Пересборка социального. Введение в акторно-сетевую теорию

Бруно Латур, 2005

В этой книге выдающийся французский социолог Бруно Латур бросает вызов нашему пониманию общества и «социального». Он показывает, почему социальное не может мыслиться как разновидность материала или как некая сфера, и ставит под сомнение сам проект «социального объяснения» какого-либо другого положения дел. Хотя этот более ранний проект был в прошлом продуктивен и, возможно, необходим, теперь он почти остановлен, и отчасти благодаря прогрессу социальных наук. На нынешней стадии их развития уже невозможно тщательно пересмотреть компоненты, составляющие область социального. Автор переопределяет понятие социального, возвращаясь к его первоначальному значению с тем, чтобы сделать его вновь способным прослеживать связи. Это должно позволить вернуться к традиционной цели социальных наук, но с помощью инструментов, более ей соответствующих. После проведения обширной работы по изучению «сборок» в природе, автор показывает, что именно «собирается» под сенью общества, и утверждает, что это единственный способ сохранить верность старым обязательствам социологии, этой «науки о жизни сообща». Это подход приобрел широкую известность как акторно-сетевая теория, и настоящая книга служит незаменимым введением для тех, кто стремится понять эту теорию или познакомиться с идеями одного из ее основных представителей.

Часть первая

Как развернуть разногласия по поводу социального мира

I. Введение в первую часть: учимся кормиться разногласиями

Как и все науки, социология начинается с удивления. Смятение может выражаться по-разному, но парадоксальное присутствие чего-то невидимого и в то же время осязаемого, само собой разумеющегося и поразительного, повседневного и обескураживающе неуловимого всегда вызывает страстное стремление укротить дикую бестию социального. «Мы живем в группах, которые выглядят прочно устоявшимися, но почему они так быстро изменяются?» «Нас заставляют действовать другие, не контролируемые нами силы, вроде бы очевидные и вполне посюсторонние». «На нас всех давит что-то невидимое, — оно крепче стали и при этом невероятно пластично». «Существуют силы, до странности похожие на те, что изучают ученые-естественники, и при этом совершенно другие». «Эта загадочная смесь упрямого сопротивления и извращенной сложности кажется широко открытой для исследования, и все же бросает вызов любому исследованию». Трудно найти социолога, которого не потрясли бы одно или несколько из этих приводящих в замешательство высказываний. Разве эти головоломки — не источник нашего libido sciendi? Что заставляет нас вкладывать столько энергии в попытки их разгадать?

Однако имеется нарастающая дистанция между тем, что вызывает эти следующие друг за другом потрясения, и решениями, разработанными для их объяснения. В этой части работы я собираюсь показать, что, несмотря на правильность исходных интуиций социологии, решения, вытекающие из урезанного понимания социального, так или иначе ухудшают то, что было в них научного и продуктивного. Вот почему я хочу заново рассмотреть каждый из этого ряда вопросов и подвергнуть их анализу, чтобы мы могли обновить свои представления о том, что такое ассоциация.

Верный релятивистским принципам, я вместо того, чтобы делить социальную сферу, — как это обычно делается в большинстве учебников социологии, превращая ее в перечень акторов, методов и областей, уже изначально рассматривающихся как элементы социального мира, построил первую часть этой книги как типологию разногласий по поводу того, из чего состоит этот мир. Я полагаю, что можно опереться на базовые интуиции социальных наук, выделив пять главных неопределенностей:^[16]

• природы групп: у акторов есть много противоречащих друг другу способов обрести идентичность;

• природы действий: как представляется, в ход любого действия вторгается множество различных агентов, изменяющих его первоначальные цели;

• природы объектов: по-видимому, категория агентов, участвующих во взаимодействии, должна оставаться открытой;

• природы фактов: отношения естественных наук с остальным обществом порождают непрекращающиеся дискуссии;

• и, наконец, неопределенность типа исследований, осуществляемых под названием науки о социальном, поскольку никогда не ясно, в каком именно смысле социальные науки можно называть эмпирическими.

Столь невероятной АСТ сделало то, что прежде, чем куда-нибудь двинуться, приходится громоздить эти пять неопределенностей друг на друга (при этом каждая следующая делает предыдущую еще загадочнее), пока не будет восстановлен здравый смысл — но только в конце. Большинству потребителей АСТ до сих пор не хватало терпения ждать, и я не могу упрекать их за это^[17].

