Дневник артиллерийского офицера

Борис Цеханович, 2018

Война – это не только батальные сцены. Это и жизнь со своими маленькими радостями и неудачами. Война – это когда ты вынужден принимать жёсткие решения, о которых после войны будешь вспоминать с горечью. Но сейчас ты должен это решение принять, иначе погибнут солдаты и офицеры твоей части. А когда ты ещё и начальник – то вынужден постоянно навязывать свою волю и свою командирскую правду своим подчинённым. Иначе грош цена тебе как командиру.На обложке книги фото из личного архива автора.Содержит нецензурную брань.

Сентябрь

Командира срочно вызвали к Командующему округа, поэтому развод полка проводил начальник штаба подполковник Минабуддинов. Ещё раз, уточнив о том, чтобы командиры подразделений были в готовности собраться на совещание, он распустил подразделения

Я несколько дней тому назад вступил в должность начальника артиллерии полка, поэтому шёл несколько в сторонке от офицеров штаба и с интересом прислушивался к обсуждению внезапного вызова командира. В основном все сходились в том, что всё это связано с событиями на границе Чечни и Дагестана. И хотя с другой стороны боевые действия уже заканчиваются и делать нам там как бы нечего, но сам факт внезапного вызова полковника Никитина настораживал. Командиров дивизионов я дёргать не стал, решив подождать командира полка, чтобы разобраться: действуем по новому плану или всё же работаем по старому. Придя в кабинет, отдал распоряжение офицерам своего штаба, а сам погрузился в размышления. А размышлять было о чём.

В мае месяце, когда начальник артиллерии полка Олег Ермаков сдал экзамены в академию, начались активные поиски нового начальника артиллерии. Предложили эту должность и мне — я дал согласие, но предложили её как-то мимоходом и поэтому серьёзно моя кандидатура не рассматривалась. Да и не верил — до предельного возраста оставалось меньше года: хотя, я и не собирался увольняться, решив служить и после достижения предельного возраста. А так как 276 полк был проблемным и тяжёлым, то кандидата на должность начальника артиллерии долго не могли найти: кто-то отказывался сразу, узнав куда его сватают. Кто-то по своим личным и профессиональным качествам не тянул артиллерию полка, было много и других причин, по которым не могли подобрать достойную кандидатуру. В конце июля меня срочно вызвали в кабинет командира артиллерийского полка, где уже находились начальник ракетных войск и артиллерии округа генерал-майор Шпанагель, командир 276 полка полковник Никитин, Олег Ермаков и командир арт. полка полковник Кривов.

— Копытов, с какого ты года и когда тебе на пенсию? — Сходу налетел на меня генерал, как будто он этого не знал. Но я неторопливо и обстоятельно ответил на его вопрос.

— На должность начальника артиллерии 276 полка пойдёшь? — Задал следующий вопрос генерал и вперил в меня тяжёлый взгляд. Я посмотрел на Ермакова, затем на Никитина. Олег сидел, уставившись на стол перед собой, как будто это его не касалось. Полковник Никитин смотрел нейтрально, но чувствовалось, что он не горел особым желанием видеть меня своим начальником артиллерии.

— Товарищ генерал-майор, если это предложение — то я согласен.

Шпанагель выскочил из-за стола и нервно забегал по кабинету: — Копытов, ну ты же почти пенсионер. Ну почему твои родители так рано тебя сделали? Хотя бы на три года позже….

Я смотрел на начальника артиллерии округа и внутренне ухмылялся. Столько артиллерии в округе и не найти офицера на эту должность… Да, здорово Шпанагеля прижало, что он с таким предложением обратился к «пенсионеру». Закончив метаться по кабинету и возмущаться по поводу моего возраста, Шпанагель остановился напротив меня.

— Товарищ подполковник, если мы тебя назначим на эту должность — служить дальше будешь?

— Товарищ генерал-майор, на пенсию уходить не собираюсь, а в моих дальнейших планах служить ещё лет пять.

— Хорошо Копытов, иди.

В конце-концов решение было принято и на эту должность всё-таки поставили другого — командира первого дивизиона 276 полка подполковника Семёнова Константин Ивановича. Он год назад окончил академию, вроде бы неплохо командовал дивизионом, но как артиллерист был даже слабее чем я. Много было в нём и других отрицательных моментов. Буйное и безудержное хвастовство. Враньё на каждом шагу. Частенько выпивал. При том, что он был неплохим командиром, он не вникал достаточно глубоко в обстановку и не владел полностью информацией по своему подразделению. А когда его спрашивали о том, чего он не знал — врал, врал — глядя прямо и честно в глаза, при этом лихо щёлкал каблуками и также прикладывал руку к головному убору, как бы подтверждая своё враньё. Но он был сильным администратором: что-нибудь достать, организовать, мог угодить любому начальнику и из него мог бы при случаи получиться хороший и сильный заместитель по тылу. Вороватый, но сильный. Вот его и поставили, но пробыл он начальником артиллерии всего пару недель. Как-то генерал Шпанагель приехал внезапно среди дня в полк, а Константин Иванович «бухой». На этом его командование артиллерией полка и закончилось. Я же в это время находился в Чебаркуле на сборах артиллерии. Во время одного из занятий в кабинете начальника артиллерии 15 дивизии мы сидели, решая задачки по стрельбе. Зазвонил телефон и трубку поднял полковник Радюк, пару минут слушал, а потом протянул мне трубку: — Тебя, Шпанагель.

Взял трубку и приложил к уху: — Здравия желаю, товарищ генерал-майор. Подполковник Копытов.

— Копытов, начальником артиллерии 276 полка ещё хочешь быть? — Зарокотал в трубке барственный голос.

— Так точно.

— Рапорт на продление срока службы на три года напишешь?

— Так точно.

— Всё. Для тебя полевой выход в пятнадцатой дивизии закончен. Завтра в десять часов жду тебя у себя в кабинете. Послезавтра стрельба на Адуйском учебном центре твоей артиллерии, ты её организовываешь и проводишь. Задача ясна?

— Так точно. — Осторожно положил трубку, услышав длинные гудки на противоположном конце, и обалдело посмотрел на товарищей. Все захохотали, а через пару минут, вытирая слёзы, Олег Тетрюмов произнёс сквозь смех: — Жалко видеокамеры не было, ты как попугай только и повторял, — «Так точно. Так точно», «Так точно. Так точно». Что он тебе хоть сказал, что ты так обалдел? — Все опять засмеялись, засмеялся и я.

— Ребята, товарищ полковник, — проговорил, когда прошёл первый приступ смеха, — я начальник артиллерии 276 полка, послезавтра на Адуе провожу стрельбы своей артиллерии, а я не знаю что мне делать и как их проводить. — Тут даже стёкла на окнах задрожали от нового приступа смеха. Когда все насмеялись, полковник Радюк сказал: — Сначала иди и закрывай командировочный, электричка через два часа.

Дальше всё понеслось с калейдоскопической быстротой. Провёл стрельбы на удивление неплохо, даже своего сына, курсанта четвёртого курса, по стрельбе пропустил. Закончил лагеря и только начал вникать в дела, как на тебе — командира вызвали к Командующему. А это чревато…

Вот сейчас и сидел, просчитывая два варианта возможных событий. А других просто не было.

Первый: мы едем на Кавказ, больше некуда. Вопрос, только куда: в Дагестан или на границу с Чечнёй, устраивать «санитарный кордон»?

Второй: вызов командира к Командующему — обычный, и дальше всё пойдёт по накатанной колее. Тогда я за месяц должен не только ознакомиться с артиллерией полка, но и вникнуть во все её проблемы и, в какой-то степени, успеть подготовить артиллерию к осенней проверке. После проверки придётся избавляться от ряда офицеров: такую установку дал мне Шпанагель. За эти две недели я уже успел составить своё мнение о многих офицерах-артиллеристах, но хотел побольше к ним приглядеться. Семёнов продолжает пыжится передо мной, пытаясь показать, что хоть его и сняли с должности, но он всё равно умнее меня. Щёлкает каблуками к месту и не к месту, прикладывает руку к черепу и с обиженным видом говорит «Честь имею». Не может мне простить, что я начальник артиллерии, а не он. Придёт время и его ещё поставлю на место. Командир второго дивизиона подполковник Чикин Александр Владимирович, тоже в обиде — только непонятно почему. Раньше, когда я был командиром дивизиона в 324 полку, у нас были хорошие отношения. А сейчас, наверно дуется из-за того, что не он, командир развёрнутого дивизиона стал начальником артиллерии, а офицер с другого полка, да ещё с кадрированного подразделения. Ничего, ему тоже с этим придётся смириться. С командирами миномётных батарей всё ясно — каждый на своём месте, а вот с командиром противотанковой батареи капитаном Мелеховым сложнее. Батареей командует вроде бы неплохо и пользуется определённым авторитетом. Хотя у меня есть сведения, что в батарее не всё в порядке. А гонору — море, чуть что — в спор. Но и его поставлю со временем в стойло.

Ну, а если первый вариант, то даже и думать не хочется. Несмотря на то, что артиллерия полка накануне провела полевой выход: подготовка дивизионов, батарей, да и самих офицеров была низкая. Даже сейчас исподлобья наблюдая за своими офицерами, я не был доволен подбором и штаба артиллерии.

Старший помощник начальника артиллерии — капитан Чистяков Алексей Юльевич: 27 лет, наиболее подготовленный из них. Есть опыт, грамотный, может работать и очень помог мне на начальном этапе, но много хвастовства, фанфаронства. Искренне считает, что он умнее всех, как артиллерист, чем о нём думают и надо отдать должное — он грамотный артиллерист. Но он капитан и не пользуется авторитетом у командиров дивизионов-подполковников. А ведь в моё отсутствие он должен рулить артиллерией как я, а не создавать видимость руленья и по моему мнению на этой должности должен быть офицер несколько постарше, хотя бы возрастом. Довольно забавный эпизод произошёл при его представление мне.

— А я вас знаю и довольно давно. Лет пять уже, — с апломбом заявил капитан.

— Вынужден вас разочаровать, товарищ капитан — я вас вообще не знаю, — с вызовом отпарировал я, насторожившись и ожидая некую пакость.

— А это не важно, что вы не знаете меня. Важно для меня, что я из-за вас вынужден был два раза накрывать поляну для сослуживцев, проходя службу в Забайкалье. — Твёрдо и независимо стоял на своём Чистяков.

— Хм…, — хмыкнул я несколько озадаченно, — и причём тут я, ваши «поляны» и Забайкалье? Я в тех краях вообще никогда не был.

— А я там служил в противотанковом дивизионе, командиром батарее и начале первой Чечни пришло распоряжение из штаба нашего округа — Из-за того что в уральском полку, командир противотанковой батарее пенсионер и отказывается ехать с полком воевать, мне срочно рассчитаться и убыть в 324 полк на должность командира противотанковой батарее. Рассчитали меня за пару часов, я даже успел организовать хорошую отвальную для своих сослуживцев и на следующий день прибыл в штаб округа в Хабаровск за предписанием. А там мне говорят — командир батарее согласился и теперь товарищ Чистяков возвращайтесь обратно в свою часть на свою должность. Я вернулся, а мне товарищи говорят — Лёха, ничего не знаем, но ты должен заново влиться в коллектив части. Ох…, тогда я и влился…., — рассказав всё это с серьёзной миной на лице, капитан рассмеялся и я тоже.

— Ха… Забавные подробности всплывают спустя пять лет, но вам, товарищ капитан, повезло. Вам придётся теперь третий раз накрывать поляну, чтоб влиться под уже моё крыло….

Вспомнив этот смешной эпизод я невольно улыбнулся и обратил свой взор на начальника разведки штаба артиллерии. Старший лейтенант Цуприк, вроде бы замечаний за эти две недели от меня нет, но какой-то он безвольный и мягкий. Помощник начальника артиллерии старший лейтенант Волков, тоже вроде бы замечаний к нему нет, но парень себе на уме и пока он мне непонятен. Так что, как-то не хочется с ними куда-либо ехать. Во взводе управления начальника артиллерии всего четыре солдата вместо десяти. Одна из них женщина, которая в настоящее время находится в декретном отпуске. Командир взвода вообще дезертировал и сколько не пытались его отловить — не получалось….

Мои размышления прервал стук в дверь и в кабинет заглянул посыльный: — Товарищ подполковник, вас вызывают на командный пункт полка. Через пятнадцать минут начало совещания.

— Чистяков, пошли, — я резко встал из-за стола и направился к двери.

— Товарищ подполковник, вас же вызывают. Мне то, что там делать?

