Фокусник и его антипод

В. Вельман

«Самоироничное произведение автора объединило в себе злободневные реалии. «Бутерброд» из скрытых смыслов и оценки гнетущих ценностей. Рваный стиль повествования даёт возможность открыть и определить героев самостоятельно.Глоток воздуха от современника в мире деградации и вымирания языка».Альбина Ворон, редактор.

Глава 1

То, чему мы удивляемся в науке, противоположно тому, чему мы удивляемся в искусстве фокусника. Фокусник обманывает тем, что показывает простую причинность там, где в действительности существует причинность очень сложная; наука, напротив, заставляет нас верить в сложность причинности там, где всё так легко и понятно. «Самые простые» вещи очень сложны. — Удивительно!

Ф. НИЦШЕ

— И значит, ТЫ мне пишешь один сюжет на протяжении шести лет? — хохот пожилого мужчины в очках поддержали его старые товарищи за столом. — Проваливай из бара, нищий. Кажется, ты уже перебрал сегодня. Сны он придумывает, конечно.

Феймор встал из-за стола и откинул стул в сторону, чем более позабавил местных работяг. Обычно днём они не собираются. Только лютые бездельники и маргинальные личности заполняют собой помещения подобного рода. Недавно местная компания выгнала два десятка сотрудников, и теперь часть из них просиживает свои штаны на скрипящих табуретках. Если они продолжат в том же духе, то уже через неделю их не отличить от местной фауны.

— Не, вы слышали? Этот простак придумал мне сон про мою мёртвую жену. Начитался книжек и присыпал сверху кокаином…

— То пьян, то кокаин, пробурчал себе под нос Феймор. Обычно в баре он находил сумасшедшего компаньона, который выслушивал его истории. Сегодня это не сработало. Да и ночка оказалась унылой на идеи.

Распахнув дверь, он лицезрел ожидаемую картину ноября — месиво из грязи и бранных слов. Днём этот город ещё более мерзкий, чем ночью. Однажды он даже прогулялся в рабочее время, часов в одиннадцать ночи, когда написал три десятка историй. Главное успеть сдать материал, остальное — формальность. Но, вот незадача, день — слишком унылое врем суток. Совершенно нет желания писать даже повторяющиеся сны.

Грузным сапогом он ступил на мягкую поверхность, которая облепила обувь и оставила на ней характерный след. Опираясь на трость, Феймор оглядывал окрестности. Однажды он не успел уехать из этого города, пришлось остаться. Кажется, он даже не выезжал за пределы нескольких улиц. Но это уже невозможно подтвердить или опровергнуть. Слишком много лет прошло с того момента, как он потерял счёт времени.

— Фейм! Я думала, ты уехал лет…дцать назад, — окликнула его пожилая дама, на вид около тридцати. — Невероятно… Ты будто совсем не изменился.

— Элизабет, здравствуй, — немного растерянно молвил он, еле узнав в исхудавшей женщине знакомую. — Я уезжал, но решил вернуться. — Он не умел лгать. Однако, представляя себя кем-то другим, это сделать гораздо проще. Сегодня он Фейм — двадцатилетний молодой человек, который свою жизнь хочет посвятить науке. Это ещё не уставший Феймор — писатель и неудачник.

— Лиззи, — взвизгнула особа, топнув ногой по грязи. — Ты же знаешь, мне не нравится это, Фейм.

Она всегда была капризной. Жаль не взбалмошной, это Лиз подошло бы гораздо больше. Женщина нахмурилась и ждала ответной реакции. Феймор лишь слегка развёл руками. Он не запоминает таких деталей. Тем более, если ему всё равно.

Слушай, мой отец не будет меня долго ждать, а побеседовать с тобой я бы хотела. У нас будет «Вечер музыки» завтра, можешь присоединиться. Я живу всё там же, приходи вечером.

Женщина не дала и шанса ему ответить. Лишь торопливо стряхнула ногой грязь и побежала в противоположную сторону от собеседника, на прощанье махнув рукой.

У Фейма практически не осталось знакомых. Скорее, совсем не осталось. Семнадцатилетняя Лиз — девушка, которая могла стать ему женой. Ещё с младенчества их сватали родители. Однако, наступило время выбора и сопротивления. Это предыдущий коллега — писатель снов, — постарался. Ну, отчасти поспособствовало банкротство семьи Феймора. Лиз выбрала неизвестного поэта в мужья, а Фейм — здравый смысл.

Дождь поспособствовал окончанию прогулки, Феймор поспешно вернулся домой. Сбросив с себя пальто и шляпу, он медленно сел за своё рабочее место. Оно находилось напротив окна, невольно заставляя смотреть в единственный оживлённый отрезок пространства. Капли уменьшают видимость и способствуют концентрации воображения писателя. Он всё-таки решил выбраться на один вечер, но для этого нужно потрудиться днём.

