Колумбия – любовь моя

Брюс Федоров, 2017

Прочтя очередную приключенческую книгу, порой задумываешься, а бывает ли так в жизни на самом деле? Или всё, что написал автор, есть не более, чем плод его воспалённого воображения? Ну, а если бывает? Если есть такие судьбы, которые вмещают в себя события, которых хватило бы на сто других судеб? Тогда как?

Глава седьмая

Этот день в середине недели явно не задался. Так, по крайней мере, стала считать Кармен Долон после двенадцати часов. А с самого утра, казалось, все было хорошо. Яркое солнце улыбалось ей, утренний макияж равномерно лег на лицо, а губы даже не пришлось перекрашивать по второму разу. Такая непредсказуемая в своих желаниях Каролина без понуканий вовремя собралась в свой международный колледж и даже подскочила к ней на кухню, чтобы нежно чмокнуть в щеку. Нечастое и трогательное внимание со стороны строптивой дочери. В офисе также было все как всегда. Обычная рутина: щелканье компьютерных клавиш, негромкие реплики сотрудников и легкий аромат крепкого кофе. По своему обыкновению, не вовремя появилась Люсия, претендующая на роль главной подруги, и затараторила на ухо:

— Кармен, ты сегодня великолепна. Такую прическу я у тебя еще не замечала. А этот чудесный жакет и красная юбка — просто блеск. Кажется, я видела такой наборчик в салоне мадам Figueroa. Верно, из Парижа? Ты душечка, милая. Я в восторге. Но и у меня есть новости. Совершенно сногсшибательные. Это была встреча жизни. Как озарение. Для меня все стало ясно, как вспышка молнии. Из ниоткуда появился он. Представляешь? Одним словом, жди меня. В обеденный перерыв идем вместе в ресторан. Я тебе должна все-все подробно рассказать. Это безумно интересное приключение! — Прощебетав свою тираду, разодетая под канарейку Люсия вспорхнула и полетела в свою рабочую клетку. Она была рада. Теперь у нее появилась возможность выплеснуть перед кем-то истомившуюся в ожидании подходящего собеседника душу.

«Смешно. Чем еще может поразить меня эта Люсия? — подумала про себя Кармен. — У нее всегда так. Встретит кого-то, потом сама нафантазирует, напридумывает. Очередной ее романчик, которой она, несомненно, завела вчера за стойкой бара в ночном клубе. Кто он? Альфонс на день, на неделю? Эрнандо, Гильермо, или заурядный Хуан? Мало ли мужских имен? Где же она нашла то место, где встречаются одинокие сердца? Может быть, все в том же пресловутом „Jack Diamond Club“, известном тем, что в него так просто не войдешь и так просто сразу не выйдешь. Любит Люсия всяческие неожиданности и приключения на свою голову. Наговорит, поди, о том, чего нет и не было, а ты сиди слушай и соглашайся, а то непременно обидится. Сочинит сказочку из вчерашних пьяных грез. Потом через пару недель разочаруется в ночном ухажере, раскается, себя начнет ругать и быстро успокоится. Как обычно, впрочем. У нее всегда так: вспыхнет, забурлит, и ничего: тишина, до следующего раза, пока сил не наберется. Который у нее роман за год? Ну точно, четвертый. А выслушать ее все же придется. Не потому что подруга, куда уж там до дружеских чувств! А потому, что с кем-то о чем-то разговаривать нужно, ведь у самой в сердце тоже плещется мутная водица. Так что разбавить свои печали чем-то надо. Хотя бы для начала чужими ошибками».

Кармен открыла маленький сейф, размещавшийся в подкатной тумбочке, и стала выкладывать из него документы, требующие дальнейшей доработки: блокнот с исполненными скорописью заметками о вчерашнем заседании совета директоров компании, незаконченное письмо в сервисную компанию с претензиями о недопоставке партии каких-то непонятных ей шестилепестковых бурильных головок для скважин, которые простаивают уже целую неделю, и многое другое, что она лично считала малоинтересным и малозначимым лично для нее.

Скука, однако все это надо было подправить, скорректировать, одним словом, причесать, прежде чем нести на окончательную подпись директору департамента. Не успел засветиться экран ожившего под ее рукой компьютера, как дверь в комнату, которую она по праву занимала как старший секретарь-референт, приотворилась, и в образовавшуюся щель просунулась голова самого Хосе Эстебана Корвальо, упомянутого директора и ее непосредственного шефа.

— Карменсита, доброе утро. — На лице ее босса плавала слащавая улыбка. — Найди время зайти ко мне в кабинет. Есть разговор.

«Так, начинается. — Кармен Долон почувствовала, что она окончательна раздражена и недовольна началом рабочего дня. — Не сложно догадаться, о чем речь пойдет. Заждался, поди, не успели две недели пройти с момента последней встречи. Наверняка дни считал, abuelito». Своего начальственного любовника Кармен называла про себя не иначе как этим словом, которое означало «старичок», и вкладывала в него весь сарказм, на который была способна.

Демонстративно не прихватив с собой даже блокнот для записей очередных «мудрых» указаний руководства, Кармен вышла в коридор и проследовала в кабинет босса, выстукивая высокими каблучками красных туфель нервную звонкую дробь, выдававшую ее плохое настроение.

Как только она закрыла за собой дверь, Хосе Корвальо, до этого в волнении метавшийся по своему просторному кабинету, моментально оказался рядом с ней и нервно схватил ее за обе ладони.

— Карменсита, сокровище мое, — воскликнул он, — как я ждал этого дня, этой минуты. Надеюсь, ты не забыла, что сегодня наша встреча. Я дни считал. Чуть с ума не сошел.

