Защита прав и охраняемых законом интересов участников недействительной сделки в гражданском праве России

В. А. Гончарова, 2021

В данном монографическом исследовании сформировано особое гражданско-правовое охранительное отношение, являющееся правовой формой защиты прав и охраняемых законом интересов участников недействительной сделки. Проанализированы его субъекты (стороны, иные и третьи лица), объекты, содержание, определена система способов защиты прав и законных интересов участников недействительной сделки. Издание предназначено для лиц, интересующихся актуальными проблемами гражданского права. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Глава 1

Недействительность сделок как основание защиты гражданских прав и охраняемых законом интересов

История развития отечественного законодательства и доктрины о недействительности сделок

Процесс реформирования гражданского законодательства в 2013–2015 гг. явился значительной вехой в развитии всех подвергшихся изменению гражданско-правовых институтов, и в частности института недействительности сделок. Смена ориентиров правового регулирования с простого аннулирования юридической силы сделки на необходимость первоочередной защиты прав и законных интересов ее участников, проникновение принципов свободы договора и добросовестности в сферу недействительности сделок существенным образом отличают современное состояние рассматриваемого института от его предыдущих законодательных вариаций.

История развития правового института недействительности сделок свидетельствует об относительной преемственности в его правовом регулировании. В отличие от институтов договорного права и права собственности, претерпевших существенные изменения в результате исторической смены государственных режимов и форм правления, нормы о недействительности сделок в целом не меняли своего назначения и социальной функции, состоящей в защите прав и законных интересов участников гражданских правоотношений и всего государства. С течением времени и в процессе смены гражданско-правовых кодификаций менялся преимущественно перечень оснований недействительности сделок, при том, что большинство из них, связанных с дефектами воли и волеизъявления, субъектного состава, оставались неизменными.

В истории отечественного законодательства и цивилистической доктрины можно выделить три характерных периода развития правового института недействительности сделок: дореволюционный, советский и современный.

Дореволюционное правовое регулирование института недействительности сделок определялось рядом правовых норм тома X Свода законов Российской империи^[4]. Имеющаяся на тот момент совокупность регулирующих рассматриваемое правовое явление норм носила несистемный, фрагментарный характер. Внимание законодателя было сосредоточено на определении юридической сущности договора и возможности его порочности вследствие обмана, заблуждения, принуждения одного из его участников (ст. ст. 702, 1528); на таком основании недействительности заключаемого соглашения как «достижение им цели, законом запрещенной», а также нарушения договорами законов, изданных в интересах публичного права (ст. 1529).

Значимую роль в определении правил применения и толкования норм, посвященных недействительности и закрепленных в Своде законов Российской империи, сыграл Правительствующий сенат — высший судебный орган империи. Им были сформулированы правовые позиции, нашедшие отражение в конкретных делах по гражданским спорам.

Однако, несмотря на непоследовательность в вопросах правовой регламентации недействительности, теория, описывающая и изучающая рассматриваемое правовое явление, развивалась активно, подходила к проблеме правовой природы недействительности, ее последствиям и основаниям обстоятельно и фундаментально.

Так, Е. В. Васьковский под сделками понимал такие дозволенные юридические действия, которые специально направлены на произведение какого-либо юридического последствия. Так как каждое сознательное действие человека представляет в сущности Законы гражданские с разъяснениями Правительствующего Сената и комментариями русских юристов. Составил И. М. Тютрюмов. Книга первая. М.: Статут, 2004. 348 с. (Классика российской цивилистики). выражение его воли, то в определении сделки вместо слова «действие» обыкновенно употребляют слово «волеизъявление»^[5]. Сделка, по мнению автора, признавалась действительной, если она вела к соответствующим юридическим последствиям, и недействительной, если эти последствия не наступали. Из определения сделки Е. В. Васьковского было очевидно, что для того, чтобы она была действительной, необходима совокупность следующих условий: дееспособность сторон, наличность воли, ее цель.

Е. С. Васьковский не давал определения понятия недействительной сделки, указывая при этом, что недействительность бывает двух родов: безусловная, или непосредственная недействительность, называемая ничтожностью; относительная, посредственная действительность, носящая название опровержимости, или оспариваемости. Разница между ними состояла в том, что ничтожная сделка считалась юридически не заключенной и не существующей; опровержимая же заключена и имеет силу, пока не будет признана недействительной. Кроме того, если главная сделка ничтожна, то и побочная тоже ничтожна; наоборот, при оспариваемости главной сделки побочная может остаться действительной. Все права и обязанности, приобретенные третьими лицами на основании ничтожной сделки, тоже ничтожны; если же они основаны на оспариваемой сделке, то вполне действительны. Ничтожность может быть первоначальной, если при самом заключении сделки имеется налицо обстоятельство, делающее ее ничтожной, и последующей, если такое обстоятельство возникает позже.

Г. Ф. Шершеневичем было дано понятие сделки как «такого выражения воли, которое непосредственно направлено на юридические последствия, то есть на установление, изменение или прекращение юридических отношений»^[6], определено значение мотивов воли, место сознания при совершении сделки. Сделанные выводы существенно повлияли на разработанное Г. Ф. Шершеневичем учение о недействительной сделке: в «Учебнике русского гражданского права» им был сформулирован имеющий важное теоретическое и практическое значение для всей теории сделок тезис о необходимости четкого разграничения физической, юридической и нравственной невозможности достижения юридической цели сделки; как следствие, им было дано определение мнимых и притворных, не закрепленных на тот момент времени легально. Г. Ф. Шершеневичем, кроме того, были даны важные практические комментарии законодательных положений.

Г. Ф. Шершеневич одним из первых дореволюционных правоведов подверг теоретическому осмыслению нормы о недействительности, сформулировал ее определение и признаки. Автор указывал на то, что «недействительная сделка не производит тех юридических последствий, которые предполагалось достигнуть совершением ее, и так как сделка недействительна, то все должно быть восставлено в то положение, в каком находилось до совершения сделки. Все, что на основании сделки было передано одним лицом другому, должно быть возвращено по принадлежности»^[7].

Н. Растеряев также давал определение понятие сделки как «всякого дозволенного юридического действия, имеющего своей непосредственной целью установление, изменение или прекращение юридических отношений»^[8]. Недействительной сделкой при этом следовало, по мнению автора, считать такое, хотя и дозволенное юридическое действие, которое не удовлетворяет предъявляемым к нему законом требованиям, или которое не способно произвести известного юридического эффекта, а следовательно, и не может вызвать той перемены в юридических отношениях, к которой оно было направлено. Подобно Е. В. Васьковскому, Н. Растеряев обращал внимание на необходимость выделения ничтожности и оспоримости как форм абсолютной и относительной недействительности сделок. Критерием различения двух указанных форм выступала, по мнению автора, охрана интереса — публичного в случае ничтожности сделок и частного в случае оспоримости.

На смену тому X Свода законов Российской империи в 1903 году должно было прийти Гражданское Уложение^[9], не вступившее в силу ввиду известных исторических событий начала ХХ века. В сравнении с вышеназванным томом Уложение было нормативно-правовым актом совершенно иного уровня: институт недействительности нашел в нем свое отражение в виде системы иерархичных правовых норм. Глава II «Порядок совершения сделок и актов» содержала правило о недействительности соглашения, заключенного в недолжной форме. Глава III «Принуждение, ошибка и обман» определила понятия существенности ошибки, принуждения, обмана. Глава IV «Законная сила сделок» была посвящена вопросам совершения сделок в состоянии умственного расстройства, сделкам, противным закону, добрым нравам или общественному порядку, вопросам частичной недействительности сделки, моменту, с которого сделки считаются недействительными.

