Грани теней. Повесть

В. Ермаков

Иногда только опытный взгляд может распознать в человеке его двойственную натуру, которая подчиняется двум разным индивидам, один из них настоящий по документам и по форме, другой лишь обладает духовной властью над телом, продолжая давно начатое действие. Наполеон, сколько ты еще будешь блуждать в нашем мире?

Глава 7

Палин лежал на кровати и смотрел в потолок. Вошедшая в палату медсестра подошла к нему и внимательно вгляделась в его лицо. Оно было безжизненно пустым. Она осторожно тронула его за плечо:

— К вам пришли.

Палин не пошевелился.

— Сокольников! К вам пришел ваш брат, Николай, — громко и отчетливо произнесла медсестра.

Лицо лежащего мгновенно преобразилось:

— Что вы сказали?

— Петр Афанасьевич! К вам пришел ваш брат, Николай.

— Где он? — Палин быстро вскочил с кровати.

— Тише, тише, Петр Афанасьевич. Я сейчас его приглашу.

Она подошла к двери, открыла ее и громко произнесла:

— Прошу вас, Николай Афанасьевич. У вас пять минут.

Николай Афанасьевич вошел в палату с довольно напряженным лицом.

— Николаша! Дорогой мой! Как я рад тебя видеть, — Палин бросился навстречу, обнял его. Потом отстранился, вглядываясь в лицо. — Ты просто не представляешь, как я рад тебя видеть. Обо мне словно позабыли. Мариша не приходит, Оленька. Куда все подевались? — Он опять прижался к Николаю Афанасьевичу.

Николай Афанасьевич развел руки, не зная, что ему делать. Он сделал огромное усилие над собой, чтобы осторожно обнять чужого человека.

Палин опять отстранился от него, крепко вцепившись в его руки:

— Как давно мы с тобой не виделись. Последний раз на день рождении твоей Настены. Ну как? Нравятся ей сережки, которые я подарил? Я все магазины объездил, никак не мог выбрать. Ох, и в кого она такая щепетильная? Мне с каждым разом все труднее и труднее подобрать ей подарок.

— Ты же сам учишь этому свою крестницу, — оправился от замешательства Николай, — тебе самому нравится получать в подарок изысканные, красивые вещи. Последний карабин, который я тебе подарил, ты до последнего винтика ощупал, под лупой все вензеля просмотрел. Про гостей забыл, так увлекся новой игрушкой.

— Да, да. «Сайга» прекрасна. Что поделать: оружие — моя страсть. Ты ведь помнишь нашу с тобой первую духовку, которую отец нам подарил. С нее все и началось.

— Еще бы не помнить. Ты мне ее почти не давал, спать с ней ложился. А сколько воробьев ты из нее перестрелял. А я их хоронил, и мы дрались из-за них с тобой.

— Поэтому я и стал настоящим охотником, а ты так никого не подстрелил за свою жизнь, сколько я тебя брал с собой на охоту. Может быть, Варенька и вышла за тебя, а не за меня. Ты нравился ей, такой степенный, рассудительный, добрый. А я вечно забияка, драчун, не привыкший к спокойствию. Мне всегда хочется быть впереди, на острие событий.

— Ну да, ну да. Поэтому ты… — Николай Афанасьевич чуть запнулся, — ты мэр, а я всего лишь доктор наук.

— Аха-ха-ха, — Палин рассмеялся. — А скажи-ка, доктор, почему меня здесь держат? Разговаривают как с больным, никого не пускают. Доктор тут один ко мне ходит из психбольницы, я там помогаю с ремонтом им. Так вот он, — Палин понизил голос, — уж больно часто и подолгу со мной разговаривает. А взгляд у него такой цепкий, как будто в душу ко мне заглядывает. Что-то нехорошо мне от таких бесед. Он мне и раньше предлагал лечь к нему в больницу, на обследование. Боюсь, что он что-то заподозрил в моем здоровье. Но я ведь не могу к нему сюда на лечение идти. Если надо, то лучше в Германию, подальше от любопытных глаз. Что ты скажешь, Николаша? — Палин пытливо посмотрел Николаю в глаза.

Николай Афанасьевич напрягся, по его лицу пробежала какая-то тень.

