может и подчеркивать, оттенять внутреннее благородство — там, где изобразительные средства творчества позволяют это сделать. Квазимодо в» Соборе парижской Богоматери» Гюго. И красота в целом располагает, но иногда может скрыть, замаскировать бездушие, жестокость (Дориан Грэй). Реализм не чурается романтизма, но может быть и жестко критическим (Гиляровский, живопись Перова), говоря об общественном неблагополучии, кризисе. При этом что есть сил пытаясь не загнать человека в психологический тупик, а разрыть ему свет в конце туннеля. Такого света в работах художников, на которых орал и топал Хрущев, действительно не было. Власть не может топать на художника. и меня, то месяца через три присутствие неподалеку Люды стало меня все более вдохновлять. И Хрущев как глава партии и правительства не мог, не имел на это права, но Никита Сергеич Хрущев как человек, как посетитель выставки, наверно, мог. Власть не вправе запрещать свободному художнику творить… чернуху, искажение образа Божия и человеческого, но критиковать имеет право. Поощрять чернуху и дегуманизацию, пропагандировать их власти тоже не запретишь (как у нас в девяностые). Только что ж это за власть будет такая? Вот она жизнь, власть, искусство, философия, политика… Можно ли запретить художнику исказить образ Бога, почитаемой в обществе исторической личности — это тоже вопрос. Салман Рушди, Пуси Райт.

В начале шестидесятых в Свердловске произошло громкое и правильнее сказать — скандальное обсуждение (в ДК им. Горького) выставленной накануне на выставке и вызвавшей разноречивые отклики, картины Г. Мосина и М. Брусиловского» Ленин и Свердлов. 1918 год», находящейся сейчас в Волгоградском художественном музее. Авторов я хорошо знаю и уважаю как художников и как людей, незаурядных личностей. С Геннадием Сидоровичем Мосиным я был хорошо знаком, поскольку он и его семья со дня заселения нашего дома жила здесь. С нами за стенку на лестничной клетке жили Ситниковы, а у них за стенку (уже в соседнем — втором — подъезде) жили Мосины. Геннадий Сидорович, голубоглазый, коренастый, с небольшой бородой и его жена Людмила Михайловна, родом — волжанка (есть картина — Г. Мосин» Волжанка») всегда приветливо принимали в своем доме и нас, детей, и свердловских художников, и много кого. Леша — старший сын художника, симпатичный, очень умный и добрый человек, в детстве часто болел, но учился прекрасно, наверстывая пропущенное искренней тягой к знаниям, волей и незаурядными способностями (из-за этого еще более развившимися). Он собирал марки, монеты всех народов и времен, всегда готов помочь в трудную минуту, объяснить. Алеша по болезни, будучи отличником, сам себя оставил в девятом классе на второй год и оказался в нашем классе. Общение с этим уже тогда (как и сейчас) зрелым человеком всегда как-то обогащает интеллектуально и эмоционально. Прошло немало лет, и мы оба — доктора наук, профессора, авторы книг и многих статей, председатели разных оргкомитетов, но к Алексею Геннадьевичу Мосину я отношусь как старшему товарищу (и не только по возрасту). Второй сын Мосиных Ваня, Иван Геннадьевич, был младше меня на полтора года, мы с ним тоже в свое время много виделись, общались. Живописец, книжный график, член Союза художников, директор детской художественной школы, автор — составитель книг о великих художниках мира, он много сделал в разных областях культуры. Работы Алексея Мосина о родах и фамилиях Урала и всей России, их истории с интересом и пользой читают люди разных возрастов и профессий.

Миша Шаевич Брусиловский — друг Мосина — отца, известный живописец и в нашем городе, и далеко за его пределами. Мосин, Брусиловский, Волович и переехавший сначала в Москву, а потом и в США скульптор Эрнст Неизвестный, живописец Николай Чесноков создали довольно прочную группу, к которой позже (в семидесятые — восьмидесятые годы) присоединились живописец Герман Метелев, скульптор Андрей Антонов и отчасти — Евгений Гудин. Немало людей считали это некоей фракцией в Свердловской областной организацией Союза художников РСФСР. Причем, не обороняющейся, а активно и умело нападавшей на художников иных взглядов и иных идейных убеждений.

Никогда они не критиковали друг друга и всегда держались общей позиции. Так вот, Геннадий Мосин и Миша Брусиловский решили, назло побывавшему накануне в нашем городе секретарю Союза художников СССР и автору картин с Лениным Серову, внести свой вклад в советскую и свердловскую живописную лениниану. И картина получилась! Ленин на помосте выступает перед внимающими массами. И рядом с ним Свердлов… как юный князь изящен! Особенно хороша (говорю без всякого юмора) кожаная куртка Свердлова с великолепной светотенью. И динамичная фигура Ленина. Дальше… проблема как бы стилистическая, но всеми прочитанная как политическая. Голова Ленина…не имеет лица. Она задрана — откинута вверх, и есть только широко раскрытый рот, да треугольник торчащей бородки. Экспрессия! И напор — ботинки Ленина на толстой подошве. Типа раздавим всех врагов советской власти. Еще недавно топал своими башмаками в Манеже Хрущев! Ни один из критиков полотна не выступил бы против него и его авторов, если б лицо Ленина действительно было таковым. Тогда бы и ботинки виделись не так брутально. Но авторы были непреклонны. Все это напоминает позднейшие истории наших дней с Салманом Рушди и в определенном плане даже с…«Пуси Райт». Ленин был как бог, с ним нельзя так поступать! Помните, как с негодованием взывал тогда молодой Вознесенский:"Уберите Ленина с денег!..» Если для людей образ свят, а на дворе начало шестидесятых, то здесь ноу коммент! В английском есть такое словосочетание farting worlds, нечто вроде» слова, вызывающие драку». Здесь был явлен Образ, вызывающий драку!

Мало того, авторы полотна и их друзья собрали в ДК Горького (на Первомайской) диспут зрителей — сторонников и противников картины. На мой взгляд, и приведенный буквально за рукав в тот зал выставки в Манеже Хрущев, который вызвал у Никиты известную реакцию, и диспут в Свердловске — это был пиар-ход самих как бы пострадавших (от советской власти и ее адептов) художников — смутьянов.

Волович, Мосин и Брусиловский постоянно созванивались с Эриком Неизвестным, обсуждая общую стратегию и тактику, приезжали друг к другу в Москву и Свердловск. Пикировка получилась острая. Ух, всё забывается с годами. Я знаю больше, но скажу чуть позже, если не забуду. Просто здесь я хотел сказать, что этот раскол на формалистов и реалистов положил конец той свердловской общехудожнической тусовке (в мастерской Егорова, о которой упоминает Волович в своей книжке воспоминаний, и в ДЛИ). Возникли другие, дробные тусовки, но это уже было совсем из другой оперы. Теперь уже почти невозможно представить то, прежнее!

Глава седьмая. И еще в саду

А в это время в моем садике и вокруг него… В садике мы пели песню про осень» Падают, падают листья, в нашем саду — листопад — Желтые, красные листья по ветру вьются — летят! (с повтором двух последних строк). Птицы на юг улетают — гуси, грачи, журавли…Вот уж последняя стая крыльями машет вдали (с повтором — Вот уж…)! В руки возьмем по корзинке, в лес за грибами пойдем — Пахнут лесные тропинки вкусным последним грибком (с повтором — Пахнут лесные тропинки…). Падают падают листья (весь куплет первый в конце повторяется)! Надеюсь, кто-то помнит эту песню нашего раннего детства! Еще одна песня — "Про бабушку» пелась так:"Много у бабушки нашей хлопот. Варит нам бабушка сладкий компот, Варежки новые надо связать, Сказку веселую нам рассказать! Трудится бабушка целые дни.» Бабушка милая, сядь, отдохни!» Песенку эту тебе мы споем. Вот как мы с бабушкой нашей живем!» Очень хорошая песня, мне казалось, что она именно про мою Бабу Веру!..

.Кто-то из наших девочек на утреннике прочитал такие стишки, запомнившиеся мне:"Мама стирала на кухне белье. А котик усатый смотрел на нее. Мама устала, легла на кровать. А котик… взял мыло и начал стирать!») Куда-то давно задевалась наша фотография средней группы, где я в верхнем ряду, хохочу. Люда Чащина с Олей сидят в первом ряду, положив руки на коленки. А сын нянечки Сашенька Борисов высунул язык трубочкой и вроде как отдает честь. Скорее не по-нашему, а по — американски: выгнув руку буквой П. Со своих школьных лет я не видел этой фотографии! На утреннике в честь Дня Советской Армии я читал хорошие стихи: «Дуют ветры в феврале. В трубах воет звонко. Змейкой мчится по земле снежная поземка. Над Кремлевскою стеной самолетов звенья. Слава армии родной в день ее рожденья!«Эти стихи были написаны на ровно оторванном квадратике тетрадного листка в клеточку. Первая прививка патриотима. Она пришлась мне по душе.

Наверно, в честь Дня наших мам 8 Марта — мы готовили мамам подарок. Это был картонный зеленый картонный лист дерева размером в полторы детских ладошки, и на нем наклеивалась подушечка — игольница в виде побольше малышового кулачка красно — атласной божьей коровки (вроде бы, внутри кусочек паралона), с черной матерчатой головкой и белыми наклеенными глазками и нарисованными чем-то вроде туши черными пятнышками на спинке. Я рисовал хорошо, еще не лучше всех (как чуть позже), но клеить как-то не получалось… клей пачкал листочек. Мама Лиля, увидев что я что-то делаю в уголке, тайно, в качестве домашнего задания, допыталась у меня хитро — ласково. И во время моего сна помогла мне, вроде бы немножко — но божья коровка сразу значительно похорошела. Во время празднования в садике я и все вручили нашим мамам это рукоделье.

Праздник в группе был вечером, за окном стемнело. В зале группы набилось множество детей и их родителей. Мы наперебой вверх тянули руки, чтоб воспитатели кого-то из нас вызвали на очередное соревнование. Приз победителю — шоколадная конфета. Ее надо было с завязанными большой белой салфеткой глазами срезать висящей на ниточке большими портняжными ножницами или т. п. Я выбивался из сил, тяня руку и крича:"Я хочу!“ Но спрашивали кого угодно, но не меня и не моих друзей. Когда стали, так сказать, подводить черту, то я уже почти упал духом. Соревнование — ребенка чуть ракручивают с завязанными салфеткой глазами и вот перед ним две тарелки. В одной налита вода, а в другой… конфета! Таак, кто пойдет!) Я, я, я!!! — разрывали воздух и мое сердце возгласы детей и мои собственные. „Пойдет… (пауза)…Сашенька Борисов!!!“ Где ж в мире справедливость, опять этот любимчик воспитательниц, нянечкин сынок! Его так и звали не Сашей, а Сашенькой. По блату! Сашенька чуть не залез в тарелку с водой. Но зал напряженно охнул, он догададся и ухватил конфету. Как сейчас вижу этого ребенка в бордовой байковой рубашке с клеточку с измазанным только что съеденной конфетой самодовольным лицом! Так и хочется крикнуть другу — Коле Удилову что-то вроде:"Пойдемте, Киса, мы чужие на этом празднике жизни! „Обида подступила комом к горлу, душат слезы. Так тяжко остаться не только даже без конфеты (вкусной!), но без приза, удачи. Тебя даже не заметили в этой шумной толпе. И тут Люда Ложкарева, наша рева, громко и призывно заревела. Взвыла, как сирена! Заразительно, с упоением. Я и так был на взводе, жуткая обида. А тут еще такое дело. Ей дали конфету! Несколько мгновений, и я тоже заревел. В наши дни детям этого не понять. Тогда все было всем понятно. И мне дали конфету сразу же. Было вкусно, но я себя не уважал. И моя молоденькая мама, по — девчоночьи, в сердцах, ущипнула меня за локоть. У меня и сейчас, когда это вспомнил, щеки от стыда горят. Чувствую себя каким-то власовцем, больно. Но это тут же все забыли, только я вот вспомнил. Детская душевная рана. Господи, как вчера!

Люда Чащина мне очень симпатизировала, и мне хотелось ее порадовать. Я, спросив дома, принес ей в подарок красивый нагрудный значок, красивый яркий. Она была в восторге. Потом я подарил второй значок, потом — третий… Зачем-то вспомнилась сейчас реклама наших дней» Бриллиант скажет девушке больше любых комплиментов!» Что-то в этом точно есть, но все же симпатия Люды ко мне была бескорыстной хотя бы потому, что начиналась До этих подарков. Немного я ее испортил этими подарками, но это был искренний зов моего сердца, моей впервые влюбленной души!..Я вытаскал из дому все значки… некоторые из них были пристегнуты к моей красной с блестящими никелированными пуговицами курточке, очень красивой (привезенной родителями мне, наверно — звоню сейчас маме — она забыла! — из…заграницы). Я из этой курточки тогда уже чуть вырос и использовал ее дома в своих играх как некий генеральский китель с орденами, но от раза к разу награды убывали… У меня на кителе был привинчен, помню, маленький значок с изображением Сталина. Больше я таких значков не видел ни разу в жизни. Погрудное профильное — вырезанное по силуэту — изображение генералиссимуса как на медали» За победу над Германией». Значок в полтора ногтя указательного пальца (мужского, без маникюра)), рельефный, бронзовый с заверткой на обороте. «Можно я Сталина значок Люде подарю?" — спросил я папу. Он глянул на меня как на свихнувшегося влюбленного и сказал:"Дари!» Значок ушел из моей жизни навсегда. В Люде победным, чуть жестоким блеском на мгновенье вспыхнули глаза, словно пьяница — муж отписал на нее одну свою квартиру! Вспыхнули и стали как всегда — влюбленные и добрые.

Родителей моих Люда видела, я их познакомил. На бабу Веру я, как бы для прикола (тогда, конечно, слова этого не было)) надел свою весеннюю с пуговками шапку и вытащил Люду в прихожую посмотреть и…познакомиться. — Ну как? — Хорошо, но уж больно… тщедушненькая! — Да что ты! И с бабой Женей я Люду познакомил каким-то аналогичным образом. Она меня — ни с кем из своих! Наверно, я задарил девушку и этим как-то пробудил к себе и корыстный интерес, испортил! Федотов и его компания после отлупа моего друга Жени Горовца ко мне уже не заедались. Не обходили стороной, но и на рожон не лезли. Настанет время, когда по борьбе и драке стану очень силен и авторитетен)). Но это время тогда еще не наступило. Я тогда только хотел быть похожим на Чапаева и на… Ивана Царевича! Мне даже и потом казалась заманчивой тема, помните (?):"Да это моя лягушонка в коробчонке приехала. А выходит из цугом запряженного возка и за руку его берет такая красавица! «Мне нравилась» Лягушка — царевна“ c выразительными цветными иллюстрациями. А еще „Аленький цветочек“ со страшным чудовищем. Зверь лесной — Чудо морское! Я, често говоря, тогда опасался открывать страницу с изображением этого жуткого существа! Оно потом оказывалось хорошим, но это уж потом. Так третировал Настенькиного батюшку — купца. Была еще одна книжка и вовсе жуткая (ее я не любил) про работорговцев. Там был один — Чернобородый. Этот мне однажды даже во сне приснился! Жуть! Нравилась мне книга сказок братьев Гримм, толстая с простыми, как бы карандашными, иллюстрациями. Ее нам довольно часто читали. Читали немного и сказы Бажова. Помню Серебряное копытце, Каменный цветок, Золотой волос и жутковатую мистическую Голубую змейку:"Эй-ка, эй-ка, Голубая змейка! Выйди, покажись, колеском покрутись! „Книга в темно — синем коленкоровом переплете.

Все помню, пишу по — импрессионистски, никуда не подсматривая, да и некуда, и незачем это делать, разве что пару — тройку имен — отчеств!)) Хочется сказать и что-то важное, и детали не забыть! Возвращаются ощущения, даже запахи. И даже иногда — что подумал мельком в пять с половиной лет!)

Чернобородый мне даже чуть не приснился, но я боялся уснуть… хотя и не был трусливым ребенком. Уколов, правда, боялся. Дядя Эдик, садичный доктор, нас с любовью и уважением, но при этом — крепко, держал, пока специально приехавшие врачи (ух, садисты!)) нас кололи. Были, однако, кто и вовсе не боялся прививок. Это недолго посещавшие наш садик, а потом куда-то девшиеся, мальчишки Малышев и Карамышев. Малышев был со светлыми короткими и чуть курчавыми волосами. Он вообще, казалось бы, не понимал из-за чего переполох. Он спокойненько получал под лопатку свой укол и шел с меткой зеленки на спине, невозмутимо с кем-то разговаривая. Я как-то про себя удивился как плотно у него прижаты уши — может в этом следует искать тайну его невозмутимости? Карамышев был рабочий паренек, грубоватый, смелый. Как — то я сказал ему:"А представляешь, в наш город ворвался бы Змей Горыныч!» — "Ну и что, — ответил он, — его б рабочие саблями изрубили!» Мне тогда сразу представились человек шесть — семь рабочих…неожиданно, но и правда, с саблями. Как будто, с плаката или с лубка восемнадцатого — двадцатого годов времен угрозы Колчака или Врангеля! Потом я увидел нечто подобное как некое дежавю.

Я научился делать из бумаги корабль и шапку (принцип похожий). А еще делать из пальцев интересную фигуру. Эта была наша садичная, фирменная!) Люда научила меня быстро вращать глазами, двумя — одновременно, то влево, то вправо. Помню еще на несколько дней появившуюся у нас очаровательную юную воспитательницу — практикантку по имени Лидия Борисовна. Эта девушка лет девятнадцати или даже восемнадцать с высокой, по тогдашней моде, прической золотисто-пепельных волос («хала»), с идеально красивым белым личиком зеленоголубыми глазами была еще и прекрасно одета в в обтягивающую серую юбочку и тонкую кофточку, поверх которой красовалась довольно крупная мельхиоровая брошка. Она так и сказала своим мелодичным голоском, словно колокольчик прозвенел:"Меня зовут Лидия Борисовна!» Все с ума сошли от такой красоты и доброго нрава!

Когда-то раньше я мог быть чуть жадноват. Мне было года четыре с небольшим, когда пришли к нам в гости Скулкины — Михаил Романович (впоследствии — доктор экономических наук, профессор, декан, первый проректор, два года и.о. ректора нашего СИНХа) у него сегодня, 9 октября, как я помню, день рождения!, его жена Римма Яковлевна — врач и их сын Игорь — мой ровесник. Игорешу заинтересовала моя раскладная книжка (сколько их было в то время!), где котенок мог вращать зелеными блестящими перламутровыми глазами. Он хотел взять ее домой, чтоб рассмотреть все получше. Но я решил, что после этого мои родители уговорят меня эту книжку Игорьку подарить. И я устроил шум, разорался. Скулкины ушли рассердившись таким жадным ребенком. Дядя Витя после этого даже стал иронично называть меня» добренький». Так вот, Люда и влюбленность в нее излечили меня от всякой скупости. Хотя психологи и говорят, что ребенок не должен все свое «имущество» раздаривать, что должен учиться постоять за себя и за свою собственность. А Игорек Скулкин, мой ровесник, давным — давно уж все это забыл. Давно уже Игорь Михайлович Скулкин — доцент, кандидат биологических наук, работает в пединституте, ныне тоже — университет. Отличный преподаватель и научный работник, у него прекрасная семья. Когда — то он, правда, мог не родиться.

Мой папа был блондином, в молодости — по крайней мере, с годами волосы как-то потемнели (на Урале так бывает, из-за климата, воды), но блондинки ему никогда не нравились. Он их считал нарисованными, имеющими выразительность только благодаря макияжу. Нравилась ему в годы студенчества одна блондинка — москвичка. Очень, вроде как, хороша собой была. Но раз он увидел ее…ненакрашенной. И был ошеломлен: кто это? С тех пор с блондинками — только товарищеские, дружеские отношения, ничего более! И Лиля, моя будущая мама моя понравилась ему своей природной, ненамакияженной, красотой. От природы она — брюнетка, но с годами стала волосы делать светло — желтыми. С дядей Мишей Скулкиным познакомились они где-то в пятьдесят шестом году. В пустом зале ресторана» Большой Урал» папа заказал обед и сто пятьдесят грамм в графинчике для аппетита. И Скулкин попросился к папе за столик. Его умилило и развеселило как папа пил водку, морщась, с плохо скрываемым отвращением. На выставке 6-го Всемирного фестиваля молодежи и студентов папа участвовал маминым портретом — изящной женской головкой «Портрет девушки». Очень хороший. Папа тогда стал членом Всесоюзного выставкома, СССР, занимавшегося отбором работ на участие в выставке.

Работа Э. Неизвестного большинства голосов не набрала. Она была гранитная. Какие-то мчащиеся кони… И Эрнст прямо у входа в выставком в сердцах бросил свою работу на каменное крыльцо. Ударившись о крыльцо, работа треснула. Тут же набежали зарубежные фоторепортеры и стали щелкать отвергнутую работу молодого русского скульптора. Папа голосовал за работу Неизвестного, с которым довольно много они общались. Кстати, мать Неизвестного поэтесса Бэлла Дижур помогла моим будущим родителям встретиться, встречала папу по приезде его с фестиваля. Однако не так давно Неизвестный в прессе высказался, что в свое время мечтал слепить памятник Попову, поскольку на этом месте, с сквере у почтамта, были его первые свидания с будущей женой. Но ему этот заказ не дали. Нет слов что это за чушь. На стадии заказа ни о каком месте — у почтамта или т.п., конечно, не было и речи. Вскоре было решено горисполкомом будущий памятник установить на развилке проезжей части перед несуществовавшим еще гастрономом» Океан». Здесь был поставлен закладной камень с текстом о предстоящем появлении на этом месте памятника выдающемуся русскому ученому, изобретателю радио и нашему земляку Александру Степановичу Попову. Папа работал над этим памятником около пятнадцати лет. С шестидесятого по семьдесят пятый годы. За этот период утекло много воды, финансировать работу над памятником никто не хотел. Автор создал три (!) варианта скульптуры. Второй, считаю я, был самый лучший.

Но нашим худсоветом был принят именно третий вариант — Попов в задумчивой позе рождает в муках свое великое изобретение. Только через пятнадцать лет появилось место памятника — в сквере у почтамта. Вот и верь Неизвестному во всем остальном! Нечестно делать такие заявления. При таком раскладе не получается сослаться на возраст, память. А еще папа стал членом Международной студии скульптуры и рисунка, объединившую художников и скульпторов, приехавших делегатами на Московский фестиваль из разных стран мира и работающую в парке Горького. И не просто членом, а и заместителем старосты этой Международной студии. Это было очень круто, в те времена словами «международный» или даже «всесоюзный» так просто не бросались! Кроме» Портрета девушки» на фестивальную выставку Владимир Егорович Егоров, или просто — Володя, ваял большую (ростом метра три) фигуру задорного советского паренька с хохолком и мастерком под названием» Молодой строитель». Об этом где-то сохранился материал с фотографией автора и его детища в одной из областных газет. Но международный зритель так и не увидел этого шедевра — он упал, чуть не убив собой дядю Мишу Скулкина. Володя куда — то вышел, когда они сидели у него в мастерской. В алтаре восстановленного в последние годы Крестовоздвиженского собора была, как я уже отметил выше, папина мастерская. В общем, уже почти готовая, но еще глиняная скульптура повалилась прямо на сидящего в кресле Скулкина! Он вскочил и стал энергично, мужественно удерживать этого колосса. Но мокрая глина давила и скользила, в общем — катастрофы (слава богу, не трагедии) избежать не удалось. При этом Скулкин оказался всё равно молодцом! А я про книжку с котом и вращающимися зелеными глазами его Игорьку чуть позже все равно бы подарил. Но уже не требовалось.

Благодаря Люде Чащиной моя малышовая жадность прошла полностью! У меня возник даже некий азарт дарить, делая людей счастливее. Подарив значок со Сталиным, я понял, что больше у меня, кроме сущей мелочи, ничего не остается. И решил сделать ход конем. У бабы Жени была брошка, которую она часто носила. Круглая золотая довольно большая в диаметре 7 или 8 сантиметров с красным рубином в центра и с изумрудами, синими сапфирами, розовыми александритами и другими каменьями. Красота несусветная. Это была бижутерия, но какой уровень! Я до сих пор ничего подобного не видел. И я стал просить у бабушки (ее иногда наши соседи называли «молодая бабушка», в отличие от бабы Веры) отдать мне это сокровище… для Люды! Но баба Женя аккуратно, но твердо ушла от моей разорительной просьбы. Люда прекрасно умела вращать своими васильковыми глазами вверх и вниз, влево и вправо, превосходя даже книжного кота, которого я не дал Игорьку.

Наверно, в апреле шестьдесят четверторго на меня положила глаз девочка из старшей группы Марина Горбунова. Не очень хороша собой, худая, с кудрявыми черными волосами и большим болтливым ртом. У нее была помощница, тоже Марина, периодически всхлипывающая правым уголком рта и чуть передергивающаяся всем телом. В общем, основная Марина увидела мою далекую от совершенства походку и решила учить меня… ходить. Какая-то дурацкая вежливость не позволила мне сразу же послать этих марин куда подальше. Вряд ли я стал ходить как-то шикарнее, походка уже с возрастом менялась. Я даже пропустил из-за них встречу с дядей Алешей, который сказал, что после нашего тихого часа будет проходить мимо садика. Вроде бы меня защитил от Марининой дури ее коллега из старшей группы Миша Петров. Такой хороший человек!

В мае был утренник, посвященный Победе! Я читал в речевке стихи:"Весенние теплые ветры на крыльях весну принесли, весёнки пушатся на вербе — лохматые, словно шмели! Речные запруды ломая, весенняя плещет волна. Да здравствует Первое мая, да здравствуют мир и весна! Мы пели звонкую майскую песню:"…на парад вышли по команде тысячи солдат. Все они герои — молодцы, Армии Советской они бойцы! На Кремлевской башне девять бьет — выезжает Маршал из больших ворот. На груди сверкают ордена. Любит его, знает вся страна!» Нам сказали, что здесь упомянут Маршал Советского Союза, Министр обороны СССР Родион Яковлевич Малиновский. Очень достойный военачальник. Но еще больше все это похоже на Маршала Жукова. Он теперь и при Хрущеве (им же и спасенном от свержения) попал в опалу (» Поглядел — опять напасти: маршал Жуков рвется к власти!»).

Жукова в нашей семье очень уважали, особенно баба Вера, ведь до замужества у нее была такая же фамилия! На стене на кухне бабы Веры был цветной глянцевый портрет Жукова в какой-то именно романтической полководческой трактовке с каким-то уж очень стильным эфесом сабли. Лето было жаркое. Обожаю время перехода весны в лето. Мы играли на площадке — в основном, в песочнице, большой деревянной беседке. И еще — рядом с Душевой — большим дощатым летним сараем, куда нас ни разу не пускали!) Пели песни, иногда по-детски шутливо горланили их. Популярнейшая в то время песня» Букет Дуная» не раз пелась нами на площадке. Помню ее наизусть и сейчас:"Вышла мадьярка на берег Дуная и бросила в воду цветок! Утренней Венгрии дар принимая, дальше понесся поток. Этот цветок увидали словаки со своего бережка — стали бросать они алые маки, и их принимала река!..Дунай, Дунай, а ну узнай — где чей подарок? Цветку цветок сплетай венок! Пусть будет красив он и ярок!» Мы же пели:"Галош, галош, куда плывешь? Где твой хозяин?"–"Хозяин мой сидит в Душевой! Последние сопли сморкает!»)) Я тогда еще не видел фильма «Человек — амфибия», но песню из него «Нам бы — нам бы — нам бы — нам бы всем на дно! Там бы — там бы — там бы — там бы пить вино! Там под океаном вы трезвы или пьяны не видно все равно! Эй, моряк, ты слишком долго плавал — я тебя успела позабыть! Мне теперь морской по нраву дьявол. Его хочу любить!» — я знал, мы это пели. Произносили слово «красивее» с ударением на предпоследнюю «е», слово «корабль» произносили как «карабель». Делали из мокрого песка или каши-малаши (песочной жижи) «бомбочки» с камешком посредине. Больше миллиона и миллиарда было у нас число «сиксилион»! Еще мы декламировали невесть откуда взявшийся фольклор:"Внимание, внимание! Говорит Германия! Сегодня под мостом поймали Гитлера с хвостом!» или» С неба звездочка упала прямо Гитлеру на нос! Вся Германия узнала, что у Гитлера понос!» Очень все смеялись.

Глава восьмая. Ленин, Сталин, Хрущев и политика глазами, ушами ребенка

Кто сказал, что маленькие дети аполитичны? Это уж когда как. Про Ленина первые услышанные мной стихи были какие — то фольклорные, не на утреннике, а детскими устами, приглушенным голосом, словно по секрету:"Камень — на камень, кирпич — на кирпич. Умер наш Ленин… Владимир Ильич. Музыка играет, барабаны бьют — ворота открываются и Ленина везут. Мертвое сердце лежит на столе — Жалко рабочим, жалко и мне!» А про Ленина и Сталина было что-то вроде клятвы:"Честное слово — красная звезда — Ленина и Сталина обманывать нельзя!». О Иосифе Виссарионовиче Сталине знали все, но даже дети средней группы как будто что-то недоговаривали. Довольно странно написать такие слова, но эта недоговоренность была калькой с домашних разговоров взрослых. Из обрывков детских разговоров я услышал, помню, только, что «его сожгли». Это не так, но я тогда так запомнил. Наверно, так же загадочно лет за сто тридцать до этого доносились до французских детей обрывки фраз о Наполеоне.

Вспомнилось более раннее — наверно, начало апреля шестьдесят второго. Я еду вроде бы с бабой Женей, примерно в полшестого, но уже весна и в небе хоть и серая, но какая-то просветленная облачность. И я одет в пальтишко и фуражку. Едем в «деревянном», обитом красно — желтым металлом, слегка покачивающемся и постукивающем при движении трамвае через Толмачева в сторону УПИ. На деревянных скамьях едут и переговариваются люди, акустика уже предвесенняя. И вот со мной пытается заговорить человек. На вид лет пятидесяти трех, стройный седоволосый путиловский рабочий. Конечно, Путиловский завод был когда-то в Питере, но путиловских рабочих или мастеров участка в советских фильмах показывали именно такими! Что-то отвечать на вопросы этого пожилого интеллигентного рабочего (наверно, все же, мастера) мне не хотелось, я чуть устал и был раздражен таким упрямым ко мне вниманием, глядя поверх головы своего визави. И тут он произнес:"А ты знаешь — Ленин говорил, что надо смотреть в глаза собеседнику!» Вот так я впервые столкнулся в разговоре с авторитетом Ильича и соответствующим правилом общения!

О Хрущеве я знал, но мало: что он в стране главный и что он лысый. Я не любил подстригаться. Помню, в неполных четыре моих года привел меня папа подстричься. Я был им подготовлен, что машинка парикмахера гудит интересно — как на самолете летишь. И все, вроде бы, было хорошо. Молодые парикмахерши со мной нещадно заигрывали. И показывали как фиолетово — красным огоньком горит спиртовка. Я нес какую — то обычную детскую чепуху про Федю и Феню, они смеялись. Но я иногда в процессе разговора иногда чуть поворачивал голову. И разок — таки девушка — парикмахер заехала мне в ухо. Проступили капельки — две крови, я чуть поплакал. Все тут же прошло, но осадочек на года полтора остался. Потом я полюбил эту парикмахерскую на Ленина 95, дом после кинотеатра» Искра» в сторону УПИ. Здесь был прекрасный магазин «Овощи» со свежими всегда овощами… картошкой, прыгающей в сумку прямо с жолоба, обалденно — вкусным виноградным (в вытянутой с мелконькими пупырышками баночке) соком. А еще был прекрасен пенистый, сладкий молочный коктейль, получаемый из молока, мороженного и вишневого сиропа с помощью радостно гудящих зеленых коктейльных аппаратов» Воронеж»! Вот здорово! Про Хрущева было немало анекдотов, услышанных мной позже. Значит, Ленин и Сталин возлежат в Мавзолее. Вдруг какой — то непонятный стук, шум. Ленин:"Что это за ггохот, товагищ Сталин?» — "Да, это Хрущев с раскладушкой лезет «…)) Или внук просит у бабки денег на кино» Банда бритоголовых», бабка дает. Приходит внук в восторге. Бабка тоже захотела сходить. Да никогда еще в кино не бывала. Внук объясняет:"Знаешь, как свет выключат — смотри кино. Включат — приходи домой». Вот, значит, свет выключили и стали показывать… киножурнал с Хрущевым… Свет зажегся, бабка встала и ушла домой. Дома внуку интересно насчет» Банды бритоголовых»!"Ну что, бабуль, видела Банду?» — "Ой, банду — то я не видела, но Атамана — то ихнего видела!!! Маленький такой, лысенький, в кукурузе прятался!!!».

Осенью шестьдесят третьего года в Далласе был застрелен президент США Джон Кеннеди. Это трагическое событие запомнилось и мне. Никто из окружающих меня людей никак не злорадствовал, не ёрничал, взрослые говорили: « Какой молодой!» и грустно качали головами.

В июне шестьдесят четвертого, в жаркий день мы играли на участке почему — то с младшей группой. И, вроде бы, со старшей — тоже. Я видел и накануне, как какие-то мальчишки из нашего садика, но мне незнакомые, играли желто — золотистой медалью“ За Победу над Германией" — без колодки, но на такого же цвета цепочке от женского кулона. Они вкладывали медаль в бумажный самолетик и с воплями пытались его запустить… И вот ужи потом (мальчишек этих я не видел, да и не запомнил их в лицо) какой-то мальчишечка из младшей группы, игравший около ограды, воскликнул изумленно:"Ой, денежка! „И протягивает мне эту медаль. Я просто обалдел! И возвращать-то медаль эту было некому! Так медаль оказалась на моем парадном красном кителе, изрядно было поредевшем от подаренных Люде Чащиной значков. Увидев это, баба Вера вдруг сказала мне:"А ведь я после войны была награждена очень похожей медалью“ За доблестный труд в Великой Отечественной войне! „И эта бабы Верина медаль (та желтая, а эта — розоватая) тоже перекочевала на мой мундир. Потом я еще увидел большую тяжеленькую бордовую звезду с заверткой, заказал такую папе перед отъездом в Москву. Папа перешерстил всю Москву, но ничего такого не нашел. Привез взамен пять новеньких октябрятских звездочек. Я кисло посмотрел на них, выдавил Спасибо!, но папину халтуру ему не засчитал. Только позже понял, что хотел заполучить Орден Красной звезды!))

Мне нравилась тогда всякая военная атрибутка. А еще широкие солдатские и «морские» ремни, пистолеты и револьверы. Но свои пистолеты я в группу не приносил, опасался, что отнимет наша заведующая Мария Протасьевна, горячий борец за мир во всем мире. Помню, даже у Жени Горовца был шикарный литой (сплав свинца и немного олова) револьвер. Его тяжеленькой рукояткой он бил орехи. Так у него кто-то из воспитательниц этот револьвер отобрал, потом все же вернули. Мы с Женькой играли в войну, он с револьвером, а я — с небольшой доской, очень отдаленно напоминающей ружье. Тут — то на нас и вежливо напали воспитательницы, в том числе — Валентина Васильевна. Это они боролись за разоружение!) Мы с Женькой оторопели от такого наезда. Потом он (очень умный, отлично владеющий словом) весьма убедительно и с чувством попросил:"Верните, пожалуйста, мой пистолет — я больше сюда приносить его не буду!» Когда ему вернули, я тоже стал просить возвратить и мое оружие. Воспитательницы расхохотались:"Вадик, ты что?..У Жени-то понятно, а у тебя-то просто палка!» Не поняли они, что разрушили такую захватывающую игру! Она без моей «палки» продолжаться не могла!.. Тогда же или вскоре произошла крупная авиакатострофа, унесшая жизни нескольких очень крупных военачальников, в том числе — и Маршала Советского Союза Бирюзова. Эта медаль в бумажном самолетике стала в моих глазах маленьким символом большой катастрофы! Как-то (я еще не говорил?) Мария Протасьевна показала моему папе, а заодно и мне свою коллекцию конфискованного у нас оружия:"Вот посмотрите, сколько у меня этого добра! Она выдвинула массивный ящик письменного стола, и мы с папой увидели детские пистолеты и револьверы, ружья и автоматы и т. д. Больше на нашей планете не должно быть войн! «Дети разных народов — мы мечтою о мире живем!»"Руки вверх, снимай штаны, чтобы не было войны!» — кричалка нашего садика. Это как пароль». А ответ: «Руки вверх, снимай кальсоны, признавайся где шпионы!»

По радио звучали песни» Хотят ли русские войны» и» Солнечный круг, небо вокруг — это рисунок мальчишки»…прекрасные, очень врезающиеся в память песни. Правда, сначала я не мог понять хотят ли, все-таки, русские войны? С «солнечный кругом» было все понятно. Марк Бернес, Клавдия Шульженко, Изабелла Юрьева, Эдит и Леонид Утесовы, Вадим Козин, Петр Лещенко, Алла Боянова, Владимир Трошин, Георг Отс, Гелена Великанова, Ружена Сикора, Дина Дурбин, Эдит Пиаф, Лолита Торес… Наши родители и другие молодые свердловчане пели их песни, мечтали и вспоминали, целовались под их мелодии.

В Свердловске культовым местом был сад Вайнера с любимой всеми танцплощадкой. Между зданием Учебного театра ЕГТИ и корпусами сельхозакадемии. Перед Домом культуры им. Горького пересечь ул. Первомайскую. Мама и папа там бывали еще до знакомства друг с другом! Там играла живая музыка, в основном — духовой оркестр, конечно, потом стали и крутить пластинки. Летом по выходным после шести. Под светом луны и фонарей, гирлянд фосфоресцировала листва, в теплом вечернем воздухе плыли и звенели танго, фокстроты, вальсы, музыка нашего и зарубежного кино, светились нарядные белые платья леличек, зоинек, аленек и других красавиц и просто милых созданий! Сверкали глаза молодых людей, сияли очи девушек, и все утопало в музыке и сладких грезах! Мамина мама, баба Женя тоже не раз вспоминала, что еще молоденькой девушкой Женей, или Жанной — как звали ее поклонники — она с подружками году в тридцатом — тридцать первом спешили на танцы в сад Вайнера. На встречу со свердловской публикой приезжали молодые и уже не очень Леонид Утесов, Петр Лещенко, Изабелла Юрьева, Юрий Морфесси, Александр Вертинский, Марлен Дитрих вроде, звучали танго Оскара Строка, вальс, тустеп, музыка кино и оперет… И так до двенадцати, до часу ночи. «Белая ночь, летняя ночь»…В начале и середине шестидесятых на советской эстраде появились и Гелена Великанова, Иосиф Кобзон, Эдита Пьеха, Майя Кристалинская, Лев Барашков, Лариса Мондрус, Людмила Лядова и Нина Пантелеева. Недавно, кстати, мне Ролен Шеин рассказывал, как в сорок третьем году молоденькие Л. Лядова и Н. Пантелеева давали в нашей филармонии ночные концерты для фронтовиков в их краткосрочных отпусках по ранению и т. д. Он с приятелями Костей Узких (позже архитектор генплана), Колей Бадьевым (позже артист музкомедии) там бывали. Ночь в филармонии! Наши свердловские композиторы прославились по Уралу и за его пределами, выступая в эфире и как исполнители сочиненных ими песен. Кто не знал уже на рубеже пятидесятых и шестидесятые песен Е. Родыгина» Уральская рябинушка» и» Если вы не бывали в Свердловске»?

Июнь шестьдесят четвертого обдувал меня в садике теплым нежным ветерком, солнышко было восхитительным, особенно в середине дня. Мой папа, как настоящий Геракл или Петр Первый, организовав мужчин — родителей нашего садика и доктора дядю Эдика, но больше всех работая пилой, молотком, топором и рубанком сам — соорудил по разработанной им модели на нашей детской площадке большой теплоход из глянцевой фанеры и дерева — метров пять в длину и метра два в ширину с четырехметровой высоты мачтой и просторным каютным помещением, не заставляюшем ребенка пяти — шести лет склонять в каюте голову. Потрясала аккуратность и какая-то интеллигентность облика этого большого для размеров самих детей корабля. А еще корабль имел шикарный штурвал (руль самосвала) и когда этот штурвал вращаешь, то роликам на мачту все выше поднимается флаг. И также, когда надо, спускается. Мы на этом корабле с удовольствием играли. Я был капитаном, почему-то представлял себя при этом в фуражке с черным лакированым козырьком, красным околышем и черным верхом. Ночью мне такая фуражка приснилась во всей ее невероятной красе. И при этом у нее сзади были ленточки, как у бескозырки и почти неразличимая намалеванная желтой краской крошечная свастика (зачем, неясно) на козырьке.

В Америке шла предвыборная компания. После убийства в ноябре шестьдесят третьего Джона Кеннеди президентом США стал вице — президент Линдон Джонсон, но только до конца текущего срока. А дальше — выборы. К власти от республиканцев шел сенатор, генерал в отставке Барри Голдуотер. Многие тогда говорили, что если Голдуотер придет к власти, то не избежать войны с Америкой! Так говорила и моя баба Вера. Я весь драматизм момента понимал. Правда, ненадолго фамилия эта перепуталась в моей детской голове с похожей по звучанию фамилией папиного и маминого приятеля по поездке в Африку — Готлобер (в дальнейшем первый ректор СИНХа)…Про атомную бомбу я тоже уже знал. «Страшней атомной бомбы!» — часто шутя о ком-то или о себе в неподходящий момент, — весело говорила наша баба Женя. Моей маме исполнилось шесть лет в день, когда американцы сбросили атомную бомбу на Хиросиму. А чуть позже — и на Нагасаки. Голдуотер, слава богу, проиграл Джонсону и для советских людей ушел в небытие. А мы наслаждались изумрудным цветением лета!..На юг каждый год мы еще не уезжали, но мне и здесь все нравилось очень.

Приходила к нам в садик стройная черноглазая, в двумя длинными темными косами девочка лет четырнадцати, которую звали Вика. Наверно, пионервожатая… Она тоже что-то нам читала… Дядя Витя мой любимый, наконец-то, женился. Людмила Федоровна Смирнягина, очень приятная двадцативосьмилетняя тагильчанка с темнорусыми волосами и голубыми глазами, работавшая тогда диспетчером на заводе Электро — Медицинской Аппаратуры, очаровала дядю окончательно и бесповоротно. За мной в садик намного раньше обычного пришла баба Вера, в приподнятом настроении. Она принесла мне в подарок очень красивые, по крайней мере, мне так казалось, красные носки. И сказала, что дядя Витя и уже однажды виденная мной тетя Люда поженилсь! И что молодожены и мои родители, наши родные и родные тети Люды, дядивитины друзья ждут нас в их доме на Заводской. Когда мы приехали, то я увидел счастливого дядю Витю в белой рубашке, правой рукой на спинке венского стула он нежно обнимал молодую жену, тоже веселую и довольную в нарядном зеленом платье. Приехала и старшая сестра тети Люды, женщина общительная и с хорошим характером. Как всегда пели, заглавную партию исполнял дядя Витя! В июне или июле того же, или следующего года мы ездили на пляж на Малоконной станции визовского пруда с моими мамой и папой, бабой Женей, дядей Витей и тетей Людой, дядей Володей Мильчаковым с супругой — тетей Аней, дядей Колей Богаткиным и еще кем-то. Вода была что надо, все плескались от души. Я тоже… и смотрел на мир через чьи-то темные очки по фасону как у В. Ланового в фильме» Полосатый рейс». Сквозь эти черные очки все выглядело еще раньше и в какой-то фиолетовой гамме! А мама мне рассказывала, что название Малоконная станция взялось от того, что когда-то давно здесь малых коней (жеребят) купали. Добрый старый ВИЗ, Васина горка!

Глава девятая. Старшак

В августе мне исполнилось шесть лет. И вскоре я и мои однокашники были переведены в старшую группу. Это повышение мне нравилось, ведь когда-то мы с такой завистью смотрели на «старшаков», которым можно было днем не спать. А теперь и мы вот выросли в «старшаков» и можем весь дневной сон и мертвый час послать куда подальше!))

Мы всей группой гуляли по дорожкам парка Энгельса, небольшая облачность, но очень тепло, листва еще зеленая, кто-то из мальчишек нашел на дорожке чуть погнутую проволочную шпагу и отдал ее мне рядом идет Люда Чащина и Коля Удилов и все наши. Вот оно, счастье!) Я привык к воспитателям, дяде Эдику, даже — Тамаре Гавриловне и мне было хорошо! Нам показывали наши любимые диафильмы и читали толстую книжку сказок братьев Гримм… Там какой-то силач на плечах мог носить свою деревню, но дальше страницы книги были вырваны, и я так и не узнал, что там было дальше!..Появилась в садике очень хорошая молодая женщина — музыкальный работник. Она прекрасно играла на фортепиано и пела, побуждая петь всех нас. Репертуар ее очень нам понравился…» С нами милый скворушка до весны прощается!» и еще песенка услышанная мною от нее раз и на всю жизнь:"Девушка в платье ситца, ситца каждую ночь мне снится, снится. Так почему же мама твоя мне не разрешает жениться?!» Эту песню прекрасно и артистично потом напела Люда Чащина!..

Накануне снятия Никиты Сергеича с постов главы партии и правительства где-то в сентябре шестьдесят четвертого на утреннике мы пели песню про кукурузу. Папу заведующая попросила сделать на музыкальный номер кукурузный початок. И папа сделал, как всегда, на славу! Початок был большой, гипсовый, полый, раскрашенный желтой, зеленой, каштановой и другими красками под настоящую кукурузу! Он немного смахивал на изображение с фантика шоколадной конфеты «Чудесница» (тоже — с кукурузой) и на маленькую атомную бомбу)), но все равно был прекрасен! Петь заглавную партию определили артистичную, большеротую, похорошевшую Марину Горбунову. Папа, когда узнал кто перед ним, корректно, но решительно наругал мою недавнюю мучительницу. Я торжествовал. А Марина потом подобревшая, в слезах раскаяния просила меня:"Я больше никогда к тебе не буду приставать. Не жалуйся, пожалуйста, на меня своему папе. Он хороший, но я его вчера испугалась, и стыдно было! «Вскоре папа и я Марину простили. На празднике ею, в черных кудрях, сверкающей искрами черных очей, звонко (и как-то с юмором) певшей, все залюбовались. Остальные тоже звонко Марине подпевали. У Марины в руках, как младенец, был созданный папой цветной початок. Мы пели:"Очень любят все ребятки кукурузные початки!""…Мы расскажем вам секрет, что по цвету и по виду кукурузы лучше нет!» — солировала артистично-звонкая Марина. Дорогой Никита Сергеевич правил предпоследний месяц! В октябре после дневного сна я протер глаз и пеедо мной Сережка Ершов, наш рыжеволосый вундеркинд, Коля Удилов и, вроде бы, Женя Горовец грянули на музыку» Три танкиста» как бы в мою честь панегирик:"Пели мы вчера про трех танкистов. А сейчас в полете на Москвой — Комаров, Егоров, Феоктистов — экипаж машины боевой!» На место Хрущева пришли двое — Леонид Ильич Брежнев стал Первым секретарем Центрального Комитета КПСС и Алексей Николаевич Косыгин — Председателем Совета Министров СССР.

В молодые годы с Косыгиным хорошо была знакома лучшая подруга бабы Жени — тетя Оля (Лёля) Чазова. Ее первый муж был в Иваново или где-то в тех краях директором текстильного комбината и Косыгин — тогда нарком легпрома, а потом — председатель Совнаркома РСФСР часто заезжал к ним в гости. Разговаривали с тетей Лелей и ее мужем — конечно, ровный и вежливый в быту. «Но при этом очень серьезный, никогда ни улыбочки!" — говорила тетя Лёля. Это было в послевоенное и еще, наверно, — предвоенное время.

Все члены Политбюро, включая главу партии и государства получали одинаковую зарплату — тысячу двести рублей (новыми) в месяц, кандидаты в члены Политбюро — тысячу сто, «просто» секретари ЦК КПСС и зампреды Совмина — тысячу, министры — девятьсот и восемьсот рублей. Мой папа в хорошее время тоже получал семьсот — восемьсот рублей в месяц, бывало и поменьше, и побольше: тысячу, тысячу двести и более. Директор оборонного завода, недалеко от нашего дома получал восемьсот рублей, директор ВИЗа — больше тысячи, зам. командующего Уральским военным округом в звании генерал — лейтенанта — семьсот пятьдесят, член — корреспондент Академии наук или ректор вуза — восемьсот, академик — девятьсот и более, доктор наук и профессор — пятьсот и более, кандидат наук и доцент — триста двадцать рублей, столько же — подполковник в армии, председатель хорошего колхоза, и начальник крупного цеха на заводе, обычный хороший рабочий на заводе — двести пятьдесят рублей, шахтер — передовик — шестьсот, молодой инженер только после вуза — сто двадцать рублей, техник — девяносто рублей, парикмахерша — семьдесят рублей, вахтеры и уборщицы — шестьдесят рублей. Ниже шестидесяти рублей в месяц зарплат уже не было. Впрочем, были — манекенщицы (модели, по — сегодняшнему!) Домов моделей… но они работали, как говорится, от случая к случаю. Знаменитый клоун Карандаш — две тысячи рублей в месяц, академик Капица — три тысячи, звезда эстрады Муслим Магомаев — три с половиной тысячи и более. Наверно, уж самыми богатыми в нашей стране людьми были великий писатель Михаил Шолохов, легенда эстрады и кино Леонид Утесов, Александров и Орлова, скульпторы Манизер и Вучетич, главконструкторы Туполев, Илюшин, Королев, композиторы Шостакович и Богословский, полярник Папанин, скрипач Ойстрах.