Я повернулся к своему помощнику: — Чистяков, я не знаю почему меня вызывают, но думаю, что по важному вопросу и хочется ещё раз тебе напомнить, что у тебя должность — Старший помощник начальника артиллерии полка, — название должности я произнёс чуть ли не по слогам, — а не старший мальчик на побегушках. Для этого у нас есть Волков и Цуприк. В любой момент ты можешь и должен заменить или подменить меня, поэтому ты должен владеть информацией в таком же объёме, что и я.

Чистяков поморщился, так неприятно его задели мои слова, но промолчав, направился за мной. Конечно, не нужно было мне это говорить при младших офицерах, но пора было «щёлкнуть его по носу» и показать, что время вхождения в должность для меня закончилось, когда мне частенько приходилось с ним советываться. И меня также не устраивала его роль — только исполнителя моих приказов.

Первое, что бросилось в глаза в вестибюле штаба полка это табло сигналов степеней готовности, на котором ярким, красным и тревожным светом горела надпись — «ПОЛНАЯ».

Я показал пальцем на табло: — Вот так, Алексей Юльевич, а ведь я прав. Совещание для нас, наверно, будет очень важным, а может быть, даже переломным для нашей военной судьбы.

Командный пункт полка встретил нас сдержанным гулом голосов офицеров, ожидавших начала совещания. Через пять минут как мы пришли, появился командир полка и без всякого вступления объявил: — Боевое слаживание — десять дней. 19 сентября погрузка и выдвигаемся в сторону Северного Кавказа. Чем мы там будем заниматься, станет ясным позже.

После командира полка и начальника штаба, начали выступать начальники служб, поднялся и я. Поставил задачу командирам артиллерийских подразделений — подать в течение двух часов уточнённые данные по некомплекту личного состава, офицеров, техники и вооружения. Подать сведения по неисправной технике, чтобы её тут же заменить. У меня в принципе эти сведения есть, но мне нужны более полные.

— Алексей Юльевич, — мы уже вышли после совещания с командного пункта и шли к себе в кабинет, — ты сейчас занимаешься тем, что «выдавливаешь» наиполнейшие данные по некомплекту от командиров подразделений и через два часа подаёшь их в штаб дивизии — это твоя задача. Ну, и второй вопрос — едешь в Чечню?

— Борис Геннадьевич, в вашем вопросе есть и ответ. Конечно еду, в этом у вас даже сомнения

не должно быть.

— Хорошо. А как ты думаешь Волков и Цуприк поедут? Меня, например, Цуприк в должности начальника разведки совершенно не устраивает. Я даже не могу представить, как он пойдёт в разведку, и как он там будет корректировать. Вот…, не вижу я его в этой должности.

Чистяков задумался на несколько секунд: — Волков увольняться хочет, поэтому я сейчас не знаю поедет он или нет? Хотя может и клюнет на то, что нам сейчас пообещали 1000 рублей командировочных в сутки. А вот Цуприк, — старший помощник замолчал, потом продолжил, — он трусливый. Не потянет он начальником разведки. И даже если он поедет, то его нужно поставить или СОБом в какую-нибудь батарею, или даже командиром второго взвода.

В принципе, я думал то же что и Чистяков. В кабинете в нескольких словах сообщил о том, что сказал нам командир полка и какие задачи мы теперь будем выполнять, а после этого прямо задал каждому вопрос — едет он или нет? Волков и Цуприк переглянулись: у начальник разведки забегали глаза в разные стороны, после чего он опустил взгляд и уставился в грязный пол. Волков же понимающе хмыкнул, потом поднялся и твёрдым голосом заявил: — Товарищ подполковник, я не поеду. Не подумайте, что струсил, я уже давно подумывал об увольнение из армии, но колебался. А сейчас просто не хочу ехать: не хочу бродить по грязи, мёрзнуть, жрать эту опостылевшую пищу и прямо сейчас напишу рапорт на увольнение.

— Ну что ж, Волков, это хотя бы по-честному. Ну а ты Цуприк?

Офицер встал и побледнел: — Можно мне подумать? — Дрогнувшим голосом спросил он.

— Можно, но завтра утром последний срок ответа. Волков, даже если ты напишешь сейчас рапорт на увольнение, ты работаешь и оказываешь помощь, пока мы не уедем. Я думаю, ты это понимаешь.

Поставив задачи офицерам, я пошёл домой покушать. Дома в это время не должно было быть никого: жена на работе, младший сын в школе, а старший — курсант артиллерийского училища, конечно, в училище. Да и захотелось хотя бы последние два часа провести в одиночестве и в спокойной домашней обстановке подумать. Так как я прекрасно понимал, пока мы не погрузимся в эшелон, не будет ни одной спокойной минуты.

— Не понял, — удивился я, пытаясь открыть дверь ключом, — дома кто-то есть, что ли?

Я позвонил в дверь и к моему удивлению дверь открыл младший сын, но моё удивление стало ещё больше, когда из спальни вышла жена, а из ванной, обмотанный полотенцем старший сын.

— Вы, что сговорились? Чего вы все дома? Вас ведь не должно быть? — Изумлённо, и в какой-то степени разочарованно проговорил я. Жалко, но одному побыть не придётся. Разочарование в моём голосе тут же уловила жена и обиделась: — А ты, чего так разочаровался? Помешали мы тебе что ли? У меня на душе чего-то тревожно, вот я на работу сегодня и не пошла. У Гены учительница заболела, и два последних урока отменили. Денис в самоволке: решил помыться, как будто у них там бани нет. Сам то, чего в двенадцать часов домой припёрся?

Через двадцать минут мы все сели за обеденный стол. Жена продолжала обиженно греметь тарелками, накрывая стол.

Пора, надо сообщить эту неприятную новость. Может и хорошо, что все собрались, всем сразу и скажу.

Я тяжко вздохнул: — Валя, сядь. Мне надо вам сказать не совсем приятную новость, — все удивлённо и настороженно поглядели на меня. Я ещё раз вздохнул, — полк получил приказ в десятидневный срок провести боевое слаживание. 19 сентября погрузка на эшелон и мы убываем на Северный Кавказ. Ну, естественно я еду с полком.

В кухне повисло тягостное молчание, которое нарушила жена. Она со злостью бросила на стол ложку: — Я знала. Я прямо чувствовала какой-то подвох в твоём назначения на должность начальника артиллерии. Я пыталась анализировать, но в чём подвох понять не могла. Теперь мне всё стало ясно. Шпанагель давно знал, что полк пойдёт в Чечню, и другие умные мужики, которых сватали на эту должность, давно всё это просчитали и поэтому благоразумно отказались командовать артиллерией. Вот поэтому Шпанагель в тебе нашёл козла отпущения и дурака, поставив начальником артиллерии. А ты как дурачок — «Согласен, товарищ генерал. Согласен».

Жена попыталась передразнить меня, но поняв, что этим она меня не проймёт, резко сменила тон: — Значит так: тебе до пенсии осталось чуть больше шести месяцев, пиши рапорт на увольнение. Всё, никуда ты не поедешь. Мне твоей первой Чечни и Абхазии вот так хватило, — жена решительным жестом провела пальцем по горлу. — Будем увольняться — это такое моё решение.

Валя замолчала, уткнувшись глазами в пустую тарелку. Я обвёл взглядом семью: сыновья молчали, лишь старший попытался влезть в разговор: — Папа, на фиг тебе это нужно? — Но осёкся под моим мрачным взглядом.

Я же внутренне сжался и ощетинился: — Валя, конечно, я тебя понимаю. Но это всё эмоции. Я понимаю, что тебе было гораздо тяжелее чем мне, когда я «скакал» по Чечне и в Абхазии. Понятно, что ждать с войны мужа всегда тяжелее, чем ему там быть. Но решение о том, как мне служить, и как буду заканчивать службу, буду принимать сам и только я. Да я его давно принял — ещё в 1973 году, когда был призван в армию. Я выслушал твой ультиматум, но на такое позорное увольнение из армии не пойду. Не для того погоны одевал. — Я слегка пристукнул ладонью. — А теперь хочу внести ясность во всё то, что ты тут наговорила. Я эту ситуацию с моим назначением знаю изнутри, а не со стороны.

— Чтоб ты знала, но поиски начальника артиллерии 276 полка, начались не в августе, а ещё в апреле, когда решился вопрос о поступлении Ермакова в академию. Как ты знаешь, тогда о Чечне или Дагестане даже разговора не было. И артиллерия полка, если так можно выразиться, является головной в округе. Она единственная артиллерия, которая развёрнута полностью и находится под боком штаба округа, поэтому она всегда на виду. Что создаёт достаточно сложностей для руководства артиллерией начальником. Да и 276 полк сам по себе достаточно «тяжёлый» полк. Это своеобразный трамплин, где офицеры или сгорают, или растут дальше. Поэтому туда, на эту должность, был всегда тщательный отбор. Да, кто-то отказался, но не из-за того что он чересчур умный и дальновидный, а как правило от того что ленивый и работать ему неохота. А многие другие кандидаты не подошли по своим профессиональным качествам и просто не тянули эту должность.

Даже если, как ты тут утверждаешь, Шпанагель знал об отправке в Чечню и поставил меня — дурака, на эту должность. То всё совсем наоборот. Шпанагель очень дорожит своей репутацией, и не пойдёт на то чтобы дурак возглавил артиллерию полка во время боевых действий и окончательно развалил её там. Если он и знал заранее об отправке и поставил именно меня, то это значит, что он всецело доверяет мне и считает, что я с блеском справлюсь с этой задачей. Вот так.

Жена промолчала и обед прошёл в тягостном молчании, отдохнуть не пришлось и я сразу же пошёл в полк. А там всё завертелось и понеслось с калейдоскопической быстротой. Дни и ночи слились в одну серую полосу событий и постоянного решения бесконечно возникающих вопросов.

Сразу не понравилось то, что генерал Шпанагель отстранил меня от комплектования артиллерийских подразделений и боевого слаживания. Он распределил своих офицеров между всеми артиллерийскими подразделениями, которые оперативно собирали информацию о той или иной проблеме, вырабатывали пути её решения и, минуя все промежуточные инстанции, напрямую выходили на те или иные структуры округа. Шпанагель стоял над всем этим и своим личным авторитетом и должностью пробивал или продавливал решение проблемы, если не хватало усилий его офицеров. Надо сказать, что начальник ракетных войск и артиллерии округа пользовался очень высоким авторитетом и в силу особенностей своего твёрдого и настырного характера сумел «подмять» под себя подавляющее количество офицеров штаба округа, поэтому многие вопросы решались быстро и чётко. С одной стороны это облегчало решение многих назревших проблем. С другой — задевало моё самолюбие от того, что меня просто отодвинули от решения различных вопросов: в конце-концов, от командования артиллерией полка. В принципе, на данном этапе я не стал спорить и сосредоточился на вопросе комплектования взвода управления начальника артиллерии, штаба артиллерии и других мелких вопросов, от которых меня не отстранили.

Волков сразу отказался и вместо него назначили командира второй миномётной батареи капитана Кравченко. Офицер добросовестный, с выдумкой, но отношение начальства к нему было настороженное. В чём причина, я ещё не успел разобраться. Цуприк ни как не мог решиться: то он заявляет мне что едет, потому что хочет заработать денег и купить себе машину, то размазывая сопли, говорит, что ехать он не может — у него больная жена. С ним разговаривало всё артиллерийское начальство, но он ревел и всё-таки не мог принять окончательного решения. Через пару дней я его повёл на разборку к генерал-майору Шпанагелю. Цуприк был в подавленном состояние, приняв наконец-то окончательное решение об увольнении из армии. Я был только рад — такая размазня на войне никому не нужна. Разговор состоялся быстрый, Шпанагель с презрением выслушал лепет Цуприка о причинах отказа, который договорился до того, что жена у него оказалась на тринадцатом месяце беременности и при смерти. А потом он заплакал и признался, что просто боится ехать на войну. Генерал злобно сплюнул и выгнал его из кабинета.

— Копытов, ты видишь: мои слова о гнилости многих офицеров полка подтверждаются. Внимательней присматривайся к командирам дивизионов. Они такие же гнилые, а офицера, вместо этого гавнюка, я тебе дам с Чебаркуля.

На следующий день с Чебаркуля на должность начальника разведки артиллерии приехал капитан Гутник. Один из офицеров, хорошо знавший Володю Гутника, посоветовал вести с ним жёстко: ставить ему задачу и спрашивать за её выполнение по полной программе. Меньше с ним выпивать, а то он «поскальзывается на пробке» и потом не может самостоятельно остановиться. А так парень добросовестный.

