История с камнем

В. О. Ронин

В своем литературном проекте «Приключения Эраста Фандорина» Борис Акунин собрал под стильными чёрно-белыми обложками «все жанры классического криминального романа»: конспирологический, шпионский, герметический, политический, великосветский, декадентский, диккенсовский, экзотический, театральный, технократический, ностальгический и даже идиотический детектив. Отчего-то в этом списке не нашлось места ироническому детективу. Разрешите мне заполнить сию лакуну и представить вашему вниманию «Историю с камнем». Это не совсем обычная история. Во-первых, это пародия, а, во-вторых, это история-пазл. Она сшита, как выразился по сходственному поводу великий О. Генри, «из пёстрых лоскутьев». Каждый лоскут – отдельный эпизод, самостоятельный сюжет, независимый отрывок. Прочитайте все фрагменты – соберите пазл!

С уважением — Г. Ш. и М. И.

Предэпиграф:

Никто не обнимет необъятного.

К. П. Прутков.

А я все-таки попробую.

В. О. Ронин

Salve!

Приветствую вас категорически, друзья мои!!!

Разрешите представиться — Владлен Орестович Ронин.

Начну ab ovo.

Писать пародию на Бориса Акунина, непросто, но крайне интересно. Меня давненько увлекала идея, примерить наряд аллюзиониста.

Сразу предупреждаю, это — не стёб, а именно что добрая, незлобивая пародия. Писанная с искренним уважением к творчеству знаменитого Автора.

В своем рассказе (правда, больше похожем на небольшую повесть) я попытался «объять необъятное» — попробовать свои силы во всех (ну, или почти во всех) жанрах и литературных формах, в коих до меня уже успел отметиться мэтр.

Получилось это у меня или нет — судить вам. Надеюсь, суд ваш будет не очень строг…

Сию краткую пролегомену хочу увенчать традиционной формулой, которой римские консулы завершали передачу полномочий своим преемникам:

«Fed quod potui, faciant meliora potentes».

Искренне ваш, В. О. РОНИН

Писано I Aprilis MMXVI annus, i

Постэпиграф:

Плюнь тому в глаза, кто скажет, что можно обнять необъятное!

К. П. Прутков

А я утрусь, улыбнусь и попробую сызнова!

В. О. Ронин

THE STORY OF THE STONE,

или

ДЕЛО НА ТРИ ЩЕЛЧКА

(литературные пазлы)

эпиграфическое хайку:

Секрет весьма прост,

Прочитай все фрагменты —

Получишь рассказ.

А Ларчик просто открывался.

И. А. Крылов

Случайности не случайны.

Мастер Угвей

I

Из дневниковых записей губернского секретаря Онисима Патрикеевича Ромашкина, личного помощника чиновника для особых поручений при его сиятельстве московском генерал-губернаторе г-на Ореста Ивановича Пандорина.

7 июля 1888 года,

1 час 06 минут пополуночи

Tip-top! Splendidly!! Greatness!!! И при этом highly originally…

(Тьфу ты, дьявол! Опять сорвался на english…

Последнее время — с тех самых пор как по совету «патрона» я подналег на заполнение пробелов в иностранной лингвистике — частенько ловлю себя на том, что ни с того ни с сего, чисто механически перехожу на язык Шекспира и Мильтона. Причем как в устной речи, так и в эпистолах…

Интересно, к чему бы это?..)

Однако, как любит выражаться личный камердинер его сиятельства князя Долгорукова Иван Григорьевич Ведьмищев, вернемся к нашим баранам, то бишь к сочинению of John H. Watson, m.d. (ой, опять!).

Поистине, «A Study in Scarlet» — гениальное произведение! После «Господина Лекока» Эмиля Габорио не читал ничего более увлекательного…

Признаюсь честно, когда «boss» презентовал мне для экзерсисов в английском свежий novel, доставленный в Первопрестольную курьерской почтой прямиком из Лондона, — (thanks старинным friends Ореста Ивановича по дипломатической службе), — я поначалу пришел в уныние. Думал, ни в жизнь не осилю сию тонкую серую книжицу. Прямо-таки силком заставлял себя вечерами, после службы, разбирать «басурманскую грамоту» (так продефинировала латинский шрифт Малашка).

