Тверские перекрёстки. Выпуск 7

В.А.Серов

Альманах «Тверские перекрёстки» добрался до знаковой цифры «7». Астрологи считают её числом магическим, символом везения и мудрости.Каким получился этот знаковый номер у наших «нянек» судить, как всегда, читателю, но отрадно то, что альманах живёт, от номера к номеру обрастает новыми участниками, осваивает новые территории. Всё это говорит о его доступности, нужности и привлекательности, как для авторов, так и для читателей.Член Союза писателей России, В. П. Грибникова.

Вера Грибникова

г. Тверь

Дар стихотворчества — дар удивительный, благословенный. Пожалуй, всему, чего достигла, я обязана стихам. Они ведут меня по жизни, показывают мир, знакомят с новыми городами, сёлами, людьми, дают замечательных друзей. И как-то так получается, что стихи сами ищут дорогу к людским сердцам, а потом эти люди помогают мне идти дальше. Николай Павлович Мрыхин, поэт из Ижевска, прочитав мои стихи в одном сетевом сообществе, рекомендовал их главному редактору красноярского альманаха НЕЛ. Теперь я уже более 10 лет состою в литсовете НЕЛа и провожу там заочные мастерклассы по стихосложению, жюрю ежегодный конкурс «Над Енисеем». Наташенька Иванова из Сергиева Посада заметила мои стихи на сайте «Стихи.ру» и попросила разрешения представить их на конкурсе «Посадская лира». Теперь мы друзья с 20-летним стажем, оба состоим в Союзе писателей Крыма, куда я попала именно по рекомендации Натальи. В нашем Союзе два печатных органа — газета «Литературный Крым» и журнал «Белая скала». Но наш крымский руководитель Вячеслав Владимирович Килеса идёт дальше — он рекомендует лучшие стихи в самые различные журналы России и даже за рубеж. Как же здорово получить известие, что с твоим творчеством знакомятся в Москве, в Киеве, в Болгарии… А крымские встречи на фестивале «Седьмое небо» дарят ответные встречи в Москве, Архангельске, Ярославле, на Плещеевом озере… И это только пара примеров.

Вот и получается, что строки, выходящие из-под моего пера, как ниточка волшебного клубочка, за которым я шагаю, исполненная доверием к своему «поводырю». И не устаю благодарить его.

На окраине земли

Не грусти, лицо улыбкой озари,

Помнишь, я её любила целовать.

За окном уже проснулись фонари.

Зайчик лунный смело прыгнул на кровать.

Нет, ты только полюбуйся на него —

Восседает на подушке королём!

И, наверное, дивится: «Отчего

Эти двое засиделись за столом?»

Зайка-заинька, нам нечего скрывать.

Мы другими окольцованы давно.

Оттого и не разобрана кровать,

Оттого и не пригублено вино…

Не вино нам пить сегодня, а вину,

Обоюдную, что зрела столько лет.

Одноместный номер, с видом на луну,

В перспективе будет с видом на рассвет.

В этом городе с названием чудным

Случай свёл нас, на окраине земли.

Но случайность — это Бога псевдоним,

Божьей волей мы прощенье обрели,

И теперь воспоминанья не горчат…

Да, уже минуты ночи сочтены,

Да, глаза о расставании кричат,

Но ладони наши нежности полны.

Нежность эту, всю, до капельки, вобрав,

Улыбнись и ничего не говори…

Так случилось, что один Всевышний прав.

Рассветает… засыпают фонари…

Круг друзей

Вот бы вынырнуть из грешной суеты,

По-собачьи отряхнуться от забот.

Вновь поверить в сумасшедшие мечты,

В то, что дней грядущих светел хоровод,

В то, что круг друзей на звенья не разъят,

В то, что крылья за спиной, а не молва,

В то, что искренность в улыбках, а не яд,

И насмешки не запрятаны в слова…

Вот и вынырнула. Вслушиваюсь в тишь:

Звёздно, лепо…

а в тоскующей душе:

«Круг друзей моих, ты как там? Вдруг не спишь?…»

И нырнуть обратно хочется уже.

Братья старшие

Задыхающиеся деревья,

Узники кварталов городских.

Вам бы за околицу деревни,

Где и ночь тиха и полдень тих.

Там прозрачны и целебны росы.

Ветку тронь и подставляй ладонь.

