Крах наступательной стратегии ВМС США на ТОФ. Книга 1. Герои Бангора

В. Я. Дудко

«Крах наступательной стратегии ВМС США на ТОФ» – уникальные воспоминания командира атомной подводной лодки 671 РТМ Советского Военно-Морского флота о своей боевой службе, включая реальное и эффективное противодействие ядерным силам США. Эта книга послужит памятью офицерам и адмиралам, посвятившим большую часть жизни службе на флоте и с честью пронёсших флаг своей родины по морям и океанам, обеспечив безопасность отечества.

Глава 1. Для смелых нет никакой преграды, а для трусов — никакой опоры

«Любите себя в море, а не море в себе».

Я поехал служить

Если описать груз прожитых лет как ЖБД (Журнал боевых действий), то получится длинно и тоскливо. Как у каждого командира корабля есть свой стиль управления, своё самоощущение, так и у меня за долгие годы ратного труда сложились свои взаимоотношения со службой и своё взаимопонимание и отношение к службе. Да, и это так, именно взаимопонимание.

Поэтому само отношение к службе формировало стиль командира и развивало командирские качества. Командиры, при повседневной схожести на берегу, в море и в делах, всегда отличались друг от друга. Из этих отличий и многого другого складывалось мнение о командире. Я уверен, что среди командиров глупых в понимании одного и в сравнениях другого нет вообще. Есть склад ума, который, так или иначе, формирует стиль и поведение человека. Каждый командир управлял лодкой в меру своих качеств и способностей и ещё мотиваций, которые вытекали из целей, поставленных командиром перед собой. Выход в море для одного был отдушиной от домашнего очага, для другого — удовольствием творческого познания, а для третьего — обузой и т. д. Поэтому при однотипных подводных лодках у каждого командира был свой результат: один открывал что-то новое для себя и других, второй чудил и без чудес не мог, третий плавал, как на паровом буксире, используя три-четыре команды — «вперёд, назад, вверх, вниз» и т. д., а четвёртый и чудил и открывал.

В 1971 году я окончил Тихоокеанское Военно-морское училище и получил распределение на Камчатку в распоряжение Командующего КВФ. Действительно, тогда в 15-й эскадре атомных подводных лодок ВМФ было несколько кораблей, на которых можно было начинать службу, и всего две вакансии по специальности.

Прилетел на Камчатку, получил назначение на атомную подводную лодку (пла) «К-115» — 627А проекта — «голубая лента Атлантики», самая скоростная подводная лодка того времени. Конечно, ничего не знаю, никто не встречает и не ждёт. Хорошо, что помнил после стажировки, куда и как нужно добираться, знал, что есть такой посёлок Рыбачий и там находится ПКЗ (Плавказарма финской постройки), где и расположены экипажи и штаб 45-й дивизии подводных лодок.

Мне нужно было из Петропавловска-Камчатского на ПСК-3 приехать в закрытый гарнизон, который сразу от парома начинался рыбацким посёлком с бараками и одноэтажными деревянными домами.

Домики зимой заносило по самые трубы снегом, поэтому после закрытия рыбного сезона развлечение для рыбаков было одно — водка, икра и гармонь. А так как сезон к тому времени уже для многих закончился, то и народ находил себе дело возле «пивного ларька».

Пивной ларёк в прошлом был круглой стильной кафешкой, а сегодня — полуразрушенным сараем с забитыми фанерой окнами и кучей мусора из бутылок и бумаги у входа. В дверях стояла здоровенная тётка в грязно-белом халате, с красным лицом, нездоровым запахом и покрытыми цыпками руками, которая загораживала собой всю дверь. Перед ней был стол со стопкой солдатских алюминиевых мисок и пивных пол-литровых кружек нашего советского образца. Справа из белой металлической бочки торчал насос, которым раньше качали масло, рядом ещё одна бочка, только деревянная, грязного цвета, с подтёками на боках. Когда я подошёл ближе, то обнаружил, что грязная бочка наполовину с красной икрой… и ещё буханки хлеба, торчащие из мешка тут же рядом. На ценнике было написано «Обеденный комплекс 5 р. 87 коп.». Мне было предписано явиться в часть на следующий день, поэтому я мог себе позволить кружку пива с видом на Авачинский вулкан.