— Что ты, Николаша? Ты за меня испугался? Да я здоров. Просто надо отдохнуть от всех этих дел. В последние три года я так устал. Как только пошла эта приватизация, люди словно с ума посходили, как в девяностые. Всем все стало надо. Все хотят урвать побольше, ни перед чем не останавливаются. Даже городские садики под офисы выводят, мелкие предприятия, фабрики банкротят. Лишь бы на их площадях магазин или склад сделать. В комитет по приватизации понатолкали бог знает кого. Купили всех с потрохами. А я один за всем не могу уследить, со всеми уже переругался. Ладно мой зам. Викентий Палыч пока еще помогает мне. И что меня еще больше беспокоит, Николаша? Это то, что за нашими местными предпринимателями стоят другие, более солидные люди. Москвичи скупают все. А за ними кто стоит? Сунешься на какой-нибудь заводик, а там уже не только не наши люди, но уже и не наша территория, до смешного доходит. На территории нашего самого крупного комбината находится котельная, которая, кроме самого комбината, снабжает теплом и горячей водой целый район города. Так мало того, что директор комбината москвич, так котельная принадлежит другому москвичу. Они меж собой бодаются: кто кому платить должен. А мы даже не вправе указывать, что они должны делать. Город мой, а вода в районе города не моя уже — московская. И с садиками тоже бомба замедленного действия. Каким-то образом садики закрывают, якобы для ремонта. А потом они исчезают. И в этом здании уже налоговая инспекция сидит, которую выперли с другого более престижного места. Население начинает претворять в жизнь установку партии на увеличение рождаемости, и тут же начинают расти очереди в садики, которых уже нет. Средства от приватизации профукали и опять на поклон к государству. Да еще местный криминал хочет урвать свою долю. Мало нам своих, так еще московские к нам приглядываются, наших оттесняют от кормушки. Нашего авторитета убрали, и совсем беспредел пошел — дележка по новой. Сил моих нет — со всеми бороться.

— Но ты ведь знал, на что идешь, — натужно резюмировал Николай Афанасьевич.

Он пристально вглядывался в лицо Палина, надеясь увидеть в нем черты своего родного брата, который говорил пафосом брата, но чужим голосом.

— Сейчас страсти кипят вокруг участка земли в нашем городе. Я хочу здесь построить аквапарк. Говорил с губернатором на эту тему, но он отнесся несколько скептически к моей затее. Его больше заботит обустройство площади на набережной нашего пруда. Я был прошлым летом в аквапарке в Казани. Вот это комплекс! Круглогодичное купание и загар. У кого не хватает денег на море, могут спокойно пару недель провести в аквапарке даже зимой. К ним едут из соседних городов, из соседних республик. Вся ближняя инфраструктура под этот аквапарк заточена. Отели, магазины, автостоянки. Ты представляешь, Николаша, какой оборот городу с этого можно иметь. И вот тут-то какая-то глухая стена непонимания. Земельный участок пока принадлежит городу — это уже огромный плюс. Деньги есть, чтобы начать строительство, даже проект можно взять казанский. Необходимо губернатора склонить на свою сторону. По его же памятнику-набережной туристы приезжие гулять будут — любоваться. Дополнительные деньги у центра только он выпросить сможет. Но вот уперся — и ни в какую. Слышал, что вокруг него москвичи-танцоры хороводы водят, чтобы на этом месте еще один торговый комплекс воздвигнуть. А кто там покупать будет? И так уже восемь штук стоят полупустые. Продавцы меж собой в компьютерные стрелялки играют: отдел на отдел. Ты прости меня, Николаша, что на тебя все это вываливаю, выговориться хочется, — Палин взял его за руки. — Мне один год остался, на второй срок вряд ли оставят. Поэтому времени мало, а хорошей поддержки нет. Аквапарк стал бы жемчужиной нашего города и хорошим дополнением к городскому бюджету. А там можно и дороги в порядок привести, новые садики понастроить, школы, больницы. Ой! Что-то мне нехорошо стало. В последнее время сердце стал ощущать. Раньше не беспокоило, а тут как-то разом.

— Ты бы прилег, — Николай тихонько подтолкнул его к кровати, — ты никогда не жаловался на сердце. Тебе надо подлечиться и хорошо отдохнуть.

— Пожалуй, ты прав, что-то я перенервничал сегодня, — Палин присел на краешек кровати. — Николаша, ты бы не мог мне принести метаксу? Во рту от этих лекарств язык к небу присох.

— Я думал о коньяке, когда шел сюда, но побоялся, что доктор не разрешит, — Николай выглядел довольно смущенно.

— Конечно, не разрешит. Ты чуть-чуть, во фляжке моей — душегрейке.

— Хорошо, принесу.

— Вот спасибо. Иди, пожалуйста, я прилягу. — И он упал навзничь на кровать с широко открытыми глазами.

— Доктор! Скорее сюда! — закричал Николай Афанасьевич.

Дверь палаты распахнулась, вбежали два дюжих санитара.

— Пожалуйста, Николай Афанасьевич, — подошедший доктор взял его под руку, — вам не стоит больше здесь находиться, зрелище из малоприятных.

Николай Афанасьевич вышел из палаты, лицо его было бледно, руки мелко подрагивали.

— Голубчик, вам плохо? — Невзоров всмотрелся в его лицо.

— Это невозможно, — проговорил Сокольников, — этого не может быть.

— Все прошло хорошо, Николай Афанасьевич. Успокойтесь. Вы даже не представляете, как вы нам помогли, — доктор сам еле сдерживался.

Но Николай Афанасьевич словно не слышал его, нервно перебирал руками, пытаясь унять дрожь.

