Теоретические проблемы истории архитектуры. Избранные статьи

В. С. Горюнов

В работах В. С. Горюнова исследуются связи между философией и архитектурой со времён античности до постмодернизма, проблемы терминологии, классификации, типологии, систематизации, периодизации и др. Его труды являются образцом для будущих исследователей и достойны войти в классику российского архитектуроведения.Издание предназначено для историков архитектуры, архитекторов, искусствоведов, студентов архитектурных и художественных учебных заведений.

Составитель М. П. Тубли

Научный редактор М. Н. Микишатьев

© В. С. Горюнов, 2021

© М. П. Тубли, составление, подбор иллюстраций, приложение, 2021

© М. Н. Микишатьев, вступительная статья, 2021

ISBN 978-5-0055-5744-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Василий Семенович Горюнов. 1942 — 2018

Если говорить о фундаментальной науке, то её непосредственная цель не польза, а истина.

В. С. Горюнов

М. Н. Микишатьев.

Василий Семёнович Горюнов

как теоретик истории архитектуры

Книга, которую вы держите в руках — дань памяти выдающемуся историку архитектуры В. С. Горюнову (1942—2018). В то же время — это в некотором роде его научное завещание следующим поколениям исследователей. Василий Семёнович намеревался выпустить сборник своих статей, опубликованных в различных коллективных и периодических изданиях, а также оставшихся неопубликованными. Он составил примерный план такого сборника и начал подбирать к нему материалы. Коллеги, товарищи и родственники В. С. Горюнова постарались, как могли, осуществить его замысел.

Статьи, собранные в настоящем издании, носят преимущественно историко-теоретический характер. Таково и было основное направление научной деятельности Василия Семёновича, хотя он оставил немало работ, посвящённых творчеству отдельных зодчих, а также национальным архитектурно-художественным школам Германии, Италии, Британии, Финляндии, Соединённых Штатов Америки. Принято считать, что основное внимание в работах В. С. Горюнова было сконцентрировано на изучении архитектуры эпохи эклектики и модерна. Это суждение справедливо, хотя чтение статей, помещённых здесь, покажет вам, что охват эволюции европейского зодчества в творчестве учёного был значительно шире. В то же время становление историка архитектуры началось, по его собственному признанию, именно с интереса к архитектуре эпохи модерна, которую тогда, в 1960-х годах, стали трактовать, как исходную точку формирования «современной архитектуры».

* * *

Последние десятилетия прошлого и начало нынешнего века принесли огромное количество исследований и публикаций, посвящённых эпохам эклектики и модерна, в то время, как до этого — на протяжении почти целого столетия — архитектуре этих периодов отказывали в какой-либо художественной ценности, считая её порождением упадка и деградации. Считанные учёные (А. А. Фёдоров-Давыдов, Н. Ф. Хомутецкий) изучали её, не встречая понимания и поддержки современников. Между тем лавина сочинений на эту тему, хлынувшая, начиная со второй половины ХХ столетия, оставляла много безответных вопросов. Один из важнейших состоял в том, почему архитектура эпохи классицизма, безраздельно царившая в европейской культуре до 30-х годов XIX века, имевшая за собой колоссальную классическую традицию, начиная со времён античности и Ренессанса, «без боя» сдала свои позиции, уступив «беспринципному» эклектизму. В. С. Горюнов был первым, кто понял, что именно ответ на этот вопрос определит характер и направления дальнейших исследований архитектуры последующего периода.

Специалистами выдвигалось немало объяснений смены художественных «формаций», начиная с социально-экономических, связанных с изменением заказчика, возникновением новых функциональных задач. Говорилось о появлении новых строительных материалов и конструкций. Широкое распространение получили обоснования из области духовных и эстетических веяний: от идей романтизма — до требований рационализма и даже реализма. Всё это было лишь перечислением факторов, внешних с точки зрения проблем архитектурной эволюции, факторов, не раскрывающих глубинных закономерностей развития архитектурной формы. Множественность объяснений, как это обычно и бывает, как раз свидетельствовала об их недостаточной убедительности. К примеру, практика ретроспективистских направлений ХХ века показала, что «классические архитектурные формы» вполне применимы при строительстве вокзалов, многоэтажных зданий, рынков и даже промышленных предприятий, что канонические композиции могут сочетаться с новейшими конструктивными материалами и технологиями.

