Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России

В. Ж. Цветков, 2018

Споры об адмирале Колчаке не утихают вот уже почти столетие – одни утверждают, что он был выдающимся флотоводцем, ученым-океанографом и полярным исследователем, другие столь же упорно называют его предателем, завербованным британской разведкой и проводившим «белый террор» против мирного гражданского населения. В этой книге известный историк Белого движения, доктор исторических наук, профессор МГПУ, развенчивает как устоявшиеся мифы, домыслы, так и откровенные фальсификации о Верховном правителе Российского государства, отвечая на самые сложные и спорные вопросы. Как произошел переворот 18 ноября 1918 года в Омске, после которого военный и морской министр Колчак стал не только Верховным главнокомандующим Русской армией, но и Верховным правителем? Обладало ли его правительство легальным статусом государственной власти? Какова была репрессивная политика колчаковских властей и как подавлялись восстания против Колчака? Как определялось «военное положение» в условиях Гражданской войны? Как следует классифицировать «преступления против мира и человечности» и «военные преступления» при оценке действий Белого движения? Наконец, имел ли право Иркутский ревком без суда расстрелять Колчака и есть ли основания для посмертной реабилитации Адмирала?

Оглавление

Из серии: История без грифа «Секретно»

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Как произошел «переворот 18 ноября 1918 г.», а Колчак стал «Верховным правителем»?

В политико-правовой истории Белого движения события последних месяцев 1918 г. имели исключительное значение. Своеобразным «эпицентром» дальнейшей эволюции стали события в Омске. Главной причиной омского переворота 18 ноября 1918 г. был назревавший конфликт между «партийными» и «государственными интересами» в русле развития политического курса Белого движения — перехода от «коллегиального управления» к «единоличному». Главным поводом конфликта считалось циркулярное письмо ЦК партии эсеров, написанное в Уфе 22 октября 1918 г. и распространенное по телеграфу с традиционно революционным «заглавием» — «Всем, всем, всем». Идея письма-прокламации принадлежала лидеру партии В. А. Чернову, убежденному противнику любых компромиссов с «правыми». В письме заявлялось: «В предвидении возможности политических кризисов, которые могут быть вызваны замыслами контрреволюции, все силы партии в настоящий момент должны быть мобилизованы, обучены военному делу и вооружены, с тем чтобы в любой момент быть готовыми выдержать удары контрреволюционных организаторов гражданской войны в тылу противобольшевистского фронта. Работа по вооружению, сплачиванию, всестороннему политическому инструктированию и чисто военная мобилизация сил партии должны явиться основой деятельности ЦК, давая ему надежные точки опоры для его текущего, чисто государственного влияния». В той же прокламации ЦК эсеров осуждались переезд Директории в Омск, разрыв контактов со съездом членов Учредительного Собрания и передача важнейших должностей в правительстве «сибирским министрам». Недвусмысленный призыв «вооружаться» «всем силам эсеровской партии» не мог расцениваться иначе, как призыв к созданию, выражаясь современным языком, «незаконных вооруженных формирований». Выражалось и недоверие Директории, санкционировавшей образование Временного Всероссийского правительства.

После оглашения текста прокламации на заседании правительства 5 ноября Директория назначила расследование по данному факту. Премьер П. В. Вологодский и главнокомандующий генерал-лейтенант В. Г. Болдырев выступили за немедленный арест эсеровского ЦК. Глава Директрии, правый эсер Н. Д. Авксентьев поручил расследование министру юстиции, генерал-прокурору С. С. Старынкевичу. Болдырева заверили, что в случае появления прокламации на фронте ее распространители должны нести ответственность по «законам военного времени». Помимо деятельности руководства партии эсеров, особое беспокойство вызывала активность товарища министра внутренних дел эсера Е. Ф. Роговского, пытавшегося сформировать (в качестве милицейского) отряд для «противодействия реакции». Для омского офицерства и казачества, для сибирских политиков, незадолго до этого уже имевших «опыт» подавления оппозиции Областной думы, необходимость «решительных действий» была вполне реальной. Воззвание эсеровского ЦК стало весьма удачным поводом для размежевания антибольшевистского движения[25].