Первым советским нормативно-правовым актом, регулирующим отношения, связанные с недействительностью сделок, был Гражданский кодекс РСФСР 1922 года. В нем было дано легальное определение сделок как действий, направленных на установление, изменение или прекращение гражданских правоотношений (ст. 26); вводилась система недействительных сделок при общем отсутствии их деления на ничтожные и оспоримые, сформулированного еще дореволюционными авторами. К недействительным сделкам были отнесены: сделка, в отношении которой не была соблюдена требуемая законом форма (ст. 29); сделка, совершенная с целью, противной закону, или в обход закона, а равно сделка, направленная к явному ущербу для государства (ст. 30); сделка, совершенная лицом, вполне лишенным дееспособности или временно находящимся в таком состоянии, когда оно не может понимать значения своих действий (ст. 31); сделка под влиянием обмана, угроз, насилия, или вследствие злонамеренного соглашения его представителя с контрагентом, или вследствие заблуждения, имеющего существенное значение (ст. 32); мнимые (ст. 34) и притворные сделки (ст. 35).

К способам защиты прав участников недействительной сделки относились конфискационные меры (ст. 147), двусторонняя и односторонняя реституция (ст. 148–151).

Одним из наиболее авторитетных исследователей института недействительности был И. Б. Новицкий. Он отмечал, что сделка — это «правомерное юридическое действие, совершаемое одним или несколькими дееспособными лицами, выступающими в качестве субъектов имущественных (гражданских) прав, направленное на установление, изменение или прекращение гражданских правоотношений»^[10]. И. Б. Новицкий, подобно дореволюционным авторам, уделял внимание вопросам воли, мотивов в рамках общей конструкции сделки, соотношению воли и волеизъявления. Раскрывая особенности недействительных сделок, он обратился к дискуссии о месте недействительной сделки в системе юридических фактов, сводя воедино существующие позиции о правовой природе недействительности, о справедливости употребления понятия «недействительные сделки». Он сделал вывод о том, что недействительная сделка выступает юридическим фактом, влечет юридические последствия, хотя и отличные от последствий действительных сделок: «нельзя сказать, что недействительная сделка не влечет никаких юридических последствий». По мнению автора, «она не приводит к тем правовым последствиям, на достижение которых была рассчитана, но она порождает некоторые другие последствия: обязанность передать полученное по сделке в доход государства, возвратить полученное тому, от кого оно получено, и так далее. Следовательно, недействительная сделка как юридический факт существует»^[11].

Вопросы природы сделок и их элементов, недействительности сделок, оснований признания сделок недействительными также были последовательно рассмотрены Н. В. Рабинович. Продолжая дискуссию о месте недействительной сделки в системе юридических актов, она отмечала, что недействительные сделки являются действиями неправомерными: «они потому и признаются неправомерными, что противоречат нормам права. Именно неправомерность недействительной сделки обуславливает аннулирование и определяет те последствия, которые влечет за собой объявление ее недействительной»^[12]. Недействительная сделка, в позиции автора, не деликт, не сделка как таковая, а особый вид юридического факта-правонарушения.

Исходя из изложенного, Н. В. Рабинович делала вывод о том, что признание сделки недействительной по существу не представляет собой последствие самой сделки, а является результатом того, что закон признает, а суд объявляет ее недействительной. Но она недействительна именно как сделка в силу присущих ей недостатков.

Гражданский кодекс РСФСР 1964 года, пришедший на смену ГК 1922 года, сделками объявил действия граждан и организаций, направленные на установление, изменение или прекращение гражданских прав или обязанностей. Была сохранена классификация недействительных сделок в общем виде (ст. ст. 48, 49, 53, 57, 58), аналогичным образом определены последствия недействительности (ст. ст. 48, 49). Вместе с тем появились новые нормы, определяющие основания и порядок признания недействительными сделок с пороками на стороне субъектного состава и воли (ст. 50–52, 54–56).

Определяя сделку как волевой, правомерный, специально направленный акт, влекущий изменения в динамике гражданских правоотношений^[13], О. С. Иоффе исследовал вопросы, касающиеся внутренней воли, волеизъявления, молчания, мотивов сделки. О. С. Иоффе впервые осуществил классификацию сделок, выделил условия их действительности, в числе которых обозначил наличие определенных качеств на стороне субъектов, наличие установленной формы сделки, сформированную в нормальных условиях волю участников сделки и соответствующее ей волеизъявление, законность содержания сделки. Сквозь призму указанных условий автор рассматривал собственно вопросы недействительности сделок как их порочности в одном или нескольких из условий. О. С. Иоффе обращал внимание на последствия совершения и исполнения недействительных сделок (к числу которых он относил двустороннюю и одностороннюю реституцию, изъятие имущества обеих сторон в пользу государства), на виды недействительности.

Основы теории недействительных сделок с позиции соответствия их требованиям закона впервые были сформулированы В. П. Шахматовым. Им было указано, что действительную сделку можно определить как волеизъявление сделкоспособного субъекта, направленное на законное и осуществимое воздействие на фактические общественные отношения путем установления, изменения или прекращения соответствующих гражданских прав и обязанностей, содержание которого соответствует подлинной воле субъекта (субъектов), выражено предусмотренным законом способом и включает в себя условия, признаваемые правом существенными^[14].

Вопросы о последствиях недействительности сделок в советское время рассматривались также сквозь призму необходимости всесторонней защиты прав и законных интересов Т. И. Илларионовой^[15], В. Л. Слесаревым^[16].

Именно на советском этапе было сформулировано и оформлено учение о недействительности сделок применительно к действовавшим на тот момент законодательным нормам.

В настоящее время вопросы правового регулирования недействительности сделок определены в § 2 главы 9 ГК РФ. Согласно п. 1 ст. 166 ГК РФ сделка недействительна по основаниям, установленным законом, в силу признания ее таковой судом (оспоримая сделка) либо независимо от такого признания (ничтожная сделка). Недействительная сделка не влечет юридических последствий, за исключением тех, которые связаны с ее недействительностью, и недействительна с момента ее совершения.

Нормы о недействительности сделок подверглись существенному реформированию в 2013–2015 гг. Как было отмечено в Концепции совершенствования общих положений гражданского законодательства Российской Федерации, «несмотря на небольшое количество общих норм о недействительности сделок, они имеют огромное значение для стабильности гражданского оборота в целом». В то же время обращалось внимание на то, что к 2013 г. «споры о признании сделок недействительными по различным основаниям приобрели массовый характер»^[17]. Причиной такому положению дел, по мнению разработчиков Концепции, служило именно несовершенство законодательного регулирования недействительности сделок, которое давало возможность недобросовестным лицам оспаривать в суде практически любую сделку. Это, в свою очередь, означало применение норм о недействительности в противоречии с его подлинным назначением — защитой прав и законных интересов субъектов гражданского права.

