Букет эмоций

Сборник, 2023

Цветы – живые эмоциональные искусители, украшающие наш мир. Каждый из них обладает своим уникальным языком и символикой, ставящими вопросы перед нашими чувствами и настроениями. Веками люди используют цветы для выражения своих внутренних миров. Творчество авторов – великолепное путешествие по морю эмоций. Оно может быть грустным и заставляющим задуматься или нежным, подарить спокойствие и лёгкость душе. Весь этот обширный спектр чувств, включая гордость, любовь, ненависть или восхищение, передают нам талантливые люди, обладающие особой чувствительностью, выделяющиеся среди других. «Букет эмоций» – третий уникальный проект от издательства «Четыре». В рамках этого экспериментального исследования вместе с психологами проводилась работа по раскрытию энергии и харизмы цветов, их соответствия настроению произведений авторов, собранных в этом сборнике.

Проза

Гаджимурад Гасанов

Проживает в городе Махачкале Республики Дагестан. Уроженец селения Караг Табасаранского района Республики Дагестан. Имеет филологическое образование.

Является автором трех сборников рассказов и повестей на табасаранском языке: «Зайнаб», «След рыси», «Петля судьбы» (Дагестанское книжное издательство). В 2016 году в издательстве «Написано пером» (СанктПетербург) на русском языке издал сборник рассказов и повестей «Зайнаб».

В 2017 году в издательстве «Современники и классики» (Москва) вышел двухтомник «Млечный путь Зайнаб. Зарра». В том же году в «СУПЕР Издательстве» (СанктПетербург) вышел 3-й том сборника рассказов и повестей «Млечный путь Зайнаб. Шах-Зада».

В Ялте на конкурсе «Ялос-2017» за книгу «Зайнаб» присуждено 3-е место в номинации «Прозаическое» с присвоением звания «Лучший писатель года». В 2020 году стал финалистом Московской литературной премии. Романы «Тайна Дюрка» и «Жажда Дюрка» стали финалистами Международной Лондонской литературной премии (2020).

В 2021 году награждён орденом Святой Анны, в 2022-м — орденом А. Невского. В 2022 году Международной академией наук и искусств награждён дипломом и золотой медалью А. Нобеля.

Является заслуженным работником культуры Республики Дагестан, членом Интернационального Союза писателей, Союза журналистов России, членом-корреспондентом Международной академии наук и искусств.

Гадалка

Повесть

Глава 1

Путь в бездну

Аслан, бригадир животноводческого фермерского хозяйства «Тараш», со спутницей по плетущейся по горным склонам тропе направлялся на летние отгонные пастбища. Он под узду вёл лошадь, от холки до головы навьюченную поклажами, тюками. На голову Аслана была нахлобучена серая овчинная шапка, которой, временами размахивая, он от себя отгонял назойливых мух, оводов. С плеч свисал длинный плащ-дождевик цвета хаки, тесёмками завязанный на шее. Плащ волочился по земле, сгребая за собой колючки, пожухлую листву.

Аслан с лошадью и спутницей, идущей за ними, шли меж молодых берёз и осин, кучками разбросанных по горной гряде, альпийским лугам. Шли над кручами, оврагами, глубокими ущельями. Среди молодых берёз Аслан смотрелся лешим громадного роста, покрытым лишаями с головы до ног. Двигался он размашистым шагом. Позади лошади, сгорбившись, тяжело дыша под грузным мешком, притороченным к спине, плелась сухощавая спутница средних лет. С головы на лоб сползало бесцветное покрывало, под которым скрывалось лицо.

Путь был дальний, не из лёгких. Шли, не общаясь, каждый думая о своём. Женщина, задавленная непосильной поклажей, казалось, чуть ли не валится с ног. Когда тропа круто завернула на высокий холм, она стала отставать от спутника с лошадью, которым был привычен маршрут. Она выбилась из сил так, что перестали слушаться ноги. Ныли плечи, тело. Находилась в таком состоянии, что, если сейчас же не сделают привал, она вместе с грузом покатится с кручи. С головы до ног обливалась потом. На ней не осталось сухого места. Глаза заливал жгучий пот. Под поклажей, надрываясь, всё ниже и ниже пригибалась она к земле.

