Несколько часов до конца лета. Рассказы

Вадим Голубев

Эта книга не характерна для автора. В ней нет убийств, нет леденящих кровь событий. Нет даже ненормативной лексики. Эта книга о доброте к людям, животным, всему окружающему нас миру. Книга поможет кому-то стать добрее, кому-то найти себя. Кому-то выжить, выстоять и победить в столь нелегкое для страны время.

НЕСКОЛЬКО ЧАСОВ ЛЕТА

Лето, как всегда, подкралось незаметно. Особенно когда теплый и солнечный конец мая. Уснул в одном времени года, а проснулся в другом. Зато, когда встал, глянул на новую страницу календаря, душа наполнилась радостью. Далеко остались зимние морозы и теперь вернутся нескоро. Можно надолго забыть мартовскую слякоть, да нудные апрельские дожди. Бог с ним, с майским буйством зелени, с розово-белыми цветами яблонь и вишен, с благоуханием сиреневой, белой, розовой сирени, пьянящими запахами каштана и жасмина. Ведь настало главное время года, когда можно и поработать, и отдохнуть от души. Знай-поворачивайся, чтобы можно было раскрутить все, что надумал-спланировал зимой, да весной!

Именно за эту гонку, за этот выброс адреналина он любил лето. Особенно его конец — отдых в Сочи при коммунистах, туры в приличные страны, ставшие доступными для всех, когда коммунистов оттерли от кормушки.

А в детстве лето наступало несколько по-иному. Родители и няньки не гоняли детишек, когда те покидали песочницу, шли на покрытую желтыми одуванчиками лужайку за домом. Под жужжание огромных шмелей ложились голова к голове, смотрели в лазурное небо, испещренное белыми следами реактивных истребителей, хранивших мирное советское небо от американских и прочих агрессоров.

Позже, уже в школе, лето тоже подкрадывалось незаметно. Хотя, казалось бы, откричали: «Последний день — учиться лень»! Получили табели разбежались по домам. А на следующий день на учеников обрушивались целых три месяца свободы. Без опостылевшей школы, надоевших учителей, нудятины на пионерских, позже — на комсомольских собраниях. Вот и тогда в первый день после первого класса побежали на берег моря. Принялись еще по складам читать на густо татуированных телах солдат строительного батальона, пришедших ротой искупаться перед началом работы:

— Нет в жиз-ни счас-тья. Не за-бу-ду мать родную. С на-ми Ста-лин!

— Пацаны! Вы, чё, в библиотеку пришли?! — гаркнул на школяров один из служивых. — Валите отсюда!

Отвалили. Правда, пока купались стройбатовцы в воду не полезли. Опасались какой-либо пакости со стороны защитников отечества. Помнили переиначенный припев строевой песни, где слова «самый верный» какой-то хохмач из взрослых поменял на «самый скверный человек солдат». Внезапно салага-узбек принялся истошно орать. Он то вставал, то падал в небольшую волну. «Старики» цыкнули на него, чтобы не валял дурака. Парень не унимался. Матерясь, влезли в воду, не выпуская папирос из углов губ. Оказалось, бойца тянул на глубину осьминог. Правда, небольшой: щупальцы метра полтора. Также, не вынимая папиросок из ртов вытащили хищника и его потенциальную жертву на берег. Долбанули головоногого большим камнем. Тот пустил темно-фиолетовую струю и затих навеки. Чмошника освободили от присосок, разрезав мясо на ногах, пристукнули за то, что испортил купание, поволокли в медсанчасть. Ну а мальчишки долго не решались войти в воду, поняв, что кто-то из них вполне мог стать завтраком спрута.