В результате реформирования в 2013 году § 2 главы 9 ГК РФ претерпел существенные изменения, а в 2015 году ГК РФ пополнился нормами ст. ст. 307.1, 431.1. Нормы ст. ст. 166–169 ГК РФ стали предметом толкования Верховного Суда РФ, который скорректировал итоги реформирования законодательства в Постановлении Пленума ВС РФ от 23.06.2015 № 25 «О применении судами некоторых положений раздела I части первой ГК РФ». В данном постановлении, в частности, был расширен круг оснований ничтожности сделок, уточнены лица, управомоченные на применение последствий недействительности сделок.

В действующем гражданском законодательстве, в сравнении с более ранними кодификациями, существенно расширен перечень основания недействительности сделок, в числе которых теперь выделяются сделки, совершенные без необходимого в силу закона согласия третьего лица, органа юридического лица или государственного органа либо органа местного самоуправления (ст. 173.1 ГК РФ); сделки, совершенные с нарушением полномочий или интересов представляемого или юридического лица (ст. 174 ГК РФ); сделки в отношении имущества, распоряжение которым запрещено или ограничено (ст. 174.1 ГК РФ), и др. Появление новых составов недействительности сделок свидетельствует об усложнении структуры регулируемых гражданским правом отношений, расширении договорной свободы их участников.

Итогом реформирования явилось появление нескольких «ограничителей» в оспаривании сделок: по смыслу действующей редакции ст. 166 ГК РФ, для заявления требований о признании сделки недействительной и применении последствий недействительности такой сделкой должны быть нарушены права или охраняемые законом интересы ее участников, а само их поведение должно характеризоваться как добросовестное.

К числу последствий недействительности сделок действующее гражданское законодательство относит реституцию (п. 2 ст. 167 ГК РФ), а также возмещение убытков. Недопущение реституции (конфискация), а также односторонняя реституция после изменения ст. 169 ГК РФ не представляют собой самостоятельных последствий недействительности, определяются нормами иной отраслевой принадлежности — уголовного и административного законодательства.

С 2015 года на волне расширения договорной свободы участников гражданских правоотношений круг последствий недействительности дополнился «иными последствиями недействительности договора», которые могут самостоятельно определять стороны оспоримых соглашений, исполнение которых связано с осуществлением или предпринимательской деятельности.

На современном этапе теоретическому осмыслению вопросов недействительности сделок посвящены труды О. В. Гутникова, С. А. Синицына, Д. О. Тузова. Реституция как общее последствие недействительности сделок нашла свое осмысление в трудах Д. В. Новака, М. Н. Комашко, Н. Г. Соломиной.

Смена общественно-политической парадигмы, связанной с переходом к рыночной экономике в начале 1990-х гг., предопределила и смену вектора исследований с определения места недействительной сделки в системе юридических фактов на вопросы эффективной защиты прав и законных интересов участников недействительных сделок, места способов их защиты в общеотраслевом институте защиты гражданских прав и законных интересов. Современное состояние теории недействительности характеризуется плюрализмом подходов к толкованию правовых норм и определению концептуальных моделей защиты прав участников недействительной сделки, что с одной стороны, свидетельствует о росте и прогрессе научного знания, а с другой, — о недочетах законодательной техники, допускающей диаметрально противоположную интерпретацию отдельных правоположений, что, безусловно, не идет на пользу ни договорной практике участников гражданских правоотношений, ни правоприменительной деятельности судов.

Действующее правовое регулирование недействительности сделок, несмотря на наличие в нем некоторых выявляемых в литературе противоречий, в то же время соответствует общему вектору развития частного права. Усложнение общественных отношений, составляющих предмет гражданско-правового регулирования, развитие предпринимательской деятельности — все это нашло отражение в ставших итогом реформирования гражданского законодательства нормах о недействительности сделок. Законодательные тенденции к сближению режимов ничтожности и оспоримости сделок, возможность замены реституции «иными последствиями недействительности договора» (п. 3 ст. 431.1 ГК РФ), «ограничения» оспаривания сделок, как представляется, являются наиболее значимыми отличиями современного регулирования недействительности сделок от его предшественников.

Можно заключить, что на всем протяжении своего легального оформления нормы о недействительности сделок выполняли функцию защиты как частных, так и публичных интересов, обеспечивая утрату юридической силы теми актами товарообмена, где нарушались требования к субъектному составу, воле и волеизъявлению, содержанию и форме. Исследование доктрины различных периодов свидетельствует о преемственности в понимании недействительности сделок, их последствий. Именно на дореволюционном этапе развития отечественной цивилистики был заложен фундамент теории недействительности сделок, которая в последующие периоды была развита в трудах советских и современных ученых.

Экономические и правовые причины правового регулирования недействительности сделок

Согласно ст. 153 ГК РФ под сделками понимаются действия граждан и юридических лиц, направленные на возникновение, изменение и прекращение гражданских прав и обязанностей. В гражданско-правовой литературе сделки традиционно признаются основными юридическими фактами, опосредующими гражданский оборот. По справедливому утверждению Е. В. Голобородкиной, именно сделки «наиболее полно и ярко отражают принципы, способы и методы регламентации общественных отношений, присущие гражданскому праву»^[18].

Наряду с регламентацией общих вопросов сделок, в законодательстве предусмотрены и правила об их недействительности, преимущественно сосредоточенные в § 2 гл. 9 ГК РФ. При этом вопрос о правовой природе недействительной сделки является дискуссионным. Согласно наиболее распространенной в доктрине точке зрения недействительная сделка представляет собой правонарушение^[19]. Так, В. П. Шахматов определяет недействительную сделку как сделку, состав которой не соответствует описанным в нормах права признакам состава сделок данного вида в силу общественно вредных или общественно нежелательных свойств ^[20]. Сторонники второй точки зрения указывают на то, что недействительная сделка представляет собой особый юридический факт, который «не приводит к тем правовым последствиям, на достижение которых был рассчитан, но… порождает некоторые другие последствия»^[21].

Как в законодательстве (ст. 166 ГК РФ), так и в теории ^[22] гражданского права недействительность сделок связывается с наличием определенных оснований — дефектов в сделке, приводящих к недостижению планируемых ее сторонами юридических последствий. Однако в современных условиях актуальным становится вопрос не только об основаниях недействительности сделок как их дефектах. Интенсивное развитие рыночной экономики, расширение договорной свободы участников гражданско-правовых отношений, а также стремительно меняющееся законодательство предопределяют поиск путей взаимодействия права и иных сфер общественных отношений в целях наиболее эффективного правотворчества и правоприменения ^[23]. Как справедливо отмечается в литературе, «достоверно оценить последствия применения гражданского закона для жизни общества, его полноту и эффективность невозможно исключительно при помощи только правовых средств, которые не могут быть поняты только из самих себя в аспекте их воздействия на регулируемые общественные отношения»^[24]. С данных позиций исследование недействительных сделок как юридических фактов должно быть смещено в плоскость исследования причин ^[25] формирования правовых норм, регулирующих общественные отношения, связанные с недействительностью сделок.

Анализ указанных причин становится особо актуальным и в связи с тем, что традиционно проблемы недействительности сделок рассматриваются «изолированно» от близких им проблем эффективного восстановления прав и охраняемых законом интересов. В большинстве исследований защитная природа применяемых при недействительности сделок правовых конструкций ^[26] не подвергается сомнению. Вместе с тем, в последнее время в юридической литературе все большее распространение приобретают позиции об отсутствии качества способа защиты у признания сделки недействительной и реституции ^[27].