«Лучше бы сошел. Вот бы облегчение было для меня, — про себя усмехнулась Кармен Долон. — Сколько слов, сколько никчемной патетики. Неужели он действительно верит во все, что мне говорит, во все эти пафосные комплименты, которыми осыпает меня? Вот мой Антонио немногословен, но каждому его слову веришь и помнишь. Если бы ты знал, Хосе Эстебан Рауль Корвальо, с кем ты пытаешься соревноваться в моем сердце. Для меня было бы наслаждением увидеть твою растерянность, убедиться в твоем поражении как мужчины. Неужели тебе непонятно, что я отдаю тебе только мое тело? Какую любовь ты выпрашиваешь у меня? А может быть, потребовать от него поцеловать кончик моей туфельки? — пришла к ней мстительная мысль.

— И ведь поцелует. Не откажется. Сделает в ту же минуту. Грохнется на колени, не привыкать, распластается по полу и будет елозить по лакированной коже своими липкими тонкими губами».

Нет, не попросила, не приказала, а лишь отвернула голову в сторону, чтобы продемонстрировать восхищенному боссу свой безукоризненный профиль со слегка вздернутым носиком. Ее взгляд от нечего делать безразлично застыл на портрете президента страны, который в золоченой деревянной раме висел на стене, как раз за руководящим креслом.

«Какой у него торжественный и державный вид, но ведь и он наверняка не без греха? Уж точно держит у себя под боком такую же „коломбину“, как и я, — развлекала себя размышлениями Кармен, намеренно не обращая внимание на стенания своего любовника. — Чтобы сказал наш национальный лидер, если бы он увидел меня с моим шефом в данную минуту и его портрет мог бы говорить? Я думаю, он бы возмутился и произнес бы нечто такое:

„Меня одолевают бесконечные заботы о благополучии государства. Я ночи напролет не сплю, беспокоюсь о судьбе миллионов моих подданных, то есть, конечно, сограждан, а вам, которые там, внизу, подо мной, и дела до ничего нет. Занимаетесь любовными интрижками вместо того, чтобы трудиться на благо страны или хотя бы, для начала, своей компании. Каково! Негодники. Или что? Своим дерзким поведением вы хотите заявить мне о том, что в то время как маститые политики сражаются друг с другом в ООН и пыхтят над строчками, как им кажется, грозных, а на самом деле вполне уморительных резолюций, над всем миром, над всеми их тщетными потугами торжественно властвует лишь один суверен — Его Величество Секс?“»

— Так как же, Карменсита? — жалобным тоном промолвил Хосе Корвальо и потряс ее за руки, за которые он все еще держался, как за спасительный канат, который сбросили с борта судна несчастному утопающему. — Мы увидимся сегодня? Я прошу тебя, дорогая, бесценная моя, не отказывай мне в этой небольшой просьбе. Ты же видишь, как я страдаю. Вот, лучше возьми ключи от нашей квартиры, нашего уютного гнездышка, которое согревает нас уже два года. — Одной рукой, звякнув металлом, он вынул из кармана пиджака связку из двух длинных, с витиеватыми бородками ключей, а другой продолжал удерживать ладонь своей возлюбленной.

Кармен явно успела надоесть эта трогательная и одновременно смешная сцена, и, пошевелив рукой, она освободилась от пальцев Хосе, которые ей стали казаться такими же противными, как щупальца вытащенного из морской пучины осьминога, и взяла протянутые ей ключи. Затем наклонилась к стоявшему на коленях Хосе Корвальо. Может быть, поцеловать его лоб? Зачем обижать идиота-страдальца, который может ей еще пригодиться?

— Если хочешь, то приезжай пораньше, уйди с работы. Я все заранее приготовил. Отдохнешь, а там и я скоро буду. Только ты никому и ничего не говори, — тихо промолвил измученный собственными мольбами пожилой ловелас, беспомощно всматриваясь в спину отвернувшейся от него Кармен Долон, которая направилась к выходу из начальственного кабинета.

Кармен была не из той породы женщин, которые готовы прислушиваться, а тем более безропотно следовать просьбам потерявших свое достоинство мужчин. Пусть ее ненасытный босс знает свое место. Ей ли в ее роскошные тридцать три года пристало сомневаться в горделивом преимуществе над алчущими ее прелестей особями мужского пола?

Не она ли — победительница конкурса красоты города Боготы среди студенток в еще не таком далеком прошлом? Не ей ли знать о том, что красота — это драгоценный дар свыше, который надо беречь, и если расходовать, то делать это медленно, капля за каплей, не позволяя другим выпить себя целиком, и так, чтобы ее запаса хватило на долгую и причем безбедную жизнь?

Кто из представителей «хищного» пола не хотел бы заполучить в собственное владение драгоценный брильянт и упрятать его в своем подземелье?

Поэтому, выйдя из офиса компании, Кармен решила вначале проехаться по лучшим бутикам колумбийской столицы и присмотреться, что в них появилось новенького, и потому прежде всего направилась в экскурсию по пятизвездочным отелям — от «Виктории Регины» до «Космоса».

Не то чтобы ей было так уж необходимо прикупить себе что-то эксклюзивное, а проще говоря, прибарахлиться. Вовсе нет. Достаточно того, что выписывал ей Тони из парижских и миланских домов моды. Но обойтись без того, чтобы в очередной раз потешить свое женское самолюбие, она никак не могла. И потом, с какого перепугу она должна сломя голову мчатся в тайное трехкомнатное убежище, которое ей уже порядком опротивело и куда, наверное, устремился, чтобы затаиться в нетерпеливом ожидании, этот надоедливый «abuelito» Хосе Эстебан?