Пенсия гражданская самая высокая — персональная союзного значения — двести сорок рублей, обычная высшая пенсия — сто двадцать рублей, маленькая зарплата в середине шестидесятых — семьдесят рублей в месяц, минимальная пенсия — сорок рублей. Обыкновенный человек получал сто двадцать — сто пятьдесят рублей. Волга стоила около шести тысяч, а старенький Москвич — тысячу.

Хрущева выпроводили в отставку с невероятно огромной пенсией (больше таких не было) в девятьсот девяносто рублей. Папиной сестры тети Марии муж — дядя Вася, Василий Прокофьевич Шасталов, участник войны, живший с женой и дочками и работавший в ближнем Подмосковье — в пос. Крекшино позже рассказывал, что еще при власти Хрущев ездил по окрестным местам почти без охраны. Позади за ним только пустая машина сопровождения. «Один раз, когда я ехал из вторых Горок, — вспоминал дядя Вася, — дорогу там в связи в проездом Хрущева перекрыли, а потом открыли внезапно, я стоял ждал, лето — стекло кабины опустил, и тут со мной поравнялась «чайка» и тоже притормозила, смотрю — в ней Никита, черт лысый, прямо со мной локоть в локоть, смотрим друг на друга, он такой крепкий, загорелый, в сером костюме, меньше, чем в метре от меня!"…Это дядя Вася рассказывал мне, правда, уже десять лет спустя. В студенческой песенке тех лет пелось:"А наш Никитушка, хоть ростом был с аршин, но дел великих он немало совершил — при нем пахали целину, при нем летали на Луну (спутник — В.Е.), при нем достигли мы сияющих вершин! Но в октябре его немножечко «того»… — тогда узнали мы всю правду про него. Что он хозяйство развалил, что он Насера наградил. И что гораздо будет лучше без него!.. Очень, конечно, много строилось при Хрущеве жилых и нежилых зданий, мостов и дорог. Как сейчас вижу в солнечный день начала лета большую стройку в районе Малышева — Генеральской, скопище техники — экскаватор, бульдозер, самосвалы и в этом мощном веселом гудении теплый летний ветер взметает в воздух желтую песчаную пыль!.. Это ощущение подъема, нужного людям дела, темпа было очень благоприятно для пытливого детского ума и приобщения к чему-то большому и перспективному!

Глава десятая. Детское питание

Давно люблю листать, рассматривать большую иллюстрированную книжку « Детское питание», многие стишки отсюда наизусть. Иногда мне из неё дома готовят. Моя баба Вера готовит вкуснейшее, хоть и без изысков.

Мне шесть лет, мои знания и умения, самостоятельность растут! Я стал хорошо рисовать лица людей, особенно в профиль. Как — то еще до конца не проснувшись, представил гипсовый профиль какой-то из папиных скульптурных работ и четко понял как изображать на бумаге линию лба и носа, губ и подбородка. Умылся, сел за стол и…нарисовал!.. А потом и всю фигуру в ее пропорциях. «Не рисуй головастиков!» — говорил папа, поясняя:"Голова должна укладываться в росте нарисованного человека семь раз». Я уже учился считать до ста и объяснение папы постепенно понял. Тети Людина сестра позднее со смехом вспоминала папины нечастые наставления моим рисункам:"Мальчик получился почти что хорошо. Но руки должны быть подлиннее. А то ведь, если что, он с такой рукой даже пописеть не сможет!» Я рассказал об этом недавно своей дочке Лизе перед ее поездкой в Брюссель и неизбежным посещением знаменитой достопримечательности этой столицы Евросоюза.))

В свои шесть лет я уже мог и лицо Ленина нарисовать, узнаваемого не только бородкой и лысиной, но и другими внешними чертами. Осенью я ходил по улице в фиолетовом клетчатом бушлатике и зеленоватой шапочке на манер летческого шлема, с металлическими пуговками. На ногах — коричневые с рантом ботиночки. И сегодня такая одежда смотрелась бы удобно, современно. Вот мы идем с бабой Женей мимо кинотеатра» Октябрь» (» Колизей»), и я нахожу прямо на асфальте квадратик красного оргстекла, прекрасная находка. Отсюда на трамвае едем к бабе Жене на ВИЗ, с ночевой. Она у моих родичей отпросила внука, тем более что дядя Витя с тетей Людой уехали куда-то ненадолго. Так называемый «стандартный» дом — не что иное, как двуэтажный в два подъезда бревенчатый барак. На втором этаже двухкомнатная квартира. Лестница поскрипывала, в доме всегда было тепло, уютно. Оранжевый абажур над круглым обеденым столом, венские стулья, шифоньер желтого цвета, швейная машинка» Зингер» с ножным приводом, печка, большой черный дермантиновый диван, кровать, этажерка… во второй комнате — письменный стол, книжный шкаф, кровати с покрывалами, на столе — настольная лампа с тонированной под бронзу гипсовой античной фигурой, держащей красный абажур, на кухне стол, шкафы, на стене синие большие коромысла.

За водой приходилось идти на колонку. Туалет в доме, но с деревянным толчком, почти как в деревенских домах. Перед каждым из домов двор с детской площадкой и столбами для сушки белья, справа — дровяники. Несмотря на такую непритязательную обстановку, здесь и во всей округе было как-то очень уютно. Недалеко завод, напротив — величественный по тем временам Дом культуры металлургов ВИЗа, где всегда показывали хорошее кино, кафе» Сталь»… Такое жилье считалось до середины шестидесятых хорошим, недалеко от центра города. Причем, как я уже говорил, дед — Герман Борисович Клопов (когда в шутливом настроении или чуть навеселе — "Герман фон Клоппе, барон фон Клопманн»)) — был начальником отдела капстроительства в Уралгеологии, Горздраве и других организациях Свердловска, участником войны, а баба Женя — Евгения Потаповна Тяжёлых — старшим инженером (раньше недолго и начальником была) отдела оборудования ВИЗа и очень уважаемым на всем заводе человеком.

После войны дед Герман нередко выпивал и, несмотря на то, что очень любил свою Женьку, доченьку Лилю — «Люнюшку», любил своего сына Витюшку, гордился его блистательной учебой и Артеком (осень 1947 — январь 1948), он мог подолгу засиживаться в близлежащей пивной и приходить под градусом. В послевоенные времена пивные назывались «американками», народ пил там пиво и водку или разбавлял одно другим, ел пельмени и сосиски, дешевые конфеты. Говорили за жизнь, вспоминали войну, пили за родину и Сталина. Когда умер Калинин дед Герман плакал, и другие плакали. Это притом, что отец его бывший вятский, глазовский предприниматель Отец деда Борис Николаевич Клопов даже в военные годы так и не смирился с советской властью и терпеть не мог ее вождей. Конечно, когда ушел из жизни Иосиф Виссарионович рыдала почти вся страна. Только моя тринадцатилетняя мама почему — то не плакала, как не плакал еще не встреченный ею молодой художник — мой папа… Нет, я ничего не хочу этим сказать, им тоже было жаль, просто вот так…

Папа видел Сталина воочию на трибуне Мавзолея во время демонстраций на Красной площади… В пятьдесят пятом сорокадвухлетняя Евгения Потаповна и сорокадевятилетний Герман Борисович разошлись. Он стал жить на 8 Марта, напротив кинотеатра» Мир». А на Заводской — она с сыном и дочерью. Выйдя на пенсию, дед уехал с ВИЗа на 8 Марта, преподавал строительные дисциплины в техникуме, участвовал в проведении в городе строительных выставок.

Мне очень нравилась скульптура перед входом в ДК металлургов ВИЗа, созданная в пятьдесят седьмом году моим папой и скульптором Петром Алексеевичем Сажиным. Она называлась «Мир, труд, семья!» и представляла собой гордо стоящего во весь свой трехметровый рост молодого красивого мужчину в рубашке и брюках с ремешком, его столь же молодую и красивую, пышноволосую жену. На руках у папы с мамой был годовалый примерно сынишка, а над головой родители и ребенок держали не меньше, чем двухметровой длины изящную лавровую ветвь. Вроде как: слава! Скульптура стояла на гранитном постаменте, отлитая просто в гипсе и затонированная под темно — зеленую бронзу. Да, сюжет плакатный, но изящно воплощенный и в духе времени. Довольно часто гипс трескался, и папа с дядей Петей за бесплатно ее подновляли в ответ на обещания директора завода отлить скульптуру в металле. В начале семидесятых скульптура потрескалась и директор ВИЗа Чернавин и вскоре сменивший его на этом посту хороший знакомый моих родителей Владимир Сергеич Ожиганов попросили папу и Сажина опять отреставрировать композицию. Но они отказались продолжать сей сизифов труд. Махнули рукой, мол, какая — то она к тому жу морально устаревшая. Стиляги от искусства, поди — ка, нос воротят. В конце концов обветшавшую скульптуру как — то ночью просто снесли. А жаль, хороша была! В восьмидесятые она, наверно, смотрелась бы китчево. А в наши дни тысячи людей бы у нее фотографировались! Сейчас о скульптуре вспомнили, о ней говорят и пишут. Я в детстве даже не до конца верил, что это дядя Петя и папа изваяли такой шедевр!)

В кинозале ДК были еще под потолком барельефы русских писателей. И папа был автором портрета Гоголя, который мне тоже очень нравится. Но потом стал отнекиваться от него. А напрасно. Наверно решил, что переборщил с длиной носа и Гоголь получился несколько шаржево.

На Заводской мне было очень хорошо. А какие вкусные пельмени баба Женя делала! Плохо только, что игрушек не было. Что-то не купили ничего мне сюда, а я не догадался настоять. Один раз нашел в ящике стола маленький дяди Витин перочиный ножичек с потемневшим лезвием и марковного цвета ручкой, выпросил и мне баба Женя подарила, я был рад! Оранжевый абажур иногда перед сном моим выключали, и я какое-то время любовался горячим оранжевым огнем, танцующим в печке!.. Папу баба Женя очень уважала (и он ее), звала; «Вовочка» или (чуть шутошно)):"Мой дорогой зять!» Игрушек не было, но можно было общаться с бабой Женей, дядей Витей и тетей Людой, вырезать что-то из бумаги, рисовать.

Новый тысяча девятьсот шестьдесят пятый год мы встретили отличным веселым утренником. Пели перед родителями песню:"Чудный день, замечательный воздух! Надевайте коньки и на лед — встретим так Новогодний наш праздник, что б потом вспоминать целый год! На коньках хорошо, на санях хорошо и с горы хорошо прокатиться! Но еще веселей, в десять раз веселей возле елки плясать и кружиться!..» Праздник был великолепным! А потом мама почему — то отпросила из садика, но я был рад. Мы идем за руку с мамой и весь воздух этого облачного декабрьского дня словно пропитан подступающим новым годом непонятно каким волшебным образом. Зачем — то зашли в гостиницу «Исеть», потом в ДК им. Дзержинского и здесь мама меня зачем-то покормила. Наверно, за время утренника я проголодался и мама догадалась об этом. До сих пор помню вкус прекрасного бифштекса с перловой кашей под вкуснейшим красно — оранжевым соусом! Вспомнил, и снова захотел такого в общем-то весьма простого лакомства.

Как я уже сказал, была у нас и сохранилась по сей день большая иллюстрированная книга конца пятидесятых «Детское питание». Там есть картинка» Мама пришла!» Мальчик лет двух в кудряшечках и белой рубашечке радуется приходу мамы. Моя мама Лиля всегда говорит, что на этом фото вылитый я в эти свои годы. «Ах какой в кафе уют, сколько много вкусных блюд! Как проворно, быстро, повко здесь слонята подают!» — и на странице изображены веселые слонята, несущие на поднятых хоботках подносы с яствами. Буратино с упаковочкой плавленого сыра восклицает:"А вот и сыр прославленнный — полезный, вкусный, плавленый!» Так все реально и сегодня!

Вспомнил еще как мы ели в садике. Федотов с компанией еще в средней группе утвердили такой приоритет, что мальчишки во что бы то ни стало должны есть суп» железной"(стальной) ложкой, а отнюдь не алюминиевом. Если положили дежурные тебе алюминиевую, ты должен от нее как угодно избавиться. Такая ложка считалась девичьей. Алюминиевая с тремя глубокими продольными полосками на ручке. У нас была еще «фашистская» (трофейная, стальная тоже)…И по иерархии лучшей считалась стальная, а худшей (только для мальчиков, конечно) алюминиевая женская. Фашистская занимала среднее положение. Весной наши отношения с Людой Чащиной стали портиться. Она стала как-то небрежнее в отношениях со мной. Любовалась собой и гордилась своими поклонниками. На лето она ни с того, ни с сего стала приглашать меня к своей бабушке в Тарасовку. Что это за деревня я не знал. И только по прошествии лет где-то услышал, что это название одного из городков Подмосковья. Было, конечно, приятно быть удостоенным такого доверия. Но вскоре я услышал, что и нашего главного хулигана Федотку Люда пригласила туда же. Он громко хвастался всем, что Людка пригласила его «в саратовку». Потом выяснилось, что и Сережку Сысоева она тоже пригласила. В общем, бабушке предстояло принять целый десант. На мои попытки выяснить в чем тут дело она только смеялась и говорила, что ни в чем не виновата и на всех места у бабушки хватит.

Я был настолько обижен, что потребовал Люду вернуть подаренные мной значки. Я бы их не взял, это было сказано от обиды, в сердцах. Поначалу

Люда опешила, но на следующий день ее грусть как рукой сняло. Она заявила, что не может мне вернуть мои подарки, поскольку» недавно в доме был пожар, и все значки (включая Сталина)… сгорели.» Еще через пару дней она подарила мне металлический значок «Ленинград» со свинцового цвета Медным всадником на фоне ночного питерского неба. Улыбалась и старалась быть такой же милой, как раньше, но натянутость улыбки была очевидна и ей, и мне. Конфликт был устранен, но отношения были уже не те. Как она хорошо пела:"Девушка в платье ситца, ситца каждую ночь мне снится, снится! Так почему же мама твоя мне не разрешает жениться!»..

Конец января… вечером мама зашла в сберкассу на Ленина 60, а меня оставила поиграть у входа. Слово «сберкасса» написано вертикально («с"вверху, потом «б»…) сверящимися розовыми буквами на массивной зеленой плоской «колбасе», прикрепленной к стене дома (где сейчас кофейня). Розовый свет надписи дает блик на ровный вечерний снег. Знакомая тетя о чем-то заговорила с вышедшей из сберкассы мамой. И я, чуть сердясь от этого, копаю деревянной лопаткой розовый снег!..

Весной шестьдесят пятого у нас стали потихоньку начинаться подготовительные занятия к школе. Мы рисовали карандашом палочки и еще какие-то простейшие геометрические фигуры. Потом, наверно в апреле, нас повели на экскурсию в школу рядом с парком Энгельса, вроде бы девяносто четвертую. Точнее, в саму школу мы не заходили, но кратко переговорили на дорожке перед школой с кем-то из неизвестных мне выпускниц нашего садика. Зато потом все закричали:"Вон Марина!“ И в окне второго этажа мы увидели мою „учительницу красивой походки"(домомучительницу) Марину Горбунову. День солнечный, девчонки — школьницы играют перед школой в классики, а Марина Горбунова с пышными черными волосами, как какая-нибудь Джина Лолобриджида со второго этажа своей школы (могла бы уж спуститься, ради такого случая) что-то нам весело кричит!.. Дома я рассказал родителям, что «выпускники» нашего садика направляются потом в эту самую школу. На это мама сказала:"Эта школа хорошая, но тебе лучше пойти в школу рядом с нашим домом, а туда нам далеко.

И мама решила, что Вадьке надо перед школой дать передышку. Я не возражал, хотя садика было пронзительно жаль. Все закончилось как-то внезапно… Людка, ребята! Прощайте, мои дорогие, я не забуду вас никогда!..Сколько лет прошло, страшно сказать, а…как вчера! Налью сейчас рюмочку коньяка за садик мой родной. С нами милый скворушка до весны прощается…

Глава одиннадцатая. Дошкольные дела, события

Не закончив садика)), я снова оказался в свободном парении, насколько оно вообще может быть свободным у шестилетнего мальчика из городской интеллигентной семьи. Да, мне уже шесть с половиной, не за горами школа. Я научился читать, складывать и вычитать. Больших проблем с этим не быцло.

Моя первая испробованная в чтении книга — это» Снежная королева» Андерсена. Большая, иллюстрированная книга сказок Ганса Христиана Андерсена, изданная на русском языке болгарским издательством. Я и до этого очень хотел читать. В частности — русскую сказку» Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что «…Вдруг буквы, как по волшебству, стали соединяться в слова и строчки. До этого меня учили, но у меня не получалось. А в шесть лет видимо время подошло. Потом и писать научился карандашом. Мама переучивала меня из левши в правшу. Я обеими руками умел рисовать, писать и что-то делать, но левой все же лучше получалось. Книга андерсеновских сказок» Соловей», «Дюймовочка», «Стойкий оловянный солдатик», «Оле Лукойе» и, конечно, сама «Снежная королева» восхищали. А иллюстрации… Герда, в красной юбке с белым фартуком, скачущая на северном олене. Снежная королева, в белом, переливающемся драгоценными камнями платье! В минуты, когда злишься на человечество, на соотечественников, хорошо бы вспомнить, что кто-то в детстве нам такую красоту, эти образы, пропитанные добротой, нарисовал! Обалдеть! Не говоря уж о самом Андерсене. Только с годами осознаешь это чувство благодарности авторам такой прелести. Они же подарили нам часть жизни, которой без них у нас бы не было. Недавно у меня были хорошие духи (мужские) под названием «Silver shadow» — буквально «серебряная пелена» или» серебряный туман». Так вот и эта книга поселила в меня какой-то серебряный туман. Не такой, что застилает глаза, а тот, что помогает воспринять красоту, добро, изящество мира. Искренне написанное произведение, даже сказка, не застилают, а просветляют наш взор, наши ум и чувства. Мне хочется написать эссе — исследование о нашем «советском» Андерсене. Чудесные иллюстрации, добрый и умный (при этом — понятный и ребенку, и взрослому нашей эпохи) перевод, добротная, хоть и недорогая, полиграфия. Огромные тиражи, позволяющие чуть ли не всей стране в унисон, на каком-то почти одном общем дыхании знакомиться с героями, сюжетом. Единство доброго и прекрасного — «калокагатия» как называла это таинство интеллигенция античности)). А эти издания так хочется увидеть, подержать в руках и детям почитать, да как найти?

Ладно Андерсен, а как быть, если хочется конкретного издания, менее известного. Например, с нежностью помню детскую книжку — сказку в тонком переплете «Пойди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что» — ведь есть разные варианты — вариации этой далеко не безызвестной русской сказки. Но, мне кажется, что наиболее хороша версия, где героя зовут Андрей — стрелок…Он и подстрелил на охоте горлицу, которая вдруг и говорит ему… человеческим голосом:"Не губи меня, Андрей — стрелок. А отнеси меня к себе в горницу, посади на окошко, как начну я засыпать — бей меня наотмашь…» Конечно, там антиподом Андрею выступает воспылавший страстью к его супруге Царь, есть там и царский советник (негодяй еще тот), и великаны, и дворцы. Как выписан царь — худой, в черном с золотым позументом, перетянутом широким поясом, кафтане, нос с горбинкой, всем обликом напоминающий стервятника. У него и рукоять меча на поясе являет собой головку стервятника с загнутым клювом. А какие терема, палаты! Донага пропившийся мужичонка — Кабацкая теребень, дородный Царский советник и худые длиннобородые великаны, стоящие в морской пучине по пояс и благородная молодая пара — Андрей — стрелок и его любимая! Мы и раньше с мамой ходили по городу, но теперь это стало почти ежедневным нашим занятием. Наш любимый Свердловск развернулся передо мной во всей своей красе. Как хорошо гулять по городу на молодом апрельско — майском полуденном солнышке!

Мама решила купить домой красивый и удобный кухонный гарнитур. В доме, где потом долгое время располагался магазин» Политическая книга», на площади пятого года, шла никак не афишируемая в народе запись на гарнитур «Польская кухня». Мы — то как прознали — непонятно. Меньше десятка гарнитуров на весь большущий наш город! Мы с мамой познакомились с молодой красивой женщиной по имени Муза. Ровесница мамы или на пару лет постарше, лет двадцать семь, блондинка с глазами цвета морской волны. В лице, элегантной стройности фигуры что-то неуловимо — прибалтийское. Но говорит без акцента. Похожа на совсем молоденькую Казимиру Прунскене. Мы идем от площади к Дому союзов (б. Дом Севастьянова) но почему-то по стороне фонтана Каменный цветок, мимо несуществующего памятника Татищеву и де Геннину, с очередной переклички очередников на шикарную кухню, смеемся, тетя Муза весело со мной кокетничает. Как с ребенком, конечно! А вы что подумали?)) Она уже делала какую-то хорошую карьеру в Доме Союзов — областном совете профсоюзов. Это было как-то в рифму: Муза из Дома союзов! Солнце апреля и мая! Нам и Музе тоже достался этот гарнитур. Польская кужня! Сколько лет, любимая кухонка, ты украшала наш скромный быт своим нездешним шиком. Белоснежная, с зеркальными вставочками на месте ручек, выдвижными пластиковыми ящичками для круп, одной смешной табуреткой с двойным дном. Директора, заслуженные и народные артисты с едва заметно вспыхнувшей в глазах их завистью говорили маме:"Да, Лиль, это выше всех похвал!» Предметная среда нашего детства! Но я немного недоговорил о книжке» Пойди туда — не знаю куда «…Я в восторге от этой книжки. Очень понимаю теперь уже не просто книголюбов, а именно библиофилов, стремящихся что есть сил отыскать то или иное издание, смотреть на него как на потерянную много лет назад и, наконец — то найденную, любимую девушку полными слез и счастья глазами, прикасаться к этим виденным в сокровенных снах страничкам и вот воочию отвоевать у времени крошечный островок своей полузабытой самости!

Вот уже и лето наступило. Все в свежей зеленой листве. Мама купила мне книжку с картинками, я прошу почитать. Это про французские колониальные бесчинства в Алжире. И про моего ровесника, лет шести мальчика Ахмета. Вся семья мальчика погибла, дом разрушен, идти некуда и зачем теперь жить? По книжке было видно, что алжирский народ действительно страдал, что это все правда. Я не считаю, что детей надо изолировать от политических коллизий. Если народ страдает, гибнут взрослые и дети, то об этом мир должен знать. «Хотел от страданья заплакать Ахмет. Но он не заплакал, ведь слез уже нет…» Мальчик с лицом Алладина в белой чалме крупным планом смотрит со страницы прямо нам в глаза, в его же огромных черных глазах — ужас и страдание! Это мы еще идем на встречу с тетей Музой, на Плотинке, перед еще несуществующим бюстом Мамина — Сибиряка у пруда мама читает мне эту книжку. На днях прозвучали автоматные выстрелы и взрывы в Париже. От этих взрывов и пуль террористов погибли сто тридцать ни в чем не повинных людей, в основном — французов. Наш знакомый парень, москвич, оказался на том жутком концерте рок — группы, где террористы устроили настоящую бойню. Он был у самой сцены и тем самым ближе к спасительному выходу. Люди от автоматных очередей падали слева и справа от него. Он пробирался к выходу как можно незаметнее, пока эти убийцы перезаряжали автоматы. Перед выходом лежали мертвые тела… И корчились от боли окровавленные раненые люди. Они хватали за ноги, моля о помощи. Он спас раненую девушку — француженку. Они бежали по ночной улице, забежали в какой-то из окрестных домов. Хозяйка квартиры сделала все, что было им нужно. Не раз спросив при этом, закрыли ли они за собой ворота перед домом. В хостеле, где этот парень жил, ему хотели вернуть все деньги за прожитые дни. Он отказался, но был благодарен за сочувствие. Прислал нам свое фото зрителей концерта, сделанное за пару минут до нападения. Все живы — здоровы, улыбаются. Жуткое событие, весь мир сейчас с Парижем. Я два раза был в этом чудесном городе и еще туда хочу. Очень жаль людей. Сегодня весь мир с ними. А вот Алжиру во времена моего детства сочувствовали далеко не все.

Помню хороший арабский фильм» Чертёнок», про мальчишку Асама, который случайно узнает о страшном преступлении. Фильм шел в «Салюте», еще старом. Там же шел и наш отличный фильм «Деловые люди» по мотивам рассказов О. Генри. Моя баба Женя не любила тогда молодого еще Юрия Никулина. Конечно, совершенно зря. Дядя Витя в качестве прикола подарил ей на день рождения открытку с портретом «любимого артиста». И Леонова не любила, после» Полосатого рейса». Потом потеплела к нему после картины «Донская повесть». Потрясающей, по Шолохову. Я не случайно сказал «картина». Так люди тогда, особенно кто годами постарше, называли художественное кино. Сходили на картину!

Еще помню фильмы тех пет» Я покупаю папу» про мальчика, у которого не было папы, но который мечтал о папе. И он купил папу в универмаге, как манекена и гордо шел со своим новым папой за ручку по улице Горького. И польский цветной фильм «Жена для австралийца», где поляк по национальности, давно в силу обстоятельств ставший гражданином Австралии, решает жениться все же именно на польке и едет за невестой, там он встречает некую строгую молодую красавицу по имени Пани Ганка… А еще хороший суровый румынский или болгарский фильм «Неоконченые игры» о подростке по имени Митко, ставшем партизаном. Там еще где-то в начале фильма стоит строй немецких солдат, все четкие, но один из них — субтильный интеллигентик, у которого с носа срываются и падают под ноги очки. Потом мы видим, что очки упали в глубокую луху, солдат нагибается за ним, но офицер или фельдфебель сапогом своим нажимает на затылок неловкого очкарика, понуждая его тем самым пить из лужи. Тогда мальчишка Митко стреляет в фельфебеля из своей рогатки камнем, отвлекая все внимание от такой сцены на себя и спасая честь неловкого солдатика. Они потом подружатся, солдат станет антифашистом, а у Митко появится не только настоящий вальтер, но и опыт настоящего бойца. “ Сорванец “ — венгерский фильм о веселой озорной девушке, чем — то похожий на наши фильмы с Надеждой Румянцевой»

Родители, конечно, ходили и в театр. Но я начал приобщаться к театру только с семи лет, когда оказался в Кукольном. Понравилось! Потом был спектакль в ТЮЗе. Наша Музкомедия с военных лет гремела в городе и по стране. В конце пятидесятых папа лепил с натуры потрет звезды свердловской, а потом одесской оперетты Людмилы Сатосовой, Но где эта скульптура сейчас? В наши дни репертуар оперетты разбавлен сомнительного качества мюзиклами, что-то знакомое осталось, вроде бы таким же, да все же не таким.

В зимнее время мой папа носил пальто из толстого темного сукна с черным каракулевым воротником и такую же шапку пирожком, кожаные черные ботинки. И кожаные перчатки, хотя до семьдесят пятого года они были довольно редки. Когда папа и наши люди в пятьдесят девятом приехали в Париж, то услышали фразу:"О, русские снова на широкие костюмы перешли!» — «А мы от них еще и не уходили!» — смеялся в нашем разговоре папа. К середине шестидесятых и наши перешли на узкое, на однотонные и полосатые галстуки.

В пятидесятые и начале шестидесятых папа носил оранжевато — черный галстук с небольшой бахромой на концах. и с муфточкой для экономии времени при оформлении узла. Потом уже я играл этим галстуком. Всегда брюки носились папой на узком кожаном ремне в петельках. Узкие брюки то с отгибами, но без них (чаще всего) внизу брючины. Папа носил костюмы самые дорогие, стоившие сто двадцать рублей! В холодную погоду мужчины носили кальсоны. серого, белого или бирюзового цветов. У папы было на холодное время красиво обтягивающее его стройную фигуру китайское темно — серое «лечебное» белье «Дружба». С мелко написанными красными и синими иероглифами (!) на шелковом ярлычке. Мама носила прекрасную каракулевую шубу с плечиками, черную шубу, на красной, в черную клеточку, подкладке, аж за тысячу двести рублей. Новыми, как уточняли в то время, говоря о таких серьезных суммах. И такую же шапочку, или норковую. Золотые украшения у мамы были хорошие, но никакого антиквариата я не помню. Как-то летом потеряла она в трамвайной толчее за остановку от дома только что купленые золотые часы с браслетом.

Нижнее женское красивое белье купить было не проблема. Дорогие и не очень комбинации в кружевах и без красовались во всех витринах магазинов «галантерея — трикотаж», были б средства. Но это все равно ценилось. Мама вспоминает, как одна ее однокурсница по университету только сняв в гардеробе шубу «обнаружила», что она в комбинашке. Взвизгнула и убежала домой. Но в реальности это был придуман такой ход демонстрации сокурсникам (в основном, одному из них) своей стройной фигуры в красивой комбинации. С войны, говорят, наши генералы навезли своим женщинам не мало красивых комбинаций. Те с непривычки сочли их за вечерние платья и явились на какой-то бал или прием. А простые наши женщины, работая в холода на улице, носили толстые хэбэшные рейтузы иногда чуть не до колен, зеленоватого или голубоватого цвета. И прочую нижнюю амуницию практичных цветов и безо всяких кружевов. Говорили, что один известный зарубежный актер, чуть ли не Жерар Филипп, даже по приезде домой из нашей страны даже устроил для французского бомонда выставку советского женского белья. Если это правда, то это, конечно, свинство. Страна пережила такую войну, побеждала в Сталинграде и на Прохоровском поле, пока они сидели там под своим Петэном и компанией. И хорошо, что наши женщины были обеспечены этим толстым, но практичным, бельем, сохранявшим им здоровье и саму жизнь. Кто-то сказал, что бог его наказал, забрав так рано. Его встречали с благодарностью, любовью, а что взамен… Но у игривых французов представления о цинизме, кощунстве даже, подчас снивелированы. И не хочется тревожить критикой память действительно хорошего актера, обращаясь к непроверенным фактам…

Весной и осенью все носили легкие плащи — макентоши, иногда в народе называвшиеся пыльниками. Мне нравились макентоши цвета чая с молоком и светло — серые. Время миниюбок и высоких причесок, туфель на шпильках и узконосых штиблет… Весной интеллигентные женщины стали предпочитать демократичные беретики шляпкам. Позже перешли и к цветным шелковым платкам.

В моду вошли прически» Бабетта». Солнечным летним днем, после двух мы идем с мамой в кинотеатр «Урал» на Свердлова на французскую кинокартину» Бабетта идет на войну», где жизнерадостная симпатичная французская девчонка Бабетта в исполнении восходящей звезды Бриджит Бордо вместе со своими друзьями и однополчанами — английскими военными отважно сражается против немецко — фашистских захватчиков. Здесь множество смешных и просто веселых моментов. Немцы — злые и самодовольные остолопы, особенно один из их начальников — толстый майор, который на лошадь-то забирается с грехом пополам и… задом наперед. И конечно, майор и его команда — главные антагонисты Бабетты и ее друзей оказываются, в конце концов, как и все немцы-фашисты, повержены и посрамлены. Девушка и ее друзья разыгрывают друг друга в свободное от своих боев время!..Она угощает сигаретой нравящегося ей британского офицера, он закуривает и вдруг… сигарета взрывается. Его лицо все в саже. Герои фильма умирают со смеху. И зрители — тоже. Через двадцать лет после войны и наш зритель уже мог симпатизировать таким сюжетам.

Еще один яркий фильм: франко — итальянско — голливудский, но о времени накануне Великой Французской революции, с острыми в прямом и переносном смысле сценами фехтования — "Скарамуш», где главный герой Андрэ Моро, становится лучшим фехтовальщиком всей Франции, чтобы отомстить некоему маркизу де Мэйну за гибель своего друга. Отличный фильм, но много жарких поцелуев крупным планом. Мама мне, как бы извиняясь, говорила:"Закрой глаза!»

От оперного театра справа стоит красивый жилой дом, в народе называемый Домом артистов. Там и правда немало жило, возможно, что и сейчас живет, артистов свердловских театров. Какие хорошие магазины располагались на первом этаже этого дома! «Полуфабрикаты», где продавались вкусные заварные трубочки с кремом, шоколад и шоколадные конфеты, какао, чай и кофе с молоком. Там хорошая продавец в белом кружевном кокошничке, увидя меня, лучезарно улыбалась и дарила — вручала мне конфету «Белочка»! И снова, и снова! Когда мама очень приветливо, тактично, благодарно попыталась за конфету заплатить, добрая фея также ласково, но решительно отказалась от этой компенсации. Я потом не раз вспоминал эти поистине прекрасные, вкусные моменты! Далее располагался магазин «Подарки», где продавались столовые сервизы, столовое же серебро, сумки, перчатки, зонтики, подносы и шкатулки, которые действительно могли бы послужить кому угодно замечательным подарком! Наконец, просторнейший, напоминавший чем-то Елисеевский гастроном, магазин хлебобулочных изделий с расписными потолками. Там продавались и булочки с марципаном, глазурью, маком, и самые демократичные за пять копеек свежие пирожки с повидлом! На работе у бабы Жени был коллега Александр Степанович, передававший иногда мне приветы и конфеты. Так я почему-то считал, что фамилия его Марципанов. Но не Марципанов точно. В Венгрии Лиза дочка моя посещала Музей марципана. Наелись там со знакомой молодежью нашей всяких вкуснятин!..

Стройки и, соответственно, экскаваторы в хрущевское время были всюду. Вижу как сейчас июньский день шестьдесят четвертого года за мостом на Малышева — строится здание Малышева 101 — будущий свердловский ВНИИТЭ… Бульдозеры и ветер вздымают золотистую песчаную пыль. С включенным двигателем стоит большой экскаватор. Экскаваторщик на минутку спустился из кабины на землю о чем-то переговорить со своими. Папа просит разрешения подсадить меня в кабину. Экскаваторщик смеется, он не против. И вот я сижу в какбине, держусь за вибрирующие рычаги, вдыхаю запахи бензина и солярки. Называйте как хотите — кайф, даже оргазм, если это допустимо в отношение мальчишки младшего дошкольного возраста! Мне больше нравились экскаваторы с ковшом от себя, чем с ковшом на себя. Наверно, потому что эта разновидность встречалась реже. Впрочем, это намного реже не только у машин, но и у людей. А еще мне нравилось, когда экскаватор качал на тросе тяжелую кувалду. Уж потом мне стало жалко старые сносимые постройки. А тогда я был в восхищении!» В летнее время, разумеется, я много времени с радостью проводил на улице.

Глава двенадцатая. Во дворе и дома

Летом шестьдесят четвертого, а тем более — шестьдесят пятого я уже хорошо знал ребят нашего двора, живущих в нашем доме. Кроме, вроде, уже упомянутых мной Кирюши, Севы Кондрашина, Паши Глушкова, Саши Нестерова, Ларисы Кушнер, Лены Вдовкиной, Алёши и Вани Мосиных, Лёши Мамонтова, Ольги и Алёнки Симоновых, Илюхи и Радика Шариповых, Сашки Макарова с сестрами, Андрея Вербова, Вовы Крысанова, Люды Колобовой, Вити Яговитина. С удовольствием произношу имена ребят и прошу извинить меня за какие — нибудь на сей счет повторы. Сюда нужно добавить Сашу Штинова, Андрея Бегичева, Наталью Кобякову и Веру Рогалёву, Виталика Бабченко, ребят постарше — братьев Лены Вдовкиной Вову и Женю, Лёшу Павловского, Сашу Ионина, Володю и Алёшу Алёхиных, братьев Катаевых, Таню Черепанову, сестер Тарасенко.

С шести лет мои сны стали ярче. Раз мне снился сон, как папа сделал мне грузовик из глины в натуральную величину. И я с высокой горы несусь на этом грузовике. Справа от меня в глиняной кабине сидит Люда Чащина. С девушкой на скорости!)) Сон был при этом очень хороший, без всяких двойных смыслов. Я проснулся с радостным чувством.

В реальности же были и огорчения. Вот мы идем июньским жарким полднем с бабой Верой на Шарташский рынок. Я спрашиваю бабу Веру:"А сколько тебе лет?» — «Сто два," — отвечает она. — "Так это ж еще не так много» — подбадриваю я ее. — "Это много, скоро умру" — не хочет подбадриваться прабабушка. — "Да живут и по двести лет!» — восклицаю я, вспомнив прочитанный мне в садике рассказ про какой-то старый якорь, пролежавший на дне двести с лишним лет.–"Двести лет не живут» — отрезает баба Вера. — «Живут, живут!» — не унимаюсь я и готов уже плакать. Она, успокаивает меня, и соглашается со мной. Заодно говорит, что ей всего-то семьдесят два. Ну, это уже несравненно лучше!) На Шарташском рынке баба Вера мне купила игрушечную деревянную пушку на манер Царь — Пушки с внушительным, длиной сантиметров тридцать стволом, внутри которого был очень сильный боек на пружине. Вставляешь в ствол деревянное ядро — размером с бело — шоколадный шарик «Рафаэлло» — оттягиваешь боек с деревянной — как у шила — красной ручкой на конце, отпускаешь, он бьет со всей силы в деревянное золотого цвета ядро и оно летит. Улетело б далеко, но привязано шелковой нитью к жерлу ствола. Пушка была цвета морской волны, на деревянных колесах. В тот день я где-то на рынке подцепил ангину и заболел. Баба Вера остановилась о чем-то поговорить с моим приятелем Сашкой Штиновым, а я уже с трудом дошел до подъезда и еле ее дождался. Температура была высокая, но скоро прошло.

Была у Сашки Штинова почти настоящая (!) металлическая салатного цвета машина с педалями. Садишься и едешь. А еще у Сашки Штинова была очень хорошая бабушка. Мы обсуждали с ней русскую историю и русскую культуру во дворе. Немного полноватая, больше от возраста, со светло — голубыми глазами и убранными назад седыми волосами, очень обычной красной кофте. Сашина бабушка производила впечатление самой простой женщины, но умный внимательный взгляд и взвешенная четкая речь выдавали в ней сразу человека непростого. С ней мы разговаривали о Ломоносове и не только о нем. Незадолго до этого папа откуда-то из мастерской своей принес мне изрядно потрепанный учебник истории для седьмого класса средней школы какого-то сорок девятого года под редакцией академика Панкратовой. В учебнике были непритязательные, но очень выразительные черно — белые иллюстрации. Начало было оторвано, вместе с обложкой, и все начиналось с Ивана Грозного. Мы с бабой Верой как коршуны бросились на эту книжку и читали, читали, пока не прочитали до самого конца. С тех пор я полюбил историю всем сердцем и стал как-то ощущать исторический путь нашей страны.

Другой книгой, также потрясшей меня и прочитанной мне по малолетству вслух было издание слегка адаптированных для детей легенд и мифов Древней Греции» Герои Эллады», сюжеты и образы эти меня очаровали. Там почему-то имена Ясона и Тесея написаны Язон и Тезей… Потом это название повторили на рубеже восьмидесятых и девяностых годов, но просто в качестве сильно урезанного издания Куна» Легенды и мифы Древней Греции». Благодаря этому я уже консультировал маминых подруг по отделению искусствоведения (куда мама поступила в шестьдесят четвертом году) по античной литературе. Мог бы и по отечественной истории, пожалуй. Впрочем, это знакомство с более взрослой литературой совсем не мешало мне сохранять верность книжкам про Снеговика — почтовика и Дядю Степу.

Дед Герман чуть ранее принес мне в подарок книжку сказок и басен С. Михалкова» Веселые зайцы», запомнившуеся мне наизусть, особенно рассказик» Зайка — зазнайка»! Он пришел тогда к нам в гости чуть навеселе, в синем костюме, раззговорчивый. Обнял бабу Женю, хоть она и деликатно, но быстро от него выскользнула (обида от развода, хоть и по ее инициативе была у нее весьма сильна), со словами:"Здравствуйте, мама!» — обнял бабу Веру. За довольно приветливую и чуть сентиментальную встречу бабой Верой бывшего зятя дочь ее потом немного укорила:"Мама, ты ж его ругала, а теперь обрадовалась ему!» Так или иначе, четверть века совместной жизни — это немало… Раньше еще, под новый год дед Герман, помню, принес мне огромного, не меньше метра ростом, Деда Мороза, в голубой, осыпанной серебристыми искорками, шубе с белой оторочкой и с большой белой бородой и с мешком конфет и мандарин. Наверно, с какой-то престижной строительной выставки, в оргкомитете которой состоял. Потом он принес мне большой из тяжелой литой пластмассы темно — зеленого цвета танк. Пушка танка была стальная, а еще помню черные резиновые широкие гусеницы. Говорят, нет в жизни счастья. А это вам что? Не счастье?! Я здесь не столько о материальном, сколько о радости наступления волшебного Нового года и о приходе деда и о Деде Морозе. И как хорошо, что, в отличие от, скажем, Санта Клауса, наш русский Дед Мороз любит приходить к ребятам и со Снегурочкой. Появление на елке и доброй, красивой Снегурочки усиливает атмосферу праздника! «Давайте, ребята, позовем дедушку Мороза!» — задорно призывает Снегурочка и мы с радостным трепетом откликаемся на ее призыв! Ребята, да, мы — ребята! Мы родом из страны, где было слово «детвора»! Прекрасная галдящая общность великой и прекрасной Советской страны! Мы — мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути!

Какой кошмар, боль и обида, когда люди оказываются неспособны защитить этот мир радости, свою страну… когда сбивают наши самолеты, мучают и лютой смертью казнят наших летчиков. Подполковник Пешков, однофамилец А. М. Горького, вечная Вам память!.. И если к нам полезет враг матерый, он будет бит повсюду и везде — тогда нажмут водители стартеры и по лесам, по сопкам, по воде!..Великая Советская Атлантида, страна героев, страна мечтателей, страна ученых, не хочу прощаться с тобой навсегда. Ты не умрешь навек, страна отцов. Как не уйдут от нас твои губители. В любой одежке, и в любой обители мы их запомним… каждого, в лицо. Высокие гости приехали открывать в нашем городе центр Ельцина. Потом во всю матушку его раскручивали и сейчас раскручивают. Водят делегации. Плохо, видать, читали Пушкина, слова несчастного Николки:"Грех молиться на Царя — Ирода… Богородица не велит!»

В шесть лет я отчетливо услышал о Боге, услышал имя Иисус Христос, это было в доме бабы Жени и дяди Вити на Заводской. Здесь были и баба Вера, и мама с папой. Помню тот нежаркий летнийдень. Я спросил:"А кто это?» И баба Женя мне ответила:"Это вроде как человек, очень добрый и сильный. Он может делать разные волшебные чудеса и помогать хорошим людям. И люди просят его помочь, молятся."–"А где он живет?» — "В небе… но все видит и знает о нас!» Мы пошли с папой во двор, там сделали из толстой ветки очень тугой лук и я стрелял из него свежевыструганными стрелками. Потом я узнал и про молитву, церковь, рай. Моя баба Вера была искренне верующей. Веру в бога мне не навязывала, но была бы очень рада моей вере.

С шести и до девяти лет я частенько болел ангиной. Так баба Женя, помню, предлагала бабе Вере:"Мама, а может быть давай Вадюшку окрестим!» Окрестился я сам уже в тридцать лет в Покровском соборе города Тамбова, на родине Нины. Перед эти мы окрестили нашу Лизу, в два годика, в дни празднования тысячелетия крещения Руси. Крестной матерью Лизы стала двоюродная сестра Нины Надя Булыгина, а крестным отцом заочно, по записочке в кармане Нади, — Кирюша Ситников, первый друг моего детства! Это собор был построен очень давно, возможно еще во времена, когда тамбовским губернатором был наш Гаврила Романович Державин, памятник которому стоит неподалеку.

Летом шестьдесят пятого мы купили…телевизор! Название его было прекрасно, как и он сам — "Изумруд». Экран — пятьдесят девять сантиметров по диагонали, светло — кремовый, по бокам отделанный светло — коричневым деревом. Поверх экрана была натянута незаметная зрителю, но защищавшая его в случае взрыва этого агрегата пластиковая пленка. Зеленоватый экран становился голубым от щелчка маленьким алым рычажком справа. Вскоре мы купили к телевизору и тяжеленький цвета какао стабилизатор напряжения для ликвидации помех и предотвращению поломки. Очень качественный и долговечный телевизор. Первый художественный фильм, который я по нему увидел, был «Золотой ключик»! Это был катарсис! «Далеко, далеко, за морем стоит золотая стена. В стене той — заветная дверца, за дверцей — Большая Страна!» — сквозная музыкальная тема, как бы сейчас сказали — саундтрек этой кинокартины. Дядя Витя красиво это напевал. Я и сейчас, когда изредка показывают этот фильм, смотрю его с удовольствием!

С бабой Женей мы ходили в открытый недавно магазин «Спорттовары» на Ленина 53 — смотрели на разный спортинвентарь, там же купили мне пряжку солдатского ремня со звездой, которую я потом носил с бывшим маминым широким желтым клеенчатым поясом и чистил зубным порошком из белой круглой картонной коробочки. Была у меня еще металлическая коробочка с видом Красной площади. В ней у меня лежали медовые акварельные краски. А к ним худфондовская колонковая кисточка. Такие краски были самыми лучшими из акварельных Они имели изначально цвета морской волны картонную коробочку с красным глазком…

В июне мама решила показать мне Москву. В тридцать третьем году Володя Егоров, мой папа, шестилетним мальчишкой приехал с отцом, мамой и сестрами в поселок Коммунарка, рядышком с Москвой. Коммунарка уже несколько лет находится в черте Москвы, со стороны метро «Теплый стан». Не зря ли он, такой яркий талант, по окончании учебы в Москве, оттуда в пятьдесят первом в Свердловск уехал. Поди — ка не зря. Да и в противном случае я бы тогда не родился.))

Перед поездкой мама мне говорила:"Москва, Красная площадь, Третьяковка! Увидишь папиных сестер — тетю Полину и тетю Марию! Полина — такая красавица! Какие у нее русые косы!» И вот мы поехали в шикарном мягком вагоне сверкающего чистотой поезда Свердловск — Москва. Ехали весело, с очень хорошими лет шестидесяти женщинами. Одна была пополнее и на вид попроще с рыжевато — седыми назад волосами, со мной разговаривала весело и с интересом. Рассказывала мне сказку про Иванушку-дурачка, но когда он еще не стал, как во всех остальных наших сказках, самым умным и ловким, а был и вправду дурачком, лохом, как сказали бы мальчишки на сегодняшнем слэнге. Ему объясняют, что он не так сделал, ведь надо так-то и так-то. «А, понятно!» — говорит он. И в следующий раз применяет этот совет к совсем другой, совсем неподходящей, ситуации. Ой, и смеялись же мы! И вторая женщина, худощавая, интеллигентная, в круглых роговых очках на верхней полке справа, тоже ввернула короткую, но смешную историю. Так что доехали, можно сказать, на одном дыхании.

Глава тринадцатая. В Москве и Подмосковье

На Ярославском вокзале нас, горячо обняв и расцеловав, встретила тетя Полина. Очень хорошая, глаза некрупные, чуть болотного цвета, но смеющиеся, искристые. Худенькая, остроносая, волосы назад, заплетены пучком, как у многих тогда. Одета в темно — синий, почти мужской, пиджак с острыми вверх лацканами. Голос тонкий, негромкий, с приветливым юморком доброго, жизнелюбивого человека. Мне тетя Поля понравилась сразу, правда, ничего общего с маминым словесным портретом в ней точно не было.

Москва шумела многолюдьем, летняя, всегда щедро мытая поливальными машинами, большая, облицованная коричневым гранитом основаниями домов нна Горького, державно — имперскими интерьерами станций метро. Чудесная подземная сказка. Наш советский Град Китеж, веками грезившийся народу не только на дне Светлояра, но всюду в озерных, речных и морских отражениях. И врагу никогда не добитья, что б склонилась Твоя голова, дорогая моя столица, золотая моя Москва!…

…. Мне сразу понравилась Коммунарка. Всё вокруг цвело и благоухало! Тетя Поля жила в двухэтажном благоустроенном доме на первом этаже. Работала птичницей, была настоящим передовиком производства. Птичницей — отличницей! Прекрасно и задорно танцевала. Они с мужем, Александром вроде бы, к этому времени уже разошлись. Он, военнослужащий, пожарный, участник войны, нашел себе женщину на стороне, тетя Поля узнала и прогнала супруга. Жила с сыном Славкой, тогда ему было тринадцать, скоро четырнадцать. Окончив школу, он уехал в Москву, работал экскаваторщиком, женился и обзавелся детьми. Всегда дружил с Шасталовыми, старшей папиной сестрой и ее семьей, жившими в Крёкшино. Взгляд у Славки острый, немного недобрый, лицо узкое, чуть с ухмылкой, глаза какого-то болотного цвета, несловоохотлив, бежевый джепмер, чиркает своим взглядом как перочинным ножичком. Мама спросила Славку про жизнь, сколько ему сейчас, показала меня. Он был с приятелями, отвечал кратко, хотя старался быть вежлив. У них с тетей Полей прямо под окнами дома были грядки, и тетя научила меня дергать морковку.