Упёршись в «хозяйку», попросил: «А налейте-ка мне только пиво». Она, ничего не объясняя, сказала: «У нас комплексный обед». Говорю: «Давай комплекс». Здесь она поразила меня ловкостью и отточенностью движений: один качок насосом — и полкружки налито, один взмах чумичкой — и полмиски икры на месте. Говорит: «Хлеб ломай сам сколько нужно, вода в колонке, сильно не открывай, все вылетит из кружки. Отходи, видишь, очередь». Я так с открытым ртом и завернул за угол к колонке, чтобы оценить, чем меня одарили. Оказалось, в комплект входило 250 г спирта вместо пива, миска красной икры, хлеб и вода из колонки, чтобы развести спирт. Вокруг колонки и импровизированного стола из ящиков маячили безликие люди-призраки с кружками в руках. Кто-то из них, качаясь, стоял друг напротив друга, кто-то полулежал, кто-то уже закончил эпизод «А поговорить?» и мирно тут же спал.

Икру я съел. Спирт разводить не стал, а отдал товарищам по трапезе, за что они меня искренне и добросовестно благодарили и не хотели отпускать.

Солнце направилось к закатной части дня, а я вместе с ним к месту службы. Идти пришлось по дороге, которая вилась одной широкой пыльной полосой вперемешку с кусками асфальта вдоль всего посёлка, время от времени то тут то там увиливая в стороны к жилым домам. Было безлюдно. По посёлку в поисках простого женского счастья слонялись одинокие женщины, которые по воле случая всегда оставались в посёлке, пока жены с детьми уезжали на юг и оставляли мужей наедине с подводной лодкой. Ещё не подозревая о существовании этой особой категории женщин посёлка, я увидел двух энергичных, слегка «освежившихся» (выпивших) подруг. Бодро виляя бёдрами, они шли мне навстречу. Поравнявшись с ними, я с естественным любопытством разглядывал выпуклости и впуклости. Услышал: «Лейтенант, ты мужика с *издой в зубах не видел?» Я как-то потерялся. Во-первых, тогда женщины не выражались так беззастенчиво или просто я рос в семье и обществе, где это не приветствовалось, а во-вторых, я не мог себе представить мужика с женским половым органом в зубах. Молча удивился. «Ну, с бородой и усами, понял?» — «А! Нет, не видел». Девушки активно предлагали мне принять участие в надвигающемся на меня удовольствии и вразнобой поворачивались и теми, и другими частями тела, вид которых должен был подвигнуть меня на сексуальное домогательство.

К ПКЗ подходил, когда уже темнело. Летом темнело поздно, было прозрачно и задумчиво. При взгляде на все, тоски не было, было просто ощущение бескрайности и одиночества. Я стоял в начале всей земли, где ничего не менялось последние тысячу лет.

Вахтенный у трапа даже не поприветствовал, не говоря уже о проверке документов. И правда, откуда здесь шпиону взяться, если не из-под воды? Пошёл по полутёмным коридорам, натыкаясь на пиллерсы и спотыкаясь о комингсы. Два раза наступил в глубокие лужи, промочил ноги и чавкал ботинками, распугивая крыс, продолжил путь. Дверь предложенной мне каюты была не заперта и даже не прикрыта, всё настежь — входите, люди добрые, берите, кто что может. Каюта имела тот уют и характерный запах, который потом преследовал меня и моих товарищей на других флотах и местах базирования, где уже стояли такие же или другие, чудесные по тем временам сооружения. Это были финские плавучие казармы для финских лесорубов и энергетиков, живущих в отдалённых районах. И все-таки это была заграница с её незначительными, но приятными для жильцов мелочами: уютом, саунами, столовыми, душевыми, конференц-залами и многим другим, что тогда было в новинку. Плавказарма финская была новая, не более пяти лет, но запах запущенности уже въелся в атмосферу всего сооружения. Старшим на борту оказался помощник командира, капитан-лейтенант Бенин Александр Иосифович. На самом деле капитан, обветренный об скалы, прекрасный человек с большой и сложной судьбой, начавший службу с первых атомных лодок и проживший на них всю свою сознательную жизнь.