А потом ничего — втянулся, втравился. Процесс перевода с английского весьма меня увлек (куда как интереснее и полезнее, чем изуверское «ушу-укушу» сатрапа Кусая). Да и от самого повествования порою оторваться не мог. Иной раз — так до первых roosters за книгой засиживался. Увлекательнейшее на поверку оказалось чтение.

Mr. Sherlock Holmes — бесподобен! Настоящий detective-gentleman! На нашего Ореста Ивановича немного похож. Такой же авантажный и несколько загадочный. Да и его science of deduction практически конгениальна манере «патрона» выстраивать свои знаменитые логические цепочки. Только без янтарных четок и без привычных «это раз, это два, это три».

(приписка на полях карандашом: «Не забыть вернуть Кусаю 97 коп.»)

Молодчина все-таки этот doctor Watson. Своей книгой он оказал доподлинно неоценимую услугу his companion. Ведь теперь о Шерлоке Холмсе узнает весь мир. И это — excellently!

Эх. Ну почему, скажите на милость, никто из наших российских сочинителей — ни, к примеру, г-н Крестовский, ни г-н Шкляревский — не догадается написать narrative о «патроне»?! Ведь может получиться куда как интереснее чем история про consulting detective с улицы Пекарей. Одно дело о пропаже бриллианта княгини N-ской чего только стоит…

7 июля 1888 года,

5 часов 12 минут утра

Эврика!

Нашел! Сыскал!! Докумекал!!!

Как там у классика?.. Ай да Ромашкин! Ай да сукин сын!

Я сам напишу story об Оресте Ивановиче!!! И назову его……………..

II

«Этюд в изумрудных тонах».

Сочинение г-на Р***.

(рукопись, найденная на квартире покойного чиновника XII-го класса О. П. Ромашкина в Скатерном переулке 10-го апреля 1889-го года)

Болезни бывают разные. Врожденные и приобретенные, хронические и наследственные, аутоиммунные и сердечно-сосудистые, урологические и даже, pardon, венерические.

И надо же было такому случиться, что из всего этого многообразия абсолютно невыговариваемых хворей и уму непостижимых недугов особа шестого класса (целый коллежский советник!), чиновник для особых поручений при его сиятельстве московском генерал-губернаторе, кавалер ордена Двойного Дракона, и прочая-прочая-прочая, Орест Иванович Пандорин изощрился подхватить…. обыденную ветрянку. И это в тридцать два-то года…

Злоключился сей досадный конфуз не иначе как на детском утреннике у графини Негуровой.

Что ж, как говорится, сам виноват. Ведь прекрасно знал о поветрии varicell-ы в первопрестольной (доктор Вернер в губернском собрании все уши прожужжал).

Так нет же, не смог найти в себе силы ответить графине отказом.

«Потому сьто гаспадзин — настоясий дзэнтельмен». Именно так прокомментировал легкомысленный поступок хозяина верный камердинер, китаец Куа Сай (в русифицированном варианте — Кусай, что, в принципе, вполне соответствовало «зубастому» характеру пандоринского цербера)…

И вот теперь «настоясий дзэнтельмен» сидит в своем флигеле на Большой Никитской, вынужденно бездельничает, хворает, сплинует (изъясняясь на «великом и могучем» — хандрит).

Сказать по чести, хворалось бы и хандрилось гораздо проще, кабы не огромное, в рост, настенное зеркало, висящее в коридоре. Не далее как со вчерашнего вечера этот незамысловатый предмет меблировки наводил на господина коллежского советника поистине Чайльд-Гарольдово уныние.

Каждый раз, когда Орест Иванович ненароком (а то и преднамеренно) смотрелся в злополучное зерцало, казалось, оно вот-вот сардонически хмыкнет и, пародируя волшебную товарку из знаменитой сказки Пушкина, нарочито притворно-елейным голоском заверещит: «Ты на свете всех милее, всех румяней и белее…»

Хм. Белее…Орест Иванович тяжело вздыхал, супился, кривил губы коромыслом. Скорее уж — зеленее!

После того, как намедни физиономия чиновника особых поручений послужила полигоном для инновационных научно-медицинских изысканий доктора Вернера («Я буду лечить Вас, — экзальтированно вопил последователь Гиппократа, — по собственной революционной методе!»), Пандорин всего более походил на какого-нибудь новогвинейского автохтона — весь в мелких, словно мушиные испражнения, изумрудно-малахитовых крапинках. Бр-р! Миклухо-Маклаев папуас, да и только.