Это он ловко придумал — тешить лукавого, укрываясь от посторонних глаз, да еще за счет бюджета компании. Такого завистливые члены совета директоров ему бы не простили, и если бы узнали правду, то распорядились бы приготовить его бренные кости в качестве сладкого десерта к чашечке вечернего кофе.

Недаром ее любовник больше всего на свете боится того, что его романтические проделки могут вылезти наружу, что непременно сделает его героем передовиц самых отвязных, самых желтых бульварных изданий Боготы.

Вот будет потеха для его разномастных недоброжелателей, ждущих любой возможности, чтобы вставить ему палку в колеса или куда повыше.

«С такими конспиративными ухватками и оглядками ему было бы сподручнее податься в джунгли к партизанам „Сендеро луминосо“ и там подыскать для себя какую-нибудь новую Таню-революционерку из числа обитательниц малярийных болот», — про себя съязвила Кармен.

Занятая этими размышлениями, Кармен Долон небрежно бросила на заднее сиденье своего автомобиля маленький разлинованный частыми серебристыми полосками пакетик. Все-таки она не смогла сдержаться и приобрела совершенно ненужную, но на первый взгляд оригинальную брошку в виде ящерицы, поддавшись на уговоры угодливой продавщицы. Однако ее настроение как было дурным, так таковым и осталось.

К тому же совсем некстати ей вспомнилось восхищение Хосе Эстебана его любимым актером Кенни Даути, сумевшим «озарить» мир сценами из похотливого боевичка «Пока существуют мужчины», которые должны были доказать, что половой акт у фонтана, в автомобиле или у колоны католического монастыря решительным образом уступает по остроте ощущений сношению в зарослях травы среди кладбищенских крестов. Пошлость и безвкусица.

— Боже, как я устала от него.

Между тем Хосе Эстебан Рауль Корвальо был уже на месте с точностью вышколенного пехотинца, заканчивающего второй год службы. Долго в своем кабинете в этот день он, конечно, усидеть не мог. Поэтому, огорошив вышестоящее руководство кучей всевозможных благовидных причин, почему не сможет быть на юбилее спикера национального парламента, он выпорхнул из стеклянного куба центрального офиса компании и устремился в цветочный салон, чтобы скупить там все роскошные розы сорта «Белый шоколад».

То, что Кармен задерживалась, немного волновало его. В том, что она придет вообще, он был уверен. Однако чем раньше, тем больше у него будет времени на всякие нежности и тем легче будет объяснить дома причину позднего возвращения.

— Может, это было предопределено свыше, что я встретил эту роковую женщину. — Хосе Эстебан прекратил свое кружение по комнатам и остановился перед большим зеркалом, в котором он смог увидеть себя во весь рост. Невзрачность своего внешнего вида огорчила его. Рост не выше ста семидесяти, узкие плечи, округлое пузцо человека существенно за пятьдесят, слабый скошенный назад подбородок — все в совокупности убеждало в том, что женщины его любить не могут.

Выходит, физические недостатки надо как-то умудриться скрыть или попытаться отвлечь внимание подруги на что-нибудь другое. Ну, например, увлечь любовницу занимательным рассказом или на худой конец поразить ее интеллектуальными рассуждениями на непонятную для нее тему. Авось удастся закрепить в ее сознании образ человека редкого, осведомленного в вещах необыкновенных, скрытых в глубине истины. Не придумав ничего лучшего, он решил остаться в костюме и даже при галстуке, чтобы в таком виде встретить Кармен.

«Сколько предварительных усилий. Пусть будет так. Пусть мне приходиться унижаться перед ней и выпрашивать у нее любовь, но у меня в руках есть власть, и эта женщина подчинена мне по законам службы. В этом мое преимущество. Всем известно, что любая женщина интуитивно покоряется силе. Самой природой в ней заложена потребность чувствовать над собой авторитарного мужчину. К чему тогда все мои сомнения? Долой комплекс неполноценности, привитый мне с детства.

Ласка матери была для меня редкостью. Это так. Она была недоступна для меня, так как мать всегда была занята собой и своими нарядами, а я все ждал и ждал, когда наконец она положит на мою голову свою мягкую пахнущую диковинным ароматом ладонь и разворошит мои волосы. Материнская забота выпадала мне лишь от доброй пожилой мулатки, прислуживавшей в родительском доме.

А потом, когда вырос, для меня подобрали такую же самовлюбленную супругу, во многом похожую на мою мать. Сказали: гордись. Она же из рода Сепеда, ведущего начало от одного из капитанов командора Хименеса де Кесады, завоевателя Новой Гренады, то есть Колумбии. С тех пор называл супругу не иначе как донна Юлиана и обращался к ней исключительно на вы. По-другому не получалось. Шаловливые слова застревали где-то в глотке. Так и живу с ней рядом, как с иконой. Ну а секс только по распорядку, который она сама же и установила. Мне нужна простая отзывчивая женщина, а не святая».

Хосе Эстебан осекся, словно испугался своих мыслей, которые произнести вслух вряд ли бы решился. Он был слабым и эгоистичным человеком и знал об этом, но в Бога и чудеса верил и потому слыл среди своего окружения добропорядочным католиком, каковым хотел считать себя всю жизнь.

Так и жил по чужой указке.