Лодки строились долго, экипажи не менялись, чтобы не потерять ни одного подготовленного штучного специалиста. Поэтому все должности были быть укомплектованы раз и на долгие годы, до первого выхода в море, когда можно будет подготовить ему замену. Так и служили десятилетиями в обнимку с ядерным реактором и атомными бомбами настоящие герои, положившие свою жизнь на создание атомного щита нашей родины и забытые сегодня в мелочной возне за деньги неблагодарными потомками.

В тот день на его плечах лежала вся власть над вверенным ему кораблём, и он безраздельно пользовался свободой, забегая каждые двадцать минут в каюту. Оттуда доносился характерный «кряк» — отзвук принятых удовольствий, и появлялось жующее лицо помощника командира. Не буду описывать его состояние, от него шло: «Всё хорошо!»

Когда люди пьют вот так, то сколько делают дел с вдохновением, а если бы не пили, то и дел бы не делали, в инструкции не записанных. Сколько обездоленных женщин в Богом забытых гарнизонах не дождались бы скупой мужской ласки, скольких историй не родилось бы из нашей в общем-то серой, без фантазии жизни. Пусть мне кто-то расскажет о вреде пития, и я с ним не соглашусь. Я его отправлю в «край непознанных чудес», чтобы привить навык культурно пить и рассказывать анекдоты.

Помощник встречал меня с напускной суровостью, но без пренебрежения к салаге, которым я, по сути, и был и особенно на его фоне. Я только потом понял, как внимательны и радушны были эти люди, сразу взявшие меня в дружеские объятия.

— Та-а-к! — прозвучало из помощника командное слово, в котором было все: и воля, и интерес, и предупреждение, и предварительная команда, за которой последует исполнительная. — Т-а-а-к, — ещё раз предупредил помощник, намекая, что последует следующая команда, о которой догадывался только он один.

И так эта мысль его грела, что он сразу засветился внутренним здоровьем и значимостью предстоящего события. Он достал средних размеров фибровый чемодан, открыл его, перевернул, вытряхивая мусор, сел, положив его себе на колени.

— Та-а-а-ак, — сурово произнёс помощник теперь уже исполнительную команду, и откуда ни возьмись вылетает… рассыльный.

— Пригласите ко мне в каюту офицеров, — нахмурившись, сказал помощник и добавил: — Пусть штурманские Капусту не забудут, а то он уже заквасил.

Мне это словосочетание опять показалось странным, но вопросов я не задавал. (Оказалось, что Капуста — это грамотный, добрый и приветливый офицер корабля, который немного выпил перед сном.).

— Сегодня вы будете представляться, — скомандовал помощник.

Я достал всё, что у меня осталось, от первой лейтенантской получки и положил в чемодан. Он тоже достал деньги, бросил вместе с моими деньгами. Его денег было значительно больше. В каюту весело заходили офицеры, знакомились и, не глядя, набросали мне половину чемодана денег, как я выяснил — две, а то и три мои первые получки. Зарплаты на Камчатке тогда были в восемь — десять раз больше средних по стране, да и народ был нежадный. Потом мы жили со штурманом в одной каюте и деньги просто бросали в рундук. Когда ехали в отпуск, чтобы не считать, раскладывали на две вроде равные кучки, один отворачивался, другой говорил, кому.

Ещё раз прозвучало: «Та-а-ак…» — подошёл мичман, забрал чемодан и позвал меня с собой. Я шёл за ним, мы спустились палубой ниже, вошли в холодильник, мичман вынул деньги из чемодана, загрузил чемодан водкой и коньяком (только французский Comus по 28 р. за бутылку), вернул мне все деньги и сказал: «Офицеры уже ждут вас».