Не визжат безумные колёса,

Не плывёт бензиновая вонь.

Люди обрекают вас на муки,

Заточив у городских дорог.

По весне обрубят ваши руки,

Летом уготовят едкий смог.

Вот такая адская опека —

На культяшках чёрная листва.

Мученики атомного века,

Братья по планете — дерева.

Мудрые заложники терпенья,

Вы стоите в чаде и пыли

Молчаливой армией спасенья

Неразумных детушек земли…

Несуженый

А ночь приветствует весну

И ловит звёзды на блесну.

А в этих четырёх стенах мужчина чахнет.

Разлад с любимой. Не везёт.

Я для него — лишь эпизод.

Шикарный ужин при свечах тоскою пахнет.

Тоскует флейта в тишине.

Цветы тоскуют на окне,

Храня прикосновенье рук его любимой.

Мне всюду чудится она:

В дверях, на кухне, у окна…

Не светом полнится душа, а едким дымом.

И губы сдерживают стон.

На стенке мрачный телефон —

Её сообщник и связной. А я несмело

Глазами на него кошу

И страстно Господа прошу,

Чтоб эта чертова коробка онемела.

Умолк вокал. Допит бокал.

Поцеловал и приласкал.

И я в глаза ему гляжу, как Ева змею.

Мой разум требует: «Беги!

Растопчут сердце сапоги!»

А я не слушаю приказ, не разумею.

Ложится яблоко на стол…

Ах, как обвил! Ах, как обвёл!

О, мой несуженый, зачем нам эти встречи?…

Я сторожу твой крепкий сон,

А старый снайпер — телефон

Послать готовится не трель — заряд картечи.

Нет, я пощады не прошу,

Огарки молча погашу,

Он и во тьме найдёт меня, убийца грозный.

Но я его опережу

И снятой трубке расскажу,

Как мне в объятиях любимого… морозно.

Оскалился пустой рычаг.

Ты проиграл, мой зоркий враг.

Скули обманутым щенком из-за мембраны.

Скользну неслышно за порог,

Нырну в заботы, как зверёк,

Не зализавший до сих пор той, первой раны.

В глубинке

Анюта, здравствуй! Вздумала прилечь?

Иль не вставала? Донимают боли?

Дровишек я принёс. Протопим печь.

Поведаю, что деется на воле:

Коварно припасённые тузы,

Истратила зима и, слава Богу.

Дожили до берёзовой слезы.

Теперь, авось, воспрянем понемногу.

Пошлёт весна спасателей отряд:

Крапиву, сныть, порадует хвощами.

И твой огромный терем, в аккурат,

Ты слышишь, Анна, весь пропахнет щами.

Прогонишь ты хворобу за порог,

Умоешься росою в поле чистом…

Позиции сдавать не вышел срок.

С болезнью, Аня, надо, как с фашистом.

Я ж говорил: «Ко мне переходи».

В скворешнике моём куда теплее.

Степан бы нас не осудил, поди.

Там не ревнуют, Аня, там — жалеют…

Пей сок-то, пей! К берёзкам на поклон

Я снова прогуляюсь на опушку.

Не скоро доберётся почтальон

В заброшенную нашу деревушку:

Лошадушек в колхозе извели.

И сам колхоз давно хрипит на ладан.

Да что нам эти горькие рубли?

Ни магазина, ни аптеки рядом.

Одна отрада — лужи у ворот.

Теперь, подобно птичьей веренице,

Знакомый дачно-кочевой народ

Потянется к оттаявшей землице.

Воспрянет вновь деревня на сезон,

Возрадуется, слышимо и зримо.

И ты крепись, Анюта, не резон

Сдаваться, пережив такую зиму.

Не бормочи, что подошла пора!

Ишь, в одиночку собралась куда-то!

Ты — боевая наша медсестра,

И ты не смей, не смей бросать солдата!

Я дружбу фронтовую не забыл.

Она не тонет, Ань, и не сгорает.

Страна загнала нас в глубокий тыл,

Но до сих пор мы на переднем крае.

…Покуда над округой тишина.

Лишь ручейков, да пташек волхованье.

И длится трижды клятая война.

Для нас двоих. Война — за выживанье.

Святая нить

Любимой Твери

Шумный город, сотни улиц, площадей…

Здесь уклад не деревенский, не простой.

Тесный город поневолюшке злодей —

Изнуряет беготнёй и суетой.