Я хвастался тете Поле своими рисунками в специально данной мне для рисования школьной тетрадке, она отвечала:"Хорошо, только рисуй больше людей, а не только котов с пистолетами!)» Она купила мне в подарок маленький фильмоскоп, в который заряжаешь диафильм и смотришь внутрь, вращая рычажок. Так я посмотрел диафильм «Горячий камень» по А. Гайдару. Там мальчишки, играя где-то в поле, нашли волшебный камень с надписью» Кто закатит этот камень в гору, тот начнет жизнь заново». И они предложили этот камень (он был горячий, как бы как живой, волшебный ведь!) одному отличному старику! Но он, поблагодарив ребят за заботу, категорически отказался. Он достойно и отважно прожил свою длинную жизнь. И шрам от казацкой шашки на лице — память о былом!

Чуть позже я узнал и прекрасную» Сказку о мальчише Кибальчише»…«Нам бы только день простоять, да ночь продержаться!» Подумать только, в ту пору прошло только сорок четыре — сорок пять лет от окончания Гражданской войны. Будь жив сам Аркадий Гайдар — ему было бы всего шестьдесят. А мальчишу Кибальчишу — чуть за пятьдесят!.. Тетя Поля очень привязалась к нам, а мы с мамой — к ней. Но вот в один из дней за нами приехала Таня Шасталова, дочь тети Марии — папиной старшей сестры. Оптимистичная, веселая, при этом — с каким-то внутренним достоинством, не зря потом она стала провизором и каким-то аптечным начальником в Апрелевке — Таня была очень симпатичной. Голубые глаза, светло — коричневые с хорошей стрижкой волосы, правильные мягкие черты, стройная — в синем вельветовом сарафанчике, с легким румянцем на щеках — всем своим обликом Танюша словно говорила:"Жизнь прекрасна!» Вот мы присели на скамеечку, вокруг благоухает подмосковное лето и Таня говорит:"А хочешь, я тебе песню спою!». — «Давай», — отвечаю я. И она поёт:"У самого синего моря со мною ты рядом, со мною. И солнце светит, и для нас с тобой целый день поет прибой!».. Она поет, покачиваясь в такт и даже шестилетнему мальчишке видно, что она влюблена!..Потом мы идем к водоему, немного вечереет, я кидаю в воду камешки. И слышу, как неподалеку седой худой дед с удочкой, в плащ — накидке что-то нам кричит. Ни одного слова не разберу! А Таня смеется: «Ругается, что рыбу ему распугали!» Не мудрено, что с такой лексикой я не был знаком!)) Мы еще качались с Таней на качелях. Потом, тепло простившись с чудесной тетей Полей, мы уехали из Коммунарки в Крёкшино. Тетя Мария с мужем дядей Васей и дочками — Таней и Валей — занимали половину довольно большого деревянного одноэтажного дома на две семьи с садом и огородом. Валя очень хотела меня увидеть, но она была в пионерлагере, и встреча тогда не состоялась. Я играл с хорошей девочкой, дочкой соседей по дому и двумя мальчиками, все мои ровесники. Однажды, помню, к нам подошел дядя Вася, слегка навеселе, и стал говорить, что покатает нас на машине по окрестностям. «А Вадьку не возьмем!» — вдруг ни с того, ни с сего добавил он.

Дядя Вася, Василий Прокофьевич Шасталов, участник войны, старшина запаса, работал водителем грузовика в здешнем совхозе. Это был вовсе не простой шофер, а умный, рассудительный, хорошо знающий историю и разбирающийся с политике сорокапятилетний человек, работавший до этого водителем по доставке продуктов и т. п. в дачи членов правительства. Привозил продукты и все необходимое на дачи Молотова, Маленкова, Кагановича. Рассказывал про оранжерею с лимонами на даче Молотова, каменную дачу Микояна. Он имел живые карие глаза, сам называл себя хохлом (хоть и фамилия чисто — русская), был чуть кругловат и невысок ростом. С хорошим юмором, но чуть подсмеивающийся. Помнит, как в войну проходили по Свердловску, по улице Чапаева. И как первый раз увидел папу моего, художника — студента: в военном кителе, через плечо планшетка, в стальном пенсне и…завитого! На последнем курсе папа пижонил — волосы завивал шестимесячной завивкой — перманентом. Хорошо, что хоть фиксу на зубе не носил!))

Тетя Мария кормила нас вкусно. Она работала здесь ветеринаром, была уважаемым на всю округу человеком. Синеглазая, каштанововолосая, общительная и тоже очень, как тетя Полина, добрая. Она, в отличие от тети Полины (по паспорту — Пелагея) и папы, была внешне похожа на мать. В доме у тети Марии и дяди Васи висела большая картина» Три богатыря», написанная папой в юности. Она была великолепна! Несколько дней спустя мы были с мамой в потрясающей Третьяковке. Но при виде «Трех богатырей» я твердо решил, что папино повторение даже превзошло оригинал. На папиной картине фигуры наших заступников земли Русской как-то более энергетически наполнены, более, так сказать, суггестивны. Но и Васнецов — гений, это ж он до этих образов, этой композиции додумался. Эта картина может смело считаться образом — символом России! Удивил меня у Шасталовых их телевизор с линзой. В линзу наливалась вода и от этого крошечный экран памятника и все им показываемое становилось значительно больше.

В Москве посетили мы с мамой и Кремль — Грановитую палату, Успенский и Благовещенский соборы, видели трон Ивана Грозного и усыпальницы русских царей. Царь — Пушка поражала своими размерами и красотой. Как и Царь — Колокол! Мама уже поступила в Университет на отделение искусствоведения (вечернее обучение), работала экскурсоводом Свердловской картинной галереи и здесь рассказывала мне о пушке как настоящий экскурсовод. Я был в белой рубашке с игрушечным пистолетиком и, с интересом слушая маму, все это с ней обсуждал. Вдруг появилась перед нами и сказала, что она и ее операторы представляют телевидение Германии и если мы не против, то они снимут нас с мамой для показа на телевидении своей страны. Мы согласились и она, по — хозяйски заявив нашим людям, чтоб они пока не мешали съемке и пока разошлись (!), стала со своими операторами снимать нас с мамой. Мама так же мне объясняла, а я слушал и спрашивал дальше. Не знаю, была ли это Восточная Германия или Западная. О двух Германиях я уже знал тогда от папы. Не исключено, что и ФРГ. Правда, вряд ли западногерманское телевидение даже через двадцать лет после войны вело бы себя в Москве почти как у себя дома. Так что скорее всего в июле или августе немцы ГДР увидели на своих экранах нас с мамой!) Гуляли мы по улице Горького и по Арбату. Храм Василия Блаженного меня восхитил! Только шибко тесен внутри.

С дядей Васей на его грузовичке мы с мамой ездили по окрестностям. Встретили какую-то старенькую седую бабушку в платочке, с которой дядя Вася был хорошо знаком. Она вспоминала как в войну мой папа подростком ухаживал с ней вместе за коровами. И потом спрашивал ее:"Тетя Маша, когда мы снова будем доить коров?» На мой вопрос об этом папа эту женщину и эти эпизоды вспомнить не мог.

Помню с тех пор вкусное пирожное на Арбате. В этой поездке мы окунулись в обстановку добра и света, родственных чувств. И всего этого я не мог не оценить и не запомнить как следует.

Глава четырнадцатая. Школа совсем скоро

В августе мы снова гуляли с мамой по городу, с бабой Верой во дворе. С бабой Женей бывали на Заводской у нее в гостях. Вспомнил доброе слово из детства — гостинец, гостинчик. Его часто произносила баба Вера. Небольшой, но приятный подарочек, часто сладость, приносимая ребенку! Какие — то стихи про детей, уже умеющих читать, рассказывала мне перед школой баба Вера. Деду внук прислал из города письмо:"Что-то пишет внучек — надо деду знать. Только не умеет сам он прочитать!..» Видя в книге «Детское питание» на картинке девочку в зеленом платьице в клеточку на фоне часов и излагающую что-то о режиме дня, питания, баба Вера рассказывала душевные детские, своих школьных лет, стихи о читающей девочке, которую, затаив дыхание, слушает простой неграмотный наш народ. Речь у бабы Веры хорошая, но некоторые слова изредка звучат чуть «архаично». Не «одни помидоры», а «одне помидоры». Прям как у Пушкина:"Ни огня, ни черной хаты, дождь и снег навстречу мне. Только версты полосаты попадаются одне».

В гостях у бабы Жени я рисовал, клеил из бумаги. Мне к компанию иногда приглашали девочку Наташу, соседку, с нежно — розовыми щечками, в белой блузочке, немного смущенную, но это было ей к лицу. Мы с ней хорошо, дружно играли. За неимением Наташи приглашали тоже мою ровесницу, соседку за стенкой Люду Сучкову. Она имела желтые, скобкой подстриженные волосы, серые глаза, живой характер. Девчонка тоже неплохая, только какая-то уж слишком разухабистая. Один раз порвала мой хороший рисунок, я чуть не заплакал, еле сдерживая слезы. Увидев это, баба Женя быстро сварила клейстер и склеила рисунок. Тогда много что склеивали клейстером, изготавливаемым из муки. Наташа входила плавно, как невеста на смотрины, как вплывали на зеркальный пол участницы ансамбля» Березка»."Пароход белый, беленький, черный дым над трубой. Мы по палубе бегали, целовались с тобой! Пахнет палуба клевером, хорошо как в лесу. И бумажка приклеена у тебя на носу. «Впрочем, это было в основном еще до рождения моего двоюродного брата Юрки.

Дядя Витя с тетей Людой были еще молодоженами, когда старший брат Людки Сучковой как-то проник к ним в жилище, взял денег рублей десять — пятнадцать и съел кусок только что купленного торта, стоявшего в комнате на столе. Злоумышленника дядя Витя сразу вычислил, деньги тот вернул и историю замяли. Ничего страшного, просто эпизод. Двоюродный брат мой подрастал, дядя Витя души не чаял в молодой своей жене, нежно называя ее Дудочкой. И в сыне, крепеньком белоголовом мальчике с двумя макушками и веснушками! Наша жизнь в то время была наполнена множеством звуков. И важное место здесь имело радио. Это громкоговорители на осветительных и телеграфных столбах. Музыка и песни по радио. Чудесные радиосказки для детей. Великое доброе детское вещание! Песню» Топ, топ, топает малыш» я услышал впервые по уличному радио летом шестьдесят пятого перед оперным театром. Мелькнула мысль, что я уже не малыш и уже есть теперь много кто младше меня.

Двадцать шестого или двадцать седьмого августа шестьдесят пятого года, прямо накануне первого класса, я пришел с мамой на площадку перед 88-й школой на встречу — беседу с моей будущей первой учительницей. Так впервые я встретился с Людмилой Георгиевной Сажаевой. Открытое приятное лицо, лучистые серо — голубые глаза, довольно высокая и крупная двадцатидевятилетняя женщина, она сразу внушала симпатию и доверие. «Меня зовут Людмила Георгиевна, я буду, Вадик, учить тебя в школе!» Мы очень хорошо поговорили. Потом Людмила Георгиевна поспрашивала меня по арифметике:"А скажи, сколько будет четыре плюс три?» Я бы сразу сказал, что семь, если б не незнакомое мне слово «плюс». Я, пару секунд подумав, сказал:"Восемь» (решив оценить этот «плюс» в качестве хотя бы единицы. И так же при «минусе» я вычел на единицу больше. Людмила Георгиевна парой слов объяснила мне насчет минуса и плюса, и я уже отвечал правильно. Подошла Люда Колобова, без мамы, девочка, уже знакомая мне по нашему двору, веселая, очень симпатичная, голубоглазая, чуть — чуть не то что полненькая, а именно упитанная, от нее прямо веяло оптимизмом, жизнелюбием. Людмила Георгиевна ее уже почему-то знала, назвала Людочкой и познакомила со мной (хотя мы уже были немного знакомы). Так нас жизнь свела в Колобовой Людой, девочкой одаренной, очень интересной, хорошим другом, кому я до сих пор очень рад! Люда считала безошибочно, быстро, звонко, но без всякого хвастовства. Она жила во втором корпусе нашего дома с очень приятной яркой молодой брюнеткой мамой, зам. директора недавно открывшегося недалеко от УПИ (Ленина,72) магазина с ультрасовременным названием» Синтетика», внешне Люда больше походила на папу, носившего редкое романтичное имя Геральд. Людмила Геральдовна! Колобок! С Людой первой из своих одноклассников я познакомился.

В нашем дворе жила в этом же втором корпусе еще хорошая девочка Ира, Ирина, тоже светленькая, веселая, но через год или два она с родителями куда-то переехала. Где-то есть у нас фото, где эта Ирина, я в коротком клетчатом бушлатике и Кирюша Ситников в модном пальто стоим солнечным весенним днем у второго корпуса в нашем дворе. Кирюша смотрит чуть вниз, надо бы найти это фото. Я мечтал, пойдя в первый класс, облачиться в серую форму в виде кителька с ремнем, черным, с пряжкой. И в фуражку с маленькой кокардой и лакированым черным козырьком, но не удалось. Накануне моего отправления первый раз в первый класс форму для мальчиков — школьников изменили. Ввели неприметный пиджачок и серый же беретик. У девочек темно — коричневое платье с фартуком осталось в прежнем виде. Наверно, только наплечные крылышки фартука стали чуть поуже, ближе к тогдашнему минимализму в отечественной и заграничной моде. Так что походить в форме как у Вольки в фильме «Старик Хоттабыч» я не смог.

Оставалось все равно и таинство школы! Ранцы и портфели, чернильницы-непроливашки, ручки с гибким металлическим пером, наши первые тетрадки в клеточку и линейку! Мне мама сказала, что лучше, во избежание искривления позвоночника, в школу ходить с ранцем. И мы обзавелись коричнево — оранжеватым ранцем, купили первую школьную книжку — Букварь!

Володька Крысанов, высокий худой зеленоглазый, в длинной, падающей на правый глаз, темно — коричневой челкой успел целый год походить в форме прежнего образца, и я ему завидовал. Как-то я, гуляя во дворе, позвал его к себе домой в гости. «Только ненадолго, а то мама домой придет, заругается!» — расстроенно сказал я. Вова пошел ко мне. Дома была баба Вера, играли мы с ним здорово! Звонок в дверь мамы, мгновенный испуг на лице Вовки:"Заругается!» Почему-то и баба Вера не стала нас разубеждать. Вова подбежал к двери и встал за не. Мама вошла, улыбается. Вовка проскользнул, когда она вошла, в дверь и исчез. Мама услышала лишь стук закрывшейся двери: «Что это?» Я сказал, она рассмеялась:"Я не буду ругаться, пусть этот мальчик к нам приходит!» Что вскоре и стало происходить. Вот так, мне исполнилось семь лет, и границы моего жизненного пространства раздвинулись!

Я очень любил и люблю мой город Свердловск — Екатеринбург. И эта городская среда несомненно как-то повлияла на мою индивидуальность. Наши гости и мы шли после веселого застолья, танцев, шуток по проспекту Ленина к Уральскому политехническому институту красиво, душевно, хором что-то напевая, будь-то» Если Вы не бывали в Свердловске «или» Бригантина поднимает паруса» или какой-то романс. А как красив наш город часов в семь — восемь вечера в начале мая года шестьдесят пятого. Розово — красный закат на чуть ветреном небе, если смотреть от УПИ в сторону площади Пятого года и стадиона! Люди пели на улице, и это было в порядке вещей! А зимой, перед Новым годом, проходя мимо Дома Союзов (б. Дом Севастьянова) под летящий, искрящийся снег:"Вьётся зима морозная, ноченька яснозвёздная! Скоро ль тебя увижу, моя любимая, в степном краю!"…Я иду с мамой вдоль здания штаба УралВО и глаз не могу оторвать от монументального здания штаба, от фронтона с рельефом танков и самолетов предвоенной поры. Мимо идут офицеры и солдаты, сверкнет алыми лампасами и золочеными пуговицами строгий генерал. Перед штабом округа на черных чугунных тумбах с большими красными звездами висят чугунные цепи, я благоговейно покачиваю их, как бы здороваясь с ними… А Окружной дом офицеров, на фронтоне которого красные командиры в буденновках, пушка, пулеметчик. Так и веет сороковым годом, приближением финской войны. «Девушки, гляньте, девушки утрите слезы!..»

Визовский двор на Заводской февральским вечером; женщины почти в центре города несут воду в ведрах с колонки на коромыслах.. Летний парк Дендрарий и я, дошкольник, с моей молодой еще, грациозной бабой Женей смотрю на воду фонтана Чугунная чаша и вижу с удивлением больших зеркальных карпов, отливающих на солнце серебром..А вот я смотрю фильм — сказку» Королевство кривых зеркал» в кинотеатре Парка Маяковского! Абаж!) Здесь почти перед кинотеатром тоже работает во всю свою добродушную силу чугунный фонтан точь — в точь как в дендопарке, но меньшего размера. Меньшой братишка, факт!) В сквере перед Дворцом пионеров (б. дом Харитоновых) невольно останавливает мой детский взгляд фонтан и чугунная скульптура середины тридцатых» Мальчик с рыбой и лягушки». Посредине фонтана мальчик немного античного вида держит в руках большую рыбу, изо рта которой бьет фонтан, а вокруг — по периметру фонтанного бассейна — почти метровые чугунные лягушки, их восемь, из ротика каждой из которых бьет по фонтанчику. Летним полднем садишься на чугунную спинку одной из лягушек, прижимаешься к ней, ощущая всем телом жар нагретого на солнце пупырчатого доброго чугунного существа.

Незадолго до школы баба Женя сшила мне из довольно плотной зеленой ткани красивую рубашечку на застежках — крючках и я, одев ее с новым темным костюмчиком немного пасмурным августовским днем фотографируюсь в краснокирпичном фотоателье с большим окном на Малышева — Пушкина. Кстати, эта улица раньше всегда называлась «Пушкинская». Фото мое это незадолго до моей школы есть у нас и сейчас. Я в зеленой рубашечке. Правда, фото черно — белое.

В шесть лет я побывал в нашем цирке и был под большим впечатлением. Я уже говорил, что наш знаменитый иллюзионист Игорь Кио, будучи в Свердловске на гастролях, не раз приходил за приобретением каких-то довольно редких лекарств в здание областного аптекоуправления, где недолго работала моя мама. Кио не раз с ней поговорил, хоть и немного, мама ему приглянулась. И его концертному директору тоже. И вот Кио через своего директора пару раз передал маме билеты в цирк. И мы в цирк ходили. Он располагался на Куйбышева перед Свято — Троицким собором, а в то время — кинотеатром «Рот — фронт». Позже мы получили здесь, на Розы Люксембург 59 большую четырехкомнатную (плюс маленькая пятая комнатка — для прислуги) квартиру, но тогда в ней еще жил главный архитектор, автор проекта моего любимого Дома офицеров Емельянов. Но это уже с семьдесят девятого. А тогда, в шестьдесят четвертом — шестьдесят пятом я знал здесь только Дом художника и Свердловский цирк. В цирке, помню, шло представление про робота, железного и разговаривающего. Один из клоунов хотел пить, робот открыл в себе металлическую дверцу на уровне желудка, а там как ячейка автомата с газированной водой, налил стакан с сиропом и подал под смех и аплодисменты зала стакан рыжему клоуну. И очень умно, смешно отвечал на вопросы этих двоих клоунов. Они мне понравились больше акробатов, летающих под куполом и стоящих семером друг у друга на голове, и разных фокусов, и дрессированных медведей на велосипедах. Впрочем, все было здорово! Большие белые коты в сапогах сражались друг с другом на звонких шпагах (хотя звук сабель, точно помню). Один из двух наших клоунов поднял на палке на лбу полное воды ведро и понес…потом уронил рядом с веселой бабушкой из первого ряда, отряхивавшей со смехом брызги. Цирк был деревянный, здание снаружи было покрашено в темнозеленый цвет. Там и буфет хороший был. Все этот цирк очень любил, конечно дети — больше всех! Позже этот цирк сгорел. Жаль! Позже гораздо в городе был выстроен каменный Цирк на улице 8 Марта. Тогда многие говорили, что деревянный цирк подожгли. Возможно, но зачем? Так экономичнее, чтобы не сносить? Неужели пожарные выполняли такие заказы и в те времена? Вообще — то к пожарным у меня с детства самое уважительное, трепетное отношение. Восхищаюсь и людьми из толпы, проявившим героизм на пожаре. Как в стихах о неизвестном герое Маршака, где милиция, пресса и вся Москва ищут парня какого — то лет двадцати, спасшего маленькую девочку из огня.

Перед моей школой у нас в квартире появилась новая мебель, купленная в мебельном магазине, расположенном прямо на Центральном рынке. Это уже после польской кухни. Мебель стильная, в ту пору очень современная. Мне и прежняя наша мебель нравилась, но эта была пошикарнее — более светлая, с красивыми разводами на шифоньере и серванте, диван прочный и вполне элегантный, два зеленых кресла в черных квадратиках, письменный стол, на котором без проблем поместился и телевизор, еще одно легкое кресло с хорошей голубой обшивкой сиденья и спинки. Там продавалась еще сверхроскошная итальянская кровать с поднимающимися боковинами, но она была одна и смотрелась бы слишком массивно в нашей квартире. Накануне мама уже купила хороший гарнитур из дивана и двух кресел с черной шерстяной обивкой в маленьких белых квадратиках, но ей захотелось цвет посветлее. А тетя Надя Ситникова попросила продать это им и мама согласилась. Из бытовой техники у нас стоял на кухне холодильник Саратов, который потом сменила более современная Бирюса, мощный круглый пылесос Буран, стиральная машина Ока в желто — кремовом цилиндрическом корпусе, серая швейная машинка Подольск, радиола.

Насчет автомобиля папа спрашивал маму не купить ли нам Волгу М-21-ю, но она почему-то не хотела, типа — опасное это дело, а он не настаивал. Живший по соседству скульптор Друзин обзавелся тогда прекрасной черной Волгой, восхитившей моих родителей не больше, чем на час. Мама и сейчас у меня склонна к аскетизму в обиходе, впрочем, и папа всегда был приверженцем того же. А вот отдых всегда любила у моря. Папа предлагал:"Давай купим дачу на Шарташе или Таватуе!», но она тоже не хотела, вроде как:"Да ну, мы будем привязаны к одному месту, не будем комаров кормить!» И меня так зачем-то приучала. А ведь какая чудесная природа на Урале! С годами это ощущается все больше. В итоге, папины большие доходы растекались совершенно неясно на что. Мы не швыряли и не экономили, жили как и все, а могли бы по-другому.

Правда у папы полоса сумасшедшего везения к середине шестидесятых прошла. Он создал для города известный каждому памятник великому русскому ученому, изобретателю радио Александру Степановичу Попову, в юности жившему, учившемуся в Екатеринбурге. В рост, лицо и вся фигура Попова словно излучали творческую энергию. Фигуру совет одобрил. Очень понравилась скульптура и правнучатой племяннице изобретателя радио Маргарите Владимировне Гуляевой, с которой много позже хорошие отношения возникли и у меня. Но тогда, в шестидесятые, городские власти стали ссылаться на скромный городской бюджет, не позволявший отливать фигуру на ленинградском заводе художественного литья» Монумент — скульптура». А уральские заводы не брались за отливку, считая скульптуру слишком сложной…«Кудрявой», как с невеселой улыбкой папа говорил. Все застопорилось. Папа, с учетом этих обстоятельств, взялся делать все фактически с нуля… Попов сидящий, грустный и задумчивый, как сам автор от всего этого. Денег это уже не приносило, работу над памятником приходилось подкармливать более мелкими и менее эффектными заказами. Папа стал меньше участвовать на нашпигованных теле — и кино-камерами и т. п. шумных площадках всесоюзных и всероссийских выставках. В столицах его стали забывать, все чаще (фигурально говоря) записывая его в «местные художники».

Частично утраченные позиции папа отвоевывал…но былая слава, принесенная портретами Зверева, Татаурова, Девушки, Блас Рока и т. п. на этой вечной ярмарке тщеславия (» зазевался, рот открыл — считай, уже зуба нет!" — шутил он на эти темы) уходила неумолимо. Взамен шли заказы на памятники, мемориалы в городах и поселках Свердловской области. В мае шестьдесят пятого был открыт в городе Каменск — Уральском памятник герою — земляку Г.П.Кунавину. Этот человек в бою под польским местечком Герасимовичи закрыл собой амбразуру вражеского дзота. Он был, как и Александр Матросов, звания Героя Советского Союза посмертно… Подвиг каждого из них имеет, если допустимо так сказать, свою специфику. Отважный Александр не пожалел своей совсем юной жизни ради жизней своих товарищей и Родины, Григорий Палыч Кунавин — рванулся к амбразуре уже зная, что конец войны не за горами, победа где-то близко и «каждый, всё-таки, надеется дожить». Тяжело самому идти на смерть в сорок лет, уже прекрасно понимая непоправимость следующих мгновений, умирать парторгу роты, вряд ли верящему в царствие небесное. И прочее. Григорий Павлович Кунавин, с автоматом, в плащ-накидке, встречает нас на проспекте Победы, до которой он не дожил, чтобы дожили другие!..

Вспомнился плакат при входе на Центральный рынок. Рыбак рыболовного траулера в зюйдвестке и синей куртке протягивает нам, посетителям, большую рыбу. День немного пасмурный, накрапывает дождичек, но это ничего! На днях в школу, где я еще не бывал!

Глава пятнадцатая. Черноморск

Я пошел в школу, как и многие тогда дети, 1 сентября шестьдесят пятого. Все как в песне:"В теплый погожий сентябрьский денек робко вошел я под мирные своды… первый учитель и первый урок; так начинаются школьные годы!.. На первом вводном уроке Людмила Георгиевна рассказывала нам о школе и ее пользе в нашей дальнейшей жизни. Но уже на следующий день меня мама отпросила съездить на юг. Это было не совсем правильно в педагогическом отношении, но принесло мне много новых сильных впечатлений. Я тогда частенько болел ангиной и, наверно, не мешало действительно перед путешествием в Страну Знаний набраться свежих сил.

Наш директор школы, добрый пожилой интеллигент с седой щеточкой усов, встретил нас в кабинете очень радушно и отдохнуть на юге разрешил!

И вот на поезде, в мягком вагоне мы поехали в Крым. Вот с кем я поехал — тетя Тося и дядя Алеша, баба Женя, мама и я. Дядя Алеша рассказывал мне в пути, как летал еще до войны, году, наверно, в тридцать шестом или тридцать восьмом на первых пассажирских самолетах гражданской авиации. Как-то он летел в соседних креслах с неким начальником по снабжению, тот добирался куда-то поодаль, но дружески сказал:"Алексей Спиридонович, если у Вас будут возникать проблемы, то скажите только:"Я — от Кагана, и все)». Дядя Алеша всего такого не любил, но на крайний случай это запомнил. Проблемы по месту командировки начались сразу; «В гостинице мест нет!» — …» Я от Кагана», — вспомнил дядя Алеша. И суровое лицо гостиничного администратора расплылось в радушно — подобострастной улыбке. И где бы ни произносил в этом городе дядя Алеша эти волшебные слова, везде его ждал прием по высшему разряду. Говорят, что в грозном тридцать седьмом все ходили, как по струночке. Да нет, жили как жили, хотя такие сети блата были редчайшим исключением. Сам дядя Алеша был человеком честным, скромным, но сила возможностей в нем чувствовалась. Даже в свободной элегантной манере вести себя. Незадолго до этого он — персональный пенсионер областного значения, он был начальником финансового отдела Уральского Совнархоза. Точнее — и.о. начальника финотдела совнархоза, так как при всем уважении высшее московское руководство все тянуло с утверждением на эту должность «беспартийного т. Мещерякова А. С.», да так и не решилось. Ранее дядя Алеша был даже…администратором Свердловского театра музкомедии. С тетей Тосей они познакомились перед самой войной, в войну переписывались, сразу после войны поженились. Тете Тосе было уже тридцать два, немного поздновато для замужества. Видимо поэтому ребенка они не завели, хотя дядя Алеша мечтал о мальчишке. Всю нежность они отдавали своей серой избалованной кошке Масе. Жили с тетей Тосей всегда душа в душу. Правда, на год или больше, дядя Алеша ушел из дома к другой женщине в пятидесятые, наверно, годы. Она была аж секретарем Октябрьского райкома КПСС. Мать двоих сыновей. Потом просто вернулся с маленьким чемоданчиком. Тетя Тося ни в чем его не стала упрекать, ни о чем выпытывать. Нередко выступает по телевидению академик РАМН Воробьев. Какое сходство с дядей Алешей, почти одно лицо!

Отец и деды дяди Алеши были камышловскими именитыми купцами, а далекий предок, тоже Алексей Мещеряков, только не Спиридонович, а Иванович в 17 веке основал в Камышловском уезде слободу Калиновскую. Она, эта слобода, в том же семнадцатом веке включала в себя более двадцати населенных пунктов. И в наши дни в Камышловском районе есть деревня Калиновская, а в ней — улица Мещерякова. Но не путать с деревней Калиново, где находились и находятся на берегу Таватуя дачи многих наших художников. Тетя Тося работала замначальника отдела труда и заработной платы в большом проектном институте «Уралгипроруда», в сорок восемь лет, уже имея солидный стаж, в шестьдесят третьем году, ушла с работы и занялась только домашними делами и общественной работой заседателя в товарищеском суде. Алешеньку всегда любила, хотя эта любовь была замешана не на страсти, а на каком — то светлом уважении и благодарности, В юности она пользовалась большим успехом у мужчин, совсем другого склада, чем дядя Алеша. Это худощавые красавцы, Борички и Левочки, обеспеченные и немного праздные, с некоторой примесью еврейской крови, этакого, я бы сказал, жоккейского вида,

Откуда из две тысячи пятнадцатого года я чувствую вкус и атмосферу тридцать шестого — тридцать восьмого годов — я, родившийся в августе пятьдесят восьмого, и сам не знаю. По рассказам тети Тоси и по старым фотографиям этих красавчиков, в том числе — на море, с дарственными надписями» Тосиньке от…» Ею не точтобы увлекся до войны даже кумир эстрады, сегодня бы сказали «мега — звезда шоу — бизнеса» Вадим Козин. Правда, увлекся платонически, так как был нетрадиционной сексуальной ориентации. Меня в какой — то мере в честь него назвали, хотя, слава богу, с ориентацией у меня все в порядке. Кошка Мася в своем характере имела изрядную долю стервозности, что скорее всего даже нравилось котам, подзадоривало их.

Нередко в мужчинах просыпается какая — то тяга к стервозным женщинам. Я раньше думал, что это какой-то ген мазохизма, а сейчас понял, что это дух соревновательности, подсознательная жажда схватки с неким сильным противником, жажда реванша, «укрощения строптивой» Но я не люблю стервозных барышень, Пусть будет игра в легкую стервозность, всякая игра украшает жизнь, он стервозность истинная, природная — диагноз неизлечимой болезни, симптом жизненных надломов и коллизий. Женщина должна быть обязательно верной, и это дороже даже красоты и интеллекта, честной и сильной, но при этом чуть игривой, Без игры все не то, французы это знают сердцем. В поезде дядя Алеша очень смешно рассказал два в общем-то не очень уж смешных анекдота, Про татарина и про одессита. Татарин бежит по перрону, крича и плача:"Вот ведь, ушла!"–"Ты о ком?» — спрашивают его. «О ком, о ком? — о поезде, конечно!» — "Так ведь поезд — Он!» — "Почем мне знать, Я не подлезал и не заглядывал — Он это был или Она!» Одессит орет на вокзал:"Инфекция, инфекция!» — "Ты чего раскричался 7» — "Да жену зову, потерял ее!» — "А что ж так обидно ее обзываешь? Держи себя на людях прилично"–"Конечно держу. Дома — то я ее вообще Заразой зову!» Конечно, надо уметь подать, что у дяди Алеши получилось» на все сто»! )

Наверно, четвертого сентября шестьдесят пятого года около 23 часов мы оказались в Симферополе, В открытой машине промчались по предночному городу. В гостинице дядя Алеша снял на всех огромный люкс с большой пальмой в деревянной желтоватой кадке с латунными обручами, широкой кроватью и диванами. роскошное для ночлега место, но,,, с разбитым стеклом, тогда как крымская ночь не обещала быть теплой. Хитроумно заткнув дыру в стекле подушкой, мы уснули сном праведников. Наутро, в темпе осмотрев крымскую столицу Симферополь, мы поехали по месту нашего» назначения» в расположенный сравнительно неподалеку поселок Черноморск.

Как сейчас ощущаю крымский полдень, мы едем в открытом автобусе вдоль желто — золотистых пшеничных полей, и мимо нас на блестящей гнедой лошади несется мальчишка лет тринадцати, во весь, что называется, отпор. Картина, достойная кисти Пластова! Золотистые колосья и худенький мальчишка на гнедой лошади!

Черноморск — обычный поселок сельского (или станичного) типа на Крымском побережье. Но мне он сразу понравился. Наш пансионат составляли два двухэтажных и один одноэтажный корпуса, атакже небольшой комплекс летних кухонок. Легкая чугунная ограда отделяла нас от моря, открываешь калиточку и ты на пляже, по колено в золотистом песке, в нескольких шагах от шелестящих ласковых волн. Дяде Алеше с тетей Тосей и нам с мамой и бабой Женей дали по довольно просторному номеру и по летней кухне, Шик! Ребят, как мне по ошибке сначала показалось, здесь отдыхало мало. По приезде меня немного обескуражила девочка, у которой мы спросили как пройти в первый корпус. Она, как мне показалось, была на год или два старше меня, но при этом была совершенно… голая. Такая взрослая девочка, наверно, дочка кого — то из персонала пансионата. И потом еще не раз я встречал здесь и на пляже детей моего возраста или постарше даже в чём мама родила!

Мы поселились на втором этаже. Во всех номерах на стенах висели хорошего качества в рамах репродукции известных полотен русских и зарубежных художников. В одноэтажном нежно — желтом корпусе с высоким крыльцом остановились мои будущие приятели, москвичи. На год меня младше, шестилетний, очень красивый и похожий на Мальчика — Пажа из советского фильма» Золушка» мальчишка Женя. Девчонки не отрывали от него глаз. Кроме Вики, высокой и стройной, светловолосой с василькового цвета глазами шестилетней девочки, сразу почуяла в моем лице своего человека. Саша и Наташа — двойняшки, очень хорошие. Наташа из — за короткой стрижки чуть похожа тоже на мальчика. Они жили в доме с видом на Красную площадь. Вика же с родителями — чуть подальше.:"А из нашего окна площадь Красная видна, а из вашего окошка — только улица немножко!» Родители у всех, молодые, симпатичные. Папа Вики вечером ходил в салатного цвета тренировочном костюме, взрослые мужчины в шортах еще не ходили, только пляжные фотографы, да и то значительно позже. Викина мама — тоже блондинка, правая сторона лица (щека и шея) довольно сильно обожжены.

Купаться в Черном море было чудесно, я из моря почти не вылезал. Плавал с зеленым резиновым кругом с желтой отделкой. Один раз я чуть не утонул. Когда баба Женя разговаривала с каким-то ее возраста отдыхающим господином, я наклонился в круге и перевернулся, голова моя оказалась под водой, а круг — на ногах! Я понял, что жизнь подошла к концу, ничто меня не спасет. Прощай, белый свет! Как хорошо здесь было!.Но вдруг меня выдернули из воды! Это мама подоспела откуда-то и за доли секунды понял что почем. Мамочка, спасибо, ты подарила мне жизнь второй раз! Дядя Алеша повел нас как-то вечером на мыс Надежды, где во время войны шли лютые бои за каждую пядь земли. Тут было все не только буквально полито кровью, но и нашпиговано металлом, Предзакатное небо в оранжевых солнечных разводах смотрелось здесь зловеще. Ходить сюда было строго запрещено, так как разминирование окончательно еще не закончилось. Но дядя Алеша вел нас уверенно, показывал осколки снарядов. Потом еще мы стояли на крутом обрыве. Зрелище впечатляющее!

Мы ходили на базар, покупали персики, дыни и арбузы, виноград и прочие вкусности. Запомнился памятник, запечатлевший красноармейца времен Гражданской войны и советского солдата Великой Отечественной, опирающихся на большой, общий им, меч. Если стоять лицом к монументу, то справа и чуть сзади в двухэтажном розоватом домишке располагалась чебуречная. Там были вкусные чебуреки. Дядя Алеша говорил, однако, что в такой еде как чебуреки надо меру знать. А то какой-то его притель в свое время объедался чебуреками, в результате чего в животе у него вырос какой-то шар, называемый «каникок». По-моему, какая — то ерунда, хотя дядя Алеша все обычно хорошо и верно говорил. Из желания, наверно, предостеречь ребенка от возможного фастфудного азарта. Помню, баба Вера рассказывала мне, как еще, наверно, в двадцатые годы лежала в больнице вместе с какой-то девочкой, у которой была какая-то «нервная болезнь» по причине, что она обкусывала заусеницы. Поэтому я так не делал, а просил старших избавить при случае меня от всего такого более цивилизованым путем.

Здесь же неподалеку был клуб, куда мы ходили всем нашим семейством смотреть кино. Вот здесь-то числа двенадцатого сентября и посмотрел впервые нашу чудесную кинокомедию» Операция Ы и другие приключения Шурика», кино очень понравилось, особенно с Федей на стройке. Сюжет с превдоограблением базы я тогда по малолетству едва понимал. Актеры всем понравились. В детстве мама моя посещала драматическую студию при Свердловском дворце пионеров, которую вел ставший в наши дни уже легендарным Диковский. Пожилой, среднего роста, не красавец, но весьма обаятельный. Шестиклассница мама моя играла… маму ученика. Там в наборе двумя годами раньше мамы блистал юный Александр Демьяненко. Прознали в школе, назначили на роль Софьи в «Горе от ума». Полный зал, маме хлопали все, потом еще наградили грамотой. Говорили: «Как ты сыграла!» А она могла и еще лучше сыграть, просто дядя Витя сказал:"И я на твой спектакль приду!» Это несколько сковывало, хотя в темноте битком набитого школьного актового зала брата увидеть было невозможно. Дяде Вите в детстве и юности нравился Кадочников. Как и всем почти мальчишкам. Еще бы — "Подвиг разведчика»! Правда, в шестидесятые появились новые звезды и у нас, и за границей. А бабе Жене категорически не нравился Юрий Никулин. Даже прекрасный фильм» Ко мне, Мухтар!» (помню афишу с лающим Мухтаром) ее не переубедил. Вообще, она с детства любила театр и кино. В их девятой школе, в ту пору «горьковской гимназии» году в двадцать восьмом учился красавчик Лёвочка Невлер, будущий артист нашей музкомедии, а потом — как и Дидковский — но уже в семидесятые и восьмидесятые годы руководивший театральным самодеятельным коллективом Дворца культуры «Урал» на Студенческой. Туда, в коллектив Невлера, долго ходил мой бывший одноклассник и друг со школьных лет Игореша Агафонов.

Да, бессмертный фильм Гайдая я в полной мере оценил уже позднее. Жара день ото дня становилась менее сильной, к берегу сильнее прибивались медузы. Говорили, что ими полезно даже натираться, но только прозрачными, бег синих или красных полосок, которые обжигаются и могут быть даже ядовитыми. Я жалел медуз и не давал им расстаять на солнышке. Утром и вечером тетя Тося и дядя Алеша, стоя лицом к морю, дышали по системе йоги морским воздухом. Он говорили, что надо научиться для здоровья, сил и долголетия правильно дышать. Современный горожанин не умеет этого, даже сумасшедшие почему-то нередко дышат правильнее обычных нормальных людей.

На пляже мы носились с Сашей, а его сестру Наташу на пляже я не помню. Меня даже в духе здешнего почти нудизма раскрутили как-то вместе с Сашкой избавиться от трусиков и купаться, валяться в песке, носиться по пляжу в голом виде. Ну, надо, так надо!)) Песок и море, как хорошо! А как хорошо было попить на летней кухне утром свежего молока! Столик, шкафчики и табуретки, все белое, газовая плита. Кухонки стоят в линию, двери их открыты, все общаются. Днем в тенечке баба Женя еще иногда лежала на новенькой раскладушке и читала, или пела, но не «черноморский» репертуар, а модную тогда песенку“ Нам будет часто Карелия сниться, будут сниться с этих пор Остроконечных елей ресницы над голубыми глазами озер „… Мы переехали в номер на первом этаже, пошикарнее. На стене «Неизвестная» Крамского. Ее почему-то чаще зовут Незнакомкой, так наверно, романтичнее. Эта девушка мне с детства нравится!) Время шло, я забыл про школу, а мои одноклассники карандашами уже выводили в своих тетрадках не только палочки, кружочки, но и буквы, цифры. А ведь потом, товарищи родители, ребенку трудно будет догонять! Впрочем, этого тогда никто не говорил, и мой беззаботный отдых продолжался.

Мне очень понравилась устроенная нашим детским обществом так называемая Королевская свадьба. Наверно, часа в два или начале третьего я после обеда и дневного сна вышел на одну из дорожек пансионата. Навстречу мне показалась свадебная процессия в дюжину или больше совсем юных дам и кавалеров. На каждой из девочек была импровизированная тюлевая фата, иногда с охватывавшими юную головку бусами. У Жени и еще кого-то из мальчиков слева у пояса висели шпаги. «Что это?» — в изумлении спросил я. — "Это королевская свадьба! — воскликнула, отвечая за всех, Вика, видимо и ставшая одной из организаторш этого торжественного действа. Она протянула мне руку, посмотрела на меня своими ясными благодарными глазами, и мы двинулись дальше. Наверно обвенчал нас кто-то всех вместе, точно не помню, мы пили лимонад, разыграли с Женей ссору и бой на шпагах, пели и танцевали. Тогда я впервые услышал слова «бархатный сезон»… Как хорошо названо! Не меньше, пожалуй, трех недель мы проели в благословенном этом месте. Это дорого обошлось моей самой первой в жизни школьной успеваемости, но ничего менять я бы ни тогда, ни сейчас не хотел!

Мы вернулись домой в конце сентября. Заезжали в Гурзуф, Ялту и окрестные места. Я увидел Медведь — гору. В Ялте снимали комнату у приятной немолодой женщины по имени Нина Петровна, кажется. Очень уютный домик желтого цвета. Между комнатой и кухней — окно, это меня немного удивило. После роскожного пляжного песочка в Черноморске ялтинский пляж, усеянный крупными темными валунами, по которым чуть ли не балансируя руками, чтобы не упасть, нетдвердой походкой передвигаются люди, разочаровал. Видели домик Чехова, но внутрь не заходили. Ялос, по гречески, вроде бы — солнечный берег. Учеба в стенах нашей школы шла уже вовсю. Привыкать к школьным будням пришлось нелегко.

Глава шестнадцатая. В школе и вокруг

Вот и снова в моем городе. Людмила Георгиевна, слегка вздохнув, сказала:"А я вам писала, спрашивала: когда вернетесь?"–"Извините, Людмила Георгиевна, — произнесла мама, — наверно, Ваше письмо отправили не туда. Ведь совсем неподалеку от нашего Черноморска находились еще Черноморское и Черноморский». Так я до сих пор и не понял «Черноморск» в «Золотом теленке» Ильфа и Петрова — «наш» или просто подходящее для сюжета название? Весь класс уже вовсю писал перьевыми ручками. Эх, сколько прекрасных деталей неизвестны сегодняшним школьникам. Например, это деревянные парты, сбитые из толстой доски с откидывающимися крышками, покрашенной черной блестящей краской столешницей и крючками для портфелей по бокам (на них, однако, портфели весить запрещалось)). Вверху посредине было гнездо для непроливашки — технологического чуда — чернильницы, из которой даже при положении ее «вверх дном» чернила действительно (!)) не проливались. Ручка с вставляющимся в нее гибким металлическим пером. Перочистка — два или три кружка из кожезаменителя на тканой основе — соединенных посредине заклепкой, чтоб чистить перо ручки, не пачкая промокашку.

Я старался учиться как можно лучше, но пропущенные недели давали о себе знать, да еще как. Это ж ведь как кино начать смотреть не с начала! Четверки шли вперемешку с тройками, последние преобладали. Я еще и заболел, обратно адаптируясь к уральскому климату. Дежурные по классу должны были брать у заболевшего ребенка выполнные им домашние задания и возвращать ему проверенные учителем тетради. Наш участковый детский врач Манухина выписала мне освобожденик от занятий на неделю или дольше, мои домашние ее недолюбливали, считали, что к своим делам она относится халтурно. Говорили вполголоса, чтоб не подрывать в моих глазах авторитет доктора. И то один раз. А я ее уважал. Ребенок чувствует отношение, в целом она тоже меня уважала и лечила совсем неплохо. Раньше не писали орз или орви, а писали «ангина» и никаких гвоздей, иногда, очень редко, — катар. Как и у множества детей, в горле у меня были миндалины или, по — сегодняшнему — гланды, которые при растущем организме на дожди и холода отвечали ангиной. В числе прочих лекарств, мой любимый пертуссин помогал мне хорошо.

Дежурными тогда были первая из встреченных в моей жизни (еще в тот день, когда мы знакомились с нашей первой учительницей) одноклассников Люда Колобова, получившая за позитивный нрав и некоторую (по детскости) округлость форм прозванье Колобок и тоже чуть кругленький, голубоглазый и умный Андрюша Мочалов. Они приносили мне мои тройки, а я ежился от неудобства, хоть и было это всего раза три — четыре. В нашем классе обозначились наши лучшие ученики, отличники, в числе которых были Наташа Иваненко и Лена Сергиенко, Люда Колобова, Галя Малафеева, Вера Радя, Лена Крацкина, Наташа Соломеина и мальчишки, среди который выделялся Андрей Успенский,…Андрей Мочалов, Сергей Куроптев. Потихоньку и мои дела пошли в гору, хотя в отличники выбиться не удавалось. Наша Людмила Георгиевна приобщала нас к алфавиту, выводя на доске изумительной красоты буквы с изящными изгибами и волосяными линиями.

Наша учительница использовала довольно эффективные формы морального поощрения за успехи в учебе. В том числе — пятерка из тонкого вишневого пластика, которую можно было использовать и в качестве закладки. Я чуть позже получал их не раз. Пятерочные тетради удостаивались яркой белой обложки с красной звездой. И такие у меня были. В середине октября школу облетела скорбная весть — умер директор школы — пожилой, со щеточкой усов, очень положительный. Он отпустил нас в Черноморск, хотя, наверно, не без небольшой внутренней борьбы в своей душе. И вот эта душа покинула тело… Мне было искренне жаль этого хорошего человека, хоть я его почти не знал. Объявили день траура по школе, занятий не было. В этот день я ходил по двору один и смотрел на мокрые листья тополей неподалеку от песочницы.

В шесть лет, ближе к семи, я уже мог гулять во дворе без старших. Потом за мной приходила баба Вера, или мама кричала в форточку «Ваадик!».. За партой я сидел с Людой Кривобоковой, девочкой совсем не кривобокой, хорошо учившейся, с добрым характером, она потом с родителями в Тольятти уехала. Всех помню, даже тех, кто из нашего класса вскоре ушел. Это крупный белокурый, ставший позже мастером спорта, Андрей Пястолов, и крепенький темноглазый с черным блестящим ранцем Андрей Шкляев, Валя Герасимова с туго заплетенной назад тонкой косичкой, черноглазый Сережа Неуймин, второгодник Сережка Шориков с замотанной изолентой правой дужкой очков и с кляксой на пиджачке.

Некоторые, очень симпатичные мне, люди появились в нашем классе немного позже — такие как очень живая, остроумная Вика Толстикова, красивая и превосходная ученица Лена Голикова, мой лучший друг Коля Ширыкалов, или же просто позже проявившийся именно в общении, дружбе со мной Сережка Трапезников. Тогда мои еще и однодворцы Ильюшка Шарипов и Люда Колобова были самыми близкими мне в классе людьми. Интересными мне ребятами были Сережа Делисевич и Сережка Куроптев. Умным, симпатичным внутренне и внешне был уже тогда Костя Ладейщиков. Очень помогал нашему классу папа хорошего, толстого и веселого Вити Фаерлихта — он работал водителем автобуса и постоянно помогал нашему классу по части разных экскурсий.

В сентябре после юга я познакомился и сдружился с Игорешей Агафоновым, с детства большим оригиналом. Как — то после уроков ко мне подошел худенький большеротенький мальчик в безупречно начищенных сверкающих черных ботиночках и произнес: «Ты ведь Вадька Егоров? А я — Игорь Агафонов. Давай с тобой дружить! «Так с той поры и началась наша с Игорёшей дружба.

В ноябре меня и других наших ребят приняли в октябрята. К белой рубашечке в праздники, а в будни — к серому пиджачку теперь была прикреплена октябрятская звездочка. Мы впервые ходили в кукольный театр на спектакль «Тигренок Петрик», хотя, возможно, это случилось немного раньше. Там один Тигренок был робким, даже трусливым. И его за трусость как позорящего высокое звание будущего ТиграГлавный Тигр лишил тигриных полосок. Петрик стал напоминать просто котенка. Это было очень обидно, и Петрик дал себе клятву во что бы то ни стало стать снова нормальным полосатым тигренком. Заболела мама — тигрица и за лекарством надо было идти через темный ночной лес. Но Петрик не испугался и храбро отправился спасать маму. И это ему удалось. Поэтому расчувствовавшийся Главный Тигр вернул (и по заслугам!) Петрику полоски. Прививку на человечность мы получали, стало быть, благодаря реальности и сказкам, людям и зверям. Иногда и от обратного.