Читатель обнаружит здесь ряд замысловатых инструкций, делающих перемещение еще более дорогостоящим и затруднительным. Причина этого в том, что я хочу сломать привычку связывать понятия «общество», «социальный фактор» и «социальное объяснение» с внезапным ускорением описания. Произнося слова «общество», «власть», «структура» и «контекст», социологи социального обычно мчатся напролом, соединяя большие массивы жизни и истории, мобилизуя гигантские мощности, вскрывая фундаментальные структуры, проявляющиеся из запутанных взаимодействий, видя повсюду в современных ситуациях новые примеры хорошо известных типов, обнаруживая за сценой тайные силы, дергающие за ниточки. Не то чтобы они были неправы, — прежние социальные отношения на самом деле «упакованы» так, что, казалось бы, обеспечивают готовое объяснение многих загадочных предметов. Но пришло время гораздо ближе присмотреться к типу собранных таким образом структур и к тому, как именно они соединяются друг с другом.

Если вам захочется найти новых неожиданных акторов, появившихся совсем недавно и еще не ставших членами «общества» bona fide, то придется отправиться в путешествие, и с совсем другим снаряжением. Как мы увидим, разница между двумя употреблениями слова «социальный» так же велика, как между уроками вождения по уже существующей дороге и движением первопроходца по ухабистой местности, где дорога проектируется вопреки желанию многочисленных местных сообществ^[18]. Неудивительно, что АСТ предпочитает двигаться медленно, по узким тропкам, пешком, оплачивая издержки каждого перемещения из своего собственного кармана.

Причина такой смены темпа в том, что вместо того, чтобы заранее занять благоразумную позицию и установить какой-то порядок, АСТ заявляет, что способна найти гораздо лучший порядок, — но после того, как даст акторам развернуть весь диапазон разногласий, в которые они погружены. Мы как бы говорим акторам: «Мы не будем вас поучать, заставляя соответствовать нашим категориям; мы дадим вам раскрыть ваши собственные миры и только потом попросим вас объяснить, как вы пришли к их созданию». Задача понимания и упорядочения социального должна быть оставлена самим актором, а не взята на себя аналитиком. Вот почему для того, чтобы снова обрести смысл порядка, лучший способ — прослеживать связи между самими разногласиями, а не пытаться придумать, как урегулировать каждое конкретное разногласие^[19]. Поиск порядка, строгости и структуры ни в коем случае не отменяется. Он просто сдвигается на шаг дальше к абстракции, так что акторы получают возможность разворачивать свои собственные различные миры, и неважно, насколько контринтуитивными они являются^[20]. Именно более высокий уровень абстракции в социальной теории и делает АСТ поначалу трудной для восприятия. Однако этот сдвиг сопоставим с тем, что делает картограф, пытаясь изобразить очертания никогда не виденного берега на листе бумаги. Он мог бы стараться подогнать разные отчеты, присланные исследователями, к существующим геометрическим формам: заливы стали бы окружностями, мысы — треугольниками, континенты — квадратами. Но, заметив безнадежную путаницу, создаваемую отчетами, ни один из которых не соответствует предзаданным геометрическим формам, он с радостью согласится заменить поиски геометрической точности совершенно абстрактной декартовой системой координат. Далее, пользуясь этой пустой сеткой, он начнет терпеливо прорисовывать береговую линию, позволив ей стать такой же извилистой, какой ее сделала геологическая история. Возможно, покажется глупым фиксировать каждую фигурирующую в отчетах точку просто в координатах долготы и широты, но еще глупее настаивать, что надо придерживаться только данных, вписывающихся в предзаданную геометрическую форму. Аналогично и АСТ утверждает, что можно проследить более прочные отношения и выявить более интересные структуры, найдя способ регистрировать связи между нестабильными и подвижными системами координат, а не пытаясь сохранить стабильность одной-единственной системы. Общество состоит из «индивидов», «культур», «национальных государств» так же «приблизительно», как Африка «приблизительно» представляет собой окружность, Франция — шестигранник, а Корнуэлл — треугольник. Тут нет ничего удивительного, поскольку всякая научная дисциплина — это медленная тренировка в выработке здорового релятивизма, применимого к имеющимся данным. Почему только социологии запрещено искать собственный путь и предписано ограничивать себя очевидным? Теперь, когда геологи согласились с представлением о холодных и твердых континентальных плитах, свободно дрейфующих над горячим расплавленным морским дном, сочащемуся из глубоких океанских разломов, не встали ли они, так сказать, на «более твердую почву»? Так же и АСТ утверждает, что мы найдем гораздо более научный способ построения социального мира, если не будем сдерживать поток разногласий. Нам тоже надо найти для себя твердую почву — на зыбких песках. Вопреки расхожим суждениям, релятивизм — это способ держаться на поверхности данных, а не тонуть в них.

