На дальних берегах. Книга первая. Тринадцатый год. Часть первая

Вадим Барташ, 2022

В романе этом присутствует всё! И любовь, в том числе и не разделённая, и война, и преданная и жертвенная дружба, и исполнение долга перед Отечеством, причём чего бы это не стоило! А всё потому, что этот роман про жизнь. И он про целую эпоху. Он про Россию начала XX века.

Глава третья

Пётр Ефимович не заметил, как заснул. В дороге ему зачастую снились дом и дети. Но в этом нет ничего удивительного. Чудинов-старший был консерватором до мозга костей и среди своих приоритетов на первое место выдвигал семью. Это была для него высшая ценность, так были воспитаны его дед и отец, и так же воспитан был ими и он. Особенно он любил возиться с маленькими, с Николашей и Костиком, ну а те из отца просто вили верёвки. Они в семье были самыми младшими и погодками, но это не мешало им постоянно ссориться, так как у них были разные характеры.

Николаша был щекастым крепышом и увальнем, а Костик походил на щучку и никогда не мог усидеть на месте. И оба сорванца создавали массу проблем. То один из них опрокинет на себя что-нибудь или разобьёт вазу, то другой перепачкается, да так, что едва его отмоешь, а то оба они с кем-нибудь могли подраться и прийти домой в синяках. Ну, что сказать, это были настоящие пострелы, однако же к себе их не привяжешь.

Другие проблемы были с дочками. И если Галя уже была практически взрослой и вполне сформировавшейся девушкой со своими взглядами на жизнь, то младшая и средняя дочери тоже требовали внимания. Беспокоила Чудинова-старшего средняя. Это было воздушное создание, постоянно витавшее в облаках. Пётр Ефимович её так и прозвал «моя мечтательница».

Солнце уже стояло высоко, когда в дверь каюты Чудинова-старшего постучали. Пётр Ефимович встал и открыл дверь. На пороге маячил Марк Неустроев. В руках он держал поднос.

— Что это? — протёр ещё заспанные глаза Чудинов-старший.

— Завтрак! Тут обская стерлядь, грибочки и квас, — ответил Марк и поставил поднос на столик. — Капитан ещё спрашивал, что готовить на обед? Может, уху или суп с грибами?

— А уха какая?

— Уха тоже из стерляди.

— Я буду уху. Меня не спрашивали?

— Вчерашний знакомый.

— Поручик Соколовский?

— Он сказал, что будет на верхней палубе.

— Хорошо. Только позавтракаю и поднимусь до него!

Пётр Ефимович любил стерлядь. Он мог употреблять её в любом виде, но особенно любил из стерляди наваристую уху. Рыба, да ещё осетровая, была его слабостью. Поев, Чудинов-старший поднялся на палубу. Было часов двенадцать. Солнце жарило. «Евпатий Коловрат», рассекая речную волну, двигался вверх по Иртышу в сторону Павлодара. Соколовский стоял у поручня и что-то увлечённо обсуждал с мужчиной немного постарше средних лет, у которого были заметные залысины и бородка клинышком. Незнакомец показывал на левый берег, где к Иртышу подбиралась степь. Пётр Ефимович подошёл и поздоровался.

Незнакомец представился:

— Кочубеев Артём Севастьянович, профессор Томского императорского университета. Преподаю филологию и некоторые гуманитарные предметы, но, прежде всего, специализируюсь на истории. Это знаете ли мой конёк. Вот познакомился с утра с поручиком и разговорились. Я тут в ваших краях неслучайно. Люблю путешествия. Но прежде всего путешествия со смыслом. Прелюбопытнейшие открытия в вашей области недавно сделаны.

Чудинов-старший был польщён вниманием профессора и тоже представился.

Поручик в свою очередь пояснил:

— Артём Севастьянович — ученик знаменитого востоковеда Василия Васильевича Радлова, и сделал крюк, чтобы присоединиться к археологической экспедиции, работающей уже несколько сезонов на территориях, граничащих с Китаем. Он посещал вначале горный Алтай, а затем побывал и южнее. По его утверждению в наших местах недавно открыли несколько захоронений ещё скифской эпохи.

— Смею утверждать, что эти открытия — сенсационные! — заметил томский профессор. — Они перевернут все наши представления о жизни древних кочевников и, в частности, о жизни ранних скифов. Курганы, которые принадлежат им, располагаются на огромной территории, они встречаются, как на Западе, в отрогах Карпат, так и на Востоке их находят, чуть южнее Красноярска. Но больше всего их в Южной Сибири. И знаете, почему они здесь чаще всего встречаются?