В садике еще нам читали ненецкую сказку, где у мальчика и девочки тяжело заболела мама. Она просила детей уделить ей внимание, подать воды. Но дети только играли, шалили в яранге и вокруг нее. Мама страдала и пересохшими губами просила детей о помощи. Когда силы иссякли, женщина стала превращаться в птицу и полетела над зазеленевшей после снега тундрой. Дети вдруг поняли весь ужас своего положения и побежали за улетавшей мамой, сбивая в кровь ноги, кричали:"Мама, мамочка, не улетай! «Но ничего уже не помогло! Наверно их мама покинула мир живых… Но в любом случае, это о человеческой заботе к близким! Любите родных и близких, пока они живы! А рассказ „Палочка с шариком“», где мальчику какой-то дедушка подарил чудесную палочку. Когда палочка будет при нем, то все ему под силу будет, все он преодолеет. И вот настало время Че или пробил час Икс…и мальчик не испугался, повел себя очень храбро, достойно и победил. Потянулся в карман за спасшей его палочки с шариком, ан нет, дома осталась. А храбрость-то уже никуда не денется!

Как и театр, школа начинается с вешалки. Мы обсуждали там наши дела, смеялись, колотили друг друга мешками со сменной обувью. Помню, как-то меня с другими мальчишками отчитала член родительского комитета нашего класса мама Гали Малафеевой. На ней было темно — бордовое зимнее пальто с черным шалевым воротником и круглая черная шапочка. Недавно, уже в наши дни на встрече одноклассников, как всегда почти, в «зале делегаций» на работе у Лены Закалиной, в школьные годы — Голиковой, мы вспоминали первый класс с Галей Малафеевой, и она была очень удивлена, что через столько лет я помню как была одета ее мама в декабре шестьдесят пятого. «Такая зимняя одежда у мамы действительно была!» — обомлела она. Нашу гардеробщицу, очень душевную, немолодую уже, женщину, звали тетя Зина, Зинаида Петровна. Мы шли из школьной библиотеки, откуда только чтовзял ярко иллюстрированную книжку» Сказка о деревьях и ветре». Позже я и мультфильм такой посмотрел. А вот нашу тоже очень хорошую библиотекаршу я отлично помню внешне, а вот как зовут забыл. Помню, что ее имя было вписано году в семьдесят втором в» золотую книгу» Кировского района.

На углу Первомайской и Толмачева на торце дома торжественно открыли большую черного чугуна с барельефами мемориальную доску Декабристам, проходившим через Екатеринбург на каторгу в Сибирь. Две центральных фигуры — Он, в кандалах, внешне напоминающий Волконского и Она, похожая на жену его Марию. На втором плане проходят в кандалах печальные гордые люди. И, вроде бы, видится среди идущих высокая сутуловатая фигура Кюхли. Волконские действительно (правда друг за другом, вроде бы) и Кюхельбеккер, а также Поджио и Батеньков, Трубецкая, Муравьева, Ентальцева, Нарышкина и много кто еще побывали на почтовой станции дома Гилёва, на месте которой стоит пятиэтажка. Реальная история давно минувших дней. Кто — то подходил к почтовой станции пешком, кто — то подъезжал в коляске. Но все закованы в железо. Автор сего сооружения, как известно, скульптор В. Егоров. И в советское время четверь века здесь на подиуме всегда были живые цветы.

Наступил Новый шестьдесят шестой год. В школе я обжился. Выучил всех детей и некоторых учителей. Наш первый «А» общался и с классом «Б», который вела Валентина Сергеевна, где учились Олег Боровский, Игорь Удилов, Сергей Цыбульков и другие хорошие люди, с которыми мы тогда еще не были знакомы. Много позже они перешли в наш» А» класс.

Букварь проходили весело. Один раз я, прямо, как в анекдоте ляпнул полную чушь. В мои еще досадичные годы мама и баба Женя, давая мне только что вскипяченое молоко, весело (как бы имитируя пузырьки от кипения), называли его» Путька!» или» прутька"(с почти неслышным «р»).Вот это-то слово я и выпалил на призыв Людмилы Георгиевны дать пример слова на букву «П». Дети молчат, задумались, кто-то произнес» парта», «паста»,"пароход», «папа», «паровоз»…и тишина. Вадичка активно тянет руку. «Говори!».. И класс содрогнулся от взрывной волны смеха! Наверно, это слово было и другим знакомо. В наши дни здесь усмотрели бы, поди, намёк на Путина!))

Родители мои выезжали за границу, были в Голландии, были в домике Петра Первого, в Финляндии, там маму как-то здорово пробрал невесть откуда налетевший ледяной финский ветер. Родителей спросили, не желают ли они встретиться с бывшим свердловским архитектором, проектировавшем вместе с коллегами в начале тридцатых Городок Чекистов. Родители ответили согласием. И в одном из ресторанов Хельсинки их встретил седой худощавый человек. Он рассказывал, что прямые намеки не враг ли он народа со стороны начальника Постпредства ОГПУ по Уралу Раппопорта (он тогда же угрожал и К. Т. Бабыкину, но Константин Трофимович послал его подальше) вынудили его легально эмигрировать (после войны с «белофиннами» какое-то время для родившихся в Финляндии и пограничных районах было можно). Он получил финское гражданство, но фамилию на финский манер (там для карьеры это важно) не сменил, оставшись русским человеком. Говорил, что дочь у него замужем за финном, финнов в чем-то хвалил, но говорил, что финнам доверять нельзя, образно говоря своим пресловутым ножичком могут неожиданно и в спину садануть!..Конечно, спрашивал у папы с мамой о Свердловске, о постройках новых и нюансах жизни. Вряд ли кого-то из бывших земляков архитектору Антонову после этого еще довелось увидеть. В какой-то финской бане некий местный финн стал довольно нагло вызывать на поединок наших русских. Вроде как, кто его в бане пересилит, перемоется. Наши что-то в бой не рвались. И папе надоела эта похвальба, он принял вызов. Парились долго, в болельщиках с той и другой стороны недостатка не было. Наконец, господин финн выскочил из парилки и плюхнулся в бассейн. Наши соотечественники и из вежливости финны аплодировали папе, покинувшего баню намного позже! Потом несколько лет после этого события если у такого чистюли как папа по каким-то причинам (отключили корячую воду и т.п.) откладывался банный день, то они с мамой смеялись, что он:"Последний раз (еще) в Финляндии мылся!»))

Еще родители смеялись очень от фразы:"Витчипись, Востриков!» Кто это, и от кого он должен отчипиться, я не знаю. Уходя в мастерскую, если мы оставались дома, папа нас с мамой в коридоре целовал. Иногда при этом мама называла папу» тяпа», а он ее — «кулема»! Тогда такого рода смешные обращения был еще и в моде. На серванте у нас стоял белый фарфоровый слон, подаренный мамой папе незадолго до свадьбы в феврале пятьдесят седьмого года.

По телевидению шли веселые телеспектакли. И захватывающие детективы. «Клоун Фердинанд хочет спать»,"Тени старого замка», где был преступник по имени Курт, И опять же» Тени над Нотр — Дам» про жуткую профашистскую (в масках, как куклуксклан) структуру «кагуляры» в предвоенном Париже, «Последнее дело комиссара Берлаха» с Николаем Симоновым про фашистского врача-изувера, «Призрак замка Морисвиль» — это уже немного загримированная под страшный фильм кинокомедия.

Телепередачи начинались с 16 часов выпуском новостей со Свердловского телевидения, и эти выпуски содержали не только наши свердловские, но и общесоюзные и международные новости. Затем, в 18—20 обязательно детям показывали хороший мультфильм, например, «Никита — кожемяка» или Козленок», была еще очень хорошая детская телепередача» А сегодня вот что! Почта!», где Буратино с телеведущей Лидией Захаровой разбирали письма от детей на эту программу и показывали фрагменты цирковых номеров, мультфильмы и другое интересное. Мне очень нравились наши теледикторы — Лидия Захарова, Борис Копыркин, Галина Кудреватых. Семнадцатилетней девчонкой моя мама (тогда еще совсем не мама) чуть не снялась в фильме» Во власти золота» по повести Д.Н.Мамина — Сибиряка, ставившегося на Свердловской киностудии, роль почти без слов, но все же роль. Там что-то чуть застопорилось, маме надо было за это назначение на роль покрепче держаться, но вскоре появился в ее жизни мой папа (тоже будущий), он к этому отнесся как-то скептически, маме стало это не столь уж интересно, и роль эту сыграла другая девушка. Вот тогда они дружили с Галкой Кудреватых, тоже мечтавшей пробиться в артистки кино. Вместо этого Галка стала известным всем в Свердловске диктором, но потом зачем-то переехала, кажется, в Тюмень, стала очень хорошим врачом, отличником здравоохранения, а здесь о ней как — то потихоньку забыли… Меня, помнится, мама познакомила с тетей Галей, не очень — то похожей на свой экранный образ, как-то весной на Вайнера — Малышева, где сейчас Салон Часов на углу ул. Вайнера — Малышева. Мама у меня прекрасно пела совершенно естественным чистым голосом. Она, конечно, и сейчас споет, но если ее упросить и только в семейном кругу. А тогда, в шестьдесят третьем — шестьдесят пятом, в двадцать пять лет, она натурально заливалась дома соловьем!)

Не забывала мама и поездку с папой в сладкоголосую Италию, в Сорренто. «В Сорренто, — говорила мне она, — апельсины лежат прямо на земле, на асфальте!» — "А вы в папой ели?» — восхищенно, чуть в азарте, спрашивал я. «Нет, нам сказали перед этим, еще перед приездом, так не делать!» Вот так, советико туристо — облико морале!»))) Я дважды был в Италии, но апельсинов на асфальте пока не видел. Наверно, не по тем ходил дорогам, да и в Сорренто не попал…

Мама пела романс, которого я ни тогда, ни сейчас ни от кого другого не слышал! «Вхожу я в полутемную аллею, мне грустно — почему — сама не знаю. И ни о чем я больше не жалею, и ни о чем я больше не мечтаю. Погас уже последний луч заката… И сразу тишина на землю пала. Прости меня, но я не виновата! Что я любить и ждать тебя устала!..» Шестилетним ребенком я запомнил музыку и слова на всю жизнь! В девять вечера по телевизору обязательно показывали какой-то интересный художественный фильм.

Да, вот, в первые дни шестьдесят шестого, мы с мамой покупали всякие вкусные угощения. И еще мама по моей просьбе купила мне тоненькую, в белой глянцевой обложке, с изящными цветными иллюстрациями книжку“ Новое платье короля “, мы на обратном пути возвращались мимо садика. И тут я увидел Люду Чащину! Она вместе с другими нашими детьми возвращалась с прогулки в группу и сразу увидела меня. Ни Коли Удилова, ни Сережки Сысоева,, ни Жени Горовца, ни Лены Ганс в этом шествии уже не было. Люда еще похорошела, выросла и неновая уже черная шубка была ей мала, а из — под шубки как-то нескладно высовывалось коричневое плиссированное платьице. „Вадик!“-воскликнула она, — "приходи в садик „…В ее возгласе была и радость и какое-то отсутствие удивления, словно меня не было здесь лишь пару недель. „Я теперь уже в школе, — громко сказал я, и мы расстались. Навсегда. Милая Людка, знала б ты, сколько я тебя потом вспоминал!..

Весной шестьдесят шестого мы гуляли с мамой по городу. Ходили в кино» След в океане»,"Юнга со шхуны Колумб»,"Встреча со шпионом». В Театр драмы кто-то приехал с гастрольной постановкой «Дон Хиль — зеленые штаны», помню афишу. А вот сам спектакль так ни разу и не посмотрел. Вроде это по мотивам испанской семнадцатого века комедии. С Ольгой Симоновой и ребятней нашего двора ходили в гости к Ольгиной бабушке — бабе Зое. Шли в облачный день по аллее с доброй, смугловатой бабой Зоей в зеленом платке между Центральным Гастрономом и Спорттоварами, весело напевая детскую считалку: «Дора, Дора, помидора. Мы в лесу поймали вора. Стали думать, да гадать, как нам вора наказать. Мы связали руки — ноги и пустили по дороге… Вор шел, шел, шел, да корзиночку нашел. В этой маленькой корзинке есть помада и духи, ленты, кружево, ботинки — что угодно для души!..» С папой и мамой гуляли в выходные по улице Свердлова в сторону вокзала. Покупали мне теперь уже не книжки — раскладушки, а более серьезные книжки. В том числе — хорошо иллюстрированные тонкие Фильмы — сказки, в том числе «Мальчиш — Кибальчиш» и вьетнамская про мальчика, одержавшего победу над Драконом.

В букваре были стихи про праздничный салют в День Победы. Но у меня на этом месте был цветной автопортрет Никиты Сергеича Хрущева в светло — сером пиджаке со звездами Героя Соц. Труда и меня от домашнего задания выучить это стихотворение наизусть освободили. Пожалуй, это единственное стихотворение из школьной программы, которого я совсем не знаю. Ну, и ладно! Такие конфеты помню шоколадные» Салют» с цветными гроздьями салюта в темно — синем майском небе. Двадцать пятого мая я окончил первый класс и, как всем нам объявила Людмила Георгиевна, перешел во второй. Она нам выдала металлические значки — ромбики салатного цвета с тоненькой бордовой надписью"2 класс». «Вот видишь, — сказала мне мама, — ты теперь уже второклассник», чему я был очень рад! Я вышел на балкон с этим значком на рубашке и, вдохнув теплый воздух наступающего лета, ощутил всем существом своим: «Жизнь прекрасна!» И это была чистая правда! Теперь можно было сколько угодно играть, носиться по двору, гулять по городу или отдыхать на море!

На море мы поехали не сразу, решили подождать столь любимого тетей Тосей и дядей Алешей бархатного сезона. И баба Женя укатила в Кишинев. Приехала молодая и цветущая — пятьдесят два минус чуть не десять лет, загорелая, по фигуре черное крепдешиновое платье с красными цветами, шутила и смеялась, чуть откинув голову, как смеются счастливые, довольные жизнью, люди. От нее я впервые услышал фразу:"Одесса — мама, Кишинёв — папа!» Правда, чаще всего, «папой» при этом называют Ростов. Надарила всем подарков. И мне, в том числе — отличный красный с желтым кузовом (терпеть не могу с детства это сочетание цветов, разве что если желтый заметно преобладает… но здесь все было как-то органично) заводной трактор.

Любили мы и погулять в Парке Маяковского, совсем близко от которого жила бабы Женина старшая сестра тетя Зоя. Нынче, когда наша церковь снова обрела в обществе силу, говорить Чертово Колесо (как в известном шлягере семидесятых) стало как-то не принято. Теперь это исключительно Колесо Обозрения, а раньше… В общем, колесико это все любили. Кстати, теперь и слово «поп» считается каким-то непочтительным — говорят только «священник». Хотя читаю, изучая своих далеких прадедов, переписные книги семнадцатого века, там пишут «поп с попадьею» — не иначе. Это можно, конечно, называть как лицам духовного звания больше по душе, а вот «Колесо Обозрения» звучит как-то чересчур спокойно, без азарта!..

Кроме колеса, мне нравились разные качели, большущий белый дощатый пароход и, конечно, карусель с деревянными лошадками, верблюдами, оленями и тому подобными существами. Высший рейтинг в глазах малышни и детей постарше был, конечно, у коней. Поэтому захватить коня было для ребенка хоть и небольшой совсем, но удачей. Карусель была хороша своей естественной приветливой старомодностью, поскрипываниями в движении, симпатичностью самих персонажей детского увеселения!..Теперь уже таких лошадок, сделанных топором, рубанком и стамеской, пожалуй, не сыскать. Даже в Париже, неподалеку от Елисейских полей, хороша карусель, а все ж уступает и она карусели моего детства!.. У Брэдбери есть интереснейший рассказ про карусель, выступающую некоей машиной времени, никому почти неведомой дорожкой в детство!.. Дом наш в летние каникулы еще более оживился, двор хорошел на глазах. Вот сейчас в песочнице шестилетняя девочка Наташа с приветливым шестидесятипятилетним дедушкой в очках с какими — то чуть зелеными (солнцезащитными?) стеклами,,, с совочком и в панамке в горошек, сестры Тарасенко, Они, мама и отец — дядя Ваня Тарасенко, как и Наташа с дедушкой, живут в пятом корпусе. Дядя Ваня — наш участковый, старший лейтенант, лет пятидесяти, худой, жилистый, с красным обветренным лицом, пистолетом в потертой кобуре.

Такую же кобуру я накануне видел на ремне добродушного дородного старого вахтера института» Огнеупоры», куда мы с папой ходили голосовать за блок коммунистов и беспартийных, Вахтер увидел на черной ленточке кобуру у меня и, рассмеявшись, как смеются крупные коллекцией старики, задорно сказал; «А у меня тоже есть!», похлопал рукой по своей коричневой кобуре, открыл ее и достал… шоколадку для меня. Мы засмеялись. Эта маленькая прямоугольная шоколадка напоминала детям о правилах уличного движения. На упаковке бирюзового цвета мишка, зайка и другие звери переходят улицу на зеленый свет светофора. На обороте можно прочитать:"Зеленый свет зажегся вдруг. Теперь идти мы можем! Ты, Светофор — хороший друг Шоферам и прохожим!»

Участковый Иван Тарасенко был нормальным ментом и отцом, носил галифе и хромовые сапоги, погоны старлея, курил» Беломор»."Хороши гаванские сигары, еще лучше — русский «Беломор»! — Выкуришь полпачки — встанешь на корячки — сразу жизнь покажется иной! «Они нередко курили, деловито разговаривая, вместе с Макарычем — нашим старшим другом и наставником.

Когда — то старому художнику Александру Макаровичу Минееву в Союзе художников предложили по общественной линии шефствовать над нашим двором. Александр Макарович родился в 1902 г., учился в художественной студии Пролеткульта, участвовал в первых послереволюционных молодежных художественных объединениях, живописец, член Свердловской областной организации Союза художников РСФСР. Автор городских пейзажей Свердловска и картин природы Среднего Урала. Его жена — Марья Ивановна — работник Творческо — производственных мастерских Худфонда, где занималась золочением геральдики, надписей на монументах и т. п. Детей своих у них не было. Точнее говоря от первого брака у Макарыча были три взрослые дочери, давно жившие где — то в Ленинграде и окрест. Ни разу не помню посетивших Макарыча и Марью Ивановну родственников. Эти золотые люди золотом к своим семидесяти годам не обзавелись (а могли бы), но дороже золота были тепло и забота, щедро даримые нам, детям «Кристалла»!

Кто не видел Макарыча, может представить нашего генералиссимуса Суворова, тоже Александра — седые кудри и жадно глядящие на мир сероголубые глаза, ростом невысок, худощав, но крепок, задорный, чуть насмешливый, крикун, ворчун, на месте дырку сверлит, холерик в чистом виде! У Макарыча, правда, нос бугром, не такой прямой, как у Суворова. Орет:"Вадька, в сторону, не зашибись!» Глаз острый — художника и плотника, столяра..Ну что за добрющая, ругачая каналья!)). В одиночку, с топором и ножовкой в руках, он создавал такие сооружения, что все только диву давались. Папа мне рассказывал, что во время гражданской войны или вскоре после кто-то помнит Александр — Макарыча верхом на лошади в матросской форме, с торчащим из-под бескозырки рыжеватым чубом на Площади 1905 года! Наш Макарыч прошел все дороги

Отечественной войны, а вот насчет гражданской — вряд ли. Но комсомольцем двадцатых годов, был. Он был советским по всей своей сути, художником, но при этом с искрами какого-то бунтарства, мятежной вольницы. Марья Ивановна, точнее — Мариванна, ровесница мужа, невысокого роста добрая, с загорелым на городском солнышке лицом, разрисованном от старости множеством морщиной, со светлыми глазами, с виду просто бабушка, имела свою интересную картину мира и большой интерес к окружающему. Во втором подъезде на пятом этаже нашего первого корпуса Минеевы жили в одной квартире с Мамонтовыми — пожилым инвалидом (отставным офицером) с женой, сыном Лешей (на год меня младше) и младшей дочкой Леной.

Наверно, многим невозможно даже представить, но волей Макарыча накануне каждого Нового года в нашем дворе, где посредине большой круглой выпуклой клумбы стояла отлитая в бетоне (в подиумом — в рост человека) ваза с цветами, как по волшебству, вырастала громадная лесная елка (высотой — до четвертого этажа!) в больших стеклянных шарах и других стеклянных, деревянных и картонных игрушках, в разноцветных огнях гирлянды (ах, что за огни!) и с большой светящейся красной звездой на самом верху! Предновогодним синим вечером эта красавица — великанша своей сверкающей многоцветной феерией пробуждала в нас невыразимую радость жизни, предвосхищение еще большего счастья и дружескую солидарность всей нашей многочисленной дружной детворы!..С четырех сторон наша елка была обрамлена большими, расписанными в в русском декоративном стиле с красным и синим, зеленым, желтым фоном большими фанерными щитами. Рядом стола тоже искусно расписанная Александром Макарычем большая деревянная горка. Никаких ледянок еще не было в помине, мы катались на фанерках или просто обрывке бежевого упаковочного картона. Небольшой расписной деревянный домик был тоже местом наших игр и детских собраний Позже Пашка Глушков и Андрюша Вербов играли здесь на гитаре разные любимые нами песни и мелодии — "Дом восходящего Солнца»,"Мой Фантом»,"В нашу гавань», «Три ковбоя»,"Облади — облада»…Но это уже, пожалуй, мой четвертый или пятый класс.

Наша любимая большущая восьмиугольная песочница с разноцветной дощатой окантовкой песочница, посредине которой на изогнутых зеленых стеблях (железных трубах, сантиметров пять диаметром — не меньше) произрастали четыре больших цветика — семицветика с параболических силуэтов (полуметровыми железными) цветными лепестками. Рядом с песочницей между двух высоких толстоствольных тополей (!) стояла большая деревянная скамейка, где иногда любовались на своих ненаглядных чад родители и бабушки. Надо сказать, бабушек работающие родители эксплуатировали тогда нещадно. Наших бабушек любимых! Да они и сами рады покупать продукты, готовить, выгуливать во дворе и окрестностях своих внучат. А ведь чаще всего бабушки жили по отдельным адресам. Но без выходных и отпусков, весь день с утра до вечера, они находились тут. Читали нам книжки и ходили на детский сеанс. В московских и питерских семьях, особенно в дохрущевские времена, нередко за ребенком присматривали няни, домработницы. Наши уральские художники, композиторы, профессора не хуже ихних были — зарплаты, гонорары в столицах и остальной стране исходили в ту пору их одних расценок, но домработниц у нас держали редко (хотя были и у нас), бесцеремонно перекладывая детскую и бытовую кутерьму на бабушек, прабабушек! Милые, родные носители всепроникающей любви к нам, девчонкам и мальчишкам с разбитыми коленками, мы никогда не забываем, любим вас! Ваш беззаветный труд в военные годы был хоть как-то отмечен, запечатлен. Но не менее великий и прекрасный скромный подвиг ваш здесь, с нами и нашими сестренками — братишками никак не отражен. Вот я, уже такой взрослый человек и родитель, не могу забыть ваш подвиг, ваш беззветный труд. Много у бабушки нашей хлопот, варит нам бабушка сладкий копмоп. Варежки новые надо связать, сказку веселую нам рассказать. Трудится бабушка целые дни…Бабушка милая, сядь, отдохни! Песенку эту тебе мы споем — вот как мы с бабушкой нашей живем…

А какой табун детей носился в теплую летнюю погоду во дворе. Ольга Симонова, Лариска Кушнер, Ленка Вдовкина, Иринка Друзина, Людка Колобова, Ленка и Танька Макаровы, потом Наташка Кобякова, Вера Рогалева… наш старший друг и кумир Пашка Глушков, Андрюша Вербов, Вовка Крысанов, Леша и Ваня Мосины, Кирюша и позже — Данилка Ситниковы, Сева Кондрашин, я Вадик Егоров, Ильюшка и Радик Шариповы, Сашка Макаров, три брата Катаевых, братья Вдовкины, Лешка Павловский, Андрей Бегичев, братья Князевы, Витя Яговитин, Саша Нестеров, Леша Мамонтов, Славка Фетисов, Вовка и Серега Антиповы, Серега Зябликов, позже Антошка Потапенко, Андрей Шувалов… И это далеко не все, называю лишь тех, с кем в детстве играли, а были еще и ребята постарше, в ту пору даже разница в два-три года была весьма заметной, но не могу не назвать Сережу Друзина, Сашу Ионина, Володю Мокина, Наталью Глушкову, Люсю Сажину, Свету и Ирину Гудиных, Лену Волович, брата Андрея Вербова, брата Саши Нестерова, Андрея Онуфриева и его брата, Алика Нинкина, Олега Мелюхова, Свету Кондрашину, Таню Черепанову, Шуру Крысанову, Ольгу сестру Бегичева.

В нашем дворе летом перед вторым классом я познакомился с Викой Толстиковой, пришедшей вскоре в наш второй «А»…Аа, недоговорил я что еще в нашем дворе соорудил великий подвижник Александр Макарыч. Рядом с песочницей стоял в виде вытянутого треугольника острым углом вниз (в стальном обрамлении) ярко — голубого цвета плакат с белым голубем мира со словами всем известной и всегда звучащей по радио тогда песни:"Пусть всегда будет солнце, пусть всегда будет небо, пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я!» Песня очень хорошая, но мне так хотелось вписать в нее папу и бабу Веру, бабу Женю, конечно, тоже, но строфа не резиновая!.. Чуть позже появились здесь же очень добрые в натуральную величину скульптуры девочки с зонтиком и мальчика, играющего на балалайке. Отлитые в бетоне по проекту стройной, в тонких очках выпускницы нашего художественного училища и под кураторством Макарыча, эти белые садово — парковые скульптуры стояли на метровых бетонных же розоватых подиумах. Тополя, клены.

Раньше даже таком достоверном фильме семидесятых, как «Калина красная» В. Шукшина мне казалась чуть театральной встреча главного героя с березками своей малой родины, юности. Но проходит время, и в прошлом году, оказавшись здесь, во дворе моего детства, я вдруг остро почувствовал свое родство с деревцами, каждое из которых помнит меня, маленького. Только к скамейкам и двум широким голубым качелям (весам) не имел отношения Макарыч. И еще — к двум площадкам с толстыми столбами с веревками для сушки белья. Ах, как зимой упоительно пахло арбузом эти свежепостиранные простыни и пододеяьники! Деревянные и пластмассовые бельевые скрепки — даже их сейчас не встретишь! Вот и еще одна скульптура нашего двора — медведь, точнее — медвежонок, стоящий на метровом подиуме на задних лапах, приготовившийся съесть… да нет, конечно не ребенка непослушного)), всего лишь…горсточку рябины. За спиной мишки еще одна — малая — песочница со сварной композицией железных полутораметровых коричнево-зеленых камышей. Наконец, толстое красное бревно, называемое словом «бум», увенчанное деревянной, обитой покрашенной красным цветом конской головой с гривой в виде десятка расположенных вроде солнечных лучей дюралюминиевых трубочек с точеными из дерева красных маковок на концах. Вот что такое Макарыч! И всегда он найдет, о чем поговорить с нашим братом, малышом!) Наверно, Творческо — производственные мастерские Худфонда (они тогда располагались на Луначарского — Карла Маркса) и отдел благоустройства нашего района, и домоуправление также помогли и помогали этой красоте, честно говоря, не знаю. Но в любом случае всего бы этого точно не было без великого и скромного друга детей художника и мастера на все руки Александра Макаровича Минеева! Что без таких как как Макарыч, как Иван Данилович Самойлов из Нижней Синячихи была бы наша жизнь!

Зря не заходили в наш двор побывавшие в магазине «Кристалл» глава ГДР Вальтер Ульбрихт и президент Югославии, маршал Тито с женой! В шестидесятых, после долгой ссоры, советские руководители сменили гнев на милость и протянули Иосипу Броз Тито, как бы тогда сказали,)) руку дружбы. «Дорогой товарищ Тито, ты ни в чем не виноват!» — так сказал Хрущев Никита, приезжая к нам в Белград. Конечно, интересной личностью он был. Как — то раз и Сталин предрек своему почти тезке быть аж вождем советского блока, а потом вот те на! «Мы пьем в меру,» — сказал доктор Неру,,"Мы пьем для аппетита», — сказал Броз Тито…«А мы пьем — досыта!» — сказал Хрущев Никита…

В «Кристалле» продавалась очень красивая, филигранно выполненная подставочка для яйца. Заоблачнея цена: 930 новых рублей. Я думал, если буду главой станы, то буду жить скромно, не транжиря денег. Но вот такую подставочку для яйца я за свой счет куплю в родном «Кристалле»! Нетрудно представить как каламбурили, шутили сегодняшние СМИ, если б это, наконец, произошло! Да, помню многих. К папе мне было года три с половиной несколько раз приходил некто дядя Гена с шапкой желтых кудрявых волос и в очках в толстой оправе. Вскоре жизненные обстоятельства их с папой как-то разбросали кого куда. Папа потом его совсем забыл, вспомнил когда я ему напомнил… и вот помню до сих пор… С Викой Толстиковой познакомились в начале лета во дворе. На ней было, по погоде, белое платье в голубенькую крапинку,, зеленка на сцарапнутой коленке и ходила она по бревну (буму), рядом стоял папа Павел Поликарпович. Он-то со мной и заговорил, а Вика говорила, когда он ее для поддержания светской беседы со мной что-то спрашивал. Впрочем, это не была чисто светская беседа, он всегда имел живой интерес к людям. У них с супругой, Тамарой Дмитриевной, учительницей нашей школы, рос еще младший ребенок Женька. Кстати, Женька, очень шустрый мальчишка, тоже нередко ходил с пятнышками йода и зеленки на ногах и других частях тела. До этого они жили на Мира. «Как, ты думаешь, ее зовут?» — живо, но с едва заветной мечтательно-элегической ноткой, наклоня голову вправо, спросил Павел Поликарпович. Подсказка в виде первой. буквы «В» мне довольно быстро помогла. На «Веру» эта девочка, на мой взгляд, не походила, а полуподсказка папы «может Виля?» меня рассмешила…» Такого имени нет, — сказал я и назвал «Вика»…«Ну, почему ж нет?» — шутя упрямствовал папа бывшей незнакомки, но я уже понял, что отгадал. Потом Вика Толстикова с ее жизнелюбием и острым веселым умом, часто едким юмором, переходящим в сатиру, стала неотъемлемой частью нашего класса, его летописцем.

Тогда же мы тесно общались с мальчиком, какое — то время жившим во втором корпусе, по имени Витя Плахоцкий. Мама и бабушка, это надо было видеть, не могли на него надышаться. Мама, брюнетка с прической, была всегда рядом и делала мне замечания. Когда мы с ним затевали играть в войнушку на красных пластмассовых саблях, то всегда сидевшая на балконе бабушка не сбрасывала ему сабельку просто вниз, а медленно спускала на бельевой веревке в игрушечном пастмассовом ведерке. Это надо снимать в кино! Про старую Одессу!

Чуть позже я стал охранником природы. В нашем дворе появилась юная блондинка около шести лет от роду по имени Эля, она жила во втором корпусе на первом этаже с мамой, жгучей высокой брюнеткой. Как-то мы с Элей и детьми помладше нас играли во дворе, точнеена газоне у третьего корпуса. И вот я попался на глаза грузному пожилому, лет шестидесяти, человеку, который подозвал меня и спросил:"Хочешь стать Охранником природы?» — "А как это?" — ответил я вопросом на вопрос. «Это значит беречь деревья и газоны, ветки, не давать и другим ломать и портить деревья…» — сказал серьезно дядя. «Хорошо, я буду!» — ответил я и стал охранником природы. Точнее — этот человек меня на эту должность и назначил. Так и сказал:"Все, назначаю тебя охранником природы! Старайся…»

Я собрал команду тех, кто был рядом и объяснил им, что цветы, листья и траву рвать нельзя. И пусть другим детям они об этом хорошо расскажут. Деревья — это наши друзья, от них вокруг и воздух чище и все красиве. И этих друзей мы как можем должны охранять, защищать!» Дня через два Эля сказала, что дома у них есть даже нарукавная повязка с надписью» Охранник природы», и что она ее подарит мне! И подарила: на белой марлевке красная надпись. Не очень выразительно, но все же. Мы активно боролись с нарушителями. Однажды я даже написал заявление в расположенную в нашем доме недавно открытую при участковом детскую комнату. Но никого что — то застать не мог и сунул заявление в ручку закрытой двери. Про то, что некто сломали ветку, а также рвали цветы на клумбе. Но никакого ответа от правоохранителей не последовало, и я решил справляться сам. Ничего писать больше не стал. Стал вести в основном разъяснительную работу среди детского населения.

Потом настало время ехать на море. В живописный Черноморск второй раз было нельзя, так как там разместили военный городок и все закрыли, по крайней мере, от туристов. И мы отправились в небольшой городок на берегу Азовского моря Приморско — Ахтарск. Дядя Алеша поехал с бабой Женей, мамой и со мной, оставив тетю Тосю по ее просьбе дома. С кошкой Масей. Тетя на вокзале слала нашему еще не отошедшему поезду воздушные поцелуи и обрадовалась, что и я так сделал в отношении ее. «Вадюха-то послал мне воздушный поцелуй!» — воскликнула она, и поезд тронулся.

Ахтарск утопал в зелени и какое-то светлое умиротворение исходило от него. Наша хозяйка невысокая, с правильными чертами лица женщина лет чуть за пятьдесят, жаль имени не помню, что-то вроде Анастасия Васильевна, кажется, жила невысокого росточка мужем в доме с высоким крыльцом, телевизором, большим огородом, где росли очень крупные красные помидоры. Здесь же вдаль по дорожке можно было пройти в дом старшей сестры нашей хозяйки — Натальи Васильевны, в круглых в черной оправе очках, с темными волосами, веревочками заплетенными назад в виде двух истончившихся от возраста косичек, закрепленных коричневой пластмассовой гребенкой, как носила наша баба Вера и многие старые женщины в то время. У старшей высшее или незаконченное высшее образование читалось во всем ее облике и мягкой, демократичной манере поведения.

В наши дни высшее образование подверглось большой инфляции, обесценилось, и уже не меняет человека внешне. А тогда и пару десятилетий после еще меняло. Как в предвоенные и послевоенные годы — десятилетка. Помните:"Не пойдет, Шарапов, у тебя на лбу десять классов написано!».. Люди хорошие не от гордыни, а больше от инстинктивной ответственности образованного человека перед обществом, согражданами даже и в обрёмканной одежде выглядели по-другому. Положение обязывает. Я имею в виду положение что ты, так сказать, на передовой. В наши дни люди с дипломами высшего образования иногда, то ли свысока, то ли восхищаясь, изрекают:"Он всего с шестью классами образования…» И словно невдомек им, что в тридцатые годы на плечах человека с таким уровнем образования была ответственность «ученого человека», что придавало сил, побуждало через самообразование тянуться к новым знаниям и не забывать уже освоенного. Это как сто долларов сейчас и в тридцатые годы — разница слишком велика.

В советское время как в котле, в тигле, выучились грамоте и знаниям о мире, так или иначе, все. И единичные исключения лишь подчеркивали великий масштаб сдвига в массовом образовании. Помню, как году как раз в шестьдесят шестом — шестьдесят седьмом к нам с мамой на улице Восьмого марта обратилась с вопросом как пройти на улицу Восьмого Марта простая лет сорока женщина. «Так Вы ж по ней идете,» — улыбнулась мама. — "Извините, я неграмотная…» — услышал я в ответ. В цыганской среде, правда, неграмотных и сейчас довольно много.

Старшая сестра приходила к нашей хозяйке посмотреть телевизор. Еще мы ходили смотреть в Доме культуры фильмы. Мне жаль сейчас, что не найти хорошее арабское кино шестидесятых. Оно похоже на индийское, но в основном пожестче, менее мелодраматично что ли. Если, скажем, проводить аналогию с шампанским, то арабское кино не всегда» полусладкое», но часто и полусухое, даже — брют. Тогда мы смотрели цветной фильм про молодого офицера, про его внезапную любовь, разлуку и старого отца, перебирающего четки и гадавшего:"Придет Али — не придет Али»…В конце наш Али побеждает в перестрелке одного негодяя, и зал, утирая слезы, расходился в катарсическом потрясении и очищении. Вот бы посмотреть этот фильм сейчас! С нами перед воротами дома познакомился местный белобрысый шестилетний парнишка Юрка. Очень шустрый, сообразительный и какой-то не по годам взросленький. Он очень сдружился с дядей Алешей, не отходил от него, называл его:"Дедушка!» Они и по поселку (или городку) вместе гулять ходили. Мы с дядей Алешей тоже, правда, мама считала, что я донимаю дядю Алешу своими рассказами. Вроде бы уж я ни тогда, ни сейчас стараюсь не донимать.) Помню, как этот Юрка, загорелый, танцевал нам смешно твист во дворе. Я тогда читал с помощью сначала бабы Веры, оставшейся, как и тетя Тося, в Свердловске, а потом — бабы Жени и мамы довольно дурацкую книжку» Володька Веснушкин в стране заводных человечков». Там мальчик — школьник попадает в какой-то антимир, где действуют довольно отвратительные персонажи — Генерал Ржау, Адмирал Жаднинг и Летчик Злоуж… Иллюстрации хорошие, но все какое-то на редкость недоброе. И сейчас не хотел бы эту книженцию перечитать.

Азовское море и песчаный пляж с отдыхающими и местным населением мне понравились! Приморско — Ахтарск — некогда казачье место. Кубанского казачьего войска. Хороший по телевизору, говорили, был концерт казачьего хора песни и пляски — пели песню:"В путь — дорожку дальнюю я тебя отправлю, упадет на яблоню алый цвет зари. Подари мне, сокол, на прощанье саблю, вместе с острой саблей пику подари!» Песню напела мне баба Женя, поскольку я тогда уснул и концерта не видел. Только вот, если сокол — это не птица, а ласковое поименование девушкой своего любимого казачка, то зачем просить такие"сувениры», разоружая его перед «дальней дорожкой» (походом)? Люди иногда поют как на автомате, не вслушиваясь в слова. Я вот в дестсве и потом с удовольствием с удовольствием слушал песню» Во поле березка стояла, во поле кудрявая стояла». Но мне, хоть убей, непонятны были слова:"Не кому березку заломати, не кому кудряву заломати! Ой, люли — люли заломати…» Как» Охраннику природы мне казалось это совершенно негодным делом!) Более того, лирический герой потом сообщает:"Я пойду, пройдусь — погуляю. Белую березку заломаю. Люли — люли заломаю…» В общем, то ли браконьер, то ли какой-то злой медведь!) Помните, в сказке» Вершки и корешки» медведь грозится мужику, мол, я тебя заломаю! Так и в реальности, увы, бывало. Но зачем надо заломать березку? Ответ пришел ни с того ни с сего, несколько лет назад; «Да ведь это ж…девичья невинность!» Тоже не фонтан, но и не абсурд. «Медвежий» смысл прогулки уступил место… донжуанскому.))

Вообще же русская песня отличается своей чистотой, целомудрием. «Ой ты, душенька — красна девица!» Дядя Алеша очаровал всех детей округи. Кстати, это тогда он мне и рассказал драматичную быль о своем деде на санях в ночной снежной степи и возникшей и возникшей из вьюги, догонявшей его огромной женщине!

Здание магазина купца второй гильдии Спиридона Мещерякова — отца дяди Алёши — в г. Камышлове сохранилось и по сию пору (я там был, ныне это ул. Карла Маркса 35 — а). Как и деревня Калиновская, бывшая слобода, основанная их далеким прадедом «слободчиком» Алексеем Ивановичем Мещеряковым еще в 1620 — е годы и в ней есть улица Мещерякова… Потом приехал и мой папа..Вижу, идет веселый Юрка в шапке из газеты с козырьком. Я тоже умел делать из газеты, но не такие, попроще. Спрашиваю Юрку:"Откуда ты такую шапку взял?» — "Д а это мне дядя Володя, твой папа сделал!» — "Как это?»)) — "Да, он только что приехал!» Во дела, сын не знает, а местный мальчишка неполных шести лет с папой моим уже и познакомился, и получил в подарок эту шапку?» Конечно, нам с папой отдыхать и вовсе стало весело!

Обедали мы всегда во дворе под плетениями винограда и ужинали, завтракали тоже. Вечером иногда сидели и в уютнейшей летней кухне, взрослые играли в лото и карты иногда. Милое местечко на Азовском море с кирпичными и прочими домами и хорошими людьми. И сейчас бы там, пожалуй, я был бы не против оказаться, хоть все, конечно, и переменилось! Обратно летели самолетом. Там был курьезный случай — муж хозяйки из — за каких-то слов моей мамы, что дядя Алеша ночью споткнулся в проходной комнате, чуть не расшибся… сильно приревновал жену к дяде Алеше. В этой комнате тогда почему — то и спала его жена, хозяйка наша. Улетали мы домой в последние дни августа на самолете, но билетов в Краснодаре не было. Пришлось маме идти к начальнику аэропорта, где она сказала, что ребенку надо в школу как угодно. Начальник аэропорта сказал:"Хорошо, что — нибудь сделаю. Но мальчику придется лететь у мамы или бабушки на коленях. Два билета — больше никак. «Мама, конечно, обрадовалась. Поезда тоже были переполнены. На дядю Алешу места не было. А волшебная фраза:"Я от Кагана" — здесь бы не подействовала!) Пришлось дяде Алеше, никуда особо не торопившемуся бывшему члену коллегии Уральского Совнархоза, переждать транспортный ажиотаж и уезжать попозже. Нет сомнения, муж нашей хозяйки прожил эти дни как на углях!) Помнится, баба Женя выслала хозяйке бандеролью набор мельхиоровых вилок, ложек и ножей — та давала деньги. Наверно, после этого муки ревности мужа от хорошего настроения пошли на убыль!

Хороший свердловский художник Борис Васильевич Волков — автор уральских пейзажей и картины» Серафимович у Бажова» Мы с мамой, помнится, ходили к ним в гости тогда пару раз в дом, где долго был магазин» Головные уборы» на Ленина — угол с Мичурина. Волковы жили на втором этаже, самого художника тогда дома не было, а были его жена Зоя и сын Китя, то есть Никита, на год меня старше, блондинистый, высокий, худой, кожа чуть желтовата. Неплохой парнишка, но игра с ним у меня что-то не клеилась. Он показал мне свою любимую книжку» Приключения капитана Врунгеля», я полистал, посмотрел картинки, Китя пояснял. Мальчики летом ходили очень часто в коротких штанах на лямочках с перемычкой на груди. У меня были, например, темно — синие. Так и говорилось:"Штанишки» или «Короткие штанишки». А слово «шорты» пришло в нашу жизнь значительно позже. Я его знал. Когда родители ездили еще на Кубу, то их предупредили, что на пляже принято носить не плавки, а шорты и закрытые купальники. У папы после этой поездки остались светло — шоколадные шорты в красные квадратики. Но по фасону это скорее трусы бегуна, чем шорты в привычном нам понимании. И у мамы был темно — синий купальник. Много тогда они привезли переводных картинок, появившихся у нас на розовой коробочке с нитками, на папках и т. д. На пластиковых моделях самолетов переводным образом наклеивались красные флажки — на хвостовое оперение и т. д. Помню, как с папой и мальчишками тогда мы, видя оставляемую летящим в небе самолетом белую полосу почтительно произносили: «Реактивный…»

Попалась мне только что информация о старом — шестьдесят второго года — фильме про дореволюционного русского летчика Уточкина с Олегом Стриженовым в главной роли… так я отлично помню этот фильм еще только вышедшим в прокат и мои позитивные эмоции в этой связи. В шестьдесят шестом, вроде бы, году стали выпускать игрушечных пластмассовых советских космонавтов в скафандрах, хотя после полета Беляева и Леонова и выхода последнего в открытый космос в марте шестьдесят пятого костюм космонавта стал более легким, хотя и выглядевшим не как рыцарские доспехи, а менее романтично.

По телевидению объявляли, что все мальчишки хотят стать космонавтами. Я же хотел, когда вырасту, стать экскаваторщиком. Впрочем, постепенно меня стала привлекать профессия военного, офицера. Не столько даже сама профессия, сколько возможность носить широкий кожаный ремень и кобуру с табельным пистолетом. Наряду с этим, очень захотелось стать художником и, может быть, скульптором, как папа. Недалеко от нашего дома, у гаражей, мы выкапывали мел для рисования на асфальте, В строгом смысле это даже не мел, а какие — то слоистые бурые камешки меловой породы, оставляющие на асфальте четкую белую линию, которую можно было делать жестче и мягче, растирать пальцем и делать светотень. В общем, рисовать на всем асфальтовом пространстве сколько душе угодно, И я стал рисовать старинных воинов и наших современников, собак, котов и птиц, лошадей и всадников порознь и в каких — то воображаемых сюжетах, Это в первом и втором классах, да и после, принесло мне широкое признание множества людей, проходящих по нашему двору и смотрящих вниз из окон и балконов, «Как ты интересно все нарисовал, как ты здорово рисуешь!» — только и говорили мне люди разных возрастов и разной искушенности в искусствах со всех сторон. Я совсем не задирал носа, просто как — то не додумался. «у Егорова — то сын настоящий художник растет!» — говорили жены наших художников, а они-то неплохо в таких делах понимали. Иногда меня хвалили и сами художники, а это, само собой, дорогого стоит. Вовка Крысанов, Ильюшка Шарипов, Сева Кондрашин, Лёша Мамонтов и другие наши, давно ставшие взрослыми, мальчишки и теперь помнят мое рисование на асфальте во дворе перед первым корпусом! И из пластилина я хорошо лепил на сказочные темы. Это не могло не радовать папу, ждавшего, что сын пойдет по его стопам. Он ведь и сам с детства мечтал стать художником и стал им.

Второй класс начинался на подъеме и сулил немало интересных, пусть хоть и в детском восприятии, встреч и событий. Я понемногу эмоционально привыкал к школе, классу, самостоятельным прогулкам во дворе, простым арифметическим действиям в уме и звуку собственного голоса при чтении книжек, журналовы «Веселые картинки» и» Мурзилка». В «Кристалле» продавались очень симпатичные серебряные детские ложечки с кошками, мишками, обезьянками, собаками, зайчиками и другими цветными зверушками на конце, У меня такие ложечки, подаренные на дне рождения пополнялись.

Какой погожий, солнечный выдался сентябрь! Небо — голубой хрусталь, желтая, иногда чуть буроватая позолота сентябрьской листвы. И мы идем после уроков (домашнее задание не задали, только стихотворение — наизусть!) с Игорешкой Агафоновым, шурша опавшими листьями, смеясь и наслаждаясь полнотой жизни!

Наш новенький проигрыватель, пришедший на смену радиоле, играл прекрасные песенки, мелодии…» Человек из дома вышел»: «Поднялся рассвет над крышей, человек из дома вышел. Поглядеть на жизнь поближе вздумал с утра.…человеку много ль надо? — У него на сердце радость. Он смеется снегопаду, солнцу в небе и ветрам!..» Очень светлая, жизнерадостная песня, которую наш дворовый детский народ перепевал:"Человеку много ль надо? Две бутылки «Лимонада»! «…А что? Вкусно!..)) Ее прекрасно пел Э. Хиль, но имени этого я тогда не знал. Только» Дон Хиль — зеленые штаны» мне был известен, да и то лишь по афишам этого спектакля. Другая песенка, звучавшая у нас, «Замечательный сосед" — тоже очень жизнерадостная! Радоваться, что у нас сосед играет на кларнете и трубе способен, к сожалению, не каждый!..)