Метафоры, почерпнутые из картографии или физики, однако, быстро меркнут, когда начинает разворачиваться ряд неопределенностей, предполагаемых социологами ассоциаций. В экстремальных случаях акторы обнаруживают необъяснимую способность опровергать все допущения, которые необходимо принять социологам, чтобы начать работу. Отказ физиков от фиксированной системы координат, предоставляемой эфиром, ретроспективно выглядит проще, чем расставание с тем, от чего придется отказаться нам, если мы хотим предоставить акторам свободу развернуть во всей полноте несоизмеримость их собственной активности по созданию миров^[21]. Будьте готовы выкинуть за борт практику, структуру, душу, время и пространство вместе со всеми остальными философскими и антропологическими категориями, и не имеет значения, насколько глубоко укорененными в здравом смысле они кажутся.

Пользуясь нашим примером с картографом, представьте, что ему пришлось бы иметь дело не только с множеством отчетов, приходящих от многочисленных путешественников, но еще и с множеством проекционных сеток, в которых каждая точка требует свои собственные ad hoc координаты. Столкнувшись с такой неразберихой, кто-то решит ограничить объем разногласий, а кто-то — выпустить на волю их все. Первое решение — до-релятивистское — работает прекрасно, но чревато риском ограничить социологию рутинными, холодными и спокойными ситуациями. Второе решение — релятивистское — позволит включить активные теплые и предельные ситуации, но тогда придется всю дорогу поддерживать разногласия развернутыми. Абсурднее всего было бы искать компромисс между обеими позициями, так как разногласия — это не просто досадная мелочь, которую можно обойти, а именно то, что дает возможность установить социальный порядок и позволяет различным социальным наукам участвовать в его строительстве. Многие затруднения в развитии этих дисциплин возникли из-за нежелания быть в достаточной мере теоретическими и ошибочных попыток цепляться за обыденный рассудок вкупе с неуместным стремлением к политической значимости. Такова крайняя позиция, которую я хочу опробовать, и я буду придерживаться ее настолько долго, насколько это возможно. Препятствие в том, что на протяжении путешествия читателям придется сидеть на странной диете: они должны питаться разногласиями по поводу того, из чего состоит социальное.

Путешествие с АСТ, боюсь сказать, окажется мучительно медленным. Движение будут постоянно останавливать, препятствовать ему, прерывать и уводить в сторону пять типов неопределенностей. В мире, по которому АСТ собирается путешествовать, никакое перемещение не возможно без дорогостоящих и сложных переводов (translations). «Социологи социального» летают как ангелы, перенося власть и связи почти нематериально, а АСТ-исследователю приходится тащиться, как муравью, нагруженному тяжкой поклажей, чтобы установить хотя бы крошечную связь. К концу этой книги мы попытаемся подытожить, что отличает хорошую работу в критериях АСТ от плохой — решающий тест на качество, — задав три вопроса: все ли трудности путешествия были осознаны? Полностью ли оплачена цена путешествия от одной связи до другой? Не схитрил ли путешественник, тайком протащив уже существующий «социальный порядок»? Впрочем, мой совет: взять с собой как можно меньше вещей, не забыть купить билет и быть готовым к проволочкам.

II. Первый источник неопределенности: групп нет — есть только группообразования

С чего начать? Как всегда, лучше всего начинать в гуще вещей, in medias res. Не начать ли с чтения газеты? Что ж, эта отправная точка не хуже любой другой. Как только вы разворачиваете газету, на вас обрушивается дождь, потоп, эпидемия, нашествие вредителей. Каждые две строчки — оставленный каким-нибудь автором след создания или распада какой-нибудь группы. Вот руководитель крупной компании сокрушается о том, что и через пять лет после слияния подразделения фирмы все еще не полностью интегрировались. Он задается вопросом, как «продвинуть общую корпоративную культуру». Несколькими строчками ниже антрополог объясняет, что никакого «этнического» различия между хуту и тутси в Руанде нет, а есть на самом деле «классовая дифференциация», «инструментализированная» колониалистами и затем «натурализованная» как «культурная». В разделе писем какой-то шотландец напоминает читателям о «славном союзе» между Францией и Марией, королевой Шотландии, поэтому шотландцам не стоит разделять яростную европофобию англичан. Корреспондент из Франции пытается объяснить, почему девушки второго поколения выходцев из Алжира, надевая в школу хиджаб, воспринимаются учителями как «фанатички», «сами себя исключающие» из Французской республики. В разделе «Европа» объясняется, что чиновники Евросоюза все больше и больше мыслят «как европейцы» и уже «не лояльны по отношению к своим национальным государствам». В музыкальном разделе — ожесточенная дискуссия: ансамбли, исполняющие музыку в стиле барокко, конфликтуют из-за частоты камертонов, обвиняя друг друга в «модернизме», «неуважении к традиции», «академичности». В компьютерном разделе автор высмеивает приверженность пользователей компьютеров модели «Макинтош» своим крайне маргинальным машинам и предлагает «культурную интерпретацию» того, что именует формой «технофанатизма». Еще ниже автор редакционной статьи предсказывает, что Ирак, несмотря на его относительно недавние границы, будет существовать как национальное государство и не расколется по старым разделительным линиям религиозных и исторических «зон влияния». Другая колонка бросает противникам войны в Ираке обвинение в «антиамериканизме». И так без конца.