В поисках ответа на гносеологический вопрос о причинах распада классицистической доктрины В. С. Горюнов обратился к исследованию самой природы классицизма и сделал поразительно открытие — сродни открытию атомного строения вещества. Изучая классицистические трактаты, он установил, что монолитное единство стиля — кажущееся.

Конечно, когда мы держим в руках стальной брусок или кристалл минерала, «реальность, данная нам в ощущениях», протестует против знания о том, что этот монолит — лишь совокупность атомов или молекул, размещённых в пространстве. Эта, лишь умопостигаемая, сущность материи открывается нам воочию только при переходе её из одного агрегатного состояния в другое. Но такой переход, хоть и обусловленный внешними факторами — изменением температуры, давления и других параметров — не был бы возможен без той парадоксальной внутренней структуры материи, о которой только что было сказано. Василий Семёнович показал, что внутреннее единство эстетики классицизма, реализованное в монолитной, кристаллически-ясной целостности произведений классицистической архитектуры, скрывает в себе сложную внутреннюю структуру основополагающих принципов организации этого «стройного, строгого» образа.

В основе классицистической теории, как показал В. С. Горюнов, — четыре взаимосвязанных положения. Во-первых, это онтологическое понимание красоты, убеждение в том, что красота есть объективное и неизменное свойство природы, — правда с той оговоркой, что прекрасно только то, что устойчиво и закономерно. Второе положение — рационализм классицистической эстетики, предполагающий постижение законов красоты средствами разума, с использованием геометрии и арифметики. В-третьих, это историзм эстетики классицизма, но не безбрежный, как в эпоху эклектики, а ориентированный исключительно на абсолютные ценности античного искусства. Фактически, по мнению теоретиков классицизма, задача «извлечения» красоты из природы была завершена древними греками и римлянами, поэтому в поисках прекрасного следует ориентироваться на античное зодчество. В-четвёртых, в качестве некоего связующего начала выступал канон (сумма правил, которым надлежало следовать в практической деятельности). Все эти принципы в совокупности не только определяли стилистическую общность произведений классицистической архитектуры, но и в значительной степени упрощали творческий процесс. Отсюда, например, замечательное свойство архитектуры классицизма, отмеченное пассеистами начала ХХ века, — «единство плана и фасада».

С учётом последнего обстоятельства становится очевидной сомнительность выдвинутой во второй половине ХХ века идеи о том, что в доэклектическую пору проектирование происходило «снаружи внутрь», и только завоеванием модерна стал принцип проектирования «изнутри наружу». Эта концепция, ничем серьезно не подтвержденная, получила, тем не менее, широкое хождение, что можно объяснить лишь упадком историко-архитектурной науки в послевоенные десятилетия.

Однако вернёмся к открытию В. С. Горюнова. Мы не случайно сравнили нарисованную им картину с основами «устройства» материи. Подобно тому, как в недрах микромира устойчивость материи поддерживается сложнейшими силовыми взаимодействиями между анизоморфными разнозаряженными элементами, противоречивые и разнонаправленные принципы классицистической доктрины, вскрытые Василием Семёновичем, поддерживались динамическим равновесием. Только канонические правила позволяли достигать целостности и гармонии этого сложносоставного единства. Усложнение европейского мира в конце XVIII — начале ХIХ века привело к расшатыванию устойчивости этой системы. Так, например, сомнения в безусловной ценности античного образца, вызванные знакомством с античностью подлинной, а не пропущенной через фильтры и сепараторы ренессансных трактатов, привели с одной стороны к появлению совершенно небывалых проектов Э. Л. Булле и К. Н. Леду, обусловленных высвобождением рационалистического начала классицистической доктрины. С другой стороны эти сомнения вызвали увлечение египетскими древностями, экзотикой Дальнего и Ближнего востока. Наконец, внедрение новых материалов и конструкций провоцировало нарушение канонических пропорций и соотношений в ордерных системах.