— Однако где же она? — уже в голос нетерпеливо произнес Хосе Эстебан, уставший от самоанализа, и подошел к отсервированному журнальному столику, заставленному вазами с цветами и тарелками с экзотическими фруктами, среди которых возвышались бутылки с чилийским белым и красным вином и красовались открытые коробки с шоколадными и пралиновыми конфетами. В холодильнике до поры до времени был припрятан поднос с изысканной мясной закуской и нарезанной ломтиками янтарно-желтой папайей. Все было заранее приготовлено для тихой задушевной беседы на двоих, но заскучавшему директору департамента вдруг захотелось, не раздумывая, откупорить первую попавшуюся бутылку и залпом опрокинуть в себя целый бокал вина. Ожидание явно затягивалось:

«Несносная девчонка. Так манкировать мною, пренебрегать моим чувством. Пусть только войдет. Я выскажу ей все, что думаю о ней и ее поведении. До чего довела меня? Я уподобился герою бесконечных сентиментальных монологов, изобретенных гуру испанской литературы Кармен Мартин Гайте. Безобразие. Тоже Кармен, заметьте», — сеньор Корвальо был на взводе и наливался черной желчью уязвленного самолюбца.

Входную дверь в подъезд Кармен открыла пожилая и, по обыкновению, участливая консьержка Паула:

— Buenos días, señorita. Que placer de verle de nuevo^[10], — промолвила она, услужливо сопровождая молодую красивую женщину, и, оказавшись у двери лифта, растягивая губы, заговорщицки прошептала: — Él ésta aquí^[11].

«Господи, что за мир? Все знают обо всех всё», — про себя усмехнулась Кармен и нажала на кнопку подъема кабины. А Паула ни о чем не подумала. Ее бесхитростный ум был преимущественно занят решением лишь одной задачи — как бы сэкономить для пропитания многочисленной семьи лишний песо.

Что толку пытаться представить себе жизнь этих недосягаемых людей, окруженных слугами, роскошными особняками и автомобилями. Всегда одетых в дорогие платья и костюмы. Пахнущих дорогим парфюмом, стоимость одного флакона которого превышала весь ее месячный заработок?

Она могла только улыбаться этим не знавшим тяжких забот небожителям, будто сошедшим с экранов гламурных кинофильмов, придуманных в Голливуде, и смущенно приветствовать их, рассчитывая увидеть в ответ поощрительную улыбку, а может быть, и услышать ободряющие слова. Иногда, в минуту хорошего настроения, эти люди протягивали ей банкноты с высоким номиналом, и тогда она была рада проявленному милосердию и низко кланялась, обещая молиться за их доброту.

Поднявшись под крышу элитного дома, Кармен своими ключами отомкнула дверь и перешагнула порог квартиры своих тайных свиданий, за которым увидела опостылевшего ей любовника, которого поприветствовала, произнеся что-то наподобие «Hey».

К этому моменту Хосе Эстебан утратил весь свой пыл и вместо слов негодования, которые он намеривался обрушить на голову своенравной красавицы, лишь пролепетал:

— Estoy muy alegre de verte. Te estaba esperando tanto tiempo^[12].

Не удостоив его ответом, молодая женщина прошлась по квартире, на ходу отмечая, что она хорошо прибрана и декорирована цветами, расставленными повсюду в высоких вазах. Значит, ее очень ждали, готовились, беспокоились. Увиденное ей понравилось.

«Она владеет моим разумом. Я ничего не могу ей противопоставить. Даже упрекнуть ее, как она того заслуживает своим поведением, не могу», — с огорчением признался себе Хосе Эстебан. Решив, что промолчать лучше, чем сказать торопливое слово, о чем он мог бы в дальнейшем пожалеть, сеньор Корвальо подвел женщину своей мечты и мучительных переживаний к столу с закусками, выбрал бутылку белого вина эксклюзивной марки «Pulenta Estate», наполнил до половины два высоких бокала и протянул один из них своей капризной любовнице.

— За нашу любовь на долгие годы, — с пафосом произнес он и потянулся к губам Кармен, которая слегка отстранилась, предпочитая вначале отпить пару глотков вина. После чего подцепила на десертную вилочку маленький кусочек мякоти ананаса и отправила его в рот, и только после этого позволила своему нетерпеливому любовнику прикоснуться к ее губам. Но лишь на мгновение. Причем губы вытянула в трубочку так, будто целовалась с инфекционным больным.

У нее не было желания лишний раз демонстрировать свое презрение к жаждущему плотских утех мужчине. Совсем нет. Такой мысли в голове у нее не возникло. Просто сделала это больше инстинктивно, подчиняясь требованиям общего правила, которое гласит, что вначале должна состоятся лирическая прелюдия перед тем, как отдать свое тело в чужие руки.

После короткого поцелуя Кармен отошла от стола и, ничего не говоря, направилась в спальню. Хосе Эстебан поплелся за ней следом. Ее больше не забавляло ни угодничество перед ней ее начальника, ни повторяющиеся раз за разом стандартные знаки внимания, к которым она притерпелась за два года. С нее довольно. Единственное, чего она хотела в данный момент, — это сократить время свидания и отделаться от назойливого ухажера.

Кармен Долон принялась медленно расхаживать вокруг раскидистой овальной кровати, подходя то к туалетному столику с выставленным над ним большим зеркалом в резной раме, то к широкому креслу, и везде разбрасывала свою одежду. Расстегивала одну за другой пуговицы и последовательно снимала: вначале жакет, потом блузку, юбку, пока не осталась в кружевном пеньюаре черного цвета, нейлоновых чулках с резинками и лакированных красных туфельках. На своего любовника она не обращала никакого внимания. Нравится ему смотреть, как она раздевается, — пусть смотрит. Пытается одновременно судорожными движениями стянуть с себя брюки? Пусть стягивает. Ей, право, все равно. То, что должно случиться, — пусть случится, а потом она забудет обо всем, что было, до следующего раза, как об очередном досадном эпизоде в своей жизни.