Отнесение себя к той или иной группе — это постоянно идущий процесс, состоящий из неопределенных, хрупких, противоречивых и постоянно меняющихся связей. Не странно ли это? Если просто следовать подсказкам газет, основная интуиция социологии должна заключаться в том, что акторов ежеминутно побуждают включаться в группу, и зачастую более чем в одну. И еще: когда читаешь теоретиков социологии, создается впечатление, что главный, решающий и самый животрепещущий вопрос заключается в том, с какой группы предпочтительнее начать социологическое исследование. Должны ли мы считать социальные агрегаты состоящими из «индивидов» или из «организаций», «классов», «ролей», «жизненных траекторий», «дискурсивных полей», «эгоистичных генов», «жизненных форм», «социальных сетей»? Кажется, что социологи никогда не устают одно объявлять реальным, прочным, доказанным и укоренившимся, а другое критиковать как искусственное, воображаемое, преходящее, иллюзорное, абстрактное, обезличенное и бессмысленное. Сосредоточиться на микроуровневых взаимодействиях или обратиться к макроуровню как более важному? Не правильнее ли считать главными компонентами нашей коллективной жизни рынки, организации или сети?

Хотя самый обыденный опыт существования в социальном мире состоит в том, что нас одновременно настигают сразу несколько возможных и противоречащих друг другу призывов объединиться в группы, кажется, что перед тем, как стать социологом, главное — первым делом решить, из каких компонентов состоит общество. Хотя совершенно ясно, что нас вписывают в группу посредством целого ряда вмешательств, из которых видно, кто отстаивает важность одной группы и неважность других, все происходит так, как будто социологи обязаны заявлять, что существует только один реальный тип группы, а другие объединения на самом деле ненастоящие, устаревшие, неважные или искусственные. Хотя мы ясно сознаем, что главное свойство социального мира — это постоянное проведение людьми границ, отделяющих их от других людей, социологи социального считают главным свойством этого мира признание бесспорного существования границ, вне зависимости от того, кто и какими средствами их устанавливает. Еще более странным является то, что хотя социологи, экономисты, историки, психологи и политологи в своих газетных колонках, обоснованиях, преподавании, отчетах, исследованиях, комиссиях и статистике только и делают, что способствуют определению и переопределению групп, социальные теории пребывают в состоянии покоя, как если бы существование релевантных акторов было полностью независимым от огромного объема работы, который проделывают профессионалы, или что хуже, как если бы эта неизбежная рефлексивная петля мешала социологии когда-нибудь стать наукой. Но кто бы знал, как обращаться с «бессознательным», не будь Фрейда? Кто бы разоблачил отчуждение, не будь Маркса? Кто смог бы объявить себя «верхним слоем среднего класса», если бы не социальная статистика? Кто научился бы «чувствовать себя европейцем» без редакторских статей в либеральной прессе?

Подводя итог, в то время как для социологов главная проблема, видимо, решить, какая группа будет привилегированной, наиболее обыденный опыт, коль скоро мы ему доверяем, говорит нам, что существует множество противоречивых процессов группообразования, включения в группу, — это деятельность, в которую определяющий вклад, со всей очевидностью, вносят социологи. Так что выбор ясен: либо мы пойдем за социальными теоретиками и начнем путешествие с того, что решим, на каком типе группы и на каком уровне анализа сосредоточить внимание, либо последуем за самими акторами и отправимся в путь по следам, оставленным их деятельностью по формированию и расформированию групп.

Первый источник неопределенности необходимо усмотреть в том, что не существует такой значимой группы, о которой можно было бы сказать, что именно из нее состоят социальные агрегаты, нет такого устоявшегося компонента, который мог бы использоваться как бесспорная отправная точка^[22]. Многие социологические исследования начинаются с выбора одного или нескольких типов групп, который предваряется многочисленными извинениями за в чем-то произвольное ограничение, являющееся неизбежным, как часто говорят, ввиду «необходимости ограничить область исследования» или «права ученого определять свой объект». Но это вовсе не тот выбор, не та необходимость, не те оправдания, с которых хотят начать социологи ассоциаций. Их задача не в том, чтобы с самого начала стабилизировать — будь то для ясности, удобства или же впечатления обоснованности — перечень групп, образующих социальное. Напротив: для них отправной точкой является сама спорность того, кто к какой группе принадлежит, включая, конечно, разногласия социологов о том, из чего состоит социальный мир.

