Миф о рациональном избирателе. Почему демократии выбирают плохую политику

Брайан Каплан, 2007

Автор критикует политическую экономику и теорию рационального выбора за то, что при разработке моделей они исходят из гипотезы рационального избирателя, не совершающего систематических ошибок, в то время как эмпирические исследования в смежных областях (психология, исследования общественного мнения) выявляют наличие у людей устойчивых предубеждений. Важнейшие из них, по мнению автора, следующие: антирыночное предубеждение, предубеждение против иностранного, предубеждение в пользу наличия работы и пессимистичное предубеждение. Все они оказывают влияние на оценку людьми предвыборных программ политиков, которые из-за этого вынуждены включать в них меры, ведущие к негативным последствиям, но соответствующие предпочтениям избирателей. Однако благодаря определенному пространству для маневра, которыми располагают уже избранные политики, они пытаются балансировать на тонкой грани формального проведения политики, милой сердцу избирателей, не доводя тем не менее дело до крайности, поскольку за негативные экономические результаты они будут наказаны избирателями. Один из выходов из этой ситуации, по мнению Б. Каплана, состоит в повышении экономической грамотности избирателей.

Введение

Парадокс демократии

Один сторонник однажды прокричал: «Губернатор Стивенсон, все думающие люди за вас!» А Адлай Стивенсон ответил: «Этого недостаточно. Мне необходимо большинство».

Scott Simon, Music Cues: Adlai Stevenson^[2]

В условиях диктатуры политика правительства часто бывает отвратительной, но редко удивительной. Возведение Берлинской стены вызвало возмущение во всем мире, но немногие задались вопросом: «О чем думают лидеры Восточной Германии?» Это было очевидно: они хотели продолжать править своими подданными, которые массово и без раздумий бежали [в Западный Берлин]. Берлинская стена создавала определенные неудобства для правящей клики. Она вредила туризму, осложняя получение твердой валюты для импортирования западных предметов роскоши. Однако, если принять во внимание все факторы, стена была в интересах партийной элиты.

Неудивительно, что демократия считается популярной политической панацеей. История диктатур создает впечатление, что плохие меры экономической политики принимаются из‐за различия интересов правящих и управляемых^[3]. Простым решением является отождествление правителей и управляемых под предлогом предоставления «власти народу». Какая разница, что люди решат делегировать принятие решений профессиональным политикам? Тот, кто платит (или голосует за то, чтобы заплатить), — заказывает музыку.

Однако это оптимистичное описание зачастую противоречит фактам. Демократии часто проводят экономическую политику, которая причиняет вред большинству людей. Классическим примером может служить протекционизм. Экономисты различных политических убеждений на протяжении столетий указывали на его пагубность, но почти все демократии ограничивают импорт. Даже когда страны ведут переговоры о заключении соглашений о свободе торговли, они исходят не из того, что «торговля взаимовыгодна», а что «мы сделаем вам одолжение и будем покупать ваши товары, если вы ответите нам взаимностью». Конечно, эта мера не столь отвратительна, как Берлинскаяя стена, но она вызывает большее удивление. В теории демократия призвана быть инструментом защиты от социально вредных политических мер, но на практике они для нее весьма характерны^[4].

Можно ли разрешить этот парадокс демократии? Один из возможных ответов состоит в том, что «представители» народа перестают быть подотчетными перед ним. Выборы могут быть не столь сильной защитой от ненадлежащего поведения, чем кажется на первый взгляд, что делает пожелания групп интересов более важными для политиков, чем волю общества. Другой ответ, который дополняет первый, состоит в том, что избиратели глубоко невежественны в вопросах политики. Они не знают даже, кто их представители, не говоря о том, чем они занимаются. Это создает для политиков соблазн преследовать личные интересы и продавать свои услуги тем, кто готов финансировать их избирательные кампании^[5].