Кроме организационных и политических разногласий внутри Всероссийского правительства накануне «переворота», немаловажное значение имела и активная «идеологическая подготовка» к нему, проводившаяся т. н. «национально-общественными организациями», главным образом в Омске. Неожиданным противником Директории стал омский отдел Всероссийского Союза Возрождения России (далее — СВР). Следует помнить, что по условиям т. н. «московского соглашения» весной 1918 г. между Союзом Возрождения и Национальным Центром всероссийская власть должна была создаваться на основе трехчленной Директории и безответственности перед Учредительным Собранием первого созыва. Омский отдел Союза Возрождения в специально составленном обращении «К сынам погибающей Родины» заявил основные тезисы своей программы и отметил свое несогласие с Директорией по двум важным моментам (состав правительства и ответственность перед Конституантой). «Война с внешним врагом — Германским Империализмом и его оружием — врагом внутренним — большевизмом, до полного освобождения всей России от немецкого и советского владычества» (тезис утрачивал актуальность в связи с окончанием Первой мировой войны. — В.Ц.), «содействие воссозданию сильной, дисциплинированной армии», «организация Всероссийской власти, которая объединила бы все области, освобожденные от большевизма и немцев». При этом утверждалось, что «Правительство Возрождения России должно быть образовано не по признакам партийности, а по признакам дееспособности и проникновенности началами патриотизма, государственности и народоправства. Правительство должно быть поставлено в условия полной деловой независимости и самостоятельности во внутренней и внешней политике от партийных, классовых и иных группировок и должно действовать на основе тех положений, которые будут им усвоены при вручении ему власти».

Что касается Учредительного Собрания, то здесь омский СВР был категоричен: «Правильный состав Учредительного Собрания в настоящее время невозможен. Избранные в него большевики и левые социалисты-революционеры сами себя из него исключили. Польша не пришлет своих представителей, Кавказ и Украина также… Губернии с властью большевиков в состоянии дать лишь часть своих членов Учредительного Собрания. Тем не менее Всероссийская власть должна быть организована при участии членов Учредительного Собрания, кои могут быть по условиям переживаемого момента созваны. В создании этой власти должны принять участие представители общероссийских политических партий, стоящих на государственной точке зрения, а также представители местных, образовавшихся по ходу свержения советской власти, временных правительств».

Завершали обращение тезисы о «народоправстве», о демократическом самоуправлении: «Восстановление русской государственности на основах народоправства», «установление органов местного самоуправления, образуемых на основе всеобщего избирательного права», «доведение страны до Всероссийского Учредительного Собрания на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования».

Показательно, что омские социалисты (в составе отдела СВР) выступили в роли защитников аппарата Временного Сибирского правительства от «посягательств» Директории, хотя во время конфликта между правительством и Областной Думой поддерживали последнюю, обвиняя Административный Совет в «реакционности» (правда, один из основателей СВР А. А. Аргунов считал, что омский отдел не имел никакого права связывать себя с «подлинным» Союзом Возрождения). В этом отношении важен выпущенный омским СВР бюллетень, содержавший оценки Директории. Омский отдел СВР, Правление Совета съездов всесибирских кооперативов, омская группа Трудовой Народно-Социалистической партии, Всероссийский Совет съездов торговли и промышленности, Атаманская организация РСДРП «Единство», омский комитет кадетской партии и омская группа социалистов «Воля народа» выразили объединенную позицию «общественности» (эти же группы вошли в состав «Омского блока»). Приветствовалось решение Директории переехать в Омск, отмечалось, что «в сибирской окраине заложены прочные основания государственного строительства» и нужно «укрепить ту систему военного и гражданского управления, которую практиковало Сибирское правительство». Директорию предупреждали от попыток сохранить деятельность Областной Думы, состав которой «не отвечает ни принципам народоправства, ни реальному соотношению общественных сил». Напротив, «разгорающаяся война за освобождение Отечества» требует «подчинить этой великой цели все другие задачи», и тогда, когда «воскресает надежда на народоправство в России, необходимо проявить политический аскетизм в настоящем». В заявлении «Всесибирской кооперации» выражалась уверенность, что в условиях конфликта Думы и правительства. Директория «не станет на сторону Думы», «преследующей личные интересы, а не государственные», а поддержит Временное Сибирское правительство, создавшее «административный аппарат, который, немного медленно, но зато верно, шаг за шагом, ведет нас к воссозданию России». Группа омских энесов отмечала, что «русской демократической власти, как и всей государственной демократии, надо резко отмежеваться от тех партийных слоев, от тех политических настроений… в которых государственное предательство и национальный развал до сих пор находят себе богатую почву». Наконец, Атаманская группа РСДРП «Единство» заявляла о «поддержке только такого правительства, которое будет бороться с анархией и антигосударственной работой некоторых политических партий». «Ликвидация Сибирской Областной Думы… полное недопущение вмешательства в дела правительства Съезда членов Учредительного Собрания (в противном случае к Съезду должны быть применены репрессии)… ликвидация политических партий и печати, ведущих борьбу с обороной страны и сеющих анархию в стране… недопущение к участию в общественных и профессиональных организациях большевиков и членов поддерживающих их партий» — вот требования омской рабочей организации.