Автостадо, светофоры-пастухи,

Муравейника людского круговерть…

Как здесь выжить Музе, как писать стихи? —

Ты ответь мне, город, искренне ответь.

И ответил он: «Ты смотришь не туда.

Погляди-ка повнимательней вокруг.

Суета и грохот вовсе не беда.

Видишь, детки кормят белочку из рук?

Видишь, утки позабыли перелёт? —

Здесь, на реках у меня нашли приют.

Не палит по ним никто, наоборот —

И зимой, и летом хлебушка дают.

Каждый миг сквозь чьи-то слёзы, крик и стон

Я такие нотки нежности ловлю.

Видишь, девушка целует телефон? —

Прилетело долгожданное «Люблю!»

Видишь, женщина понюхала сирень?

Не сломала, пощадила для других.

Зорче вглядывайся в каждый божий день,

Будет Музе из чего чеканить стих.

Раскрылатиться душе своей позволь,

Пусть летит на невозможном вираже

Через горе, через морок, через боль

К солнцу, к людям, к чьей-то страждущей душе.

Разве можно города свои винить,

Если сами нас такими возвели?

Разве можно потерять святую нить

Связи с Небом на любом клочке Земли?…»

— Ты прости меня, мой город, не серчай.

То была минутной слабости строка.

Вот, звоню уже, зову друзей на чай.

Приходи и ты, без стука и звонка.

«Выбираю цветное платье…»

Выбираю цветное платье.

Примеряю другое имя.

А заклятия и проклятья…

Я ещё воспарю над ними.

Как змея поменяю кожу:

Спешно выучусь макияжу.

Как врага себя уничтожу,

Как с подругой с собой полажу.

Всё с нуля! Перекрашу мебель.

Полно биться душой о скалы.

Я соломинки тонкий стебель

Очень вовремя отыскала.

Он теперь мне всего дороже.

Дух мятежный любви покорен.

…Тонкий стебель молитвы Божьей

И ростки уцелевших зёрен.

Шуачен

Милому городочку Лихославлю

Вновь летит авто в пыли дорожной,

И стоит в конце дороги той

Городок с названием тревожным,

А по сути — светлый и простой.

Всё сильней влюбляюсь год за годом

В этот городочек небольшой.

Светел он не ламповым заводом,

А людьми с лучистою душой.

Разве можно к ним идти с опаской?

Знаю: Лихославль не злодей.

Очарует мармеладной сказкой,

Восхитит керамикой своей.

Здесь Пегас послушен, Муза — прытка!

А друзья помогут быть в седле.

Здесь Тверской Карелии калитка,

И калитки* горкой на столе,

И калитка верная к успеху

Для поэтов тут припасена:

Соколовских строк витает эхо,

И над ним не властны времена.

Кладезь вдохновенья не растрачен.

Как не таять сердцу моему,

Услыхав ответное: «Шуачен»…**

Я без перевода всё пойму.

* Калитки — карельские пироги

** Шуачен — по карельски «Люблю»

Под прицелом

Волчицею в зафлаженном кругу,

Устала я метаться под прицелом.

С надеждою расстаться не могу,

Но нервы натянулись до предела.

А за флажками — прошлое моё.

Туда стремлюсь, но попаду едва ли:

Так хладнокровно подняли ружьё

Те руки, что когда-то обнимали.

Что ж медлит он, усмешку затая,

Загнав меня в кольцо довольно ловко,

Уверенный, что не осмелюсь я

Взметнуться над запретною верёвкой.

А я смогу! Сливаются в тоске

Два тихих стона — разума и плоти.

Взвиваюсь я в неистовом прыжке…

И знаю — он добьёт меня. В полёте!

«Давно забытый холодок…»

Давно забытый холодок

От самой вечной из тревог,

От непокоя, поселившегося в сердце.

Весь горький опыт мне не в прок,

Надежда манит за порог

Из гулкой комнаты к руке единоверца.

Вдвоём легко достать до звёзд,

Но меж сердцами зыбок мост,

Настолько хрупок, что опасно даже слово

Сказать не то, сказать не так,

И самый крохотный пустяк

Воспринимается волнующе и ново.

Не торопи… Не торопись!

Пока что недоступна высь,

Но всё доверчивей пугливые мгновенья.

Они весомее всего.

Они ценней, чем естество.

В них нарождающейся тайны дуновенье…