— Почему? Разъясните? — переспросил нового знакомого Чудинов.

— А потому, что именно в наших местах находился первоначальный ареал обитания этих самых скифов. И отсюда они распространялись по всей Евразии! Те курганы, которые мы здесь раскапываем, принадлежат знати и, может быть, даже неким царским особам. Некоторые из этих курганов оказались не разграбленными, и мы нашли в них много украшений и оружия, часто среди находок нам попадаются изделия и из золота. А в некоторых захоронениях найдены даже мумии, причём в прекрасной сохранности. Вот одна из таких мумий принадлежит молодой скифской женщине и настолько хорошо сохранилась, что мы даже смогли разобрать черты лица усопшей, а ведь эта молодая женщина умерла две с половиной тысячи лет назад! Я два месяца провёл на Алтае, а потом отправился в сторону Усть-Каменогорска, неподалёку от которого тоже археологами из нашего университета сделаны в этом сезоне любопытные находки: экспедиция моего ученика Клеменца нашла кузни древних металлургов, и их возраст по различным оценкам ещё старше, чем найденные курганы скифской знати! Так сам Дмитрий Александрович склонен считать, что они принадлежат рудознатцам ещё до скифской эпохи и относятся к периоду ранней бронзы, а, следовательно, их возраст никак не меньше четырёх-четырёх с половиной тысяч лет! Представляете, они старше Ниневии и Вавилона!

Чудинов-старший не был чужд науки и, в частности, такой её подотрасли, как история, тем более, если это касалось земли, где ему выпала судьба проживать, и поэтому он с неподдельным интересом слушал откровения томского профессора.

— Скажите, уважаемый, а откуда у вас такой интерес к жизни древних кочевников? — спросил Пётр Ефимович собеседника.

Профессор широко заулыбался:

— Меня интересуют не только скифы, но и те народы, которые пришли им на смену на Алтай и в Прииртышье в более поздние времена. Это гунны, тюрки, кимаки и кыпчаки, ну и монголы, разумеется. Я изучаю и нынешних насельников этих мест. Они кровно переплелись со всеми предшественниками, которые волнами накатывались на эти земли многие тысячелетия. И потом, вам разве ни о чём не сказала моя фамилия?

— Нет!

— А если подумать?

— Ничего не могу сказать.

— Тогда я поясню. Кочубеев — фамилия тюркская.

— Тюркская?

— Да! Мой дальний предок — выходец из Золотой орды, он был мурзой и являлся приближённым к хану Тохтамышу. Когда неугомонного Тохтамыша на Волге у речки Кондурчи настиг и разгромил «потрясатель вселенной» хромой Тимур, мой предок, спасаясь, эмигрировал на Русь и там покрестился, так что понятен мой интерес к тем корням, от которых исходит древо моей семьи. А, кстати, земля-то круглая! Я и Николай Георгиевич — земляки, мы же оба из Самары!

— И больше того, — добавил поручик, до этого скромно молчавший, — Артём Севастьянович — давний знакомый моего батюшки. А ещё, наверное, лет пятнадцать назад, он преподавал в одной из городских гимназий, в которой учился Андрей, мой брат! Вот как в жизни случается! А пересеклись мы с ним за тысячу вёрст от Самары! Вот здесь, на Иртыше!

Собеседников прервал стюард:

— Господа, прошу пожаловать в столовую. Время обеда!

Новые знакомые прошли в столовую, располагавшуюся чуть ниже верхней палубы, и заняли свободный столик, который тут же накрыли.

— Водочки? — спросил Соколовский Чудинова-старшего и профессора Кочубеева, подняв графин, но томич покачал головой:

— Не употребляю.

— А почему?

— Я хоть и православный, но некоторые традиции своих далёких предков соблюдаю. А ислам запрещает алкоголь…

— А вы, Пётр Ефимович?

— Ну, разве только для аппетита. Самую малость.

Разговор за столом продолжился. Чудинов-старший спросил профессора:

— Артём Севастьянович, ну а каков ваш маршрут на сегодня?

— Я сойду в Павлодаре. В этом городе живут родители жены — она в начале лета уехала с сыном к ним погостить. Поехал их забирать. Побуду недельки две в этом городе, похожу по его окрестностям, и затем уже всем семейством в середине лета вернёмся в Томск.