Явный намек в отношении недопустимости контроля за исполнительной властью со стороны Съезда членов Учредительного Собрания содержали тезисы омских «воленародовцев»: «Никакие суррогаты представительных учреждений… не должны притязать ни на какую роль в государственном управлении, а тем более на контроль над действиями Верховного Правительства, которое, обладая в данный исторический момент всей полнотой суверенной власти, обязано дать отчет в своих действиях лишь перед органом подлинной народной воли». Несомненно, на позицию омских политиков повлияло своеобразное понимание приоритета «деловых» качеств Сибирского правительства перед «партийно-политическим» составом Директории, что нашло отражение в пункте обращения СВР о «полной деловой независимости» создаваемого аппарата исполнительной власти. Так или иначе, но недостаточная поддержка Директории со стороны СВР и родственных ей организаций сыграла немаловажную роль в процессе прихода к власти «единоличного диктатора».

Но помимо «официальной» оппозиции, со стороны зарегистрированных в Омске общественных организаций нельзя не заметить участия в подготовке «переворота» «неформальных» групп сибирской «элиты». Своеобразным продолжением традиций «каргаловского кружка» стала деятельность политического салона М. А. Гришиной-Алмазовой, супруги отставного военного министра, вынужденного выехать на Юг осенью 1918 г. По оценке одного из участников «переворота», начальника разведотдела штаба 2-го Степного Сибирского корпуса капитана И. А. Бафталовского, «все чего-то ждали, хотели каких-то перемен, таили в душе мысли о преступной деятельности власти, но никто не решался смело и честно сделать первый шаг в направлении ее свержения. Первая смелая мысль по этому волнующему вопросу была брошена в салоне мадам Гришиной-Алмазовой… с течением времени этот гостеприимный и уютный салон становится интимным политическим центром, объединяющим военные и политические течения правого оттенка. Здесь можно было встретить членов Сибирского правительства с министром финансов И. А. Михайловым во главе (примечательный факт. — В.Ц.) представителей Ставки, генерала А. И. Андогского (начальник Николаевской военной академии. — В.Ц.), видных политических и общественных деятелей и доблестных молодых офицеров, тянувшихся в этот Русский дом в надежде найти исход из «политической волчьей ямы», в каковую увлекали Сибирь национальные предатели».

Сущность омских политических салонов довольно верно отметил занимавший при Колчаке должность генерала для поручений генерал-майор М. А. Иностранцев: «В самом Омске, скорее всего, господствовало правое и даже монархически-реакционное (политическое настроение. — В.Ц.). Было несколько салонов, в которых, как и подобает, главными действующими лицами являлись или женщины, или офицеры, преимущественно из кавалерии и казаков, считавшие, что никакой революции в России не было, а был военный бунт, который не был подавлен лишь вследствие слабой власти, растерянности и преждевременного, как они полагали, отречения Императора от престола. Все эти элементы держали себя вполне по-старому, открыто смеялись над демократическими идеями и учреждениями и зачастую не стеснялись открыто высказывать мысли о необходимости полного возвращения к старому порядку. Но это были… большей частью наносные из Европейской России элементы или же офицеры Сибирского и других казачьих войск». Характеристику настроений салона Гришиной-Алмазовой вполне дополняет факт убийства на одном из вечеров офицера, якобы за оскорбительное поведение во время исполнения гимна «Боже, Царя храни».

«Смелый и решительный план переворота, зародившийся в головах кучки патриотов, — продолжал Бафталовский, — начал медленно осуществляться в своих подготовительных работах и действиях; детальную разработку этого акта, с технической стороны, взяли на себя: генерал Андогский, первый генерал-квартирмейстер Ставки — полковник Сыромятников и прибывший из Добровольческой армии полковник Лебедев. К ним присоединились в качестве помощников представители Штабов: Сибирской Армии — капитан Буров и 2-го Степного Сибирского корпуса — капитан И. А. Бафталовский. Финансирование государственного переворота взял на себя министр финансов Михайлов, который действительно выдавал щедрой рукой необходимые средства». То, что из членов правительства наиболее активную роль в низложении «уфимской группы» суждено было сыграть именно Михайлову, подтверждалось его негативным отношением к возникновению Директории, к работе Уфимского Государственного Совещания. Но называть его категоричным сторонником «правых» взглядов неправомерно. Его сотрудничество с эсерами, участие в работе Челябинского Совещания показывало, что он был сторонником единоличной власти с обязательной опорой на общественную поддержку, а не власти узкопартийной, на которую, как считалось, опиралась Директория.