Действительно, меня уже ждали в кают-компании. Стол исходил истомой деликатесов и импровизаций кока. Это был настоящий бал-маскарад продуктов, знакомых, но обличённых в другие приправы и гарниры. По краям стола мерцали бутылки в ряд, от шампанского и сухого вина до водки и коньяка. В середине стола блестела ладья из нержавейки, внутри которой лежала хитро приготовленная чавыча в окружении крабов, ракушек, морской капусты, зелени и ещё, ещё… дальше медвежатина, оленина, свинина, языки… и что ещё — уже не помню, но я охнул.

За столом сидели офицеры, сдержанные и празднично убранные. На лицах так горели глаза и улыбки, что стояло сплошное сияние. Я встал, представился, рассказал о себе, потом о своей мечте: «Так вот, как же… флот, он тут… я там… а где же, когда же… флот… он же не ждёт… боевые корабли», — мямлил я.

Меня с интересом рассматривали и обсуждали вслух. Через полчаса уже все были свои. Вскоре помощник решил, что ему нужно что-то сказать, а то через пару минут он уже ничего сказать не сможет, через пару минут он уже сможет только кивать. Он встал и начал говорить про флот, про море, про меня, которого совсем не знал, и чем больше он говорил, тем больше ему казалось, что он говорит не про меня, а про себя, про свою жизнь, про службу, про флотское братство, которое, гори оно хоть синим пламенем, все равно не сгорит, про родину, про тех, кто ее сейчас защищает, и в случае чего не пожалеет самой жизни, про священные рубежи…

Моё представление продолжалось. Ещё тридцать минут говорили тосты, потом стол загудел сплошным белым шумом, из которого не выделялось ни одного голоса, но диалог продолжался, и всё шло своим чередом.

С половины стола старших офицеров запели морские песни и пели всё: «Бежал бродяга с Сахалина…», «Холодные волны вздымает лавиной…», «Растаял в далёком тумане Рыбачий…».

Вскоре все разошлись, в Москве было десять вечера, а на Камчатке — семь часов утра. Через час подъем флага.

Ровно в восемь, 6 сентября 1971 года, весь экипаж стоял на корпусе подводной лодки, зыбкой тенью покачиваясь в сумерках рассвета в такт волне, продолжая так же источать аромат хорошего коньяка, крабов и морских песен.

— На флаг и гюйс «смирно»!

— Флаг и гюйс поднять!

Теперь я стоял в строю своей офицерской жизни. Это и было то самое морское братство, в которое я вошёл безраздельно и навсегда.

Край, в котором я не был

Я был не женат и не избалован бытом. Днём и ночью служба брала своё, поэтому я видел только то, что нас окружало. Примерно через полгода, когда я сдал экзамен на самостоятельное управление подразделением и сдал зачёты на допуск к самостоятельному несению вахты вахтенным офицером, мне разрешили сход с корабля, и я мог выйти на прогулку и увидеть своими глазами, где я живу. Территория, где располагалась база подводников, представляла собой своеобразное зрелище. С одной стороны, это было жалкое и прямо убогое зрелище. С другой — это был посёлок санаторно-курортного типа на берегу океана с целебными минеральными источниками — живой водой, чистым воздухом и лесом без змей и воробьёв, которые там не живут. Жилой фонд состоял в основном из деревянных оштукатуренных домов 1937 года постройки, за исключением двух-трёх железобетонных, вновь построенных домов вместе с котельными для отопления. Но горячая вода была в титане.

Другие жёлтые домики были бессистемно разбросаны по северной части полуострова и хоть как-то веселили глаз. В них отсутствовали отопление и вода, не говоря уж о других удобствах. На самом верху ютились домики части ПВО, пониже — домики для семей моряков. Количества даже такого убогого жилья было совершенно недостаточно. Семьи моряков улетали на материк к родным. Вновь прибывшие семьи ютились где попало, жёны между походами грызли мужей-моряков, а моряки задорно уходили в океан и с нескрываемой тоской возвращались обратно, предчувствуя борьбу с политотделом за выживание.

