Жизнь как она есть. Сбоник рассказов

Вадим Векслер, 2018

Ум современным обществом не востребован. Необходимы покорность и лояльность – лишь они ведут пусть к локальному, но успеху. Выделяться из серой прокрустовой массы опасно – так агрессивно она пытается отрезать любые выпирающие элементы. Но, безусловно, есть убойное оправдание для развития ума, от которого, как известно, одно только горе. Безусловно – есть. Может быть, я его просто не нахожу… Содержит нецензурную брань.

На собеседовании

Основано на реальных событиях.

Не рекомендуется смешивать с алкоголем.

Может вызвать ложную беременность.

— Это ваша автобиография?

— Н-да…

— Вы всегда настолько откровенны и хм… многословны?

— Вы же просили подробно и без обмана.

— Действительно. Но… у всего же есть свои пределы! Послушайте сами, что вы тут понаписали:

«…особенно не удаются мне отношения с животными и растениями. Коты гадят — где хотят, и постоянно орут, чем-то недовольные. Цветы и хвойники дохнут в первые месяцы после покупки. Кактусы при одинаковом поливе умудряются одновременно: один сгнить, а другой — засохнуть…»

— Но это — чистая правда, я не понимаю, как: я же поливал одинаково, а они…

— Замолчите, пожалуйста, не перебивайте!

— Молчу, молчу.

— Так, на чем я остановился, а… вот:

«…дружба с техникой — эпохальная вершина моих контактов с внешним миром. У меня ломалось всё: от компьютеров до газовых колонок; от видеомагнитофонов и аудио-плееров до сложноструктурированной системы в бачке унитаза. Покупка новых агрегатов ничего не меняет — срок их жизни удручающе краток, а само существование ужасающе трагично…»

— Я честно предупредил, что меня нельзя подпускать к офисной технике!

— И в туалет вам запретить?

— Я потерплю. Я привычный.

— Допустим. Но дальше-то уже ни в какие ворота! Смотрите:

«…навыки социального общения — ниже прожиточного минимума. На необитаемом острове после авиакатастрофы меня сожрали бы первым. А я бы и не удивился: принял достойно, предложил поперчить хорошенько, подозреваю, что я п…дец какой невкусный…»

— Признаю, с матерщиной перебор, просто я пи… просто я несдержанный и легковозбудимый немного.

— Немного… Читаем дальше:

«Я — социальный сирота. Родители отказались от меня в детстве. Друзей с тех пор не завел. Жены нет, детей нет, думаю, что и не надо — зачем мучить невинные души сожительством с ходячей катастрофой…» Это вообще что такое? Мы же на работу вас принимаем! Где сведения о трудовом стаже?

— Я однажды работал на атомной электростанции инспектором по безопасности…

— Как Гомер Симпсон?

— Нет, в Чернобыле.

— Вы издеваетесь?

— У меня сложное чувство юмора. Шутки хорошие, но доходят не сразу. Иной раз вернется коллега домой вечером после долгого трудового дня, измученный, опустошенный, и давай хохотать в лицо жене, или того хуже — тёще!

— Про отношения ваши с женщинами… э, с женщиной пересказывать?

— Там есть чудные места!

— В автобиографии? Неужто?

— Нет, у той дамы… как сейчас помню: попытался я снять с нее…

— О Боже! Когда это закончится?! Обед еще не скоро?

— Вы кушайте, я подожду.

— Нет уж, давайте покончим с этим! Так… ах, вот, единственная строчка про работу:

«Уволен из Макдоналдса с позором» — это как вообще возможно?

— Вы, наверное, помните тот случай с массовым отравлением?

— О Боже, нет!

— А получилось как: я открывал пакет с чистящим порошком, жутко едкая дрянь, я вам доложу, так вот — а он взорвался, хлопнул прямо у меня в руках. Порошок вылетел облаком и осел во фритюрнице. А повар не заметил и сунул туда решетку с картошкой. Ну, а я как-то постеснялся его прерывать. Человек всё-таки трудится…

— Я вас уже ненавижу. Ладно, дальше. Служба в армии:

«…из-за меня чуть было не началась третья мировая…» — это не интересно… где ж тут было… а, вот: «…однажды пошли мы на стрельбы, а с огнестрельным оружием у меня сразу как-то не задалось…» Будто бы с чем-то другим задалось! В общем, далее следует холодящая душу сцена с несчастным случаем и инвалидностью молоденького лейтенанта…

— Бедный мальчик! Недавно видел его в переходе метро с губной гармошкой. Обычную-то уже не…

— Вы вообще понимаете, куда вы пришли устраиваться на работу?!

— В милицию.

— В полицию!

— Да, да, всё время забываю.

— И вы к моему глубочайшему сожалению соответствуете всем критериям сотрудника полиции! И у меня нет законных оснований вам отказать! Я просто вынужден принять вас на работу. Пожалуйста, если в вас осталось хоть что-то святое, откажитесь сами! Вы же знаете — что о нас и так говорят! А тут еще вы!