После школы лето опять подкрадывалось незаметно. Только сдали зачеты, защитили «курсовики» — пошли переводные экзамены. Во время его студенчества преподаватели еще не брали взяток. Это сейчас, хоть Эйнштейн приди без «отката» выше «неуда» не получит. Тогдашние педагоги держали высокую марку советского ученого-бессребреника. Однако во всю «резали» на экзаменах чем-то не угодивших им студентов, показывая: кто в доме хозяин. Ему же было не до лета. Шел и думал, хотя прекрасно знал материал: «Лишь бы „тройку“ упырь поставил, чтобы с ним больше не встречаться». На экзамене сказал-то всего несколько слов, а чрезвычайно требовательный упырь выписал ему «четверку» и выпроводил из аудитории. Не успел закурить, как дверь распахнулась. Из нее, рассекая воздух, вылетела зачетная книжка, а следом — ее хозяйка — рыжая еврейка Катя — способная и добрая девушка. Ей упырь поставил «неуд» в зачетку, что было запрещено. Позже старшекурсники рассказали, что упырь при Сталине был активным борцом против «безродных космополитов». По его доносам из университета, с запретом на профессию, был изгнан не один-преподаватель еврей, а кое-кого даже посадили. Ну а его упырь так быстро спровадил, чтобы «не путался под ногами», не мешал «праведной расправе».

После университета он вообще забыл, как наступало лето. Замечал, лишь когда начинали уходить в отпуска сослуживцы. В наши дни хоть в декабре, хоть в январе ждут Таиланд, Вьетнам, Египет, а богатых — Мальдивы с Сейшелами. При коммунистах на отдых у моря выпускали разве что в Болгарию. Реже — в Румынию, еще реже — в Югославию. Однако загранка для очень многих была попросту недоступной. Во-первых, дорого. Во-вторых, надлежало принести справки от медиков, что человек не страдает психическими, венерическими болезнями, туберкулезом. В-третьих, выезжавшему за рубеж надлежало пройти ряд партийных комиссий, утверждавших направляемую в КГБ характеристику, завершавшуюся формулировками: «идейно выдержан, морально устойчив, в быту скромен». А уже Комитет Государственной Безопасности решал: выдавать ли человеку заграничный паспорт. Впрочем, те кто не мог похвастаться «идейной выдержанностью, моральной устойчивостью, скромностью в быту» даже не помышляли о загранпоездках. Таких «тормозили» на уровне «родного трудового коллектива».

Для начала «выпускали» лишь в братскую Болгарию. Там, как и в советском Крыму или на Кавказе можно было поплавать лишь с конца мая по сентябрь. Рвались люди в отпуск летом, чтобы оздоровить, искупать детишек в Черном или Азовском морях. Покормить чад дорогущими, даже по сравнению с Москвой фруктами. Семейным начальство шло навстречу. Да ветераны Великой Отечественной войны ходили в отпуск в удобное для них время. Остальные «тянули лямку» за себя и отпускников, ждали конца лета — начала осени, когда еще можно было броситься в начавшие остывать волны советских морей, да ловить тоже начавшие остывать солнечные лучи.

Ему как-то удалось провести первые часы лета в упомянутой Болгарии. Морская вода там была еще холодноватой, а путевки дороговатыми. Не хотели люди выкладывать деньги за такие «удовольствия». Хотя многие ему завидовали. А он тогда еще не вступил в брак, оттого имелись какие-то накопления. Съездил. Понял, что присказка: «Курица — не птица, Болгария — не заграница» не работает. Еще какой заграницей оказалась эта некогда забытая Богом страна! Благодаря огромной помощи СССР, прилавки ломились от товаров, а вот очередей не было. Небольшие приморские городки состояли из частных двухэтажных кирпичных домов, с советскими авто «Жигули» перед каждым из них. У нас так народ не жил. Болгары же на удивление пренебрежительно относились к «русским». Казалось бы, спасли их в свое время от турецкого ига, затем, уже в ХХ веке, от фашизма. Дали людям достойно оплачиваемую работу, бесплатные образование и медицину, старикам — приличные пенсии… Поинтересовались у «братушек»: отчего те стоят навытяжку перед немцами, да французами, а на нас смотрят свысока. Получили ответ:

— Мы хорошо живем с вашей помощью. Но не знаем, как жили бы, если бы вас не было!