Помимо решения задач по укомплектованию штаба артиллерии, пришлось вплотную заняться и техникой взвода. Хотя я и знал в каком состояние находится техника взвода начальника артиллерии, но при первой же возможности снова ринулся в парк. Если ПРП-4 (Подвижный Разведывательный Пункт на базе БМП-1) была новенькая и не вызывало опасений, да и сержант Абакумов был опытным механиком-водителем. То БРДМ-2 был в ужасном состоянии. 1974 года выпуска, он не только сгнил, но и ещё был жестоко разграблен и разукомплектован. Я подозвал к себе водителя БРДМа Степана Вершинина, надо сказать тоже достаточно опытного водителя.

— Вершинин, ну что, сумеем его до погрузки восстановить?

Стёпа задумчиво обошёл вокруг машины, залез на броню, заглянул в люк боевого отделения, потом переместился к двигательному отсеку, лёг на его край и долго что-то там рассматривал. Я его не торопил. Исходя из опыта первой войны, я уже знал, как эта машина будет использоваться. И наоборот, хотел использовать любую зацепку для того, чтобы отказаться от него, а вместо БРДМа попытаться взять во взвод дизельный УРАЛ, чтобы в его кузове построить кунг для проживания меня и моих офицеров.

Вершинин спрыгнул с машины и подошёл: — Нет, товарищ подполковник, даже если на двигатель нам дадут все детали и мы заведём его, он нам в Чечне даст просраться. Гнилой он. Его надо на капитальный ремонт сдавать, тогда он нам полезен будет.

Я ещё раз глянул на БРДМ, а ответ солдата окончательно решил его судьбу: — Вершинин, даже если бы он был в хорошем состояние, всё сделал бы чтобы отказаться от него. В Чечне ты бы на БРДМе постоянно летал на сопровождение колонн. На фиг это нужно? Помимо тебя, выдёргивали бы и пулемётчика, да ещё и командира машины, а у нас только десять человек во взводе. Так что вместо «бардака» теперь буду всеми способами просить автомобиль УРАЛ, вот его водителем ты и будешь.

Уже на первом же совещание, где присутствовали офицеры округа, я поднял вопрос о замене БРДМа на Урал, обосновывая это тем, что во взводе управления начальника артиллерии вместе с командиром взвода одиннадцать человек, плюс четыре офицера штаба артиллерии. Имущества, приборов полно, а возить не на чем. Сколько было жарких споров, сколько было убито нервов, пока вопрос со скрипом сдвинулся с места и начал решаться положительно. Но в последний момент, или что-то наговорили про меня, или со стороны вылезла какая-то неверная информация, но меня вызвал к себе командир дивизии, обозвал обманщиком и не дал мне сказать ни слова в своё оправдание: — Товарищ подполковник, прекратите на совещаниях требовать себе автомобиль. У вас есть своя техника — вот её и используйте на полную катушку. Это мой приказ. Идите, занимайтесь своими делами, их у вас помимо автомобиля полно.

Придя в свой кабинет, поделился неприятным известием с офицерами. Было крайне обидно, так как я, да и офицеры уже освоились с мыслью, что у нас будет УРАЛ. В кабинете повисло

тягостное молчание.

— Товарищ подполковник, — нарушил тишину Чистяков, — я в боксе у Семёнова видел ЗИЛ-131, с хорошим кунгом и он нигде не числится и стоит там с первой чеченской войны. Но автомобиль на ходу. Может быть, вам для размышления, эта информация будет полезна? — Закинул удочку старпом.

Я решительно встал: — Алексей Юльевич, пошли, покажи этот ЗИЛ-131.

В боксе находился техник второй батарее прапорщик Павлов. Я с ним служил в артиллерийском полку в начале восьмидесятых годов. Оба были прапорщиками и вызывали друг друга на социалистические соревнования. Я стал подполковником и его начальником, а Миша остался прапорщиком, но пользовался очень большим авторитетом среди своих подчинённых и офицеров.

— Степаныч, ЗИЛ-131 за тобой закреплён? — Кивнул я на автомобиль.

— Борис Геннадьевич, он нигде не числится, но отвечаю за него я. Храню там запчасти и ЗИП батареи, а так автомобиль на ходу. Командир дивизиона себе его хочет забрать.

— Миша, давай, заводи, а я посмотрю.

Павлов завёл машину и, немного погазовав, выехал из бокса. Вылез из кабины и подошёл к нам, выжидательно глядя на меня.

— Миша, выгружай оттуда всё, что там у тебя есть, потому что эту машину забираю себе под штаб артиллерии. Чистяков после разгрузки угонит к моему боксу.

Павлов озадаченно почесал затылок: — Товарищ подполковник, мне конечно всё равно у кого ЗИЛок будет, но надо бы сначала решить этот вопрос с командиром дивизиона.

— Степаныч, ты выполняй мой приказ, а с командиром дивизиона я сам разберусь. Если командир на тебя всё-таки наезжать будет: ссылайся на меня. Мол, приказал начальник артиллерии, — жёстко и решительно произнёс я и вышел из бокса. Скорым шагом направился в казарму первого дивизиона, настраиваясь на трудный разговор с Семёновым, понимая; что разговор на эту щекотливую тему, когда я замахнулся на личный быт командира дивизиона, будет тяжёлым и расставит многие точки в наших последующих взаимоотношениях. Про себя решил: если Константин Иванович «упрётся рогом», тогда придётся показать кто в артиллерии истинный хозяин.

— Константин Иванович, что у тебя за ЗИЛ-131 с кунгом в боксе стоит? — Прямо с порога задал вопрос Семёнову, который стоял у шкафа с документацией, разбираясь с бумагами.

— Ну, он за штатом полка числится, но отвечает за него мой дивизион и я его хочу использовать в своих целях, — осторожно и дипломатично ответил командир дивизиона.

Я решительно прошёл к столу командира дивизиона, намеренно с шумом и по хозяйски отодвинул кресло Семёнова и сел в него за стол.

— Семёнов, у тебя в дивизионе полно автомобилей и под себя любой заберёшь, а у меня ничего нет. Поэтому ЗИЛ уже забрал к себе под штаб артиллерии, — произнёс всё это тоном, не предполагающим каких либо возражений. Я сидел, ожидая бурных эмоций и нелицеприятных высказываний. Но был удивлён, когда Семёнов спокойно отреагировал на моё сообщение: — Ну что ж, конечно, вам он нужней — забирайте. Я без жилья не останусь. — Через десять минут я вернулся в парк. Чистяков уже перегнал машину к нашим боксам и с солдатами разглядывал салон. Я тоже заглянул вовнутрь и увидел то, что и ожидал: внутри, вдоль стен шли столы, где когда то крепились приспособления для ремонта техники.

— Так, Алексей Юльевич, давайте убирайте столы и другое оборудование. Должны остаться только стены. Тогда будем смотреть, как располагать койки, столы и печь. Вершинин принимай машину, проверь её. Вечером доложишь, что на неё надо.

Когда уходил из парка, работа уже кипела: из салона вылетали деревянные части столов, выдвижные ящики под инструмент, а солдаты так яростно вырывали из стен разноцветные пучки проводов, что я даже стал опасаться за целостность салона.

Как-то само собой решился вопрос и с комплектованием взвода: из батареи управления и артиллерийской разведки дивизии к нам во взвод были переданы младшие сержанты Шароборин Александр, Попов тоже Александр, Комаров Андрей. Ребята пришли хорошие, но я переживал, что начнутся трения между пришедшими солдатами и старыми, но как оказалось впоследствии, опасался напрасно. Пришёл с Елани и новый командир взвода лейтенант Коротких, вроде парень неплохой. Теперь главной задачей было, чтобы начальство не узнало об этой машине и не забрало её. Втайне загружу на платформу, а там я её уже никому не отдам.

Можно было подумать, что я только и занимался взводом управления и штабом артиллерии, но это были лишь частные моменты. По мере того как мы укомплектовывались и приступили к боевому слаживанию, количество проблем с каждым часом увеличивалось и мы только успевали их решать. Если в первом дивизионе Семёнов, несмотря на свои недостатки, сумел сплотить офицеров и прапорщиков на выполнение поставленных задач, то там проблемы решались быстро и без нервотрёпки. Но во втором дивизионе возникли трения между командованием дивизиона, а конкретно между подполковником Чикиным и командирами взводов — двухгодичниками. Непонятно по какой причине, но они начали саботировать приказы командира дивизиона, а потом вообще отказались работать. Чикин ничего умнее не смог придумать, как выгнать их из дивизиона. А это семь-восемь командиров взводов. В этот момент я и появился в парке.

— Борис Геннадьевич, — остановил меня около боксов Чикин. Был он какой-то встрёпанный и взвинченный, — у меня командиры взводов отказались работать и я их выгнал. Что мне теперь делать? — Чикин показал на удалявшихся младших офицеров.

— Александр Владимирович, ну ты и даёшь, — возмутился я, — где тебе возьму столько командиров взводов, и где гарантия, что новые будут лучше, чем эти? Этих ты хоть знаешь.

— Товарищи офицеры, — заорал я. — Ко мне!

Офицеры остановились и обернулись. Увидев, что их зовёт к себе начальник артиллерии, вернулись обратно. Я их выстроил перед собой и медленно прошёлся вдоль строя, потом подозвал Александра Владимировича и поставил его напротив командиров взводов.

— Обиделись…. Пошли домой…. Командир дивизиона, видите ли, вас обидел…. А вы не задумывались, что у него проблем больше чем у каждого из вас. Да его дерут больше, чем вас, вместе взятых. Ставят по стойке «Смирно» и дерут, в выражениях не церемонясь. И я в том числе. А ругают его за то, что кто-то из вас чего-нибудь не сделал. И нервы у него тоже не стальные. Ну, в сердцах что-то не то сказал, да ещё не в тех выражениях, да не в том тоне. Ну и что? Пошли, обиженные, из парка…. Командир дивизиона выгнал….

— Товарищ подполковник, мы решили не ехать в Чечню, устали от этого бардака, — выпалил один из офицеров, воспользовавшись тем, что я сделал паузу.

Я подошёл к командиру взвода и ткнул его пальцем в грудь: — Товарищ лейтенант, покажи мне того, кто тут не устал. Покажи. Даже если вы решили не ехать, то пишите официально рапорт. А пока решения по рапорту нет, работайте, а не сбегайте. — Отошёл на несколько шагов от строя и ещё раз оглядел офицеров.

— Значит так. Всё это эмоции, и я считаю, что они от общей усталости. Сейчас возвращаетесь в свои взвода и работаете до вечера. Подумайте, а вечером своё решение доведёте до командира дивизиона. Потому что, если отказываетесь, то мне нужно будет срочно искать вам замену. Всё, вперёд, в войска. — Командиры взводов нехотя развернулись и пошли в хранилища с техникой. Я же остался с Чикиным.

— Ты чего, Александр Владимирович? Эти командиры взводов, хоть и двухгодичники, но людей своих знают, солдаты их тоже знают. Ты знаешь, что от них можно ожидать и на что они способны. А пришлют, кого попало и будешь потом мучиться. В таком состоянии усталости и озлобленности проще всего ошибочное решение принять…. — Чикин стоял, молча слушая, то что я ему говорил и выводил носком ботинка непонятные узоры на земле. Чувствовалось, что он не согласен с моими доводами и я сам тоже ожесточился. Чего я его уговариваю? Он не намного меньше прослужил, чем я. Подполковник. Если хочет трахаться с чужими офицерами — пусть трахается.

— Чувствую, что ты не хочешь понять, о чём тут говорю. Тогда слушай мой приказ. Сейчас спокойно обдумай, что я тебе здесь сказал. Пусть твой замполит, Петрович, подойдёт к каждому командиру взвода, побеседует с ним. Пусть хоть танцует лезгинку перед ними. И ты слова подготовь такие, чтобы вечером, когда они к тебе придут с принятым решением, поговорить с ними нормально — по-человечески, душевно. — Чикин вроде бы согласно мотнул головой, молча повернулся и пошёл в сторону боксов.

Тут ситуация немного разрядилась, к вечеру все успокоятся и примут решение остаться: в этом я почему то не сомневался. Меня сейчас больше тревожила ситуация в противотанковой батарее. Там командир батарее и все командиры взводов отказались ехать в Чечню. Честно говоря, я ожидал от них подобное решение. Командиры взводов, хоть и кадровые, но прослужили всего четыре месяца. Ребята сами по себе неплохие, но безвольные. Всё в батарее решал командир батареи, даже в своих взводах они ничего не решали без комбата. Капитан Мелехов, лет пять тому назад, попал в автомобильную катастрофу и стал инвалидом — тяжёлый перелом обеих ног. После лечения, несмотря на то, что он сильно хромал, его оставили служить в армии. И сейчас, явно было видно, что ему совсем не хочется ехать в Чечню. И, сославшись на инвалидность, отказался. Командиры взводов в свою очередь заявили — если поедет командир батареи, то и мы поедем. Но это была чистой воды отмазка. И я ждал, буквально каждый момент, прибытие нового командира батарее. Так оно и случилось, только пришёл в канцелярию, как мне доложили: из Чебаркуля прибыл капитан Кунашев на должность командира ПТБ. Сейчас он находится в парке.