Не будем сейчас детально углубляться в историю архитектуры. Отметим только, что в процессе распада классицизма противоречия между выявленными В. С. Горюновым составляющими классицистической структуры оказались (в определенных условиях) сильнее внутренних связей. Эти выше отмеченные компоненты, освободившись, словно бы разлетелись, как огни фейерверка. Именно они и предопределили природу и направленность важнейших течений европейского зодчества XIX века. Поначалу течения были довольно ясно противопоставлены друг другу: «археологическое направление», «стилизаторство» и рационализм. Но в конечном счёте архитектура, переосмысленная как «средство украшения построек», выродилась в ту безудержную «микстуру», которую впоследствии и видели обычно за термином «эклектика». Меньше задумывались о том, что на протяжении десятилетий определённые позиции оставались за критическим

рационализмом и за академической культурой, которые в конечном счёте способствовали важнейшим преобразованиям архитектуры на рубеже XIX и ХХ столетий.

Необходимо сказать несколько слов о понятии «рационализм». Впервые обратив внимание на внутреннее противоречие между рационализмом и историзмом в рамках доктрины классицизма, Василий Семёнович при этом всегда подчёркивал принципиальное различие между утилитарным рационализмом, понимаемым как экономное, разумное сочетание «прочности и пользы», и «рационализмом формы», то есть тенденцией к канонизации, установлению законов гармонии и «красоты». Очевидно, что эти «два рационализма» не только имеют мало общего между собой, но порой выступают как антагонистические сущности.

* * *

На основе выработанных В. С. Горюновым представлений совсем в ином свете представился и «загадочный сфинкс» — архитектура эпохи модерна. В ту пору, когда историки архитектуры обратили внимание на некоторые художественные достоинства модерна, на планете догорал, закостеневая, функционализм, превратившийся в «интернациональный стиль». Западные искусствоведы и архитекторы, возглавляемые авторитетными теоретиками архитектуры, в 1950—60-х годах (а в Советском Союзе — десятилетием позже) воспринимали эволюцию зодчества абсолютно телеологически, — как путь, приведший к торжеству функционализма. В «модерне» они увидели предтечу «современной архитектуры». Но сама природа «модерна» противилась представлениям о линейном развитии зодчества и требовала определения её истинного места в истории архитектуры.

Идиллию нарушали некоторые «мелкие обстоятельства». На волне послевоенной увлеченности фрейдизмом, экзистенциализмом, мистицизмом, — в европейском обществе распространился интерес к экзотической эстетике Сецессиона, Югендштиля и Ар нуво (несомненно, это было предвестие постмодернизма, не замеченное апологетами «современной архитектуры»). Неожиданно возник культ каталонского архитектора Антонио Гауди, произведения которого никак не вписывались в прогрессистскую картину модерна. Так же противоречили этой картине имморализм, символизм, иррационализм и несомненный декаданс, свойственные эпохе модерна, которые как раз особенно увлекали интеллектуалов и художественную богему 1950—60-х годов.

С другой стороны, отечественных поклонников модерна раздражал феномен «неоклассицизма» 1910-х годов (на мой взгляд, правильнее называть это течение ретроспективизмом начала ХХ века). Ценителям «нового движения» казалось, что дурные реакционеры задавили ростки конструктивизма, явленные мастерами модерна. В весьма солидной монографии появились даже обвинения ведущих зодчих-«неоклассиков» в монархизме и черносотенной идеологии. При этом забывали, что творцами пассеистического направления были сами «модернисты», такие как И. Фомин, Ф. Лидваль, Ф. Шехтель, Н. Васильев, настроенные притом весьма демократически.

Неожиданный поворот возник и в самом процессе развития архитектуры этого времени. Вскоре после Второй мировой войны, когда функционализм превратился в «интернациональный стиль», его творческая доктрина изжила себя. Апостолы функционализма — такие, как Ф. Л. Райт, Ле Корбюзье, А. Аалто — резко поменяли курс современного зодчества, обратившись к пластицизму, к брутализму, к органической архитектуре. Появилось новое поколение новаторов и пророков — супруги Смитсоны, Л. Кан и другие. Быстро созревшие теоретики постмодернизма сильно облегчили жизнь историкам архитектуры, выбросив лозунг плюрализма без берегов. Но как всегда, подобные прокламации, уходя от неудобных вопросов, не дают на них никаких ответов.