Теперь «нас» не стало, а Болгария — одна из самых нищих стран Европы. Едет туда из современной России низкооплачиваемый офисный планктон, у коего на большее нет денег, дабы «поставить галочку», дескать посетили Евросоюз.

В Болгарии лето тоже подкралось незаметно. Тайком, чтобы не знали руководитель группы и пара стукачей, пошли в бар с зеленоглазой брюнеткой Наташей. Ох, как не поощрялись такие походы при коммунистах. Вполне можно было схлопотать «замечание по поездке», и надолго, может быть, навсегда прощай загранка! Зашли в заведение тридцать первого мая, вышли первого июня. Он хотел нанять извозчика во фраке и цилиндре, в коляске с парой белых лошадей. Перехватили подошедшие раньше немцы. Пришлось прогуляться с километр. Правда, путь пролегал по чудесному месту, благоухавшему цветами и морем, очень располагавшему к поцелуям. Позже выяснилось: «Что Бог ни делает — все к лучшему». Извозчик, оказалось, стоил десять левов — весьма солидные деньги — пара неплохой обуви или две пары замшевых перчаток на меху, либо болгарские джинсы, однако сшитые по американским лекалам из хорошей египетской ткани.

Вернувшись в Москву, продолжили встречаться, а через год поженились. Снова лето подкралось незаметно. Лишь Наташа на рассвете спросила:

— А помнишь, как мы встретили лето год назад?

— Конечно, помню, родная! — нежно поцеловал он суженую.

Затем умер Брежнев. Началась чехарда со сменявшими друг друга правителями. После их кончины к власти пришел Горбачев с его «перестройкой и ускорением», доведшими страну до точки. В целях «оздоровления экономики» власти кинули энергичным, предприимчивым людям подачку — кооперативы. Дали возможность производить товары народного потребления, насыщать ими советский рынок. Вещи делались по западным образцам. Они были дороже советских, однако не шли ни в какое сравнение с тяжеленными пальто жутких расцветок, да страшными чёботами, именуемыми в народе «колесами». Появились кооперативные кафе и рестораны. Там за весьма приличные деньги можно было отведать блюда, вкус которых успели забыть, выпить, не смотря на установленный Горбачевым «сухой закон», шотландские виски, английский джин, французский коньяк.

К тому времени он давно разочаровался в государственной службе. Покинув ее, открыл свое заведение. Деньги потекли рекой. Зарплату получал в пачках в банковской упаковке. Снова лето подкралось незаметно. Однако напомнили. В его кабинет вломилась троица наглых, плохо одетых провинциалов.

— С первым июня — Днем защиты детей! Вот и помоги деткам! Делиться, мужик, надо! Теперь будешь нам каждый месяц отстёгивать! Показывай, сколько ты заработал в мае! — объявили вымогатели с порога.

Он знал, что местные отморозки и нахлынувшие в Москву из всех уголков страны бандиты требуют дань с руководителей кооперативов. Даже не предлагают «крышу», а только за то, что те «дышат». Знал: рано или поздно заявятся и к нему. Оттого платил сотрудникам КГБ за «решение спорных вопросов». В тихом, зеленом районе столицы, где размещалась его «фирма», недавно возвели целый квартал розово-кирпичных домов для высокопоставленных работников правительства. Их охраняли прапорщики и офицеры Комитета государственной безопасности. Ему в кабинет провели «тревожную кнопку». Теперь пришлось ею воспользоваться. Через пару-тройку минут явились амбалы. Таких громадных, словно шкафы людей он еще не видел. Бандитам показали удостоверения. Вывернули карманы. Нашли пару финок, кастет, кистень. Как же били уголовников!

— Скажите уборщице, чтобы не рассказывала о «беспорядке»! — кивнул старший амбалов на лужи крови и выбитые зубы, опуская в карман пачку красных десяток — премию. — Не беспокойтесь! Больше они к вам не придут.