Довольный от такого известия я пошёл в боксы противотанковой батареи, чтобы познакомится с офицером и сразу ввести его в курс всех задач. Но то, что увидел в боксе, мне совсем не понравилось. Солдаты и сержанты бродили по хранилищу взбудораженные и о чём-то кучками шептались по углам, бросая опасливые взгляды на ворота бокса. Я подозвал к себе командира первого взвода, который меланхолично наблюдал из угла за блужданием солдат.

— Что тут у вас, товарищ лейтенант, происходит? И был ли здесь новый командир батареи?

— Товарищ подполковник, — несколько оживился командир взвода, — пришёл в бокс какой-то капитан. Был он немного не совсем в себе и явно не в адеквате. Прошёлся по боксу, потом построил личный состав и объявил, что он новый командир батареи. Что он всех здесь застроит и заставит работать как положено. Минуты две в таком духе выступал, а потом ушёл искать капитана Мелехова. Вот бойцы сейчас ходят по боксу нездорово возбуждённые и говорят, что с этим офицером в Чечню не поедут.

— Так он, что пьяный был? — Выразил в вопросе удивление.

— Да, нет… Но что-то ненормальное в нём было. Взвинченный какой-то.

— Хорошо, построй батарею.

Когда противотанкисты построились, я задал вопрос: — В чём дело, товарищи солдаты?

Строй молчал, потом один из солдат решился и выкрикнул: — Товарищ подполковник, мы с этим офицером в Чечню не поедем. А с капитаном Мелеховым поедем. — Солдаты одобрительно зашумели, поддерживая слова товарища.

— Что за детство? — Возмутился я, поморщившись лицом в досаде, — с этим поедем, а с этим нет. В конце концов мы в армии находимся, а не в колхозе. Меня вот никто не спрашивал, а хочу ли я с вами ехать или нет? Если вы вопрос так ставите, то я тоже хочу сказать. Я с половиной военнослужащих нашей артиллерии не хочу ехать туда — просто не доверяю им. Но я так почему то вопрос не ставлю — этого убрать, а вместо него другого дайте. Не хочет ваш командир батареи и командиры взводов ехать. Понимаете — НЕ ХОТЯТ. Командир батареи инвалид, взводные просто не хотят. Поэтому придут новые офицеры и будут вами командовать. А теперь всё — помитинговали и хватит. Я разберусь с офицером, почему он так поступил. Сейчас Мелехов с ним придёт и я уже официально представлю его вам. И ждите новых командиров взводов: какие они придут — я тоже не знаю. Будете в процессе службы притираться друг к другу. Вопросы есть?

— Товарищ подполковник, — опять выкрикнул из строя тот же солдат, — Вы, наверно, не поняли. Мы с этим офицером в Чечню не поедем. — Строй угрюмо молчал, тем самым как бы подтверждая, что они действительно так и поступят.

— Товарищ солдат, идите сюда, — я показал пальцем место рядом с собой. Солдат решительно вышел из строя и гордо встал рядом со мной.

— Солдат, ты отвечай только за себя. Не надо тут говорить за всю батарею. Не хочешь ехать в Чечню — ну и не надо. Я тебя уговаривать не буду, да и не хочу. Мне вот кажется, может быть я и ошибаюсь, но ты просто боишься ехать воевать вот и мутишь батарею. Поэтому, ложи сюда свой противогаз, — я ткнул пальцем на бетонный пол рядом с собой, — и иди к замполиту полка. Доложи, что ты не хочешь ехать воевать и пусть он с тобой работает.

Солдат выслушал меня, секунд двадцать стоял молчал, о чём-то усиленно размышляя, а потом одним движением снял противогаз и с вызовом бросил его к моим ногам. Затем ещё на секунду задумался, отстегнул ремень и бросил его туда же. Солдатский строй заволновался, загудел, потом сломался: солдаты стали выходить ко мне, снимать с себя противогазы, ремни и кидать в общую кучу. Такого развития событий я совсем не ожидал. Через минуту они стояли в строю без противогазов и ремней, а солдат — зачинщик с торжествующей улыбкой смотрел на меня.

— Солдат, что ты тут так победно улыбаешься? — С досадой я оглядел противотанкистов, — ты хоть понимаешь, что сейчас произошло и какова твоя роль в этом?

Я был спокоен и мой голос не выдавал того внутреннего напряжения, которое было внутри меня, — ты улыбочку с лица сотри то. Ты лучше посмотри на строй и скажи мне, что ты видишь перед собой? — Я пальцем показал на замерших военнослужащих и солдат уже с лёгким недоумением вновь обежал глазами строй и опять повернул голову ко мне.

— Что, ничего не понимаешь и ничего не видишь? А зря. Вот, я сейчас обязан о случившимся доложить командиру полка, а тот в дивизию, ну а дивизия дальше в округ. В лучшем случае, это уже не противотанковая батарея, а одно из подразделений дисциплинарного батальона. Да, солдат: то что сейчас произошло, называется бунтом и ты его зачинщик. И сейчас, вот здесь, произошло воинское преступление, которое жестоко карается. Тем более что мы сейчас не просто находимся в состояние готовности «Полная», а выполняем БОЕВОЙ ПРИКАЗ, отданный Верховным главнокомандующим и который направлен на сохранение государственной целости нашей страны. И наша дивизия это уже проходила: только в первую Чечню. В 324 полку, вот также ночью восстал третий батальон, захватил оружие и занял оборону в той казарме, где вы сейчас живёте и когда они сдались утром, то сразу же было арестовано 250 человек. Но надо было грузиться: и Командующий округом приказал их выпустить, а 8 человек зачинщиков судить. Так вот, третий батальон в Чечне кровью смывал свой позор. Их кидали в самые трудные и кровопролитные бои. Погибло ровно половина бунтарей. А зачинщикам дали до десяти лет тюрьмы: они живые, а остальные погибли. Так что в худшем случае, что может произойти: тебя посадят, а батареей начнут затыкать в боевых действиях дыры…

— Вот смотри солдат, — я подтолкнул его к строю, — какая половина погибших тебя устраивает? Правая или левая — выбирай. — Я решительно рассёк строй батареи на половинки, а потом начал выдёргивать, через одного, упирающихся солдат из строя. — А может, каждый второй тебя устроит?

Солдат уже не улыбался, растерянно кривил губы и испуганно следил за моими действиями.

— Это трупы стоят. Понимаешь — трупы. Они ещё живые, но благодаря тебе уже трупы. Как тебе это нравится? — Я с силой дёрнул его за рукав и увидел приближающихся к нам полковника Насонкина, капитана Мелехова и незнакомого офицера. — Вот, как раз и офицер-окружник идёт и я обязан доложить ему о происшедшем. А он может уже напрямую доложить Командующему округа. И через тридцать минут вы все будете сидеть под следствием. Так что пока я докладываю, подумайте своей башкой.

Я направился к Насонкину и доложил о происшедшем. Пока докладывал, солдат сорвался с места и подбежал к строю, а остальные сгрудились вокруг него и что-то стали активно обсуждать, искоса кидая в нашу сторону взгляды.

Полковник молча выслушал мой доклад, с досады плюнул и задумался. Я же повернулся к капитану.

— Вы, Кунашев? — Получив утвердительный ответ, продолжил, — Вы, что капитан никогда не командовали личным составом? С цепи сорвались что ли?

Офицер попытался ответить, но я уже завёлся и не дал ему говорить, тем более увидев, что он в нетрезвом состоянии, — Товарищ капитан, идите-ка отсюда. Мне такой командир батареи не нужен. Если вы с первых минут так возбудили личный состав, то что накуролесите в боевой обстановке?

— Да, что такого сделал, товарищ подполковник? — Возмущённо спросил Кунашев, воспользовавшись тем, что я замолчал.

— Да, ничего вы не сделали. Только результатом первых минут знакомства с батареей получилось вон что, — я кивнул на кучу имущества и уже более спокойно добавил, — они даже ремни сняли и готовы в дисбат идти строем, только не с вами ехать. Так, что идите отсюда, товарищ капитан.

Насонкин раздражённо прервал наши дебаты и направился к строю военнослужащих батареи. Подошёл куче противогазов, ремней, пошевелил её задумчиво ногой. Потом прошёл в бокс, через минуту вышел из него и остановился против строя.

— Товарищи солдаты, вашей батареей командует капитан Мелехов. Я ничего не знаю и ничего не видел. И чтобы я этого мусора через двадцать секунд не видел, — полковник ткнул ногой в противогазы, а затем развернулся и пошёл к нам. Солдаты несколько секунд стояли в растерянности, а затем, не сговариваясь, толкая друг друга, ринулись к куче, стали выхватывать из неё своё имущество и лихорадочно надевать на себя. Через полминуты, они уже экипированные, стояли в строю, как ни в чём не бывало. Насонкин, подойдя к нам, оглянулся, поглядел на строй и повернулся к Мелехову: — Командуйте батареей, товарищ капитан. А вы, Кунашев, пойдёмте со мной.

Дождавшись, когда полковник Насонкин и Кунашев отошли на приличное расстояние, я повернулся к командиру батареи: — Мелехов, кончай ерундой заниматься. Поехали в Чечню, батарея тебе верит и готова с тобой ехать. В конце концов, не бегать же ты, там, в атаки будешь. Решайся, батарея ждёт тебя.

Капитан растерянно топтался на месте, на мои слова и доводы не отвечал, только с досадой хмыкал и отводил взгляд в сторону. Видно было, что он был настроен сдавать сейчас батарею и здорово раздосадован таким поворотом событий.

— Давай, иди, командуй батареей. Вечером придёшь ко мне и доложишь о своём решение. — Теперь уже я с досадой подтолкнул его в сторону батареи. Было ясно — не поедет он в Чечню.

Так оно и получилось. Вечером капитан пришёл в кабинет ко мне и, пряча глаза, заявил о том, что он не может ехать. Причина — семейные обстоятельства.

На следующий день в кабинет ввалился капитан Кунашев и представился мне помощником командира третьего батальона по артиллерии. А на следующий день на должность командира противотанковой батареи прибыл капитан Плеханов из Шадринского гарнизона. По первым впечатлениям не глянулся он мне; показался вяловатым, но личный состав батареи сразу же принял его. Вместе с ним прибыли и командиры противотанковых взводов — неплохие лейтенанты. Так что батарея была укомплектована.

Помимо решения этих частных вопросов, приходилось участвовать в бесконечных совещаниях на различных уровнях, которые выматывали и выбивали из графиков комплектования подразделений. Но на данном этапе без этого мы не могли обойтись. Шпанагель со своим штабом, также развили кипучую деятельность и ещё уплотнили график, навязав ряд занятий для командиров подразделений. Конечно, богатый боевой опыт, неординарность мышления, высокий методический уровень изложения материала генералом, делали эти занятия интересными и познавательными. Но…, занятия давали минимальный эффект, так как у командиров подразделений в этот момент головы были забиты другими, более близкими проблемами. Особенно увлёкся генерал вопросом организации круговой обороны полка, роли и места артиллерии в ней. Его штаб нарисовал большой и красочный плакат одного из вариантов круговой обороны, где за центр брались огневые позиции полковой артиллерийской группы. Через каждые пять километров от центра рисовались круги. Их было три, разных цветов: пять километров — зелёный, десять — синий, пятнадцать — красный круг. Это максимальная дальность стрельбы наших 122 миллиметровых самоходных гаубиц «Гвоздика». Через центр огневых позиций проходили вертикальная и горизонтальная линия ориентированные по сторонам света: север, восток, юг и запад. Соответственно они кодировались: север — Москва, восток — Уфа, юг — Баку, запад — Минск. Если срочно нужен был огонь на каком-то участке обороны полка. То для ускорения наведения дивизионов подавалась команда, например: — «Самара»! Москва, навести! Все крутили механизмы горизонтальной наводки в сторону севера, тем самым сокращая время подготовки к открытию огня. Он прямо пытался вбить нам эту схему в головы. Но, забегая вперёд, хочется отметить, что по ряду разных причин эту схему мы ни разу не применяли. Неприятно и то было, что во время занятий генерал просто нас оскорблял, к месту и не к месту обзывая дураками и нецензурно выражался в наш адрес. Ладно бы он только нас оскорблял, оскорблениям подвергались и офицеры штаба артиллерии округа: убелённые сединами полковники, которые безропотно сносили эти оскорбления. А ведь многих из них мы уважали за деловые и личные качества. Справедливости ради, надо сказать, что Шпанагель не трогал только меня, наверно, помнил наши прежние стычки по поводу его нетактичного поведения по отношению ко мне. Но всё это создавало на занятиях нервозную обстановку.