Между тем движение научно-теоретической мысли не остаётся безучастным к сигналам общественных перемен. Не случайно, теория Дарвина и учение Маркса возникли в одну и ту же эпоху. Тогда представления о необходимо поступательном развитии мироздания сочетались с поисками непреложных «природных» законов этого развития. От телеологических представлений Гегеля мысль двигалась в сторону позитивизма Спенсера. Однако, социальные катаклизмы ХХ века поставили под вопрос прогрессистские представления о линейном характере развития всего сущего. И как бы независимо друг от друга в самых разных областях познания стали возникать идеи о существовании спектра возможностей, о «гибридном» характере некоторых явлений. Картина мира усложнялась. И как одна из моделей объяснения этой сложности, возник комплекс представлений о саморазвитии систем, об их самоорганизации, получивший междисциплинарное название «синергетика».

В свете новых историко-философских подходов оказалось, что открытая В. С. Горюновым сложносоставная структура эстетики классицизма позволяет увидеть и в антиэклектическом движении продолжение жизни элементов этого веера, «разлетевшегося» с распадом классицизма. На исходе XIX столетия иррационализм (выступающий в одеждах символизма), рационализм функции и эстетика рациональной формы, следование природе (органическое направление) и историзм, обращенный к утверждению национальных корней, а также историзм в классицистическом ключе, — вообще, пассеизм — и футуризм, отделённые друг от друга, даже и не в борьбе уже, а как бы в полной творческой раскрепощённости, — породили в считанные годы целый спектр направлений, которые в совокупности и образуют то, что понимается в отечественном сознании под словом «модерн». Гетерогенность этого пучка направлений привела к тому, что многие из них являются глубоко органичными в рамках своей культуры. Новейшие исследования подобных течений в Швейцарии, Британии, Швеции, Соединённых Штатах наглядно показывают это. С другой стороны, закономерность пассеистической «контрреволюции» была доказана широчайшим распространением ретроспективистских тенденций по всему пространству, охваченному европейской цивилизацией — в Старом и в Новом свете — между двумя мировыми войнами ХХ века, и не только в странах с тоталитарным правлением, как считалось прежде. Более того, происходит своеобразнейшее сращение этих тенденций с ярким наследием Ар нуво и с футуристическими идеями начала столетия. В результате мы получили совершенно гибридный «стиль Ар деко», который в последнее время увлечения «винтажом» приобрёл всеобщую любовь и почитание. Все эти явления находят доказательное объяснение с точки зрения концепции В. С. Горюнова, — в этом вы убедитесь, прочитав статьи настоящего сборника. Занимаясь философской интерпретацией проблем архитектуры эпохи модерна, Василий Семёнович Горюнов создал её теорию, представив архитектурный процесс этого периода как совокупность течений антиэклектического движения, разнонаправленных в своей сущности.

* * *

Говоря о вкладе Василия Семёновича Горюнова в развитие историко-архитектурной науки, следует обратить особое внимание на метологический аспект его работ, в котором проявился последовательный, принципиальный историзм, характерный для научного творчества Горюнова — потребность видеть и оценивать явления в контексте их времени. Изучая внутренние закономерности определённого периода развития зодчества, Василий Семёнович считал для себя важнейшим правилом вникать в архитектурную теорию изучаемого времени. Именно таким образом ему и удалось по-новому осознать и осмыслить проблемы архитектуры классицизма, причины, характер и последствия её распада.

Особенно важным для учёного оказалось обращение к архитектурной теории второй половины XIX века. Надо сразу отметить, что, несмотря на громадный гносеологический прорыв, достигнутый В. С. Горюновым, здесь ещё широкое поле деятельности для грядущих поколений исследователей. История эволюции зодчества XIX века должна быть подкреплена увлекательнейшей историей эволюции архитектурной теории этого времени. По существу, Василий Семёнович располагал всей необходимой информацией для создания подобной книги, но другие работы не позволили ему раскрыть эту тему в полном объёме

Главное, что он вынес из этих исследований, — совершенно ясное и недвусмысленное понимание соотношения между стилем и эклектикой. Находившиеся внутри эклектического процесса зодчие-мыслители — Г. Земпер, Э. Виолле ле Дюк и др. — совершенно отчётливо понимали смысл и историческое место своей эпохи. Они не хотели и не могли воспринимать её как какое-то курьёзное недоразумение, затянувшееся чуть ли не на целое столетие. Передовые зодчие XIX века рассуждали так (и В. С. Горюнов безоговорочно принял на вооружение эту парадигму), — в процессе эволюции архитектуры друг друга сменяют две фазы. Периоду доминирования стиля (не важно «большого» или «маленького») противостоит время «бесстилья». Применительно к XIX веку это период эклектизма, в наши дни — эпоха постмодерна. Наиважнейшим при этом становилось понимание того, что время «бесстилья» — это не синоним деградации и упадка.