Традиционно в философской, социологической и правовой литературе вопрос о причинах юридической регламентации рассматривается через категорию интереса. Так, С. В. Михайлов определяет интерес как «потребность субъекта, имеющую социальный характер, проявляющуюся в осознании и реализации целей в общественных отношениях»^[28], а юридически значимый интерес как «имеющую социальный характер потребность субъекта, проявляющуюся в установлении, изменении, прекращении, защите субъективных прав и обязанностей в общественном отношении с использованием юридических средств для достижения поставленных целей»^[29]. По мнению указанного автора, объективное право призвано обеспечить достижение интересов субъектов общественных отношений, отражая их в правовых нормах: распределении прав и обязанностей, ответственности и т. д. Аналогичной позиции придерживается и Г. В. Мальцев, указывая на невозможность эффективного действия юридической нормы без поддержки интересами людей ^[30].

Таким образом, причинами появления тех или иных правовых норм являются конкретные социальные интересы. Данные интересы можно условно разделить на экономические (базисные, первичные) и правовые (надстроечные, вторичные). Указанное деление уместно и в отношении причин правовой регламентации недействительности сделок (далее по тексту также — причин недействительности сделок), однако не является строгим. Как представляется, экономические и правовые детерминанты недействительности сделок органично пересекаются и взаимодействуют друг с другом.

Экономические причины следуют из отношений, складывающихся в экономическом базисе, и предопределены действием рыночных законов. Как подчеркивается в литературе, «экономические закономерности, как и иные объективные закономерности существования человеческого общества, лежат в основе естественных прав человека и требуют адекватного отражения в действующем (позитивном) праве»^[31]. Правовые конструкции гражданского права в целом, и недействительность сделок в частности, преимущественно определены экономическими законами, являются их отражением на уровне нормативно-правового акта. Это, как представляется, предопределяет значение позитивного экономического анализа права, знаменующего выход познающего субъекта за пределы юридической догматики с использованием методологического инструментария и терминологии самостоятельной научной дисциплины — экономической теории^[32]. Экономический анализ права как совокупность подходов и взглядов на связь права и экономических регуляторов в сфере частного права обладает большим объяснительным потенциалом: по утверждению Г. А. Гаджиева, «теоретические модели, созданные юристами, хорошо знающими экономическую теорию…, в своей совокупности представляют собой аналитическую и прогностическую методологию, которая существенно обогащает традиционную юридическую методологию»^[33].

Экономика права, представляющая собой, по словам Р. Познера — одного из ее основателей — применение методов неоклассической экономической теории^[34] для анализа права, всей правовой системы^[35], являет собой не единое научное направление, а совокупность школ. Эти школы не противоречат друг другу, напротив, — допуская существование различных подходов к анализу правовых явлений, они предопределяют возможность многоаспектного и разностороннего рассмотрения последних. Использование потенциала представленных концепций может быть полезно для объяснения и прояснения экономической природы недействительности сделок.

В системе экономико-правовых школ следует выделить соответственно школы частного интереса (private interest schools), включающие в себя чикагскую школу экономики права, австрийское экономико-правовое направление, институционализм, и школы публичного интереса (public interest schools)^[36], представленные сторонниками теории общественного выбора и общественного интереса. Именно указанные подходы к объяснению правовых явлений сквозь призму экономических категорий представляют наибольший научный интерес. Приведенные экономико-правовые концепции в предложенной последовательности не всегда четко и окончательно сменяли друг друга — наоборот, они переплетались, перенимали друг от друга методологический инструментарий, терминологию, гипотезы^[37]. Круг школ экономического анализа не исчерпывается перечисленными, однако именно указанные направления обладают в вопросе объяснения правового института недействительности большим онтологическим и гносеологическим потенциалом, что определяет их научную ценность. Дальнейшее изложение при этом не преследует цели исчерпывающего описания и оценки приводимых экономико-правовых воззрений, каждое из которых будет рассмотрено лишь в той части, в которой это необходимо для объяснения поставленных вопросов.

Поиск параллелей в развитии и взаимодействии экономики и права осуществлялся еще на классическом этапе развития экономико-правового анализа, на этапе «старой» экономики права^[38], где на передний план были выдвинуты преимущественно макроэкономические объекты исследований: рынки и механизмы их организации и функционирования (в частности, анализу подвергалось антимонопольное законодательство). Непосредственные границы экономики права были определены в 1970-е гг. Р. Познером, одним из основателей чикагской^[39] школы, которую в немногочисленных отечественных исследованиях рассматривают как основную экономико-правовую концепцию^[40]. Как было отмечено E. Mackaay, именно чикагской школе экономико-правового анализа свойственно такое объяснение права, которое основано на принципах методологического индивидуализма, рационального выбора, стабильных предпочтений и равновесия^[41].

Согласно принципам чикагской школы, люди даже в ходе принятия нерыночных решений проявляют рациональность и увеличивают свою выгоду от того или иного решения, учитывая связанные с таким выбором издержки. Нормы права при этом устанавливают цены человеческого поведения людей, иных хозяйствующих субъектов, воздействуя на количество желаемой такими лицами к выполнению деятельности. Основу учения чикагской экономики права составила теорема Р. Коуза, согласно которой, если права собственности (в значении экономики права — основы правового статуса участников оборота) четко определены и вытекающие из них правомочия можно свободно обменивать, а трансакционные издержки (сбор информации, ведение переговоров, осуществление права) являются нулевыми, то размещение ресурсов будет эффективным и неизменным^[42]. По утверждению T. Eggertsson, сформулировавшего обобщенную теорему Р. Коуза со ссылкой на представителей институционализма, экономический рост и развитие страны не зависят от типа существующего правительства, если расходы на трансакции в экономической и политической сферах равны нулю. Однако, когда трансакционные издержки положительны, то распределение власти внутри страны и институциональная структура ее нормотворческих учреждений являются важнейшими факторами ее развития^[43].

Норма права, таким образом, в изложении Р. Познера, представляет собой намеренное или ненамеренное стремление к эффективности, причем субъект, стремящийся к эффективному перераспределению, по мнению сторонников школы Чикагского университета, лишен личных потребностей. С целью толкования критерия эффективности представителями чикагской школы, и в частности Р. Познером был использован принцип, сформулированный представителем Лозаннской школы Вильфредо Парето^[44], согласно которому оптимальным с точки зрения распределения предметов благосостояния следует считать тот случай, когда при данных условиях (наличии ресурсов, системе распределения, запросах потребителей, ценах) никто не может улучшить свое положение, не ухудшая при этом положение кого-либо другого ^[45]. Иными словами, с точки зрения представителей рассматриваемой школы, любой акт товарообмена представляет собой средство удержания людей от оппортунистического (иначе — эгоистического) поведения по отношению к своим партнерам. Такие акты, с позиций чикагской школы, должны подлежать защите и признанию со стороны государства только в том случае, если способствуют повышению общественной эффективности, то есть имеют в качестве сторон рационально действующих (преследующих цель максимизации прибыли) и достаточно проинформированных, равноправных субъектов, а также не наносят вреда благосостоянию третьих лиц^[46]. Сделки, не соответствующие указанным критериям, следовательно, не могут производить правового эффекта. В этой связи закономерным является наличие в позитивном праве совокупности норм, регламентирующих процедуру установления соответствия сделок критериям эффективности и определяющих правовые последствия совершения сделок в случае их несоответствия им.