Бандитов погрузили в микроавтобус с затемненными окнами, увезли. Через несколько дней, вручая пакет с деньгами их начальнику, он поинтересовался об участи налетчиков.

— Вывезли за город. Проинструктировали: еще появитесь в Москве — головы снесем. Теперь добираются до своего Мухосранска автостопом. Деньги у них отобрали, паспорта — тоже, — ответила «крыша».

Потом Горбачев или как его называли «Пятнистый» за безобразное фиолетовое пятно на лысине, пошел на попятный. Решил, что кооперативы порождают буржуазию, закрыл заведения. Три года пришлось кантоваться «не у дел». Бывшие сослуживцы злорадствовали. С завистью вдруг вставляли при встречах:

— Ну, ты наспекулировал, нахапал. Поди, до конца жизни деньжат хватит! А вообще-то всех вас — капиталистов поганых — надо бы пинками из страны гнать. В Америке вам место, а не в нашем, родном Советском Союзе!

Никому из завистников не было дела, что все создано трудом, сноровкой, смекалкой, знаниями, своими руками. Никому не было дела, что все пришлось распродать по дешёвке. В одно только изношенное оборудование, некогда купленное у завода, сколько пришлось вложить, чтобы вернуть его к жизни! Не только вернуть, но и производить конкурентоспособную продукцию, разлетавшуюся, словно горячие пирожки, во все концы необъятной страны.

Хватило ума вытащить деньги из Сберегательной кассы (так тогда назывался Сбербанк), вложить в доллары, хотя за это можно было надолго сесть. Ничего, пронесло. Как потом пригодились эти баксы! Особенно, когда власть захватил Ельцин и полностью разрушил страну. Три года пришлось довольствоваться малым, поскольку мало что можно было купить. Как-то вывернулись. Зато после, когда разрешили официально иметь иностранную валюту, свободно заниматься предпринимательством, вновь настал его час. Он вернулся в некогда покинутый дом в тихом, зеленом уголке столицы. Там теперь преобладала совсем другая публика. Дельцы, наводнившие Москву, скупили квартиры в розово-кирпичных домах у вышедших на пенсию бывших сотрудников Совета Министров, Госплана и Госснаба СССР. Те, кто не ушел на «заслуженный отдых», строили по индивидуальным проектам особняки на Рублевском шоссе, других элитных дачных местах. Часть из них тоже продала свои хоромы «новым русским». Часть продолжала наведываться в апартаменты отдохнуть от семьи, кутнуть с друзьями в обществе девиц с низкой социальной ответственностью, обсудить с партнерами: как дальше будут растаскивать Россию. Поэтому охранное подразделение, теперь уже ФСБ, продолжало нести караульную службу. Некогда крышевавший его фирму подполковник теперь стал полковником. Вновь предложил свои услуги.

Компания быстро набрала обороты. Стали торговать южнокорейскими компьютерами. Заниматься их профилактикой, а позже и программным обеспечением. Вновь на банковские счета, в том числе зарубежные текли рубли, доллары, западногерманские марки. Вновь лето всякий год подкрадывалось незаметно, и некогда было в круговерти событий и встреч отследить его приход.

В один прекрасный день явился полковник-«крыша».

— Выхожу в запас, — объявил стражник. — Жить на пенсии скучно. Хочу заняться делом. Продай мне фирму! Хорошие деньги дам!

«Хорошие деньги» — десять тысяч долларов были ничем, по сравнению с реальной стоимостью корпорации. Он пообещал подумать. Однако в это же время приехали южнокорейские партнеры. Заявили, что хотят открыть в Москве свой филиал. Предложили несколько сотен тысяч «зеленых» за его заведение. Сторговались за два миллиона. Убедившись, что средства поступили на его счет за границей, он в тот же вечер улетел с Наташей в Испанию. Отдохнув на море, перекочевали за океан — в Коста-Рику. Вид на жительство с последующим получением гражданства стоил тогда в той стране гроши — всего лишь сто двадцать тысяч долларов.