Если мне возразят, что такие слова, как «группа», «формирование групп» и «актор», лишены смысла, я отвечу: «Совершенно верно». Слово «группа» — настолько пустое, что не предполагает ни объема, ни содержания. Его можно применять к планетам в той же мере, что и к индивидам; к компании «Майкрософт», равно как и к моей семье; как к растениям, так и к бабуинам. Именно потому я его и выбрал.

Это важный момент, связанный со словарем АСТ, и я должен познакомить с ним читателя уже на этом раннем этапе, чтобы он не отождествлял язык этой книги с ландшафтом, который мы собираемся посетить. Я нахожу, что лучше всего пользоваться самым расхожим, банальным и даже вульгарным репертуаром, тем самым избегая риска привести в замешательство богатую идиоматику самих акторов. Социологи социального обычно поступают ровным счетом наоборот. Они стремятся разработать точные, хорошо отобранные, изощренные термины для выражения того, что, как они утверждают, говорят акторы. Но тогда они рискуют смешать два метаязыка, поскольку у самих акторов также имеется собственный развитый и вполне рефлексивный метаязык. Если же они занимаются критической социологией, то подвергаются еще большему риску — сделать всех акторов немыми. АСТ предпочитает пользоваться тем, что можно было бы назвать «инфраязыком», единственный смысл которого, собственно, в том, что он позволяет перемещаться из одной системы координат в другую. По своему опыту я знаю, что это лучший способ услышать четко и ясно словарь самих акторов. И меня не особенно огорчит, если научный жаргон социологов будет приглушен. Если бы мне пришлось разрабатывать тест для определения качественного с точки зрения АСТ исследования, вот что было бы важным индикатором качества: позволяется ли понятиям акторов доминировать над понятиями исследователей, или же звучит только речь исследователя? Для письменных отчетов это точная, но сложная проверка: является ли текст, комментирующий различные цитаты и документы, более, менее или таким же интересным, по сравнению с собственными выражениями и способами поведения актора? Если вы находите, что этот тест слишком легко пройти, то тогда АСТ не для вас.

Перечень следов, оставляемых группообразованием

Из-за многочисленных споров, которые ведут социологи и сами акторы о том, что именно должно быть основным строительным блоком общества, вовсе нет оснований разочаровываться в социальной науке. АСТ не утверждает, что мы когда-нибудь узнаем, состоит ли «на самом деле» общество из индивидуальных расчетливых агентов или из гигантских макроакторов. Она также не заявляет, что раз «все позволено», то каждый может выбрать «любимого кандидата» на свой вкус. Напротив, она делает релятивистский, то есть научный, вывод, что эти разногласия предоставляют исследователю важный ресурс, дающий возможность прослеживать социальные связи. АСТ просто утверждает, что, привыкнув к множеству меняющихся систем координат, мы можем достигнуть правильного понимания того, как производится социальное, поскольку релятивистское соотнесение систем координат — лучший источник объективного суждения, чем абсолютистские (то есть произвольные) установки здравого смысла. Вот почему так важно не начинать с высказывания типа: «Социальные объединения образованы преимущественно из (x)». И не имеет значения, что именно кроется за этим «х»: «индивидуальные агенты», «организации», «расы», «малые группы», «государства», «личности», «члены», «воля к власти», «либидо», «биографии», «поля» и т. д.

АСТ просто не считает своим делом стабилизировать социальное от имени тех, кого она изучает. Эту обязанность следует целиком оставить «самим акторам» — весьма зловредное клише, к которому мы еще обратимся в свое время.

