Преподавание в кризисе

В. В. Радаев, 2022

С приходом в университет новых поколений студентов преподавание оказалось в серьезном кризисе, который лишь усугубился в период пандемии коронавируса. Что именно пошло не так? В книге разбираются многочисленные основания возникшего кризисного состояния и формулируются общие принципы, на которые могли бы опереться нынешние преподаватели. Автором также предлагается ряд практических советов из накопленного личного опыта и обсуждается вопрос о том, зачем вообще нужно преподавать. В формате PDF A4 сохранён издательский макет.

1. Предпосылки кризиса: приход новых поколений студентов

Два социальных перелома

Прежде чем обратиться к самому кризису в преподавании, следует раскрыть его общие предпосылки и социальный контекст, в котором он формировался. В более ранних работах мною было выдвинуто предположение о двух социальных переломах, последовательно произошедших в России в постсоветский период. Первый перелом был связан с радикальными экономическими и политическими реформами 1980–1990-х годов, которые прошли достаточно бурно и значительно изменили внешние условия существования человека. Второй социальный перелом, напротив, произошел относительно тихо в наиболее стабильный период 2000-х годов и потому был куда менее заметным. Этот перелом был связан с изменением самого человека — появлением нового антропологического типа в результате вступления во взрослую жизнь молодого поколения, названного миллениалами, которое не имело никакого опыта сознательной (взрослой) жизни в советское время [Радаев, 2018; 2020а]. Второй перелом мы, к сожалению, пропустили, и потому, когда порожденный им кризис как волна вследствие взрыва достиг учебной аудитории (точнее, был принесен в аудиторию новым поколением студентов), он во многом застал нас врасплох, тем более что изменения произошли хотя и не в одночасье, но по историческим меркам удивительно быстро.

Осознав в общих чертах характер второго социального перелома, я предположил, что в наше время произошла актуализация межпоколенческого анализа как способа обнаружения и социологического исследования социальных изменений [Радаев, 2018; 2020а]. И был сделан вывод о том, что именно сейчас необходимо заниматься сравнительным изучением поколений, которое становится важным инструментом для улавливания ключевых трендов. Конечно, «новые люди» не появляются из ниоткуда, не выскакивают внезапно, как черт из табакерки. Они сами становятся продуктом множественных структурных и институциональных изменений. Для нас новые поколения — это, скорее, зеркало происходящих перемен. И мы согласны с утверждением американского психолога Джин Твенге о том, что «в первую очередь культурные изменения затрагивают молодежь и только потом старшие поколения» [Твенге, 2019, с. 31]. Поэтому, изучая поведение и установки молодых людей, мы не столько изучаем молодежь как таковую, сколько пытаемся понять наиболее важные текущие и грядущие тренды в нашей повседневной жизни.

Новые взрослые

С помощью методов межпоколенческого анализа нам удалось многое узнать о новом взрослом поколении миллениалов, родившихся во второй половине 1980-х — 1990-х годах, сравнив его с предшественниками и подтвердив общее предположение о том, что новые молодые взрослые значимо отличаются от всех старших поколений.

В частности, выяснилось, что миллениалы имеют более образованных родителей и сами более образованны, в том числе чаще владеют иностранными языками. Поскольку их родители успели в 1980-е и 1990-е годы обзавестись личным имуществом, в материальном отношении миллениалы чувствуют себя более свободно. Они откладывают важные жизненные решения, традиционно увязываемые со взрослением: образование семьи и рождение детей, отделение от родителей и выход на рынок труда. Правда, следует учитывать, что само понятие взрослости сегодня усложняется, взрослость становится более индивидуализированной, пролонгированной и нелинейной [Нартова, Фатехов, 2021; Krahn, Chai, Fang et al., 2018], но как именно она меняется, пока не очень ясно, здесь понадобятся серьезные дополнительные исследования. В любом случае сложно отрицать, что многие социально-экономические и демографические события, традиционно ассоциируемые со взрослостью, у нынешней молодежи происходят позже, чем бывало раньше [Митрофанова, 2019], когда многие подростки зачастую, напротив, отчаянно стремились побыстрее стать взрослыми и ускорить наступление событий, считавшихся маркерами взрослости.