— Поверьте мне, любезнейший! — увещевал проклятый эскулап, с усердием художника-импрессиониста расписывая пандоринское чело «зеленкой». — По своим антисептическим свойствам раствор «бриллиантовый зелёный» на порядок превосходит spiritus vini и карболку! Попомните, моё открытие перевернет весь медицинский мир!

Как отнесется к революционному изобретению доктора Вернера врачебное сообщество — это ещё бабушка надвое сказала, а вот привычно-размеренную жизнь господина коллежского советника раствор из группы анилиновых красителей перевернул вверх тормашками. Сие уж точно…

Приглашение на вчерашний званый ужин к княгине N-ской пришлось отклонить. Это раз. А ведь там ни много, ни мало собирался весь beau monde Первопрестольной.

О службе так и вовсе придется позабыть. Если верить доктору Вернеру, как минимум на неделю. Это два.

Да какая к дьяволу служба! В таком ужасно-непрезентабельном виде лучше и вовсе не выходить из дому. Это — ровным счетом три.

Вот и остается — лежать на тахте, курить сигары, да перечитывать «Лунь Юй» великого мудреца Кун Фу-Цзы.

«Цзы-гун спросил: «Можно ли всю жизнь руководствоваться одним словом?» Учитель ответил: «Это слово — взаимность. Не делай другим того, чего не желаешь себе».

Пандорин отложил книгу, прокомментировал:

— Изрядно сказано. И это за пять столетий до Христа, за десять веков до Мухаммеда, и за два с лишним тысячелетия до категорического императива Канта. Впрочем, поговаривают, и в «Махабхарате», и в изречениях Сиддхартхи Гаутамы встречается «Золотое правило этики». — Орест Иванович поднялся с тахты, подошел к окну. — Благородные мужи всех эпох и народов приходят к одним и тем же выводам. Не иначе — это дхарма… А что ты думаешь по данному поводу, Кусай?

Последние слова были обращены к верному камердинеру, соляным столбом застывшему в дверях гостиной.

Китаец не отреагировал на вопрос, — он был далек от любомудрских настроений господина, — лишь протянул Пандорину пачку свежих газет.

— Посьта.

— Спасибо, Кусай. — Жертва «бриллиантового зеленого» вновь устроился на тахте, открыл свежий нумер «Московского бульварного вестника».

На заглавной странице самым жирным (жирнее не придумать) шрифтом было напечатано…………………………………………………………………………

III

«ТАИНСТВЕННОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ НА БРОННОЙ»

(«Московский бульварный вестник», № **, 14 июня 1888)

Сенсация! Сенсация!! Сенсация!!!

В Москве объявились ПОХИТИТЕЛИ БРИЛЛИАНТОВ!

И это вовсе не шутка. И уж никак не реклама романа Луи Буссенара о похождениях отважных французов в дебрях Южной Африки.

К великому сожалению, это — истинная правда.

«Эка невидаль, — скучающе зевнет какой-нибудь читатель-скептик. — Мало ли в Первопрестольной воров, грабителей, разбойников, да прочих специалистов по отъему драгоценных каменьев у господ обывателей».

Трудно поспорить с данным утверждением. Однако, похищение похищению рознь.

Одно дело, когда шайка маровихеров с Хитровки умыкнет у подгулявшего прохожего галстучную булавку с бриллиантом со спичечную головку. Совсем иной расклад, ежели на великосветском рауте (!) при скоплении весьма и весьма респектабельной публики (!!) при чрезвычайно загадочных обстоятельствах пропадает огромный диамант размером аж с грецкий орех (!!!).

А именно такой величины бриллиант, известный в ювелирных кругах под именем «Люцифер», был похищен вчера вечером на званом ужине у княгини N-ской в ее особняке на Большой Бронной…

Моряки говорят: «Как вы корабль назовете, так он и пойдет» (по стойкому убеждению наследников аргонавтов, корабли по морю ходят, плавают лишь щепки, да… не будем уточнять что).

С драгоценными каменьями та же самая история. Имя камня — это его судьба. История «Люцифера» — наилучшее подтверждение данной сентенции.