Вторым значимым ответвлением экономического анализа права является австрийская экономическая школа^[47]. Ее представители в качестве фундаментальных положений экономического анализа права выделяли «аксиому о человеческой деятельности»^[48], согласно которой люди всегда действуют, «делая выбор и используя различные способы достижения своих целей»^[49]. В отличие от представителей чикагской школы, отталкивающихся от рационализма человеческого поведения, австрийская экономика права предполагает индивидуальность^[50] в определении предпочтений: «суждения о ценности, ожидания, намерения и знания обитают в головах конкретных людей, а, следовательно, они должны рассматриваться в свете их субъективного восприятия»^[51]. Так, по утверждению L. A. Schwartzstein, в рамках анализа экономических процессов учет субъективности предполагает, что «все человеческие взаимодействия начинаются с субъективных мыслей человека, причем каждый человек в этом случае руководствуется своими знаниями, интуицией и воображением»^[52].

Внешняя среда в рамках австрийской экономико-правовой методологии трактуется как подвижная сфера, лишенная информационной определенности. С позиции рассматриваемого учения, «рынок есть процесс»^[53], построенный не на принципе эффективности, а на принципах естественно-правовой концепции правопонимания (либертарианства), согласно которым каждому индивиду принадлежит право собственности (в значении права распоряжения) на себя самого и имеющиеся у него ресурсы, объекты имущества. Подобный принцип выступает, по мнению сторонников австрийского подхода, условием свободного рыночного функционирования. По утверждению G. S. Crepsi, первичной нормативной установкой австрийцев выступает понимание ими «индивидуальной свободы от доминирования как первоочередной ценности»^[54]. С точки зрения представителей австрийской школы экономики права, основа любого конфликта состоит в неясности принадлежности права собственности. Задачу любой правовой системы сторонники австрийского экономико-правового понимания в этой связи видят в максимально возможном установлении определенности в перераспределении прав и обязанностей, посредством чего достигается устранение существующих и пресечение будущих конфликтов в имущественной сфере. Исчерпывающая правовая регламентация оснований и способов возникновения прав собственности составляет здесь основную цель функционирования всего государственного механизма.

Институт недействительности сделок в рамках австрийского экономического анализа права выступает, таким образом, средством сдерживания от проникновения в экономический оборот сделок, в которых нарушается требование добровольности вступления в правоотношения по передаче права собственности. Основные положения естественно-правовой доктрины, неизменность наличия у лица абсолютного права на собственное поведение и законно принадлежащее ему имущество не предполагают возможности наделения правоустановительным эффектом актов поведения, где отсутствует явно выраженная воля на отчуждение имущества и правораспоряжение. Можно допустить, что нормы о недействительности сделок в рамках австрийского экономического анализа права выступают средством недопущения сделок, в которых нарушается требование добровольности вступления в правоотношения.

Из схожих теоретических предпосылок исходит и институционализм^[55]. Как направление развития экономической теории в целом и экономического анализа права в частности он предполагает, что предметом изучения становится не «экономический человек», а широкая гамма интересов, предпочтений, стимулов, поведение и деятельность человека в рамках социальных отношений, общественных институтов. Институционализм включает две стороны — обычаи, традиции, нормы поведения, принятые в обществе — «институции», а также закрепление норм и обычаев в виде законов, организаций, учреждений, то есть «институтов»^[56] (формальных (закон, договор, конституция) или неформальных (обычай, стереотип поведения) правил поведения, упорядочивающих обмены и взаимодействия между индивидами^[57]). Смысл институционального подхода состоит в том, чтобы не ограничиваться анализом экономических категорий и процессов в чистом виде, а учитывать и внеэкономические факторы. Представители институционализма отрицают принцип оптимизации и методологического индивидуализма, но устанавливают правило о детерминированности поведения хозяйствующих субъектов сложившимися институтами — правилами поведения, весьма ограниченно применяя при этом принцип рациональности как критерий оценки поведения участников оборота.

В русле общих теоретических и методологических предпосылок на базе институционализма была выработана экономическая система оценки контрактов^[58]. Под последними сторонниками институционального понимается то, что отражает реализацию фундаментального права собственника на передачу (отчуждение) имущества, это соглашение об обмене правомочиями и их защите, являющееся результатом осознанного и свободного выбора индивидов в заданных институциональных рамках. Речь идет о понимании договора как совокупности правил поведения субъектов товарно-денежных отношений, которые касаются обмена материальными благами, сознательно, добровольно и взаимовыгодно принятыми ими на себя. Институты диктуют общие рамки, пределы взаимодействия индивидов, в то время как конкретные пределы их взаимовыгодного сотрудничества определены непосредственно ими самими в контракте, который воплощает тем самым модель рационального поведения. Как указывается в литературе, многообразие условий контрактов формируют определенную классификацию договоров, структурные элементы которой определяются уникальностью вступающих в обмен ресурсов, степенью неопределенности, сопровождающей сделку, частотой деловых контактов между сторонами. Институциональная экономика объясняет многообразие форм договорных отношений на основе различия трансакционных издержек и деловой практики субъектов рынка по их снижению ^[59].

Очевидно, что институциональная экономика права рассчитана в большей степени на объяснение механизма взаимодействия сторон уже заключенного соглашения, удовлетворяющего изложенным критериям. Вместе с тем, нельзя недооценить институциональную трактовку договора как системы добровольно принятых на себя обязательств, выступающих микроинститутом для сторон такого соглашения. Институциональный экономический анализ права объясняет необходимость совершения сделок без дефектов в структуре с позиций, схожих с положениями австрийской школы, указывает на необходимость добровольности вступления в соглашения, однако обосновывает это с использованием иного теоретического инструментария ^[60].

Таким образом, с позиции чикагской и австрийской школ, институционализма экономические причины недействительности сделок состоят в недопущении существования таких актов товарообмена, совершением и (или) исполнением которых нарушаются требования добровольности вступления в договорные отношения, рациональности, проинформированности их участников и которые причиняют вред благосостоянию других лиц.

Указанные причины обуславливают появление оснований недействительности сделок, закрепленных в ст. ст. 171, 172, 175, 176, 178, 179 ГК РФ (сделки, совершенные недееспособными, ограниченно дееспособными, несовершеннолетними, а также сделки, совершенные под влиянием существенного заблуждения, обмана, насилия угрозы или неблагоприятных обстоятельств). Все приведенные дефекты в сделках связаны с недобровольностью вступления лиц в договорные отношения, с нерациональностью их поведения, недостаточностью у них информации.

Экономическим причинам соответствует и обстоятельство, учитываемое при признании сделки недействительной и применении последствий ее недействительности в виду нарушения ею прав и охраняемых законом интересов ее участников (ст. 166 ГК РФ). Сделка с дефектом формирует в экономическом обороте опасную ситуацию: внешне действительная, она создает у его субъектов видимость стабильности имущественных связей, на которую они обоснованно полагаются, и на основании которой выстраивают собственные экономические отношения. В этом проявляется негативное влияние такой сделки как на ее стороны и других участников, так и на весь гражданский оборот.

Подобное «вредоносное» воздействие сделки с дефектом предопределяет и арсенал правовых средств, с помощью которых возможна ее нейтрализация и которые легально определены в качестве способов защиты (ст. ст. 12, 166, 167 ГК РФ). Такая законодательная квалификация данных мер находит поддержку в юридической литературе^[61], где признание сделки недействительной и применение последствий недействительности чаще определяется либо в качестве мер защиты, либо в качестве частного случая восстановления положения, существовавшего до нарушения права.