Согласно «плану переворота» предполагалось «арестовать Авксентьева, Зензинова и Аргунова и, создав исключительно политически тяжелую обстановку, поставить остальных членов Правительства правого толка в такое положение, при котором они вынуждены были бы по собственному сознанию согласиться на необходимость сосредоточить всю власть — как военную, так и гражданскую — в руках одного лица». Показательно, что заговорщики использовали, в общем, не оригинальную схему «переворота», а схожую с той, которую предполагалось применить летом 1917 г., накануне выступления Корнилова. Вероятно, что эту схему продвигал именно Лебедев, один из лидеров Союза офицеров, готовивших «корниловщину». В 1917 г. Керенского и правительство предполагалось «поставить перед фактом» выступления военных с требованиями усиления власти, ликвидации Петроградского совета и создания Совета народной обороны. И в 1918 г., для придания максимально возможной (в тех условиях) легальности, предполагалось не свержение правительства или арест всех членов Директории, а только «постановка в положение», при котором министрам невозможно уклониться от фактической поддержки заговорщиков и создания новой власти.

Так же как летом 1917 г. «национально-патриотическая общественность» выдвигала на ведущие позиции Л. Г. Корнилова, так и осенью 1918 г. на эти же позиции выдвигался военный министр, вице-адмирал А. В. Колчак. Считать его непосредственным организатором и тем более исполнителем заговора нельзя. Но, по справедливому замечанию Бафталовского, во время подготовки «переворота» будущий Верховный правитель России «дал свое принципиальное согласие на принятие всей полноты власти при том непременном условии, чтобы таковая была ему вручена специальным актом Временного правительства, а не захватом власти». Об этом же писал в своих воспоминаниях бывший глава Административного Совета Временного Сибирского правительства И. И. Серебренников. Отметив желание Колчака не «задерживаться в Омске» и, «в не так далеком будущем, проследовать на Юг, к Деникину», высказанное им в приватных беседах накануне «переворота», он тем не менее считал, что «Колчак был осведомлен о заговоре и дал заговорщикам свое согласие принять на себя бремя диктатуры», поскольку «без этого предварительного согласия адмирала устроители переворота едва ли рискнули бы совершить таковой». По точному замечанию Серебренникова, «Директории противопоставляли диктатора — таким представлялся выход из создавшегося положения». «Создавалась такая обстановка, которая вела к перевороту: справа желали видеть в Омске, как можно скорее, диктатуру; слева делали все возможное к тому, чтобы ускорить ее появление».

Ход «омского переворота» достаточно хорошо известен и отражен в источниках и историографии. Роль исполнителей взяли на себя сибирские казаки. Офицерами партизанского отряда войскового старшины И. Н. Красильникова в ночь с 17 на 18 ноября были арестованы социалисты-директоры Н. Д. Авксентьев, А. А. Аргунов и В. М. Зензинов, а также товарищ министра внутренних дел Е. Ф. Роговский. Предполагавшиеся контрмеры со стороны командира 2-го Степного корпуса генерал-майора А. Ф. Матковского (вр. и. д. командующего Сибирской армией) были нейтрализованы офицерами-заговорщиками из его штаба. После того как организаторы ареста (вр. и. д. начальника Сибирской казачьей дивизии полковник В. И. Волков, командир 1-го сибирского казачьего полка войсковой старшина А. В. Катанаев и сам Красильников) добровольно явились на квартиру к министру юстиции Старынкевичу и «передали себя в руки правосудия», арестованные члены правительства были отпущены. Никто из задержанных не пострадал. Одновременно был разоружен «отряд особого назначения» Роговского, сформированный (при участии эсеровской партии) для охраны Директории.