Огромный — размером в вершок и весом в 123 карата (конечно меньше знаменитого «Орлова», но куда как больше не менее именитого «Шаха») — бриллиант чистейшей воды. «Сын зари», да и только!

А уж мистических загадок — (позволю себе напомнить, Люцифер — одно из имен Нечистого) — в судьбе камня и попросту не сосчитать.

Начнем с веса. 123 карата. Согласно правилам пифагорейской нумерологии обратим сие сложное число в элементарное. 123 = 1 + 2 + 3 = 6. Запомним получившееся число.

Теперь — количество граней. Их у «Люцифера» ровно 66 (!), а не 57 как обычно.

6 и 66 — три шестерки, «666», знаменитое «число зверя» из Откровения св. Иоанна Богослова!

И это только начало. Дальше — больше!

Быть может не все знают, но предыдущий владелец «Люцифера», муж княгини N-ской, князь Иннокентий Венедиктович N-ский пропал без вести два года тому назад в джунглях Голконды. Рассказывают, именно оттуда в 1844 году тогда совсем еще молодой князь привез злополучный бриллиант.

По слухам, «Люцифер», известный в Индии под именем «Аджна Кали», хранился в одном из тайных храмов секты тугов-душителй. Камень якобы украшал чело статуи богини смерти. Только представьте, сколько кровавых жертвоприношений, сколько кошмаров и ужасов довелось узреть оку грозной супруги Шивы. Поистине, не камень — Сатана!

И ещё одно. Как я уже писал, «Люцифер» был обретен князем N-ским в 1844 году, а похищен вчера, 13-го (тоже весьма специфическое число) июня 1888 года. И 1844 и 1888 — года високосные. Весьма любопытное совпадение, не правда ли?

Интересно, какая страшная тайна кроется за всеми этими загадочными совпадениями? И кто сумеет ее разгадать? Быть может……………………………..

IV

«Господин О. И. П.»

Пьеса Г. Чхартивадзе

Действующие лица

Орест Иванович Пандорин, чиновник особых поручений при московском генерал-губернаторе.

Иван Григорьевич Ведьмищев, личный камердинер генерал-губернатора Москвы князя Долгорукова.

Онисим Патрикеевич Ромашкин, ассистент Пандорина.

Действие происходит в 1888 году во флигеле О. И. Пандорина на Большой Никитской улице в Москве.

Первое действие

1. Похищение века!

Гостиная в доме Пандорина. Стены увешаны цветными китайскими гравюрами и свитками с иероглифами. В глубине сцены — доспех эпохи династии Мин, деревянная лаковая подставка с китайским холодным оружием, застекленная витрина с традиционными масками Пекинской оперы. На стене — телефонный аппарат Белла-Блэка. В углу — огромные напольные часы в виде Спасской башни, рядом — торшер в виде скульптуры мавра в тюрбане, держащего семирожковый светильник, на журнальном столике — свежий номер «Московского бульварного вестника».

Пандорин и Ведьмищев сидят друг напротив друга в глубоких кожаных креслах. Чуть поодаль, на обитом синим бархатом стуле — Онисим Ромашкин.

Орест Иванович перебирает янтарные четки, лицо его испестрено зелеными пятнышками.

ВЕДЬМИЩЕВ (Пандорину). Да-с, голуба, размалевал вас наш Асклепий, что называется, под гжель в ином колоре… Но да не в этом дело. Ровёном а но мутон — вернемся, так сказать, к нашим баранам. Я ведь к вам, Орест Иванович, с Тверской на Никитскую, признаться честно, не ради вашей зеленой физиогномии тащился. А по личному поручению самого Владим Андреича.

ПАНДОРИН. Так отчего же вы не воспользовались аппаратом Белля? Весьма быстро и удобно.

ВЕДЬМИЩЕВ. Видите ли, голуба, дело уж больно щекотливое, не для посторонних ушей. Не доверяю я этим юным вертихвосткам на телефонной станции. Подслушают еще, разнесут по всей Москве, что те самые сороки. А нам с Владим Андреичем шумиха ни к чему… Да и вообще, не люблю я эти современные штучки-дрючки. Я человек старой закалки. Привык по-дедовски: с глазу на глаз, из уст в уста, с соблюдением конфиденциальности.

ПАНДОРИН. Понимаю… Так чем я могу быть полезен его сиятельству?