«Она обворожительна», — не мог оторвать от нее своего восхищенного взгляда Хосе Эстебан, стараясь унять возникшую в теле нервную дрожь. И так происходит каждый раз, когда он видит рядом с собой эту удивительную женщину. В своем костюме, затянутом под самый подбородок галстуке и расстегнутых брюках он выглядел явно нелепо и прекрасно отдавал себе в этом отчет:

«Не любящая других, но позволяющая себя любить. Как к месту сказал о ней и о таких, как она, поэт Мануэль Гонсалес Прада:

Corazón que siempre fuiste

Bendecido y adorado

Tú no sabes, ay! Lo triste

De querer no siendo amado»^[13].

Между тем Кармен подошла к постели, поправила большую пуховую подушку, чтобы ей было удобнее лежать, и вытянулась на любовном ложе, закинув руки за голову.

«Пусть себе смотрит и повторит для меня свои дежурные признания, которые я знаю наперечет. Только бы побыстрее». Ни дать ни взять приносящая себя в жертву «Маха обнаженная» с картины Франсиско Гойи.

«Теперь она моя. Я закрою глаза на ее холодность и лукавство. Мне нужна только ее возвышенная порочность». Хосе Эстебан принялся покрывать вожделенное тело торопливыми колючими поцелуями, стараясь заполучить все и сразу. Он хотел быть и там, и прикоснуться здесь. Трогать, щупать, смотреть на то, что делало его счастливейшим человеком на земле.

— Ты мое чудо, счастье, восторг, воплощенная мечта, — шептали его губы. Пожилому любовнику надо много стараться, чтобы угодить молодой требовательной женщине. Прошли лучшие годы, состарились чувства, увяли несбывшиеся надежды. Непросто вернуться в молодость, когда за спиной надменная властная жена, взрослые эгоистичные дети и карьера с ее условностями и обязательным кодексом соответствия.

Кармен было скучно. Для разнообразия она попыталась представить, что рядом с ней не этот маленький назойливый «abuelito», а близкий ее сердцу молодой красавец Антонио Бекетов. Ничего не вышло, уж слишком явственно слышалось учащенное сопенье Хосе Эстебана и ощущалось его бестолковое ерзанье по ее телу. Наконец она увидела, как нависшее над ней лицо мужчины покраснело, как это бывает у бегуна, заканчивающего длинную дистанцию. Раздалось нечленораздельное мычание, и, дернувшись в последний раз, директор департамента нефтяной компании отвалился в сторону, чувствуя себя на седьмом небе.

Вернувшись домой, Кармен Долон долго стояла под теплыми струями воды, которые ласкали ее тело, снимая накопившееся за день напряжение. Голова прояснилась. Упреки за свое поведение, которыми она награждала себя на обратном пути, сидя за рулем автомобиля, уже не казались ей справедливыми. В конце концов, она выстраивает свою жизнь так, как это делают многие красивые женщины, прекрасно осознающие свои физические преимущества. Уж лучше так, чем прозябать всю жизнь в бедности.

Она не торопилась покидать душевую кабину и все намыливала и протирала большой мягкой губкой свои бедра и промежность, будто хотела окончательно освободиться от чего-то скверного и чужеродного, вопреки ее воле проникшего в нее.

А под утро, неожиданно, как скатившийся с высокой горы валун, у ее постели возник Антон Бекетов, принеся с собой запах дальней дороги, смешанный с легким амбре недавно выпитого виски. Его волосы сохраняли свежесть зеленых просторов, еще недавно бывших его домом, и ей было приятно вдыхать их луговой аромат.

Кармен была рада его приходу. Рада была оказаться в его горячих объятиях и услышать его поставленный бархатистый голос, который как никакой другой трогал ее взбудораженное сердце. Она любила, как ей казалось, этого непредсказуемого человека. Искала и не могла найти то волшебное лассо, с помощью которого можно было бы взнуздать этого горячего скакуна и заставить его наконец покориться ей.

Короткий сон помог Кармен Долон вновь ощутить себя посвежевшей и быстро привести в порядок душу и тело. Закончив утренние процедуры, она закрыла квартиру и, усевшись в кабриолет, была уже готова вставить ключ в замок зажигания, чтобы запустить двигатель и отправиться в дорогу в офис, когда случайно пришедшая в голову мысль неприятно поразила ее и заставила на несколько минут безвольно положить руки на рулевое колесо: «Двое мужчин за один день — это уже слишком. Я что — проститутка, чье единственное призвание — удовлетворять их низменные потребности?». Нет, сегодня она на работу точно не поедет, и пусть Хосе Эстебан сам решает, как ему быть. Звонит, упрашивает — она ему ничего объяснять не будет, а он пусть лучше промолчит и скроет свое раздражение.

Кармен Долон развернула автомобиль в сторону международного аэропорта «Эль Дорадо», рядом с которым на восьмидесятой улице проживала ее подруга еще со времен учебы в Национальном университете Боготы — Даниэла Васкес.

Этот окраинный городской район, разумеется, не отличался особой престижностью. Близость огромной воздушной гавани, где огромные авиалайнеры со всего света круглосуточно разогревали свои двигатели и шли на взлет, накладывала неизгладимый отпечаток на уклад жизни жителей прилегающих кварталов. Они привыкли к звуку ревущих авиационных двигателей, к грохоту дальномеров, выстраивающихся в муравьиную цепочку, чтобы скинуть доставленные грузы в таможенные склады. Не обращали они внимания и на подозрительные цветные дожди, заряженные окислами от выработанного топлива, которые время от времени сыпались на их головы.