Хотя на первый взгляд может показаться, что социологам легче выделить одну группу, чем заниматься картографией разногласий по поводу образования групп, дело обстоит совершенно наоборот, и по вполне эмпирической причине. Группообразование оставляет гораздо больше следов, чем уже стабилизированные связи, которые по определению могут оставаться безмолвными и невидимыми. Если какой-то ансамбль просто есть, то он невидим и о нем нельзя сказать ничего, он не производит следов и потому не дает никакой информации. Если же он виден, то в таком случае этот ансамбль производится, и он будет порождать новые интересные данные. Выход в том, чтобы заменить перечень групп, образующих социальные агрегаты, — непосильная задача — перечнем элементов, постоянно присутствующих в разногласиях по поводу групп, — задача гораздо более простая. Второй список, конечно, абстрактнее, так как связан с деятельностью, необходимой для очерчивания любой группы, но при этом содержит гораздо больше данных, поскольку всякий раз при ссылке на новую группу будет становиться видимым и прослеживаемым «производственный механизм», необходимый для поддержания ее жизнеспособности. Хотя за сто пятьдесят лет социологи все еще не достигли ясности относительно того, какие социальные объединения считать «правильными»^[23], гораздо проще согласиться с тем, что во всяком разногласии по поводу формирования групп, включая, конечно, академические дебаты, всегда присутствуют несколько моментов: группы создаются, чтобы говорить; на карту наносятся антигруппы; привлекаются новые ресурсы, чтобы сделать границы групп более устойчивыми; мобилизуются профессионалы с высоко специализированным оснащением.

Во-первых, для того чтобы очертить группу, — не имеет значения, создается ли она впервые или просто обновляется, — вам понадобятся ее представители, «говорящие в пользу» существования этой группы. Иногда они бывают очень разговорчивыми, как мы видели на примере газеты. Какой бы пример вы ни взяли, будь то феминистки — владелицы собак в Калифорнии, косовары в бывшей Сербии, «chevaliers du tastevin»^[24] в моей родной Бургундии, ачуары в Амазонии, бухгалтеры, антиглобалисты, социологи науки, «человеческие эго», троцкисты, рабочий класс, «силы рынка», «заговорщики» и т. д. — все нуждаются в людях, определяющих, кто они есть, кем они должны быть, кем они были. Эти люди всегда при деле, обосновывая существование группы, оглашая правила и прецеденты и, как мы увидим, оправдывая одно определение и отвергая все остальные. Группы — не безмолвные объекты, а временное порождение постоянного гула, создаваемого миллионами голосов, спорящих о том, что это за группа и кто к какой группе принадлежит. Только подумайте о массе сказанного и написанного, что вошло в ограничение такого необычного множества, как homo œconomicus^[25]. Не бывает группы без в некотором роде офицера, занимающегося рекрутированием. Нет стада овец без пастуха, без его собаки, посоха, кучи справок о прививках и груды документов на получение субсидий Евросоюза. Если вы все еще считаете, что группы существуют «сами по себе», как, например, «индивид», — просто постарайтесь вспомнить, как много труда потребовалось, чтобы каждый из вас мог «взять жизнь в свои руки». Как много наставлений было нами получено от родителей, учителей, начальников, партнеров и коллег, пока мы ни поняли, что лучше быть «самому себе группой» (группой собственного эго)? И как быстро мы забыли этот урок…^[26] Хотя группы кажутся уже изначально полностью оснащенными, АСТ не видит ни одной из них без обширной свиты, состоящей из создателей этой группы, лиц, говорящих от ее имени, и тех, кто ею руководит.

Во-вторых, всегда, когда нужно очертить или восстановить границы группы, другие группы объявляются пустыми, архаичными, опасными, устаревшие и т. п. Всякая связь становится отчетливее в сравнении с другими конкурирующими связями. Таким образом, для установления границ любой группы формируется перечень «антигрупп». Это очень удобно для наблюдателей, так как означает, что акторы постоянно вовлечены в процесс разметки «социального контекста», в котором они размещены, тем самым предлагая исследователю полнокровную теорию того, какого рода социология нужна для их изучения^[27]. Вот почему так важно не определять заранее, какой тип социального агрегата сможет обеспечить контекст для всех этих разметок. Очерчивание границ групп — не только одно из занятий социологов, но и постоянная задача самих акторов. Именно акторы творят социологию для социологов, а социологи от них узнают, что составляет их множество связей.

Хотя все это должно казаться очевидным, в действительности подобный результат вступает в противоречие с основной мудростью представителей критической социологии. С их точки зрения, акторы не видят картины целиком, а остаются просто «информантами». Именно поэтому им надо объяснять контекст, «в котором» они находятся, видя при этом лишь его малую часть, тогда как парящий вверху социолог видит «все в целом». Оправдание такой позиции «с высоты птичьего полета» обычно состоит в том, что ученые «рефлексивно» делают то, что информанты совершают «бессознательно». Но даже это вызывает сомнения. Та малая степень осознанности, которую могут обрести социологи, извлекается ими из рефлексивного группообразования тех, кого они в этом месте своего исследования просто паразитически используют. В общем, то, что считается рефлексивностью в большинстве социальных наук, — это явная неуместность вопросов, задаваемых исследователем по поводу серьезных дел акторов^[28]. Как правило, гораздо лучше принять по умолчанию позицию, в соответствии с которой исследователь всегда на одну рефлексивную петлю позади тех, кого изучает.