Майское солнце нещадно палило её лицо, открытые части тела. Ветра не было. Негде передохнуть, укрыться от палящего солнца. У путницы отнимались руки и ноги. От физического напряжения всё тело одеревенело так, что вот-вот откажется слушаться. Пот лил со лба градом, беспрестанно обжигая глаза, ручьями стекал по спине. Одной рукой придерживая лямки груза на спине, который час от часу становился всё тяжелее, тыльной стороной другой руки она не успевала вытирать пот с лица, глаз. В костлявые плечи намертво впивались лямки с грузом, который свинцом прилип к спине, постепенно придавливая её к земле. Чем выше поднимались по альпийским лугам, тем сильнее припекало солнце. Тем ожесточённее её жалили вездесущие слепни и оводы.

Мужчина поглощён своими думами. Он совершенно равнодушен к страданиям спутницы. Неожиданно её слух уловил журчание ручейка. Остановилась, прислушиваясь. Нет, ей не показалось. Где-то рядом протекает ручеёк. Ручеёк, кажется, бежит с карниза верхнего хребта в ущелье, заросшее берёзами. Она кончиком языка облизала припёкшие солнцем и потом губы.

На хребте, которая оказалась большой чашеобразной площадкой, возвышались три могучие берёзы. Женщина на последнем дыхании рухнула под ними. С омертвевших плеч скинула лямки, пристёгнутые к мешку. Чуточку отдышалась. Огляделась.

* * *

С площадки открывалась величественная панорама горных хребтов; у их подножий красовались холмистые луга, ущелья, лесные массивы. Из ущелий вздымались белёсые верхушки дождевых облаков. Сколько ни разглядывала женщина, следов нахождения фермы не увидела. У неё в душе поднимался бунт против бригадира, который обманывал её. Каждый раз, когда она спрашивала, он угрюмо молчал.

Бригадир, не обращая внимания на недовольное ворчание женщины, наконец остановил лошадь на другой стороне от берёз.

С этого плато, известного в народе, как урочище Гаран, открывались высоченные цепи холмов, а за ними — главный Кавказский хребет. Женщина, поражённая красотой и величием гор, притихла.

Она с детских лет предполагала, что за той грядой горных вершин должна зиять бездонная пропасть, а за ней начинается другой мир. Мир горных духов и теней. Теперь с этой вышины для себя открыла невиданный доселе, величественный мир. Её поразили высоченные гранитные вершины, цепи хребтов, испещрённые бездонными ущельями, оврагами. Из их низин, клубясь, тяжело мотая головами, выползали белые причудливые облака. Горные цепи, похожие друг на друга, караванами растянулись с юга на север. А высоко, на самом горизонте, их замыкал главный Кавказский хребет, на вершинах которого ещё искрятся ледяные пласты, белеет снег. А на их шапки из зияю щих глубин ущелий надвигаются, наливаясь свинцом, дождевые облака. От облаков очистились ближайшие холмы, под которыми открылась животноводческая ферма.

— Вот и ферма, — недовольно буркнул первую за весь путь фразу спутник.

— Сколько до неё осталось?

— По прямой линии, кажется, находится рядом. А до неё надо плестись ещё два часа…

Было время послеобеденного намаза. Аслан угрюмо разглядывал свою лошадь, обвешанную поклажей спутницы. Ему со спины лошади придётся снимать всю поклажу. Затем заново вешать на неё. Недовольно бурча, взялся высвобождать лошадь от поклажи. Не оставлять же её под тяжёлым грузом, пока они с этой тюремной крысой сделают намаз!

Он быстро управился со своей задачей. Прогулял лошадь после дальней дороги, давая возможность остыть. Напоил, стреножил, отпустил на луг. У ручья сделал омовение, помолился.