***

–…а затем он достаёт книгу. Его взгляд падает на слова, которые там написаны. Язык для него ещё не знаком. Странные крючкообразные, будто неудачно расписал ручку. В его голове возникают протяжные звуки, почти по слогам — именно так звучит енохианский, — озвучивает Феймор, пока руки не успевают записать мысль на бумаге. — Ты у меня будешь очень интересной личностью, если успеешь запомнить то, что я тебе дарю.

На дворе 1888 год, и Феймор недавно приступил к своим обязанностям. Его предшественник… А чёрт его знает, обычно об этом начальство не распространяется. Те, кто создают сны, должны быть идейными вдохновителями. Своего рода музой для того, кто им приглянулся. Облачать культуру из мысли в некую осязаемую форму.

— Твои сны чистая фантасмагория, Алистер¹. — На этих словах он поставил заветную точку. Подписал лист, добавил к остальной стопке и посмотрел на часы. Он немного сощурился и достал из письменного стола ещё один лист. — Цилиндровый спуск на часах… Пора бы уже, Фриц².

В дверь постучали. Резкий звук пронёсся по вытянутому пространству квартиры и звонко отразился от голых стен. Феймор поспешно схватил стопку бумаги и быстрым шагом направился к двери. Немного согнувшись, он нащупал ручку и потянул её на себя. Грузный силуэт показался на пороге. Писатель протянул ему листы.

— Завтра должно быть больше, — небрежно бросил мужчина прокуренным голосом.

Феймор аккуратно прикрыл дверь. За окном пять утра, и следующие 24 часа прописаны. Он медленно зашаркал к столу, уселся на кресло и смотрел в дальний угол комнаты. Там он хочет расположить камин, если денег хватит. В бокале уже четыре часа неподвижно ожидает бренди.

***

— Кажется, сегодня я хотел пойти к Лиз, — тихо произнёс Феймор. Или даже не произнёс, а лишь пошевелил медленно губами, уголки которых покрылись сухой корочкой. Он её постоянно сдирал до крови.

Писатель любил всепоглощающую тишину, которая была редким собеседником. Однако при удобном случае он лежал закрытыми глазами и глубоко дышал, будто наполняясь той самой окружающей пустотой.

Фейм не спит почти пятнадцать лет. Его отдых состоит из небольших прогулок по, отнюдь, не живописным местам. Ах да, ещё тишина.

В его дверь постучали днём. Три уверенных стука и один шаг назад. Писатель вздрогнул и посмотрел в сторону двери. Решил не открывать, нежданные гости только портили идиллию. Три стука повторились после того, как он подтянулся и скинул ноги на пол с кресла.

— Чего надо? — крикнул он недоброжелательным тоном.

— Вам письмо, сэр, — послышался голос мальчика с жутким французским акцентом.

— Оставь под дверью и проваливай, — уже чуть тише приказал Феймор. — Денег нет, пусть тебе заплатит тот, кто надоумил.

Конверт шелестнул и занял своё место между дверью и её рамой. Кажется, этот небольшой зазор создан для подобного рода жестов. Убедившись, что мальчик ушёл, писатель встал и медленно приоткрыл дверь. Ловким движением он поймал падающий конверт, выглянул из убежища и вернулся обратно.

На конверте аккуратно было выведено «От Лиз».

Фейм попытался понять, как должна работать система открытия конверта. Обычно письма ему не приходили. Или их передавали в качестве открытки. Немногословные родственники были, если говорить точнее.

Вертя конверт в руках, он попытался открепить край у стыковки, но пришлось рвать на две части и соединять лист обратно.

Если забыл, то это сегодня

— Ну, у неё выбора не было, кроме как замужество, — под нос произнёс Фейм и усмехнулся. Её поэт тоже не обладает красноречивостью.

Личное приглашение напрочь отбило желание появляться на празднике жизни. Если тебя там ждут, то это отчасти превращается в обязательство. Мол, особенный гость, которого будет ждать старая знакомая.

Однако поглядеть воочию на тех, кому он прописывает столь усердно сюжеты, захотелось. Феймор даже надеется, что семья Элизабет всё ещё достаточно влиятельная, чтобы вечером он мог увидеть гостей из других городов. Раз уж они так тесно связаны с творческой стороной, то и притягиваться должны подобные лица.

Размяв шею, писатель прошёл до письменного стола и взял стопку чистой бумаги. Сегодня он решил работать с утра, расположившись на полу.

***

Вечером Фейм чистил свою обувь от ноября и прокручивал на повторе симфонию номер пять Чайковского.

Он решил не торопиться и прийти позднее назначенного. Сегодня людям будет сниться нечто посредственное и тривиальное. Что ж, некоторым вообще сны не достаются. Либо они видят копию чужих.

