Как невозможно жили мы

В. В. Меншуткин, 2011

Повесть, не придумана. Автора с его домыслами нет. Просто в руки составителя попал очень полный семейный архив: письма, дневники, рисунки, фотографии. Оставалось только их скомпоновать, перепечатать, перерисовать. Первые пять глав – это дневники того, кто назван Николаем Кузьмичом, и письма того, кто назван Юрием Аркадьевичем. Это как бы диалог двух героев. Биолог и физик. Между ними нет противопоставления; это люди, примерно одного мировоззрения, два друга, способные любить семью, детей. Повествование тянется день за днём, месяц за месяцем, изобилуя подробностями семейной жизни. Следующие главы более динамичны. Кульминации повествования – моменты ухода героев в иной мир. Драматизм сообщает «Повести» сама историческая канва: война 1941–1945 годов и блокада Ленинграда, трудные послевоенные годы. Благодаря своей документальности «Повесть» является историческим свидетельством об этой, хотя и недавней, но уже трудно понимаемой современным человеком, эпохе. Для широкого круга читателей, особенно петербуржцев и киевлян.

Глава 2. Повестки

2.01. Повестки Николаю

Первые дни войны Николай Кузьмич жил, как и раньше, в своей квартире на Мошковом переулке и ходил на службу в педагогический институт им. Герцена на Мойке.

Тяжело было проходить через мост около Капеллы и видеть человеческое горе. Там был устроен призывной пункт Толпы людей. Жёны и матери пришли проводить своих близких. Стоят вереницы грузовиков. На них призванные уезжают в свои части.

Пришла повестка и Николаю Петровскому: явиться к 12 часам на следующий день.

Первое, что он подумал:

— Ещё можно съездить в Шапки, к своим — проститься.

Он успел на последний поезд. Увидев его, Катя сразу всё поняла. На всю жизнь запомнил он эти несколько часов, проведённые с Катей до первого утреннего поезда. Сколько раз прежде он бывал в унынии от её холодности. А тут она была сама нежность. Столько внимания, ласки увидел он в эту ночь. Он не поверил, что это любовь. Это была боязнь за человека, который всё же близок, который составляет её семью, которого Бубик называет «папа, паськин и даже пуська». Это была тревога за их будущее. Но он был ей благодарен.

Когда на рассвете Николай встал, Анна Максимилиановна уже ждала его с готовым завтраком. Видно, не спала всю ночь. Прощаясь с отцом, Николай старался быть сдержанным, но у Космы Павловича навернулись слёзы. Николай с Катей уехали в город. Анна Максимилиановна проводила их до платформы.

Юрий Аркадьевич вырвался с завода и пришёл к 12 часам на призывной пункт, чтобы поддержать их.

Николай сдал паспорт, повестку, военный билет. Его не задержали. Он числился — как человек с научной степенью и званием, но не обучавшийся военному делу — «начальствующий состав, 24 категория, преподаватель военных учебных заведений и военных академий, интендант 2-го ранга»:

— Таких, как вы, мы пока не призываем.

В тот день тревоги окончились. На обратном пути все трое зашли в кафе-американку, выпили кофе с пирожными.

Потом Николай не раз получал повестки. Однажды он шёл в военкомат, опаздывая. Навстречу ему — доцент их Института Владиславлев. Идёт с коробкой конфет. Сияющий Владиславлев нёс её домой: «не взяли». Николай Кузьмич пришёл в тот день в военкомат вместо 9 часов утра к 12. И ему спокойно сказали:

— Вы опоздали. Комплект в школу административно-хозяйственного состава уже набран. Вы свободны.

На всякий случай Николай приготовил рюкзак с полотенцем, мылом, носками, бельём, бритвенными принадлежностями и другими вещами.

— Пусть лежит. Если будут отправлять, сразу можно взять и не забыть чего-нибудь нужного.

Но этот «случай» прошёл мимо Петровского. В 1941 году ему уже исполнилось 40 лет.

Юрий Аркадьевич получил повестку ровно в тот день, когда окончился срок его брони. Это было воскресенье, и он не мог пойти на завод — продлить бронь. Вот такая неприятность.

2.02. Юрина бронь

Оказывается, он числится артиллеристом, командиром запаса. Теперь ему предписывается в тот же день отбыть в Белосток в зенитную батарею.

Юрий Аркадьевич позвонил Николаю. Тот сразу же приехал к нему на Васильевский. Они вместе сложили всё необходимое в чемодан и поехали на Витебский вокзал.

Толпы призывников, отъезжающих в армию. Взять билет и сесть в поезд нет никакой возможности. Военный комендант вокзала, охрипший и одуревший, говорит, что сегодня могут уехать только лица высшего командного состава. Все остальные поедут завтра.

— Так вы распишитесь, поставьте штамп на повестке, что я явился.

— Никаких штампов и отметок я никому ставить не буду. Завтра поедете.

— Этак и под трибунал с ним попадёшь за дезертирство. Я лучше поеду без билета. Воткнусь как-нибудь на подножку и поеду. Так спокойнее.

— Нет, Юра, не делайте этой глупости. Это сама судьба. Все знают, что поезда переполнены и обвешаны снаружи. Ничего вам не будет. Завтра вы с самого утра поедете на завод и всё оформите. Сейчас ехать в Белосток при таких условиях абсурдно.

— Вы, конечно, правы, но я боюсь, как бы не было неприятностей.

— Ничего не будет. Ведь если что, то завтра вы и поедете.

С неохотой, но всё же Юрий Аркадьевич согласился.

На следующий день в понедельник Николай Кузьмич сидел в своём кабинете в учебной части Института. Он перебирал дела диссертантов. Директор распорядился уничтожить — сжечь — все списки и документы.