— Я бы с радостью, там — святое, все дела… Но — кушать очень хочется. А с таким послужным списком никуда, кроме ментовки, не берут, к сожалению. Так что, будьте любезны, придется вам немного потерпеть! А там со мной непременно само что-нибудь случится!

V.V.

2016

Доброволец

Война с турками непременно должна быть. «Убили моего дядю, так вот вам по морде!» Война будет, это как пить дать. Сербия и Россия в этой войне нам помогут. Будет драка!

Ярослав Гашек «Швейк»

Кузьмич вышел на крыльцо и сладко потянулся. Глубоко вдохнул свежий утренний воздух, с сомнением взглянул на сжатую в руке папиросу, но всё же закурил. Задумчиво сделал шаг, затем другой и таким нехитрым способом незаметно подобрался вплотную к невысокому забору; удивился этому неожиданному препятствию на пути, но тут же навалился сверху немилосердно, так что под ним скрипнуло, хрустнуло и крякнуло.

— Жить можно, — непонятно насчет чего резюмировал он.

Весь вид его в этот час: добрый прищур ласковых глаз, модная суровая мужицкая небритость, расслабленная миролюбивая поза — всё это прямо располагало к легкому ненавязчивому общению. Мимо по окольной тропинке как раз проходила Петровна.

— Далёко в таком наряде? — закинул удочку Кузьмич, придирчивым взглядом снизу вверх осмотрев молодящуюся соседку.

Петровна оправила красочное платье.

— К уряднику.

— По поводу младшего? — уверенно предположил Кузьмич.

— Хулиганит! Машкину избу матерными словами исписал, а ворота дегтем выкрасил! — по ее тону не было понятно, осуждает она поступок сына или неотчетливо одобряет инсталляцию.

— Видно, не просто так, — задумался Кузьмич. — Что-то он имеет в виду, жаль не говорит совсем — объяснить не может.

— Это после проруби у него. До того как нырнул — балаболил как проповедник, не заткнешь. А после водицы ледяной, как откачали — молчит, волчонком смотрит.

— Горе, Петровна, — приуныл Кузьмич.

— Да уж привыкли… А старший-то наш! — вдруг вскинулась она, — на голову совсем слабенький стал! Вот пошел — в солдаты записался!

— Добровольно?

— Ох…

— Как же его угораздило?

— Уж и не знаю! Всегда такой смирненький был… А тут: дневники Достославского какого-то начитался…

— Может — Достоевского? — перебил подкованный в самых неожиданных сферах Кузьмич.

— Во-во, его, окаянного! Украл что ль где? И сказал: «Мать, все лучшие люди в Болгарию едут. Пойду и я турка стрелять».

— Так и сказал?

— Говорю ж — кретин!

Простецкое лицо Кузьмича вдруг поумнело, будто он неожиданно для себя смекнул что-то важное. Он тут же уверенно выдал:

— Ну, ежели кретин — тогда, полагаю, в драгуны должны взять непременно! Гордость родителям, радость отчизне! Успокойся, Петровна: там таких ребят любят. Главное, чтоб на голову каска налезла. И это с основным содержимым данного объекта, к счастью, никоим образом не связано. Шашки наголо и вперед! — Кузьмич в немой секундной пантомиме изобразил атаку драгунов.

Тем временем мимо уверенной походкой от бедра прошествовала опозоренная Машка. Петровна наметанным глазом определила длину юбки и сплюнула. Кузьмич, наоборот, немного плотоядно сглотнул.

— Так что ж — вещички собирать? — вернулась к наболевшему Петровна, лишь только Машка скрылась за околицей.

— Ты погоди, погоди, он же добровольцем идет? — Кузьмич что-то рассчитал в уме. — Это, значит, вольноопределяющиеся, так их после реформы кличут. В коннице они на самообеспечении. Есть у него источники дохода?

Петровна лишь рукой махнула.

— Стало быть, остаются только пехотные полки. В окоп засунут по шею, — Кузьмич характерным движением провел ребром ладони по горлу, — одна только непутевая башка над полем торчит, глазенками хлопает. А турок бьет метко…

— Батюшки святы! Так что ж делать-то?

— Я бы предложил запереть его в бане или подполе, но материнское сердце не железное: а вдруг он выть начнет? Так сразу и отопрешь…

— Я неволить его не стану.

— Тогда собирай вещички потеплее. В окопах — ох как неприятно пальцы обмороженные отрезать…

— Так тепло же на югах! — ещё цеплялась за последнюю соломинку Петровна.

— Если на Кавказский театр военных действий закинут — то в горах снега по колено. Опять же с медициной полевой у нас не особо, — Кузьмич зацокал языком. — Если ранение какое — хирург долго возиться не станет, оттяпает поврежденную конечность во избежание гангрены да антонова огня и всех делов! Ещё и хоронить придется сепаратно…

Конец ознакомительного фрагмента.