Став первым «цифровым поколением», миллениалы, естественно, больше вовлечены в использование Интернета и современных гаджетов, цифровых технологий и социальных сетей. Для них сетевые паблики с публичными кругами общения становятся новым культурным ядром [Бойд, 2020]. Помимо этого, миллениалы более ориентированы на здоровый образ жизни и чаще занимаются физической культурой и спортом, наращивая личные инвестиции (времени, материальных ресурсов) в собственную жизнь и здоровье. Для них ведение здорового образа жизни все более становится моральной категорией, элементом политики хелсизма [Гольман, 2014]. Они снизили потребление алкоголя и курение табака, во многом обеспечив перелом сложившихся ранее повышательных трендов. Миллениалы в целом менее религиозны, но у них выше уровень субъективного благополучия, экономического оптимизма и ощущения счастья, хотя это в большей степени связано с их относительной молодостью, и с возрастом этот оптимизм, скорее всего, уменьшится.

Новая формула воспитания

Обычно родители хотят видеть в детях свое продолжение. Но в данном случае — видимо, подспудно — родители из моего поколения хотели, чтобы дети стали другими, не такими, как мы. И, кажется, мы этого добились. Попутно возникла своеобразная формула воспитания, включающая три связанных элемента: плотный родительский контроль + растущие инвестиции в детей + повышенные ожидания в отношении детей. С самых ранних лет родители постоянно опекали и контролировали своих детей-миллениалов как ни в одном из предшествующих поколений, буквально нависая над ними в стиле «helicopter parenting» и не упуская их из зоны своего внимания. Инвестиции в детей всегда были характерны, по крайней мере для образованных семей, но в последний период они явно выросли, а попутно детям выставляли требования к достижению успеха.

В результате всех этих воспитательных усилий у детей формировались повышенные притязания, возникал так называемый социальный перфекционизм, порожденный ориентацией на зачастую нереальные, изначально недостижимые стандарты совершенства [Сторр, 2019]. Такого рода перфекционизм закономерно сопрягался с нарастающей боязнью неудачи, с повышенной чувствительностью ко всякой критике, с прокрастинацией (откладыванием важных решений) и незавершением начатых дел. По словам В. Губайловского, «молодые люди за все берутся, смело начинают, а потом почти ничего не заканчивают» [Губайловский, 2019, с. 167]. Поэтому последующие столкновения с реальной жизнью в период взросления нередко порождали у них фрустрации и проблемы с самооценкой^[3].

В реальной жизни миллениалы столкнулись с изобилием новых возможностей и необходимостью выбора в условиях нарастающей неопределенности, которой все труднее управлять психологически. Это привело к большей свободе и гибкости, но одновременно к трудностям при планировании собственного будущего с постоянными сменами ориентиров и желаемых мест приложения своих способностей, а в итоге — к разрушению линейных жизненных траекторий, которым старшие поколения были столь привержены. В итоге индивидуализм молодых поколений развивается в сочетании с неуверенностью в завтрашнем дне [Твенге, 2019, с. 357].

У миллениалов проявилось выраженное стремление работать на более демократичных рынках с низкими издержками входа (прежде всего в виртуальных средах), где можно заниматься индивидуальным творчеством без накопления экономического, социального и культурного капитала. Поэтому среди них больше фрилансеров и приверженцев слэш-карьер, связанных с совмещением нескольких видов работ и разных карьерных траекторий. Правда, на этих рынках закономерно оказалась и более высокая конкуренция.

В отличие от старших поколений, выросших в советское время, миллениалы не захотели становиться закоренелыми трудоголиками, они ищут иного — более здорового и правильного, как они считают, — баланса между трудом и жизнью, работой и семьей. Помимо самореализации в работе, миллениалы нацелены на полноценный досуг, где также пытаются самореализоваться. Отсюда проистекает важный сдвиг жизненных ориентиров — меньшая привязанность к профессиональной карьере и зарабатыванию денег как таковому, хотя от приличных заработков большинство тоже не хотело бы отказываться.

Смартфон как продолжение руки

Миллениалы во все возрастающей мере поглощены использованием смартфонов и других современных гаджетов. Сегодня мы все к этому склонны в той или иной мере. Но это первое поколение, для которого смартфон стал продолжением руки. И это не могло не отразиться в том числе на том, как они учатся. На занятиях большинство из них не вылезают из смартфонов, которые используются большей частью отнюдь не в учебных целях. Исследователи Мичиганского государственного университета, которые в течение семестра отслеживали интернет-трафики группы своих студентов во время их нахождения на аудиторных занятиях, установили, что на вещи, как-то связанные с обучением в данном классе, студенты тратили в Интернете лишь девятую часть времени, проведенного онлайн [May, 2017]. И это еще студенты знали, что они являются объектом трекинга.