ВЕДЬМИЩЕВ. Как чем? Да всё тем же, голубчик. Этими вашими «это раз, это два, это три».

ПАНДОРИН. Неужели в Первопрестольной опять что-то приключилось?

ВЕДЬМИЩЕВ. Ой приключилось, Орест Иванович! Ещё как приключилось. Похищение века!

ПАНДОРИН. И что же, позвольте полюбопытствовать, было похищено?

ВЕДЬМИЩЕВ. Бриллиант, голуба моя. Даже не бриллиант, бриллиантище! Огромный диамант — почитай в куриное яйцо. (Сжал пальцы в кулак, выставил перед собой).

ПАНДОРИН. Хм. Скорее уж в страусовое.

ВЕДЬМИЩЕВ. Всё бы вам, Орест Иванович, шутки шутить. А Владим Андреичу, между прочим, сейчас отнюдь не до шуток. Всю ночь отец родной глаз не сомкнул. Всё из-за этой проклятой стекляшки.

ПАНДОРИН. Уж не о бриллианте ли княгини N-ской идет речь?

ВЕДЬМИЩЕВ. А откуда вы знаете? Это ведь страшный секрет!

ПАНДОРИН. Не хочу вас разочаровывать, уважаемый Иван Григорьевич, но боюсь, это секрет Полишинеля. (Протягивает Ведьмищеву свежий выпуск «Московского бульварного вестника»). Все утренние газеты только и пишут, что о пропаже знаменитого «Люцифера».

ВЕДЬМИЩЕВ. (рассматривая газету) Ох, уж мне эти борзописцы! Бумагомараки, щелкоперы проклятые! Взять бы их всех, да скрутить в бараний рог.

ПАНДОРИН. Поумерьте пыл, Иван Григорьевич. Лучше поведайте, какое отношение к исчезновению камня имеет его сиятельство?

ВЕДЬМИЩЕВ. Да самое что ни на есть прямое. Мы ведь с кормильцем тоже вчера были на том злосчастном рауте, будь он неладен. И вот тебе на. Ишь, какая оказия-то приключилась. (Размахивает газетой). «Таинственное происшествие на Бронной»! Весь высший свет Москвы под подозрением! Скандал, да и только! А нам ведь, Орест Иванович, скандалы-то ни к чему. Вы же знаете, у Владим Андреича в столице немало злопыхателей найдется. Ведь только сидят и ждут, когда его сиятельство осклизнется. А тут как на грех, здрасте-пожалуйста, — такой пренеприятнейший казус!

ПАНДОРИН. В данном случае, поистине, casus belli.

ВЕДЬМИЩЕВ. И не говорите, Орест Иванович, — как мел белый, ни кровиночки в лице. Совсем измаялся бедняжечка с этой проклятущей каменюкой. Всю ночь не спал, мучался. А поутру — ни свет, ни заря — призвал меня. Ступай, говорит, к Орест Ивановичу, Христом Богом его заклинай, пусть во что бы то ни стало отыщет этот окаянный бриллиант!

ПАНДОРИН. А что же полиция?

ВЕДЬМИЩЕВ. Какая к дьяволу полиция! Сам обер-полицеймейстер Журковский был вчера на вечере. И что? Стоит истуканом, глаза таращит, да усищами трясет, что таракан. И помощничек его, Гудович. Все входы-выходы, конечно же, сразу перекрыл, челядь обыскал, досмотр помещению жутчайший учинил, а всё одно — камешек-то тю-тю…И вот ведь еще какая оказия приключилась, голуба моя. Сыскался у нас тут в Первопрестольной некий, так сказать, Искариот, чтобы его приподняло да об землю шлепнуло! Не побрезговал сей стервец телеграфировать о случившемся в столицу. И теперь к нам из Петербурга по именному повелению едет следователь по особо важным делам. Некто Люстрин. Не доверяют они, видите ли, там, на невских брегах, нашим московским сыскарям. Мол, раз сам обер-полицеймейстер попал под подозрение… Да что там Журковский! Они и на Владим Андреевича, на отца родного, замахнулись! Ведь, по слухам, этот питерский хлыщ имеет весьма высокопоставленных покровителей. И не где-нибудь, а в Мариинском дворце! Говорят, сей Люстрин — демоническая личность. Рубит с плеча направо и налево. Не взирая, что называется, на лица, чины, заслуги и регалии. Ведь он так всю Москву нам на уши поставит!.. Так что, Орест Иванович, голуба, выручайте, впрягайтесь. Дело-то щекотливое, деликатное, как раз для вас. Не дайте супостатам посмеяться над Владим Андреичем. Негоже мусор-то из избы выносить.