Диаметрально противоположным решением парадокса демократии было бы отрицание того, что она регулярно приводит к проведению глупой политики. Можно настаивать на том, что общество право, а «эксперты» ошибаются, и в открытую отстаивать преимущества протекционизма, регулирования цен и т. д. Этот путь очевиден, но сопряжен с риском: это как если бы адвокат заставил своего клиента подвергнуться перекрестному допросу. Менее прямой, но более безопасный путь — который аналогичен защите клиента от необходимости подвергаться перекрестному допросу — найти слабые места в декларируемых механизмах провалов демократии. Вам не нужно доказывать, что ваш клиент невиновен, если обвинение не может четко объяснить, как было совершено преступление. Точно так же вам нет смысла доказывать, что та или иная мера экономической политики хороша, если отсутствует объяснение того, чем она плоха.

Самые умные энтузиасты демократии обычно выбирают второй, более безопасный путь^[6]. Их стратегия была особенно успешной в последние годы, несмотря на интуитивную привлекательность примеров политиков, которым не страшны выборы, и невежественных избирателей. По причинам, которые мы вскоре рассмотрим, при серьезном анализе эти примеры вызывают сомнения и даже не выдерживают критики. Без убедительного объяснения того, почему результаты демократии не соответствуют заявленным, любые констатации такого положения дел бессмысленны.

В этой книге дается альтернативное объяснение провалов демократии. Основная идея состоит в том, что избиратели не просто невежественны, они, можно сказать, иррациональны — и голосуют соответствующим образом. Экономисты и когнитивные психологи обычно исходят из того, что все обрабатывают информацию наилучшим возможным образом^[7]. Но здравый смысл говорит нам, что на суждения людей оказывают сильное влияние эмоции и идеология. Протекционистское мышление сложно искоренить, поскольку оно доставляет людям удовольствие. Когда люди голосуют исходя из ложных представлений, которые позволяют им хорошо себя чувствовать, демократия будет регулярно приводить к одобрению неправильной политики. Как гласит популярная в программистской среде поговорка, «мусор на входе — мусор на выходе».

Всеохватывающая иррациональность служит аргументом не только против демократии, но и против любых человеческих институтов. Ключевое допущение этой книги состоит в том, что иррациональность, как и невежество, избирательна. Мы постоянно игнорируем нежелательную информацию по не заботящим нас вопросам. В том же смысле я утверждаю, что мы отключаем свои рациональные способности при рассмотрении вопросов, по которым нас не интересует истина^[8]. Экономисты давно утверждают, что невежество избирателей представляет собой предсказуемую реакцию (response) на то, что единичный голос не имеет значения. Зачем исследовать вопрос, если вы не можете повлиять на его решение? Я обобщаю это наблюдение следующим образом: зачем контролировать свои рефлекторные эмоциональные и идеологические реакции (reaction), если вы все равно не можете изменить результат?

В этой книге рассматриваются три взаимосвязанные темы. Во‐первых, сомнения в рациональности избирателей имеют под собой эмпирические основания. Во‐вторых, иррациональность избирателей в точности вытекает из экономической теории, если исходить из интроспективно правдоподобных допущений о человеческой мотивации. В‐третьих, признание иррациональности избирателей имеет ключевое значение для реалистичного понимания демократии.

С точки зрения наивной теории публичного интереса демократия работает, поскольку она предоставляет избирателям то, чего они хотят. С точки зрения большинства скептиков, она терпит неудачу, потому что не выполняет желаний избирателей. С моей точки зрения, демократия терпит неудачу, потому что делает то, чего хотят избиратели. Говоря на экономическом жаргоне, в демократии встроен внешний эффект. Иррациональный избиратель причиняет вред не только себе. Он также причиняет вред всем, кому в результате его иррациональности приходится жить в условиях отвратительной экономической политики. Поскольку для избирателя большая часть издержек его иррациональности является внешней (т. е. оплачивается другими людьми), то почему бы ему не поддаться соблазну? Если достаточное количество избирателей будут думать таким образом, социально пагубная политика побеждает на народном голосовании.