Нет ничего хуже для офицера, да и любого мужчины, чем его обездоленная жена, озлобленная бытом и плачущая ночами по несчастным, произведённым тобой детишкам.

Большая часть офицеров кораблей были женаты, остальные — холостяки или разведённые. Это в основном лейтенанты и капитаны. Но все чаще к ним стали примыкать и капитаны 3-го ранга. Представьте себе эту несметную армию женихов, которые, не женившись в училище, теперь годами не могут найти себе спутницу жизни. И не потому что все они уроды, пьяницы или импотенты. Просто они переставали быть элитой. Работа по унижению армии уже вовсю велась в стране. А элита, как вы теперь понимаете, это не только образованность и культура, но и достойная зарплата, и возможность независимо жить в уважающем тебя обществе.

Хотя зарплата лейтенанта на Камчатке и была почти в три раза выше, чем зарплата инженера крупного завода, на деле со всеми затратами он получал не намного больше, чем иной рядовой инженер. Быстро прошли те времена, когда для девушки было престижно стать офицерской женой, когда все военные училища осаждали страждущие романтического замужества леди, готовые ехать с избранником хоть к черту на рога. Кто-то из людей старших поколений наверняка заворчит: мол, в наше время только любовь, а не толщина офицерского кошелька, определяла выбор девушки, решившей связать свою судьбу с лейтенантом. Только, поверьте, это было, но прошло. Прошлое частенько идеализируется. Считалось, что жены советских офицеров жили как обеспеченные барыни. Но учтите, что восемьдесят процентов из них были с высшим образованием из Москвы, Питера, Севастополя и др. престижных городов и вполне самодостаточны в иной гражданской жизни.

Полуостров Крашенинникова. «Осиное гнездо». База ПЛ СССР

Правда, по сумме бытовых льгот государство возвышало офицера почти на самую вершину социальной пирамиды, что компенсировало многие тяготы, но это в прошлом. После реформ Н. Хрущева в начале 60-х офицеры окончательно потеряли свой социальный статус. Так, что был потерян образ невесты, которая безоглядно шла за человеком в погонах, не думая о деньгах и жилье. Но были и иные, которые, выйдя замуж, оставались в Питере или Москве, получая офицерскую получку там же, и особенно не страдали от разлуки. Женщина всегда думает о благополучии семьи. Поэтому были чувства и терпение в женщинах, было желание создать семью и пронести через все испытания и трудности то светлое, что изначально связывало. Вот этому я был свидетелем.

В советскую пору кадровая машина худо-бедно, но придирчиво отбирала в курсанты лучших из лучших (брака было немного). А в училищах и академиях основательно лепили из них белую кость армии. Кроме устройства лодки или корабля, будущие офицеры усваивали этикет, учились танцам, могли отличать Пушкина от Байрона, а Репина от Дега. Они знали, что в форме запрещается появляться на улице с сигаретой или авоськой, что живот не должен висеть, выпирая из-под ремня, как астраханский арбуз. Что нельзя долбить в уши дам солёными матюгами и сморкаться перед ними двумя пальцами. Основную массу офицеров составляли выходцы из интеллигентных городских семей (а процентов тридцать лейтенантов были сыновьями морских офицеров). В начале 90-х все стало меняться, формировали из того, что было, оставалось все меньше офицерских династий, всё резче отличались семьи друг от друга, а начальник от начальника. Стал быстро угасать дух традиций флота и послевоенного морского братства. Романтика первых атомоходчиков уходила, а на смену ей, жирно чавкая грязью, лезла перестройка.