Здесь, в атмосфере транспортной круговерти, в неказистом многоквартирном доме в четыре этажа с огромными фронтальными окнами, проживала однокурсница Кармен. Факт тем более удивительный, что, согласно всем устоям колумбийского общества, Даниэла никак не должна была оказаться в этом убогом месте, так как происходила из состоятельной креольской семьи голубых кровей.

Выпускницу престижного юридического факультета жизненная дорога должна была привести как минимум в кабинеты министерства иностранных дел или юстиции, а то и в апартаменты резиденции самого президента республики. Не меньше. Но, видимо, судьба для каждого всегда припасает самые неожиданные сюрпризы и повороты.

Кармен всегда немного завидовала уму и интеллигентности своей подруги. Единственным, что ее успокаивало, было осознание своих собственных преимуществ, правда, из другой области. Она была первой красавицей университета. Самым ценным качеством Даниэлы было, несомненно, врожденное умение проявлять искреннее сочувствие к человеку, оказавшемуся на пороге тяжких жизненных испытаний. Если уж кому и можно было раскрыть свою душу и вдосталь выплакаться, то таким человеком являлась, несомненно, сеньора Васкес.

Даниэла не удивилась неожиданному и столь раннему приходу Кармен Долон. Если человек звонит в такой неурочный час и просит о встрече, то ясно, что у него имеются для этого весомые причины. Поэтому она на скорую руку раскидала по квартире неприбранные после ночи вещи, засунула в посудомоечную машину гору немытых тарелок и чашек, повозила по мебели щеткой для удаления пыли и под конец обновила в туалетной комнате озонатор воздуха. Квартира для приема гостей была готова. Теперь нужно было вытряхнуть себя из ночной сорочки и засунуть в облегающие голубые джинсы. Волосы можно небрежно стянуть в «хвост» и перевязать красным шнурком. Времени на макияж уже не оставалось, тем более что раскапризничалась в своей кроватке годовалая Доротея.

С собой Кармен принесла атмосферу основательно подзабытых запахов большого мира. Много блеска, много краски и много моды в облаке дорогого парфюма. Зачмокали приветственные поцелуи, слизывая с щек пудру, и со скоростью пишущей машинки застрекотали женские восторги и восклицания:

— О, Кармен, ты совсем не изменилась, — это к тому, что Даниэла Васкес видела свою подругу последний раз год назад. — Еще краше стала. Как тебе это удается? Как личная жизнь? Вышла замуж? Как Каролина? — вопросы сыпались как из рога изобилия и пластовались один за другой, что предполагало, что разговор затянется на несколько часов.

— Дорогая, ты слишком добра ко мне. У меня сегодня абсолютно офисный вид. Ничего особенного, но на работу я не поеду. Вот к тебе приехала. Соскучилась. А Каролина совсем взрослая стала. Ей почти пятнадцать. — Кармен сделала вид, будто намеривается заглянуть к себе в дамскую сумочку. Она явно не торопилась переходить к главной теме, ради которой так неожиданно вспомнила о своей подзабытой подруге: — Ну а у тебя какие изменения? Все нормально? Как дети? Как твой муж, Анхель Луис?

Хотела ли Кармен действительно знать подробности личной жизни своей подруги? Скорее всего да, поэтому она и приехала к ней. Кармен Долон всегда занимал вопрос: почему Даниэла решила пренебречь традициями своей семьи и порвать отношения со своим кругом людей успешных и состоятельных? И как случилось, что она вышла замуж вопреки воле матери и отца, своих братьев и сестер за никому неизвестного паренька из рабочих предместий, с которым однажды познакомилась на школьном празднике? Почему она живет с ним уже столько лет и мирится с ограниченным достатком, который весь уходит на содержание семьи? Почему решилась родить от этого человека третьего ребенка, несмотря на то что живут они весьма небогато, мягко говоря? Вот, кстати, с этой темы лучше всего и начать беседу.

— Кстати, Даниэла, а ты мне не покажешь свое новое сокровище, эту бесценную крохотулю, Доротею?

— Конечно, — простодушно ответила та. — Надеюсь, она еще спит. Пойдем в детскую комнату.

Обе женщины подошли к маленькой кроватке и некоторое время наблюдали за спящим ребенком. Доротея спала глубоко, скинув одеяльце, и лишь время от времени шевелила пухлыми пальчиками и надувала пунцовые щеки.

— Она прекрасна. — Кармен была искренне в своем восторге, лицезря маленькое чудо. Каких-то четырнадцать лет назад собственная дочь так же радовала ее материнское сердце и наполняла его признательностью к мужу, но Эктора Альберто с ней теперь нет. Он далеко. Строит свою собственную судьбу отдельно от нее в Соединенных Штатах.

Решающее преимущество развода в том, что он возвращает свободу и дает возможность попытаться начать все сначала. Вот она и начала. До сих пор не очень удачно, но кое-какие жизненные позиции уже завоеваны. Правда, кроме главной. С ней нет того, о ком она могла бы горделиво сказать: «это мой муж».

— Ну а как твой Анхель Луис? — Кармен Долон быстро подняла и опустила глаза, лишь мельком взглянув на подругу. Она не хотела, чтобы та заметила в них не совсем обычный женский подвох. Нет, она не ожидала услышать от Даниэлы признание в том, что та тоже, как и она, ошиблась в своем выборе спутника жизни. Не это, абсолютно не это. Из ответа своей подруги Кармен надеялась понять, как могла она, умница и блестящая выпускница юридического факультета, пойти на такой рискованный шаг. Неужели ее чувство к неприметному пареньку оказалось сильнее чем привязанность к родным и друзьям и сытая, без нужды, жизнь?