В-третьих, когда формируются или перераспределяются группы, говорящий от их имени представитель яростно стремится их определить, о-граничить. Их границы отмечаются, очерчиваются, представляются неизменными и долговременными. Каждой группе, вне зависимости от того, насколько велика она или мала, нужны границы, подобные мифическому рву, выкопанному Ромулом вокруг зарождающегося Рима^[29]. Исследователю очень удобно, если всякое образование группы сопровождается выкапыванием всевозможных отличий, мобилизуемых для укрепления групповых границ и защиту их от встречного давления со стороны всех конкурирующих антигрупп, грозящих ее уничтожить. Есть бесчисленное множество способов сделать ограничение группы конечным и надежным, при этом настолько, что в итоге она выглядит как объект непроблематичного определения. Вы можете апеллировать к традиции или к праву. Можете изобретать странные гибриды вроде «стратегического эссенциализма» или укоренять границу в «природе». Вы даже можете превратить определение в «организацию генома», связать его с «кровью и почвой», сделать «народной традицией», погрузить в обычаи или привычки. И наоборот, вы можете связать это определение со свободой, эмансипацией, искусством, модой или историей. В итоге оно станет настолько бесспорным, что будет считаться само собой разумеющимся и, таким образом, не будет уже оставлять ни следов, ни проблесков, ни информации. Теперь этот ансамбль оказывается целиком за пределами социального мира — в понимании АСТ, — пусть даже в обычном смысле он является подлинным элементом социального.

В-четвертых, в множество тех, кто говорит от лица групп и делает возможным их долговременное определение, должны быть включены социологи, социальные науки, социальная статистика и социальная журналистика. Здесь одно из принципиальных различий между двумя направлениями мысли. С точки зрения социологов социального, социология должна стремиться стать наукой в традиционном смысле — быть объективным взглядом на внешний мир, делающим возможным описание, в каком-то смысле не зависящее от групп, воплощаемых акторами. Для социологов ассоциаций любое исследование любой группы любым социологом — это часть того, что определяет существование группы, ее сохранение, распад и исчезновение. В развитом мире нет такой группы, к которой бы ни был прикреплен хоть какой-нибудь инструмент социологического исследования. Это не некая «неустранимая ограниченность» социологии, связанная с тем, что социологи тоже «члены общества» и им трудно «извлечь себя» из собственных «социальных категорий». Дело просто в том, что они — наравне с теми, кого изучают, — выполняют ту же работ у и участвуют в решении той же задачи — прослеживания социальных связей, хотя и с помощью других инструментов и исходя из другого профессионального призвания. Если с точки зрения первого направления акторы и исследователи сидят в двух разных лодках, то в понимании второго они все время плывут в одной и той же лодке и играют одну и ту же роль — участвуют в образовании групп. Если речь идет о сборке социального, то лишних рук не бывает. Только в конце этой книги мы выведем следствие из этого фундаментального равенства.

Неважно, насколько грубым и предварительным выглядит мой перечень, но уже понятно, как с его помощью прослеживать многочисленные социальные связи вместо того, чтобы постоянно увязать в невыполнимой задаче решить раз и навсегда, какую «правильную» единицу анализа должна выбрать себе социология, чтобы на ней сосредоточить свое внимание. Однако для АСТ это лишь отчасти преимущество. С одной стороны, мы освободились от невыполнимой задачи, которая мешала бы нашему движению. С другой — нам теперь придется принимать в расчет гораздо больше противоречащих друг другу картографий социального, чем нам самим бы хотелось, и это

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

16

Я выбрал слово «неопределенности» — слабая аллюзия на «принцип неопределенности», потому что все еще невозможно понять, укоренена ли неопределенность в наблюдателе или же в самом наблюдаемом феномене. Как мы увидим, дело вовсе не в том, что исследователь знает то, чего не знают акторы, или что акторы знают то, что неведомо наблюдателю. Именно поэтому социальное нуждается в пересборке.

17

Для читателей, интересующихся преимущественно исследованиями науки, возможно, лучше прочесть сначала главу IV, а затем поглощать остальные источники неопределенности один за другим. Для тех, кто лучше знаком с АСТ, может быть, легче будет начать с интерлюдии.