На пятый день проведения боевого слаживания дивизионы и противотанковая батарея выдвинулись на практические занятия на Свердловский учебный центр. Марш совершили нормально. Как вышли одной колонной из полка, так и пришли на учебный центр. В ходе марша проверили связь между подразделениями и мной. Правда проверка связи прошла на минимальных расстояниях и этот недостаток потом нам «вылез боком» уже в Чечне. А пока в ходе выхода я опять почувствовал себя лишним. Никто не интересовался моим мнением, никто не спрашивал меня: какие вопросы хочу отработать в ходе выхода, что проверить и вообще как его провести. Весь план выхода и проведения занятий был разработан в штабе артиллерии дивизии и офицерами генерала Шпанагеля, начальника ракетных войск и артиллерии округа помимо меня. Прибыв на учебный центр, дивизионы сразу же умчались с окружниками в сторону автодрома. Я же поставил задачу ПТБ развернуться на учебной точке гранатомётчиков и провести выверку пусковых установок. Приказав Гутнику развернуть Командно-Наблюдательный Пункт начальника артиллерии полка и провести занятие по разведке, сам отправился в первую миномётную батарею. Командир батареи, лейтенант Ибраев, занимался с батарей и особых замечаний у меня к нему не было. От Ибраева я направился на винтовочно-артиллерийский полигон, где был развёрнут КНП третьей миномётной батареи старшего лейтенанта Курова. И здесь батарея занималась своим делом. В одном окопе с Куровым был развёрнут командно-наблюдательный пункт командира третьего батальона, который проводил боевое слаживание мотострелковых взводов. Когда взвод подымался в учебную атаку, третья миномётная батарея командами имитировала поддержку атаки. Мне тут тоже нечего было делать. Я вернулся на свой КНП, бегло осмотрел его и дал команду — Отбой. Пока сворачивались приборы, в бинокль наблюдал, как Плеханов проводил выверку пусковых установок.

— Товарищ подполковник, готовы к движению, — прокричал с ПРП Чистяков. В отвратительном настроение, чувствуя свою никчёмность, я забрался на машину и мы помчались в дивизионы.

Здесь застал безрадостную картину. Все машины были грязные от низу до самого верха. Умники, из вышестоящих штабов, один из участков марша спланировали по танковой трассе, где после прошедших дождей стояла непролазная грязь. Потому грязная техника не добавила мне настроения. Первым кого увидел, слезая с ПРП, был полковник Макушенко, которого я очень уважал: он отвечал перед Шпанагелем за подготовку первого дивизиона.

— Товарищ полковник, давайте отойдём в сторонку и поговорим. У меня много есть что вам сказать или высказать, это как вам понравиться, — напористо предложил я, а когда мы отошли к берёзкам достаточно далёко, чтобы не было слышно о чём мы разговариваем, меня понесло: — Товарищ полковник, что это за ерунда? Вообще, сразу хочу сказать, то что сейчас выскажу, может быть и сумбурно, я не готовился к этому разговору: вы можете довести до генерала, до своего коллектива штаба, до начальника артиллерии дивизии. Конечно, большое спасибо за ту помощь, которую вы все оказываете артиллерии полка. Я подчёркиваю: не мне, а именно артиллерии. Без этой помощи полку было бы трудно решать возникшие проблемы артиллеристов, особенно на уровне округа. Но, честно говоря, я не пойму своей роли, которую мне определили. Если я начальник артиллерии полка, то почему никто не спрашивает моего мнения? Почему меня игнорируют и все решения принимаются без меня? Без моего видения возникшей проблемы.

— Погоди, погоди Копытов, я не пойму о чём ты говоришь, — попытался остановить меня Макушенко. — Объясни, в чём это выражается.

— Товарищ полковник, вот вы курируете первый дивизион, а Половинкин второй. Как только у вас возникают какие-либо вопросы или проблемы, то вы сразу летите или в штаб дивизии, или в штаб округа. Меня никто из вас об этих проблемах в известность, как начальника артиллерии полка, не ставит. И когда меня на совещании начальство любого уровня подымает, то я даже не знаю об этих проблемах. А значит не владею обстановкой и информацией в артиллерийских подразделениях; то есть, как начальник артиллерии я проявляю на своей должности некомпетентность. Ладно вы, артиллеристы округа знаете, что я на этой должности всего пару недель и не успел вникнуть во всё. А они то не знают об этом и искренне считают, что я не на своём месте…. И знаете…, мне как-то не уютно в эти моменты. Когда я не могу ответить по сути заданных вопросов. Это первое.

Второе: Вот вы спланировали и организовали выход на учебный центр — на целый день. Я это подчёркиваю — на целый день. Меня только в известность поставили: — Завтра выезжаете со своей артиллерией на полигон. А кто спросил моего мнения — Что мне надо от этого выхода? Или какие цели я ставлю на этот выход? Никто не спросил. А я официально заявляю вам, и это же заявлю, чуть позже, генералу. Вот этот, сегодняшний выход, проводится без учёта тех задач, которые стоят в данный момент перед артиллерией. И остальные два запланированных выхода, совершенно лишние, — Макушенко, до этого стоявший молча, вертя в руках веточку, удивлённо вскинул голову и ветка в его руках с треском сломалась.

— Не понял? Объясни.

— Да, да…. Без учёта задач. Я это вам сейчас докажу в течение одной минуты. Если бы я планировал этот выход, то он выглядел бы следующим образом. Сегодня совершаем марш, по маршруту: полк, учебный центр, второй караул и обратно. Всего 25 километров. Техника: все 100%, не только самоходки, управленческие машины, но и вся автомобильная техника. И марш только по асфальту. Маршем проверяем готовность техники. Я считаю; если машина пройдёт сразу двадцать пять километров, то она пройдёт и двести двадцать пять километров. Если она не может пройти 25 км, то её надо срочно менять или ремонтировать. А вы выгнали только самоходки и КШМки на марш. На хрен мне нужны самоходки с их сорока снарядами в боеукладке, если автомобили с боеприпасами сломаются. Дальше. В ходе марша проверить радиосвязь с подразделениями, управляемость подразделений на марше. Дать пару простых вводных в ходе марша. При совершение марша обратно остановиться на учебном центре на пару часов, чтобы провести выверку прицельных приспособлений и убыть в полк.

Управление огнём батареи и дивизиона проводить считаю не целесообразным. Мы две недели тому назад закончили полевой выход, где пусть и в минимальном объёме, но эти задачи отработали. А верчение башен на «Москву», «Уфу» или «Баку» мне сейчас совсем не нужно. Там, в Чечне, для этого будет достаточно времени. На этом бы я и закончил выход, да и остальные выходы тоже. А вы что сделали? В ходе только одного марша так измазали всю технику, что сейчас нужно из луж часа четыре отмывать машины, а мне сейчас важнее всего укомплектовать подразделения личным составом, техникой, имуществом и боеприпасами. Подготовить технику к погрузке и совершению марша железнодорожным транспортом. Вот вы и помогите, убедить генерала, чтобы он больше не дёргал нас с выходами артиллерии. Я убедил вас?

Макушенко молчал. Ковырял носком сапога бугорочек, но молчал. Молчал и я. Весь запал вышел. Всё что думал — сказал. Я остановил пробегавшего мимо солдата и приказал пригласить ко мне командиров дивизионов.

— Копытов, — наконец нарушил молчание Макушенко, — всё, что ты сказал правильно. Тут я с тобой согласен. Но погоду здесь заказывает Шпанагель, а не мы. Единственно, что могу тебе однозначно сказать, если он запланировал ещё два выхода, то хрен что ему докажешь. Я или кто-то другой даже подходить с этим вопросом не будет — бесполезно. Если ты такой смелый, то иди и сам доказывай.

Подошли Семёнов и Чикин.

— Константин Иванович, Александр Владимирович, слушайте задачу. — Я уже не обращал

внимания на полковника Макушенко, — сейчас всех командиров взводов бросить на выверку прицельных приспособлений. Поставить всех людей и отмыть от грязи технику, заодно навести порядок внутри машин. Как только выполните эти задачи убыть в полк. Но не по тому маршруту, по которому шли сюда, а по асфальту. Как прибудете, доложите мне. Там я поставлю задачу на завтра.

— Так мы и так знаем, что завтра опять выход на полигон, — Семёнов вальяжно и с вызовом смотрел на меня, — чего мы к вам бегать будем, и так задач полно.

Я поморщился, — Константин Иванович, только вот не надо так, самонадеянно пальцы веером разводить. Завтра выезда на полигон не будет, это я вам как начальник артиллерии полка заявляю. — Семёнов и Чикин скептически усмехнулись, но спорить не стали.

Не стал я им ничего доказывать — важен был сам результат. В полку меня вновь захлестнул поток проблем и время пролетело незаметно. Дивизионы прибыли в 17 часов, сразу же заявились командиры дивизионов, доложили о прибытие и не без ехидства спросили: будет ли завтра выход на полигон или нет? Ответить им не успел: зазвонил телефон — это был Шпанагель, который вызывал меня к себе.

— Вот сейчас и решу вопрос о выходе на завтра, — увидев улыбки на лицах своих подчинённых, я не стал с ними спорить, а достал рабочую карту, на которую была перенесена насаждаемая генералом схема. В кабинете начальника артиллерии дивизии я развернул карту на столе, а генерал, мельком глянув на неё, сразу же сделал замечание.

— А почему у тебя не теми цветами круги нарисованы? — Действительно, круги были нарисованы другими цветами, чем на его плакате. В тот момент, когда рисовались круги на карте, не нашлись под руками фломастеры нужного цвета, но я с апломбом ответил.

— Товарищ генерал-майор, я определил своим решением, что в полку круги будут именно этого цвета.

Шпанагель обиженно засопел, что было хреновым признаком: — Это я определяю, каким цветом, товарищ подполковник, вы круги будете рисовать. Инициативу в другом месте будете проявлять, а ваша задача в точности выполнить то, что требует начальник. Карту переделать и вечером её мне представить снова.

Я сцепил зубы. Только бы не наговорить дерзостей начальнику, ведь впереди ещё предстоял тяжёлый разговор по поводу отмены завтрашнего выхода на полигон. Шпанагель в это время повернулся к начальнику артиллерии дивизии и сорвал на нём своё раздражение. Причём, сделал это в оскорбительной и грубой форме. Мне стало очень неуютно и стыдно перед полковником Алабиным, так как прекрасно понимал, что эти грубости должен был выслушивать я, а не он. Неуютно мне было и от того, что все эти оскорбительные слова, самым мягким из которых было слово — дурак, полковник Алабин выслушивал от Шпанагеля в моём присутствие — своего подчинённого. Начальник артиллерии дивизии был человеком не глупым и порядочным, достаточно уверенно руководил артиллерией и пользовался уважением среди офицеров. И вот сейчас его унижали. Унижали при подчинённом. Алабин пытался защищаться, но это ему плохо удавалось. Наконец он собрался с духом, встал из-за стола и прервал генерала.

— Товарищ генерал-майор, почему вы ругаете меня при подчинённом? Пусть он выйдет отсюда и мы разберёмся, что дальше делать.

Шпанагель раздражённо махнул рукой: — Сядьте, товарищ полковник, ваш подчинённый и так знает, что вы — дурак. — Алабин в возмущение всплеснул руками, опустился обратно за стол, молча и обиженно стал перебирать какие-то бумаги на столе.

Всё, больше я терпеть всё это не собирался. Решительно встал и начал складывать карту: — Товарищ генерал-майор, я больше к вам ходить не хочу: и на ваши совещания, и на занятия я больше не ходок. Даже если будете приказывать мне прийти — я не приду. — Шпанагель и Алабин в изумление воззрились на меня, а я уже не мог остановиться, — мне надоело, на всех ваших совещаниях и занятиях слушать и видеть, как вы оскорбляете и унижаете офицеров, которых не только я уважаю, но и многие другие офицеры. Вы и сейчас, при мне унижаете моего начальника, к которому я тоже отношусь с большим личным уважением. Мне это надоело. Пусть это будет моим протестом, но я ухожу. И теперь я буду руководить артиллерией, а не вы. — Собрал со стола документы, надел головной убор и несмотря на протесты и угрожающие крики Шпанагеля, вышел из кабинета, хлопнув дверью. Сразу же отправился на командный пункт полка, где через десять минут должно начаться полковое совещание. Только расположился на своём месте, как ко мне сразу же подошли командиры дивизионов и командир противотанковой батарее.