Было не удивительно то, что преимущественная часть жён всё же ни за что не покидала мужей. Они стойко переносили тяготы и лишения, отведённые им уставом и «мудрым» руководством, которое путало их с мужьями. Жёны грызлись с политическими и тыловыми начальниками всех рангов, которые распределяли жильё, но не отвечали за его наличие. Женщины отвоёвывали друг у друга элементарные места обитания на этом пустынном полуострове, покрытом каменной берёзой и чахлыми стланиками. Не помогали даже женские комитеты, которые возглавляли жёны тех же офицеров. Были жёны жёсткие, и неумолимые, они часто добивались своего и занимали место под солнцем, но занимали место другой жены, ведь квартир больше не становилось. Конечно, об этом знали все: кто чьё место занял и как потом выстраивались отношения и в экипаже, и в жизни. Но и они не всегда побеждали — те наиболее неумолимые. В ту пору я впервые понял, как такое поведение жены влияет на службу мужа: как правило, отрицательно, потому что вели они себя несправедливо, вырывая у предыдущей её право на это место. Какой должна быть жена офицера: воспитанной, образованной, культурной и заботливой, интеллигентной или нахрапистой и пробивной? И представьте, что, если так, как приходилось вести себя отдельным жёнам офицеров, так же будут вести себя и мужья, то тогда родина получит такой экипаж, который можно послать куда угодно, только не в море на выполнение ответственных задач. Но об этом мало кто из руководства страной думал. «Родина прикажет — и выполнят». Чем не рабы её величества идеи?

С чего начинали

Флот, который базировался в бухте Крашенинникова, представлял собой удивительное зрелище из разных конструкторских замыслов прошлых лет и новейших достижений подводного кораблестроения. У двух пирсов на изгибе швартовались ракетные ДПЛ проекта 629. На рейде торчали ПЛ проекта 644 с разинутыми, оранжевыми изнутри ракетными контейнерами для КРП-5. Их созерцание вызывало недоумение и сомнения в их целесообразности. Было впечатление, что кто-то лепил первое, что приходило на ум, совершенно не заботясь о функциональной и боевой состоятельности. Было понятно, что это был крик отчаяния судостроения, когда от конструкторов требовали новых лодок, а у них не было идеи, но надо было что-то делать. В океан ушли и не появлялись ПЛ проекта 641, КИК-корабли ТОГЭ, обеспечивающие задачи слежения для РВСН. Картина красочно дополнялась наличием намертво пришвартованной к берегу множеством концов ржавой плавбазой «Нева», на которой размещались офицеры. Рассматривая это морское чудовище, я завернул за угол, а за углом на новых пирсах уже базировался атомный флот, это были пла проекта 659 пр. и известные мне «Киты» проекта 627А. Служили и жили офицеры на кораблях, некоторые на плавказарме. Семей не было. Всем нужны квартиры или хотя бы одна квартира на несколько семей по числу комнат. Было понятно, что базу ВМФ здесь разместили под впечатлением войны. Решили: пусть землянки роют, а флот поставим. Но, к сожалению, не было и учебных центров, достойных базовых комплексов, не говоря уж о спортзалах и санаториях послепаводкового отдыха. А это ох как важно. А если бы подумали чуть, то достаточно было за год-два до прибытия кораблей направить туда военных строителей. Как, например, строили базу в Бангоре. Сначала построили дома, квартиры для офицеров, отдельно для старшин и отдельно руководства базой и т. д., вплоть до фитнес-центров, магазинов, спортзалов и апартаментов, потом привезли семьи и только потом пришли лодки с двумя экипажами.

И это при том, что у них там тепло и зима не десять месяцев в году, как у нас, нет вулканов, землетрясений, снежных буранов по полмесяца и ливневых ураганов. У нас из продуктов в магазине только лососина, медвежатина, оленина, крабы, солёная селёдка, рыба кой-какая и макароны. Для детей — а их там у девяносто пяти процентов семей — продуктов не было. Молочные продукты появились только через десять лет, когда построили военный совхоз. Из спиртного были французские коньяки по 25—30 руб. бутылка. Мы этот коньяк закусывали селёдкой, когда изредка собирались на берегу по случаю в общежитии.