После обеда компания пришла в каюту поручика. Соколовский в ней тоже находился один, так как выкупил два места.

Профессор принёс альбом с зарисовками, сделанными в последней экспедиции. На сорока ватманах с мельчайшими деталями были в карандаше изображены находки, по большей части украшения кочевников Евразийских степей, а также рисунки нескольких скифских мумий, и одна из них была прорисована с чертами лица.

— По всей видимости, этой молодой скифке было лет двадцать семь — двадцать восемь, — пояснил профессор. — У неё явно европеоидный тип лица, но с большой примесью монголоидных черт. Мои сёстры на неё очень похожи. Она погибла от раны, полученной мечом. Рана у неё загноилась, и случился сепсис.

Профессор ещё долго давал пояснения, но после них поручик переменил тему:

— Пётр Ефимович, я обещал вам показать батюшку, вот извольте! — и он передал фотокарточку с родителями. Соколовский совсем не походил на отца. Поручик был тонок в кости, как я уже говорил щеголеват, да ещё с набриолиненной и стильной причёской. Он был из той породы молодых людей, которые имели бешеный успех у гимназисток, а вот его отец смахивал на здоровенного и несколько простоватого бугая, только взгляд его из-под нахмуренных бровей выдавал в нём природный ум и решительность. Чем-то отец поручика походил на знаменитого германского канцлера Отто Бисмарка, портреты которого тогда часто публиковались в том числе и в российских газетах.

— А разрешите и мне взглянуть? — произнёс профессор Кочубеев. — Всё-таки я столько лет не был в Самаре и давно не видел вашего батюшку.

— Да, конечно! — и Соколовский передал фотокарточку с отцом своему новому знакомому.

— Совсем немного он изменился! — в восхищении покачал головой профессор. — Не берёт его время! Всё такой же мощный мужчина!

***

На следующий день, ближе к полудню, на горизонте показался Павлодар. Тогда это был небольшой уездный городок, входивший в Семипалатинскую область, и население которого не превышало десяти тысяч жителей. Он находился на правом берегу Иртыша, неподалеку от Коряковского озера и старых соляных промыслов. Если центр области — Семипалатинск — был в основном деревянным городом, в котором только изредка попадались добротные кирпичные дома, и среди них совсем немного имелось двух — и трёхэтажных, отчего он скорее выглядел деревней, то это определение ещё больше подходило к Павлодару, потому что тот был, как минимум, раза в четыре меньше.

Вот как его описывал в путевых заметках известный журналист и этнограф и одновременно депутат Государственной думы от Семипалатинской области Николай Яковлевич Коншин: «Несколько улиц с деревянными домишками, среди которых каменное здание тюрьмы выглядело настоящим дворцом, — таков был Павлодар. В этом уездном городишке было 33 улицы, треть версты мощённых тротуаров, 45 керосиновых уличных фонарей и 120 извозчиков». Не прибавить и не убавить! Даже по меркам Степного края, в состав которого входила Семипалатинская область, такие уездные городки, как Павлодар или Усть-Каменогорск, считались захолустьем. Однако в этом городе обжился Алексей Суриков, жених старшей дочери Петра Ефимовича, и он не собирался в обозримом будущем переезжать в областной центр, как ни упрашивал его будущий тесть.

«Евпатий Коловрат» начал сбавлять ход и вскоре подошёл к Затону, где и располагалась пристань. На ней уже толпились встречающие. Поручик и Чудинов-старший вышли проводить профессора.

— Артём, Артём, мы здесь! — послышался женский крик с пристани.

— О-о! Это мои! Во-он, во-он они! Кажется, увидели меня! — радостно произнёс Кочубеев и замахал рукой женщине в модной соломенной шляпке и долговязому юноше лет пятнадцати, стоявшему рядом с ней.

Профессор обернулся к попутчикам.

— Рад был познакомиться с вами, господа! Надеюсь, я вас своими скифами не утомил? А вы, Николай Георгиевич, передавайте огромный привет батюшке! Может, он и вспомнит преподавателя гимназии Артёма, который теперь уже заматерел, стал Артёмом Севастьяновичем и живёт не в Самаре, а в Томске. А ещё дорос до профессорской кафедры. Моё ему глубочайшее почтение!

***

«Евпатий Коловрат» стоял в Павлодаре два часа, и они истекали, а будущий родственник Петра Ефимовича всё не появлялся и Чудинов-старший не на шутку забеспокоился. «Что с Алексеем могло случиться? — с тревогой думал Пётр Ефимович. — На него это совсем не похоже!»