ПАНДОРИН. Никоим образом не смею уклоняться от исполнения своих прямых обязанностей — блюсти законность и правопорядок в подведомственном Владимиру Андреевичу граде… Но есть здесь одно маленькое «но».

ВЕДЬМИЩЕВ. Какое еще «но»?

ПАНДОРИН. Видите ли, Иван Григорьевич. По некоторым причинам медицинско-эстетического характера (показывает на свое испещренное зелёнкой лицо) я временно лишен возможности покидать стены собственного дома…

ВЕДЬМИЩЕВ. И что же нам теперь делать?! Дело-то не терпит отлагательства!

ПАНДОРИН. Значит, начнем расследование прямо сейчас.

ВЕДЬМИЩЕВ. Прямо сейчас? Я отказываюсь вас понимать.

ПАНДОРИН. Все очень просто. Для того чтобы вести расследование мне вовсе необязательно присутствовать на месте происшествия лично. Я пошлю туда своего ассистента…(Ромашкину) Онисим, с этого момента вы будете моими глазами, ушами, руками и ногами.

РОМАШКИН. Почту за честь.

ПАНДОРИН. Всю добытую информацию по делу о пропавшем бриллианте вы будете доставлять мне сюда, на Никитскую. Здесь же будем устраивать оперативные разборы… (Ведьмищеву) А сейчас, уважаемый Иван Григорьевич, позвольте задать вам несколько вопросов.

ВЕДЬМИЩЕВ. Всегда к вашим услугам, голуба. Спрашивайте.

ПАНДОРИН. Что вам известно о княгине N-ской?

ВЕДЬМИЩЕВ. До чрезвычайности своеобразная особа. Супруга князя N-ского… Хотя, наверное, правильней было бы сказать вдова.

ПАНДОРИН. Разве князь умер?

ВЕДЬМИЩЕВ. Этого, увы, никто не знает. Известно лишь, что года так два назад он уехал в какую-то далекую восточную страну. То ли в Тибет, то ли в Сиам, я точно не знаю. Так вот, с той поры о нем никто ничего не слыхал. Что в воду канул… Сказать по чести, жизнь Иннокентия достойна пера Дюма-пэра. Фу ты, прости Господи, каламбур какой случился… Я ж Кешу ещё совсем юным отроком помню. Глазища сверкают, грива ершится. Всё носился с какими-то невиданными прожектами. Ещё грозился раскрыть секрет философического камня. Да-с. Весь глобус, поди, исколесил. И полдня на месте не сидел. Эдакий егоза. Все в разъездах да в разъездах. Сказывают, где-то во Франции вступил в какое-то там тайное братство. То ли в фармазоны, то ли в ламинаты.

ПАНДОРИН. Вы хотите сказать «франкмасоны» и «иллюминаты»?

ВЕДЬМИЩЕВ. Может и «алюминаты». Бог их каббалистов ведает. Знаю одно, все эти игры в секреты да в загадки с тайнами до добра не доведут… Вот и камешек-то этот злополучный князь откуда-то из Индии привез.

ПАНДОРИН. Кстати, о камне. При каких обстоятельствах пропал бриллиант? А то ведь из газет ничего толком не поймешь. Господа репортёры поднапустили мистического туману, но ни единой подробности, как назло, напечатать так и не удосужились.

ВЕДЬМИЩЕВ. Хм, как сейчас помню. Вечер был в самом разгаре. Его сиятельство не на шутку раздухарился — всё трунил, шутил, балагурил. Даже бородатый анекдот про Баркова и Сумарокова при дамах не постеснялся рассказать. Ха-ха-ха. Забавный такой анекдотец, хоть, что называется, и с душком-с. Заспорил однажды Барков с Сумароковым о том, кто из них скорее напишет оду…

ПАНДОРИН. Пожалуйста, не отвлекайтесь. Ближе к делу.