В нашем классе у Марины Берлинблу папа был скрипачом, а мама, кажется, концертмейстером тоже в оперном театре. Такие хорошие люди. Папа с чуть каким-то аргентинским лицом, но совсем не смуглым, в красивой шляпе с элегантно выгнутыми полями, немолодой уже, но стройный, ладный. Первая или вторая скрипка оркестра. Что за фамилия Берлинблу…Голубой Берлин..Блу… Блюз… Опять вспомнил свою догадку про Блюз.. это сине — голубое полуночное небо и в нем звучит саксафон. Очень люблю голубой небесный цвет. И синий цвет ночного неба. Но в наши дни, похоже, надо делать веселую улыбку типа «но не подумайте плохого!».. Дядя Витя мой — необычайный остроумец получил от друзей прозвище «Педро — великий хохмач «…так назывался в пятидесятые — шестидесятые какой-то известный тогда спектакль. А сейчас назовите — ка так друга и он вам даст по морде. Хотя бы грозно спросит:"Ты что ж это имеешь в виду?» Тогда как во времена моего детства никакого подтекста голубой цвет совершенно не имел. Вот ведь, называя некоторые явления и склонности не своими исторически утвердившимися именами, а как-то более мягко, обтекаемо, мы потом вынуждены делать немало оговорок, что голубой это не «голубой», а просто прекрасный цвет неба и воды. «На прекрасном голубом Дунае»…Так вот, не думаю я, что соседи Берлинблу были радостны репетициям скрипача и концертмейстера за стенкой. Помнится, они жили на Генеральской 6…Но люди… Он, даже здороваясь со мной, ребенком, чуть касался своей шляпы, и они с женой, синеглазой (блу), тоже пожилой, приятной (видно — доброй) дамой, находили пару слов для такой малявочки, как я. Я благодарен вам, супруги Берлинблу, хоть вспомнил вас впервые за уйму лет! В нашем доме поселился замечательный сосед… О Эдите Пьехе я тоже услышал чуть позже, но голос ее звучал. «Город детства» — какая песня. «Может впервые за тысячу лет дайте до детства плацкартный билет!..» Но отвечает кондуктор:"Билетов нет…» Мир дышал молодостью… Немного раньше» Бэ соме муччо», а по — нашему» Целуй меня крепче!» А Лоита Торес» Пуэбла — ты город студентов! Все, что связано с тобою…» а молоденькая Дина Дурбин! Красавицы пятидесятых, вам приходится потесниться от натиска «королев бензоколонки»…девчонок в косынках. «Я гляжу ей вслед…ничего в ней нет. А я все гляжу — глаз не отвожу!» Роскошные Софи Лорен, Джина Лолобриджида и Сарра Монтьень уживались на наших кино — и теле — экранах с Бриджит Бордо и Надеждой Румянцевой. Божественный голос Робертино Лоретти! «Вернись в Сорренто»,"Джамайка»…Так поют ангелы на небесах! Как прекрасно жить!

Мы идем с Игорешей Агафоновым, дружески попинывая желто — зеленую листву. Игорешка с мамой моей был уже знаком и теперь, познакомившись и поговорив с бабой Верой, решил устроить моим домашним небольшой, но запоминающийся, концерт! Он стал танцевать твист и, имитируя ударные, «На далеком Севере ходит рыба — кит, а за ней на сейнере бродят рыбаки. Но нет кита, нет кита, нет кита — не видно. Вот беда, эх вот беда, до чего обидно!..Как-то ночью темною вышел капитан. И в трубу подзорную ищет он кита… Но нет кита, нет кита, нет кита — не видно! Вот беда, вот беда, до чего ж обидно!..» А потом на мотив» Где-то на белом свете, там, где всегда мороз» спел довольно озорную песенку про ресторан «Урал»… Немного позже Игореша увлекся интермедиями из репертуара Аркадия Райкина, рассказывал их где только можно! Писал и пишет до сих пор русские тексты к зарубежным эстрадным хитам! Игорь — из семьи ведущих артистов нашего Свердловского театра оперы и балета. Олег Агафонов — солист оперы — бас. Пел партию Князя Галицкого в» Князе Игоре» и много других ведущих партий отечественного и мирового оперного репертуара. Позже блистательно пел Петра Первого в опере А. Петрова «Петр Первый» и т.д., исполнял на свердловской эстраде, на телевидении произведения уральских композиторов, стал заслуженным артистом РСФСР. Он был потом и заместителем начальника Управления культуры Свердловской области (по сегодняшнему — зам. министра правительства области).

Вероника Кузнецова — Агафонова — мама Игоря — была ведущей нашей балериной, танцевала Одетту — Одилию в» Лебедином озере» и весь классический репертуар, работала вместе с мужем и в знаменитом Алма — Атинском театре оперы и балета, получила звание Заслуженной артистки Казахской ССР. Пара очень яркая, оба такие красивые и талантливые. Мать Вероники Викторовны и бабушка Игоря — Мария Георгиевна Легаева — энергичная пожилая женщина, с кругозором и крепкой хваткой, умела показать себя, понравиться, быстро узнала нас по именам и характерам. Они жили на Генеральской 6, там же, где семья Берлинблу, где наша одноклассница Лариса Уревич с мамой — Миленой Георгиевной — редактором на нашем телевидении, позже — третьей и последней женой художника Бориса Александровича Семёнова.

Лариса тоже стала потом носить фамилию отчима — Семёнова. Пока уже после своего иняза не вышла замуж за свердловского телеведущего Михаила Любарского. У нее за стенкой жила с родителями и бабушкой учившаяся младше нас Лариса Чичерина. Две Лариски играли не только в дочки-мамы, но и во внучку Брежнева и внучку Косыгина!)) Там же жил и наш одноклассник Олег Иванов с мамой и папой — городским судьей. Здесь же немного раньше жили балерина Нина Меновщикова и певец — баритон Николай Голышев с дочкой Аленкой. Игорёшку многие считали некрасивым, чуть ли не уродцем, говорили, что фанатично влюбленная в свою работу Вероника Кузнецова танцевала даже на большом сроке беременности и родила ребенка чуть ли не шестимесячным. Игорь всегда был удручающе худым, большеротым, шепелявым, но при этом удивительно неординарной личностью, раньше всех нас стал писать стихи и даже прозу, как орехи щелкал трудные кроссворды, знал все новинки кино и музыки. Дорогой друг Игорешка, вот ведь как давно дружим мы с тобой! Ты играл и в нашем дворе, но у вашего большого дома и свой небольшой зеленый дворик со своей шустрой компанией. Помню, как к нам на классный час приходили сначала высокий — 186 или 187см — в дорогом костюме и тонким умением общаться с любым слушателем Олег Агафонов, а потом грациозная пышноволосая в черном костюмчике — жакет и узкая юбка — Вероника Кузнецова. Не раз наш класс с их подачи посещал Театр оперы и балета имени Луначарского.

Вероника, насколько я знаю, была и родственницей соседки нашей тети Нади Ситниковой. Тогда же классом мы посетили Свердловский ТЮЗ, располагавшийся тогда рядом с Филармонией, на спектакле» Катя и чудеса». Помню девочку Катю в красно-белом клетчатом платьице и сначал страшную, а потом оказавшуюся довольно доброй (хоть и хитрой!)) обитательницу здешнего болота — Кикимору, вскоре после знакомства предложившую кокетливо называть ее «Кики»! Очень красивая подсветка зеленого вечернего леса, сказка что надо!

Глава семнадцатая. В Америку на зеленом венике!

В сентябре шестьдесят шестого мои папа с мамой купили по девятьсот с лишним рублей две путевки в цитадель мирового капитализма — Соединенные Штаты Америки! И это еще не самая дорогая их поездка — на Кубу, например, каждая путевка (на полмесяца) обошлась им около тысячи трехсот. Перед Америкой папа купил кинокамеру — снимать свой любительский фильм — хронику путешествия по этой самой цитадели — Нью — Йорк, Вашингтон, Чикаго, Буффало… Предварительно им поставили довольно болезненную прививку от черной оспы. Шутили, мол, отправляются в Америку на зелёном венике. В Нью — Йорке гуляли по Бродвею, по Пятой авеню, Восьмой авеню…

Гид говорил:"Неподалеку здесь живет ваш Керенский…“ Заходили на биржу Уолл — стрит. Поднимались на легендарный стослишнимэтажный Импайр стэйт билдинг „…были в знаменитом Центральном парке, побывали в Генеральной Ассамблее ООН, были в гостях у ньюйоркских миллионеров, сетовавших на очень дорогую американскую жизнь, в Вашингтоне посетили Белый Дом, парки, скверы и кафе, Капитолий (встречались с сенаторами), Орлингтонское кладбише с могилой три года назад убитого Джона Кеннеди, в Чикаго тоже парки, старая и новая архитектура, озеро, впервые увиденные мамой самооткрывающиеся двери. В Буффало кроме улиц, зданий и прочих достопримечательностей посетили легендарный ниагарский водопад.

С родителями здесь же были такие известные люди, как автор слов песни» Подмосковные вечера» Михаил Матусовский, азербайджанский певец, композитор и общественный деятель Полад Бюль — бюль — оглы. Но общались совсем мало. В основном общались со свердловчанами А.С.Чикиным и И. Г. Гольдиной. Вроде бы, хотел поехать коллега папы по поездке во Францию главный инженер (потом — директор) ВИЗа Ожиганов с женой, да дела не позволили. Анатолий Семенович Чикин тогда и многие годы был директором Пассажа и ЦУМа, был человек удивительно честный и хороший для столь крупного торгового работника…Впрочем, пожилой и остроумный Чикин говорил:"Если человек проработал в сфере торговли хотя бы пять лет — его можно смело и садить на пять лет!»)) Он был награжден тремя орденами, в том числе — Орденом Ленина. Очень весело они смеялись, общались. В ресторане заказывали цыпленка, обыгрывая сово"чикн" — цыпленок! Родители привезли много разноцветных кофточек маме — лимонную, оранжевую, зеленую… галстуки, бабочки и запонки…большие наборы совершенно незнакомых нашим соотечественников разноцветных шариковых ручек, в том числе — подарочные наборы: позолоченная авторучка, такой же карандаш и такой же тонкий, все ярко освещающий фонарик… в малиновой бархатной коробочке с орггстеклянной верхней частью.. Подарки мне и родным. Наборы тоже неизвестных почти широкой публике вкусных белых глянцевых жевательных резинок. Наш рейтинг в Союзе художников, в нашем доме и окрестностях взлетел до небес! Я слышал, как взрослые и мальчишки старше, уже юноши типа Саши Ионина, Сережи Друзина, Леши Павловского, видя меня, вполголоса почтительно говорили кому — либо:"Его родители приехали недавно из Америки, привезли…» Это, как молодежь сказала бы сегодня, был полнейший отпад, Тогда пасмурный осенний день от приезда родителей осветился моей и бабы Вериной радостью! Ах, какие сказочные подарки! «А это тоже тебе, — сказал папа, — протянув мне большой с коричневой рукояткой пистолет. «Настоящий?!» — воскликнул я. — "Почти!" — довольный моим восторгом, улыбнулся папа.

Этот пистолет был точной копией немецкого» Парабеллума» в натуральную величину из литой толстой пластмассы цвета ночного неба (темно — синего, почти черного), с коричневой в клеточку — рубчик рукояткой, поднимающимся затвором. Это было что — то потрясающее! Другим подарком мне стал полевой бинокль черный пластмассовый, но по функциям совершенно настоящий, с настоящими линзами, с двумя цветными наклейками Ниагарского водопада. Вроде бы стоили этот пистолет и бинокль по два доллара. Еще была белая шапка, на манер панамы,, американского моряка. Во всей этой амуниции я и выходил гулять, на зависть множеству мальчишек. Конечно, я не мог не давать поиграть» парабеллумом» и биноклем своим друзьям (это уж само собой!) и просто знакомым. Вовке Антипову и его его брату Сереге дал поиграть, Вовка немножко ствол поцарапал. Вовка, в отличие от младшего брата, был тогда несколько неловок. Белобрысый, кругловатый, в очках он, правда, отлично играл на баяне. Серега был пошустрее, но на инструментах не играл. Их мать, блондинка чуть за тридцать, в очках, но никакую интеллигенцию на дух не переносившая, помнится, резко на меня наехала! Очень грубо, первый раз чужой мне человек грубил мне в лицо! Вовка попросил у меня прокатиться на моем самокате. Я ему вежливо отказал, поскольку в прошлый раз он обращался с самокатом неаккуратно и упал. Мамаша Вовки, ничего не выясняя, презрительно наморщив нос, точно готовясь хрюкнуть, демонстративно осадила сына: «Вова, у кого ты просишь! Это ж еврейская, жидовская рожа!» Я получил наотмашь пощечину, хоть и виртуальную. Развернувшись и вспыхнув ледяным негодованием, я чеканя каждое слово, изрек:"Вы не знаете меня совсем, а уже обзываете обзываете рожей и евреем! Это чушь — я не рожа и, конечно, не еврей. Даже если б это было так, нельзя обзывать евреем чужого ребенка!» Я разделал ее как мясную тушу. В ее глазах стоял ужас. Главным образом от того, что отповедь грянула от восьмилетнего клопыша. Добавь я к этому еще статью УК РСФСР о разжигании национальной розни — большего потрясения она б уже не испытала. Наверно, с этих пор и до сего дня я невзлюбил, что б кто бы то ни было смотрел на меня как на добычу. Иногда на всех этих наглецов и подлецов у меня вспыхивал азарт:"Наш кадр — теперь не уйдет! «Вот такой эпизод. Но он (как и анекдоты про евреев и татар) не перечеркивает факт, что дружба народов в нашей стране не была никаким вымыслом. Узбеки, туркмены и вообще жители Средней Азии встретили семьи, эвакуированные из РСФСР, как родных… Разве ж мы, великороссы, отплатили им сегодня тем же?

Много красивых листочков привели родители с другого полушария. Я им заказал. Людмила Георгиевна дала нам задание сделать гербарий из летних и осенних листьев. Привезли, а кто б еще сказал с каких именно заокеанских деревьев эти листья. Мои родители были в приятельских отношениях с биологом-членкором АН СССР Горчаковским, впоследствии — создателем крупной научной школы, академиком РАН. Улыбающийся маме несколько масляной улыбкой ловеласа, с неизменным желтым портфелем, чернобровый, в желтом пальто и шапке пирожком, Павел Леонидович жил с супругой и сыном на Ленина 54, рядом с моим садиком. Но теперь школа, начался второй класс. И в один из дней Людмила Георгиевна сказала, что больше с гербарием тянуть нельзя, завтра сдать во что бы то ни стало. Горчаковский спать ложится в девять часов. Папа звонит в полодиннадцатого, объясняет ситуацию. Павел Леонидович не колеблясь тут же приезжает к нам домой и открывает имена всем заморским реликтам. Уехал уже в первом часу ночи. Вряд ли кто-то еще из свердловских второклассников имел еще в работе над гербарием такого консультанта!..

Осенью, уже, наверно, в октябре мы с мамой и бабой Женей приходили в гости к тете Зое. Она, тетя Зоя, работала делопроизводителем в нашем педучилище, а также — в городской библиотеке имени Герцена на Чапаева, потом ушла на пенсию. Высокая, около ста восьмидесяти ростом, голубоглазая красивая блондинка, она была с десятого года рождения, самой старшей из сестер и непохожей на них, — тоже очень красивых, но кареглазых и темноволосых. Зоиька, Зюня, называли ее близкие и коллеги. В ней было что-то опереточное, но ее правильнее назвать не оптимистом, а скептиком. Как бы вела себя изрядно проигравшаяся в карты или лото артистка оперетты. На работе с ее подачи называли ее Зоя Паллна (как их Тётичку — Анастасию Павловну) вместо Потаповна. Она красиво сидела на стуле, слегка откинувшись, закинув ногу на ногу и куря папиросы» Любительские». Активная и решительная, она, однако, суеверно боялась грозы. Один раз я видел, как во время сильнейшей июньской грозы за одном тетя Зоя…залезла под стол. Очень дружила с мамой — бабой Верой и сестрами Женей и Тосей. У них с сестрами и подружки были большей частью общие. Правда, ее давняя подруга — активная, всегда с Гитарой Леля (Ольга) Гарус была только ее. Эта подруга была примерно ровесница, как говорят, красивая женщина и голос и гитара. Работала, вроде бы, в медицине. Кареглазая, черноволосая, чуть смугловатая, но не жгучая брюнетка среднего роста и с хорошей фигурой. Одна воспитывала сына Левочку, ровесника тети Зоиного Эдика, но он сюда в гости не приходил, хотя жили через дом вверх, ближе к парку Маяковского. Она повстречалась маме в восьмидесятые в районе Карла Либкнехта — Первомайской. Говорили о дочке их давнишней с бабой Женей и тетей Зоей подруги — тети Кати, жившей на Ленина 52. Потом Лёля Гарус жила, вроде бы, на Токарей 56 или совсем рядом, году в девяносто седьмом приглашала маму в гости показать какие-то хорошие, неизвестные фотографии. Конечно, Лёля была прекрасно знакома с обоими мужьями тети Зои. Первый муж Петр Котолупенко был чекистом, имел три шпалы в петлицах, потом был комендантом Уралмаша.

Когда они еще только познакомились, чекист Петр Котолупенко вызывал Зою из дома на Обсерваторской горке (?) выстрелами вверх (типа салюта) из табельного пистолета. Поженились, в тридцать восьмом году у них родился сын Эдик, будущий франт, меломан и мой дядя Эдуард Петрович Котолупенко. Потом они жили в районе нынешнего Киноцентра и Михайловского кладбища. И тетя Зоя выгнала Петра из дома, внезапно придя и застав его с любовницей. Второй муж тети Зои, Павел Алексеевич Кокшаров, работал сварщиком или мастером участка по сварке. Очень добрый и хороший человек, правда, всегда непрочь выпить, много куривший (как и сама тетя Зоя, в их квартире часто висел коромыслом сизый папиросный дым), говоривший сипловато, немного в нос, общавшийся со мной очень охотно, чем-то похожий на быковского Бармалея в фильме» Айболит — 66».. К Эдику, а потом и его сыну Алешке, дядя Паша относился совершенно как к родным. У них жила большая белая болонка Найда с сыном Тузиком и серая кошка Пышка. Как-то эта кошка шлепнулась с крыльца подъезда прямо на спокойно стоявшую внизу

Найду, та метнулась и чуть не сбила с ног Тузика. Все потом долго хохотали! Помню, тетя Зоя рассказывала анекдот про китайца, образца, суду по всему, 1918 года. Китаец рассказывает:"Сизу, пью цяй… стуцят… открываю дверь, входят: Ты за белых или за красных. Отвецяю: за красных. Снимают с меня станы, надирают попу. Мне больно!..Опять сизу, пью цяй, стуцят… открываю дверь: Ты за белых или за красных. Говорю: За белых. Снимают станы, надирают попу. Оцень больно! Сизу, пью цяй, стуцят… Снимаю станы, открываю дверь!.. — Здрасьте, гости присли!!!)»

Тетя Зоя любила играть с сестрами в лото, реже — в карты. С одной из пордуг или соседок тети Зои одним довоенным летом произошла такая история: та лежала дома на кровати и курила. Окурки тушила в пепельницу, стоявшую на полу. Вдруг она видит, что из — под кровати вылезает мужская рука, забирая один из окурков под кровать. Оцепенела, потеряла дар речи. Что делать?..Пошла на кухню, набрать воды и как могла достоверно изобразила, что воды-то нет. Вслух громко заругалась. Надела туфли, побежала во двор, вроде как узнать, когда дадут воду. А сама позвала мужчин — соседей, кто покрепче. Те прибежали вместе с ней и вытащили из — под кровати здорового, совсем чужого, средних лет мужика. Оказалось, уголовный элемент, в бегах, в розыске. Она потом долго боялась оставаться дома одна.

О начале войны тридцатилетние тетя Зоя и баба Женя услышали по радио (громкоговорителю) в парке Маяковского, отпавившись туда проуляться в погожее июньское воскресенье. И вот такое дела. Бросились в магазин за хлебом, продуктами, а там уже все пусто… Голод войны… мама моя помнит, как в садике, году в сорок третьем, они, четырехлетние детишки, всегда были голодны, ползали под столами, выискивая хлебные крошки. И как позже с ужасом и состраданием увидела она сразу после войны мальчиков — рахитов, худющих, но с огромными головами и вздувшимися от долгой голодухи животами. Некую сюрреалистичность, ужасность придавало сценам то, что говорили они совершенно нормально, здраво обо всем рассуждая.

Брат тети Зои, сын бабы Веры Георгий Потапович Тяжёлых — хороший, умный человек, но, к сожалению, с довольно сильной эпилепсией, в тридцать лет перед самой войной, женившись, завел малышей-двойняшек, но остался без работы на заводе. Гога звонил Зое:"Зоинька, нет ли у тебя для нас немного хлебушка? «А откуда?..Он умер от истощения, умерли и его малютки…

Вскоре после войны тетя Зоя недорого купила с рук золотое кольцо. Говорит:"Все, теперь озолотею!" — А маленький сын ее Эдик испугался, заплакал, закричал:"Маама, не обзолотей! «Зря боялся, золото оказалось фальшивым. Потом, в семидесятые, из своего деревянного, в несколько квартир, двуэтажного (жили на первом) дома они переехали на Эльмаш в благоустроенную квартиру. А в шестьдесят шестом жили еще за площадью Обороны, на улице Тверитина.

Мы с бабой Женей и мамой пошли в кинотеатр Парка Маяковского на фильм» Выстрел» по повести А.С.Пушкина. Сильвио, отставной поручик и невероятной меткости стрелок вспоминает от полученной им на балу от гусара — однополчанина, молодого графа.. Он «отложил» свой выстрел на дуэли…и теперь ежедневно тренируется в мастерстве, вбив однажды выстрелом даже муху в стену… Камердинер, отставной солдат Кузька знай успевает подносить барину перезаряженный пистолет. В Сильвио, когда молодой граф появился в их полку, проснулась какая-то почти классовая ненависть к этим холеным, богатым, которые к тому же и хороши собой, умны и с юмором, и все у них получается. Граф и стреляет превосходно, словно играя и не боясь последствий простреливает на дуэли военную фуражку противника, а потом спокойненько ждет ответного выстрела, кушая вишенки. Сильвио решает отсрочить свой выстрел, дабы как-нибудь застать графа врасплох, заставить трепетать. Он ждет, не стреляясь ни с кем другим, даже с риском для своей репутации. Все готовится как стрелок и морально. И вот, узнав, что граф женился, Сильвио решает нанести ему «дружественный» визит. Сильвио в исполнении Михаила Козакова и Граф в исполнении Юрия Яковлева, как и приятель Сильвио — Иван Белкин — Олег Табаков, Кузька — смешнющий Борис Новиков, Графиня — Ариадна Шенгелая — очень здесь хороши! И Сильвио, как гром среди ясного неба, появляется в просторной гостиной графского дома…с морским пейзажем в золоченой раме на стене… Граф стал мягче, как-то человечнее и очень волнуется… не за себя, а за молодую жену, которая может сейчас войти и застать сцену дуэли или увидеть супруга убитым… Сильвио словно упивается этим волнением своего соперника и противника. Но требует снова бросить им жребий, граф снова (вот эти счастливчики, всегда у них так, черт возьми!) вынимает первый номер. Он не хочет стрелять в Сильвио, к которому не испытывает уже никакой враждебности, но — таки стреляет, промахивается и попадает в полотно картины. Тут в залу врывается встревоженная графиня, быстро понимает все. Молодожены в отчаянии и Сильвио удовлетворен. Он не желает убивать графа и стреляет… в ту же картину. Вбивает свою пулю на холсте бок о бок с графской. Вот такой стрелок! Асс! Вот такой упорный, целенаправленный человек этот Сильвио. Показал его сиятельству Кузькину мать, но притом не ранил, не убил! Чистая работа. Наш человек! Как оказалось, он этнический грек (я думал итальянец), уезжает на историческую родину, участвует там в восстании против турецких оккупантов (как Байрон!) и гибнет в бою… Граф тоже молодец, нигде себя не посрамил. А что испугался за психику жены, так это ж только плюс ему. Вон Никита Сергеич тоже показал Америке Кузькину мать в виде Водородной бомбы и размещением ракет на Кубе. Но тоже никого не ранил, не убил. Белый Дом обделался, от есть, пардон, — отделался, некоторой встряской. И все. Но… Знай наших!..В общем, шли мы из кино с мамой и бабой Женей в этот пасмурный осенний денек к тети Зоиному дому под впечатлением. Обсуждали, да рядили кто здесь прав. Мама склонялась к графу, баба Женя колебалась. Но потом решили: оба парня смелые, оба хороши!

В школе мы читали рассказ Осеевой «Синие листья"…Там у девочки Лены не было зеленого карандаша, а у ее подружки — был. И Лена для задания по рисованию просила этот карандаш. Но не тут то было. Подруга стала ссылаться на разные причины и обстоятельства… Тянула до последнего. Нехотя потом предложила, но Лена уже не взяла. В итоге учительница, проверяя рисунки учеников с удивлением спросила:"А почему у тебя, Леночка, на деревьях листочки синие? Не нашлось зеленого карандаша и никто с тобой не поделился?"–"Я ей давала!» — заявила подружка. И тогда учительница все поняла и сказала:"Надо так давать, чтобы можно было взять!..» Вот такой рассказ с большим смыслом. Всё правильно.

В октябре, вроде, я из окна увидел печальную сцену. Двое или трое мужчин выгружали с грузовика что — то красное. Я подумал было, что диван, но мама усомнилась и сказала, что это гроб. Оказалось, что у жившего во втором корпусе Вовки Егармина родители накануне сильно поскандалили. Отец Вовки всю эту ссору, по рассказу сына, воспринял очень тяжело. И повесился, прямо в квартире. Вот сколько новой информации о жизни и смерти враз пришлось мне узнать. Потом еще довелось с ребятами видеть похороны двух старых людей, под плач их родственников. Почти одного за другим проводили в последний путь, причем в одинаковых обитых светлосиней тканью гробах. И в довершении этого из того же, где домоуправление, подъезда похоронили в обитом розовой тканью гробу совсем молодую женщину.

Во дворе мы частенько обсуждали, фильмы и книги. Помню, как с Севой Кондрашиным обсуждали только что увиденный фильм» Два билета на дневной сеанс» с молоденьким Збруевым и другой такой же советский детектив «Акваланги на дне». Это шло летом и про лето. А осенью и зимой я приобщился к журналам» Веселые картинки» и «Мурзилка». В» Веселых картинках» больше смотришь, чем читаешь А в» Мурзилке» ближе к зиме вышла интересная сказка с закрученным сюжетом"Аля, Кляксич и буква «А».. Она была в прозе, но со стихотворными вставками типа» Умный удод наелся на год… наелся удод и песни поет летние теплые дни напролет!..» И каждая буква со своим характером действовала как живой человек. Очень увлекательная сказка, иногда даже страшноватая и очень новаторская в деле приобщения детей к грамоте. Автор писательница Токмакова, вроде бы, здорово написано. А ведь нередко говорим, что нечего дать почитать ребенку семи — восьми лет!

Прекрасные стихи И. С. Никитина» Вот моя деревня, вот мой дом родной, вот качусь я в санках по горе крутой…» Помню все наизусть и сейчас. А вот другое — «Зимой в дороге" — помню только кусочек:"«Чу, заехал в сугроб — видно здесь ночеват. Ну, Савраска, потрагивай, маленький. Вовсе сбились с тобой, захотелося спать. Понабилося снегу за валенки «…На праздник встречи Нового года… вечером, конечно, а не ночью)), пригласили меня, Ларису Уревич, Марину Берлинблу и еще детей…Игореша Агафонов и его родители. Прекрасная елка и все в разноцветных огнях. Маленькая театральная корона, в которой Вероника Викторовна танцевала Одетту… Прятки, темнота, бенгальские огни! Очень сказочно! Пожалуй, как то также приглашали детей на новогодний праздник еще в дореволюционное время!.. Дети любят новогоднее время еще сильнее взрослых, вряд ли кто с этим поспорит…

Как мы радовались Голубому Огоньку в Новый год! А еще Кабачку"13 стульев», с января шестьдесят шестого года. Пани Тереза и пан Владек, пани Зося, пан Юзеф, пан Директор, пани Моника и пан Профессор, пан Зюзя и пан Гималайский.. Польские юморески! И песенки под еще не вошедшую в обиход эстрады фонограмму. Пан Ведущий был сначала поляк по национальности, свободно говорящий по-польски Александр Белявский. Мне очень нравился пан Цыпа, редко появлявшийся в Кабачке, в исполнении Вицина. Разные были шутки, иногда ужас какие смешные… иногда не очень смешные, но люди это все любили и ко всему относились более чем благосклонно! Насколько я помню, первые пара — тройка сюжетов Кабачка были показаны в рамках Голубого Огонька еще в сентябре шестьдесят пятого. Это я увидел еще в Черноморске. Теперь же, зимой и весной шестьдесят седьмого телевизиозных и эстрадных сюжетов от, как тогда говорили, наших друзей из стран народной демократии было все больше. Я это все очень любил, и мои друзья по двору любили тоже!

Где-то я прочитал, что многосерийный польский телевизионный художественный фильм «Четыре танкиста и собака» нам, советским детям и взрослым, показали осенью шестьдесят седьмого. Нелегко спорить с авторитетными источниками, но по моей памяти этот фильм нам начали показывать в конце декабря шестьдесят шестого и продолжили в январе шестьдесят седьмого. У меня опять немного была ангина, смотрел фильм лежа в постели. Мама купила мне незадолго до этого карманные шахматы. Я уже знал ходы фигур и один раз выиграл игру — у Кирюши, которого сам и научил играть. Янек, Гуслик, Григорий, Ольгерд Ярош, а потом — Томек. Верный пес Янека и любимец экипажа Шарик! Маруся, Лидка, сержант Вахура и многие другие персонажи фильма запомнились и полюбились всем! И песня саундтрэк «Эще нэ спокойнэ»…Впрочем, может быть фильм и правда вышел на экраны только осенью шестьдесят седьмого…

Год шестьдесят седьмой — пятидесятая годовщина Октября! Читаю какие-то рассказы про чешского мальчишку Карела. Он лихо катается с гор на лыжах. Картинки в книжке хорошие. Он живет в городе Готвальдов. Там есть музей обуви, а в нем — обувь разных исторических личностей, разных времен и народов. Здесь и ботфорты Петра Первого и черевички принцесс и актрис. Я приехал в этот город в восемьдесят втором. Тогда и вспомнил книжку детства. Здесь когда-то чешские фабриканты — обувщики с забавной фамилией Батя наладили передовое для своего времени производство. С приходом социализма обувной концерн национализировали. А город был назван именем первого Президента Чехословацкой Советской Социалистической Республики. Помню портрет Клемента Готвальда в сохранившейся у нас и сегодня Большой Советской Энциклопедии, изданой в 1949—57 г.г. и включающей пятьдесят томов, даже есть и пятьдесят первый дополнительный. В каждом толстом томе содержится много черно-белых и несколько цветных иллюстраций. Цветные — покрыты тончайшей папиросной бумагой. Я при поддержке бабы Веры, а потом уже и сам, читал материалы о Минине и Пожарском, о древнерусском оружии, о городах, художниках и их произведениях, о первых паравозах России и мира. И сейчас очень многое из этой энциклопедии почерпнутое помню, вижу перед глазами (например, портрет изобретателя Эдисона или композитора Скарлатти). Карел, чешский мальчик, катался на лыжах, встречался с интересными людьми.

Очень много тогда вышло цветных чешских, польские и немецких фильмов по детским сказкам. Они шли в кинотеатре Парка Маяковского. «Три золотых волоска Деда Всеведа" — фильм — сказка, где какие-то два мальчика похищают золотые волшебные волоски из бороды Бога, которого из атеистической конспирации называют в фильме Дедом Всеведом.)) Другой фильм» Король Дроздобород» — по одной из сказок братьев Гримм, где одна кичливая и капризная принцесса отвергала одного за другим всех претеднентов, приехавших на кастинг соискателей ее руки и сердца. И уставший от ее придирок к вполне достойным женихам папа король в сердцах обещает отдать дочурку за первого вс встречного. Таковым оказывается какой-то бедный бродяга. Немного смахивает на «Укрощение строптивой» Вильяма нашего Шекспира. И прекрасный фильм» Если бы я был белым арапом» про молодого благородного героя, который ведет нелегкую борьму с ловким негодяем по прозвищу Безбородый. Этот сюжет меня покорил, я его рисовал и дома в альбоме, и мелом на асфальдте. И, вроде бы, даже лепил из пластилина вместе с Кирюшей, который этого фильма не видел. Но знал в моем перессказе.

Прочитал я тогда книжку о русских революционерах в том числе об авторе песни» Смело, товарищи, в ногу» Леониде Радине и о Георгии Орджоникидзе, в одиночку разоружившего каких-то бандитов или псевдоанархистов, увешанных револьверами и пулеметными лентами. Очень выразительные иллюстрации, на одной из них молодой еще с длинными черными волосами и почти гусарскими усами, в красноармейской шинели Орджоникидзе, смело стоящий перед растерявшимися гопниками. По книгам для детей сразу видно искренне они написаны или нет. Эта книга была написана от души и иллюстрации в ней цветные, во всю страницу, очень хорошие. Мне нравились песни революции и гражданской войны «Отречемся от старого мира», «Варшавянка»,"Смело, товарищи, в ногу»,"По военной дороге»,"По долинам и по взгорьям», «О Щорсе», «Каховка»…

Иногда слова по малолетству я перевирал. «Как смеялся папа, когда я при нем пропел: «Это есть наш последний, нерешительный, бой!..» Кроме фильма"Чапаев», нам, мальчишкам, очень нравились фильмы «Щорс» и «Котовский». Особенно взахлеб мы пересказывали друг другу, перебивая и поправляя, сцену, как Котовский, столкнув лбами конвоиров, бежит прямо из зала суда. Или как он выбрасывает из окна ударившего его тростью князя и, конечно, как он, заступаясь за политического, наносит зубодробительный удар авторитетнейшему пахану одесских воров, блистательно сыгранного Крючковым. «Витичка, в камере был какой-то шюм, кто-то щто-то сказал… или мне показалось «…И подпольная работа на фоне канкана» Одесситка, вот она какая!» Затем взятие Одессы красными и извещение об этом Котовским со сцены театра: « Вашей Одессы больше нет. Есть наша Одесса. Слышите, как нас приветствуют гудки заводов!» По телевидению показывали такие фильмы как «Кремлевские куранты», «Ленин в Октябре»,» Яков Свердлов», в кино — документальный фильм о достижениях советской власти» Русское чудо». Наша баба Вера побежала в кинотеатр» Искра» смотреть «Русское чудо» главным образом по причине показа там документальных кадров и фотографий жизни незабываемой ею дореволюционной России, кадров с царем, царицей и их семьей. Мама что-то иронично сказала, вроде:"Конечно, побежала на царя своего любимого смотреть!»)

С января и до середины марта мы играли в хоккей клюшками, но не на коньках прямо на проезжей части перед пятым корпусом, а в дальнейшем — уже за пятым корпусом на корте. Клюшками играли"канадскими» с шайбой или «русскими» (загнутыми) с мячом Потом уже кто на коньках, а кто без них. Мальчишкам хочется что-то делать и самим. Поэтомув хоккей игрли с мячом, делая клюшки из бывших новогодних елок с отгибом и веревочным плетением. В футбол играли чаще не на корте, а на небольшой площадке за пятым корпусом хорошими нипельными кожаными мячами, но поначалу иногда и самыми обычными сине-розовыми мячиками. Из ребят постарше хорошо играли в футбол и хоккей Боря и Олег Катаевы. И Пашка Глушков тоже играл отлично. Я играл сначала неважно, мазал по воротам. Но потихоньку мастерство мое росло и я стал хоть и середнячком, но довольно неплохим. Имена футбольных и хоккейных звезд — Яшина, Стрельцова, Фирсова, Старшинова, потом — и Третьяка, конечно, произносились у нас с благоговением! Наш знаменитый земляк — хоккеист по хоккею с мячом, семикратный чемпион мира и десятикратный чемпион СССР Николай Дураков жил здесь же рядом. Его дочь — веселая, остроумная, тоже отличница и, конечно, очень спортивная девчонка, Наташка Соломеина, училась в нашем классе и какое-то время сидела со мной за одной партой. Когда в игре Николай Дураков несся с мячом, мужики на стадионе, стоя, скандировали:"Кооля, даваай!» При вручении в Швеции Дуракову какого-то креста за спортивную доблесть его величество Шведский король сказал, что для него большая честь пожать руку такому выдающемуся спортсмену.

У нас первым секретарем Свердловского обкома КПСС был тогда Николаев Константин Кузьмич. Человек грамотный, очень неплохой руководитель. Но многие его не любили, говорили, что живет не по-партийному роскошно. И ходил тогда короткий анекдот кем знаменита Свердловская область? И ответ был таков: Есть у нас Николай Дураков, а есть — Николаев Дурак! Уважали мы футбольную команду «Уралмаш», но иногда и подсмеивались. Если кто-то в нашей мальчишеской игре выходил с мячом один на один с вратарем, бил по мячу, но мяч проносился сильно выше ворот, раздавалось ироничное:"Уралмааш!..» Льва Яшина обожали. Но пели, помню, и такое:"На Центральном стадионе на — чинается игра, на — одних воротах — Яшин, на — других — его жена! На — семнадцатой минуте Яшин «банку» пропустил. А жена — его за уши (тут кто-то из мальчишек хватал стоящего рядом за ухо):"Что ты, что ты натворил!»

В баскетбол и волейбол мы играли уже не в младших классах, а позже — начиная с седьмого класса, в школьном спортзале. Тогда же стали ездить на Уктус кататься с гор, а лыжи и коньки вытеснили окончательно из нашего обихода санки. Но в начальных классах санки были очень кстати. Ими мы прицеплялись иногда даже к неспешно курсирующим через наш и окрестные дворы полугрузовым и легковым машинам. Так хотелось быть гибким, ловким, быстрым.

Наверно, тогда же я впервые посмотрел в кинотеатре Парка Маяковского фильм» Гусарская баллада, очень мне понравившийся. Задолго до фильма в годы войны, в 1942 г. именно в нашем Свердловске (вторая — после ленинградской в блокаду) состоялся спектакль с этим сюжетом и этой музыкой под названием «Давным — давно» по пьесе замечательного драматурга Александра Константиновича Гладкова. Этого талантливейшего человека, хочется верить, еще оценят должным образом потомки. Хороша музыка Тихона Хренникова, как и музыка к фильму» Остров сокровищ» (увиденного мной по телевизору примерно тогда же). «Я на подвиг тебя провожала, над страною гремела гроза «и» Приятель, веселей разворачивай парус» — такие разные песни, но одинаково прекрасны! В обоих этих фильмах, в их музыке и драматургии очень большой заряд гуманизма, патриотизма, хотя в одном из них (казалось бы, какой для нас — то тут патриотизм?) действие разворачивается не в нашей стране. А» Город мастеров»! Караколь и Вероника и…герцог де Маликорн… Эти фильмы давали заряд и патриотиза, и — неприятия всякой несвободы человека! Сюда же можно отнести и увиденный мной немного позже фильм по сказке Юрия Олеши» Три толстяка». Нас во дворе почему-то больше всего забавлял эпизод, когда продавец воздушных шаров приземлялся с маху в уже готовый огромный торт, приготовленный для насленника Тутти и трех толстяков!

Еще у меня была тоненькая черная книжечка, написанная в похожем стиле, возможно автор та же Тамара Габбе, написавшая сценарий» Города мастеров» или Олеша, — сказка про веселого неунывающего Уголька, жившего под землей со своей мамой и про то, как тяжело хили, но потом — восстали взрослые угли, читай — трудовой народ. «Я веселый уголек — черный, настоящий! У меня есть пятачок — желтый и блестящий!» — распевал, найдя где-то маленькую звонкую денежку, неунывающий, звонкий мальчишка Уголек. Книжка про Уголька и книжка о Чапаеве, легенды и мифы Древней Греции и сказы Бажова, сказки Андерсена и братьев Гримм, несмотря на такие разные сюжеты, не мешали друг другу — все они были про хороших людей, учили доброте и отваге.

Глава восемнадцатая. Мамины сокурсники, марки и конфеты

Будучи студенткой вечернего отделения искусствоведения, мама дружила не только с Людмилой Ивановой, но с Ниной Каргу, впоследствии — доцентом кафедры истории искусств Ниной Петровной Якимовой. У Нины фамилия девичья была финская, да и сама голубоглазая, белокурая, она соответствовала этой своей фамилии. Она жила с мужем — военным летчиком, капитаном, сыном и мамой в бревенчатом домике на улице Народной Воли. Как-то мы с мамой вроде бы в начале марта шестьдесят седьмого приехали к ней в гости. И были встречены от души вкусным супом и горячими пирожками с капустой. На полу серенькие с цветными вплетениями круглые деревенские половички, пятилетний блондинистый хороший мальчишка Гриша, черный кудлатый симпатичный пес Мишка, очень ласковый и умеющий танцевать на задних лапах.. А как этот песик дружил с котом надо было видеть! Полная гармония! Муж Нины Петровны был тогда на службе, зато немного позже передал мне в подарок свои погоны капитана авиации с атласной синей полоской звездочками и эмблемами!

Осенью накануне я познакомился с другим однокурсником мамы — Георгием Борисовичем Зайцевым. Он в то время был опытным геологом, руководителем группы, геологической партии, давно закончившим вуз, но он был очарован искусством и стал студентом — вечерником искусствоведческого отделения Уральского университета. Как и еще более старший по возрасту капитан органов госбезопасности Владимир Черепов. Они все хорошо учились. Впрочем, были тут и не блестящие совсем студенты, например — Володя Булавин, безнадежный троечник, списывальщик. В начале октября мы с мамой забежали пообедать в кафе» Москва». Там в середине зала за столом нас окликнул Зайцев. В темно — серой тройке, с печаткой на пальце и горячим супом на столе. Не только с мамой, но и со мной общается с интересом. Он очень интересно рассказывал нам с мамой про Шанхай, где прожил долгие годы. Попросил показать ему мой «парабеллум» очень оценил его. И рассказал историю как году в сорок восьмом — сорок девятом шел в шинели и фуражке по темной послевоенной свердловской улице и вдруг увидел, как какие-то отморозки издеваются над человеком. То ли что-то они у него хотели выпытать, то ли просто от жестокости — лезвием «безопасной» бритвы они… вырезали ему глаз… За пазухой у Георгия был недавно изготовленный для такого рода случая покрытый черным лаком деревянный пистолет — пугач в виде «вальтера»."Я со спокойным лицом направляю ствол «оружия» на них:"Отпустите его, а не то стреляю»… — "Отпустили. Один глаз и жизнь, наверно, человеку этому я спас. Но один глаз, левый, кажется, они ему вырезали!».. Тогда я, по совету мамы и при ее участии, начал коллекционировать марки. Георгий Борисович опять оживился, стал рассказывать о марках и их гашении. Многие видели его телепередачи уже недавних лет и знают, какой он рассказчик. И знающий человек. Он как-то очень естественно соединил два своих призвания геолога и искусствоведа, прекрасного знатока камня и уральского камнерезного искусства, истории Урала и его искусства. Дяде Вите амбициозный и старше его по годам студент — вечерник сначала не приглянулся. «На экзамене я позадовал ему сложные вопросы. Но он знал все, я ему поставил «отлично», молодец он», — говорил потом дядя Витя. А Георгий Борисович потом через маму передавал мне в подарок марки, в том числе — с английской королевой. Доброта и щедрость людей помнится. Противоположное иногда, к сожалению, тоже. Usus — est magister gptimus»…Вроде бы так — "Опыт есть наилучший учитель!» — звучит латинская пословица. Римляне мудрые изрекли. Впрочем, это и Фрэнсис наш Бэкон (которого некоторые тупые студенты мои «бекОном» зовут) умнейший, остроумнейший был человек, тоже, опять же, это мог изречь!..

Говоря о пище духовной, хочется иногда отдать должное и материальной тоже. Да и как без не — то… Родной, восхитительный наш «Гастроном» на Ленина 70! Как хорошо прогуляться до него мамой или бабушкой за конфетами. Какими? Прежде всего это конфета в ярко — красной обертке с парой тоненьких золоченых горизонтальных полосок. Она так и называлась «Красная»! Вкуснейший шоколад и коричневая шоколадная начинка. И золотинка, как мы называли тонкий квадратик фольги, тоже красная. Почти не уступали здесь знаменитые в дальнейшем шоколадные конфеты «Красный Мак» в черной обертке с ярким красным цветком. Конечно, и «Белочка» любимая в темно — зеленой обертке с каштановой пушистой кем? Правильно, дети, с Белочкой! Белка песенки поет и орешки все грызет!.. Трюфели вкуснейшие в коричневатой цвета шоколада обертке в крапинку, Они считались праздничными, стоили дороже.«Кара-кум» в обертках песчано — желтого цвета с бредущими по пустыне коричневыми верблюдами, «Мишка косолоапый» с шишкинским» Утром в сосновом лесу», «Ананасные» в желтом и с оранжевым ананасом, «Петушок» с ярким на желтом фоне петушком на обертке. «Кедровые» — очень вкусные, с орешками и изображением кедровой шишки на зеленой лесного цвета обертке. «Мелодия» — с ромом, в зеленой обертке с роялем, потом — году в шестьдесят седьмом появились шоколадные конфеты» Маска» — очень вкусные и при этом ценой чуть подешевле — с изображением черной маски Летучая мышь и розово — желто — голубых новогодних серпантинов, «Былина» с красно — бело — черными изображениями русского богатыря в шлеме и кольчуге, «Ну-ка, отними!» — с изображением девочки в клетчатом платьице и держащей конфетку над головой маленького щенка. Еще позже появились конфеты «Птичье молоко», упакованные каждая то в оранжевую, то в салатную, то других цветов золотинки в крошечных золотистых звездочках, «Метелица» в голубой обертке со снежинками и лисичкой, и развесной «Орех в шоколаде»…С раннего детства любимы были мной и конфеты» Салют» с изображением майского вечернего неба и разноцветных гроздей салюта в нем.

И еще были конфеты «Ермаковы лебеди», где изображены идущие под парусом острогрудые челны. На переднем — …да не Стенька Разин! Почему если челны, так сразу Стенька Разин?)) А тут на синем фоне опять же вечернего темно-синего неба — целая картина — плывут челны. На переднем… в панцире и шлеме — сам Ермак Тимофеич, протянул руку вперед. где летит белый лебедь и еще пара птиц белеет в темном небе на втором плане. Почему-то конфеты эти многие мои ровесники совсем забыли… А ведь лопали когда-то и радовались!..)) Моя баба Женя по моей просьбе не раз пела:"Ревела буря, дождь шумел, во мраке молнии блистали. И беспрерывно гром гремел, и ветры в дебрях бушевали…» Ермака, как и Чапаева, утонувшего из-за внезапного ночного нападения врагов, было очень жаль!..

Если б не Ермак и его соратники, присоединившие Урал и Сибирь к России, то и моя родословная могла бы пойти совсем по-другому. Я тогда не договорил, что предки мои по материнской линии явились одними из первых жителей Екатеринбурга. Фёдор Леонтьевич Жуков,1692 года рождения, записан в первую перепись посадских людей Екатеринбурга 1743 года. Там же записаны и примерно ровесники будущей столицы Урала сыновья Федора Яким и наш «пра» Нефёд. А Федор-то, как в этой переписи значится, происходит из поселения Кибирево (Леонтьево), что и ныне находится между Москвой и Владимиром в шаговой близости от городка Петушки (тогда таким же небольшим селением), прославленным Веничкой Ерофеевым в его повести «Москва — Петушки». Отец Федора Леонтий Агапович, 1654 года рождения, и мать Василиса Никитична, тем более дед — Агап Осипович, род. ок.1625 года рождения и прапрадед его Иван, род. ок. 1535 года… вряд ли что-то знали об Урале… И по другой, тоже маминой (бабы Веринойматери) линии, Зотей Андреевич Чепелев, тоже 1692 года рождения, записанный вместе с сыном Осипом записанный в перепись воеводы Ф. Толбузина 1733 г. тоже б здесь не оказались. И их с Жуковыми потомки Зотея Чепелева полтора ста лет спустя, в январе 1886 г. не обвенчалсь бы. Так что Ермак мне и моим предкам родиться, пожениться точно помог. А название конфет от сказа Бажова одноименного пришло.

Шоколадные плитки были» Ванильный»,"Люкс», «Сказки Пушкина»,» Гвардейский»,"Алёнка», «Цирк», маленькие «Сливочный»,"Батончик» и» Светофор», немецкий «Горький черный» развесной… Что еще…«Зефир в шоколаде», «Медаль».

Очень любил я сок виноградный в удлиненных пупырчатых баночках из прозрачного толстого стекла… Этот вкуснейший сок продавался в овощном магазине рядом с кинотеатром «Искра». Тут же в мощных зеленых аппаратах «Воронеж» изготавливался из мороженного и клубничного сиропа обалденно вкусный молочный коктейль! Пенистый белоснежный с заметным только мне розоватым отливом. Аппарат сначала взвывал, переходя затем как набравший высоту самолет в ровный приятный баритон, большой алюминиевый стакан вращался вокруг своей оси быстро — быстро!.. Картошка и лук, покупаемые мамой, грохотали по железному жолобу и сыпались в авоську. Это, кто не застал, — плетеные из шелковых нитей или шнура и умещающиеся в сжатом виде даже в кулаке, в кармане, сумки на всякий случай, на «авось»…

В шестьдесят седьмом не стало в городе старых «деревянных» трамваев, вытесненных более новыми моделями. У меня была книжечка» Рассказ о старом трамвае», о том, как он славно послужил людям, и что теперь настало время уступить дорогу молодежи, то есть юным, современным трамвайчикам. Типа, молодым — везде у нас дорога, старикам — везде у нас почет.!..)) В этом возрасте я читал уже, с помощью бабы Веры и родителей, конечно (в восемь лет ведь еще не осилить книжку в двести — триста и более страниц) весьма серьезные книги, такие как» Легенды и мифы древней Греции» или» История СССР», или» Судьбы вещей», но при этом читал еще и тонкие книжечки (эти читал сам). А вот картонные книжки — раскладушки использовались мной уже только в игре, при постройке картонных домиков. Я взрослел, хотя был верен книжкам своего раннего детства… «Рикики» про французского медвежонка, «Бэмби» — сказка Киплинга про оленёнка, «Новые приключения Пифа"про озорного песика… Как я любил греческий эпос о Троянской войне, об Одиссее, Тесее и т. д. Я даже консультировал маминых подруг, уже упомянутых Нину Каргу и Люду Иванову перед сдачей ими зачета по античной литературы. Они так и просили маму:"Давай у Вадика спросим!» Я сейчас кое — что подзабыл, про какого — нибудь там Мелеагра, а тогда, как папа говорил:"Знал на зубок!» Помню, как мама приехала из университета и что — то они немного поругались с бабой Верой. Конечно, баба Вера — это святой человек своей добротой, скромностью и готовностью помочь, безграничной любовью к детям, мужеством перенесения тягот и страданий, светлым оптимизмом и неиссякаемым положительным интересом к жизни. Но и такие люди в старости могут поворчать, ведь это тоже форма общения и некоего философствования даже.