В Коста-Рике нет лета — есть дождливый и засушливый сезоны. И то не везде. В большинстве мест один лишь дождливый сезон. Наступление «внезапно подкравшегося» лета, он замечал только по цифрам в календаре. Однако о лете напомнила уже Наташа.

— Сегодня первое июня. Сегодня мы разводимся, — буднично сказала она. — Я выхожу замуж за Энрико. Через три дня намечено венчание в главном храме страны.

Тогда он понял, почему один из богатейших людей государства вдруг зачастил к ним в гости, стал приглашать к себе на виллу, морские прогулки на роскошной яхте, обеды и ужины в дорогущих ресторанах. Их с Наташей капиталы были для Энрико сущей мелочью. Теперь стало ясно, что не он, а жена была интересна для богатея.

Развели быстро, без проволочек. Дело сделали деньги Энрико. Наташа не стала ни на что претендовать. Даже не забрала свои вещи. Их он раздарил случайным партнершам на одну ночь, да дорогим проституткам. Оказалось, что посещать путан куда дешевле, нежели содержать законную супругу. Снова не женился. Да и на ком? Русских тогда в этой прекрасной стране было раз-два и обчелся. Кто-то из них «рванул» из России вместе с любовниками-бандитами, скрывавшимися от правосудия. Другие свалили от нищеты, неустроенности, снега с холодами и теперь вели отнюдь не «красивую» жизнь, работая в мелких заведениях костариканцев. Были и приехавшие на промысел в дорогих борделях. Этих он оставлял напоследок, когда надоедят местные девчата. Среди костариканок хватало дам и девиц, пошедших бы за него замуж. Притом не нищебродок из фавел, а представительниц хороших семей. Но этих интересовал не он, а его состояние, увеличивавшееся от недели к неделе, от месяца к месяцу. Этим подавай навороченные авто последних моделей, драгоценности от Гуччи, наряды от лучших кутюрье. Подавай штат обслуги, членство в элитных клубах, поездки на самые продвинутые курорты. А вот стать, как Наташа помощницей в бизнесе, почитать наизусть поэтов Серебряного века, на худой конец сварить борщ — куда там! Хоть и освоил испанский, но язык — чужой. И женись он на местной, пришлось бы говорить на нем всю оставшуюся жизнь. Национальная ментальность совсем другая. Католичество — тоже не православие. Иная религия…

Зато Наташа стала убежденной католичкой. Он ее часто встречал в новом жилом комплексе, где купил великолепную квартиру с видом на океан. «Бывшая» была все такая же подтянутая, ухоженная, прекрасно одетая, в «ювелирке» куда дороже, чем некогда дарил он, с огромным изумрудно-брильянтовым крестом на шее. Только чувствовался в ней надлом.

— Опять Энрико загулял, — посетовала Наташа при очередной встрече. — Чем я хуже этих путанок? Ведь я ему делаю все, что делают они!

— Энрико — мужчина в соку! Ему нужно разнообразие. Пока мы были вместе, я не гулял, — соврал он и с долей злорадства добавил. — Теперь вынужден посещать злачные места. Должен доложить, что бордели — целый мир! Не осуждай Энрико! Ты сама хотела его в мужья!

— Я и не осуждаю. Главное, чтобы СПИД или еще какую-нибудь гадость в дом не притащил… Из-за этого загула уже дважды пришлось перенести вылет в Европу. Энрико туда не пускали лет пятнадцать. Он что-то по молодости натворил в Испании. Теперь визы есть, билеты есть, а муженька нет!

— Сыщется! Только как улетите? Места в самолете будут?

— Мы летим премиум бизнес-классом. Там всегда свободные места имеются.

— Я тоже в «рашку» собрался. Завтра вечером лечу. Эх, опять лето подкрадется незаметно — в самолете, когда буду спать.

— А помнишь, как мы когда-то встретили лето в Болгарии?