ВЕДЬМИЩЕВ. Миль пардон, господа. Так вот. Вечер, как я уже сказал, был в самом разгаре. И тут кто-то из гостей — то ли барон Корф, то ли граф Бобринский — попросил хозяйку показать прославленный «Люцифер», будь он четырежды проклят. Наталья Николаевна — женщина, не лишенная жеманства, однако в этот раз не заставила себя долго упрашивать, и легким мотыльком выпорхнула из залы. Не прошло и двух минут, как она явилась обратно. На ладони у нее всеми цветами радуги переливался…………………………………………………………………………

V

«Адамант»

(отрывок из поэмы Н. И. Каурича)

…Вот адамант на ладони княгини прекрасной,

Точно волшебный подарок — яйцо Алконоста!

Радужным светом играет, блистает, сияет,

Взоры и думы магнитит, пленяет, чарует.

Сам генерал-губернатор Москвы Долгоруков,

Челюсть вставную поправив, вперед выступает:

«Эх, чаровница! Когда бы я был помоложе

Тотчас бы я за тобой приударил, ей Богу!

Статна, пригожа, умна, и богата к тому же.

Требовать что мне ещё от фемины прекрасной?

Разве ж вина — дабы кровушка в жилах взыграла.

Так наливайте ж скорей, господа! Сдвинем кубки!»

Штабс-капитан (заводила, кутила, повеса), —

Эх, доломан бы, да ментик — ну прямо Давыдов! —

Ждать не заставив, хватает бутылку с шампанским,

И по-гусарски с размаху по дну ударяет.

Бах!!! Пораженная звуком княгиня

Чувства лишилась, и, падая, ручкой взмахнула.

Камень отпущенной птицей порхнул из ладошки,

Скрылся из виду — пропал, испарился, исчезнул…

Пробка меж тем из бутылки кометой хвостатой

В сторону люстры, след пенный оставив, взметнулась.

Бам-тарарам! Хрусталя Ниагара низверглась

На пол, на стол, на приборы, на кресла, на стулья…

Сцена немая (куда посильней «Ревизора»).

Гости немотствуют. Лишь «Veuve Clicquot» тихо плачет.

Винные слезы вослед за хрустальным потоком

На пол стекают, дубовый паркет орошая.

Князь Долгоруков встает, нарушает молчанье:

«Как же теперь отличить бриллиант от стекляшек?»

Верный Ведьмищев уж тут: «Не изволь сомневаться.

Сыщем, разыщем, найдем, отскребем, откопаем.

Дай только срок. Ну куда он мог тут подеваться».

Рыскали долго лакеи и слуги по зале,

Каждую пядь осмотрели, и в щелочки все заглянули.

Но отыскать ничего не смогли, как не бились —

Только стекло. Адаманта же — как не бывало…

Понабежали чины из полиции, и поспешили составить………

VI

Протокол осмотра места происшествия, имевшего место 13 июня 1888 года в особняке князя N-ского на Большой Бронной улице в Москве.

Осмотр начат в 22 ч. 10 мин.

Осмотр окончен в 23 ч. 45 мин.

Следователь Перепьянов К. Е.

в присутствии участкового пристава Опохмелкина Я. К.

Эксперт Наливайко П. В.

Осмотром установлено: особняк князя N-ского представляет собой двухэтажное кирпичное строение с парадным входом со стороны ул. Б. Бронная и черным ходом со стороны Патрикеева тупика.

Возвышенная на четырёх столпах коринфского ордера сень покрывает вход и составляет его преддверие. Из притвора в чертог, ведёт двухстворчатая металлическая дверь с бронзовыми ручками в виде колец продетых в носы козлобородых сатиров.

Передняя являет собой округлое помещение диаметром примерно 12 арш. с обширным куполом, расписанным под звездное небо.

Далее — парадная лестница, ведущая на второй этаж (26 чугунных ступеней, покрытых красной ковровой дорожкой).

На втором этаже особняка анфилада из пяти парадных зал размещенных вкруг овального холла. По периметру холла — колоннада из 12-ти колонн белого мрамора. Стены украшены барельефами на темы античной мифологии (подвиги Геркулеса, приключения аргонавтов, похождения Одиссея, странствия Энея, etc.).