Диалектика учит, что развитие, как переход от старого к новому, невозможно без разборки обветшавших форм существования. Синергетические теории говорят нам о том же: о неизбежности флуктуации (нарушения стабильности процесса) с последующей бифуркацией (разветвлением вектора развития), а точнее, с раскрытием веера возможных преобразований. Далее вопрос, — как скоро найдётся «аттрактор», который выведет процесс к новой фазе относительной стабильности (аттрактор в синергетике — это устойчивая структура, которая притягивает к себе всевозможные траектории элементов системы, организуя их движение и эволюцию в определенном направлении). При этом период бесстилья — плодотворен. Снимая канонические запреты стиля, не позволявшие внести необходимые перемены, он параллельно открывает путь для реализации спектра возможностей, из которого разовьются черты качественно нового этапа развития.

Мы уже отметили выше, что в XIX веке, безусловно, доминировали прогрессистские представления, облечённые в форму признания линейного характера развития всевозможных процессов (кстати, в этом смысле теория Маркса, предполагавшая возможность и даже необходимость революционных преобразований, была «прорывной» в сравнении с теорией Дарвина, которая противостояла сторонникам гипотезы о «катастрофах», как о двигателях эволюции). Поэтому представление о смене периодов стиля периодами бесстилья, выработанное теоретиками зодчества XIX столетия, сохраняет несколько механистический характер. Исходя из признания нелинейности процессов развития, В. С. Горюнов внёс важную поправку в старую доктрину. Он предложил считать, что обе тенденции — и стилеобразующая, и стилеразрушающая — присутствуют одновременно. Вопрос — в преобладании той или иной тенденции. Принципиальную схему этого представления Василий Семёнович показал на рисунке, который читатель найдёт в статье «„Северный модерн“ и проблема стиля в архитектуре второй половины XIX — начала ХХ века».

* * *

Из вышесказанного вытекают два обстоятельства. Первое — в эпоху бесстилья бессмысленно говорить о каком бы то ни было «стиле эпохи». А ведь в наши дни уже стали всерьез писать о «стиле эклектики», не видя в этом термине оксюморона, подобного «горячему мороженому». Такого рода тенденции вызывали у В. С. Горюнова и вызывают у его единомышленников решительное неприятие. В неменьшей степени это относится к термину «стиль модерн». О гетерогенном, синкретическом и плюралистическом характере архитектуры эпохи модерна говорилось выше даже в этих наших заметках. А второе обстоятельство — это понимание того, что упомянутые нами стилеобразующие тенденции (классицистическая — романтическая — рационалистическая — иррационалистическая), постоянно под разными именами, в большей или меньшей степени, параллельно или сменяя друг друга, находят себе место и на современной архитектурной сцене. Это понимание внушает нам оптимистическое представление о том, что вслед за полосой «разброда и шатаний» неизбежно наступит время если не безусловной красоты и гармонии, то, во всяком случае, некого формального единства.

Нельзя сказать, что свои открытия В. С. Горюнов делал в тиши кабинета и таил от недостойных взоров. Напротив того, с самых первых шагов он делился ими с друзьями, обсуждал в более широком кругу коллег, а когда его теоретические концепции обрели окончательную строгую форму (что не мешало учёному постоянно совершенствовать их, вносить что-то новое), он активно выступал на конференциях, писал и публиковал статьи, читал лекции, руководил аспирантами, постоянно стремясь внедрить свои взгляды в сознание современников. Собственно, выработанные им парадигмы легли в основу книги «Архитектура эпохи модерна», созданной им совместно с М. П. Тубли, которая выдержала уже три издания. Тем не менее, как показывает практика, новые идеи с трудом внедряются в сознание историков архитектуры, что весьма печально, в то время как молодая генерация исследователей их приемлет все более и более.

Готовя этот сборник к печати, составители его надеялись на то, что он в какой-то степени изменит ситуацию к лучшему. Пусть эта книга станет не только данью памяти безвременно ушедшему учёному, историку и теоретику истории архитектуры Василию Семёновичу Горюнову, но и продолжит славное дело познания истины, которому он отдал лучшие годы своей жизни.