— Борис Геннадьевич, решили с генералом насчёт завтра: выезжаем или не выезжаем?

Тяжело вздохнув, со свистом втягивая в себя воздух, неловко поёрзал на стуле: — У меня с Шпанагелем произошёл серьёзный конфликт, из-за этого я не смог решить этот вопрос. Но всё равно — завтра на полигон не выходим. Пока я начальник артиллерии — этой мой приказ. Если вас спросят, почему не вышли — ссылайтесь на мой приказ. Мне, как начальнику артиллерии полка, виднее, — я ткнул пальцем вверх, — чем им, там наверху, что для нас важнее. Завтра занимаемся подготовкой техники, дополучением боеприпасов и имущества. Вы меня поняли?

Семёнов задумчиво посмотрел на меня: — Шпанагель вам, Борис Геннадьевич, этого не простит.

— Ничего страшного, если что: примешь тогда у меня артиллерию и будешь танцевать под его дудку. Всё, вопрос закрыт.

Совещание шло уже тридцать минут, но я никак не мог сосредоточиться на нём. В голове крутилось около десятка вариантов последствий моего демарша и не выполнения приказа о выходе на занятия. Перед совещанием я по телефону связался с Чистяковым и послал его вместо себя на совещание к генералу. А несколько минут назад, Чистяков тихо зашёл на полковое совещание и пробрался ко мне. Шёпотом сообщил, что генерал выгнал его и требует, чтобы я лично прибыл к нему. Также шёпотом ответил старпому, что к Шпанагелю больше не пойду, и что я отменил выход на полигон. Чистяков на несколько минут задумался, а потом горячо зашептал мне на ухо: — Товарищ подполковник, отмените свой приказ, иначе округ снимет вас с должности. Я тут немного пообщался с офицерами: нам лучше с вами в Чечню идти, чем под командой Семёнова.

— Алексей Юльевич, я в таких принципиальных вопросах своих решений не меняю, — последние слова, забывшись, произнёс громко, на всё помещение, отчего многие офицеры удивлённо вскинули головы и повернулись ко мне, а командир полка постучал карандашом по столу. — Товарищ подполковник, потом свои проблемы будете решать.

Я собрался с духом, сосредоточился на совещании и постепенно забыл о происшедшем. Прошла почти неделя, но так и не стало ясно, с какой целью мы выдвигаемся на Северный Кавказ. То ли санитарный кордон по границе будем ставить и душить их экономически, то ли ещё как-то по-другому. Но о входе в Чечню разговоров, даже на государственном уровне, не было. Была точно известно только дата погрузки — 19 сентября, и станция разгрузки — город Прохладный. А это Кабардино-Балкария, где до Чечни ещё нужно идти через Ингушетию. Вопросов было много и ответы мы сможем получить только в Прохладном. Заместитель начальника штаба полка майор Андрей Порпленко ходит радостный: у него в Прохладном живут родители. Вот, говорит, к родителям заеду, а то два года у них не был. Коньячка прохладненского попьём….

Командир полка на полуслове прервал постановку задачи на завтра и подал команду: — Товарищ офицеры! — Все вскочили с мест и приняли строевую стойку, увидев входящего в помещение генерала Шпанагеля. Он прошёл к столу и пожал руку полковнику Никитину. Командир полка вновь подал команду: — Товарищи офицеры! — Все сели. А генерал тревожно зашарил глазами по помещению командного пункта и нашёл меня и кажется был удовлетворён тем, что я нахожусь на полковом совещании, а не плюнул на всё и не ушёл совсем. Начальник ракетных войск начал о чём-то говорить, но его слова отскакивали от моего сознания. Назвал меня по имени и отчеству, правда, перепутав его. Поставил какую-то задачу, но я даже не запомнил её. Закончил своё выступление он обращением ко мне: — Борис Григорьевич, после совещания зайдите ко мне.

Я встал и ответил: — Есть.

Через пять минут, после ухода Шпанагеля, совещание закончилось и я направился к себе в кабинет, а не к Сергею Львовичу.

— Борис Геннадьевич, идите к начальнику, — всю дорогу до штаба уговаривал меня Чистяков, — ведь, то что он пришёл на совещание и не «вздёрнул» вас, говорит о том, что он согласен на примирение. Идите, а то ведь вам хуже будет, а потом нам.

Но я про себя уже всё решил. В кабинете сел за стол и стал наблюдать, как офицеры моего штаба укладывают литературу и документы необходимые для работы в поле, попутно ожидая телефонного звонка. Он раздался через двадцать минут, Алексей Юльевич поднял трубку.

— Так точно. Я, товарищ генерал. Да здесь, — Чистяков подтянул ко мне телефон и прошептал, — Шпанагель.

— Подполковник Копытов, — прогудел я в трубку.

— Копытов, ты чего ко мне после совещания не пришёл? Я ведь тебя жду.

— Товарищ генерал, я же вам сказал, что больше к вам не приду. Причины, по-моему я достаточно чётко изложил. — Чистяков страдальчески сморщился, а Гутник с Кравченко посмотрели на меня с восхищение, смешанным с ужасом.

— Копытов, хорош кипятится. Давай встретимся через десять минут на КПП вашего полка и обсудим все вопросы. Хорошо?

— Хорошо, через десять минут встречаемся на КПП. — Я положил трубку на телефон и посмотрел на своих подчинённых.

— Вот так, — даже пристукнул трубкой по телефону, как бы придавая весомость нашему разговору.

Через десять минут я стоял на КПП, ожидая Шпанагеля. Ночь была ясная и прохладная, я здорово продрог, а генерала всё не было, хотя прошло уже минут двадцать.

— Жду пять минут и ухожу, — твёрдо решил про себя. Только так подумал, как с плаца, от казармы первого батальона донёсся крик: — Копытов!

— Я, товарищ генерал. — Ответно проорал в темноту.

— Иди сюда.

Скорым шагом направился на голос и через минуту стоял перед начальником.

— Копытов, ну что ты? — Барственно пророкотал Шпанагель.

— Товарищ генерал, я объяснил причины, почему так поступаю. Повторяться не хочу.

Генерал стоял напротив меня, а около нас, бросая любопытные взгляды, строились солдаты первого батальона. Батальона — сына генерала. Сам Алексей стоял в стеклянном предбаннике и терпеливо ждал отца. Генерал подошёл ко мне, приобнял за плечи и стал по-отечески наставлять: — Боря, ну кто тебя ещё научит, кроме меня? Да, раскрашивай ты эти круги хоть в одинаковый цвет. Наша с тобой задача достойно подготовить артиллерию к боевым действиям, а каким путями — это в принципе не важно.

— Может для вас это и не важно, но для меня важно, что остаётся после меня. Вы говорите, что мы готовим артиллерию, так я не согласен с этим…, — дальше я высказал своему начальнику всё то, что сказал Макушенко на полигоне. Даже добавил ещё, усилив кое какими фактами свои умозаключения. Выговорившись, я с любопытством ждал, что мне ответит мой начальник, который несколько лет вёл меня по служебной лестнице вверх.

Шпанагель озадаченно хмыкнул, задумчиво потёр рукой подбородок: — Честно говоря, я не подумал даже взглянуть на всё это глазами начальника артиллерии полка и признаю, что в твоих словах много справедливого. Молодец. Но что сделано, то сделано. Ну, а насчёт занятий, тут ты меня убедил. Ладно, отменяем занятия. Занимайся тем, что считаешь нужным. — Генерал поощрительно похлопал меня по плечу и пошёл к сыну в батальон, а я направился к себе в кабинет.

— Борис Геннадьевич, на щите или под щитом, — сдержанно улыбаясь, спросил меня Чистяков. Кравченко и Гутник тоже выжидающе смотрели на меня.

— На щите, на щите. И даже похвалили, — всё это я произнёс уже из-за стола. Не успел рассказать офицерам о разговоре с генералом, как дверь открылась и в кабинет решительно вошли командиры дивизионов с полковником Макушенко.

— Борис Геннадьевич, — прямо от дверей начал Макушенко, — я не согласен с тем, что вы отменяете выход на полигон. Раз нет разрешения на это генерала, то это прямое невыполнение приказа. Я требую отмены вашего приказа, или же иду к генералу. Чем это чревато для вас, объяснять, думаю, не стоит.

Чикин и Семёнов с нездоровым любопытством смотрели, ожидая мою реакцию на решительное заявление полковника Макушенко. У Константина Ивановича даже глаза злорадно поблёскивали.

— Товарищ полковник, — я встал из-за стола, — десять минут тому назад у меня состоялся разговор с генералом, где я высказал всё, что и вам говорил. Высказал свои доводы и против выхода на полигон. Разговор был тяжёлый, но начальник согласился со всеми моими предложениями. В том числе утвердил моё решение больше не выходить на учебный центр. — Полковник и командиры дивизионов удивлённо молчали.

— Что, Константин Иванович, не ожидал такого поворота? Думал, снимут меня? — Поддел я командира первого дивизиона, — идите, товарищи офицеры, занимайтесь своими дивизионами. На этом для вас интрига закончилась.

Когда офицеры ушли, Макушенко пододвинулся ко мне: — Борис Геннадьевич, как ты сумел его убедить? Я рассказал о нашем разговоре Насонкину и тот тоже сказал, что даже разговор с генералом на эту тему заводить бесполезно. Как тебе это удалось?

Я загадочно улыбнулся и развёл руками: — Товарищ полковник, пусть это останется моим секретом.

В принципе, на этом и закончился для нас этап боевого слаживания. Прошло ещё несколько дней; в течение которых мы интенсивно загружали имущество и боеприпасы, готовились к погрузке, проводили смотры готовности подразделений. И вот наступил день погрузки.

* * *

…. ПРП взрыкнуло двигателем и, тронувшись с места, выехала из ворот парка 105 полка. Свернуло влево и, набирая скорость, двинулась в сторону КПП «Зелёное поле». За моей машиной выехало ПРП первого дивизиона, КШМ (Командно-Штабная Машина) Семёнова, машина начальника штаба дивизиона и всё, пока я не свернул на повороте у парка арт. полка за мной ехали только эти машины. Больше из ворот 105 полка никто не выехал.

— «Ока, Я Лесник 53. Почему нет движения остальных машин?» — Раздражённо запросил по радиостанции командира дивизиона.

— «Лесник 53, заглохла машина, сейчас тронемся», — даже сквозь помехи радиоэфира была слышна сильная досада в голосе Семёнова.

Я дал команду механику-водителю снизить скорость до минимума, чтобы пока подъезжаем к выходу из городка, колонна артиллерии подтянулась ко мне. Так оно и получилось. Из-за поворота вывернулась машина Семёнова, а за ним потянулись остальные машины дивизиона. Подтянулись к переезду и встали. По путям небольшой маневровый локомотив активно таскал платформы, уже загруженные техникой. Оттягивал их на другие ветки, а взамен ставил пустые. На рампе, освещённой сильными фонарями, кипела работа: несколько сотен солдат и офицеров загоняли технику на платформы, тут же её облепляли и начинался крепёж. В воздухе стоял стук кувалд, топоров, которыми забивали гвозди в колодки и скобы, команды старших и мат. Всё это временами перекрывалось пронзительными гудками локомотива и громким металлическим лязгом сцепок платформ. По погрузочной рампе ползало сразу несколько единиц техники и ещё десятки машин стояло внизу — на дороге, в ожидание своей очереди. Для гражданского человека, это наверно было бы захватывающее зрелище. Но для меня это была обычная картина погрузки воинского эшелона, поэтому мой взгляд лишь равнодушно скользнул по этой суете и остановился на колонне артиллерии. На ПРП, прямо за мной, Константин Иванович, развернул красное знамя, и оно слегка колыхалось в слабом утреннем ветерке. Коротко свистнул локомотив, освобождая переезд, одновременно качнулись мы с Кравченко в люках, когда ПРП вновь начало движение. Меня охватило волнение, когда гусеницы машины пролязгали по рельсам. Не прошло и пяти лет, а я опять уезжаю на войну: первый раз катил по этим рельсам командиром противотанковой батарее, и у меня в подчинении было 35 человек. А сейчас — я начальник артиллерии полка и за спиной больше шестисот военнослужащих. Проехали совхоз, на 2ой Новосибирской свернули направо, последний раз увидел свой дом: освещённые окна моей квартиры, а через минуту его заслонило здание техникума. Всё, теперь все мысли о доме, семье — долой. Теперь только служба и война

Сворачивая с Новосибирской, я наконец-то смог увидеть всю свою колонну. Зрелище было впечатляющее. Больше сотни машин, где только самоходок и других бронированных машин было около сорока штук в колонне с включенными фарами — эта картинка кого угодно могла заворожить и не только военного. Было ещё рано и те немногие прохожие, что были на улице, уважительно провожали глазами мощную военную колонну. Да и мне было приятно ехать во главе её и ощущать мощь артиллерийских подразделений. Уже совсем рассвело, когда мы прибыли на станцию погрузки. Колонна встала, не дотянув до неё около двухсот метров, растянувшись по дороге на целый километр. Я прошёл на рампу, где суетились несколько военных железнодорожников и офицеров окружников. Маневровый локомотив, зацепив последние загруженные платформы, потащил их к остальному эшелону, около которого прохаживались несколько часовых. Это был эшелон роты материального обеспечения, разведывательной роты и штаба полка. Сейчас все находились внутри вагонов и наверно спали после ночной погрузки.