Столовая находится в левом крыле особняка и представляет собой прямоугольную залу длиною 20 арш., шириной 10 арш. и высотою 5 арш. В центре украшенного лепниной потолка — трехъярусная 12-тирожковая хрустальная люстра. Пол выложен палисандровым паркетом, стены обшиты ореховыми панелями. Вдоль стен расставлены китайские фарфоровые вазы в человеческий рост (6 шт.), В дальнем углу — английский камин с кованой решеткой и трехстворчатым прозрачным экраном. На каминной полке — 2 бронзовых вызолоченных канделябра на 6 свечей каждый, каминные часы, выполненные в виде средневекового замка и позабытый кем-то веер. Рядом с камином — аквариум на 20 ведер и 7-мирожковый торшер, выполненный в виде скульптуры мавра в пышном, украшенном розовым самоцветом тюрбане.

В центре залы расположен большой обеденный стол из красного дерева работы Г. Гамбса, застеленный белой скатертью и сервированный на 32 персоны (мейсенский фарфор, богемский хрусталь, серебряные столовые приборы фирмы «Robbe amp; Berking», серебряное ведерко для льда).

На столе — блюда: сыр Рокфор, страсбургский пирог, салат из эндивия с апельсинами, салат из куропаток (зачеркнуто), Boeuf à la mode (говядина по моде), фрикасе из телятины (зачеркнуто), свиные отбивные a-la Jean Urgant, цыпленок по бургунски, сальми из цесарки (зачеркнуто), фаршированная креветками и крабами паровая стерлядь, улитки с грецкими орехам, малиновый конфитюр, икра красная, икра черная (зернистая), икра Solánum melongéna; вина: «Вдова Клико» — 4(зачеркнуто) 3 (зачеркнуто) 2 бутылки, «Шабли Гран Крю» — 4 бутылки, «Шато Лафит» (зачеркнуто) [почерк меняется], «Шато Марго» — 5 (зачеркнуто) 4(зачеркнуто) 3 бу [почерк становится плохо читаем] тылки.

Поперди… (исправлено на) перперди… (зачеркнуто) [почерк портится окончательно] Под углом 90 градусов к обеденному столу стоит обитая алой парчой оттоманка, на которой лежит…………………………………………………………………………………………

VII

Письмо княгини N-ской баронессе Гольден-Бах.

(писано 11 мая 1886 года)

Здравствуй, моя милая Цирцея!

Видишь, я не забыла твое институтское прозвище…

С годами ты всё краше! Знать, время на острове Эя и впрямь застуденело. Словно и не было этих десяти лет, как мы покинули стены родной Елизаветинки.

Как вспомню порой нашу милую сердцу альма-матер! Бедняжку Люсьен, кокетку Мэри, самодуру Пульхерию Карловну… Помнишь, как мы потешались над её глухотой — вместо Сумарокова декламировали Фета?

Я пришел к тебе с приветом,

Рассказать, что солнце встало…

Ну и озорницы же мы тогда были… Эх, молодость, молодость!..

Впрочем, ты все так же юна и прелестна. Старик Кронос абсолютно не властен над твоей красотой. Как я убедилась на балу у герцогини, твой дар очаровывать сынов Адама по-прежнему при тебе. Ты всё так же ловко пользуешься своим «чудодейственным прутиком». Мужчины, все как один: от взбалмошных юнцов до убеленных сединами старцев — как и десять лет назад вьются вокруг тебя, похрюкивая от удовольствия, и, постукивая копытцами по паркету (точь-в-точь как спутники отважного Улисса). Безмятежности твоего супруга можно только позавидовать! Столько поклонников порхает вокруг красавицы-жены, а он — точно Зевес-Олимпиец. Спокоен, стоек и тверд. Чудо, а не муж!

А вот мой муженек если и заслужил звания «чуда», то разве что «чуда в перьях». Угораздило же мне повиноваться воле батеньки. А mon papa прельстился княжеским титулом. Всё нудел: «Не дури, глупёха! Не смотри, что жених, почитай, мой ровесник. Выходи за N-ского — княгиней будешь, а мои внуки — князьями!»

Какие внуки?! Боже ты мой! О детях я могу только мечтать. Вон у вас с бароном уже трое, а у меня… У меня муж заместо дитяти. Старше меня аж на двадцать с лишним лет(!), а умом — хуже распоследнего шалопутного гимназиста. Все никак не наиграется в индейцев.

Конец ознакомительного фрагмента.