Дошёл до отсыпанного из отходов строительного мусора мыса в бухте. Там планировали установить памятник дизельной пл К-129. Мыс отсыпали. Унылая картина пустынного места дополнялась ещё более грустной трагедией — гибелью 8 марта 1968 при невыясненных обстоятельствах экипажа капитана 2-го ранга Кобзаря В. Н. И всех ребят не стало. Гибель скрывали, как могли. Мы думали, что там будет стоять памятник, хотя об этой ПЛ уже тогда официально ничего не было известно. Наше мнение не оправдывается целых тридцать лет, все семьи моряков получали уведомление: «Считать умершим». Такого издевательства трудно придумать. А памятника К-129 до сих пор нет, на том мысе памятник Л-16 с именами погибших на К-129. Говорят, что ныне там вообще никакого памятника нет.

На современных видео и фото посёлка подводников остались постройки домов тех лет. Сегодня они безобразны и малопригодны для проживания, покинуты обитателями, стоят в Рыбачьем с глазницами пустых окон. Но тогда мы мечтали об этих квартирах и, когда, подходя с моря к пирсу, я видел этот тёплый свет знакомых окон, щемило сердце, и мы стремились туда, в тепло родной семьи, хотя зимой через щели на полу часто задувало снег, а вместо тапочек у моего трёхлетнего сынишки были обрезанные валенки.

Мы не думали о плохом качестве жилья, построенного военными строителями, вспоминаю, как выходили из положения, когда в домах элементарно не было воды и тепла. Качество стандартных проектов сейсмостойких жилых зданий для семей моряков было недопустимым, так плохо строить было нельзя. Однако штурмовщина (всё надо было сделать ещё вчера) и безответственность, приобретённая во времена Хрущёва, победили.

Историческая справка

2 февраля 1977

Подводная лодка К-492 зачислена в списки кораблей ВМФ как БПЛ.

25 июля 1977

Лодка отнесена к подклассу Крейсерских ПЛ; сформирован экипаж и направлен в учебный центр ВМФ.

23 февраля 1978

Лодка заложена в цехе ССЗ им. Ленинского комсомола в г. Комсомольск-на-Амуре; экипаж после формирования и обучения был подчинён командованию 80-й ОБрСПЛ КТОФ.

28 июня 1979 год

Спущена на воду. Переведена в плавдоке из г. Комсомольск-на-Амуре в г. Николаевск на Амуре. Откуда своим ходом в надводном положении перешла в пос. Большой Камень (Приморский край) на ЗСО «Восток» (Звёздочка). Экипаж подчинён 72-й ОБсСРПЛ КТОФ.

30 декабря 1979

Закончила ходовые испытания. Вступила в строй.

12 января 1980

Крейсерская атомная подводная лодка К-492 (в последствии большая) включена в состав КТОФ. Зачислена в состав 45-й ДиПЛ 2-й ФлПЛ КТОФ (с 01.09.1998 — 16-я ОпЭскПЛ КТОФ, с 01.06.2003 — 16-я ЭскПЛ ТОФ), базирование — бухта Крашенинникова (г. Вилючинск).

КРЕЙСЕРСКАЯ АТОМНАЯ ПОДВОДНАЯ ЛОДКА 671 РТМ проекта

Предназначена для борьбы с ПЛАРБ противника, противодействия подводным лодкам и надводным кораблям, развёрнутым на рубежах ПЛО, а также для прикрытия переходов своих кораблей и конвоев от ударов подводных лодок. Борьба с авианосцами, действия на коммуникациях, уничтожение отрядов боевых кораблей. Прикрытие десанта и диверсионных групп.

ТТХ. Водоизмещение (тыс. тони): надводное — 4780; подводное — 7250.

1. Размеры: длина — 106,1 х ширина — 10,2 м, осадка — 8 (метров).

2. Энергетическая установка: атомная, паротурбинная.

3. Мощность: реакторы — 2 х 75 мвт/час; паровая турбина — 1 х 31 000 л/с.

4. Глубина погружения: 600 метров.

5. Скорость полного хода — 33/12,5 узл.

6. Экипаж — 96 человек. Автономность — 90 суток.

Вооружение.

Ракетно-торпедное: PК «Гранат», 2 х 650-мм ТА, ТА-6, 2 — 650 мм, 4—12 533-мм (24 ед. ракет и торпед в различных комбинациях).