Пока арестованные директоры находились в здании сельскохозяйственного института, в ночь с 18 на 19 ноября 1918 г. произошла настоящая «смена власти»: ход заседания экстренно собравшегося Совета министров дает определенное представление о «пружинах» заговора и последующего образования диктатуры. В самом начале заседания был четко поставлен вопрос «о дальнейшем функционировании Верховной власти в связи с происшедшими событиями, в силу которых из состава Временного Всероссийского правительства оказывается налицо только два члена (Вологодский и Виноградов. — В.Ц.)». При этом подчеркивалась важная деталь: «Эти оставшиеся члены входили в состав Совета министров, в качестве председателя Совета министров и заместителя Председателя Совета министров, и участвуют в настоящем заседании, вследствие чего верховная власть, за невозможностью функционирования Временного Всероссийского правительства, естественно переходит (показательная правовая характеристика. — В.Ц.) к Совету министров, который, будучи ответственным за судьбы государства, ни на один момент не должен допускать перерыва в функционировании верховной власти».

Омский журналист А. Гутман (Ган) верно определил характер «переворота»: «Очевидно, юристы, участвовавшие в заговоре (таковыми считались, прежде всего, специалист в области государственного права, будущий министр юстиции Тельберг, министр внутренних дел Гаттенбергер, председатель т. н. Омского блока адвокат В. А. Жардецкий. — В.Ц.), всячески старались найти лояльный титул для нелояльного акта. Им важно было представить дело так, будто наступили непредвиденные обстоятельства, Директория распалась от происшедших стихийно событий, и тогда, чтобы спасти власть, произведена была реконструкция правительства. Таков был остроумный выход из положения, считавшийся с точкой зрения юристов. Эту комбинацию молва приписывала тогда министрам Михайлову и Тельбергу. Она была действительно столь же примитивной, сколь и остроумной. Группа офицеров производит самочинно арест членов Директории (Авксентьева, Зензинова и Аргунова); этот арест, во‑первых, подорвет престиж Верховного правительства и, во‑вторых, механически приведет к распадению правительственной «пятерки»; создастся положение, при котором Совет Министров вступает в права верховной власти, и тогда-то он прокламирует передачу ее в полном объеме диктатору». Таким образом, применялась схема «переворота», при которой происходил не развал всей системы власти и не «низложение» ее высших структур, а лишь замена ее новой моделью управления. В сложившейся системе «исчезают» (причем «незаконно», что не оспаривалось) лишь отдельные элементы власти (арестованные директоры), а оставшиеся правомочные структуры организуют новую власть, сохраняя тем самым столь важные для Белого движения принципы правопреемственности. Не случайно первая же фраза воззвания Колчака «К населению России» должна была продемонстрировать именно вмешательство неких независимых от Совета министров «сил»: «18 ноября 1918 года Всероссийское Временное правительство распалось» (в отличие, например, от обращения Петроградского военно-революционного комитета «К гражданам России» от 25 октября 1917 г.: «Временное Правительство низложено»)[26].

Такая «схема» переворота полностью осуществилась. Вологодский был возмущен действиями военных и собирался подать в отставку, о чем и заявил во время заседания. Он потребовал немедленно судить всех участников переворота. Подобное поведение опровергает расхожий тезис об осведомленности и заинтересованности премьера в совершенном перевороте. Но его благородное негодование встретило весьма сдержанную реакцию остальных министров. Гинс «доказывал, что Красильников сделал только то, что давно надо было сделать, что арест его не встретит сочувствия в общественной среде, ибо Директорией давно все недовольны». Гинса дружно поддерживали другие члены Совета министров[27]. Против выступил министр труда, меньшевик Л. И. Шумиловский. Член Директории, кадет Виноградов, первым произнес ожидаемое всеми слово «диктатура», но он же отказался признать факт реального перехода к новой власти, заявив об отставке. Однако в «схеме» был правовой изъян, на который обратил внимание будущий помощник Верховного правителя по отделу снабжения генерал-лейтенант Д. В. Филатьев: «Не Совет министров избирал Директорию, а Директория назначала министров, образовавших Совет, почему последний, хотя бы и в период революции, не должен был считать себя правомочным замещать Директорию. Ему надо было придумать какую-то более приличную и хотя бы по видимости более легальную форму перестроения власти, чтобы это не носило характера переворота».

События 18–20 ноября 1918 г. с правовой точки зрения с полным основанием можно считать государственным переворотом. Но, говоря о «перевороте», следует учитывать не только терминологическую, но и политико-правовую разницу между «переворотом» и «бунтом», «низложением» власти. По мнению министра юстиции Российского правительства С. С. Старынкевича, переворот сохранял основы правовой системы и не носил, в силу этой причины, революционного, «бунтарского» характера, хотя по форме своей и не выглядел легальным актом.