* * *

Бригадир понял, что спутница не собиралась молиться, вдоль ручья пошла за кусты, остановилась у небольшого углубления с водой. Присела на валун, сняла обувь, чулки. Горсточками вычёрпывая, плеснула воду себе в лицо, от пота вымыла глазницы. Опустив ноги в углубление с водой, блаженно зажмурилась. С головы стянула шаль, бросила в заводь. Затем, встав на колени, опустила голову в воду. Но этого ей показалось мало. Вытаскивая камни наружу, она освободила себе место так, чтобы, растянувшись, смогла прилечь. Легла, наслаждаясь. Холодная вода, как рукой, с неё сняла усталость. Она интуитивно оказалась в месте сбора магической силы воды. С себя стащила всю одежду. Ополоснула в воде, повесила сушиться. Помыла азиатские калоши. Прислонила их к кустам. Вновь легла в выбоину, довольно покряхтывая. Речная вода бодрила её, придавала лёгкость, свежесть. Вышла, из узелка достала холстяное полотенце, чистое платье. Вытерлась, оделась. Присела за кустами, подставляя открытую грудь, руки, рукава на которых были закатаны до локтей, лучам солнца. Зажмурила глаза. Не заметила, как задремала.

Перед глазами пронеслись картинки из её тюремной жизни. Вздрогнула, ужаленная оводом. Приоткрыла глаза. Ей показалось, долго спала. Она испуганно огляделась, но, заметив лошадь, которая мирно паслась неподалёку, успокоилась.

Её вещи высохли. Босыми ногами ощущая приятную свежесть луговой травы, прошлась к месту стоянки. Из мешка вынула узелок с едой — лаваш, кусок сыра, бутылочку с молоком. Перекусила на скорую руку. Крошки смахнула в рот, а оставшуюся еду завязала в узелок. В солдатскую фляжку набрала воды. Узелок с фляжкой сунула в мешок, перевязала тесёмкой. Она готова отправляться дальше.

Прежде чем запрячься в мешок, ещё раз оглядела горизонт на западе. Он, искрясь ледяным панцирем и снегом, возвышался над нею. Главный Кавказский хребет, из селения казавшийся далёким и чужим, перед ней, казалось, находится на расстоянии вытянутой руки. С этой площадки ей открывался совершенно другой вид — дикий, первозданный. Хребты главного Кавказского хребта, его вершины упирались в небесный купол. Под ней углублялись бездонные ущелья, распады, откуда выползали караваны кочующих белёсых в лучах солнца туч.

Аслан, сидя спиной к спутнице, тоже обедал. Покончил с обедом. Остатки еды, завернув в полотенце, положил в хурджины. Быстрыми уверенными движениями весь скарб повесил на спину лошади. Поклажу накрепко перевязал бечёвками. Не перекинувшись ни словом со спутницей, взяв лошадь под узду, двинулся дальше.

Спутница присела перед мешком, сунула руки в лямки, встала, последовала за ним.

Они безостановочно шли долгих мучительных два часа.

Наконец за очередным холмом показалась животноводческая ферма, крытая шифером. Рядом с фермой приютились два домика, тоже под шифером. Бригадир остановил лошадь у первого домика.

* * *

К приходу гостей животноводы после чаепития с веранды расходились по своим каморкам. Собирались отдохнуть перед вечерней дойкой. Но, когда с каменистой вершины за домиком послышался стук копыт лошади и недовольное ворчание Аслана, доярки из каморок, хлопая дверьми, стали вновь выходить на веранду.

Одна из них проговорила:

— Я же говорила, сегодня к нам прибывает бригадир с новой дояркой.

Из-под арбы, которая долгое время стояла во дворе без дела, высунула голову старая собака. Два-три раза тявкнула. Чихнула, почуяв знакомый запах спиртного вперемешку с чесноком и кислым запахом овчинной телогрейки, пропитанной потом; задней лапой почесав за ухом, уползла обратно.

— Старый козёл! Кажись, явился. — Ашаханум, вечно недовольная языкастая доярка, с дочерью Зайнабат вышли первыми. Прибывшая с бригадиром женщина не замечала их, чем нажила себе врагов.

Аслан остановил лошадь у крыльца домика. Стал с её спины стаскивать поклажу.