Необходимость защиты прав и охраняемых законом интересов участников недействительной сделки следует и из программных документов реформы гражданского законодательства. Так, в Концепции совершенствования общих положений ГК РФ содержится указание на то, что общие нормы о недействительности сделок имеют важное значение для стабильности гражданского оборота, поскольку являются основным инструментом защиты прав и интересов добросовестных лиц при совершении ими гражданско-правовых сделок^[62]. Особо отмечается также, что «по смыслу ст. 166 ГК РФ речь в ней идет о судебном порядке защиты гражданских прав». Разработчиками Концепции приводятся положения п. 1 ст. 3 ГПК РФ, п. 1 ст. 4 АПК РФ, посвященные назначению гражданского и арбитражного судопроизводства — защите нарушенных или оспоренных гражданских прав, осуществляемой также путем признания сделки недействительной (п. 1.9). В качестве же предложений по изменению действующего законодательства предлагалось установление требования добросовестности, универсального действия возмещения убытков как способа защиты прав добросовестной стороны (п. 2.2). Некоторые из этих предложений были сохранены в одобренной впоследствии Концепции развития гражданского законодательства ^[63], часть из них была закреплена в действующем ГК РФ.

Таким образом, изложенное позволяет сделать вывод о том, что правовые средства, применяемые при недействительности сделок, предопределены объективными экономическими причинами. С позиции экономики права сделки с дефектом в одинаковой степени оказывают негативное влияние и на имущественные сферы конкретных лиц, и на весь экономический оборот.

Правовые причины недействительности сделок формируются в правовой надстройке, отражают конкретные юридические ценности и потребности общества на определенном этапе его развития и находят отражение в правовых принципах. Именно правовые принципы, как часто отмечается в литературе, выполняют «системообразующую функцию путем определения содержания всех других гражданско-правовых норм и установления по отношению к ним высшей юридической силы»^[64] и концентрируют в себе «отражение важнейших экономических, социально-политических, идеологических, духовно-нравственных устоев общества, соответствующих уровню его исторического развития»^[65]. Объяснением правового регулирования недействительности сделок является необходимость всесторонней защиты гражданских прав и законных интересов конкретных лиц, вытекающая из таких конституционных принципов как: принципов необходимости защиты прав и законных интересов человека (ст. 2 Конституции РФ), свободного перемещения товаров, услуг, свободы экономической деятельности (ч. 1 ст. 8 Конституции РФ), равного признания и защиты частной, государственной и муниципальной собственности (ч. 2 ст. 8 Конституции РФ); гражданско-правовых принципов равенства, неприкосновенности собственности, необходимости беспрепятственного осуществления гражданских прав, обеспечения восстановления нарушенных прав, их судебной защиты (п. 1 ст. 1 ГК РФ).

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

4

Законы гражданские с разъяснениями Правительствующего Сената и комментариями русских юристов. Составил И. М. Тютрюмов. Книга вторая. М.: Статут, 2004. 603 с. (Классика российской цивилистики);

5

Васьковский Е. В. Учебник гражданского права [Электронный ресурс] / Е. В. Васьковский // КонсультантПлюс: Классика российского права: справ. — информ. портал. — Электрон. дан. — М., 2017. — URL: http://civil.consultant.rU/elib/books/24/page_16.html#24 (дата обращения: 02.11.2019).

6

Шершеневич Г. Ф. Курс гражданского права. — Тула: Автограф, 2001. С. 150–151.

7

Шершеневич Г. Ф. Курс гражданского права. — Тула: Автограф, 2001. С. 169.

8

Растеряев Н. Недействительность юридических сделок по русскому праву: Руководство к торговым и гражданским сделкам. Часть общая и часть особенная / С.-Пб.: Тип. т-ва «Обществ. польза», 1900. С. 14–15.

9

Гражданское уложение. Кн. 1. Положения общие: проект Высочайше учрежденной Редакционной комиссии по составлению Гражданского уложения (с объяснениями, извлеченными из трудов Редакционной комиссии) / под ред. И. М. Тютрюмова; сост. А. Л. Саатчиан. М.: Волтерс Клувер, 2007. 288 с.

10

Новицкий И. Б. Сделки. Исковая давность. М.: Госюриздат, 1954. С. 17.

11

Там же. С. 66.

12

Рабинович Н. В. Недействительность сделок и ее последствия. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1960. С. 11.

13

Иоффе О. С. Советское гражданское право. М.: Юрид. лит., 1967. С. 252.

14

Шахматов В. П. Составы противоправных сделок и обусловленные ими последствия / В. П. Шахматов; Отв. ред. В. А. Носов; Том. гос. ун-т им. В. В. Куйбышева, Юрид. фак. — Томск: Издательство Томского университета, 1967. С. 88.

15

Илларионова Т. И. Механизм действия гражданско-правовых охранительных мер: Учебное пособие. Свердловск, УрГУ. 1980. 76 с.

16

Слесарев В. Л. Экономические санкции в советском гражданском праве Красноярск: Изд-во Краснояр. ун-та. 1989. 189 с.

17

Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации // Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 2009. № 4. С. 49.

18

Голобородкина Е. В. Совершение оспоримой сделки как гражданское правонарушение: дис… канд. юрид. наук. Уфа, 2014. С. 13. См. также: Воронина С. В., Филиппова Т. А. Виды волеизъявления по гражданскому законодательству: доктринальный подход и правоприменительная практика // Известия Алтайского государственного университета. 2017. № 3 (94). С. 87.

19

См.: Голобородкина Е. В. Указ. соч. С. 48; Матвеев И. В. Правовая природа недействительных сделок: дис… канд. юрид. наук, М., 2002. С. 64; Рабинович Н. В. Недействительность сделок и ее последствия. Л.: Издательство Ленинградского университета, 1960. С. 11.

20

Шахматов В. П. Составы противоправных сделок и обусловленные ими последствия / В. П. Шахматов; Отв. ред. В. А. Носов; Том. гос. ун-т им. В. В. Куйбышева, Юрид. фак. Томск: Издательство Томского университета, 1967. С. 164.

21

См.: Новицкий И. Б. Сделки. Исковая давность. М.: Госюриздат, 1954. С. 66. Близкой к данной позиции является точка зрения Д. О. Тузова (Общие учения теории недействительных сделок и проблемы их восприятия в российской доктрине, законодательстве и судебной практике: автореф. дис… д-ра юрид. наук. Томск, 2006. С. 8).

22

См.: Гутников О. В. Недействительные сделки в гражданском праве (теория и практика оспаривания). 3-е изд., испр. и доп. М.: Статут, 2007. С. 92–93; Шестакова Н. Д. Недействительность сделок / Науч. ред. докт. юрид. наук, профессор, заслуженный работник высшей школы РФ Н. А. Чечина. СПб.: Издательство «Юридический центр Пресс», 2001. С. 10–11.

23

См.: АрхиповД. А. Правовой критерий распределения договорных рисков в гражданском праве: дис… канд. юрид. наук. М., 2011; Карапетов А. Г. Экономический анализ права. М.: Статут, 2016; Одинцова М. И. Экономика права: учеб. пособие для бакалавриата и магистратуры / М. И. Одинцова. — 2-е изд., перераб. и доп. М.: Юрайт, 2016; Синицын С. А. Экономический анализ права и его место в цивилистической методологии // Право. Журнал Высшей школы экономики. 2017. № 2. С. 8; Шлекин С. И. Проблема права: Философско-методологический аспект. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2013. С. 256–266.