— А, Анхель Луис? — переспросила Даниэла, ничуть не удивившись прозвучавшему вопросу. — Он сейчас на работе. У нас ведь небольшая фирма по ремонту компьютеров. Так вот, он там проводит почти весь день.

— А денег хватает?

— Денег хватает. Правда, не на все, но если подкопить, то вполне. Вот сейчас, например, мы намерены обновить школьную форму для наших мальчиков. Гимназия вводит новые правила, и родители должны подготовить детей к этим изменениям.

— Я готова помочь, — встрепенулась Кармен. — Ты не откажешься?

— Спасибо. Не надо, — очень спокойно, без признаков внешнего раздражения ответила Даниэла. — Мы ни в чем не нуждаемся, да и мать моя нас не забывает и периодически на дни рождения своих внуков делает им денежные подарки. Так что у нас все хорошо.

— Я рада это слышать. Ты извини меня, если я что-то не к месту сказала и чем-то обидела тебя. Я этого не хотела. — Кармен чувствовала внутреннюю неловкость за проявленную, как оказалось, неуместную благотворительность. Ею двигало любопытство, и она безотчетно следовала за ним.

— А ты все так же сильно, как и раньше, любишь своего мужа, Анхеля Луиса? — Это был главный вопрос, с которым, собственно, и приехала Кармен. В это безалаберное утро, насыщенное свежими угнетающими ее воспоминаниями о прошедших дне и ночи, когда она принадлежала сразу двум мужчинам, она особо нуждалась в чужих женских откровениях, из которых надеялась понять самое себя и свое поведение. Так ли уж она порочна, как иногда в досаде думала о себе?

— У нас с Анхелем Луисом самые добрые отношения, — просто, не красуясь, ответила Даниэла. — Мы хорошо понимаем друг друга, и нам интересно быть вместе. Он нужен мне, а я нужна ему. Иногда я даже угадываю наперед, что он скажет. Ты думаешь, что это взаимодополнение друг друга, а я считаю, что это взаимопроникновение. Знаешь, когда-нибудь и я, если доведется, хотела бы повторить слова, произнесенные Луизой, вдовой наполеоновского маршала Ланна, когда она отвергла предложение руки и сердца от очередного поклонника: «Я была женой Ланна, а потому принадлежать другому не могу». Конечно, мы люди маленькие, но чувства у нас такие же глубокие и крепкие, как и у этих французских аристократов девятнадцатого века. Я люблю Анхеля Луиса и знаю, что он любит меня. И я счастлива.

Кармен смутилась: «Говорит как гордячка. Рисуется передо мной своей любовью. Ведь догадывается наверняка, что о своем личном счастье я не могу ничего сказать. Не дается оно мне в руки, как непокорная жар-птица». Чтобы не выдать поднявшееся в ее душе смятение, вызванное словами Даниэлы, она засыпала подругу новой порцией вопросов:

— Это замечательно. Я так рада за тебя. А как с твоей работой? У тебя же трое ребятишек. Бездна забот. Думаю, на саму себя, дорогую, времени у тебя не хватает. Не тоскуешь ли по светской жизни? В свое время ты не отказывалась от нее. Я хорошо помню. Да наверняка и свои юридические познания крепко подзабыла?

— Ты знаешь, нет. Все юридические вопросы на фирме мужа я беру на себя. Работаю в основном дома, пока Доротея и мальчики не подрастут. А потом, когда дети станут самостоятельными, вернусь к работе в нотариальной конторе. Ты не забыла, что я дипломированный нотариус? И стаж небольшой у меня есть. Вот таковы мои планы. А светская жизнь? Не знаю, что сказать тебе. Я не тоскую. Она осталась в моем прошлом, но меня вполне в данный момент устраивает окружение моего мужа. В нем есть замечательные люди, и мы дружим с ними. Но что это мы говорим все обо мне. Ты-то как живешь? Кто твой близкий мужчина? Замуж вновь не собираешься?

Даниэла встала, чтобы подогреть остывший кофе и подложить на блюдо бокадильос^[14].

— Пока что нет. Нет достойного кандидата.

— Ну да, конечно, так я тебе и поверила, хотя знаю, какая ты у нас переборчивая, Кармен. Я помню, как наши мальчики в университете обожали и боялись подступиться к тебе. Ты ведь была королева. И сейчас выглядишь блестяще. Я всегда немного завидовала твоей красоте и власти над мужчинами. Это правда.

— Так и не так.

Кармен почувствовала необоримое желание вывернуться перед этой скромной и обремененной житейскими заботами женщиной и открыть ей самые сокровенные тайны своего измученного сердца. Ей показалось даже, что она начинает завидовать простому человеческому счастью Даниэлы. Большая семья. Много детей. Ежедневная борьба за жизнь, и, главное, рядом любящий мужчина, ее муж, которым она явно гордилась. Разве все это нельзя назвать везеньем? Чем же она, Кармен, так обидела судьбу, что она так к ней немилосердна?

— Я буду с тобой откровенна. Даниэла. Во всем. — Час истины настал. — У меня есть близкий мужчина, и даже не один. Ну как, ты удивлена?

— Нет, хотя, наверное, немного да. Ты говоришь, не один? — Глаза Даниэлы расширились, а лицо ее неожиданной гостьи вдруг покрылось розовой краской нервного румянца, который проступил даже сквозь плотный слой макияжа. Так вот почему приехала Кармен. Она нуждалась в исповеди. Стало быть, ее университетская подруга хотела бы услышать, что и у нее в семье не все гладко и сладко. Ведь так часто бывает, что знание о том, что у близкого человека не все складывается и есть свои проблемы, успокаивает его близких друзей. Странно устроена душа человека. — И сколько их у тебя?