— Вот, бабы, примите помощницу. Она не простая. Самая что есть бубновая, — бригадир злорадно улыбнулся, смакуя, какую ядовитую змею в их логово запускает.

— Нам нужна доярка не бубновая, а самая работящая! — выпалила тётушка Ашаханум.

Прибывшая мужеподобная женщина, не замечая доярку со злющими глазами, ни с кем не здороваясь, свои вещи, принимая с рук бригадира, складировала на веранде. Там же собирались остальные доярки, пастух с соседнего дома, какие-то оборванцы с пастушьими палками в руках.

С костлявых плеч Гадалки — так представил бригадир новую доярку — как с вешалки, свисало старенькое выцветшее зелёное платье. Несмотря на майскую жару, голова была закутана тонкой шерстяной шалью такого же цвета. Гадалка была высокой и до неприятности худой. Занося на веранду поклажу за поклажей, каждый раз недружелюбно косилась на бригадира.

Наконец бригадир высвободил лошадь от скарба, снял седло, сухой тряпкой вытер ей спину. Минут пять, давая остыть, ведя под узду, крутился с ней перед домиком. Затем стреножил, отпустил пастись.

По скрипучей деревянной лестнице из четырёх ступенек, стуча подошвами кирзовых сапог, бригадир поднялся на веранду. Сел на лавку возле стола.

— Принесите холодного айрана.

Одна из доярок забежала в кладовую, со скрипом открывая дверь, сколоченную из неструганных досок, вернулась с глиняным горшком. Поставила его на стол перед бригадиром.

Аслан поднёс горшок ко рту, пригубил. Понравилось. Губами жадно припал к нему, не отрываясь, с шумом дыша через нос, делал большие глотки, пока не опустошил. Довольно крякнул. Вопросительно глянул на доярок.

— Ну, и как вам новая доярка? Довольны?

— Довольны, не довольны… — уклончиво ответила Ашаханум, — она мне не невеста, чтобы ею быть довольной… Запряжётся в работу, покажет себя, тогда скажем…

— Смотрю, закаркала тут… — Гадалка враждебно фыркнула, осматривая Ашаханум неприятным взором. — Мне по барабану, останутся мною довольны эти вшивые бабы или нет!

Ашаханум открыла рот, чтобы осадить хамку, как это она умеет. Но тут, встретившись с её уничтожающим взглядом, запнулась, холодея душой.

Обмены уколами двух женщин, не понравившихся друг другу при знакомстве, Аслан пропустил мимо ушей.

Понял — схватка между ними ожидается смертельная.

— Примите какая есть. Другой бабы, пожелавшей с вами ужиться, в селении не нашлось… Правда, чуть чудаковатая. Но зато, в селении говорят, работящая.

Гадалка, ни на кого не обращая внимания, с улицы на веранду безостановочно носила свой багаж: тюки, узлы, противно гремящую кухонную утварь.

Никто не взялся ей помочь.

Доярки разочарованы. Была бы эта жердь хоть приветливой, а то слишком уж кусачая. По глазам поняли — никому не даст собой понукать. С ними не то что общаться, здороваться не захотела. Доярки стали недовольно рассасываться по своим каморкам.

Наконец Гадалка, вытирая пот со лба, перенесла на веранду весь свой багаж. В спины удаляющимся бабам глянула злобно, скривив губы.

Она прибыла на животноводческую ферму не лясы точить. Ей надо было на что-то жить после возвращения с зоны. За отсутствием другой работы была вынуждена согласиться доить коров. Хотя жизнь на ферме у чёрта на куличках не малина. Но это и не тюрьма с зеками, готовыми по любому поводу хвататься за заточки. К тому же она здесь, если включит извилины серого вещества, заживёт намного лучше, чем в зоне…

* * *

Гадалка присела на край лавки. Прикрыв глаза, тяжело вздохнула. Не о такой работе грезила, «греясь» на тюремных нарах. Условия жизни ничем не лучше. Чем дольше она вглядывалась в домик животноводов, тем сильнее внутри неё назревал протест. Перед ней открывалась длинная закопчённая веранда с пятью стойками под сосновой перекладиной, протянувшаяся вдоль всего домика. В углу стоит печка с чугунной тахтой, дымоходом из жестяных труб, коленом, выведенным наружу. Посредине веранды стоит стол с въевшейся годами маслянистой грязью, сколоченный из неотёсанных досок. Две лавки из длинных досок на деревянных ножках приставлены к столу. На веранду настежь приоткрыты одностворчатые двери, грубо сколоченные из сосновых досок, выходящие из пяти каморок.