Взглянув на часы и убедившись, что до отплытия осталось не больше четверти часа, Пётр Ефимович вызвал Марка Неустроева.

— Голубчик, — обратился к нему Чудинов-старший, — что-то у меня сердце не на месте. На тебе целковый, найми извозчика и слетай до Алексея! Он живёт на Телеграфной, дом семь. Такой двухэтажный и с дубовыми воротами. Выясни, что случилось? И где он есть?

Марк Неустроев кивнул головой, взял целковый и поспешил исполнить указание хозяина.

***

— Да не переживайте так, Пётр Ефимович, — попытался успокоить попутчика Соколовский, видя, как тот вышагивал из угла в угол, — ну мало ли что может быть? Сейчас всё выяснится. Ваш человек поехал уже, а я могу попросить капитана задержаться…

— Сделайте милость, Николай Георгиевич, если вас не затруднит, то переговорите с ним прямо сейчас…

Соколовский кивнул головой и направился в капитанскую рубку.

Через пару минут он вернулся.

— Я договорился, — ответил Петру Ефимовичу поручик. — Капитан согласился задержаться здесь на час, но больше он не сможет. Будем надеяться, Пётр Ефимович, что этого времени вам хватит, чтобы прояснить ситуацию с вашим будущим зятем.

Вскоре Чудинов-старший увидел, как по Пристанской улице мчался извозчик, а рядом с ним находился Марк, который его подгонял. Напуганные прохожие только и успевали от них шарахаться. Дошло до того, что один из городовых, надув щёки, пронзительно засвистел им вслед.

Запыхавшийся Марк вбежал по трапу на пароход.

— Ну что?! Где он?! Что происходит?! — засыпал Марка Неустроева вопросами Чудинов-старший.

— Его дома нет! — ответил Неустроев.

— А с кем ты разговаривал?

— С матушкой его. Она сказала, что он как выехал куда-то рано утром, так его и не было. А куда поехал, ей не докладывал.

— Вот же беда, — сокрушённо покачал головой Пётр Ефимович. — И билет ему взял. И обо всём с ним договорились. Я без него никак не обойдусь. Он никогда меня прежде не подводил! — Чудинов-старший вновь достал свои швейцарские часы. — Осталось пятнадцать минут… Пойду-ка я сам к капитану договариваться.

Капитана Чудинов-старший застал в рубке.

— Э-э-э… — запнулся Пётр Ефимович на первом слоге, он от волнения позабыл имя капитана, а тот, всё поняв, улыбнулся и напомнил, как его зовут.

— Ну, да, — продолжил Пётр Ефимович, — я и говорю. Уважаемый…

— Афанасий Павлович…

— Ну, да, Афанасий Павлович, мой компаньон по непредвиденной причине немного задерживается, но я никак не могу без него ехать дальше и очень прошу войти в мои трудности…

— Я вас понимаю, — вполне учтиво ответил семипалатинскому купцу капитан «Евпатия Коловрата», — но и вы меня поймите, надолго задерживать отплытие парохода я не могу. У меня больше ста пассажиров, и все они торопятся в Омск, а кто-то и дальше…

— Что мне делать?

— Можно, уважаемый Пётр Ефимович, сдать билеты и пересесть на другой пароход. Заодно дождётесь компаньона.

— А когда будет следующий пароход?

— Придётся подождать четыре дня.

«Это совсем не вариант. Слишком много теряется времени, — подумал Чудинов-старший. — Так можно и на открытие Нижегородской ярмарки опоздать. Да и хотелось бы проехать на железке до Самары с Соколовским. Ещё с ним поближе познакомиться. Ведь такого завидного жениха для Катеньки непростительный грех ему упускать!»

— Ну и всё же, Афанасий Павлович, насколько ещё вы сможете задержаться?

Чудинов-старший не успел закончить мысль, как со стороны пристани послышался шум. К ней буквально примчался на взмыленных лошадях экипаж, из которого выскочил молодой человек и, как угорелый, взбежал по трапу.

— Пётр Ефимович, а это не тот ли самый ваш компаньон, которого вы так ждёте? — кивнул головой в его сторону капитан.

Чудинов-старший обернулся, и у него сразу же отлегло от сердца:

— Ну да! Это он! Это именно он! Ну, наконец-то!