Вот баба Вера на кухне заругалась, что мама что-то поставила или положила не туда, немного, как говорится, завелась. А мама, бросив пару слов в свое оправдание, шепнула мне, кивнув на ванную комнату:"Давай я почитаю!» Она закрыла дверь, открыв толстую, в сером коленкоровом переплете, книгу» Легенды и мифы Древней Греции» и стала читать, где Одиссей и его спутники приближаются к острову сирен. Как восхитительно и страстно, изумительно прекрасно поют сирены! Одиссей о этом уже немного знал, как знал, что на это сладостное пение все мореплаватели устремляются к певуньям в гости и находят верную смерть… Посему Одиссей приказал гребцам и всей команде залепить уши воском, а себя привязать к мачте, чтоб услышать пение, но не прыгнуть за борт в направлении прекрасных чаровниц! Вот так и проскочили! Потом уже я вспомнил, что познакомился впервые с Одиссеем еще в самом раннем детстве, посмотрев кино в кинотеатре «Октябрь» (» Колизей»). Мама читала вдохновенно, очень выразительно. Да и сам текст, чего уж говорить!..Умнющий, хитрющий Одиссей. И с чего ж это он такой» хитроумный». Сейчас как сами по себе у меня возникли на мотив фольклорной песенки» Кругом одни евреи» такие строчки:"Хитроумный Одиссей, вероятно, был еврей!» И, как всегда, припев: «Евреи, евреи — кругом одни евреи!..» Неплохо, да?)) Хотя и греки хитрые весьма. А в чем-то он на русского похож. Ведь древние греки пытались во всем избегать крайностей, искали некую золотую середину, в архитектуре и искусстве — «золотое сечение». Даже Икара Дедал предупреждает не взмывать на созданных им для побега с Крита крыльях слишком высоко (иначе солнце расплавит воск), но и не опускаться слишком низко, чтоб волна не намочила перья… Est modus in rebus (Есть мера в вещах)! Одиссей меру тоже знал и чтил, но мог и оттянуться вполне по — русски. Ушел на войну вроде как на десять лет вышло, а дома не появлялся и вовсе аж двадцать лет. Уж сын-то вырос. А жену облепили со всех сторон женихи! Нет, русак, евреи так не поступают! Чуть все не растерял. Михалков Никита не так давно рассказал свою формулу русского человека: « Русский — это тот, у кого Чего-то Нет. Но не так нет, что нет, а должно быть. А Нет и…хрен с ним!»)) Как же прекрасно пели сирены? Наверно, как Трио бандуристок с Украины. У нас в детстве громоздкую вещь почему-то называли бандурой. Так вот эти девушки пятидесятых — шестидесятых годов пели совершенно обалденно! Найдите хоть какую их запись, офигеть! Гуцулка Ксеня, например. Поют, как ангелы!!! А как играют на бандуре…» Как умеют эти руки эти звуки извлекать!» (Окуджава)… Я потом неотрывно почти эту книгу читал. Она и сейчас с того времени у меня есть.

Весной папа принес длинные блестящие металлические рейки для рамок графики. Мы с Кирюшей стали сражаться ими, как рапирами. Кирюша сделал выпад, направив свое оружие мне в грудь. Защищаясь, я подставил тыльную часть руки, которую друг мой распорол, как рыбье брюхо. Порез был глубокий, красная кровь в нем стояла по краям. Это было страшно, но я виду не подвал, чтоб не тревожить еще больше и так взволнованную бабу Веру, завязавншую мою рану чистой тряпочкой. Я улыбался, как мог. Как улыбается стюардесса, уже зная, что шасси не выходит и возможно придется приземляться на брюхо. И сейчас вот смотрю на этот ставший с годами маленьким шрам тыльной части (ниже локтя) левой руки. Это мой самоидентификатор:"Я есмь я!»)

Много сейчас волнуют нас национальные отношения, тема эта очень обострилась, во всем мире даже. Мой папа с детства полюбил украинские песни. Они мальчишками очень хотели на фронт, но совсем юных не пускали. Отправились из под Москвы (рядом — в Апрелевке в октябре сорок первого были немцы) с матерью и сестрами снова в Поволжье, где когда-то жили. Только не совсем на малую родину, а в район Энгельса. По дороге почти в полночь, вымотавшись от нескончаемого пешего пути постучались в один деревенский дом, попросились на ночлег. Но хозяева не желали входить в их положение, не пустили. Заночевать удалось в домике на другом конце деревни. Ночью просыпались от отдаленного грохота. А утром узнали, что дома, куда их не пустили, уже не существует. Разбомбили. Утром, подойдя, увидели большую черную, дымящуюся еще, воронку… На месте назначения их встретил большой бревенчатый, отскобленный до идеального состояния, барак. Огромное, как в казарме, пространство без перегородок на втором этаже. Эвакуированные были и с Украины… разгородили семьи отведенное им пространство бельем на веревках. В тесноте, да не в обиде. И украинцы по вечерам чудесно пели свои песни. От» Дивлюсь я на нибо» и» Ничь яка мисячна» до никому посторонним неизвестных» старинных песен, когда солирующий женский или мужской голос или два выводил немыслимые звуки, переплетаясь с вступающим в свой черед хором. Помня эти времена, папа с удовольствием слушал по радио украинские песни, как народные, так и «Рушник» и другие песни Платона Майброды…» Ридна мати моя, ты ночей не сыпала и будила меня, уходя в край села. И в дорогу далеку ты меня на зоре провожалла, и рушник вышивалый на долю, на счастье дала..!» Это без подглядки, поэтому, может где, я и ошибся…

Тогда еще не ушли в прошлое такие, я бы сказал, несколько коммунальные отношения, когда соседи занимали соседям «до получки». У нас в соседнем подъезде, но второго — «нехудожнического» корпуса была квартира четырехкомнатная на двух хозяев первыми назову Шариповых дядю Колю и тетю Фаю. Хорошие наши обычные советские люди. Николай невысокого роста, подвижный, черноглазый, с черными курчавыми волосами, татарин, строитель. И его жена голубоглазая шатенка, тоже татарка, невысокая, довольно стройная, обоим лет под по тридцать пять — тридцать восемь. У них двое сыновей — Илья и Радик. Илюшка очень шустрый, сильный, внешне похож на мать. Мой одноклассник. Очень много, хоть и без всякого разбора читал, позже был записан в несколько библиотек, но хороших оценок в школе почему-то не имел. Отличный парень, в дальнейшем учился в мореходке, работал на каком-то траулере на Карском море, потом вернулся в наш город и работал в какой-то организации по наружной городской рекламе. Надежнейший товарищ и друг. Радик был на два года младше, похож больше на отца, симпатичный, чуть картавил. Радик был одержим желанием что-то найти. Поэтому он бывал и на помойках, отыскивая там каким-то чудом часы, браслеты к ним, пятнадцать или двадцать рублей, подарочную маленькую бутылочку с французским ликером… Ильюшка называл себя не Ильясом, а Ильей, как Муромец.) Радик, зная хорошо, что мой папа делает памятник Попову для нашего города, сделал мемориальную доску декабристам, решил тоже найти какой-то известный в городе объект, над которым потрудился их с Ильюхой папа. И нашел. Это была стоящая и ныне у завода «Вектор» высоченная, метров в полсотни высотой, кирпичная труба с закоптившимися белыми цифрами даты постройки «1959»…» Работали много…отец тоже очень старался. Заработал в последние месяцы аж сто сорок. Пришли они с мамой в ресторан. Он заказал все самое шикарное. Все вокруг, и официанты думают: Что за миллионер такой выискался!» — живописал Радька. Он слегка по малолетству картавил, говорил увлеченно и в лицах. Было весело слушать!) Летом всей семьей, помнится, ездили на Тобол, приехали очень загорелые. Помню, как сантехники в нашем дворе летом выпили лишковато, произошла стычка, и один из них погнался за другими. Я, как всегда, на асфальте мелом рисовал какие-то батальные картины. И вдруг мимо меня пронесся человек, а за ним другой с ножом. Наверно, сантиметров пятнадцать свежезаточенное лезвие. Бежал быстро, зло. Я даже испугаться не успел, но стало все же не по себе. И Ильюшкин отец, дядя Коля, меня очень хорошо успокоил, как истый психотерапевт. И проводил до подъезда. Пьяный буян тогда здорово исполосовал ножом тому, за кем гнался, руку до локтя. Я этот итог видел, когда снова во двор вышел уже позже. Но, слава богу, до смертоубийства дело не дошло.

Как — то наш прекрасный скульптор Владимир Михайлович Друзин, создавший вместе с Сажиным памятник Уральскому танковому корпусу на вокзале вышел прогуляться вокруг двора со своей собакой черно — желтой Джильдой. И какая-то неизвестная собака залаяла на Джильду, та само собой в ответ. Пробежали на детскую площадку, но Джильда (доберман пинчер) со двора ту собаку изгнала. А Друзин как-то хорошо со мной заговорил, чтоб я не волновался: Взял меня на колени:"Не бойся, Вадик, Джильда детей не обижает, а, наоборот, заступается. Ты можешь ее погладить, она добрая!» Он был в сером летнем костюме, с мужественным, как и у его скульптурных портретов, лицом, зачесанными назад желтыми волосами. Он выглядел хорошо, но все же то, что уже страдал алкоголизмом, по красному и чуть одутловатому лицу все же было видно. Он много работал, но работа скульптора трудная, нервная. Начала все больше беспокоить печень. Он умер в тридцать восемь лет, в самом расцвете своего могучего таланта. Я ненароком слышал как папа маме говорил, что навестил Володю Друзина в больничной палате и сразу даже не узнал — бледного, исхудалого. Его работы — памятник «танкистам», студентам и преподавателям Уральского политехнического института, отдавших свою жизнь в боях с немецко-фашистскими захватчиками, маленькая чугунная фигурка пацана в кепке «Вратарь» и много всего стало крупным вкладом в наше искусство и в память о войне. Очень хорошая его жена Нина Владимировна, учительница и старший сын, инженер Сережа и на год меня младше Ирина были очень хорошей, дружной семьей.

А с Ильюшкой и семьей Шариповых в одной квартире жила семья Макарона. Так мы называли худенького, с детских лет прокуренного, но сильного и вёрткого, хулиганистого Сашку Макарова. Он был на полтора года меня старше, а сестры Лена и Таня были младше. Отец невысокий, очень кудрявый, вроде бы тоже Александр. А мать — Мария, Маруся, худощавая блондинка, крепко стоящая на ногах. Лена, помнится, как-то смешно, но не очень прилично, рассказывала позже известные строки» Однажды, в студеную зимнюю пору»…Мария как-то зашла к нам и попросила в долг до получки рублей тридцать, мама дала без колебаний, хотя они были совершенно незнакомы. Мать Макарона долг вернула в срок мне, угостив кулечком семечек…Вот она, жизнь советская! Ниже жили Князевы Серега и Андрей. У них велосипед двухколесный уже был, а у меня он появился позже, уже взрослый. Они мне давали на своем велике тренироваться ездить, заодно немного инструктируя. Родители их были неплохо знакомы с моими. Отец, Григорий Никифорович Князев, был секретарем Свердловского горкома партии, а позже стал начальником УВД Свердловской области и генерал-майором внутренней службы, а потом — министром внутренних дел Казахской ССР, Киргизской ССР. Что ни говори, эмвэдэшная власть — очень реальная даже сейчас, а тогда — тем более. Потом в эту квартиру, вроде бы, въехал замдиректора Уралмаша Сиделёв с семьей, с сыном Сашкой, позже прозванный по имени небызызвестного мультперсонажа Фунтиком. В очках, рыжеволосого, я помню его уже в старших классах, да сейчас общаемся. Ниже жил хороший парнишка, совершенно белый, альбинос, Толька и у них большой черный дог Акбар. И где-то тут же полковник с женой, которая после смерти мужа подарила Макарону несколько новеньких мужниных офицерских ремней и портупей. Для нас, мальчишек, это было целым состоянием. На втором этаже тоже жил большущий пес Блэк, немецкая овчарка, весь в медалях и жетонах на черной бархатной подложечке. Он всегда смотрел в окно, но иногда солидно шел со своим худощавым, тренерской внешности, в сером костюме, хозяином по каким-то серьезным делам. На первом этаже жила наша тетя Тоня с мужем. Она была дворником. Именно дворником, а не «дворничихой». Очень похожая на Людмилу Зыкину, высокая и крупная, умная, знающая себе цену. «Тетя Тоня, облейте нас из шланга!» — просили мы ее в жару. И она обливала! Мне мама, правда, запрещала такие ванны принимать!)

Где-то здесь жила очень добрая, года с девяносто третьего, худенькая бабушка без руки. Я как-то попросил у ней, если есть, веревочку что-то привязать, она сказала: «Я сейчас зайду домой и что-нибудь найду!» Если б выбросила из окна, то уже бы было хорошо. Но она из-за этого на улицу с веревочкой этой вышла и мне одной своей рукой что надо было завязать придержала. Уж знал бы, так сам домой сбегал! И баба Вера потом тоже заметила, что я с этой хорошей «бабушкой без руки» здороваюсь, и она меня как-то привечает. И они потом тоже здоровались. Бывает какой-то контакт без слов, вот и здесь… Прошло время, и после перерыва я ее увидел. А она меня, засветилась как-то. Из кармана достала мне конфетку — лимончик в сахаре и на ладошке протянула мне. Я чуть смутился этой конфетке на ладошке из кармана чего — то вроде телогрейки, а она, словно уловив мое мгновенное смущение, успокаивающе глянула на меня. «Никогда в жизни не прощу себя, если не съем эту конфету!» — пронеслось во мне за доли секунды. Я взял и тут же съел. Я не был поклонником «лимончиков», но этот был на вкус хорош, поскольку дан был от чистого сердца прекрасным человеком. И больше мы как-то не встречались. Я помню Вас, добрая бабушка! И теперь уж не забуду никогда!..

В этом же, примыкающем к нашему корпусу, подъезде жили Катаевы — высокий стройный седовласый отец с супругой и у них трое сыновей, младший — невысокого роста спортивный, наш лучший хоккеист (на два года старше меня) Олег, средний — Боря, Боб, похожий на англичанина — высокий, остроносый и белолицый с густыми рыжими волосами и старший — Игорь, не рыжий, позже ставший студентом, вроде бы, физфакаУрГУ. Да, и была у них бабушка, седая как лунь и очень старая аж с тысяча восемьсот восемьдесят шестого или седьмого года рождения, с благородным видом умной кореной жительницы Крайнего Севера. Если жива, то ей сейчас сто тридцать с лишним лет!..Ниже жил Сашка Немкин, у которого была какой-то необычной внешности тетка. Нестарая еще, жутко худая, в кудрявом парике, черной кожаной куртке, с впалыми щеками на совершенно пергаментном лице и очень похожая на ожившую мумию. Если б Конан Дойль мог хоть раз ее увидеть, он в рассказе «Номер 249» написал бы мумию именно с нее. Рядом с пятым корпусом была и есть заросшая травой, полынью сотни три квадратов прямоугольная площадка, а на ней — дерево. Я на этом дереве сидел в раздвоении ствола, с маленьким настоящим топориком, который мне только что подарил один из знакомых мальчишек. Тетка Сашки Немкина, никогда прежде не общавшаяся со мной, увидела меня с дороги и вонзилась каким-то гипнотическим взглядом. Ее тускловатые зеленые глаза сквозь солнечные черные очки смотрели на меня как из другого мира. Я трусом, вроде, не был никогда, но все ж я был восьмилетним мальчиком, ребенком. А от этой сцены мистикой несло за километр. И я спрыгнул с дерева и убежал, а «мумия» бестрастно (как и положено настоящей мумии!) приблизилась к покинутому мною месту, постояла и исчезла. Исчез и мой топорик, ну да фиг с ним!

Гостинец, гостинчик…Забытое сегодня слово. Так баба Вера говорила, называя так то грушу или сливы, то мармеладки, то зефир. Она была наш постоянный член семьи, любимейший мой член семьи, но жила на Вторчермете (говорила еще: «на Мясокомбинате), поэтому была у нас и дома, и в гостях одновременно. И дарила мне гостинцы. Мы с бабой Верой прочитали интереснейшую книжку Павла Бляхина» Красные дьяволята» о ребятах, отчаянно воевавших в гражданскую войну с белыми и махновцами, а под конец книги захватившими в плен самого батьку Махно. Конечно, документальной правды там очень мало, зато как написано. Я чуть не заплакал (да вспомнил, что мне уже восемь), поняв, что книга кончается. Ни за что не хотелось расставаться с героями — Мишкой по прозвищу Следопыт и его сестренкой по прозванью Овод и юношей-китайцем Ю-ю… Вот как можно писать!

В год пятидесятилетия революции по телевидению стали показывать документальный фильм» Летопись полувека» пятьдесят серий, каждому году посвящена своя серия. Вся страна буквально прильнула к телеэкранам.

Наша Людмила Георгиевна в начальной школе даже физкультуру вела у нас сама. И вела хорошо. Мы влезали по шведским лестницам, делая на них разные упражнения (уголок и т.д.), упражнялись в прыжках, беге и эстафете, взбирались по канату, играли в мяч… По канату я взбирался лучше всех, в том числе и «без ног». Впрочем, наших школьных физруков Сергея Сергеича Хитько и Геннадия Александровича мы знали. Потом и один, и второй у нас вели. А вот пение у нас вела отдельная учительница. Немолодая, как мне тогда виделось, блондинка, часто в красном шерстяном платье. Алла Андреевна (в отчестве не уверен). Весной мы пели, а она нам слегка дирижировала, потом разучивали нотную грамоту. У меня были сплошные пятерки. Вела она вполне профессионально, хотя и скучновато. В начале апреля мы занимались в актовом зале, сидели и писали в нотные тетради. Заглянул Сергей Сергеич и, проходя сквозь нас в дверь смежного с актовым спортзала на пару минут о чем-то поговорил с учительницей пения. Рядом со мной сидевший добряк толстяк Витька Фаэрлихт негромко бросил мне:"А Алла Алексеевна с Сергей Сергеичем…» И произнес вроде как: «…улыбались!» Я посмотрел на них, они и сейчас улыбались друг другу… ну и что. Но рядом сидевшие Андрей Шкляев с блестящим на апрельском солнце новеньким из кожезаменителя черным ранцем и крупный спортивный блондин Андрей Пясталов (оба потом перешли в другие школы) отреагировали как-то типа:"Да врешь, поди!» Витька что-то пояснял насчет достоверности этой информации, а я сделал вывод, что есть какая-то сфера отношений взрослых людей, о которой говорить неприлично и которая мне неизвестна. Впоследствии я об этом, не стремясь к тому, узнал, потом еще и еще… Неужели взрослые люди способны вести себя так безобразно, почти невозможно поверить… Оказывается, это связано еще и с рождением младенцев. «Одинажды один — шел гражданин, одинажды два — шла его жена, одинажды три — в комнату вошли, одинажды четыре — свет потушил, одинажды пять…» Ну, это уж чересчур! Очень хотелось верить, что никто из моих родных и близких этим ужасным делом не занимался!..Хорошо, что тогда не было никаких уроков по так называемому планированию семьи. И не было книжек — разъяснений с картинками для детей. Наша соседка Ирина году в девяностом купила такую книжку с картинками своему шестилетнему сыну. Атас! Может, для кого-то это и прогрессивно, Но когда такую книжечку ребенку читает… мама или учительница, то улетают последние иллюзии. Или они еще даже не возникли и вот на тебе. Знай, елки — палки насчет всяких там аистов! Я и про Сергей Сергеича даже сейчас не верю.)) У него жена молодая и очень миловидная Нина Владимировна вела у нас потом рисование. Витька Фаерлихт — отличный парень и совсем не сплетник, просто тут что-то сболтнул этакое. Errare humanum est (Эрраре хуманум эст — человеку свойственно ошибаться).

Николай Васильевич Ситников показал мне и Кирюше как из конфетных золотинок делать оленя, лисичку, а также всякие сабельки. Я потом стал хорошо это делать! И сейчас не разучился, когда золотинка попадается хорошая.) Занимались с Кирюшей фехтованием в пластмассовых масках на пластмассовых черных с оранжевой гардой рапирах. В игрушки мы с ним еще играли. По привычке. Мне уже восемь с половиной. Впрочем, Петр Третий играл в солдатиков в уже взрослом возрасте и сам обрядившись в новенький, пожалованный ему Фридрихом Вторым («Федором Федорычем») мундир генерал — майора прусской армии. И ведь не за просто так дали. Русские войска в семилетней войне с прусаками одержали блистательную победу и в октябре 1760-го овладели Берлином. Так что шли уже победным веселым маршем отважные наши солдатушки бравы ребятушки, офицеры и генералы, казачьи полки. Радовались, грустили об убитых в боях товарищах, пели и насвистывали бодрые строевые песни. А этот охломон, придурок, государственный изменник, оказавшийся после кончины Елисаветы Петровны на императорском троне войска отозвал домой в Россию, да еще и извинился гад перед Фридрихом, типа «извини, геноссэ, ошибочка вышла!».. И в мае шестьдесят второго подписал с Фридрихом мир, по которому все взятые русскими территории и крепости были возвращены врагу. К тому времени Кенигсберг и Восточная Пруссия уже четыре года были российской провинцией. Иммануил Кант имел «российский пашпорт». И вдруг такие дела!.. Конечно, после таких фокусов жена его Екатерина — хоть и немка была по крови, но хорошо усвоила кто друг, кто враг, опять же кто «и не друг, и не враг, а…так» — возглавила-таки по предложению Орлова Гриши и трех его братишек переворот дворцовый, взойдя на престол на тридцать лет и четыре года. Умная оказалась женщина… Тогда она была де-факто еще девушкой была, хоть и семнадцать лет (!) как замужем. Девственницей. Муж с ней только в солдатиков играл да крыс из крысоловки вешал на веревочке» за государственную измену». Не тех крыс вешал. Ну, Гриша Орлов и Алеша ситуацию, как могли, исправили. Насчет девственности тоже. И воздали» лучшему немцу 1762 — го г.» по заслугам. Да ладно вам, ни на что я не намекаю, просто излагаю как было и как есть!

А у Кирюши Ситникова, друга и ближайшего соседа моего, появилась настоящая театральная кукла Гурвинек, чешский мальчик. Я обзавелся тоже одевающимся на руку, но довольно простеньким желтым паралоновым песиком Пифом, маленькой пластмассовой оранжевой лошадкой (названной мной «Зорькой»), маленьким заводным железным танком (танкеткой) с вспыхивающим настоящим огоньком, десятком оловянных и пластмассовых солдатиков, да и все. Готовые солдатики меня (в отличие от Петра Третьего, фанатевшего от них) почти не увлекали. Но мне нравилось делать их из пластилина самому. Точнее — это были русские воины, условно говоря — тринадцатого века. Из тонких железных сеточек и расплющенной проволоки я изготавливал боевое снаряжение моим и героям. Пластилиновые человечки, игра в них со второго класса стали нас увлекать. Они поначалу соседствовали с играми в игрушки, машинки, но по мере нашего взросления выходили на первый план. Потом кто — то стал что — то мастерить, увлекся техникой.

Я создал ставшего популярным у моих друзей, приятелей (Кирюша Ситников, Сева Кондрашин, Вовка Крысанов, Илюха Шарипов…) пластилинового воина с длинным носом и большими, как у стрекозы почти, глазами, дав ему имя Пилюлей. Воин и лекарь (пилюли — лекарства) в одном лице. У него был меч из расплющенного на рельсах гвоздя, плац из малиновой фольги навершия винной бутылки (реже — из цветного лоскутка), шит из разукрашенной крышки к трехлитровой банке и панцырь из накопленных мной в копилке сорока трех потемневших копеечных монеток. На лук я брал палочку бамбука, который был тогда распространен до полного вытеснения его как материала лыжных палок алюминием и текстолитом. Это был военачальник дюжины других моих пластилиновых воинов, в оформлении которых я использовал вату (волосы, усы), цветную фольгу (сапоги, одежда, шлемы, шапки), кусочки ткани, кожи (плащи и пояса) и получалось довольно выразительно. Мой ближний круг мальчишек тоже обзаводился подобным войском. И, несмотря на мои «авторские права», обзаводились даже собственными «пилюлеями"(вроде как» родня» моего). Воины нередко сражались в боях, поединках… убитых надо было переделывать — такого было мной заведенное правило. Играли мы и у меня, и у Вовки Крысанова, иногда и во дворе. Лучше всего — в теплую погоду на моем балконе. А сколько было разных золотинок — это ж просто загляденье. Для воинов пластилиновых и разного другого. Красные и розовые из конфет «Красная», «Красный мак», «Маска». Желтые, белые, песочные, зеленые из конфет» Ананасные», «Чудесница», «Кара — кум», «Белочка», «Кедровые «… Красивые со звездочкми — салатные, оранжевые, желтые золотинки в конфетах «Птичье молоко». Привычные стеклянные бутылки молока постепенно стали соседствовать с пирамидальной формы пестрыми картонными пакетами. На молочных бутылках закрывашка из беленькой фольги, на сливках — желтая, на кефире — зеленая, на снежке — синяя, на ряженке — малиновая… Да, вы все это помните, но вдруг забудется. Это ж я и для аудитории из двадцать третьего века (больше так, интуитивно) говорю!))

Кирюша потом вспоминал, как я изображал волшебника и произносил: «Колды — колды чиколды! Звоковолды почволды! «Это я, насколько помню, от своей мамули перенял. А она, пожалуй еще в детстве, от дяди Вити. Играя, перевоплощались как могли.

Выходили детские книжки в прозе и стихах, где вспоминались дни революции и гражданской войны. До сих пор все это помню зачем-то наизусть. Вот, например…«Была моя мама ростом с меня, но храбрая очень и целилась метко. И дали шинель ей и дали коня — поехала мама с отрядом в разведку. Не спали, не ели пять суток подряд, совсем не слезали с коней запотелых. И вот, наконец, мамин отряд кольцом окружили отряды белых «…С годами становишься Шерлоком Холмсом. Мама ростом, как и ее сын лет тринадцати, где-то сто сорок. Написаны эти строки были, видимо, году в тридцать девятом лет через двадцать после описываемых событий. Значит, автор этих строк года с двадцать пятого — двадцать шестого… Из интеллигенции, мама мальчика, скорее всего — тоже. Почему — то мне представляется, что мама после гражданской была по комсомольской путевке была направлена на учебу в педвуз, стала учительницей, а потом — инструктором райкома или горкома партии… Белый офицер скачет вдогонку за мчащейся по льду под видом какого-то местного мальчишки (вроде как, просто на коньках катается, а на самом деле эта мама — травести несется сообщить остальным красным об окружении и за подмогой!). Офицер, скорее даже — полковник («погон золотой и черпак в серебре, с горбинкою нос над седыми усами, тяжелый наган на боку в кобуре… и что же тут делать — спасаться надо маме!») почти уже догоняет. И тогда мама как заправский десантник из боевиков наших дней швыряет в офицера — беляка…коньком. «Прицелилась… — бух офицеру в висок!» Точное попадание! Ай да мама! Тогда сочувствовать белым было совсем не принято. Вопрос стоял «или — или». Помните, как в фильме «Чапаев» диалог Василий Иваныча и Петьки: «Ну, Петька, или они нас, или мы их!» — "Нет, Василь Иваныч, Мы — Их! «Я эти слова иногда вспоминаю, употребляю!)) Правда, чаще всего безотносительно к белым А еще отличный прошел фильм «Гадюка» по повести А.Н.Толстого. Мне сначала во дворе Сева Кондрашин все в красках рассказал. А потом я побывал в кино и мне очень понравилось! Очень, в русле основной темы («за что боролись?»), хорошо показано, как начальники из новой власти начинают забывать на чьих плечах к этой власти пришли, смотреть свысока на рядовых «героев былых времен» и заглядываться на хорошеньких барышень из «бывших». Лет через десять бывшие немного оклемались…«На графских развалинах" — что за чудо фильм по А. Гайдару про мальчишек. Яшка, Валька и Дергач и собака Волчок против Хряща и Графа… И песня — саундртрэк в исполнении В. Трошина:"Мы на фронтах с отцами рядом бились в донских степях и на крондштадтском льду. В каком году мы с вами не родились — родились мы в семнадцатом году!»

Такие фильмы, как «Жестокость»,"По ту строну»,"Стажёр» при всей остроте сюжетных линий были все ж и романтическими картинами. Тогда как «Мы из Кронштадта»,.» Донская повесть» и «Донские рассказы» и даже «Сорок первый» не жалели нервной системы зрителей! «Донскую повесть» мы посмотрели с бабой Женей в кинотеатре парка Маяковского одним из пасмурных и ветренных дней той поры, на душе было довольно тяжело. Но какая сила этой повести и поставленного фильма! Летом (возможно, впрочем, что и годом раньше) посмотрели с мамой в кинотеатре «Темп» на Уралмаше два раза по две серии «Войну и мир». После этого Андрей Болконский, Наташа Ростова и, конечно, Пьер Безухов стали представляться и мне, и очень многим нашим соотечестренникам именно в этих образах. Но со временем (при повторных телепросмотрах) все больше стал потрясать меня своей достоверностью, своеобычностью Князь Болконский — отец Андрея в невероятном исполнении Кторова!

В мае шестьдесят седьмого я заканчивал второй класс. Людмила Георгиевна добилась разрешения проводить у нас в конце года экзамены, которые я сдал на хорошо и отлично. В беленькой рубашечке и на приподнятом настроении! И переведен был в третий класс. По окончании мне была подарена книжка» Королевна — волшебница». Варшава: Полония,1966 с иллюстрациями Семашко в твердом изумрудном переплете с хорошими цветными картинками, не толстая, но внушительная по формату. На первом развороте дарственная надпись мне» в память окончания 2-го класса!»

В это лето мы собрались ехать в Крым. А дяди Витин лучший друг дядя Володя, Владимир Алексеевич Мильчаков, преподававший потом в нашем архитектурном институте, очень хвалил Николаевку — небольшой поселок на берегу моря. Он написал дяде Вите письмо, что отдыхает с женой тетей Аней, Анной Алексеевной и сыном Борькой и маленькой дочкой Иринкой отдыхают здесь просто чудо как. В письме была приписка со смешнющим шаржем на дядю Витю (комично насупленного)): «Увы, образ твой навеки застыл в мо ей памяти!» Но кто поедет? Папа вплотную был занят грандиозным проектом — памятником Ленину на главной площади Кургана, тетя Тося с дядей Алешей тоже что-то замешкались. И мы поехали с мамой и бабой Женей в «солнечную Николаевку». Крым, тоже недалеко от Симферополя. Растительности мало, почти степь, только куцые деревца там да сям изредка произрастают в этой песчаной дикой местности. Зато побережье чудесное, не хуже, чем в Черноморске. Мы остановились в доме сорокалетнего хохла — учителя и его тридцатилетней стройной кареглазой жены Марии. Их сын загорелый болтливый крепыш, вроде бы Сашка, сразу стал рассказывать мне о себе и своем классе. Эта семья имела два небольших, вплотную стоящих друг к другу дома. Нам была сдана прямоугольная метров двадцать с чем-то белая (стены и потолок побелены мелом) комната с металлическими кроватями, на одной из которых была воздвигнута (после нашего вселения — убрана) пирамида уменьшающихся в размерах по мере устремления к потолку подушек и подушечек, зеркало на стене было окаймлено белым с красной вышивкой по краям полотенцем. Неподалеку от берега моря был хороший рынок, где продавались ярко желтые и очень сладкие дыньки — колхозницы. Одна из комнат второго дома была у них хоть и не холодная совсем, но с земляным полом. Жили они очень не бедно. Но шумно. Как-то их молодая овчарка, бегающая на цепи по проволоке немного захватила цепью ногу хозяина и была им…побита. В другой раз этот сеятель знаний побил… петуха! Мы за братьев меньших заступились, но обе сцены застали уже на финише! Сашка научил меня играть в карты…в дурака подкидного и переводного, я научил его делать арбалеты. Он водил меня на поле, где растет мак. И рассказывал про своих одноклассников — стройного и очень сильного Губина и тоже сильного, но намного уступающего ему тяжеловеса Бомбина, сочинял, что они отлили из свинца огромный типа ППШ автомат, который несли втроем: Губин — одной рукой, Бомбин — двумя и он, Сашка, тоже двумя руками.

Вечерами мы с бабой Женей и мамой смотрели кино в клубе, совсем рядом с домом, цема билета всего 5 копеек, все билеты без определенных мест, на длинных скамьях, поэтому для лучшего просмотра надо придти пораньше. Помню отличный грузинский фильм «Закон гор» и о» По тонкому льду» о чекистах, с хорошей песней» Друг не тот, с кем вместе распевают песни. И не тот, с кем делят чашу на пиру…» А еще фильм — мелодрама с трагическим концом» Поэма двух сердец». Там примерно в начале семнадцатого века танцовщица самого шаха полюбила молодого художника, а он — ее. В мусульманских странах художники не имеют права изображать людей, так как образ человеческий — монополия Всевышнего…а этот художник изображал не только природу, но и людей. И, конечно, свою любимую. Вроде бы, поначалу шах был благосклонен к молодому таланту, потом же его невзлюбил, в основном когда узнал про их симпатию с этой девушкой, пытался бедного художника (красивый, с черной бородкой, в белой чалме) подкупить, заставить отступиться от нее в обмен на почести, богатство. Но молодой художник и его избранница отвергли такой «бартер» и показали шаху фигу с маслом. В итоге шах вышел из себя и приказал сжечь юношу заживо. Любимая его, узнав об этом, заявила его величеству, что без любимого ей тут не жизнь и пусть ее сожгут вместе с ним и точка. В общем, они, привязанные к столбу спина к спине, гордо и прекрасно встретили жуткую смерть. А шаха загрызли душевные муки, и он…бросился с башни дворца вниз с огромной высоты. В белом тюрбане, красном бархатном плаще шах не смог преодолеть гравитации, хоть и знал о ней без всякого Ньютона, пребывавшего еще в пеленках в другой части света… Мне фильм понравился, хоть и конец вот такой. Мне нравилась кинопродукция «Узбекфильма"…всегда очень достойного уровня. Не всегда на высоте бывали фильмы киностудии имени Довженко (при всем большом респекте основателю ее режиссеру Александру Довженко), Одесская киностудия… но «Узбекфильм» был всегда на высоте, уступая из республиканских киностудий (с большим отрывом, правда) только» Грузии — фильму». Азербайджан и Армения тоже выпускали хорошие фильмы. А вот «Молдова — фильм» никак не могла создать чего-то путного. Может быть, я не все смотрел… Пару раз покупали вино в магазинчике рядом, не помню, чтобы мама с бабой Женей его пили, но навершие бутылок было из очень красивых золотинок — красных, розовых и желтых. Не исключаю, что это я подбил их попробовать эту марку крымского вина. На пляже встречались с Мильчаковыми. Наша хозяйка как о каком — то преступлении рассказала как трехлетняя Иринка Мильчакова какую-то салфетку их хозяев водрузила себе на голову, а родители ее в каких-то полотенцах шарашились ночью по саду! Да это очень воспитанные люди, тоже мне, нашли о ком судачить!

Мы познакомились на пляже с седовласой интеллигентной дамой, еврейкой, женой какого-то аэрофлотского начальника. И ее дочерью, крупной, симпатичной, лет семнадцати, зеленоглазой Наташей. Мама Наташи говорила, что у нас в стране самолеты бьются постоянно, только все от нас скрывают. Мы были бы потрясены, если б узнали как часто это происходит. Это было сильным преувеличением, но мы поверили. В остальном мама и дочь были очень адекватны и приятны как собеседницы. Наташе нравились мои уши, тогда еще чуть оттопыренные. И мелодии я хорошо, довольно тонко, воспринимал. «Какие у него уши музыкальные!» — как-то восклинула она. Помню как сейчас ее в летнем платьице с ненавязчивыми красными узорами. Хорошие люди, как они нам показались. Отдыхал там и какой-то начальник — свердловчанин тоже, весьма крупный, из облаптекоуправления — с семьей и кем-то еще из сотрудниц вроде бы. Загорелый, коренастый, невысокого роста, в затемненных очках и клетчатых шортах. Называли его дядей Геной, все его барышни вокруг него крутились. Мне купили кортик с белым жестяным клинком и в металлических ножнах на цепочке. Я с ним плавал на своем зеленом резиновом круге. А потом как-то враз научился плавать уже без круга, по — настоящему. Мне еще не исполнилось девять, по тогдашним меркам, не рано и не поздно. Жара стояла сильная, к обеду мы едва доползали до дому. Питались в какой-то неплохой столовой недалеко от дома. На Иринку Мильчакову чуть не напал там рядом большой индюк, но все обошлось легким испугом. Я там читал купленную только что книжечку в твердом переплене с мечом и красной розой на зеленоватой обложке «Легенды Крыма». Там были интересные» Гикия — героиня Херсонеса»,"Александр — князь Мангупский», «Самойло Кошка», «Так кончился ханский род» и другие.

А потом у нас с хозяевами нашими разразился скандал. Тоже неподалеку от нашего дома продавали спелую бордовую вишню. Мы купили целое ведро этой прекрасной вишни. Предварительно приобрели в магазине цвета морской волны белое внутри сверкающее новизной ведро. Поставили и ели из него вишню с огромным удовольствием! И как-то раз произошло вот что. После пляжа видим мы, что наша вишня пересыпана в такое же по цвету, но старое совсем ведро, с гнутыми битыми «ушками». Вроде мелочь, а неприятно, что за черт. Ведь мы хозяевам платили хорошо, согласились с их условиями без торга. И потом, попроси у нас Мария наше новое ведро в подарок, так неужто отказали б… Сегодня всяких ведер до фига, а тогда это была вещь. Мы хотели потом и в дорогу в нем вишни привезти. А в этом как-то нешикарно. В общем, баба Женя очень дипломатично и говорит:"Мария, доброе утро! Мы, тут как-то получилось, что ведрами с вами случайно поменялись!» В ответ никакого удивления и только крик:"Да за кого вы нас принимаете? На кой черт нужно мне ваше ведро, у меня свое, новое! И еще приносит показать… наше! И муж ее услышал сразу тоже и тоже заорал. Мамочки, настоящий коммунальный скандал. В духе любимого бабой Женей Зощенко! Помните его» Нервные люди»! )) Мария несла какую-то лабуду, что покупку ею ведра может подтвердить заведующий их магазинчиком, заметивший недавно при якобы ее покупке:"Да что ты по сто ведер перебираешь?» Резонно, ведь с гнутыми ушками там, судя по всему, не было ни одного. Так что ж «перебирать»? Глава семьи заорал: «Вон из моего дома!» И мы, конечно же, исчезли вон. Другое место нашлось тут же. Женщина лет сорока с четырехлетней дочкой Олей. Поначалу нас поселили в одном из трех ее небольших совсем домов с недоделанной крышей, но ночью пошел дождь и мы слегка промокли. Нам выделили другой дом. У хозяйки был хороший пес в будке, умный и добрый. Но мне понравился белый голубоглазый песик во дворе напротив. Прямо как игрушечка.

С нами с родителями отдыхал отличный мальчишка по имени Володя, высокий стройных пепельный блондин, остроумный, вежливый и сильный. У него был маленький никелированый фотоааапарат, почти как у шпионов в кино. Они были из Киева. Мне в жизни повезло встретить очень хороших людей, дружить с ними, но и с Володей я с удовольствием дружил бы всю жизнь. Он меня фотографировал на свой миниатюрный фотик, правда, ни одного снимка я не получил. Впрочем, и адресами мы с ним почему-то не обменялись. Во время фотографирования меня чуть не цапнул нравившийся мне соседский пес. Володя говорит:"Пойдем, Вадик, я тебя сфотографирую с той собакой, белой, красивой!"–"Пойдем!» — отвечаю. Я дал этому песику кость. Он начал грызть. Но зачем-то я решил эту косточку чуть подвинуть. Тут меня собака чуть не тяпнула. Точнее, чуть тяпнула, что было не хорошо с ее, то есть — с его — стороны. Ну, да он мне, точнее — я ему, короче — мы это друг другу простили!). Но с тех пор я с нашим дворовым псом стал дружить к очевидной радости хозяйки. А то мои визиты к соседскому псу она расценивала как некоторое предательство. Или как будто я куда-то налево гуляю.)) А тут вдруг все наладилось. Какие — то строки из юности, наверно еще, отца бабы Веры Венедикта Михайловича Жукова, родившегося в 1861 году:"Раз, два, три, четыре — Мы стояли на квартире. Чай пили, чашки били, по копеечке платили!» Похоже на детскую считалочку!..

Николаевка была местечком несколько диким, но с очень чистым морем и прекрасным песочком. И это многих свердловчан, москвичей, киевлян и т. д. привлекало очень! Не помню, на самолете или на поезде возвращались мы домой. На поезде, вроде бы. Но ни за что не забуду, что накануне отъезда мы пришли в Симферополе в кинотеатр. А там…«Фантомас»! Французский цветной детектив — триллер. Конечно, всех, кто осчастливил меня этим фильмом знаю и по сей день. Постановка — Анри Юнебель. Сценарий — Алан Пуаре. Музыка — Мишель Мань. В главных ролях — Жан Марэ, Милен Деманжо, Луи де Фюнес… Это было в кинотеатре, где в фойе стояла скульптура Тараса Григорьевича Шевченко. Очевидно, в знак того, что Крым, мол, украинский. Похож, гипсовая статуя покрыта бежевой глянцевой краской. Костюм — тройка только уж слишком близок к современности. В нем можно уж Ильича изобразить, но не Тарас Григорьича в каком — нибудь восемьсот сорок восьмом… Мой взгляд упал на брюки. Нет, ребята, таких брюк, с ширинкой, извините, еще не носили. Наверно, тогда брюки застегивались пуговками справа. Брюки в знакомом нам виде появились, скорее всего, в начале восьмидесятых годов девятнадцатого века. До этого образованная публика мужского пола носила панталоны. Еще в восемьсот двадцатые Александр Сергеич в» Евгении Онегине» сетовал шутя на новые аксессуары моды, не обзаведшиеся пока что (так и не обзавелись) русскими названьями: панталоны, фрак, жилет. Ну, ладно уж. В своей» Войне и мире» Сергей Федорыч Бондарчук всем светским дамам начала века девятнадцатого соорудил прически девятьсот шестидесятых… Шестидесятник, что возьмешь!..)) А Фантомас меня потряс! Да, наши родители торчали от «Тарзана» с великолепным Джонни Весмюллером, его тарзаньим криком, обезьяной Читой иромантикой плавания в реке, кишащей крокодилами, непроходимых джунглей. Все мальчишки орали по-тарзаньи. У мамы во дворах на Визе лучше всех так кричал мальчишка Толька Мухин. Все дети послевоенной поры просто свихнулись на Тарзане. А мы — дети Фантомаса!..

Приехав домой, я нашим ребятам в ролях, в красках рассказал что за чудо я смотрел. Они ушам своим не верили: что за кайф им предстоит! Мы сидели на скамейке спиной к третьему корпусу, было где-то часа четыре… и я живописал! Все были под впечатлением от еще не увиденного ими фильма. Только Сева Кондрашин был еще и под впечатлением только что купленного ими новенького белого четырестадвенадцатого «Москвича»! ) Какая-то была песня, часто тогда звучавшая по радио: «Эх, встречный, встречный ветер нипочем — как жизнь мы трассу новую начнем. Мне нравится рабочий твой характер — не зря тебя назвали» Москвичем»! Фантомас же гонял на эксклюзивном «Кадиллаке» с выдвигающимися с бортов крыльями, превращающими машину в самолет!..Наш дворовый народ бежал в «Искру» не по разу, взахлеб делясь впечатлениями! И я был рад за них, гордился почему-то, что был первопроходцем и пропагандистом фильма этого! Прошло год — два, и ребятня стали вырезать на стирательных резинках французскую «F» и, прикоснувшись этой «печатью Фантомаса» (помните, как этот монстр выжег такое клеймо на груди своего врага — журналиста Фандора?) к побелке, маркировали этой буквой «эф» все, что попадется на глаза. Пошла натуральная» Фантомасомания»!"Мне нужен труп, я выбрал вас. До скорой встречи. Фантомас». Такой же почти ажиотаж вызвали потом продолжения — "Фантомас разбушевался» и» Фантомас против Скотланд — Ярда». «Фантомасиана» потрясала нас до глубины души. На голову надевали капроновые женские чулки. Пашка Глушков, братья Олег и Борька Катаевы, Андрей Вербов и другие ребята чуть постарше сконструировали «третью руку», как у Комиссара Жюфа. Толстый прочный провод крепится на предплечье левой руки и по загривку шеи преобразуется в муляж руки правой на настоящую (левую) и фальшивую («правую») руки для убедительности надеваем перчатки. Твой противник по игре приказывает, мол «руки вверх»! Ты поднимаешь свою левую руки и с ней заодно поднимается вверх фальшивая правая рука. Пару секунд враг торжествует. Но из под пальто или пиджака быстро выставляется твоя подлинная правая рука с пистолетом. «Бах» и противник убит! Еще мы» в ножички», конечно, играли. На песке или земле рисуется круг, вроде Земного шара и расчерчивается пополам для двоих играющих «противников» (или пропорционально — по любому числу играющих), потом по жребию кто-то начинает, вонзая нож в территорию противника и отрезая ее от него, прирезая к своей территории. Нож не должен плохо ткнуться в землю и упасть. Тогда (если ты «окарался») ход от тебя переходит к противнику. Еще играли в ляпки (пятнашки), в цепи кованые», девчонки — в классики… И в прятки:"Раз, два, три, четыре, пять — Я иду искать. Кого последнего найду — Тот и галит. Я иду. Кто за мной стоит, тот в огне горит! Кто не спрятался — я не виноват. Я иду искать!»

Глава девятнадцатая. Рыцарские битвы

Некоторые из нас посмотрели исторический фильм» Крестоносцы» по роману Г. Сенкевича. Появился в нашем дворе хороший парень Юрка, года на три меня старше, но по виду не скажешь. Небольшого роста, худенький, красная в белую клеточку обычная рубашка с коротким рукавом, на локте ожог. Он приехал к кому-то из родни на лето в гости. И просто заразил всех фильмом «Крестоносцы», он и книгу тоже читал. Юрент, Сбышко…и другие храбрые воины, не побоявшиеся сразиться с тевтонцами в Грюнвальдскую битву 1410 года. Юрка сдружился со мной, но, что самое в ту пору важное, с Пашкой Глушковым — нашим кумиром, старшим другом! Если с обычной деревянной бочки снять обручи, то могут получиться два отличных выгнутых прямоугольных шита. В толстой фанере можно просверлить четыре отверстия, чтобы сделать две ручки из ремешков или просто толстой бельевой веревки. Можно сделать шлем и латы из картонных коробок. И меч их хорошо обструганной доски. Но после второго класса еще навыки не те, а после четвертого — пятого — совсем другое дело. К Пашке и Юрке примкнул высокий худенький, но сильный, тоже года на три старше меня, Сашка Рычков (Рычковы с ул. Заводской 27, с бабой Женей мама Сашки сразу поздоровались как давние знакомые). Юрка стал Юрентом, Сашка обрел имя Збышко, а Пашка Глушков стал Великим магистром крестоносцев.

Мы в те дни когда Пашку Глушкова увидели, то просто офонарели. На нем был шлем с гусиными перьями и забралом, щит с искусно сделанным из черной изоленты рыцарским тевтонским крестом, в руке большой шикарный меч! И те ребята тоже в картонных доспехах, со щитами из бочек и мечами! Мы сражались, рубились, стреляли из луков и арбалетов, были и русскими воинами, и вообще славянами и западными рыцарями, тут когда как придется. Пашка крикнул как-то:"Вот хороший лишний меч нашелся! Кому надо?» — «Мне!» — закричали мы с Кирюшей и еще Сева, Леша Мамонтов, Вовка Антипов наперебой. «Дарю Севе!» — ответил Пашка и протянул ему боевое свежевыструганое оружие. До сих пор немного Севке завидую!))