— Буду помнить всю жизнь! Только зачем бередить прошлое? — махнул он рукой и пошел собирать вещи.

Друзья, оставшиеся в России, сообщили, что полковник из ГБ, некогда собиравшийся по дешевке купить его фирму, догорел от рака. Подчиненные полковника стали пенсионерами, ныне промышляют в охранных предприятиях, превратившись в никого и звать никак. В разные годы отстреляли «братков» с «королями», присматривавшихся к его компании. Теперь можно поработать в совсем другой России с ее огромными рынками, огромным количеством банков, биржей.

Его действительно встретила совсем другая страна со «свободой предпринимательства». Правда, как и годы назад, за эту «свободу» надлежало платить огромному количеству всевозможных чинуш, дорвавшихся до власти, считавших, что все должны им только за факт их рождения, напоказ выставлявших презрение к тем, кто обеспечивает им «кусок хлеба» не только с маслом, но и с черной икрой.

Платить он не стал. Выгодно вложился в акции на бирже, продал их, затем снова купил, снова продал. Тоже самое делал с валютой — долларами, евро, британскими фунтами и даже с японскими иенами. Быстро поднялся, быстро купил квартиру в элитном жилом комплексе, быстро завел «Мерседес» с водителем-охранником. Он чувствовал ситуацию. Вовремя сбывал резко поднявшиеся в цене акции, покупал те, что через несколько месяцев, а то и недель в разы росли в цене, снова продавал. Валюта — вообще была для него «отдельной песней». На ней он увеличил свое состояние в Коста-Рике. В Москве деньги от игры на разнице в курсах, рекой текли на его банковские счета. А там приспел новый продукт — крипто-валюта. К ней поначалу относились осторожно. Он каким-то особым чутьем угадывал, что ничего не стоящее сегодня завтра принесет многомиллионную прибыль.

Решил наладить «личную жизнь». Прошелся по банкетам, презентациям, показам мод. При девчатах — моделях, певичках, «светских львицах» — было все: красивые лица, фигуры, ноги «из плеч». Только шарахались от него тусовщицы. Выяснилось, что им допущена тактическая ошибка. Дорогие американские костюмы, сшитые на самых лучших фабриках, здесь не котировались. Богатые и очень богатые россияне ездили «обшиваться» в Европу: в Италию, Францию. Смотался и он. Заказал из английской шерсти, но флорентийского пошива тройку прикидов, по двадцать тысяч евро каждый. Тогда на него обратили внимание. Даже замужние красотки с вожделением стали поглядывать, ища в нем замену более старому и менее богатому законному или «гражданскому» мужу. Хватало также свободных девушек. Правда, те ломили за ночь утех пять тысяч долларов. Без труда нашел экзотический эконом-вариант: узбечки, киргизки, казашки. Азиатки были во многие разы дешевле, совсем не требовательны, усердные в постели. Кроме того, Москву наводнили чернокожие «жрицы любви». Но те ему надоели «дома», как он называл Коста-Рику, на Кубе или в Доминикане, куда временами летал, чтобы сменить обстановку. Да и друзья предупредили, чтобы был поосторожней с африканками:

— В койке ленивые. Цены не соответствуют качеству. Обязательно что-нибудь сопрут. Хорошо, если по мелочи. Могут опоить какой-либо психотропной гадостью и «обнести хату» вчистую.

Так, он и жил несколько месяцев в России, наслаждаясь общением на родном языке с еще школьными и университетскими друзьями, выезжая на недельку в Питер с его музеями и дворцово-парковыми ансамблями пригородов, не пропуская новых экспозиций в Москве. Выскакивал на недельку в Париж, потусоваться, затем в Канны поваляться на чудесном песке, посетить Монако и прибрежные города Франции. Когда было настроение, путешествовал по Германии, Бельгии, Голландии. Посещал Испанию — тоже ради музеев. Средиземное море в ней не нравилось: вода холодная, песок — пыль придорожная, как сказали бы в России. Наши курорты — Кавказ, а после присоединенный Крым не любил. С детства и юности, когда ездил туда с родителями, не сложилось. Обшарпанные номера, хамоватый и ленивый персонал, вымогавший деньги за каждый свой шаг, забитые голыми телесами пляжи с грязноватой водой совсем не способствовали желанию вернуться туда в зрелом возрасте. На уговоры друзей, говоривших, что там сейчас не так, как «при коммунистах», а все на европейском уровне, отвечал:

— Цирк уехал, а клоуны остались. Я лучше в Ливорно или в Сан-Ремо.