В то же время, в оценке Старынкевича и в квалификационном решении Правительствующего Сената от 23 ноября 1917 г., дающем оценку действиям Петроградского Совета и Военно-революционного комитета, которые привели к «низложению» Временного правительства, отмечалось: «Сенат признал, что восстание так называемых коммунистов есть бунт; это не есть переворот, который создает, в конечном итоге, новую жизнь, творит новые ее формы… это результат деятельности захватчиков власти». Термин «низложение» в политико-правовом контексте того времени означал именно «насильственный характер» по отношению к тем или иным структурам власти.

Но факт незаконного лишения свободы государственных деятелей, хотя бы и принадлежавших к партии, чей ЦК призывал к вооруженному сопротивлению, требовал расследования и наказания виновных. Совет министров принципиально признал, что тот порядок, при котором лица в военной форме подвергают аресту носителей верховной власти, является совершенно недопустимым. Волков, Катанаев и Красильников сами отдали себя воле правосудия. Повторялась та же история, что с арестом министра Новоселова в сентябре 1918 г., причем в обоих «деяниях» участвовал начальник Омского гарнизона войсковой старшина Волков. Теперь действия военных квалифицировались как «преступное посягательство на «верховную власть», и против них возбуждалось уголовное преследование по ст. 100 Уголовного Уложения («насильственное посягательство на изменение в России или в какой-либо ее части установленного Законами Основными образа правления», трактовалось в решении Совета министров как «посягательство на Верховную власть с целью лишить возможности осуществлять таковую»). Однако сам переворот оправдывался «сильным недовольством нерешительной политикой Временного Всероссийского правительства по отношению к тем левым течениям, которые вновь начинали свою разрушительную противогосударственную работу, выразившуюся в составлении и распространении преступных прокламаций, попытках частичных восстаний и др.». Приговор «чрезвычайного военного суда» следовало «представить на конфирмацию Верховного Правителя», что само по себе уже предполагало возможность его изменения. Ведь итоги дела могли быть разными[28].

Судебные слушания состоялись, однако в официозной прессе того времени выражалось настолько широкое возмущение действиями ЦК эсеров, что суд вынес участникам «переворота» оправдательный приговор. Сам «факт ареста носителей верховной власти свидетельствовал о полной их неприспособленности к выполнению тех высоких обязанностей, которые были на них возложены». Адвокатом на процессе выступал Жардецкий, которому приписывали негласное «соучастие в событиях». Юридическим основанием оправдания считалось отсутствие специальных правовых норм, устанавливающих ответственность за выступления именно против отдельных членов Директории, а не против «верховной власти» вообще (в данное понятие, следует помнить, входил и Совет министров).

Эта оценка событий доминировала во всех официальных заявлениях Совета министров в 1918–1919 гг. «Суверенная Директория была составлена из людей различных политических групп, у нее не было прочности цельного камня, она была искусственно склеена из разных кусков. А возле нее стоял тоже претендент на верховную власть — постоянно заявляющий о себе односторонне партийный состав, осколок Учредительного Собрания». Тем не менее и Уфимское Государственное Совещание, и Директория выполнили свои «исторические задачи». «Всероссийская Директория, несмотря на кратковременность ее существования, совершила великое, глубокого значения дело. Она внесла еще большее единство в движение государственности, она выкинула трехцветный национальный флаг… Задача объединения была решена — вся территория подпала под одно кормило власти. Осталась другая задача — укрепить самую власть».

Конец ознакомительного фрагмента.

Оглавление

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Адмирал Колчак. «Преступление и наказание» Верховного правителя России предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

25

ГА РФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 180. Л. 69–70; Ф. 144. Оп. 1. Д. 11. Л. 15; Кроль Л. А. За три года. Владивосток, 1921. С. 156–157.

26

ГА РФ. Ф. 193. Оп. 1. Д. 12; Д. 14; Ф. 5881. Оп. 2. Д. 242. Лл. 1–2; Д. 180. Лл. 91–92; Ф. 176. Оп. 5. Д. 245. Лл. 1–4; Ф. 5960. Оп. 1. Д. 1а. Л. 46–47; Серебренников И. И. Мои воспоминания. Т. 1. Тяньцзин, 1937. С. 214, 215, 220.

27

A Chronicle of the Civil War in Siberia… Ор. сit. vol. 1. С. 184.

28

Правительственный Вестник. Омск. № 3. 21 ноября 1918 г.; ГА РФ. Ф. 176. Оп. 5. Д. 48. Л. 1–2.

Смотрите также

а б в г д е ё ж з и й к л м н о п р с т у ф х ц ч ш щ э ю я