В кино, а потом по телевизору показали фильм» Человек без паспорта», где роль иностранного агента сыграл Владимир Заманский, снимавшийся тогда часто и интересно. На днях буквально этому прекрасному русскому советскому актеру исполнилось девяносто лет. В прессе что-то ни слова. Почетный гражданин Мурома. И дай Бог Владимиру Петровичу здоровья! «Человек без паспорта», «Освобождение»,"Проверка на дорогах «…Наверно, лет десять назад я случайно увидел как они похожи с Аракчеевым… в сорок — сорок пять ну просто одно лицо. Очень жаль, что кроме меня никто этого не заметил. Какой был бы Аракчеев, еще одна интереснейшая роль в копилке актера и нашего кино. Вот позже, в конце семидесятых и в восьмидесятые, в московских театрах распространилась версия, что сходство сценического персонажа с его реальным прообразом — это вообще дело десятое. Главное — содержание личности. Тогда МХАТ, помнится, поставил чуть ли не первую пьесу М. Шатрова «Синие кони на красной траве», где Ленина играл Александр Калягин. Играл здорово. Без грима! Да, можно (даже нужно) иногда и так. Но все ж как здорово и со сходством! Можно играть по Шатрову, когда впереди уже были Щукин и Штраух. А какого Чапаева создал Бабочкин! Нехватка по части полного сходства может и должна, конечно, быть достроена сходством содержательным. Какой бы вышел Боря Ельцин времен его опалы и начала триумфа в исполнении сыгравшего Ломоносова в фильме «Михайло Ломоносов» (великолепно!) Виктора Степанова! Вот, скажете, совсем уж Егоров рехнулся — о несыгранной роли Ельцина пожалел (» Когда не рык, а «ик» на троне — Е. Евтушенко)! Но я просто глянул на это глазом восемьдесят седьмого — восемьдесят девятого годов! Когда Боря ездил на трамвае, встал на учет в районной поликлиннике, а слова «популизм» (тем более — в его критично — ироничном смысле) еще никто не знал! Ну какой там Карлсон из Спартака Мишулина, при всем уважении к этому артисту. Мне нравится Мишулин, но не его Карлсон. Намного ближе к «истине» был бы, скажем, Юрий Волынцев — Пан Спортсмен из того же» Кабачка 13 стульев». Но совсем шикарно на образ Карлсона в семидесятые — восьмидесятые годы мог бы подойти…екатеринбургский профессор философии Николай Васильевич Иванчук! Вот уж сходство! Правда, крупноват комплекцией, но в кино это дело попровимое!

В конце апреля — начале мая стало уже по-летнему тепло и мы после школы и домашних заданий уже не вылезали с улицы. Бегали, правда, посмотреть иногда хорошее кино по телевизору. Накануне Первомая Ильюшка Шарипов нас оповестил:"Скоро по телевизору будет кино «Дума про казака Галоту. Отличное, про Гражданскую войну!«Это экранизация рассказа А.П.Гайдара «РВС» — буквы расшифровываются как Революционный военный совет. Как мальчишки прятали на чердаке в занятом белыми поселке раненого красного командира с кожаной сумкой на боку. А в ней — важнейшие для фронта документы. Мы с мамой стали смотреть фильм и вдруг он прервался. Мы подумали, что помехи. Но вместо бело — черной заставки появилась надпись «Экстреный выпуск». Что такое? И вдруг на весь экран фото космонавта Комарова и объявляют:"Во время совершения полета трагически погиб летчик — космонавт, Герой Советского Союза Комаров Владимир Михайлович…» Вот такая трагедия! Потом наступил Первомай и все как-то стушевалось. По телевидению шла регулярно детская передача, начинавшаяся веселой песенкой «Начинаем, начинаем, начинаем передачу для ребят! В это время все ребята, все ребята к телевизорам спешат! Вы слышите, друзья, — часы стучат? Не будем больше ждать — начинаем передачу для ребят!» Помните?) На музыку А. Островского, но слова теперь можно найти другие, не моего детства, хоть и похожие.

Показывали по ТВ и КВН, который вели, как говорила баба Женя, Светочка Жильцова и Сашенька Масляков. Исходная тема:"Обидели юродивого — отобрали копеечку! (Юродивый Николка из пушкинского «Бориса Годунова»). Ответ — экспромт (Николке):"Не опускайте гнутые монеты в автомат!»)) Такие надписи — предупреждения тогда были. Красные автоматы с газировкой по три копейки с сиропом и по копейке — без него! И по четыре копейки в автомате у тети-продавца! Разные соки в стеклянных настольных конусах, где вы?! Помню книги, книжки…русские потешки с мягкими розовыми картинками» Скучен день до вечера, коли делать нечего», тонкую, но очень хорошую серию» Фильмы — сказки», тоненькую книжку с карикатурами, шержами к «Бравому солдату Швейку», книжки о животных. Вспомнилась что-то книжка «Король — дармоед» свердловского детского поэта Ефима Ружанского. Наведно, к пятидесятилетию свержения у нас царя и монархии. С яркими картинками. «Шагают министры в больших сапогах — они Дармоеда несут на руках!"…Там концовка такая:"… иголкам почет, и иочет молоткам! И пусть наши руки не ведают скуки — И тот молодец, кто все делает сам! А всех дармоедов большою метлою мы выметем, выметем скоро с земли. Пусках только в сказках, всегда только в сказках, в одних только сказках живут короли!» Немного не по себе иногда вдруг подумать о себе:"А ведь этого больше никто — никто в мире уже давно не помнит!» Странно ведь все это, да?

В юбилейный год Великого Октября выходили и книжки детские, где какой-нибудь седой дед вспоминает молодость — годы революции гражданской войны. «Старую яблоню ветер колышит, сидит на крылечке дедушка Гриша. Сидит на крылечке, строгает дощечку, а стружки летят — за колечком колечко…» К деду прибегает внук и удивленно говорит, что видел в сарае телегу незнакомого вида. «Старик усмехнулся:"Знаю я, знаю — Тачанкой тележку твою называют»… И начинает свой неспешный рассказ:"…Служил я когда-то в Армии Конной, командовал нами товарищ Буденный… Я был молодым той порой огневою — в шинели и в шлеме с красной звездою. На правом боку граната и фляжка, на левом боку — конармейская шашка. Мы в эту тачанку коней запрягали. Советскую власть от врагов защищали «…» Разбили мы белых и гнали далеко — летели тачанки степною дорогой!..» И картинки молодого тогда деда… а это он же в старости. А вот тачанка!.. Тогда самым молодым участникам тех событий было лет по шестьдесят семь-восемь. Хорошую книжку купили и прочитали мы в Николаевке» Сказки и притчи», одна из которых повествует о том, как некий молодой человек корит свою избранницу, что она к нему почти безразлична:"Я спас тебя, а ты, а ты!..» Вроде как он спас ее из пожара, а она так неблагодарна. Голос ведущего «за кадром» шепнул нам, однако, что этот человек пожар — то и устроил. Чтоб отличиться перед девушкой. И в конце лаконичная мораль:"Герой (уж если он — герой) — в глаза не тычет подвиг свой». О пожаре и героях там немало сюжетов было. Наверно, с предшкольной поры меня волнует» Рассказ о неизвестном герое» С.Я.Маршака. «Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы нашей столицы. Ищут давно, но не могут найти парня какого-то лет двадцати. Среднего роста, плечистый и крепкий, ходит он в белой футболке и кепке. Знак «ГТО» на груди у него… больше не знают о нем ничего!..» До сих пор этот пронзительный рассказ не может оставить меня равнодушным. «Нет, — отвечают пожарные дружно, — девочка в здании не обнаружена.!»"Вдруг из ворот обгоревшего дома вышел один гражданин незнакомый. Рыжий от ржавчины, весь в синяках. Девочку крепко держал он в руках…» Много лет спустя, оказавшись в Берлине, я увидел в Трептов — парке Памятник нашему советскому воину — освободителю с маленькой девочкой на руках. Вот ведь как, образ художественный, а какая в этом сила и правда жизни! Как и у Твардовского:"Смертный бой! Не ради славы — ради жизни на земле!..» Не буду больше здесь об этом говорить… просто… молча…

Глава двадцатая. Третий класс

Осенью шестьдесят седьмого я пошел в третий класс. Носились во дворе с ребятами. Год считался необычным, особенным. Полвека революции и советской власти.

В Кургане накануне годовщины Великого Октября при огромном стечении народа открыли памятник Ленину на главной площади. Проходили парадом наши советские воины, звучал ружейный салют. На трибуне — мои родители с первым секретарем Курганского обкома КПСС Князевым. Маме двадцать восемь лет, она очень красива и рада миру, на ней модное бордовое драповое пальто и бордовая типа таблетки шапочка. Рядом папа в франтоватой шляпе. «Ух, какая вы счастливая! Какой у вас муж!» — искренне радуясь за маму сказал первый секретарь обкома. «Да, я и правда счастливая, не сказала, но мысленно отметила себе она!» Потом был роскошный банкет или бал, много хорошего сказали о памятнике и о его авторе. Папа на несколько дней задержался — усмотрел, что надо что-то там немного подправить на спине уже открытого огромного монумента. А маме надо было уже домой в Свердловск по делам. И ей одной дали самолет, на котором она благополучно долетела.

Папа уже собирался тоже домой, как вдруг приехало целое созвездие наших знаменитостей в Курган. Александра Пахмутова и Николай Добронравов, Людмила Зыкина и Иосиф Кобзон. Они приехали навестить здесь Шостаковича, проходившего курс лечения и Илизарова. Руководители области в честь них дали еще один банкет, уже поменьше, но тоже с размахом.» В нашу компанию, — сказала А. Пахмутова, — недостает новых лиц из коллег по искусству, нет ли у вас кого-то на примете!» — "Есть, — отвечают ей, — в городе на днях открыт (вы ведь знаете) памятник Ленину. Так вот, скульптор Владимир Егорович Егоров, автор памятника, еще не уехал в Свердловск и гостит здесь у нас!» — "А можно его пригласить, придет!» — «Да пожалуй придет!» И через полчаса папа оказался в такой вот компании.«Что мы будем петь?» — спросили папу Пахмутова и Добронравов. «Мне бы хотелось начать с вами с» Песни о тревожной молодости!» — ответил папа. И Пахмутова села за рояль. Она заиграла и все запели, кроме Зыкиной, которая извинилась (лично перед папуле, что только что дала концерт и петь устала)."А я смотрю, — говорит папа, — Добронравов мне в рот смотрит, слова знает хуже меня. И догадался, что в этой песне автор слов — не он». Слова Льва Ошанина…"И снег, и ветер, и звезд ночной полет..!» Кобзон, молодой еще, пел охотно, с удовольствием. Всю ночь проговорили, пропели. К утру компания стала неразлучной. Папа много разговаривал с Зыкиной. В том числе спросил ее:"А правда это или просто байка, что Вы теперь замужем за Косыгиным?» — "да что Вы, Владимир Егорович, конечно, это — выдумка. Мой муж — обыкновенный человек, преподаватель вуза.» Потом добавила, смеясь:"а Косыгина я видела только два раза: один раз — в телевизору и один — на съезде работников культуры!» — "На шестом, РСФСР?» — "Ну да.» — "Я там был, помню ваше выступление». Пахмутова задорная, демократичная, Николай Добронравов тоже, как и сейчас. Зыкина — царственная, но отзывчивая, хорошая. Помню, еще в раннем де6тстве пели песню Пахмутовой» Под крылом самолета о чем-то поет зеленое море тайги»…

Приехали родители домой вдохновленные, окрыленные! Папа сказал маме, что, мол, пора наверно завести второго ребенка. Например, девочку, мама не возражала. Начали вести со мной обычные в таких случаях провокационные разговоры. А ты хотел бы братика или сестренку, кого больше?.. В Кургане областные власти очень звали папу к себе, обещали твердо четырехкомнатную квартиру, много интересных и денежных заказов, звание заслуженного деятеля искусств РСФСР и должность председателя правления Курганской областной организации Союза художников РСФСР… Знаменитые курганцы Терентий Мальцев и Гавриил Илизаров охотно согласились, чтоб он вылепил их портреты (хотя другим отказывали)…В председатели Союза художников, хоть в Кургане, хоть даже и в Свердловске папа, правда, точно не хотел…

По возвращении домой на день рождения родителей и меня пригласил наш сосед художник Борис Павлович Глушков. Они жили на четвертом этаже — Борис Павлович и Изида Андреевна с сыном — кумиром нашего двора — Пашкой, его старшей сестрой Наташей и двумя бабушками. Я пришел из школы со второй смены и даже не успел переодеть школьный пиджачок, как от Глушковых поднялась мама и забрала меня на день рождения дяди Бори. Празднование уже набирало обороты! В глушковской трехкомнатной квартире толпилось множество народу — гости дяди Бори и тети Изиды, гости Наташи и Пашины гости. Играла громко музыка. «Давай, будь как дома!» — победоносно провозгласил Паша, дружелюбно-снисходительно оглядев мой школьный пиджачок, будто видел такой «наряд» впервые. Они с приятелем (еще на пару лет постарше Паши) догадливо модернизировали мой костюм, легким движением рук зазнув мои лацканы внутрь. И получился этакий битловский жакет. «Идем танцевать шейк!»

Девушки в коротких в обтяжку юбочках, ребята в пиджачках и брюках — дудочках и я, девятилетняя белая ворона на этом празднике искрящейся юности старших товарищей, наспех обученный Пашулей, стали в круге под музыку (магнитофон) бацать шейк — молодежную шикарую новинку! «О гипи, гипи, гипи, гипи шейк, в нашем парке только шейк..!» С Пашкиными гитарными вставками: «А, укуси меня за голову, а укуси меня за грудь — перед тобой стою я голая! Ты укуси за что — нибудь!».. Паша с другом, Наташа и ее друзья весьма артистично извивались в танце, отпивали из бокалов белое вино, Пашка и мне предлагал, но больше из эпатажа, так как знал, что я откажусь. Тогда я впервые услышал о «Битлз», и, вроде бы даже их пение. Тогда, правда, это было явлено мне не столько как музыка, группа, сколько как новый всем нам, роковый, стиль вечеринки, стиль жизни!.. Звенела разная зарубежная и доморощеная ультрововременная музыка. Он нее пульсировали воздух, пол и потолок, стены и все вокруг! «Есть у нас во дворе человек, с бородой, и по имени Шейх…» Пашка подарил мне в коллекцию три красненьких купюры…керенки. А мы с родителями подарили Глушковым одну из трех купленных накануне очень красивых по дизайну и радужным переливам ваз чешского стекла!) По возвращении домой родители радостно обсуждали все события на кухне. А я не спал, тоже переживая впечатления, а потом мне стало казаться, что рядом в комнате кто-то дышит. Я позвал родителей, попросил папу открыть шифоньер, что он и сделал:"Посмотри, никого нет!» — по доброму, без малейшей усмешки сказали родители. И я уснул сном праведника.

Осенью я довольно много читал, в частности большую синюю книжку «Тысяча и одна ночь». Одолел без помощи или почти без помощи бабы Веры, которая как ангел-хранитель была всегда рядом. В юбилейные дни революции шли всякие хорошие фильмы и телеспектакли, как «Мы из Кронштадта», «Любовь Яровая», «Огненные версты»…Обожаю и сейчас» Огненные версты», только эту картину теперь почти не показывают. Но было и такое про революцию, гражданскую войну, что мне не нравилось. Например, телеспектакль «Конармия» по Бабелю, вещь отличная, да играли ее актеры как-то не так. Какие-то немолодые, громко кричат. А «Огненные версты», «Дума про казака Голоту», «Жестокость»,"Гадюка», «Стажер», «На графских развалинах» — это да! Книги того моего времени очень на меня повлияли. Ни обязательно как-то нравственно, граждански, иногда просто пробуждали воображение. Опять польские сказки — «Штольня в совьих горах. Легенды и сказания «из библиотеки Ситниковых. В игрушки играли с Кирюшей все реже и реже. У Киры был шикарный бульдозер с резиновыми шинами на батарейках. Когда этот бульдозер двигался по комнате на своих гусеницах, то при снятии кожуха двигатель в виде каких-то стеклянных изящных колбочек подсвечивался розовым цветом. Он трепетал, как сердце при вскрытии грудной клетки. В юбилей Великого Октября много было торжественных мероприятий, как всегда парад и демонстрация большая!..Какие-то диверсанты)), правда, не раз подолгу оставляли наш двадцать пятый квартал без горячей воды. Пришлось ходить в Бани на Первомайской. Единственное здание в мире, где фронтом подпирает нечетное количество колонн — три!))

Кирюша ходил в баню с Николаем Васильевичем, в результате чего я запомнил слова:"Мы вчера с папой в баню ходили — папа попу обожгал!» Год назад, в шестьдесят шестом, в семье Ситниковых родился малыш Данилка. Очень похожий внешне на тетю Надю. Про Кирюшу-то говорили: «Вылитый Николай Васильевич, только без бороды!» Ситниковы немного на это обижались. Данилка, как и Кирюша сразу стал говорить четко, бело всякой «л» вместо «р» и т. д. Тетя Надя возмущалась:"Я с годовалым ребенком должна…» Я недавно Даниле говорил: «Помню эпизод, когда твоя мама говорила о тебя как о годовалом малыше.» Он смеется, художник Свердловской киностудии. Звал меня недавно сняться в маленьком эпизодике в кино в роли немецкого полковника, я тут же согласился, да сценарий потом немного переиграли. И этот сюжетик как бы со мной в фильме «Война Анны» из сценария исчез.

В шестьдесят восьмом я из пластилина много лепил. Папа работал над памятником известному уральскому революционеру, в гражданскую войну — одному из первых комиссаров Красной армии, командующему Златоустовским направлением фронта Ивану Михайловичу Малышеву. До революции Малышев служил в царской армии, был образованным человеком, учителем, увлекся революционной деятельностью и стал одной из ключевых фигур Екатеринбургского большевистского подполья. Затем — Октябрь, гражданская война и он — председатель Екатеринбургского городского комитета РСДРП (б), председатель Уральского обкома партии, военачальник, комиссар труда. После гибели Малышева его именем был назван полк РККА, воевавший за советскую власть. Наши уральские писатели в шестидесятые годы стали обращаться в ЦК партии и наши обком и облисполком с просьбой поддержать их инициативу о создании монумента организатору Советской власти на Урале, герою Гражданской войны. Особенно ратовала за памятник И.М.Малышеву в Свердловске на улице его имени (бывший Покровский проспект) уральская писательница Ольга Маркова, посвятившая Малышеву свой роман «Кликун — камень». Роман, кстати, хороший, от души написан. Работу над памятником писатели и власти пожелали доверить скульптору В.Е.Егорову. И работа пошла, все закрутилось — завертелось.

Отец работал над эскизом в пластилине, а не только в глине. Работал не только в мастерской, но и дома тоже. Он купил для начала больше тридцати больших упаковок пластилина, взяв в дело коричневый и другие темные цвета, отдав светлые цвета мне лепить и играть. Потом он этой свой пластилин сварил в большом тазу на газе, закатывал в целофан и мял, снова перемешивал, варил, пока не образовалась шоколадная по цвету пластилиновая масса. Его маленький полуметровый эскиз должен был послужить прологом шестислишним метровой фигуры комиссара Малышева. И памятник красному комиссару должен быть вырублен в красном граните. Вот она и коричнево-каштановая пластилиновая масса. И мои обширные богатства для детских скульптурных упражнений и игры. Я лепил из этого пластилинового богатства что хотел и сколько хотел! На очередной нашей встрече одноклассников Серега Куроптев заметил, что говорить о моем школьном детстве не говоря о пластилине нельзя. И он прав… У Ситниковых стала жить кошка Тюпа с белоснежными мордочкой, лапами и грудкой, каштановыми и черными спинкой и хвостом. Они ее облюбовали летом на Таватуе и взяли к себе насовсем. Весной шестьдесят восьмого начались антикоммунистические и антисоветские выступления прозападно настроенных интеллигенции и студентов в Праге и остальной Чехословакии. Папа внимательно следил за ходом событий. Он был членом президиума Свердловского городского совета Общества советско — чехословацкой дружбы. А председателем нашей организации был журналист, редактор газеты «Вечерний Свердловск» Станислав Федорович Мешавкин. Доброжелательный, умный, прекрасный журналист и руководитель, Станислав Федорович и папа стали еще перед этим друзьями на всю жизнь. Папа, очевидно по просьбе общества, написал тогда открытое письмо Дубчеку, что его избрание первым лицом в братской стране поможет снять напряженность в братской стране и сохранить ей верность социалистическому пути. Но Дубчек ни папу, ни другие призывы остаться ЧССР в соцлагере уже и слышать не хотел, возглавив ряды ниспровергателей социализма. На словах, правда, они ратовали за «социализм с человеческим лицом», а на деле копали ему (социализму) яму. Но наши вожди верили, что все обойдется без больших эксцессов и наши люди жили как всегда.

Глава двадцать первая. Красный галстук из скромного ситца

В апреле, в канун дня рождения Ленина, меня приняв пионеры. Первых приняли даже раньше, а основную массу сейчас. Я что-то на собрании несколько иронично комментировал выдвижение одноклассников в пионеры, поэтому когда наступил мой черед, рассерженная на меня (этого никак не видно, только флюиды чувствуются все равно, а выдержка — как у Зорге) Людмила Георгиевна повернула обсуждение (о, с годами я узнал, как это делается со стороны наставника, начальника или еще кого-то сидящего в президиуме или стоящего на капитанском мостике) в такое русло: вот ты только что над многими подшучивал (не говори, что по-доброму — подшучивал), а теперь они вот как решат и проголосуют…против принятия тебя.

Установка авторитетная социуму была дана, двадцать пятый кадр сработал, многие потянули руки «против» и голоса разделились. «Вот видишь, Вадик, не плюй в колодец-пригодится!..«Так я и не понял, выдвинули меня на принятие в пионеры или нет, много было рук с обеих сторон. По-моему, Наташка Соломеина, дочь Николая Дуракова, человек храбрый и прямодушный, сказала обо мне несколько хороших слов как о достойном стать пионером. Я так и не понял, выдвинули меня или нет. А переспросить было как-то горько. После меня шел Олег Иванов — хороший парень, остроумный, немного хулиган (потом стало не «немного»), так его уж точно стопорнули. А я как витязь на распутье… Людмила Георгиевна вплоть до этого времени меня ценила и уважала. С мамой моей они очень дружески общались. Мама моя веселая, красивая, все в этой жизни тонко понимающая, и, вроде бы, демократичная до предела могла быть и диктатором (наверно, может и сейчас) каких еще поискать. — ну как ребенок в девять лет в силах с ней тягаться? Я как-то простодушно и сказал на реплику Людмилы Георгиевны:"А мама говорит…» и был поднят классом на смех. «Так кто твоя учительница? Мама?» — воздев правую бровь опасно спросила Людмила Георгиевна. Ах, потом меня стало трудно поймать на такие штучки… а тогда мое искусство полемики еще только зарождалось. Вот в таких коллизиях, незримых боях. И сейчас от обиды немного перехватывает горло. И хочется сквозь годы крикнуть: «Дорогие взрослые.! Вы как-то аккуратно между собой разберитесь. Ребенок, если даже он чуть повзрослел и многое уже понимает, при разделившихся мнениях учителя и мамы не может игнорировать мнение мамы. Знай это, учитель, пусть понимание тебе и в этом не изменит!»

Дома я еле сдерживал слезы, а они душили… За что? Дорогие мои, ведь я вас и сейчас помню и люблю. Ну и гады же вы, братцы. Чуть жизнь мне не сломали. На этой ярмарке тщеславия так легко вылететь в аутсайдеры. А там поминай как звали. Мне туда нельзя, мне надо дожить хотя б до двадцать первого века. Какой он будет? Мне стукнет…сорок два. В общем, как в песне:"…помирать нам рановато — есть у нас еще дома дела!..» Из маленьких «количественных» поражений или побед то в том, то в этом возникает некое качество. Дома мама вмиг оценила драматизм ситуации. И дело не в том, что тут какая-то политика типа риск непринятия в пионеры, а непопадании туда, где в этом возрасте находятся все нормальные ребята. Неужто не носить мне красный галстук из скромного ситца? Теперь он, правда, сатиновый, блестящий, не в этом дело.

И несмотря на мой запрет, мама ушла все узнать должным образом, преисполненная гневом, еще б немного, и искры от нее полетели. Вернулась веселая, твердо сказав:"Людмила Георгиевна говорит, что в пионеры тебя рекомендовали. Купим галстук и испанку. И завтра с утра прием! Мы выбрали с мамой пионерский галстук в магазине «Галантерея — трикотаж» в торце дома Ленина 60, где сейчас банк. А тогда все благоухало запахами духов, туалетной воды и одеколонов. Очень моя мама и ее мама, баба Женя любили вч то время, да и потом, духи» Красная Москва», стоившие, вроде бы, аж пять рублей тридцать копеек. Аромат действительно приятный. Но мне больше нравились духи» Кремль» в большой коробке красного картона в виде башни Кремля. Впрочем, это внешние достоинства духов. А запах мне очень нравился у духов» Красный мак»! Чарующий аромат, как сказали бы сегодня языком телерекламы. Там и купили галстук красно — оранжевый с золотистым отливом. Красивый, но лучше бы он был алый — красный, сочетающийся с розовым, а не с оранжевым. Как кровь из пальчика. Я в цветах толк знаю, да и тогда знал. Не читали, видать, ответственные за выпуск галстуков «Алые паруса» А. Грина. Там есть прекраснейшее место, где влюбившийся в Ассоль и случайно узнавший о ее затаенной мечте Грей выбирает цвет и оттенок парусов своего брига. Да ладно, и этот цвет неплохой!

Наутро состоялся прием в пионеры, мне повязали красный галстук. Это состоялось в огромном только что открытом Дворце культуры «Урал» около Уральского электромеханического завода, больше известном в народе как Три тройки. Меня воодушевил прием и понравился сверкающий новый огромный ДК, настоящий дворец, без натяжек! Нам потом показали художественный фильм «Над нами Южный Крест» о дружбе юноши — старшеклассника с пожилым радиолюбителем, мэтром радиолюбительского дела. Летом обстановка в Чехословакии накалилась и выплеснулась а антисоциалистический мятеж, лирично названный Пражской весной. Конечно, западный мир хорошо через свои радиостанции «Свобода» и «Свободная Европа», через печатный раздаточный материал и дипломатические каналы, через упорную работу в кругах интеллигенции и хорошо замаскированное финансирование как следует потрудился над этим. Об этом хорошо написал чешский публицист Янош Берец. «Крах операции „Фокус“. Наши войска и Варшавского Договора вошли в Прагу, Чехословакию. Объяснили мировой общественности угрозой большой политической и иной дестабилизации, опасностью начала кровопролития и договором о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Чехословакией, Советским Союзом и другими соцстранами. Наши старались все объяснять и быть деликатными как могли. Но реноме нашей страны и мировому коммунистическому движению моральный урон был нанесен немалый. Под дудочку Америки, конечно, ей то можно и вторгаться, и бомбить, и низвергать чужие правительства. Двадцать с лишним лет спустя мне папа говорил:"Не думай, что ввод войск в Чехословакию не вызывал у нас сомнений, иногда и ощущения какой-то неправоты наших партии и правительства. Но как поступать по-другому мы тоже не знали. Скорее всего не было тогда другого пути!»

Мой папа был настоящим, убежденным коммунистом. Он вступил в партию в тридцать три года в шестидесятом году, избирался секретарем парторганизации Свердловского союза художников и членом Октябрьского райкома партии. Он всегда отказывался от секретарства, но его не слушали, говоря типа «так надо». Его ненавидели как ненавидят фальшиво верующего верящие фальшиво, из корыстных соображений. Говоря о папиной идейно-политической позиции, я могу назвать его «верующим» лишь метафорически, поскольку речь на самом деле идет не о вере буквально, а об убеждениях в преимуществах социализма перед капитализмом и реализма перед оппонирующим ему искусством. В конце марта погиб первый космонавт мира Юрий Алексеевич Гагарин. Об этом мы все узнали из экстренного выпуска новостей. Как незадолго до этого по Комарову, по телевидению проходила прямая трансляция о прощании и погребении в Кремлевской стене летчика-космонавта Юрия Гагарина и летчика (погибшего вместе с Гагариным) Владимира Серёгина. Очень печально и торжественно, конечно. Потом Пахмутова и Добронравов сочинили прекрасный песенный цикл «Созвездие Гагарина»…«Тебя вспоминают Парижа окраины, кварталы Москвы и рязанская рожь, дети на свете играют «в Гагарина». Значит ты на планете живешь!» В кино тогда шли фильмы» Встреча в горах» производство «Грузия-фильм» о романтической встрече и любви симпатичного сорокалетнего женатого человека (грузина, конечно) и какой-то молодой красавицы — горянки, с ружьем. Когда его жена об этом приключении узнала, то, конечно, устроила ему скандал. Он желает сохранить семью в прежнем виде, но при этом всеми чувствами обращен к новой девушке и, помнится, задумчиво вздыхает: «Почему я не имею права на большую любовь?!» Впрочем, этот фильм вышел на экраны годом ранее. Когда и «Вий», увиденный нами с мамой в «Салюте», который потом сгорел. Жуть, особенно сцена со старухой! А в этот год шел фильм «Путешественник с багажом», где мальчик с каким-то керамическим кувшином в виде птицы встречается со своим давно бросившим их с мамой отцом. Папашу этого играет В. Шалевич, папаша хочет произвести на мальчика хорошее впечатление и беспардонно врет, приписывая себе героические поступки своих бывших товарищей и земляков. А мальчик-то знает как все было на самом деле! Обидно, что папаня такой врун! «Три тополя на Плющихе» — давно уже классика советского кино. Доронина, Ефремов, Шалевич… Я этот фильм сразу оценил. Правда, сначала не как нечто потрясающее, а как просто очень-очень хороший фильм! Переживали мы и все, что Анна, героиня Дорониной решила оставить все как есть. И деспота мужа. Вроде бы «Путешественник с багажом» мы смотрели в кинотеатре Парка Маяковского с бабой Женей. В продолжение шпионской темы — фильмов «Встреча со шпионом», «След в океане»,"Юнга со шхуны Колумб», «Два билета на дневной сеанс» вышел фильм «Свет за шторами» — смотрится с интересом, но приемы уже знакомые. Две руки барахтающихся на полу людей (наш и враг, конечно) тянутся к одному упавшему поодаль на пол пистолету.

Появились тогда и наши, точнее — югославско — гэдээровские — фильмы про индейцев и ковбоев с благородным индейцем Чингачгуком (имя иногда было другое, но образ фактически тот же) — Гойко Митичем в главной роли. Первый из этих фильмов «Сыновья Большой Медведицы» стал для меня открытием целого мира борьбы индейцев за свою родину. Наши родители восхищались в юности фильмом «Великолепная семерка» (мы его потом тоже посмотрели), а это уже был продукт соцстран. Очень достойный ответ вестерном, «истерны"так сказать. Потом пошли и другие фильмы — "Чингачгук-Большой Змей» и далее. Мой второй, третий… пятый классы незабываемы…

Во втором еще классе на классном часе высокая золотоволосая Наташа Иваненко читала всему классу вслух книгу «Волшебник Изумрудного города». Элли, Тотошка, Страшила, Железный Дровосек и Лев идут по дороге из желтого кирпича в Изумрудный город, чтоб Великий и Ужасный волшебник Гудвин выполнил их самые заветные желания! Мы слушали, забыв про все на свете! Сказка нашего писателя Александра Волкова с иллюстрациями художника Леонида Владимирского. По мотивам сказки американского писателя Фрэнка Баума. Немного похожа ситуация на «Золотой ключик» Алексея Толстого по мотивам сказки Карло Коллоди о деревянном мальчике Пиноккио. Только иллюстрации Владимирского подходят сюда и больше ничьи! Да, с этой книжкой чудесной мы встретились не в четвертом, а во втором классе, но и в четвертом и потом эта сказка была с сердце моем. И продолжение ее — «Урфин Джюс и его деревянные солдаты» — изд-во «Советская Россия» — меня тоже очаровало!

Потихоньку на наших улицах уходили в прошлое военного времени полуторки с механической заводилкой внизу радиатора, деревянные — обитые бордово-бежевой жестью и с деревянными скамьями внутри трамваи, черные с красной звездой впереди паровозы, кисеты и махорка, хотя где-то эти реликты прошлого сохранились, пожалуй, до рубежа семидесятых-восьмидесятых. На товары цены уже не снижались (я такого не застал), но пи не росли. Про крупную сумму иногда еще переспрашивали недоверчиво: «Новыми?»)

Экзамены я сдал на хорошо и отлично и был переведен в четвертый класс. Мне подарили в школе настольную статуэтку в виде пластмассового оленя, светящегося фосфором в темноте. Наверно, это был главный персонаж бажовского сказа «Серебрянное копытце», встреченный дедом-охотником Кокованей, девочкой Даренкой и кошкой Муренкой. Бажов называет его не оленем, а «козлом», «козликом», хотя рожки ветвистые и по всему олень! Кто-то говорил, что такое фосфорическое свечение вредно для здоровья, но я об этом даже слышать не хотел.

А через год окончание мной четвертого класса и, соответственно, начальной школы праздновалось на приподнятом настроении. В актовом зале нам дарили хорошие толстые книги. Подписанные. Я хотел «Айвенго» Вальтера Скотта. Но мне достался Том 10 собрания сочинений Жюля Верна. Толстый том в сером коленкоровом переплете с повестями «Вверх дном»…«Флаг Родины». Начало этих произведений великого французского фантаста невозможно затянуто. И я, как лиса, из русской народной сказки «Лиса и журавль», не мог добраться от пролога до самого повествования. А читать не сначала мне тогда не хотелось. Так и осталась эта толстая книга моя девственно-нечитанной. С надписью красной пастой только появившейся в обороте наших соотечественников шариковой ручки: В память окончания 4 класса». Отношения с мсье Жюль Верном у меня как-то не сложились. Фильмы по его книгам я смотрел, знал, что он великий писатель и предсказатель, но ничего с собой поделать не мог. Как там у Есенина: «И самого себя по шее гладя, я говорю: Настал наш срок. Давой, Сергей, за Маркса тихо сядем. Понюхаем премудрость скушных строк»… До этого еще мама, приводя меня в гости к профессору Горчаковскому на Ленина 54 (у него была роскошная библиотека, а она училась на вечернем на искусствоведении филологического факультета) говорила мне: «Попроси у Павла Леонидовича почитать Джека Лондона или Жюль Верна.» С Джеком Лондоном отношения у меня сложились прекрасные, но позже — в седьмом классе. А в эти годы (третий — четвертый классы) я, пока взрослые говорили о делах, напряженно пытался вникнуть кто там по сюжету куда приехал и зачем. «Ну как, что ты прочитал?» — доброжелательно, но при этом вопросительно взметнув длинную тонкую бровь, спрашивал профессор младшего школьника. Я что-то невпопад отвечал. Мой вид умного девятилетнего ребенка в пуловере и расчесанного на пробор волосами должен был выдавать ботана-вундеркинда или нечто тому близкое. Приходилось как-то соответствовать, хоть и не хотелось. А вот книги о динозавров с очень достоверными иллюстрациями мне были по вкусу! К этому времени я уже расхотел становиться экскаваторщиком. А жаль.

Глава двадцать вторая. Хоста

Лето. было не за горами, когда моя мама и не спорящий с ней сильно в таких вопросах папа решили отдохнуть на Черноморском побережье Кавказа. А именно в Хосте, входящей в большие Сочи. Родители в пятьдесят седьмом, еще до моего рождения отдыхали там в Доме творчества, папа успешно играл там на бильярде.

И вот через одиннадцать лет родители в компании со мной решили навестить некогда знакомые места. Выходя в сочинский аэропорт в теплом объятии солнечного полдня я почувствовал радость и свободу от своих учебных и прочих детских забот. Воздух Хосты был хрустально чист, кипарисы и пальмы изумрудно-зелены и море сверкало золотыми искрами. Нашли комнату прямо рядом с Домом творчества (туда с детьми не брали) на ул. Шоссейная 12. Хозяйка — пожилая приятная Наталья Порфирьевна общалась с нами радушно. Ей за пятьдесят. Выглядит не молодо, полновата, лицо увядающее, но живые карие глаза и приятного тембра голос все понимающей и когда-то весьма привлекательной женщины. Красиво плохим карандашом подведены брови. Одета в старенький замызганенький (это не от неряшливости, а от хронического безденежья) когда-то (лет семнадцать назад) макентош. Папа дарит ей авоську крупных апельсинов. Сладкие попались очень! И три химических карандаша. «Ой, спасибо! Да что Вы, не надо… Неожиданно… Какие карандаши прекрасные…Буду (хорошо улыбнулась!) брови подкрашивать!») Многое сейчас просто не понять. Карандашом (коричневым) папа разрисовал несколько апельсинов. Разными выражениями лица. Рисует папа здорово, рука мастера видна даже тут, на апельсине!.Море в день приезда очень холодное: плюс 14..На пляже я сразу забрался в море. «Воттоько заболей» — пригрозила мне мама. — «Ты ж и себе, и нам с папой весь отдых сорвешь!» Поэтому я крепился, хоть першило в горле. Мама накормила меня в закусочной горяченными пельменями. И я…не заболел.

За год до этого я излечился от своей ангины, прилипавшей ко мне весьма часто..Мама поводила меня на сеанс УФО — ультрафиолетовых лучей и ангина чудесным образом прошла. В Хосте всюду пальмы и кипарисы. Дома у нас (в «Кристалле») тоже росла пальма. «Благородное растение!» — сказала о ней мама. Действительно, благородное. Она была, конечно, комнатная, небольшая, но мы все ее очень любили. Оберегали от серого симпатяги котенка Мурзика, жившего у нас одно время. Его как-то после моих просьб о кошке принесла баба Вера. Дымчатый, серый в чуть заметную полоску, он был невероятно хорош. Имя ему дал я. Он висел на шторах, грыз подлокотники кресел. И, несмотря на мои протесты, мама попросила бабу Веру вернуть его прежним хозяевам обратно. Те уже соскучились по котику и очень жалели, что столь опрометчиво его отдали. Все закончилось хорошо для кота, а я расстраивался. Как сейчас вижу сюжет, как баба Вера держит котенка в бордовой авоське, а он сидит и не сопротивляется… как игрушка..В Хосте каждый вечер мы ходили в летний кинотеатр. Чаще это был Летний Театр, расположенный рядом с Домом Творчества. Там шли отличные фильмы, в том числе американские: «Ловко устроился», о человеке, устроившемся нянем ребенка в один состоятельный дом, «Мужчины в ее жизни» о красивой женщине и талантливой балерине, «Лучшие годы нашей жизни» о трех — приятелях — бывших фронтовиках (у одного из них вместо рук крючки-протезы). Все эти фильмы вышли на экраны США в сороковые-пятидесятые годы, но смотрелись свежо и с чувством. И сейчас мне очень нравился кино наше советское и американское, французское, немецкое с первых послевоенных лет и до середины шестидесятых примерно.

Об итальянском неореализме и французской новой волне знают все, но и до новой волны были хорошие фильмы. Очень хороша во всех своих фильмах» Секрет актрисы» или «Без ума от музыки"(трофейный, с песенкой «Едут леди на велосипеде») и, конечно, «Сестра его дворецкого» Дина Дурбин! Ну что за девушка прекрасная! Шел там и фильм» Королева шантеклера» с красавицей Сарой Монтьень, но с детьми до 16 лет вход был запрещен и поэтому мы с родителями его посмотрели с горки Дома творчества, но так издали я запомнил лишь несколько кадров. Много позже я посмотрел этот фильм целиком, но этот просмотр стерся в памяти, а из первого просмотра прекрасная героиня в схваченной после ванны на груди простыне так и запомнилась по сей день.

А на главной площади Хосты был и до сих пор есть кинотеатр «Луч» обыкновенный, под крышей, белый с колоннами. В фойе стояла большая шахматная доска с фанерными желтыми и черными тридцатисантиметровыми фигурами. Я у какого-то мальчика выиграл партию. Здесь я и детские фильмы смотрел. Например, «Тайна пещеры Каниюта». Но совершенно потряс меня «Герой нашего времени» — двухсерийный (Бэла и Максим Максимыч) широкоэкранный цветной, только что вышедший на экраны художественный фильм по роману М.Ю.Лермонтова. Печорина сыграл Владимир Ивашов, а Максима Максимовича — Алексей Чернов, в роли автора был Николай Бурляев. Казбич, Бэла, Азамат, Слепой и Девушка — певунья Светличная были очень убедительны. И виолончель за кадром в начале фильма. Для меня открылся лермонтовский Кавказ, но не грузинский, с которым я уже отчасти был знаком, а чеченский, черкесский времен Ермолова и Паскевича. Я рисовал эти сюжеты, сделал себе шашку их красивой пальмовой ветви, выпросил у мамы пару черных металлических пистолетов, отдаленно напоминавших дуэльные, шариковую ручку-ружье и маленький кинжальчик в металлических черно-золотистых ножнах с клинком в качестве пилочки для ногтей. Вот это фильм, с ним целый мир кавказский, русский открывается! По приезде в Свердловск я жадно прочитал и книгу Лермонтова «Герой нашего времени» и пожалел, что не экранизирована «Княжна Мэри». Оказалось, что такая экранизация была осуществлена десятью годами раньше, другим режиссером и с другими актерами. Тоже неплохо, но меня та лента так не проняла.

Я был, пожалуй, один из немногих школьников, прочитавших роман Лермонтова полностью и по своей инициативе в десять лет от роду. В нашем доме (точнее — где мы остановились, на Шоссейной) жила красивая девчонка с карими глазами и длинной пшеничной косой. И толстый неприятный парень, ее одноклассник. Он один раз заговорил со мной, но в речи проскочило матерное слово, и мне это не понравилось. А девочка была положительная, хорошая. Жаль, что я с ней не познакомился. Перед Домом Творчества росли обалденные нежно-бордовые и с удивительным ароматом розы, мы с родителями на них любовались!

Мне родители купили здесь хэбэшные темно-песочные простроченные двойными швами ярко-желтой нити брюки и красную футболку. И еще белую войлочную шляпу с белой же, напоминавшей тополиный пух опушкой. Почти все отдыхающие ходили в этих дурацких шляпах и ели белую сладкую вату. Обедали мы в кафушке на улице, идущей слева от кинотеатра «Луч», имевшей типовое для курортных мест название «Шашлычная» с большими очередями, очуменно жгучим оранжевым соусом шашлыков, кебабов, бифштексов и гуляшей, горячим бульонами с пельменями из пачек и невкусными абрикосовыми компотами. На рынки покупали всего вдоволь.

Как-то нас под утро застало небольшое землетрясение. Я стал просыпаться от того, что часов в шесть мою мемаллическую кровать с панцырной сеткой на маленьких колесиках кто-то покачивает и слегка тянет на себя. Представил сквозь сон улыбающегося (типа» Давай вставать») папу. Но потом «папа» отстал, и я продолжил спать. Проснувшись, мы с папой и мамой обменялись похожими впечатлениями. Удивленная сквозь сон мама произнесла:"Вадик, не шатай мою кровать». Мама вскоре пообщалась с Порфирьевной, узнав от нее, что это было землятресение. Дескать, наш дом опоясан защитным обручем. А если б его не было или баллы были покруче, то последствия могли быть любые. Все жители дома, за исключением нас, выбежали на улицу в опасении, что дом рухнет. Ощущения этого землетрясения я помню по сей день. На пляжах душевых кабин тогда не было, мылись мы в бане курортполиклинники рядом с рынком. Купались на городском пляже. Там тогда песочек был еще хорош. После этой поездки я полюбил Хосту навсегда.

И вот кончается третий класс. Двадцатое мая шестьдесят восьмого… я сижу дома и учу стихотворение Некрасова «Идет — гудет зеленый шум. Зеленый шум — весенний шум. Играючи расходится вдруг ветер верховой — качнет кусты ольховые, осыпет пыль цветочную. Как облако все зелено — и воздух, и вода! „А за окном шумит на теплых ветрах свежими кронами, буйствует своей восхитительной, озаренной солнцем изумрудной красотой май. Мы с бабой Верой по окончании учебного года пошли на „Неуловимые мстители“ в „Искру“. День теплый, хоть и облачный. На экране на фоне восходящего алого солнечного диска четыре всадника в буденновках и негромкая песня: „Бьют свинцовые ливни, нам пророча беду, мы на плечи взвалили и беду, и нужду. Громыхает Гражданская война — от темна до темна — много в жизни тропинок, только правда — одна…“ И слова: Юным героям Гражданской войны посвящается. Данька и Оксанка, Яшка — цыган и Валерка, Буба Касторский, Лютый и батька Бурнаш и сам Буденный…“ А вдоль дороги мертвые с косами стоят… И тишина». Очень нам с бабой Верой понравился фильм, жаль вот только, что от повести П. Бляхина «Красные дьяволята» почти ничего не осталось. Возникла другая история, прекрасная, но другая.

За год до этого посмотрел я «Кавказскую пленницу», афишу которой увидел в районе улицы Крауля, будучи в гостях у бабы Жени. Позже посмотрели Наталью Варлей и в советском фильме ужасов «Вий». Все эти фильмы, на мой взгляд, заслуживают высших международных фестивальных наград, но ничего такого им не дали.

Летом шестьдесят восьмого военкомат хотел призвать папу на сборы. В армии он не служил по зрению, но окончил некогда школу телеграфистов — эстистов Свердловской областной организации ДОСААФ. И тут к нам вечером приходит капитан из военкомата, вежливый такой и сообщает папе, что надо пройти военные сборы. Конечно, папа не против, но и не в восторге. Потом почти сразу после этого папу приглашают от общества советско — чехословацкой дружбы (ОСЧД) съездить в Чехословакию, поскольку там нарастают антисоветские настроения и ситуацию надо как-то разруливать. Деятели культуры и искусства здесь особенно нужны. И в июле папа поехал в Чехословакию, единственный раз из своих тринадцати стран он съездил за рубеж не за свой счет.

Возглавлял делегацию председатель Свердловской городской организации ОСЧД журналист, главный редактор» Вечернего Свердловска», а затем многие годы — журнала «Уральский следопыт» Станислав Федорович Мешавкин. Лучший чуть позже папин друг. Встречались они с руководителями, общественниками, деятелями культуры и т. д. В их числе — профессор Франтишек Колиха, доктор Ян Вениг, галеристы Олдрич Куба, Ян Кржичек. Какой — то пограничник подарил папе для меня кокарду со своей фуражки. Вообще, папа много привез оттуда разных чешских значков. Где-то давно затерялось небольшое цветное фото, где папа кормит у края пруда красивого лебедя. Белый лебедь и папа в белой рубашке. Были в Праге и Пльзене, преимущественно в Пльзене. Папа потом со смехом вспоминал, как они с Мишавкиным похитили балерину Клавдию Черменскую, слегка напугав её коллег. Как потом высоко над головой он поймал прыгнувшую ему в руки с двухметрового спуска эту балерину. «Вовочка, ловите меня!» — воскликнула Черменская и вспорхнула. Как сказал бы Зощенко — сиганула! В общем, получилась натурально сцена из какого-то балета! Оттуда мне папа привез черный облегающий фигуру легкий джемпер с молнией. И шикарные с медными заклепками серо-синие джинсы. Как водится, справа на поясе кожаый лейбл, желтый с силуэтом ковбоя. Джинсы стали этим словом называть уже году в семьдесят третьем, а до этого их называли «техасы». В этих джинсах-техасах летом шестьдесят восьмого я с шикарным видом выходил в двор. Вот после теплого летнего дождя я бегу одетый так к своим друзьям и на душе светло! В жару же носил шорты или простроченные на джинсовый манер желтой двойной строчкой легкие коричневые брючки.

Почему — то дни рождения мои отмечались чуть ли не до окончания школы семейным кругом. Весело и радостно, но не с друзьями. Как — то лет на девять ко мне пришли в гости Паша Глушков, Кирюша, Вовка Крысанов, Сева Кондрашин с подарками, в том числе — прекрасной (хоть и в тонком детском переплете) книжкой в двух частях (двух книжках) о членах Клуба знаменитых капитанов — Дик Сенд, Тартарен из Тараскона…и почему-то Барон Мюнхгаузен. Иллюстрации великолепные… Вот Мюнхаузен в треуголке и гусарском красном доломане взлетает на стае уток! Мама ласково со всеми вместе и с каждым в отдельности поговорила, угостила нас чаем и печеньем. Хорошо, приветливо, но как-то наспех, а потом мы играли на балконе. Ладно, и на том спасибо. Главным образом — мальчишкам!

А на десять лет сидели с папой, мамой, бабушками, папа был в отличном настроении, весь светился. И из тонкой кремовой вязью надписи «Ленинград» (очень вкусный с шоколадным верхом торт) сделал надпись (просто закругленным лезвием кухонного ножа)"Вадику 10 лет!» Скульптор — он и в Африке скульптор!

Этим летом, накануне этого маленького моего юбилея в нашей семье произошло прибавление. Родилась моя сестренка Леночка! Папа с мамой незадолго до того стали вести странные разговоры 6 кого б я больше хотел — сестренку или братика, склоняя меня больше к сестренке. Я не возражал… И это произошло, видимо жизнь в материнском лоне зажглась в день рождения Бориса Павловича Глушкова. Папа с мамой, приехав из Кургана, решили, что в семье нужен еще ребенок. Вадик подрастает и ему нужна юная смена. И после празднования дня рождения у Глушковых они зародили искорку жизни моей сестренки. Никакого живота у мамы до последних дней видно не было. И вот я окончил третий класс, перешел в четвертый, так прекрасно съездили в Хосту. И пожалуйста!) Мама как-то прямо со мной один — два раза заходила в женскую консультацию, чтоб я догадался видимо о грядущем событии. Но я думал, что это, так сказать, плановая проверка и не более. Я даже слова «беременность» тогда услышал в первый раз. Точнее, прочитал в тамошнем санпросветовском альбоме фразу «предупреждение от беременности», недоуменно подумал:"Так разве ж беременность — это плохо, если от нее надо как-то защищаться?» Я уже примерно знал откуда берутся дети, но в отношение своих родителей и еще некоторых симпатичных мне людей сохранял надежду, что у них все как-то по-другому, нечто вроде непорочного зачатия. Надежда умирает последней, у многих она тянется тонкая, как ниточка, чуть не до их собственного детородного возраста. И поэтому вряд ли стоит с учительского места эту ниточку-надежду пресекать.