Правда, итальянские берега он тоже не жаловал из-за жуликоватой публики, схожей повадками с русскими гопниками, с состоятельными людьми, одетыми словно московский «офисный планктон», со средними гражданами, считавшими каждый евро. Слетал как-то в Грецию, на Ионическое море. Долго не мог отплеваться — грязь и нищета! Решил: отдыхать в Европе на море надо только в Каннах. Там платные пляжи, где дерут по пятьдесят евро в день, но нет «наших» предпочитавших Ниццу с ее галькой на берегу, зато более дешевую. Планшет с выходом в Интернет всегда был при нем. С него он контролировал ситуацию на мировых рынках, приумножал свои богатства.

Свой приезд в Москву он начинал с Ваганьковского кладбища. Там упокоились прадед, дед, отец с мамой. Им поставил новый памятник, дорогой. Поменял ограду. Переводил ежегодно деньги в администрацию погоста на уход за могилой. Неподалеку покоился друг по школе, а после — университета — Серафим. В «лихие девяностые» Симка не нашел ничего лучшего, как связаться с уголовниками. Даже стал «бригадиром» — главарем одной из небольших банд. Тогда же погиб в «разборке» во время очередного передела собственности. «Братва», привыкшая держать в страхе мелких и средних бизнесменов, налетела на боевиков из Чечни. Те прошли войну, прекрасно владели оружием, обладали великолепной реакцией. Москвичей перестреляли, едва те потянулись к своим пистолетам. Раненых «гости столицы» добили контрольными выстрелами в головы.

В первый раз, заглянув на могилу друга, он остолбенел. Временный деревянный крест давно сгнил и лежал на поросшем травой холмике. Подошла мать Симки — тетя Клава.

— Неужели, Сима после себя ничего не оставил? — спросил он.

— Много оставил. И в рублях, и в валюте. Только, в день гибели пришли милиционеры — у нас тогда еще милиция была — выгребли все. Нашли пистолет, меня обвинили в соучастии в незаконном обороте оружия. Велели помалкивать. Не то — уголовная ответственность! Все пошло прахом… — вздохнула старушка.

— Что же вы к «крутым» не пошли? Ведь за них Серафим голову сложил…

— Ходила. Сказали: «Твоего сына „грохнули“, как лоха трамвайного. И дела не сделал, и пацанов положил, и „стволы“ потерял. Хорони его, маманя, на свою пенсию»! Нынче на памятничек скопила. Хочу на обратном пути в дирекцию зайти, заказать.

Он поставил памятник за свои деньги. Не такой шикарный, как у родителей. Просто не одобрял связей друга с преступным миром, который сам ненавидел. Даже звонил из Коста-Рики, обещал подкинуть немалые деньги, лишь бы Серафим сменил сферу деятельности.

— Благодарю, дружбан! — ответил тот. — Бабла у меня, что грязи под ногами. Драйв нужен!

Вот, и успокоился, оставшись навсегда молодым.

Только в тот раз вернулся «домой», грянул жесточайший кризис. Ему ничего. Вовремя угадал, продал все акции, когда они еще росли в цене. Вырученные коста-риканские колоны, которые они с Наташей поначалу окрестили «тугриками», быстро обменял на доллары. А вот Энрико крепко погорел. Закрыл все свои предприятия, сельскохозяйственные фермы, фруктовые и табачные плантации. Остался лишь при деньгах. Их, правда, были миллионы. Случайно встретились в борделе сеньоры Изабеллы. Разлучник только вышел от путаны. Закурил сигару. Вдруг пожелтел, схватился за сердце, выдохнул:

— Как мне плохо!