Собравшись, он оглядел тёмную комнату взглядом. Здесь ему нужно оказаться не позднее трёх ночи, чтобы закончить несколько десятков историй. Но это будет позднее, сейчас можно погрузиться в другие мысли.

Феймор захлопнул дверь и прогулялся до соседнего дома.

Город ночью пуст и тих, за исключением небольших улочек, по которым бродят потерянные души. В это время суток трость не поглощала зыбкая грязь, а обувь оставалась практически чистой. Ещё несколько секунд, два глубоких вздоха и он постучал в дверь.

Представившись, Феймор вошёл внутрь и протянул дворецкому верхнюю одежду. Из большого зала уже доносились звуки клавиш, которые с энтузиазмом перебирала Элизабет. Кажется, это импровизация.

Фейм встал у входа в гостиную и осмотрел присутствующих. Ни одного знакомого лица, кроме родителей Лиз.

— Добрый вечер, кажется, мы с вами не знакомы… — мужчина в чёрном протянул руку. — Оскар.

От незнакомца уже веяло абсентом и интересными историями. Он не выглядел как человек, который должен здесь находиться.

— Феймор. — Кивнул в ответ и пожал руку, чувствуя на себе уверенный взгляд собеседника. — Кажется, я могу Вас знать. Но не припомню фамилии.

Оскар засмеялся. Кажется, он какая-то местная знаменитость. Ну, во всяком случае, этот смех намекает на эту теорию.

— Давайте без официальностей. Думаю, мы всё же не знакомы. Вам не кажется, что здесь собрались люди, которые не имеют понятия, что такое искусство? — громким шёпотом заявил Оскар, немного приблизившись к уху писателя и тут же вернувшись в первоначальное положение. После этого жеста с его стороны Фейм точно знал: его вечер начался ещё с утренних дегустаций.

— Не смею возражать. Однако поделитесь своими наблюдениями — почему так решили?

— Видите ли, я успел поговорить со всеми, кто находится в этой комнате. Их взгляды не падают дальше предложенных яств и восхищений перед домом приглашающей стороны. Мне такое не по душе. А Вам, Феймор? И, попрошу, перейти на «ты». Не хочу, чтобы во мне видели только оболочку.

— Разделяю ва… твои взгляды. Если здесь так душно, то, пожалуй, я откланяюсь.

Фейм сам удивился своей решительности. Однако, отступать было поздно.

— Постойте… Я предлагаю побеседовать в дальней комнате и позвать ещё несколько человек с собой. Вдруг мои наблюдения дали сбой.

После этих слов Оскар прошёл внутрь комнаты и растворился в толпе. Писатель бросил взгляд на часы. В голове промелькнула аналогия с Золушкой, это его позабавило. Как можно легко придать небольшому действию отсылку или смысл, иной раз просто перенасытить строку. От этого Фейм обычно избавлялся радикально — переписывал историю с самого начала.

— От тебя, мой друг, был лёгкий шлейф дешёвого виски. Держи, он должен избавить тебя от тяжёлого послевкусия. — Оскар появился также внезапно, как и растворился в толпе. Писатель приподнял бровь, кивнул в знак благодарности и забрал стакан с янтарным напитком. Однако прикасаться к нему не стал. Этот год слишком ярок на заголовки с убийством от отравления ядом.

Рядом с ним была Лиз, её муж и один молодой незнакомец. Оскар решительно пошёл вперёд, немного дёрнув за рукав Фейма.

***

— Получается, ты прописываешь и мне идеи для стихов и прозы? — Оскар заинтересованно слушал Феймора. Не шибко внимательно, изредка поглядывая за беседой троих, которые также последовали за ним. Там что-то более приземлённое.

— Всем. Ну, то есть от обычных сюжетов делают копии. Я же не уникальная машина, которая может написать за ночь миллионы сюжетов. Это невозможно. Есть те, кому не положено видеть сны…

— А почему?

— Не знаю. Это решаю не я. Моё дело — писать.

По выражению лица Оскара было видно, что он параллельно думает о своём, переключаясь то внутрь себя, то взаимодействуя извне.

— Значит, у меня нет своих идей?

— Почему же? Есть. Никто не может полностью запомнить сон. От строчки до строчки. Чтобы каждое слово было откликом. Я это проверял.

— Знаешь, я хочу взять часть твоих… черт для романа. Ты не против? — вопрос оказался риторический. Потому что и секунды не прошло, как он продолжил. — Вот представь: юноша, чуть за двадцать и совершенно не стареет с годами. Я вижу, что ты писатель. Может, всё это про сны — лихая выдумка, однако, по реакции Элизабет — ты не изменился за пятнадцать лет. Этот юноша хочет жить лишь в своё удовольствие. Он эстет, отчасти романтик.