24

Синицын С. А. Указ. соч. С. 9.

25

Возможно понимание причин правового регулирования недействительных сделок как оснований в широком смысле; при этом дефекты в сделке, приводящие к ее недействительности, могут пониматься как основания недействительности в узком смысле (см. Гончарова В. А. Сущностный подход к основаниям недействительности сделок // Вестник Омской юридической академии. 2018. Т. 15. № 3. С. 372–376).

26

Под гражданско-правовой конструкцией в рамках настоящей работы понимается конкретный способ закрепления в гражданском законодательстве разного рода правовых инструментов, который может включать в себя в качестве составных элементов нормативное закрепление при помощи специального терминологического аппарата: определение конкретного правового инструмента, классификация его разновидностей, элементного строения инструмента, механизмов его функционирования, в том числе юридических процедур и иных юридических конструкций, а также способов разрешения возможных коллизионных вопросов. (См.: Челышев Ю. В. О юридических конструкциях в Проекте изменений и дополнений в ГК РФ // Гражданское право. 2013. № 1).

27

См.: Синицын С. А. Реституционные правоотношения: понятие, содержание, проблемы классификации // Юрист. 2015. № 19. С. 32–39; Он же. Общее учение об абсолютных и относительных субъективных правах: автореф. дис… д-ра юрид. наук. М., 2017. С. 26–27. См. также: Дождев Д. В. Удержание, законное владение и проблема приоритета // Юрист. 2014. № 19. С. 10; Комашко М. Н. Реституция как способ защиты права: дис… канд. юрид. наук. М., 2010. С. 80; Сичинава Г. В. Ограничения применения реституции по российскому гражданскому праву: дис. канд. юрид. наук. Саратов, 2008. С. 19, 21, 48–50.

28

Михайлов С. В. Категория интереса в гражданском (частном) праве: дис… канд. юрид. наук. М., 2000. С. 35.

29

Михайлов С. В. Указ. соч. С. 69.

30

Мальцев Г. В. Социальные основания права. М.: Норма: ИНФРА-М, 2011. С. 267.

31

Алпатов А. А. Право человека на вознаграждение за труд в контексте соотношения экономики, права и справедливости: дис… канд. юрид. наук. Волгоград, 2005. С. 117. См. также: Андреева А. Г. Правовое регулирование экономических отношений: теоретико-правовой аспект: дис… канд. юрид. наук. Краснодар, 2006; Девитаев А. Р Правовые отношения в сфере экономики: дис… канд. юрид. наук. Казань, 2006; Ларин А. А. Роль экономических факторов в развитии права: дис… канд. юрид. наук. Нижний Н., 2007; Орехова Т. Р. Соотношение права и экономики (Общетеоретические аспекты): дис… канд. юрид. наук. М., 1999.

32

Традиционно экономика права рассматривается в двух аспектах: позитивном и нормативном (см.: Одинцова М. И. Экономика права: учеб. пособие для бакалавриата и магистратуры / М. И. Одинцова. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Издательство Юрайт, 2016. — С. 21–22, Познер Р Экономический анализ права. СПб. Экономическая школа. / Пер. с англ. под ред. В. Л. Тамбовцева, 2004, в 2 т., Т 1. — С. 32–35, Johan den Hertog. General Theories of Regulation. Encyclopedia of Law and Economics. P. 224, KerkmeesterH. Methodology: General // Encyclopedia of Law and Economics. P. 390–391). Позитивная экономическая теория права предполагает оценку степени соответствия правовых доктрин экономической эффективности. Нормативный подход, напротив, предлагает изменения уже существующих правовых норм. Для целей настоящей работы данное деление не имеет принципиального значения — из каждой предложенной экономико-правовой теории будет вычленен ее основной объяснительный принцип, раскрывающий основу формирования правовых институтов, и использован для определения причин правового регулирования недействительности сделок.

См.: Bag S. Economic Analysis of Contract Law. Incomplete Contracts and Asymmetric Information. Palgrave Macmillan. 2018. 215 p. Несмотря на зарождение экономико-правового учения в рамках системы общего права, нельзя не признать его общей методологической универсальности, о чем свидетельствует применение экономических инструментов для анализа правовых явлений в рамках континентального права (см. Marciano A., Ramello B. Giovanni. Law and Economics in Europe and the U.S. The Legacy of Juergen Backhaus // The European Heritage in Economics and the Social Sciences. Volume 18. Springer. 228 p., Mathis K. Law and Economics in Europe: Foundations and Applications // Law and Economics in Europe. Volume 1.408 p., Purnhagen K., Rott P Varieties of European Economic Law and Regulation // Studies in European Economic Law and Regulation. Volume 3. Springer. 883 p.). Вместе с тем отмечается небольшой вес этих работ в рамках европейской правовой доктрины, в сравнении с американской (см.: Грехениг К., Гетлер М. Трансатлантические различия в правовой мысли: американский экономический анализ права против немецкого доктринализма // Вестник гражданского права. 2010. № 6. С. 207–278).

На важность учета экономических факторов при разработке частноправовых норм неоднократно указывалось и в Концепции развития гражданского законодательства (Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации (одобрена Советом при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства 7 октября 2009 г.) // Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 2009. № 11. С. 10–15). В отечественной литературе встречаются и иные позиции, согласно которым проникновение экономического анализа в отечественную правовую науку и правоприменительную практику нельзя оценивать положительно (см.: Курбатов А. Я. Защита прав и законных интересов в условиях «модернизации» правовой системы России / А. Я. Курбатов. — М.: Юстицин-форм, 2013. — С. 139, Суханов Е. А. О частных и публичных интересах в развитии корпоративного права // Журнал российского права. 2013. № 1. С. 5–9).

33

Г, аджиев Г. А. Легитимация идей «Права и экономики» (новые познавательные структуры для гражданского права) // Вестник гражданского права. 2017. № 6 // СПС «КонсультантПлюс».

34

Неоклассическая экономическая теория являет собой этап в развитии экономической науки, характеризующийся вниманием к исследованию того, как «экономический человек» (фирма, хозяйство) будет действовать при неизменных социальных и долговременно устойчивых экономических условиях, а не к вопросам социального развития, историческому аспекту экономического анализа. При этом фундамент неоклассического направления составили разработки австрийской экономической школы (теория полезности), кембриджской (теория частичного равновесия) и лозаннской (теория общего равновесия) (см.: Сорвина Г. Н. Экономическая мысль XX столетия: страницы истории. Лекции. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2000. — С. 139–140.

35

Познер Р. Экономический анализ права. СПб. Экономическая школа. / Пер. с англ. под ред. В. Л. Тамбовцева, 2004, в 2 т., Т 1. — С. 30.

36

См.: Johan den Hertog. General Theories of Regulation // Encyclopedia of Law and Economics. P. 225–270.

37

См.: Mackaay E. History of Law and Economics. Encyclopedia of Law and Economics. P. 65–117, Бальсевич А. А. Экономика права: предпосылки возникновения и история развития // Вопросы экономики. 2008. № 12. С. 60–71. Вопросы хронологии смены экономических школ см.: Бартенев С. А. История экономических учений. — М.: Юристъ, 2001. — С. 454.

38

См.: Познер Р Указ. соч. С. 30.