— А кому сейчас хорошо? — усмехнулся он.

Хохмы не получилось. Энрико рухнул на пол.

— Немедленно «скорую помощь»! — схватился он за мобильник.

— Только не «скорую»! — заломила руки сеньора Изабелла. — Будет большой скандал!

«Счастливый соперник» умер у него на глазах. Пришлось вместе с шофером выносить труп через «черный ход», везти уже в морг.

— По-моему, смерть наступила несколько раньше, чем вы говорите, — покосился на покойного врач.

— Не имеет значения! — сунул он в карман медику несколько крупных ассигнаций.

— А где скончался сеньор Энрико? — не унялся доктор-вымогатель.

— Это — тоже не имеет значения! — сунул в карман патологоанатому еще несколько крупных банкнот.

Энрико завещал Наташе половину своего состояния. Остальную половину — двоюродным братьям и сестрам. Родной брат усопшего много лет назад погиб со всей семьей в автомобильной катастрофе. И где только врожденное благородство предков — испанских грандов? Наследнички потребовали, чтобы вдова ушла в монастырь, а свою долю оставила им. У него уже было много схвачено в этой стране. Словом, родичам Энрико растолковали, что им лучше тихо разделить завещанное и забыть о принадлежавшем Наташе. Ну а она, как только кончился кризис, быстро восстановила потерянное. Вернула к жизни недвижимость, продала ее, «ушла» в игру на курсах валют. Теперь была не против возвратиться к нему. Он не пожелал, предпочел остаться друзьями.

Сама «бывшая» с годами постарела, усохла, не могла иметь детей по возрасту. Общим потомством с Энрико не обзавелась, поскольку тот еще в юности перенес триппер и остался бесплодным. Детей с ним она тоже не завела, боялась, что ребятишки станут добычей еще советских бандитов. А он с годами вообще «забил» на семью, предпочитая жить в свое удовольствие. Имел пару двоюродных братьев и столько же сестер. Им и их потомкам завещал свое состояние. До поры — до времени не хвастался богатством. Привозил всем хорошие подарки. Когда пребывал в Коста-Рике, посылал деньги по случаю дней рождения, Нового года, Рождества. Остальное — после смерти, в качестве памяти, в качестве нежданного сюрприза.

Так, и жил, прилетая в Москву, как правило в конце мая, чтобы встретить там лето. И надо же — оно всегда подкрадывалось незаметно. Тоже сейчас! Забыл задвинуть светонепроницаемые шторы. Разбудило солнышко. Легло своими ласковыми, еще нежаркими лучами на лицо. Прошлось нежным, приглушенным, июньским светом по комнате. Застыло на портрете давно «ушедших» родителей. Он заварил чашку коста-риканского кофе, коего всегда привозил большой запас, поскольку не признавал другого. Прихлебывая крепкий, ароматный напиток, вышел на балкон. Легкий, теплый ветерок поиграл в волосах, забрался под шелковую пижаму. А солнечные лучи гуляли по уже темным листьям берез, всегда темным иглам сосен, светло-зеленым побегам ржи на фермерском поле неподалеку от жилого комплекса. Незаметно пролетит лето. Поначалу пожелтеют полевые злаки. Затем их скосят, оставив посеревшую землю. Потом пожелтеют листья берез и опадут за одну ночь. Останутся лишь вечно темные иглы сосен. А там небо затянут серые тучи и забарабанит по стеклам нудный осенний дождь. Тогда — «домой»! К джунглям до горизонта, громадам вулканов, всегда комфортной воде двух океанов. Ну, а сейчас настало главное время года, когда можно поработать и отдохнуть от души. Когда можно столько сделать, натворить, начудить, накуролесить. Время года, ради которого стоит жить.