Перечисляя провалы демократии, нужно смотреть на них в сравнении. В условиях демократии сотни миллионов человек наслаждаются условиями жизни, которые по историческим стандартам удивительно высоки. Недостатки самых худших демократий бледнеют перед тоталитарными режимами. Демократические режимы хотя бы не уничтожают миллионы собственных граждан^[9]. Тем не менее, поскольку сегодня демократия является наиболее типичной формой правления, нет особых причин рассуждать о трюизмах, что она «лучше коммунизма» или что «в ней живется лучше, чем в Средние века». Такие сравнения устанавливают планку на слишком низком уровне. Лучше попытаться разобраться, как и почему демократия нас разочаровывает^[10].

В глазах многих людей один из самых знаменитых афоризмов Уинстона Черчилля обрывает спор на полуслове: «Демократия — это худшая форма правления, за исключением всех тех, что уже были опробованы»^[11]. Но это высказывание игнорирует тот факт, что формы правления варьируются не только по форме, но и по масштабу. В условиях демократии основной альтернативой правлению большинства является не диктатура, а рынок.

Энтузиасты демократии регулярно это признают^[12]. Когда они жалуются на «ослабление демократии», их основным аргументом является то, что правительство плохо надзирает за рынком, и даже что рынки узурпируют традиционные функции правительства. Они часто завершают свою тираду «призывом к пробуждению» к избирателям, чтобы те очнулись от апатии и сделали так, чтобы их услышали. Редко высказывается еретическая мысль, что ослабление демократии в пользу рынка не так уж и плохо. Вне зависимости от того, насколько хорошо с вашей точки зрения работают рынки в абсолютном смысле, если демократия выглядит хуже, по сравнению с ней рынки начинают выглядеть лучше.

Экономистов незаслуженно обвиняют в «религиозной вере» в рынок. Никто не сделал больше экономистов в препарировании бесчисленных случаев, в которых могут иметь место провалы рынка. Однако после всех исследований экономисты обычно приходят к выводу, что обыватели и интеллектуалы, не имеющие экономической подготовки, недооценивают то, как хорошо работают рынки^[13]. Я утверждаю, что для демократии верно противоположное: ее преимущества переоцениваются не только обществом, но и большинством экономистов. Поэтому в то время как общество недооценивает то, насколько хорошо работают рынки, даже экономисты недооценивают преимущества рынка относительно их демократической альтернативы.

Примечания

2

Simon (2000).

3

Подробнее об экономической и политической теориях диктатуры см. в: Wintrobe (1998).

4

Обсуждение некоторых пагубных, но реализуемых демократиями мер экономической политики см. в: Friedman (2002), Krugman (1998), Olson (1996) и Blinder (1987). В работе Irwin (1996) приводится всеобъемлющее описание истории взглядов экономистов на протекционизм.

5

Grossman and Helpman (2001, 1996, 1994), Rowley, Tollison and Tullock (1998) и Brennan and Buchanan (1998) все оспаривают способность большинства контролировать своих представителей. Somin (2004), Magee, Brock and Young (1989), Weingast, Shepsle, and Johnson (1981) и Downs (1957) исследуют связь между невежественностью избирателей и способностью политиков действовать вопреки публичному интересу.

6

См. в особенности: Wittman (1985, 1989) и Stigler (1986).

7

Подробнее о взглядах экономистов и когнитивных психологов на переработку информации см. в: Sheffrin (1996), Kahneman, Slovic and Tversky (1982) и Nisbett and Ross (1980). Основное различие между двумя дисциплинами состоит в том, что когнитивные психологи с гораздо большей вероятностью, чем экономисты, сделают вывод, что даже лучшая обработка информации человеком не очень хороша.

8

Интересные экспериментальные данные на этот счет см. в: Tetlock (2003).

9

См., например: Applebaum (2003), Courtois et al. (1999), Becker (1996), Payne (1995), Dreze and Sen (1990) и Conquest (1986).

10

Объемное исследование критики демократии см. в: Dahl (1989).

11

Eigen and Siegel (1993: 109).

12

См., например: MacEwan (1999), Soros (1998), Kuttner (1997, 1991, 1984) и Greider (1997, 1992).

13

См., например: Caplan (2002(a)), Alston, Kearl and Vaughn (1992), Blinder (1987) и Schultze (1977). Глава 1