Оскар замолчал. Кажется, он продумывал персонажа. Тишина отразила эхом уже чужой разговор, который на мгновенье тоже притих.

— Кроме «не стареет» — больше ничего обо мне, — с улыбкой ответил Фейм.

— Но я другого мнения, — оторвавшись от раздумий, продолжил Оскар. — Ты не против имени Дориан?

— Не смею возражать. Ваша идея, — пожал плечами Феймор.

— Отлично. Знаешь, я буду признателен, если ты бы стал моим соавтором. Совершенно не знаю…

— Кажется, Оскар, тебе хватит, — собеседник отодвинул бокал от писателя и покачал головой. — Я напишу для тебя сон. Для всех людей с именем Оскар, ведь ты так и не представился. Там будет Дориан и его тонкая натура.

— Буду признателен, — отозвался писатель.

Полумрак развеял пришедший слуга. Он позвал Лиз обратно в большой зал. Кажется, гости потеряли одного из виновников торжества. Женщина покинула их компанию, оставляя мужа-поэта без поддержки от интересующихся критиков.

— Я буду благодарен, если вы тоже присоединитесь к нашей беседе, — вмешался в разговор о снах поэт. — Кажется, я не представился Феймору. Меня зовут…

Настолько бессвязное имя он не слышал давно. Звук рассёк тишину и совершенно не оставил на слуху, или даже в кратковременной памяти, информацию. Фейм переспрашивать не стал.

— А это мой знакомый критик Джордж.

Феймор пожал руку новым знакомым и немного развернулся, чтобы мог разглядеть их силуэты в полумраке. Поэт уточнил у публики, хотят ли они услышать его новые творения. Мужчины не возражали.

Рифма довольно примитивная для того времени, но вот подбор слов уверял, что грани к ощущениям нет. Изворотливые, лёгкие, мимолётные. Феймору было интересно, как человек с приличным словарным запасом не может усвоить нечто большее, чем основы стихосложения. Закончив, поэт ждал реакции публики. Воцарилась тишина, и Фейм не рискнул её прерывать.

— Если бы ты вложил больше чувств, а не правил сложения, то вышло бы гораздо эффектнее, — молвил Джордж, с неприсущим для него размытым описанием. Кажется, алкоголь влиял на его манеру речи. Обычно он говорит детальнее и более связно.

— Это просто ноябрь. Отвратительно, в общем, — вступил Феймор, сам не ожидая, что так резко высказался на его счёт. — Сколько ты издал книг? Две-три? Не важно. Это слишком… Как копировать сны, понимаешь? Работать только на публику, делать лишь то, что понравится остальным. Купить словарь и отучиться на стихосложение может тот, у кого есть деньги. Хорошо писать — человек, который может чувствовать. Ты либо не умеешь это делать, либо ни разу не отходил от прописанных правил. Поэтому ты и останешься плох, как и пять-десять лет назад.

— Это нужно пережить, для начала — добавил Оскар.

Поэт растерян. Он ничего не добавил, не начал оспаривать или вступать в спор. Невозможно сказать, какое выражение лица было в то мгновенье. Он молча покинул комнату, оставив после себя тишину.

***

В три часа ночи Феймор вернулся домой. Тихо, холодно и пусто — всё, как он и оставлял. Два часа до сдачи материала. Не разуваясь, он прошёл внутрь и взглядом зацепился за фонарь, горящий вдалеке. Медленно шёл снег, который начал покрывать замёрзшую грязь. Здесь редко бывает снег в ноябре, он ещё успеет растаять. Но сейчас это выглядело завораживающе.

Прогрессирующая потеря памяти, а точнее кусочков из прошлого, заставляла его прокручивать моменты из предыдущих лет. Всё то, что было с ним до новой работы.

— Я с каждым днём забываю простые слова. И себя, — тихо произнёс он.

В этот раз дверь открыли спонтанно, даже без стука или предупреждения. Вздрогнув, он обернулся.

— Уже пять. Где? — громко спросил мужчина в чёрном.

— Нет, сейчас… — он не мог посмотреть на часы, слишком темно. — Я уверен, что ещё нет…

— Уже пять часов. Сдавай материал. — Он механически протянул правую руку.

Феймору ничего не оставалось делать, как передать то, что он успел написать днём. Он не видел, но чувствовал, как неодобрительно на него посмотрели.

— Сегодня даже меньше, чем обычно. Это скажется на твоей оплате, — произнёс мужчина и бросил на стол мешочек с деньгами. — За проделанную работу. Тут за полтора месяца.

Он развернулся и вышел прочь из пустого дома. Писатель даже не подошёл к столу. Он закрыл дверь за гостем, расположился на кресле и слушал тишину до момента начала жизни на его улице.