18

Один читатель, задавая вопрос, в каком смысле наша теория социального может быть согласована с «конвенциальной социологией», в качестве возражения указал тот способ, которым больные СПИДом мобилизовались в качестве группы. Глядя на традиционные «социальные движения», он считал очевидным, что организации пациентов соответствуют «конвенциальным» трактовкам социального, потому что совершенно забыл о том, до какой степени инновационным для пациентов было делать политику из ретровирусов. Для нас же движение ВИЧ-инфицированных, и вообще организации пациентов, всего лишь тип инновации, требующий совершенно нового понимания социального. См.: Epstein S. Impure Science. Aids, Activism and the Politics of Knowledge; Callon M., Rabeharisoa V. Le pouvoir des malades; Dodier N. Это показывает, как быстро люди забывают новые связи и включают их в свое «конвенциональное» определение общества.

19

Ярким примером продуктивности этого подхода является работа: Boltanski L., Tévenot L. On Justification (Болтански Л., Тевено Л. Критика и обоснование справедливости: Очерки социологии градов. М.: Новое литературное обозрение, 2013. — Примеч. ред.). В ней авторы показали, что можно найти гораздо более устойчивый порядок, если допустить, что рядовые французы, будучи вовлеченные в полемику об оправдании своих позиций, могут опираться не на один, а на шесть полноценных принципов оправдания (градов или порядков ценности: рыночный, индустриальный, гражданский, национальный, вдохновенный, мнение), к которым авторы позже добавили возможное экологическое оправдание. См.: Lafaye C., Tévenot L. Une justification ecologique? Conflits dans l’aménagement de la nature. Хотя эти принципы несоизмеримы, социологи, сделав один шаг в сторону абстракции, могли бы тем не менее сделать их соизмеримыми. Именно этому замечательному примеру, обнаруживающему силу релятивности, я здесь и пытаюсь следовать.

20

Только во второй части мы займемся другой проблемой — проблемой стабилизации разногласий. По причинам, которые станут понятны лишь позже, «социологи социального» не смогли не смешивать эти два шага.

21

«Создание миров» было бы хорошим выражением, см.: Goodman N. Ways of World Making (Гудмен Н. Способы создания миров. М.: Идея-Пресс, Логос, Праксис, 2001. — Примеч. ред.), если бы не сопровождающая его концепция «создания» и не определение «мира» как единственного. Поэтому оно используется как временный местоблюститель, пока мы не переопределим конструктивизм (с. 88) и (гораздо позже) не поймем, что значит построить «единый общий мир».

22

Этнометодологии Гарфинкеля имеет те же отправные точки, начиная вместо разногласий с повседневных отчетов или же с остроумной идеи «нарушения», преобразующей даже самые обычные встречи в разногласия. См.: Garfinkel Н. Studies in Ethnomethodology (Гарфинкель Г. Исследования по этнометодологии. СПб.: Питер, 2007. — Примеч. ред.). В обоих случаях смысл один: социолог не должен заранее и вместо актора решать, из чего состоит социальный мир. Это самая обычная для химиков, физиков и биологов идея, но в социальных науках она до сих пор считается провокационной…

23

Причина этой постоянной неопределенности по поводу отправного пункта — индивид ли это, структуры, поля, траектории и т. д., — вера в то, что общество ранжировано по размерам: от small до XXL. Истоки этого заблуждения и способы его избежать мы будем рассматривать лишь во второй части нашей книги.

24

Члены Бургундского содружества знатоков вина. — Примеч. пер.

25

Tarde G. Psychologie économiqu. Основной работой на эту тему остается: Polanyi K. The Great Transformation (Поланьи К. Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени. СПб.: Алетейя, 2002. — Примеч. ред.), но см. также: Hirshmann A. O. The Passions and the Interests; и Callon M. The Laws of the Markets. О последних эмпирических исследованиях, исходящих из перспективы АСТ, см.: Muniesa F. Des marchés comme algorithmes: sociologie de la cotation électronique à la Bourse de Paris; Lépinay V. Les formules du marché. Ethno-Economie d’une innovation financière: les produits à capital garanti.

26

Великое достижение межличностной психологии Тарда состоит в установлении связи между степенью влияния и ростом индивидуализации; см.: Tarde G. L’opinion et la foule; Tarde G. On Communication and Social Influence.

27

Никто не разрабатывал этот вопрос тщательнее, чем Гарфинкель. См. известный случай неопределенной гендерной принадлежности у Агнс и его критику в: Denzin N. K. Harold and Agnes: A Feminist Narrative Undoing.

28

Рефлексивность — ловкий термин, имеющий интересное значение, когда относится к акторам или объектам, но он становится опасным, когда трактуется как эпистемологическое достоинство, предохраняющее социолога от нарушения объективности (см.: Hennion A. Pragmatics of Taste).

29

Эта версия основания Рима приводится в том числе Плутархом в «Сравнительных жизнеописаниях». По другой версии Ромул провел борозду. — Примеч. ред.