— Товарищ подполковник, Вы будете грузиться через час, а пока мы подгоним к рампе новые платформы. Идите, готовьтесь, — сообщил мне военный железнодорожник, когда я представился.

Пока железнодорожники подгоняли к рампе платформы, вызвал к себе командиров дивизионов, командира ПТБ, и с ними прошёлся на станцию, где сразу определились, в каком порядке придётся загружаться. Большая часть машин будет заезжать на платформы с боковой рампы, а меньшая с небольшого торцевого заезда.

Через час всё закрутилось: самоходки и командно-штабные машины начали заходить на платформы с боковой рампы, а через час с торцевой рампы мы начали загонять автомобильную технику дивизионов, которые были загружены боеприпасами, продовольствием и имуществом. Чтобы ускорить загрузку, каждый офицер брал себе по машине. Командуя водителем, загонял автомобиль на состав и вёл его через десятка полтора платформ. Когда пришли военные железнодорожники, практически все машины были загружены и тут же начался скандал. Оказывается, нужно не только было загнать машины на платформы, а равномерно распределить тяжёлые машины по платформе и эшелону. А у нас получилось: на одном конце платформы стоит УРАЛ с боеприпасами, а на другом УРАЛ с вещевым имуществом, что категорически запрещено правилами железнодорожных перевозок. Пришлось в течение двух часов перегружать эту часть эшелона. День прошёл в суматохе и в решение внезапно возникающих проблем, а тут в довершение всего оказалось, что два автомобиля совершенно неисправны. Сюда ещё доехали и встали «колом» в километре от рампы. Пришлось их на буксире утаскивать в полк, а оттуда забирать другие автомобили. Незаметно для всех ушёл эшелон с командованием полка, а когда стемнело, железнодорожники начали принимать наш эшелон. Из опыта знал, что эта процедура займёт ещё часа два-три, но я уже был вымотан и, практически засыпая на ходу, прибрёл на рампу, где горел большой костёр, около которого сидел знакомый мне офицер-окружник Володя.

— Боря, иди сюда, посиди немного, отдохни.

Я подошёл к костру, поставил торчком внушительных размеров полено и тяжело опустился на него.

— Володя, ну и устал я, прямо засыпаю на ходу. Ну, его всё к чёрту. Семёнов начальник эшелона — пусть он и рулит всем, — я взял протянутую мне бутылку пива и сделал несколько больших глотков. Вернул бутылку обратно. Глаза слипались и чтобы не заснуть на полене, снял с головы кепку, стиснув её в руках: — Теперь не засну, — удовлетворённо подумал и мгновенно провалился в сон. Открыл глаза, очнувшись от удара при падении на землю. Я лежал в неудобной позе на боку, а около меня суетился Володя, пытаясь поднять меня: — Ну, Боря ты и даёшь, только кепку снял и тут же заснул. Хорошо хоть в костёр не упал. Ты себя нормально чувствуешь?

— Нормально, нормально, Володя. Во, как я устал. Пойду-ка лучше в вагон. — Я отошёл в сторону от костра и сразу же наткнулся на Семёнова, который вместе с группой железнодорожников направлялся в дальний конец эшелона. Только отозвал Семёнова в сторону, как к нам из темноты вывернулся полковник Насонкин. С досадой поглядев на него, продолжил инструктировать начальника эшелона: — Константин Иванович, я чертовски устал. На ходу заснул и чуть в костёр не упал. Я пошёл в вагон, а ты сдавай эшелон и после инструктажа заводи людей в вагоны.

Семёнов согласно мотнул головой и исчез в темноте, а Насонкин положил мне руку на плечо: — Боря, иди в вагон, переведи дух. Пусть молодёжь покрутится.

Через пять минут я был в своём купе, где сидел Кравченко и пара солдат со взвода, которые охраняли имущество взвода и наше. Остальные, с командиром взвода лейтенантом Шумковым, находились у платформ.

— Кравченко, иди к Шумкову, помоги ему сдать платформу железнодорожникам. Как начнётся построение личного состава перед посадкой в вагоны, разбудишь меня. — Последние слова я договаривал практически во сне, заваливаясь на жёсткую полку.

Полутора часовой сон несколько освежил меня. Личный состав уже был построен перед вагонами. Довели администрацию эшелона, порядок размещения, меры безопасности, номер эшелона на случай если кто-то отстанет от состава. Особо много не говорили: офицеры, солдаты были вымотаны и хотели только одного: быстрее в вагон и спать. Ещё тридцать минут и все разместились. Быстро перекусили и легли спать. Мы у себя в купе накрыли столик и я позвал полковника Насонкина. Кружки были налиты, тост был за Насонкиным.

— Много говорить не буду. Хочу, чтобы вы все вернулись домой быстрее, живыми и здоровыми. А всё остальное приложится. Давайте выпьем, чтобы колёса не скрипели, — мы дружно чокнулись, а через пять минут полковник поднялся.

— Всё ребята, до свидание, — когда он попрощался со всеми, то повернулся ко мне, — Боря, проводи меня.

Мы вышли из вагона, прошлись немного вдоль состава молча.

— Боря, о семье не беспокойся. Я по-соседски буду поглядывать, если какая нужда будет — помогу. Ну и ты через округ со мной связывайся: если что надо — передам. Но самое главное: не только генерал на тебя надеется, но и мы тоже будем переживать за тебя. Смотри там. Будь с ними построже. Ты только вступил в должность и не всех их знаешь, как мы. Особенно борись с пьянкой…. — В таких наставлениях мы дошли до рампы, где и распрощались. Я вернулся обратно в вагон, посидев ещё немного, легли спать.

Проснулся в одиннадцать часов утра от того, что в вагоне царило оживление и солдаты, прилипнув к окнам вагона, весело комментировали происходящее на улице. Бесцеремонно раздвинув бойцов, выглянул в наружу. Состав стоял на станции около первой платформы, а напротив вагона высилось здание вокзала с гордым названием «Красноуфимск». С любопытством посмотрел туда, куда смотрели все солдаты. По замусоренной платформе, загнув сильно руки за спину, от чего солдат чуть ли не носом бороздил по асфальту, Семёнов и ещё один офицер волокли пьяного бойца в милицию.

Выйдя из вагона, хмуро спросил офицеров у входа: — Что произошло?

А услышав объяснение, заскрипел зубами от злости: — Ну, Мелехов! Нууу… — Оказывается, вчера бывший командир противотанковой батарее приехал на станцию погрузки попрощаться с батареей и передал своим приближённым подчинённым несколько бутылок водки. Те ночью выпили и начали перед новым командиром батареи пальцы веером распускать. Сам капитан Плеханов с ними сделать ничего не смог и обратился за помощью к Семёнову. Константин Иванович долго не разбирался: поучил кого надо кулаком, а самого главного смутьяна скрутил

и уволок в милицию, чтобы те дальше его сдали в ближайшую комендатуру. В принципе, на всём пути следования эшелона это был единственный неприглядный инцидент. Пять дней следования прошли спокойно и мне запомнилось только два момента. Эшелоны полка шли друг за другом, поэтому на длительных стоянках мы часто стояли на соседних путях. В первый раз, когда наш эшелон догнал эшелон командира полка и мы стояли рядом в течение часа: полковник Никитин пригласил меня на рюмку водки в своё купе. Выпили по первой рюмке, потом по второй. Поделились впечатлениями от боевого слаживания, я со смехом рассказал командиру полка о том, как мы не могли вспомнить на второй день движения какое сегодня число. До того в ходе боевого слаживания дни перепутались, что даже не могли вспомнить вообще — начало месяца сейчас или конец. Командир выслушал и весело усмехнулся, потом разлил водку по рюмкам: — Борис Геннадьевич, вы число месяца не могли вспомнить, а я так был вымотан, что на следующий день не мог сказать какой сейчас месяц. — Мы оба грохнули от смеха, выпили и я ушёл к себе в эшелон.

Через несколько дней мы остановились на одной из станций Волгоградской области, где продавали рыбу. Причём эта рыбы была всех видов копчения, засолки, жарения и варки. Цены можно сказать — никакие. Я купил небольшого солёного осетра. Бутылок восемь ледяного пива и пока всё это не съел и не выпил — не мог оторваться. Правда, потом избегался в туалет по малой нужде, но зато удовольствия получил достаточно.

Прибыли в Пятигорск. Эшелон остановился где-то на задворках. Кругом, куда ни кинь взгляд, стояли бесчисленные пустые платформы и все пути были сплошь засраны, от останавливавшихся здесь воинских составов. Через час стоянки мы двинулись дальше и глубокой ночью прибыли на станцию разгрузки. Состав немедленно подали к рампе и сразу же закипела работа. Ночь была ясная, но ужасно холодная, так что подгонять никого не приходилось. А в самый разгар работы произошёл сбой в разгрузке. Не сработали железнодорожники и мы в течение часа ждали локомотива, чтобы он продвинул эшелон. Но вот и это было сделано. С первыми лучами солнца мы разгрузились, наспех построились в колонну и торопливо стали выбираться на дорогу к городу Прохладный, так как к рампе подавали новый состав под разгрузку. Полчаса марша, свернули влево, ещё пять минут и колонна встала. Я вылез из машины и в тени деревьев пошёл в голову колонны, пройдя метров двести, вышел на край огромного поля; где располагался местный учебный центр. Тут и расположился лагерь нашего полка. Уже стояли палатки первого и третьего батальона. Чуть дальше виднелись РМО и ремонтная рота. Рядами стояли БМП батальонов. А рядом с ними на поле становились мои дивизионы. Подошёл к месту будущего парка дивизионов, где деловито распоряжались мои артиллеристы: уточнил, где будет стоять моё ПРП и направился к командиру полка, которого нашёл в палатке ЦБУ (Центр Боевого Управления). Доложил о прибытие. Командир рассеянно выслушал меня, указал места для палаток дивизионов и определил сегодняшний день — днём обустройства на месте. К этому времени подтянулась моя машина, которую я обманом загрузил в эшелон и я указал место расположения кунга, а рядом с нами и место под палатку ВУНА (Взвода управления начальника артиллерии). В принципе, на сегодня моя руководящая роль, как начальника артиллерии, закончилась. Можно было заняться собой. Взял полотенце, туалетные принадлежности и направился к источнику в расположение полигонной команды. Несмотря на то, что вода из кранов лилась ледяной, я с большим удовольствием принял душ, побрился и взбодрённый холодной водой вернулся в расположение полка. За время моего отсутствия на участке, отведённом под палатки дивизионов, уже кипела работа. Бойцы, соскучившись в вагоне по простым физическим нагрузкам, дружно работали лопатами, топорами, забивали колья, натягивали верёвки и ставили палатки. Я сходил к командиру комендантского взвода и получил на себя автомат, бронежилет и другие принадлежности. Получили вооружение, имущество и мои офицеры. В течение часа вычистили оружие и подогнали бронежилеты под себя. А когда надел броневую защиту и попытался проделать в нём, под дружный смех подчинённых, несколько ружейных приёмов, то понял — я одел бронежилет в первый и в последний раз. Очень уж он тяжёлый и неудобный. В первую войну провоевал без бронежилета и эту провоюю, после чего закинул его далеко под кровать. День прошёл спокойно: мои офицеры клеили карты, а я контролировал, как идёт оборудование палаток и парка. Особого моего вмешательства не требовалось, так как дивизионам оказывали помощь опять полковники Алабин и Макушенко. Пусть работают. Встретился с генералом Шпанагелем: он мне определил задачи и направления по дальнейшему совершенствованию слаживания подразделений. Конечно, особый упор он сделал на отработку вопросов по наведению батарей и дивизионов по команде — «Баку, Уфа, Москва». Но уже прежнего интереса и напора у него я не ощутил. Жил он у сына в батальоне, там же и проводил большую часть времени.