Пол на веранде устлан широкими сосновыми досками, с щелями шириной в палец. Из каморок на веранду глядят пыльные невзрачные окна. Нигде не видно следов покраски.

На веранде царит антисанитария, полная запущенность, бесхозяйственность. С потолка, со стен свисают увесистые чёрные паутины, покрытые въевшейся многолетней копотью и пылью. На закопчённой верёвке, протянутой между стойками, сушится бельё. В узелках, свисающих местами с кольев, хранится рухлядь. На полу стоят пятидесятилитровые бидоны для молока, вёдра. В дальнем углу тарахтит маслобойная машина, которая работает от генератора. Вокруг неё громоздятся закопчённые казаны, лейки, огромные дуршлаги, посуда и всякая другая утварь…

Жизнь сера, и люди, живущие в этом домике, тоже серы. Они тоже бесхозны.

Гадалка прошлась по коридору, поочерёдно заглядывая в открытые двери, не обращая внимания на недовольных жильцов. Вся мебель в каморках состояла из двух узких односпальных сетчатых кроватей, грязных бесцветных тумбочек, стола, стоящего между двух невзрачных окон, с табуретками, вешалки с давно нестиранной одеждой.

Только в одной, средней каморке, где живут мать с дочерью, на стене, рядом с вешалкой, висит небольшое круглое зеркало. Здесь как-то прибрано.

Бригадир повёл Гадалку к последней двери. Не успела она заглянуть в каморку, как изнутри раздалась её брань. Бригадир, багровея лицом, стоял в проёме двери. Мычал, как-то неуверенно защищался. Но каждый раз, когда в перепалку пытался вставить какое-то слово, женщина грубо обрывала его:

— Что за сучью игру, бригадир, ты затеял со мной? Куда меня привёл? В этот рассадник клопов?! — Уперев кулаки в бока, пошла на бригадира. — Какие басни мне сочинял? «Будешь жить в особняке, стоящем посредине альпийских лугов, откуда открывается вид на весь Кавказ!.. Со своих окон будешь смотреть, как курсируют корабли по Каспийскому морю, как загораются огни городов! Дагестанские Огни, Дербент! — злилась, подражая голосу Аслана. — Будешь любоваться, как мчатся поезда с севера на юг, с юга на север»! Ты, дядя, случаем, не баснописец?

Пальцем провела по закопчённой стене. С потолка сорвала паутину, толстую, как икру, меченную лягушками. Повесила ему на плечо.

— И что же я вижу в твоём загадочном мире? Конуру с пятью провонявшими козлиной мочой сучками и кастрированным козлом с бурдючным животом?!

Доярки, привлечённые перебранкой между Гадалкой и бригадиром, хлопая дверьми, стали собираться на представление. Подтянулись и пастух с мужиками.

Гадалка поносила бригадира самыми последними бранными словами:

— Умудрился же, кобель кастрированный, меня, фраера, заманить в этот курятник! У тебя, случаем, с башкой не всё в порядке? В этом птичнике даже эти куры дохнут со скуки! Завтра же отправлюсь обратно. Хоть бы не клялся предо мной всеми богами!.. Если обещал мне выделить отдельную хату с двумя комнатами, кровь из носа — выделяй! А это что за конура?.. Ни стола, ни стульев… Пол грязный, воняет псиной. Печь не отремонтирована… Рамы на окнах слетают с петель… Не кровать, а носилки для покойников!.. — не переставая браниться, Гадалка с веранды к каморке один за другим перетаскивала свои узлы.

Бывшая заключённая унижала бригадира перед подчинёнными. Давно они с такой зубастой сучкой не сталкивались. Скандалистка Ашаханум со своим длинным языком выглядит перед ней дохлой ученицей.