— Двое, только двое. — Губы Кармен скривились в гримасе, и она открыла свою сумочку, чтобы достать пачку любимых дамских сигарет «Vogue». — Ты, наверное, хочешь знать, как это вышло? Так вот, отвечаю: обыкновенно. Так бывает. Само собой. Уже после развода. Мне, чтобы получить престижное место в нефтяной компании, пришлось отдаться директору департамента. С тех пор мы периодически встречаемся. После его визитов я оттираю себя в ванной мочалкой, словно ко мне прилипла грязь. Стою под струями воды и думаю: по крайней мере у меня есть хорошая гарантированная заработная плата. Ведь Каролину надо растить. По этой причине я с ним. Хотя справедливости ради могу сказать, что этот мой любовник — безобидный человек, готовый следовать моим капризам. Противно? Нет? А потом в моей жизни появился Антонио. Он бизнесмен из России. Вот так я и живу с двумя мужиками, давая каждому то, что они заслужили.

— А как Каролина? Сейчас она все понимает. Взрослая девочка.

— Антонио у нас в доме частый гость. Поэтому она его знает. Ну, а о второй своей жизни я, понятное дело, ничего ей не рассказываю.

— Ну, а кого из них ты любишь, Кармен? — Даниэла старательно подбирала слова, чтобы ненароком не обидеть свою университетскую подругу.

— Отношения с боссом тяготят меня. — Кармен затянулась сигаретой и, вытянув подбородок, выпустила вверх струю сизого дыма, вслед которой подняла указательный палец и покачала им из стороны в сторону, то ли для того, чтобы разогнать расплывавшееся в воздухе белое облачко, то ли таким жестом хотела показать, что связь с начальником — лишь необходимость и не более того. — Мне все время кажется, что я делаю что-то не то. Ненужное. Скверное. Перед каждым свиданием с ним я уговариваю себя, что так нужно. Все ради дочери и безбедной жизни. Тебе признаюсь, что я всегда боялась трудностей, боялась бедности, и хорошо помню, как моей матери и троим сестрам было непросто, когда умер мой отец. Потом все выправилось. Как-то постепенно, незаметно для нас, детей. Со временем я поняла, что у матери появился богатый любовник. Теперь я понимаю, что он был, по сути, добрым человеком, и поэтому перебоев с деньгами наша семья больше не испытывала. Если ты помнишь, моя мать была яркой женщиной. Не просто красивой. В ней было нечто, что всегда притягивало мужчин. Некий вызов, уверенность в себе, внутреннее достоинство, то, что называют странным словом «харизма». Как говорится, с женщиной, твердо убежденной в своей неотразимости, мир соглашается. Во мне такого нет.

— А как с Антонио, этим русским? — спросила Даниэла, понимая, что надо дать Кармен возможность выговориться.

— Антонио? Это интересный человек. Очень интересный. Сильный, умный, может быть, даже необычный, во многом непохожий на здешних мужчин. Он очень ласков со мной. Находит такие слова, какие я никогда и ни от кого в жизни не слышала и, наверное, уже не услышу. Во всем щедрый. Возможность опереться на его сильную руку стала бы для меня большим счастьем. Но я думаю, что это только мечта. Неуловимая, несбыточная. Иногда налетит, закружит и опять исчезает. Я знаю, что он деловой человек и что в прошлом в России у него была сложная жизнь. Здесь, в Колумбии, ведет изумрудный бизнес. Удержать в руках такого человека я не смогу, и это очень печалит меня. Вот и все, что я могу рассказать о моей личной жизни, но хочу добавить: из того, что меня страшит, самым грустным является то, что безостановочно бегут года, — ровным голосом, может быть, даже чересчур монотонно, продолжала излагать свою исповедь Кармен. — Мне уже тридцать четыре. Для женщины это целая жизнь. Каждое утро я с тревогой всматриваюсь в зеркало и ищу на лице и шее новые морщины. Уже целых два седых волоса выдернула. Я боюсь остаться одна. Каролина вскоре станет совсем взрослой. У нее будет собственная жизнь, в которой для меня будет мало места. Ты не обижайся, Даниэла, но я тебе где-то завидую. Хотя бы тому, что у тебя уютный дом, дружная семья и много детей, и не в последнюю очередь тому, что муж тебя любит и считает единственной на свете. Такого у меня никогда не было и не будет. Такова моя незамысловатая история, но лучшей у меня нет.

— Ну что ты, Кармен. — Даниэла участливо положила свою руку на прикрытое дорогим изумрудным браслетом запястье подруги. — Не все так плохо. Ты молода, необычайно привлекательна. Не стоит грустить. Не мне судить, но думаю, что такая яркая женщина, как ты, просто не может принадлежать только одному мужчине. Такое часто случается. Видимо, такова твоя судьба. У тебя все еще впереди, и ты еще увидишь, как все эти мужики сами приползут к твоим ногам и будут валяться у них, выпрашивая снисходительность как милость. Они ведь не знают, что мы, женщины, непобедимы в умении сдаваться.

Подруги рассмеялись и чокнулись бокалами, в которых в лучиках солнечного света переливалось искристое красное вино.

На душе Кармен Долон стало легче. Она с благодарностью смотрела на свою добрую и отзывчивую однокурсницу. Как хорошо, если о другом человеке можно сказать: «он мой друг».

Примечания

10

Добрый день, сеньорита. Какое удовольствие видеть вас снова (исп.).

11

Он уже здесь (исп.).

12

Я так рад видеть тебя. Я так долго ждал тебя (исп.).

13

О благословенное и обожаемое сердце, ты не знаешь, какая жалость, кого и когда любить (исп.).

14

Бутерброды.