— Это невозможно, доктор! — вдруг громко воскликнул он. — Этот ваш подопечный знает мою семью и называет их так, как мой настоящий брат. Он знает про мою жену, про мою дочь, про их пристрастия. Он разговаривал со мной так, как мы обычно разговаривали с Петром. А про пневматическое ружье из нашего детства знали только мы вдвоем, и я не помню, чтобы мы когда-либо вспоминали про него. А про воробьев? Постойте, доктор. Он мог читать мои мысли. Ведь когда беседуют два человека, то у другого возникают ассоциации воспоминаний, которые опережают вопросы. В этих воспоминаниях присутствуют ощущения, образы, имена, которые может фиксировать второй беседующий. Я уже сталкивался с подобными явлениями. Это что-то из психологии и вербального общения.

— Да, да, вы правы, уважаемый Николай Афанасьевич, — доктор задумался, — но в нашем случае пациент ничем подобным себя не проявил во время так называемой сознательной жизни. Во всяком случае, его родственники не говорили о его такой феноменальной способности. Но я попробую еще раз побеседовать с его женой уже более предметно. Хорошо, Николай Афанасьевич. Вы нам очень и очень помогли. Может вам все-таки дать успокоительное? Верочка, дайте, пожалуйста, Николаю Афанасьевичу валерьянки. И очень вас прошу, Николай Афанасьевич, голубчик, никому не говорите об этой встрече. Это очень и очень важно. И еще. Мне бы хотелось, если, конечно, вы согласитесь, еще несколько раз провести подобные встречи. Так сказать, для чистоты эксперимента, чтобы отсеять все возможные недоразумения. Это очень важно.

— Да, конечно, доктор, я согласен помочь вам. Но ответьте, может быть, на самый главный вопрос для меня. Куда подевалась та, родная душа пациента?

— Увы, любезный Николай Афанасьевич. У меня у самого куча неразрешенных вопросов в этом деле. Вот с вашей помощью мы и будем решать их. Пока не хотелось бы привлекать еще кого-то. И я надеюсь на вашу добропорядочность, пусть это все останется в глубочайшей тайне.

— Да, да, доктор. Можете не беспокоиться. С вашего позволения я пойду.

— Хорошо. Мой водитель отвезет вас домой. И пожалуйста, Николай Афанасьевич, примите пустырник и постарайтесь хорошо отдохнуть. И еще. Может, вспомните из вашего далекого детства какой-нибудь не очень яркий эпизод с вашим братом? Такой эпизод, чтобы о нем мог знать только он и вы. Какая-нибудь шалость, проступок, о которых бы хотелось забыть и никогда не вспоминать. Только он и вы.

— Да, да, я понимаю, доктор. Я постараюсь что-нибудь припомнить. До свидания.

Невзоров посмотрел долгим взглядом на уходящего Сокольникова.

— Тяжело ему придется. Пережить смерть любимого брата, а тут еще эксперименты с потусторонним миром.

— Да, садизмом попахивает, доктор, — сказал подошедший из соседней комнаты капитан Устинович.

— Что делать? Наука требует жертв, — пожал плечами Невзоров.

— Но в данном случае жертвы не ваши.

— Как знать. На кону моя репутация. Либо я оставлю ярчайший след в психиатрии, и не только в психиатрии, но и в истории человечества, либо меня втопчут в грязь — и я стану посмешищем до конца своих дней. Ну а вы, Александр Витальевич, убедились в жизнеспособности моей гипотезы?

— Хм, — Устинович усмехнулся, — я попробую еще получить заключение гипнолога по этой встрече, анонимно. Посмотрим, что скажет специалист в области вербальных отношений.

— Я бы тоже хотел в спокойной обстановке просмотреть полученную видеозапись. Я ведь тоже специалист по лицам.

— Конечно, конечно. Я сейчас же сделаю копию. Когда встречаемся?

— Я думаю, денька так через три, меня еще другие больные ждут.

— А я в свою очередь, — капитан задумался, — попробую навести справки по поводу участка земли, о которой упомянул ваш подопечный. Очень хороший может быть ключик в деле убитого мэра, весьма серьезный повод для устранения Сокольникова.

Доктор очень серьезно посмотрел на капитана:

— И очень хороший повод навести на себя лично большие неприятности. Мне не хотелось, чтобы и с вами что-нибудь произошло, Александр Витальевич. Особенно сейчас, когда мы стоим, может быть, на пороге великой сенсации. Вы мне нужны сейчас как никогда, берегите себя. Те, кто убрал мэра, не остановятся ни перед чем. И пожалуйста, Александр Витальевич, не торопите следствие, не опрашивайте никого. Давайте попробуем узнать все максимально у нашего теперь подопечного. И если сказанное Палиным подтвердится, то это будет еще одним убедительным доказательством гипотезы о переселении души. Поэтому вы нужны мне живым и здоровым. — Доктор взял капитана за плечи, и впервые в его взгляде появились теплые отеческие нотки.