Тут не стерпел Аслан:

— Говоришь, не хочешь жить в этом рассаднике клопов? Может тебе, ханум, предоставить мраморный дворец со слугами и дворецким? — Из-под обкуренных седых усов злобно выглянули два огромных коричневых верхних зуба. — Не стерпит она! Ещё как стерпишь, глупая баба! Здесь, с этими курицами, станешь не только жить, но и нести яйца!.. Нужно будет, — для вескости перед всеми повысил голос, — и закудахчешь, как курица!

— Аслан! — металлом заскрежетал женский голос. — Ты, деревенщина, меня своими припадочными речами не возьмёшь! Не фраер — кишка тонка! Может, у тебя с памятью не в порядке? Забыл, кто я и где время коротала? — В её руках засверкало лезвие небольшого пера. — Себя возомнил, — по-блатному поиграла веерами пальцев, между которых блестело перо, — бугром? Ту! — плюнула на пол. — Не вынуждай тебя перед этими трясогузками заставлять сопли жевать!

Не успел Аслан ответить что-то обидное, как она приставила перо остриём к его груди.

— Ты, вонючий козёл, не с тем быдлом связался! — зашипела змеёй. — Уйми свой язык и выслушай авторитетное мнение. Сейчас я выйду, прогуляюсь по окрестностям. Если эта каморка не будет сверкать, как у кота колокольчики, когда вернусь, к вечеру закажи себе муллу читать заупокойную!

Плюнув под ноги, не замечая никого, она вышла на веранду. Доярок с пастухами из коридора как ветром сдуло.

К приходу Гадалки каморка была побелена, покрашена. На месте старой сетчатой кровати стояла добротная деревянная кровать с матрасом, чистой постелью. На полу лежала ковровая дорожка. У входа стоял небольшой платяной шкаф. Между искрящимися в чистоте окнами можно было увидеть стол, на котором блестел поднос с графином и тремя эмалированными кружками. Перед столом стоял стул.

Гадалка ехидно ухмылялась:

— Так-то лучше! А то, вижу, смотрящий, ты с этими общипанными курицами «отбился от хозяйских рук!» Я вас приучу к порядку…

* * *

В каморке Гадалка развязала последний тюк, похожий на плетёный сундучок. Не успела приподнять крышку, как оттуда, шипя, со спины стряхивая снопы искр, на середину комнаты пружинисто выскочил огромный пушистый кот пепельного цвета. Замяукал. Подобострастно прошёлся у ног хозяйки, потёрся головой, преданно заглядывая ей в глаза, словно ожидая указаний. Когда хозяйка не обратила на него внимания, кот, из жёлто-зелёных глаз которого сыпались искры, повернулся к бригадиру, стоящему в проёме двери, и злобно зафыркал. Бригадир замер. Кот встал между хозяйкой и её обидчиком готовый наброситься на него, вцепиться в рожу, когтями выцарапывая глаза.

Обидчик хозяйки робко оглядывался, стараясь не смотреть коту в глаза. Поняв, что зверь может быть опасен, стал виновато отступать. И доярки притаились за дверьми. Кот, предупредительно шипя, сужая круглые зрачки глаз в щёлочки, охватываемые огнём и дымком, припадая к полу, наступал. Это было похоже на какое-то гипнотическое представление. Зрачки зверя, расширяясь, загорались ярко-жёлтым пламенем. Он начал как-то неприятно мяукать, шипеть, показывая клыки.

Коту с самого селения не понравился этот мужчина, который на спине лошади зажимал его тюками. Видя, что хозяйка не останавливает, приготовился к броску. Возле дверей стал приподниматься на длинных лапах, выгибаясь дугой. Из складок лап, как шпоры, стали нервно вытягиваться острые трёхсантиметровые когти. Копьём растянул хвост, подрагивая кончиком, с которого сыпались искры. Злобно шипел. На лапах вытягивался так, словно рос на глазах. По спине, бокам прошлась судорога. С его шёрстки на пол, подпрыгивая светлячками, падали искры.

Конец ознакомительного фрагмента.