Весь город жжёт архивы и дела. Тучи жжёной бумаги как дождь сыплются с неба и устилают тротуары и мостовые.

А у Николая Кузьмича всё в таком идеальном порядке. Всё подшито, пронумеровано. У него ни одна бумажка не пропадёт. Любую справку можно навести моментально. Недаром его так ценят как учёного секретаря. Прежде всего, нужны аккуратность и любовь к делу. А в каком виде он принял все это пять лет назад. Была полная неразбериха. А сейчас — приятно посмотреть.

— Да. И вот приходится сжигать. Тут печку топить несколько дней.

Почему-то Николаю было нисколько не жаль ни бумаг, ни своего труда. Сказано — сжечь, пускай горит.

Он ждал телефонного звонка. Он вскакивал каждый раз, когда звонил телефон, но это было всё не то. Неужели он не позвонит?!

Юрий Аркадьевич обещал позвонить в любом случае, во что бы то ни стало.

Николаю легче было допустить мысль, что в армию возьмут его самого, чем то, что Копочка (так детским именем звала обожаемого брата Катя) уедет в эту зенитную батарею под Белосток. Там же такой котёл. Это же верная смерть. Неужели ему не продлили бронь!?

Наконец, раздался долгожданный звонок. Очень весёлым голосом Юрий Аркадьевич сообщил, что всё устроилось. Договорились, что сразу после работы Николай Кузьмич отправится к ним на Васильевский.

Вот, что рассказал Юрий Аркадьевич.

«Начальник отдела “найма и увольнения”, а, кроме того, и начальник “спецчасти” на нашем заводе, товарищ НН — орденоносец, всем известный герой гражданской войны. Он, не задумываясь, поехал со мной прямо в военкомат:

— Нужно освободить товарища Болдырева!

— Нельзя! В переживаемое страной время ходатайства от учреждений способствуют уклонению, — начал плести ему в ответ начальник мобилизационного отдела, военный чиновник с двумя “кубиками”^[3].

— Какие-то два кубика будут меня, комбрига, обвинять в уклонении!

— “Спецчасть” идёт прямо в кабинет к военному комиссару, показывая своё удостоверение, представляет меня и начинает объяснять, что я занимаюсь такими-то оборонными вопросами по распоряжению Самого ГлавКомВерха, и за то, что мне вовремя не продлили бронь на исполнителей уже наложено взыскание.

Военком — это же “шпалы”, как ты понимаешь, относится ко всему изложенному с полным пониманием. С распоряжениями ГлавКомВерха никто шутить не хочет. Но комиссар, как ребёнок, заворожен и самой разговаривающей легендарной, вставшей из гражданской войны, личностью.

На заявлении завода № 211 появляется резолюция комиссара: “Тов. Болдырева освободить, вернуть паспорт, в часть послать замену”.

С этой резолюцией мы возвращаемся к начальнику мобилизационного отдела. “Два кубика” не верят своим глазам:

— Как? Освободить… Подпись военкома. Не может быть!

Теперь мы все трое идём к военкому. “Кубики” говорят:

— Тут, тут не ясно в резолюции. Как освободить?

Такого при комбриге “шпалы” не выдерживают:

— В резолюции написано всё ясно: “Освободить! Послать замену!” А вы… учитесь понима-Ать! И исполня-Ять!!!

Так я получил обратно свой паспорт. Есть бронь. В Белосток ехать не надо. Здесь поработаем», — закончил свой рассказ Юрий Аркадьевич.

Перемигиваясь и давясь от смеха, они с Николаем смакуют инцидент в военкомате и распаковывают сложенный накануне чемодан. Женя сияет.

Как будет торжествовать Катя, когда узнает, что судьба отвела от брата такую угрозу, — подумал Николай Кузьмич.

Женина мама Ольга Александровна накрывала овальный стол в Жениной комнате к вечернему чаю. Ольга Александровна, интеллигентная дама, вдова зубного врача, скончавшегося ещё до революции, олицетворяла в семье старый трудовой Петербург.

«Как у Юры элегантно, — подумал Николай Кузьмич. — Ничего лишнего, а что есть — один стиль. Огромный красного дерева времён Александра Первого письменный стол, книжный шкаф тоже красного дерева, тахта с ковром. Над тахтой охотничьи ружья^[4] Юрия Аркадьевича. На окнах Женя почему-то никогда не вешает никаких занавесок. Им хорошо, четвёртый этаж, окна выходят в сквер, домов близко нет. Только купола Воскресенской церкви.»

— Покажи, покажи свои марки Николаю Кузьмичу, — подталкивает своего сына Володю Тамара Иосифовна, сестра Евгении Иосифовны. Володя застенчивый юноша лет пятнадцати, талантливый рисовальщик. Марки он стал собирать недавно, а Николай Кузьмич старый заядлый коллекционер.

В отличие от своей сестры Жени, Тамара Иосифовна ничем не походит на мать. Маленького роста, полная, она всегда, даже дома ходит на очень высоких каблуках в узких коротких юбках. Она высвечивает волосы перекисью водорода, стрижётся и делает шестимесячную электрозавивку мелкими кудряшками. Очень ярко накрашивает губы. Ничего этого ни Женя, ни Катя себе никогда не позволяли. Они старались выглядеть как можно более естественно.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

3

В то время знаки различия, форма, названия армейских чинов были не такими, как сейчас. Современные чины, погоны и знаки различия ввели в середине войны 1941-45 годов.

4

Вскоре всё оружие, в том числе и старинные кремнёвые ружья, были отобраны.