Про авторитет учителя добавлю немного из другой оперы. В четвертом классе Людмила Георгиевна зачем-то нас жутко напугала реальной опасностью ядерной мировой войны. Она рассказала, что у нашей страны и Америки скопился такой огромнейший арсенал водородных и атомных бомб, чтобы неоднократно уничтожить друг друга и всю планету. Я был мальчишка не из робкого десятка, но и меня, и моих одноклассников эти откровения любимой учительницы сразили начисто. А мы — то думали, что ходим по надежной твердой почве. А оказалось — по минному полю, даже хуже! И в любое мгновенье наш любимый мир и мы сами можем разлететься в клочья, обратиться в прах. Да мы ж почти не начинали жить! Жуть! Мамины успокоения, что все ж мальчишки всегда мечтают повоевать не возымели действия. Это ведь не просто война, а термоядерная катастрофа. На этой нервной волне я долго потом повторял про себя заклинания» миру-мир», «не быть войне!» и прочее. Про себя пересчитывал этаж и окна окрестных домов, взывал к чему-то доброму и светлому. Зачем было извести столько наших нервных клеток? Непонятно! Это было плановое «открытие нам глаз на ядерную угрозу» в масштабе всей страны или инициатива нашей учительницы лично, персонально? До сих пор не знаю. Вот за это я на Людмилу Георгиевну был сердит, обижен! И еще за одно… как — то на меня на школьном утреннике были пропеты весьма ехидные куплеты. Пела их Галя Малафеева, наша красавица, а ей аккомпанировал на балалайке мой друг Илья Шарипов. «все ребята ходят в школу, всем учеба нравится. Лишь один Вадим все спит и не просыпается. Говорит Вадиму мать: «заправляй свою кровать!» — Он отвечает:"Маменька, я же еще маленький!» Это было совершенно несправедливо, хоть один разок я накануне и проспал начало урока. Но с кем не бывает. И главное — утренник он меня специально «на высшем уровне» (учителя!) скрыли, наспех «назначив» меня в засони. Это я воспринял как удар в спину от людей, которым верил! Ну, да ладно. без обид жизнь тоже не прожить!

Глава двадцать первая. Зори над Русью

В том же четвертом классе я зачитался толстой книгой «Зори над Русью» писателя М.А.Рапова, изданной в 1957 г., 780 как помню страниц с очень хорошими, хоть и лаконичными весьма, иллюстрациями. Читается на одном дыхании. В центре романа дружинник войска Дмитрия Донского Семен Мелик, его невеста Настенька и подружившийся с ними кузнец-силач Фома. Речь, детали быта, главные герои и известные исторические персонажи, в том числе — Дмитрий Донской и брат его князь суздальский Владимир Александрович, воевода Дмитрий Боброк, Мамай и его соратник Темир-мурза, градостроитель Белокаменных стен Кремля зодчий Лука, Сергий Радонежский, художник Феофан Грек, литовский князь Ольгерд Гедеминович, бояре-предатели Вельяминовы и другие выведены Раповым изумительно. С этой книгой я не расставался. Прочитал от корки до корки, хотелось еще и еще. И решил осчастливить этой книгой кого-нибудь из одноклассников. Сережка Куроптев что-то отказался, сославшись на занятость и я предложил Паше Гроссману. Кареглазый, худенький, но крепкий Паша пользовался в нашем классе огромным уважением, уступая разве что доброму и сильному, крупному голубоглазому супер-отличнику и председателю совета отряда Андрюше Успенскому. Сейчас Андрюша (как и папа его, здравствующий ныне) врач-психиатр, давно живет и работает в Канаде, в Торонто.

Паша был отличным другом, сильным, честным. Небольшая его фигурка, узкое лицо с карими глазами контрастировали с большой физической силой. Не раз приходилось слышать, что евреи с детских лет слабаки и трусы. Конечно, это чушь! Точнее говоря, разные бывают. Пашу Гроссмана, как и у нас в садике Женю Горовца слабым или трусливым мог бы назвать только сумасшедший. До сих пор и через столько лет хотел бы встретиться с Женькой Горовцом. А Пашин отец имел в свое время, кроме кубков и медалей, красную ленту с золотыми буквами «Самый сильный человек Урала»! Владимир Аронович Гроссман был замечательным штангистом, заслуженным тренером РСФСР и судьей всесоюзной категории по тяжелой атлетике. Он умер, не дожив до сорока, лопнули сосуды на висках от огромных многолетних перегрузок. В лифте стало плохо, да как назло и дверь железную заклинило. Гроссман ударил в дверь и ее вынесло на лестничную площадку, сделал шаг вперед, качнулся и упал. Мы с Пашей хорошо всегда общались. И вот решил я Пашку осчастливить, почти насильно навязав читать «Зори над Русью». Он читал весной, в конце учебного года, мы с ним восторженно обменивались впечатлениями. «Мне сначала больше всех нравился, конечно, Семен. А теперь — Фома! Такой силач!» — восторгался Паша. Но сразу по окончании начальной школы Паша как-то внезапно уехал жить в Краснодар. С мамой и сестрой. И от моей любимой книжки не осталось и следа. Точнее, сестра, она была постарше нас, еще немного пожила здесь. Я с ней обмолвился парой слов. Но не о книге, а просто о Паше. Потом и она исчезла. Так жаль книгу! Что за подлость, до сих пор не могу понять. Я так его уважал. Не хочу вспоминать.

Кстати, со второго класса я становился физически все сильнее. Помногу подтягивался и отжимался от пола, хорошо дрался кулаками и особенно — боролся. Это была вольная борьба в самом буквальном смысле. Я перебарывал всех своих ровесников и даже ребят старше. С Пашей Гроссманом и Андреем Успенским побороться мне не довелось. Зато было нечто круче — пару раз мне повезло побороть нашего вождя и кумира Пашу Глушкова! Он отлично боролся и дрался, был старше меня на два с лишним года — одно слово наш вождь. Впрочем, может, это была и случайность.

И Андрюшу Серого из пятого корпуса, парня очень спортивного и тяжеле меня весом я побарывал. Ему это не нравилось, но он — человек умный и ироничный, как — то это прятал. Но объединившись с Севой Кондрашиным или Димкой Слободиным (худенький, но сильный, на год меня старше), задиристо предлагал им:"А давайте Вадика травой накормим!» И они вдвоем кидались на меня. Это было что-то типа шутки, но вскоре переходило грань шутки. Один Андрюша весил сорок пять кэгэ, из фанатично спортивной семьи (хоть папа был профессор электрофака УПИ и мама — доцент), а я едва — тридцать два). Мы падали на мокро-грязную ноябрьскую траву, донельзя извозившись, они оказывались, наверху, тянули мне в лицо эту траву с песком и снегом вперемешку, а я мотал башкой и кричал угрозы этим фашистам и проклятия. Один раз уже года полтора спустя я даже привел Слободина домой. И когда баба Вера, обычно добрая со всеми, спросила его строго о тех гадких эпизодах, он на голубом глазу спокойно (еще мне легонько подмигнул, гад), сказал, что его с кем-то перепутали. И я стерпел. Сейчас вот вспомнил, меня ярость обуяла. Есть маленькое негодяйство, но показательное очень: жди, человечество, большого негодяя «на — гора». И в Андрюше Сером было — таки что-то нехорошее, но, думаю, прошло. Андрюши — почти все-ребята крепкие. А имя Паша как-то прямо к носителю его людей располагает и все. А имя Юля просто притягивает деньги и мужчин со средствами. Шютка.

Ещё в эти времена я встретился глаз в глаз с компанией шпаны. Ничего особенного, просто в жизни что-то всегда происходит первый раз. И тут случилось вот что…. В День учителя все ребята класса принесли цветы, подарки поздравить нашу Людмилу Георгиевну, а мы с Шариповым Ильюхой стормозили и пришли ни с чем. Моя мама, узнав все это, решила, что так нельзя и надо — таки учителя с днем учителя поздравить. Илья охотно согласился поздравить на день позже, но это было воскресенье и оставалось только пойти с подарками к учителю домой. Мы купили с мамой конфет, шоколада и вафель, яблок и т.п., Ильюха тоже купил конфет и взял в подарок одну из понравившихся ему накануне книг «След огненной жизни» про персидского царя Кира, жившего в 6 веке до нашей эры. Там была еще одна повесть о жизни Афин и афинян. Книгу украшали два небольших чернильных пятна, но это мою маму даже умилило: сразу видно — подарок от души!) Пошли мы Ильюшкой к Людмиле Георгиевне домой, на Восточную между Ленина и Малышева в шестиэтажном доме из серого кирпича. И в скверике за железнодорожным мостом к нам подошли с суровым видом семь или восемь пацанов. «Деньги есть?» — нагло поинтересовались они. Мы переглянулись с Илюхой. Силы были неравны. Я толкнул переднего двумя руками в грудь и дал дёру. Меня никто не преследовал. Илюшка потом сказал, что обошлось без драки и угроз. Его хлопнули по карманам, сказав:"Нам интересны только деньги. Никаких подарков мы не отбираем». И исчезли. Это называлось шмонать, шкулять. Неприятность мелкая, но запомнилось. Но этим наши приключения не кончились. Позвонив в предполагаемую дверь Людмилы Георгиевны, мы поняли, что дома ее нет. Зато на лестничную клетку вышли две бдительные пожилые соседки по этажу. Узнав цель нашего визита, они слегка смягчились. И тут из-за спины одной из них выскочила небольшая белая злющая собачка и моментально цапнула кулек с моим подарком. Я стремглав поднял руку вверх, но кулек был прокушен. Соседки сразу к нам прониклись, сказав:"Да не расстраивайтесь, конфеты, шоколадка и остальное целы. Давайте мы подарки ваши Людмиле Георгиевне передадим!» В понедельник Людмила Георгиевна подняла нас с мест и сказала: «Вадик и Ильюша — настоящие герои! Они не побоялись и собаки, прокусившей кулек с подарком!» И кратко рассказала классу про наш поход. Про юных гопников, наехавших на нас чуть раньше, мы ей, конечно же, не сказали.

У Севы Кондрашина, кстати, похожая же злющая собаченция была. Белая, глаза разные — один карий, другой — ярко-голубой. К Севе домой приезжала учительница фортепиано. На момент уроков собаку выпроваживали из квартиры и она сидела у двери на резиновом коврике. Иногда собака сидела там и в другое время. И когда мы с Крысановым, Ильюхой, Кирюшей или кем-то шли за Севой позвать его на улицу, собака, нас учуяв и завидев, кидалась с коврика в атаку с жутким лаем. Мы в радостном испуге бежали, она за нами по улице почти до угла дома. Вадик Егоров квартира 12, Кирюша Ситников квартира 13, Сева Кондрашин (хоть и следующий подъезд) квартира 14. Друзья с раннего детства!

Лето шестьдесят восьмого было, как это обычно и бывает, солнечным и жарким. Двадцать шестого июля маму врачи срочно отвезли в родильный дом. Лицо чуть припухло, но живот чуть виден. Белая кофта, вязаная, в дырочку и с бабочкой на шее, наверно из Италии еще. Маме 28, совсем скоро 29, сейчас она какая-то другая, в коридоре наклонилась и поцеловала метя, тихая, идет как фарфоровая ваза, опасаясь невзначай быть разбитой. Дома у нас телефон, а у папы в мастерской телефона еще нет. Он приехал с работы раньше, около шести вечера. Мы — папа, баба Женя и я, стоим во дворе под окнами своей квартиры. Папа смотрится прекрасно. Сорок один ему никак не дашь, правда волосы из темно-русых с годами потемнели, став коричневыми — влажной расческой аккуратно зачесаны назад. Глаза голубые, хорошо очерчены лицо, губы, нос прямой, на переносице тонкие в золотистой оправе очки, ростом невысок — сто шестьдесят восемь (как Николай Второй), но худощав, физически силен (чай скульптор) и скроен хорошо. Как скроен хорошо безукоризненно сидящий на нем серый макентош (плащ — пыльник, сегодня попрохладней), на ногах темно — шоколадные остроносые штиблеты, на шее малиновое атласное кашне. И бабе Жене, высокой — сто семьдесят пять, крупной, но не полной, на лице морщин почти что нет, разве только в уголках сейчас встревоженных карих глаз, а макентош серый, но чуть голубоватый, пятьдесят пять тоже не дашь. «Вовочка, днем Лилю увезли в роддом, только что узнали, что она родила девочку, вес два семьсот пятьдесят (в голосе теперь даже чуть слезы, малышка маловата весом). «Давайте, едем к ней,» — решительно говорит папа и мы едем в роддом на Комсомольской и узнаем, что у мамы и моей сестрички младшей Леночки (правда, имя это дадут позже) все в порядке. Высокая, под сто восемьдесят ростом, наша тетя Зоя, бабы Жени старшая сестра, со смехом успокаивала нас, что в далеком девятьсот десятом она, такая каланча, родилась весом и размером «с хлебальную ложку». Девятьсот грамм. В ответ все весело смеялись. Однако, оказалось все не так прекрасно. У малышки пневмония и выпишут их с мамой еще нескоро.

Вскоре дядя Витя с тетей Людой четырехлетним Юркой, наконец, поехали в Крым, где мы с мамой и бабой Женей по наводке дяди Витиного друга дяди Володи Мильчакова и его семьи поехали в Николаевку. К хозяйке нашей, не той, конечно, что наше новое ведро на старое втихомолку подменила, а к следующей. Они просили поехать с ними и бабу Женю, а она предложила взять и меня. Ведь папа всегда занят, мама с новорожденной моей сестренкой лечатся и меня надо куда-то пристроить. Мне, вообще-то, было хорошо и с бабой Верой, но лишний раз на Черном море мальчику не помешает. И мы приехали в уже знакомую мне Николаевку. Я был рад второй раз за лето «прокатиться на южок» (д. Витя) с родными. Но после Хосты Николаевка в моих глазах была «медвежьим углом» (примерно как для Печорина тогдашняя Тамань). Хозяйка встретила нас дружелюбно, как своих, Юрке нашлась подружка в лице пятилетней хозяйкиной дочки Оли. Белобрысый с веснушками на носу и щеках мальчик четырех с половиной лет и пятилетняя черноглазая и черноволосая (губы бордовые от вишни, прямо на портрет) девочка играли во дворе все свободное от пляжа время. «Панькашенька, Панькашенька! Тебя любить не грех: хороший таракашенька — ты лучше, лучше всех!» — пел счастливый дядя Витя своему сынишке. Они с тетей Людой каждую минуту посвящали своему ребенку, баба Женя с ними была тоже заодно, и я чувствовал себя чужим. От родителей пришла телеграмма: Волосы русые глаза темно синие купили кроватку назвали Леночкой. Неожиданно, вроде обговаривалли назвать Ниной. У бабы Веры был еще вариант: назвать Арочкой, то есть Ариадной. Точно бы была одна такая в городе!) Мне опять купили алюминиевый кортик с железных ножнах. Плавал я уже без круга с прошлого года, то есть с неполных девяти лет, с первой Николаевки. Жили с нами, такие же квартиранты — дородный рыжеволосый и кареглазый, лет сорока пяти, шахтер с Донбасса и еще один хороший дядька. Оба подкованы в вопросах политики и, вообще, — люди с кругозором.

Шахтер шумный, жизнелюб, любит какие-то байки рассказать за столом со стаканом крымского красного вина, но человек культурный и вполне непьющий. Просто ведь отдохнуть приехал, после целого года под землей! Внешне чуть похож он на известного когда-то всем диктора ЦТ Владимира Балашова. Только у того шевелюра не рыжая и искусственная. Похожий на Балашова, наш шахтер смеется:"Говорят ему недавно, чтобы лысиной на экране не сверкал, в Англии за бешеные деньги делали уникальную операцию: состригли волосы, отросшие на затылке и висках и вживляли надо лбом и на макушку. Он лежал, а ему вживляли, как долго уж не знаю! Работа ювелирная. Двести пятьдесят рублей на наши деньги за каждый волосок! Он, значить, приехал, приступил к работе. И вот как-то напился, стал буянить. Поздно вечером, его и не узнал никто. Посадили в КПЗ, а там… обрили наголо!» Хахахаа!))) Маленький Юрка говорил, что любит… деньги! Поэтому, когда вырастет, станет директором банка!) Оля и Юрка играли в пьяных на песке у ворот. «Мы пьяне, мы упалы!» — кокертило кричала пятилетняя девочка на каком-то немыслимом диалекте. Дядя Витя купался очень мало, как — то он входил в воду, а я его, играя, обрызгал и он немного заболел. Тетя Люда и баба Женя меня укоряли за это. Больше я так не шалил. У дяди Вити был свой малыш, и с Яичкой играть у него азарт прошел. Ладно, десять лет — пора взрослеть. По приезде в Свердловск нас встречала мама, увидев меня, она слегка воскликнула:"Какой Вадик-то большущий!» Она, как пояснила потом, уже привыкла к маленькому носику, маленьким ушкам и ручкам Леночки.

Вспомнилось, как классе третьем-четвёртом, на Ленина 62, когда мама была на работе, а баба Вера по каким-то причинам не могла придти, мама меня ориентировала на обед в столовой №17, совсем рядом. Обед обычно стоил в пределах полтинника. Можно было пообедать вполне неплохо и за тридцать пять — сорок копеек. Я однажды с подносом зазевался и уронил его со всем содержимым. И работницы столовой (хоть и не без маленькой дискуссии) уже бесплатно соорудили мне новый, обширный для ребёнка обед на подносе. Спасибо вам, дорогие! А работник столовой старый, худенький, краснолицый от уличного загара и от кой-чего ещё дядя Ваня на своём запряженном в телегу молодом ещё кони вёз вдоль пятого корпуса пустые молочные бидоны (большие алюминиевые), чтоб взамен привести полные. Иногда дядя Ваня ездил на пару с тридцатилетним кудрявым чернявым грузчиком Гришкой, запустивши в меня однажды доской.

Мы, мальчишки, цеплялись за заднюю часть телеги, закидывая ноги на перемычку между задних колёс… А дядя Ваня, изредка оборачиваясь, несильно (можно даже сказать, что любя)) охаживал нас длинным брезентовым кнутом. Возил дядя Ваня и пищевые отходы из столовой куда-то в пригород поросятам и прочему домашнему скоту..А к середине семидесятых рабочие лошадки с наших улиц исчезли, на смену паровозам окончательно пришли тепловозы, отцы семейств перестали дымить папиросами дома, папиросы вытеснились сигаретами (хоть Беломор держался ещё долго).

В шестьдесят восьмом, как многие помнят, в Чехословакии разразился политический кризис. Товарищ Дубчек перешел на сторону чехословацкой антисоветской оппозиции. В Прагу в августе вошли воинские части советских вооруженных сил и армий стран — участников Варшавского Договора. С точки зрения легитимности здесь все было в порядке, поскольку руководство КПЧ и чехословацкое правительство в условиях нарастающей угрозы свержения обратилось к руководителям других социалистических стран с просьбой о помощи. И эта помощь была в соответствующем виде оказана. Все на основе заключенного ранее Варшавского Договора. Америка на сей счет тверда и не комплексует даже имея на порядок меньше оснований для военного вмешательства в другие страны. В наше время говорят о жертвах — 108 чехословацких граждан и 12 советских, но, вообще-то 20—21 августа и потом — до 20 сентября военных действия как таковые с обеих сторон не велись. Но люди были подавлены в толпе на уличных выступлениях, в связи с событиями погибли в дорожных авариях и авиакатастрофах. По сравнению с тем, как Америка бомбила Белград и вторглась в Ирак — это вообще несопоставимо. В Ираке на днях опять погибли люди, жизнь невыносимая.

Чехословацкие протестующие (особенно женщины) ложились на дорогах на пути советских танков. Зная точно, что ни по одному человеку советский танк не поедет. Положение спасли военные из ГДР с овчарками. Под собаку никому из протестующих ложиться почему-то не хотелось. Больше это была «война нервов» с обеих сторон. Не то, что в Венгрии, где антисоветские силы в 1956г. буквально вырезали советских активистов, офицеров и т. д.

Мне рассказывала мама как родственник кого-то из ее знакомых — советский генерал был жестоко убит у себя на служебной даче вместе с девятилетним сынишкой. Все было в крови. Это после доклада Никиты на 20 съезде часть венгров очень разозлились на то, что СССР их вел куда-то не туда. Но очень многие, конечно, были верны советскому строю и дружеским связям с СССР. Они выступали в отношении к антисоветским силам намного жестче, непримиримее, подталкивая гражданское и военное руководство Советского Союза и других соцстран действовать более решительно. Несмотря на необходимость геополитического и геостратегического плана действовать именно так, СССР подвергся резкой критике со стороны немалой части недавних своих друзей. Французские знаменитости — Жан — Поль Сартр, Ив Монтан и Симона Синьоре и другие с нами раздружились. Даже я почувствовал какое-то охлаждение к нашей стране, которое веяло с экрана, обрывков разговоров и словно в самом воздухе тех дней. Мне папа позже говорил:"Я понимал, что по-другому, вроде бы, нельзя. Но тогда, при вводе войск, у меня было ощущение, что мы поступаем нехорошо. Как-то было совестно неизвестно перед кем. И не только я, другие это тоже понимали, ощущали». Ведь мы привыкли, что политика нашей страны всегда честная, всегда за народ и дружбу народов. По авторитету нашего советского строя и образа жизни на мировой арене прошла не слишком большая, но все же заметная, трещина. В нашей стране появились первые диссиденты.

Внезапно пришла печальная весть — умерла добрая и светлая папина младшая сестра тетя Полина. Здоровье у не последнее время было неважное:, среди прочего отказывал сердечный клапан…сорок три года. Вспоминалось, как она встречала нас с мамой сравнительно недавно в Москве и Коммунарке. Мы с мамой слышали как тихо, но горько, навзрыд папа на кухне плакал. Очень хорошо и с удовольствием тетя Поля танцевала, хоть сам я и не видел, родные говорили. Хотелось бы побольше в мире добрых людей, хоть и не мало их. Но есть в этой когорте люди какой-то особенной солнечной доброты и человечности, среди которых я уверенно называю тетю Полину и надеюсь, что в Коммунарке, теперь вошедшей в черту столицы, о ней, птичнице-отличнице и добрейшем человеке, еще помнят. На поминках папа от чистого сердца к традиционным, купленым тетей Марией и дядей Васей, носовым платочкам добавил чехословацкие значки. Значки эти людям поначалу понравились, но потом многие восприняли этот папин жест как излишество, какое-то неподобающее трауру пижонство, как нечто мирское, суетное. Всё это как-то больно вспоминать. В детстве было мало смертей, но всё же они были.

В сентябре, надо бы еще поразузнать какого точно года мы поучавствовали классом в сборе макулатуры. В основном это были большие картонные коричневые коробки. Ильюшка Шарипов что-то интересно рассказывал. Здесь же была наша Галя Малафеева, голубоглазая с длинной золотой косой и в отличном настроении, интеллигентный невысокий, в очках, Серега Делисевич и Игореша Агафонов. Такая компания мне была в новинку. Наш класс принес макулатуры больше всех! Наработавшись, мы по предложению Агафонова пошли к нему. Недавно у Игоря погибла мама. Вероника Кузнецова, солистка балета Свердловского театра оперы и балета, заслуженная артистка Казахской ССР. Внезапно ее вызвали подменить заболевшую на гастролях свердловскую балерину. И произошла авиакатастрофа, на борту не выжил никто… Оба театра и оба города были в шоке… Дома у Агафоновых завешаны зеркала, бабушка Мария Георгиевна (мать Вероники Викторовны) в черной кружевной косынке, но держится твердо, с нами разговаривает живо и охотно, с улыбкой даже. Говорим о нас, о наступившем новом учебном годе. «Вадик, как твоя сестренка?» — спрашивает бабушка Игореши. «Да растет, только…заболела пневмонией, лежат с мамой в больнице». «Мне кажется, она скоро умрет!» — живо врезается в разговор Ильюшка. На несколько секунд все замолчали. «Ильюша, — несколько театрально восклицает бабушка Игореши, — разве можно так. Ведь Вадик ее любит!» И смотрит на меня, словно стараясь взвесить мою любовь к маленькой сестренке. Мы ели бутерброды с маслом и сыром, запивая компотом из сухофруктов.

Всем классом мы ходили в ТЮЗ (угол К. Либкнехта и Первомайской) на спектакль «Синяя ворона». Наивный сюжет, где мальчишка, пионер оказывается благодаря некой синей мудрой и волшебной вороне (по виду не буквально ворона, а ворон, то есть ворониха) — как по щучьему велению — в разных временах: в каменном веке, во Франции в обществе мушкетеров и в плену у белых во времена Гражданской войны. И многое понимает из недопонятого раньше. Испытав превратности судьбы на своей, так сказать, шкуре. Тема путешествий во времени — это моя слабость. И поэтому спектакль мне понравился. Вообще, такие сюжеты мне так или иначе встречались, когда дети — мои ровесники оказывались в других эпохах. В том числе — спектакль на любительской сцене Уральского политехникума «Отважное сердце» — перекличка детства моих ровесников и арестованных подпольщиков — революционеров. Вообще мальчик-школьник в книгах и кино нередко оказывался среди пиратов, в обществе живущего более тысячи лет старика — волшебника («Старик Хоттабыч»), среди литературных или вообще сказочных персонажей, в обществе Пушкина («Разбудите Мухина») и других великих людей. Путешествие во времени даже интереснее, чем в пространстве. Хотя хотелось как родители реально съездить в Италию, Францию, Америку и еще Польшу почему-то. Много польских фильмов нам показывали в кино и на телевидении. Я обожал фильмы с Жаном Марэ — «Железная маска», «Капитан»,"Парижские тайны» и уж «Фантомас» с продолжениями — само собой.

На одном дыхании мы с ребятами посмотрели и продолжения фильма о Фантомасе — «Фантомас разбушевался», «Фантомас против Скотланд-Ярда». Вот философы и просто люди немало сказали и написали о счастье. Для меня счастье — это переживание состояния восторга, наслаждения, вызванное исполнением мечты, желаний или предвкушением такого исполнения. Может счастье быть духовнным и телесным, материальным, но возможно и сочетание одного с другим. Видимо в порядке исключения счастье может и не быть следствием мечты окрепшей, а представлять собой одновременное как ее (мечты) рождение, так и осуществление. Счастье может придти к нам на всю жизнь, хотя его накал может повышаться и снижаться. Но может оно быть и довольно кратковременным, дискретным, оставляя шлейф воспоминания, то исчезающегося, то возрождающегося опять. Для меня такими маленькими островками счастья были книги и кинокартины. Конечно же не только именно они, но и они всенепременно. До сих пор с содроганием сердца вспоминаю просмотры лучших фильмов моей жизни! Хотя перечисление перед лицом Господа Бога в числе мгновений счастья прожитой жизни какого-то фильма: например, «Тарзан» или «Гарри Поттер» — прозвучит как минимум комично. Зато футбольного болельщика, некогда попавшего на знаменитый матч чемпионата поймут, похоже, и в небесной канцелярии! Очень нравились мне спектакли ТЮЗа, Театр кукол я уже перерос. Правда, классе в третьем, еще до рождения Леночки, мама меня сводила на очень хорошую постановку» Волшебной лампы Алладина». Тогда по книжке эту сказку я уже знал, но театральная постановка имеет свой шарм. Оперный театр впервые я посетил в третьем классе-"Лебединое озеро». Понравилось, но тогда без восторга. Агафонов сказал: «Идем классом на Лебединое. Ты билет не покупай, тебе и еще кое-кому я достану контрамарку». Я Игорешку не послушал, так как говорили, что зал будет набит битком и никаких лишних билетиков не сыщешь днем с огнем. Купил я билет вместе с классом за рубль сорок (солидная тогда цена), но ряд достался мне какой-то дальний. Агафонов узнал:"Балда! Вот же контрамарка, бери! Мама Одетту танцует. «Подошла Вероника Викторовна, уже немного Одетта. «Вадик, — тут (в контрамарке) места очень хорошие. Идите.» Танцевала прекрасно. Мой билет продавать («позориться») нам не разрешила. Так я узнал, что существуют «контрамарки» — бесплатные билеты в ложу или партер близко к сцене.

В четвертом классе мне по-прежнему нравились легенды и мифы Древней Греции, по-прежнему я любил рисовать античных героев — Ясона, Одиссея, Геракла… В октябре шестьдесят восьмого на экраны города вышел голливудский фильм «Подвиги Геракла». Все ребята сходили и были в восторге. В роли Геракла снялся знаменитый культурист Стив Ривс. Говорили, что он занял второе место в мире по культуризму. Тот, у кого первое место, был, вроде бы, недостаточно высок и хорош собой, а Стив — то, что надо. Мы пошли с мамой и с Севой Кондрашиным, на этот фильм в клуб на углу Гагарина-Первомайской, но там шел фильм «Аршин Мал — Алан». Холодно, дождик едва не переходящий в снег. Мама Леночку оставила с бабой Верой, фильм тоже хочет посмотреть, но меньше нас. «Ой, ребята, давайте сходим на Аршина Мал-Алана» фильм музыкальный и, вроде бы, там тоже сражаются на саблях!» — уговаривает мама. Позже мы и этот фильм (маминого детства) посмотрели. И недавно я увидел его вновь по телевизору. Как чудесно поет Рашид Бейбубов, лучшего певца, может быть и в мире не найти. И голос, и сама вдохновенная, проникновенная манера его пения всякий раз берет за сердце! Он снискал мировую славу. Но все же вовсе не такую, как, скажем, Марио Ланца! В «Искре» я позже посмотрел музыкальный фильм с Марио Ланца «Любимец Нового Орлеана» о простом парне из порта, ставшем знаменитым певцом. Помню кадры, как герой Марио поет на прослушивании в зале с хрустальными люстрами, и от звука голоса висюльки на люстре колышутся. Отец его был потрясен этим фактом и, оставшись один, решил что-то очень громко пропеть. Чуть не сорвал голос от натуги, но ни дна висюлька не колыхнулась. В кинозале хохот.)) А на Аршина мы с Севой тогда идти не согласились. Сева вспомнил, что нам надо не в клуб на улице Гагарина, а в ДК имени Гагарина на Сибирском тракте. Куда мы и приехали с опозданием (помню точно) на двадцать минут. Вошли в том месте, где Геракл, узнав о своем бессмертии, решил, что без всякого риска ему не интересно одерживать победы над злыми силами. Типа того, что без риска нет и адриналина, радости победы. И, воздев в небо свои могучие руки, он просит Зевса сделать его уязвимым. Как другие представители рода человеческого. Вскоре Критский бык чуть не убил Геракла, изранил его.

Раньше жилплощади нам хватало. Но вот появился маленький ребенок и сразу стало тесно. До этого я не смотрел фильм «Веселые ребята». Первая половина фильма, где молодого местного пастуха Костю принимают за гастролирующую знаменитость. Когда живого, но напившегося водки и свалившегося в блюдо, поросенка тычет вилкой некий толстый дядька, а поросенок с хрюканьем «оживает», я сам почти захрюкал от смеха. Но мама тут же выключила телевизор, заявив, что я «разбужу ребенка». Никакие мои просьбы и мольбы на маму не подействовали. Я с трудом сдержал слезы, от которых уже отвык. Нельзя было злиться на родителей, но по-другому не получалось. Надо сказать, что мама могла и кричать на меня и даже в порыве гнева наезжать на меня физически. Папа себе такого не позволял. Но он подолгу был в мастерской, чаще всего предоставив всю рутину по «выращиванию» меня маме и бабушкам. Мои бабушки очень меня любили, были чисто ангелами, мама же вела себя по-разному.

В начале шестьдесят девятого года в районе Комсомольской произошла трагедия. В многоквартирном доме взорвался газ. Мы с ребятами бегали смотреть. Капитальный сталинской постройки пятиэтажный дом разнесло вдребезги. Осталась стоять только торцевая стена и еще одна разрушенная наполовину, как после бомбежки. Работали экскаваторы, извлекая из земли обломки кирпича и фрагменты человеческих тел. Я рассмотреть этих останков в сумерках не смог, но Ильюшка и Вовка Крысанов пару раз воскликнули:"Смотри, рука!», «Смотрите…» Кроме нас здесь стояли еще люди, но не толпа, а несколько человек. Зрелище унылое и страшное. В ту пору в жилые дома шел пропан — огнеопасный, взрывоопасный. На серо-стального цвета цистернах с этим газом всегда было написано» пропан огнеопасно». Вследствие большой утечки газ заполнил подвал дома. И когда кто-то из жителей, вроде бы немолодой чуть поддатый мужичок, чиркнул спичкой — раздался мощнейший взрыв. Говорили, что виновник фейерверка погиб, тело отбросило взрывной волной, но не изувечило. Как в одном известном фильме была реплика:"Не бойся — Мы тебя небольно зарежем. Чик, и ты уже на небесах!«Ему, по-видимому, тоже не было больно… Огромные зеленые сосульки свешивались с верху, где была когда-то крыша, со стен и пустых глазниц оконных проемов. Конга я вернулся, уже окончательно стемнело. Баба Вера уже ушла и мама не могла оставить грудного ребенка кому-то. В отчаянии она металась по квартире как львица в клетке. Ох, и досталось же мне от нее! Львица может разорвать за львенка! Но тут едва не разорвали самого детеныша! ((Мы с мамой оба по зодиаку Львы.

Вообще-то, я уже мог убегать со двора. Но не слишком далеко. Мы убегали довольно часто «за дом» — то есть за пятый корпус играть в футбол на небольшой площадке и на корте. В основном, почему-то, на площадке. И еще бегали «на стройку"довольно долго возводимого тогда здания института «Уралгипромез» (Ленина 60-а). На коротких, еще детских, деревянных лыжах, надевавшихся на валенки мы отчаянно неслись с железнодорожной насыпи на площадку здания ул. Малышева 101, где был Свердловский ВНИИТЭ. На зиму у меня теперь был прекрасный серо — бежевый зимний плащ на сером заячем меху, купленый в отделе одежды Детского мира. Этот мех пристегивался молнией, дабы в более теплую погоду его можно было отстегнуть. Очень удачно и безо всякого блата. Людка Колобова мне потом сказала, что это называется «пихор». У неё почти такой же. Кстати, о блате. Дядя Витя как-то папе говорит:"Евлаша, у Дудочки на зиму нет сапог, где б достать. Вы же с Чикиным почти друзья, а ты ни о чем его не просишь». — «Да не вопрос. Я с ним рад повидаться, вряд ли откажет. Можем вместе сходить». Директор ЦУМа и Пассажа Анатолий Семенович Чикин приходу папы очень обрадовался. Шутейно оборвал:"Ну говори — что надо!» Оказалось, что такие знаменитости не имеют Лиле на зиму сапог. Приехали с добычей — тете Люде и маме по две коробке каждой. Обе пары черные, но очень добротные и красивой формы. на невысоком каблучке. «Вот Чикин, — восхитился папа, — не мужик, а клад.» — «Не клад, а… склад!» — довольно парировал остроумный дядя Витя. Таких остроумных людей можно бы назвать и быстроумными. Ведь каждый пятый мог бы, посидев, выдавить из себя какую-то остроту. Но зачем она через пару дней: актуальность ушла. А тут как фокусник человек что-то выдаст сразу — и смешно.«Трактор по полю идет, киросином пахнет…»

В киосках стали продаваться за полтинник сувенирные фигурки «Курильщик» в виде керамического цветного человечка или крокодильчика («шел крокодил — трубку курил» — детский фольклор) с набором беленьких пластиковых сигарет, который надо было зажечь, и они загорались маленьким красным огоньком и смешно пыхали, будто бы фигурка действительно курила. Наверно, каждый из нас имел такую немудреную забаву. Баба Женя познакомила меня с Детской железной дорогой в Парке Маяковского, где дети моих лет и чуть старше были кондукторами, дежурными, помощниками машиниста. Мы прокатились на этой узкоколейки. Впечатление хорошее, но без восторга. Мама одевалась красиво и модно. Да и папа, в общем-то, тоже, хоть за модой и не гнался. Мне нравился мамин зеленый импортный шерстяной костюм — жакет и юбка цвета июньской листвы, другой ее костюм — темно-синий цвета ночного неба, украшенный лунного серебра маленькими круглыми зернышками (осыпавшими ворот и клапаны карманов). Кремпленовое весенне-летнее светло — серое в тоненькую черную очень мелкую клеточку пальто с мягким кожаным черным воротничком. Позже — бордовое пальто и бордовая же шляпка были ей очень к лицу. Остроносые на шпильке черные лаковые туфли и такой же фактуры черные лодочки на толстом каблучке. Зимнее пальто помню темно-коричневое драповое с норковым воротником и такую же норковую шапочку. Черная цигейковая шубка позже сменилась на дорогую черную каракулевую шубу на красном подкладе (за 1180р.!) и каракулевую шапку — почти таблетка, но все же чуть другая. Темно-синие и бордовые весенние перчатки. Золотые часики, кольца и серьги пришли на смену красным клипсам, широким лакированым плательным поясам. И желтый пояс был у мамы в юности, широкий клеенчатый, но очень красивый — я его потом носил сам с пряжкой солдатского ремня, со звездой. А мамины сумки не хуже были, пожалуй, чем у Жаклин Кеннеди. Темно-коричневая дорогой гладкой кожи с инкрустацией на панели замка и внутри сумки в гарнитуре с ней — зеркальце прямоугольное в таком же кожаном окладе. И тавая же белая едва переходящая в цвет слоновой кости сумочка с аналогичным кошельком. Рубинового цвета бусы в форме горошка и светло — киргичные какие — то керамические креативные мама носила нечасто. Все по цвету хорощо сочеталось. Но вообще надо сказать, что товаров, импортных — особенно, в продаже было несравненно меньше, чем сейчас и потому некоторая нестыковка в цветах была простительна. До пробуждения во мне сознания молоденькая мама носила черную фетровую шляпу с широкими полями, но потом большущая горчично-коричневая коробка из-под этой шляпы стояла в ванной комнате под ванной — там было белье, предназначенное к стирке. Рядом под ванну был задвинут большой эмалированый светлый таз, наполненный пластилином. Рядом же каким-то чудом умещался белый гипсовый бюст Венеры в натуральную величину.

Наша квартира не была наполнена, как у других художников, какими-то вещами. Многое мама довольно безжалостно выбрасывала. На серванте и под стеклом в нем стояли керамический сантиметров двадцать пять высотой желто-коричневый Жирафик в разноцветных пятнышках-кружках, три дятла — черная глянцевая с ярко-красным брюшком дятел-мама и два сантиметров в пять-шесть ростом детеныша — один черный с красной головкой и другой — красный с черной. Головы всех импортных дятлов просто были насажены на штырьках, всем видом своим заявляя о демократичном веселом стиле шестидесятых. Вазы и пепельница из богемского стекла, светло-зеленый с золочением коньячный набор — графинчик и стопочки…«Все глазами взять хочу я из темнеющего сада!» — вроде бы так написал в своих воспоминаниях о Царском Селе И. Анненский. Вот и я глазами взять хочу как можно больше из сокровенного времени детства.

Мне вспомнилось, как в третьем или четвертом классе мы постоянно ходили по выходным обедать с ресторане «Центральный» с вкусными холодными закусками. А еще ходили и просто в новую, только что открывшуюся, столовую на углу Ленина — Карла Либкнехта (через дом от корпуса пединститута, вроде бы пр. Ленина 38-А. С противоположного торца вход в сегодняшний кинотеатр «Салют») покушать вкусный бефстроганов. И еще там помню кубики масла в рубчик. Я брал еще в добавку это масло. Дети обязательно должны гулять с родителями по городу. Не только ходить куда-то пешочком по делам, но и именно гулять. От этого развивается ощущение пространства и образ города входит в сердце навсегда. Из школьных предметов мне очень нравилась Литература, называющаяся пока еще Родная речь. На обложке — Три богатыря и История, учебник которой назывался пока еще Рассказы по истории СССР. Очень нравился мне журнал «Пионер», редакция которого находила очень интересные повести, в том числе и исторические об Александре Македонском, рассказы. Никакой заидеологизированности — умный, доверительный, вдохновенный разговор с взрослеющими потихоньку детьми. Были и рассказы об Отечественной войне. Там немцы, гестаповцы схватили и расстреляли как юного партизана мальчишку, светловолосого, в голубой рубашке. А потом он появлялся снова смелый непреклонный. И его опять схватили, расстреляли. Когда же немцев разгромили, их главного захватили в плен, и когда этот гестаповский начальник в изумлении показал на живого мальчика в голубой рубашке и воскликнул: «Опять ты, мы ж тебя дважды расстреляли!» — Ему ответила женина, оказавшаяся матерью мальчика: «Вам нас ни за что не победить. Да, мы в войне с вами бессмертны. Это… третий из моих сыновей!» Раньше еще я тоже читал какую-то книжку с картинками про мальчика и его бабушку, про немцев и оккупацию. Потом бабушка умирает. И мальчик находит какой-то волшебный фонарик. Это уже не быль, а сказка, но написанная как-то умно, досотверно. Тоже про совсем юного героя. Тогда же мне подарили толстую книгу в красном с золочением переплете — Валентин Катаев. Белеет парус одинокий. Там еще были повести «Я — сын трудового народа» и «Сын полка». Петя и Гаврик мне очень понравились. А уже юношей я прочитал «Алмазный мой венец», потом — «Разбитая жизнь или Волшебный рог Оберона» и понял, что Валентин Петрович Катаев — один из самых лучших писателей не только в русской и советской, но и в мировой литературе.

Осенью шестьдесят восьмого в нашем дворе появился шустрый первоклашка Антон Потапенко. Он всем понравился за не по годам зрелый ум и веселый, чуть насмешливый стиль держать себя. Он часто гулял с совсем юной восточноевропейской овчаркой Джери, чем тоже «уважать себя заставил». Его мама — молоденькая крашеная блондинка с высокой по той моде прической, отчим дядя Стас очень похожий на молодого (еще до роли Мюллера) Броневого и работавший начальником отдела стройуправления УФАН (позже — УНЦ АН СССР) и старенькая, худенькая, но тоже активная, бабушка въехали в двухкомнатную на первом этаже пятого корпуса. Такая современная, бойкая, образованная семья, где стар и млад знают себе цену.

Новый шестьдесят девятый мы встречали весело. Леночке полгодика и она уже спала. А мы с папой и мамой лакомились мороженным и смотрели новогодний концерт. Песни Беранже. Четыре капуцина пришли однажды в сад…Благослови, Господи наш, блага свои ты всем нам дашь! Славим тебя, сердцем любя — Сладки плоды за те труды! Прекрасно поет Хиль, есть даже телефильм семьдесят четвертого года. Но тогда пел, вроде бы, не Хиль. Молодой артист в цилиндре и перелине. Он верил в один лишь документ, скрепленный подписью с печатью! Но в этом фильме нет песенки:…Молчит она — тиха, скромна. И только улыбнулась, будто невзначай… А том эта песенка была. Может быть, мы смотрели это на новогоднем Голубом Огоньке при встрече шестьдесят восьмого. Или позже — семидесятого. Как бы найти! Прекрасная встреча Нового года! В первые дни шестьдесят девятого года по телевизору показали ставший потом изестным всем мультфильм «Бременские музыканты». Я его тогда не посмотрел, и Антон Потапенко с Радиком Шариповым в подъезде Антона у почтовых ящиков в лицах мне этот мультик в восторге — с песенками, конечно! — рассказали. «Дайте, что ли, карты в руки! Погадать на короля!

Фильмы нашего детства! «Бей первым, Фреди!» — датская пародия на фильмы про агентов (КВН — щики сделали на эту пародию свою ТВ-пародию «Пей первым, Федя!»), наш фильм» Ключи от неба» про ракетчиков с молоденьким Александром Леньковым в главной роли, «Ключи от города» про гражданскую войну, «Огненные версты» тоже про гражданскую войну, «Не забудь, станция Луговая» и «Свет далекой звезды» — лирические отголоски трагичных военных времен… Французские фильмы с Жаном Габеном» У стен Малапаги»,"Гром небесный», фильмы с Фернанделем «Закон есть закон» и ужасно смешной «Казимир», очень смешные фильмы про Мистера Питкина» Приключения Питкина в больнице»,"Питкин в тылу врага», английская комедия» Так держать, медсестра!», польская военная кинокомедия «Приключения канонира Доласа», французские комедии «Разиня», «Большая стирка» с Андре Бурвилем и, конечно же, «Большая прогулка «с Бурвилем и Фюнесом!…Боже мой, сколько радости приносило на в детстве кино! Надо бы снова посмотреть чудесную «Большую прогулку»! А фильм «Воздушные приключения» и увиденный мной позже на похожую тему «Большие гонки»! Как хорошо, что мы жили буквально через дорогу от кинотеатра» Искра». Солнечный день конца мая, скоро конец учебного года. Только кончился последний урок, вижу появившуюся в школе маму.«Хочешь сейчас на итальянский фильм?» — «Хочу!» — «Тогда бежим с Искру, сейчас сеанс начнется!» И мы стремглав летим с мамой и смотрим цветной детектив — комедию» Операция Святой Януарий» с Нино Манфреди в главной роли! Но это, пожалуй, конец мая шестьдесят седьмого. А в начале шестьдесят девятого по телевизору шел фильм «Праздник святого Йоргена» — довоенная комедия с молодым Ильинским. Этот фильм у нас ребятами и девчонками разыгрывался в лицах.

У Антона Потапенко дома были отличные инструменты: пилы, плоскогубцы, кусачки, тиски, молотки… прекрасная в виде стального куба наковаленка, где из алюминиевой проволоки мы ковали очень ладненькие сабельки для наших воинов. Мне работы с инструментами очень хотелось, да до этого не с кем было в это окунуться. До этого баба Женя заботливо подарила мне столярный набор в большой прямоугольной кирпичного цвета фанерной коробке с ножовкой, рубанком, деревянным молотком и т. д. Я с удовольствием стал это все осваивать, но потом что-то заглохло. И слесарный набор с зубилом, пилой по металлу баба Женя мне купила в магазине «Юный техник» на углу Первомайской и Восточной. В этих делах мне стало очень не хватать папы как наставника, но он постоянно работал в своей мастерской. Я бы туда к нему приходил, но мама не разрешала еще так далеко отлучаться со двора.

Позже я стал приходить к папе по своей инициативе, а пока — в четвертом классе — вплоть до восьмого меня окружали мама и бабушки. Мне кажется, что при большем папином внимании именно в эти годы, а не раньше и не потом, я стал бы отличным мастером на все руки. Но уж как случилось, так и случилось. Все равно жизнь открыла мне много радостей. И, надеюсь, еще откроет! В четвертом классе я был худеньким и довольно небольшого роста хорошо дерущимся и борющимся интеллигентным мальчиком, не хулиганом, матом не выражавшемся, папирос и вина не пробовавшим. С Кирюшей Ситниковым мы по-прежнему дружили. Ситниковы после очередной летней поездки на Таватуй приехали с найденой там ничейной прежде кошкой Тюпой. Рыже — черно — белая. Белая грудка, живот и тапочки, зеленые глаза. Интеллигентная кошка, подстать хозяевам.

Николай Васильевич очень хотел, чтоб Кирюша был вундеркиндом. Он устроил в оперном театре выставку скульптурных творений и рисунков юного дарования! Все работники театра были покорены работами Ситникова-младшего! Помню его желтого пластилинового Жирафа и на красном пластилиновом диске диаметром сантиметров двадцать цветной пластилиновый барельеф головы Ленина. Я был рад за Кирюшу, хоть и считал эти его успехи сильно и умело разрекламированы его папой. Мой же папа стал почему-то придерживаться другой крайности, что никакие мои художественные данные форсировать не надо. И в школу-интернат для одаренных детей при Академии художеств в Москве отправлять меня не надо. Через пару — тройку лет и рука будет тверже и кругозор еще больше — тогда вот и пора будет учить меня художествам. Но оказалось поздно — интерес к рисованию и лепке остыл.

Кирюша стал дружить с Ирой Друзиной — дочерью покойного скульптора Друзина, хорошей скромной девочкой из нашего подъезда. Не то, что я как-то ревновал, но было обидно, что мой друг почти с младенчества во дворе все чаще играет не с нами, мной, Крысановым, Ильбьюшкой и Радиком, Лешей Мамонтовым, Севой… в общем, как в песне, нас на бабу променял!.. Тогда я так посчитал, а зря.

Вот оно, дыхание того, что помню и люблю! Огромный родной мой мир. Пусть даже имеет место здесь кроме всепоглощающих радостей и то, что не на шутку расстраивало, о чем хотелось забыть. Даже счастливая пора детства содержит разные моменты. Жизненный мир человека даже в раннюю пору жизни охватывает столько людей, событий, переживаний…