Русскому до́лжно все испытать

За период 1982—1983 гг. в историю многочисленных, щедро осыпаемых сотнями миллионов долларов противолодочных сил ВМС Америки вписаны две позорные страницы. Их авторы — всего лишь две подводные лодки 45-й дивизии Тихоокеанского флота.

Мистическая прелюдия К-492 началась с момента формирования экипажа, лодку чудесным образом миновали любые возможные «неприятности», как правило, сопровождающие любой другой строящейся корабль. Не было даже грубых проступков. Пла К-492 пр. 671 РТМ заложена 23.02.78, спуск на воду — 28.07.79, приём ВМФ — 30.12.79; построена на заводе им Ленинского комсомола (г. Комсомольск-на-Амуре), заводская серия «Щука», заказ №303, вступила в состав дивизии осенью 1979. В начале 1980-го я был назначен ее командиром. Меня считали везунчиком: я дважды получал досрочно звания и уверенно двигался по службе.

Передавая мне корабль по наследству, Гордеев И. И., вложивший в подготовку экипажа, как и я, всю душу, сказал мне: «Это «счастливая щука, ей ещё предстоит открыть Америку. Обрати внимание, тактический номер — 492 — год открытия Америки». И лодка вновь в 1982 году открыла Америку для советского флота; редчайший и единственный случай, когда первый бортовой №492 совпал с тактическим номером К-492. Пларб «Огайо» — гордость ядерной триады США, выбрана из 492-х возможных конструктивных вариантов. Дальше больше… Через два года в местной газете одного из штатов США появилось сообщение о якобы найденном в море аварийном буе русской лодки с номером 492. Согласитесь, слишком много случайностей, но дальше пошли закономерности. Наш корабль первый из «РТМ-ов» через несколько часов после выхода в первый поход в марте 1981 года обнаружил и вёл длительное слежение за иностранной лодкой, ведущей разведку в Авачинском заливе. В этом же походе мы сняли с хвоста нашего РПК СН вторую «иностранку», безнаказанно прилипшую к нему. Да, в 1982 году именно К-492 первой «открыла Америку», проложив путь к месту базирования суперэскадры — 17-й эскадры ВМС США, базы пларб системы «Trident», самому заветному, что было у наших заокеанских оппонентов. Именно ей удалось впервые обнаружить и отследить головную пларб «Ohio» и поставить под удар уничтожения всю базу пларб в б. Бангор — главную козырную карту американской ядерной стратегической триады.

Поход к Бангору был отдельной страницей противостояния в «холодной войне». Он стал боевым рождением подводных лодок третьего поколения, периодом появления и освоения ПЛА проекта 671РТМ в ответ на развёртывание США новейшей системы «Трайдент» с носителем в виде новой ПЛАРБ типа «Огайо» и многоцелевых ПЛА типа «Лос-Анджелес». К-492, предельно обесшумленная, вооружением техникой уже третьего поколения (ГАК, БИУС, связь), полностью соответствующим предъявляемым к ней требованиям. Мало того, она обладала значительными резервами в этом вопросе. Будучи третьим корпусом ПЛА этого проекта на ТОФ, лодка была практически первым кораблём этого проекта, эффективно вступившим в боевой состав флота. В подготовку корабля и экипажа уже мной, исходя из задач и текущего состояния соотношения сил сторон, были внесены элементы обучения и контроля, физических полей корабля, прежде отсутствующие.

Первичными были наиболее дискредитирующие лодку акустические поля. Они включали наиболее важный и малоизученный процесс — замер и контроль структуры гидроакустического поля (ГАП) и уровней шумности лодки, выполняемый экипажем пла. Для этого нами проводились за спирт (сверх программы) расширенные акустические измерения на ГКС (гидроакустические контрольные суда), по методике, разработанной экипажем, включая в них и замеры камчатского акустического полигона. Этим самым была выявлена природа возникновения дальнего гидроакустического поля (ГАП) и получена наиболее полная картина гидроакустического поля корабля и расположение механизмов, формирующих это поле (ГАП).