Непрерывное нахождение в параллельной виртуальной среде, необходимость поддержания принудительной поверхностной коммуникации со многими контрагентами сразу по множеству параллельных каналов порождают усиливающуюся раздерганность сознания, которую вполне можно назвать «болезнью XXI века» — с постоянными отвлечениями и переключениями, а в итоге с хронической неспособностью концентрироваться на чем-то одном, погружаться в том числе в учебные дела на относительно продолжительное время [Радаев, 2020а]. Возникает привычка делать по два-три дела одновременно, практикуя параллельное выполнение множественных задач (multitasking) и пытаясь всячески экономить время, находясь сразу в нескольких средах. Подобная многозадачность, помимо потери концентрации, приводит к когнитивным перегрузкам [Rubinstein, Meyer, Evans, 2001]. Все это имеет серьезные последствия для процесса обучения и в пределе может приводить к фактической неспособности чему-либо учиться всерьез.

Множественность форм коммуникации с отрывочными мыслями и суждениями превращается в источник неврозов и депрессий, частичного слома рациональности поведения, понимаемого как устойчивое следование своему интересу. Неврозы порождаются также чудовищным по объему и постоянно растущим потоком информации при отсутствии времени на ее фильтрацию и тем более на ее освоение, когда усиливается ощущение, что ты тонешь в информационном потоке. Но главная причина неврозов, на наш взгляд, кроется не в обилии информации как таковой, а в потере смысловых ориентиров, неспособности сформировать для себя общую картину мира. Не случайно именно в этом поколении выросло потребление антидепрессантов и потребность в посещении персональных психологов [Твенге, 2019, с. 150]^[4].

Многие из обозначенных проблем остаются скрытыми от внешних глаз, по крайней мере до поры. На поверхности мы видим поведение в социальных сетях, которое в сильной степени регулируется стратегиями селф-брендинга, или создания улучшенной версии собственного бытования. Большинство пользователей социальных сетей занимаются здесь «перфекционистской демонстрацией», то есть старательно изображают из себя счастливцев, живущих интересной и полнокровной жизнью.

Конечно, перечисленные выше характеристики касаются и старших поколений, мы все в той или иной мере этому подвержены. Но молодые поколения вовлечены все же в большей степени.

Прогрессирующий индивидуализм

У миллениалов проявились и другие важные особенности. Взрослея в новой постсоветской среде, они свободнее от коллективистских идеологий и более индивидуалистичны. В целом миллениалы чувствуют себя более свободными и независимыми по сравнению со старшими поколениями, которые дисциплинировались более строгими советскими порядками. У нового поколения сформировалась встроенная способность отстаивать свои права, которая отсутствовала в столь выраженном и органичном виде у старших. Речь вовсе не обязательно идет о притязаниях политического свойства. Это в большей мере ощущение изначального права на личный суверенитет и сохранение зоны личного комфорта. И эти притязания легко переводятся в моральную плоскость с настойчивыми призывами к соблюдению справедливого порядка, а при определенных условиях могут политизироваться, когда текущие бытовые или учебные вопросы начинают трактоваться в терминах нарушения и защиты чьих-либо прав. Причем новые социальные медиа позволяют им быстро формировать интенсивные протестные волны. Сила нового поколения «не в традиционных политических действиях, а в умении быстро распространять информацию о какой-либо проблеме» [Твенге, 2019, с. 368].

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

Подробнее о проблемах ментального здоровья см.: Поколения и ментальное здоровье. Обсуждаем с Вадимом Радаевым. Подкаст «Все ОК». <https://anchor.fm/15669/episodes/ep-e1d7548>.

4

Это касается, впрочем, не только молодых поколений. В целом в 2013–2018 гг. продажи антидепрессантов в России в рублевом выражении увеличились почти в 2 раза, а в натуральном выражении — на треть. В 2018–2020 гг. рынок антидепрессантов прибавил в рублях еще 60 %, достигнув уровня 5,8 млрд руб. По оценкам экспертов, в России депрессия выявляется более чем у 5 % населения, причем три четверти людей с депрессивными состояниями не получают необходимую помощь. В итоге депрессия грозит выйти на первое место среди болезней по числу дней нетрудоспособности [Дубравицкая, Звездина, 2019; Рувинский, 2017; Догузова, 2021]. Добавим, что число людей, страдающих депрессией, в последнее время растет во всем мире. И пандемия несомненно внесла вклад в этот рост.