39

Обзор развития чикагской школы права см.: Harnay S., Marciano A. Posner. Economics and the Law: from Law and Economics to an Economic Analysis of Law // Journal of the History of Economic Thought. 31 (02). 2009. P. 215–232; Johan den Hertog. General Theories of Regulation. Encyclopedia of Law and Economics. P. 236–243.

40

См.: Карапетов А. Г. Экономический анализ права. М.: Статут, 2016. С. 42–104, ПУ-149; Одинцова М. И. Экономика права: учеб. пособие для бакалавриата и магистратуры / М. И. Одинцова. — 2-е изд., перераб. и доп. М.: Юрайт, 2016. С. 109.

41

Mackaay E. Schools: General // Encyclopedia of Law and Economics. P. 408–409.

42

Обзор позиции см.: Сорвина Г Н. Экономическая мысль XX столетия: страницы истории. Лекции. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2000. — С. 207–216.

43

Eggertsson T.. Economic Behavior and Institutions. Cambridge University Press. 1990. P. 248.

44

См.: Бартенев С. А. История экономических учений. — М.: Юристъ, 2001. — С. 185190.

45

Бартенев С. А. Указ соч. С. 188.

46

См.: Kovac M. Comparative Contract Law and Economics. Edward Elgar Publishing, Inc. 2011; Mackaay E. Law and Economics for Civil Law Systems. Edward Elgar Publishing, Inc. 2013; Miceli T. Economics of the Law. Oxford University Press. 1997; Polinsky M., Shavell S. Handbook of Law and Economics. Volume 1. 1^st edition. North Holland. 2007.

47

К представителям австрийской школы экономического анализа права следует отнести, в частности, Schwartzstein Linda A. (An Austrian Economic View of Legal Process // Ohio State Law Journal. Vol. 55. № 5. 1994. P 1049–1078), Wonnel Christopher T (Contract Law and the Austrian School of Economics. Fordham Law Review. Volume 54. Issue 4. 1986. P 507–543).

Обзор развития учения австрийской школы см.: Blackhouse RogerE. Austrian Economics and the Mainstream: View from the Boundary // The Quarterly Journal of Austian Economics. Vol. 3. № 3 (summer 2000). P 31–43; Malenski T. A Critique of Law & Econimics — an Austrian School Perspective // Studies in Logic, Grammar and Rhetoric. 31 (44). 2012. P 207–218; Sima J. Praxeology as Law & Economics // Journal of Libertarian Studies. Volume 18. № 2 (Spring 2004). P. 73–89; Weigel W. Law and Economics in Austria // Encyclopedia of Law and Economics. P. 118–127.

48

Тимофеев Е. А. «Law and Economics»: учение о праве и государстве в США в ХХ веке: дис… канд. юрид. наук. Нижний Н., 2016. С. 23.

49

Rizzo Mario J. Austrian Mises and Lakatos: A Reformulation of Austrian Methodology // Method, Process, and Austrian Economics. Essays in Honor of Ludwig von Mises. P 57.

50

См.: Prychitko David L. Methodological Individualism and the Austrian School // Journal des Economistes et des Humaines. 1990. P. 121–129.

51

Баженов Г. А. Взаимоотношение власти и рынка в трактовке новейших представителей австрийской школы (1970-2010-е гг.): дис… канд. экон. наук. М., 2016. С. 25.

52

Schwartzstein Linda A. An Austrian Economic View of Legal Process // Ohio State Law Journal. Vol. 55. № 5. 1994. P. 1050.

53

Баженов Г. А. Указ соч. С. 28.

54

Crepsi S. Gregory. Exploring the Complicationist Gambit: An Austrian Approach to the Economic Analysis of Law // Notre Dame Law Review. 315. 1998. P. 336.

55

В развитии институционализма следует выделить ранний и поздний этапы (см.: Medema G. Steven, Mercuro N., Samuels J. Warren. Institutional Law and Economics // Encyclopedia of Law and Economics. P. 418–455; Klein G. Peter. New Institutional Economics // Encyclopedia of Law and Economics. P 456–489). К представителям раннего институционального экономического анализа относятся Т Б. Веблен (Теория праздного класса: Пер. с англ. / Вступ. ст. и прим. С. Г. Сорокиной; Общ. ред. В. В. Мотылев. Изд. 3-е. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2011), Hamilton H. Walton. (Property — According to Locke // Yale Law School Legal Scholarship Repository. 1932. P 864–880). Поздний институциональный анализ права представлен трудами Р Коуза (Природа фирмы // Вехи экономической мысли. Теория фирмы. Т 2. Под ред. В. М. Гальперина. СПб.: Экономическая школа. 2000. С. 11–33), North C. Douglass. (Institutions // Journal of Economic Perspectives. Volume 5, № 1. 1991. P 97-112), О. И. Уильямсона (Экономические институты капитализма: Фирмы, рынки, «отношенческая» контрактация / Научное редактирование и вступительная статья В. С. Катькало; пер. с англ. Ю. Е. Благова, В. С. Катькало, Д. С. Славнова, Ю. В. Федотова, Н. Н. Цытович. СПб.: Лениздат; CEV Press, 1996).

56

Бартенев С. А. История экономических учений. М.: Юристъ, 2001. — С. 107.

57

Сухарев О. С. Основы институциональной и эволюционной экономики. Курс лекций. — М.: Высш. шк., 2008. — С. 382.

58

Уильямсон О. И. Указ. соч.

59

Васильцова В. М., Тертышный С. А. Институциональная экономика: Учебное пособие. Стандарт третьего поколения. — СПб.: Питер, 2013. — С. 103.

60

Там же. С. 73–74, North C. Douglass. Institutions // Journal of Economic Perspectives. Volume 5, № 1. 1991. P. 109.

61

См., например: Андреев Ю. Н. Механизм гражданско-правовой защиты. М.: Норма, Инфра-М, 2010 // СПС «КонсультантПлюс»; Вавилин Е. В. Осуществление и защита гражданских прав. М.: Волтерс Клувер, 2009. С. 121–122; ДобрачевД. В. Соотношение гражданско-правовых категорий денежного долга и убытков: дис. канд. юрид. наук. М., 2013. С. 110; Илларионова Т. И. Механизм действия гражданско-правовых охранительных мер: Учебное пособие. Свердловск, УрГУ. 1980. С. 43–51; Кархалев Д. Н. Соотношение мер защиты и мер ответственности в гражданском праве России: дис… канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2003. С. 95, 134, 152.

62

Концепция совершенствования общих положений Гражданского кодекса Российской Федерации // Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 2009. № 4. С. 49.

63

См.: Концепция развития гражданского законодательства Российской Федерации (одобрена Советом при Президенте РФ по кодификации и совершенствованию гражданского законодательства 7 октября 2009 г.) // Вестник Высшего Арбитражного Суда РФ. 2009. № 11. С. 20–21.

64

Кузнецова О. А. Специализированные нормы российского гражданского права: теоретические проблемы: дис… д-ра юрид. наук. Екатеринбург, 2007. С. 9, 11,84, 90–92.

65

Баранов А. В. Системоопределяющие специализированные нормы современного российского права: автореф. дис… канд. юрид. наук. Омск, 2017. С. 10. См. также: Дмитриев С. Д. Общеправовые принципы: теоретические проблемы конкретизации и реализации: автореф. дис. канд. юрид. наук. Волгоград, 2012. С. 10.