Последующие дни принесли мне достаточно огорчений и неприятностей, которые в основном были связаны с организацией дальнейшего процесса боевого слаживания. Командиры дивизионов пустили его на самотёк. Занимались в основном мелочёвкой и какими-то побочными делами, и что ещё хуже всего с утра и до вечера с «втихушку квасили». Организовать схему: занятия до обеда, а после обеда заниматься мелочёвкой, ни полковникам Алабину с Макушенко, ни мне не удавалось. Мы натыкались на тихое противодействие не только командиров дивизионов, но и командиров батарей. Из-за этого меня постоянно дёргали, а потом произошёл неприятный разговор с Алабиным, который потребовал от меня переломить создавшуюся ситуацию. Заведённый, после этого разговора, я построил офицеров и прапорщиков дивизиона и крупно с ними поговорил.

Отпустил командиров взводов и резкой форме отчитал командиров батарей. Потом отвёл в сторону Семёнова с Чикиным и не щадя их самолюбия высказал всё, что думаю о их стиле руководства подразделениями. Конечно, обид и амбиций со стороны офицеров, особенно командиров дивизионов, было после этой акции много. Но результат не замедлил сказаться; более-менее занятия наладились, хотя с нежеланием проводить их под любым предлогом сталкивался практически ежедневно. Неудачно прошли в течение двух дней и радио тренировки в масштабе полка. Я так и не сумел добиться надёжной двухсторонней радиосвязи с артиллерийскими подразделениями, и в чём здесь была причина — выяснить не удалось. Всё это происходило на фоне бесконечных совещаний, которые только добавляли суматохи.

В один из последних дней командир полка, командиры батальонов, заместители командира полка и я вылетели на вертолёте в один из полков на совещание, которое должен был проводить командующий нашей группировки генерал-майор Гончаров. Все прекрасно понимали, что на этом совещание будет поставлена конкретная задача для полка: когда и каким маршрутом будем входить в Чечню. Прилетели мы в полк, стоявший недалеко от границы с Чечнёй первыми. И в течение двух часов подъезжали и прилетали на вертолётах офицеры с других полков. Наконец прилетел и Гончаров со своими офицерами. Среди них нашёл начальника ракетных войск и артиллерии группировки и представился полковнику Борисенко. Вроде бы мужик ничего. Но за пятнадцать минут общения с ним перед совещанием, он достал меня своими нудными наставлениями. В августе-сентябре ему пришлось участвовал в боевых действиях на территории Дагестана, чем очень гордился и всё пытался мне передать тот опыт, который он там приобрёл. Но, честно говоря, принципиально нового я ничего от него не услышал и еле сумел от него отделаться. Когда мы подошли к месту проведения совещания и расселись по местам, из штабной палатки выскочил взбешённый генерал Гончаров. Оказывается, командир полка с начальником штаба убыли в неизвестном направлении и из штабного начальства остался только начальник связи полка, который от яростного напора Гончарова так растерялся, что не мог ответить ни на один его вопрос. Что больше и больше ввергало генерала в гнев. Мы сидели притихшие, наблюдая за суетой вокруг командующего группировки, и тихо потели. Деревья, которые окружали место совещания, практически не давали тени. И хотя время уже перевалило далеко за обед, солнце щедро поливало своим жаром землю. Гончаров, излив своё накопившиеся раздражение на начальника связи, впавшего в ступор и только ошалевшим взглядом сопровождал метания генерала, наконец остановился и почти спокойно приказал: — Товарищи офицеры, снять всем кителя, а то что-то жарко сегодня, — и первым снял китель, оставшись в мокрой майке. Затем повернулся к начальнику связи и грозно продолжил: — А вы, товарищ майор, срочно мне связь организуйте с командиром полка. Вот сюда, — генерал сильно постучал пальцем по столу, указывая, где должен стоять телефонный аппарат, а майор с облегчением козырнул и умчался долой с глаз начальства.

Гончаров, пару минут в молчание прошагал около стола, собираясь с мыслями. И в тот момент, когда мы думали что он начнёт ставить задачи, он поднял своего заместителя генерала Свистунова и начал его отчитывать за какие-то там мелкие просчёты. Генерал пытался что-то отвечать, но Гончаров не давал ему открыть рта и продолжал его отчитывать как какого-то юного лейтенанта. Мы, со всё возрастающим интересом, наблюдали эти штабные разборки. А через некоторое время все вообще затаили дыхание, ожидая развязки развивающейся на наших глазах трагикомедии, так как за спиной Гончарова бесшумно появился начальник связи полка с телефоном в руках. Поддёргивая телефонный кабель, майор тихо приближался за спиной генерала к столу и когда до стола остался один метр, кабель окончательно натянулся. Майор, не веря своим глазам, несколько раз сильно дёрнул за кабель, надеясь, что он отцепится от препятствия. Но кабель не отцепился, а лишь ещё сильнее натянулся. Тогда офицер знаком дал команду связисту проверить и освободить провод. Через минуту солдат вынырнул из кустов и, сильно жестикулируя руками, показал, что провод ни за что не зацепился, а полностью натянулся. Майор в отчаянии оглянулся, лихорадочно решая про себя возникшую проблему, но не найдя решения с надеждой уставился на своих подчинённых, которые в растерянности выглядывали из-за кустов. Участники совещания давились от смеха, многие прятались за спинами впереди сидящих и истерично тряслись в беззвучном хохоте. Гончаров, видя что офицеры давятся от непонятного веселья, и не понимая его причины, всё более «заводился», считая что смеются над ним. Начальник связи, убедившись в бесполезности попыток удлинить кабель, начал осторожно продвигаться в сторону кустов, но в этот момент Гончаров оглянулся и увидел его.

— Ну что, товарищ майор, есть связь с командиром полка?

— Так точно, товарищ генерал-майор, — хрипло доложил офицер и судорожно сглотнул слюну. Совещание сдавленно засмеялось, зная, что будет дальше. Догадался об этом и начальник связи. Он сильно прижал телефонный аппарат к груди и загнано посмотрел на командующего.

— Давай сюда аппарат, — генерал хлопнул ладонью по столу и сел на стул. Уже никто не скрывал своёго смеха. Майор медленно, загребая ногами пыль, двинулся к столу командующего, всё ещё надеясь на чудо. Но чуда не произошло, опять не хватило одного метра до стола. Участники совещания уже не могли смеяться. Теперь засмеялся сам Гончаров, и засмеялся он очень зловеще. Дальше последовал монолог генерала, откуда несчастный майор узнал до какой степени он дурак и дебил. Потом он был отдан под трибунал за невыполнение непонятно какого-то приказа. Но потом командующий пожалел семью майора и сказал, что под трибунал он не будет отдан, а его уволят с позором из армии. Причём прямо сейчас его посадят в вертолёт и отправят в Моздок, а оттуда он в часть для окончательного увольнения будет добираться самостоятельно, побираясь на каждой станции, так как он, наверняка, пропил все деньги. Командующий ещё пару минут обсасывал, под дружный, но доброжелательный смех офицеров будущие перспективы службы майора. А закончив топтать начальника связи, взял телефонную трубку из рук офицера и связался с командиром полка. Ещё пару минут Гончаров рассказывал кто такой, в представление командующего, командир полка. Красочно рассказал тому о его части и о его офицерах, при этом используя богатый русский язык с его печатными и непечатными оборотами. После этого отдал трубку и устало сказал майору, чтобы тот продолжал служить и не брал примера с остальных горе — командиров. Начальник связи, не веря, что буря его миновала, быстро исчез с глаз начальства.

Мы все думали, что совещание сейчас наконец-то начнётся, но Гончаров уже не мог остановиться и продолжал угрожать участникам совещания всеми мыслимыми карами в случае невыполнения приказов или непродуманных решений, ссылаясь на командира полка, который зная о совещании убыл в неизвестном направление и забрал с собой всё командование. Тем самым, обезглавив полк. В принципе, на этой ноте совещание было закончено: длилось оно всего сорок минут. Конечно, в глубине души все были довольные прокатится на вертолёте на границу с Чечнёй, пообщаться с другими офицерами, в конце концов посмеяться над нелепой ситуацией, в которой оказался начальник связи. Но всё это только для того чтобы выслушать гневные тирады, пусть и уважаемого генерала — ну, это совсем не рационально.

По дороге к вертолётной площадке полковник Денисенко опять пытался вбить мне в голову прописные артиллерийские истины, о которых я знал ещё будучи командиром взвода. Он всё бубнил и бубнил о боевых действиях в Дагестане, а я едва сдерживался от резкостей, прекрасно понимая, что этот опыт в будущих боевых действиях можно применять лишь частично. А может быть, став начальником артиллерии, я возомнил о своих полководческих «талантах» и не желаю прислушиваться к чужому мнению? Над этим потом стоит подумать.

Взлетели. Лётчики попались лихие. Мы мчались на высоте 10 — 15 метров над пустынными солончаками, придерживаясь рельефа местности, поэтому вертолёт резко подымался или опускался: в зависимости от рельефа. Особенно щекотало нервы те моменты, когда мы подлетали к линиям ЛЭП. Вертолёт перед линией резко подымался метров на пятьдесят и так же резко опускался, когда мы её перелетали. Было жутковато, но все были довольны. Высадив командира 245 полка в расположение его полка, вертолёт набрал приличную высоту и мы уже направились к себе. Лихо промчавшись над стрельбищем и сделав крутой разворот, вертолётчики высадили нас и сразу же взмыли в темнеющее небо, а на нас налетел генерал-лейтенант Сидякин, который прибыл к нам от штаба нашего округа для контроля, и в резкой форме стал отчитывать командира полка, за то что мотострелковые подразделения не прекратили учебные стрельбы, когда наш вертолёт пролетал над ними. Излив своё раздражение, Сидякин быстро успокоился, а поздно вечером, на совещание, командир полка довёл до нас, что послезавтра мы уходим всем полком в Чечню. Поэтому весь завтрашний день приказал посвятить свёртыванию лагеря. К вечеру полк должен стоять в колоннах. Вторую, наверно, более приятную новость мне сообщил полковник Макушенко: пока мы летали на совещание, в Екатеринбург убыл генерал Шпанагель для проведения боевого слаживания и отправки в Чечню нашего артиллерийского полка. Порадовшись этой новости, про себя злорадно усмехнулся. Как только получу от командира полка боевой приказ, так сразу же поставлю на место полковников Макушенко и Алабина, которых Шпанагель оставил при моей артиллерии. Двоевластия в артиллерии полка я больше не потерплю.

30 сентября целый день грузились и одновременно заместитель командующего Уральского военного округа генерал-лейтенант Сидякин вместе со штабом полка и командирами подразделений отрабатывали вопросы взаимодействия при совершение марша из расположения полка, под населенным пунктом Прохладное, в район сосредоточения полка — населенный пункт Горагорск, это уже на территории Чечни. Для этого перед палаткой ЦБУ построили макет местности, на котором был выделен маршрут выдвижения полка, и на нём уже конкретно определяли места возможного нападения боевиков на колонну полка, вопросы огневого поражения артиллерией. Перед этим командир полка приказал изучить маршрут движения и принять решение по боевому обеспечению совершения марша каждому начальнику рода войск по своей специальности. Когда до меня дошла очередь, в своем докладе я показал на маршруте вероятные места нападения боевиков и районы развёртывания дивизионов. Больше всего командира и меня тревожил перевал в районе нп. Предгорное, там дорога вилась по весьма крутому серпантину и было самое удобное место для засады. В этом районе указал вероятные места развертывания артиллерийских подразделений и цели, по которым вполне возможно придётся вести огонь. Заслушав доклады, полковник Никитин определил порядок движения следующим: первыми идут развед. рота, за ними первый батальон, потом управление полка, я там же. Дивизионы, подразделения обеспечения, танковый батальон и замыкал колонну третий батальон. Накануне был большой спор, какой из батальонов пойдёт первым: третий или первый? Больше склонялись к третьему батальону, там командир батальона майор Сергеев выдержанный и достаточно опытный офицер, да и постарше командира первого батальона, но он уже был ранен и у него почти не действовала рука. В пути следования, в его эшелоне, напился один из младших офицеров батальона и стал кидаться на всех с ножом, а потом запёрся в туалете, а когда его вытаскивали оттуда, успел несколько раз ударить Сергеева ножом. Наиболее серьёзная рана была в руку, и она у него плохо действовала. С другой стороны первым в бой рвался капитан Шпанагель, но Алексей был импульсивный, азартным и мог увлечься боем, так сказать — бой ради боя. Но когда командир полка стал опрашивать у кого какое мнение по этому поводу, то большинство, в том числе и я, всё-таки высказались за первый батальон.

Утром спрашиваю Алексея Гвоздева, как он видит артиллерийское обеспечение в ходе марша. Смеётся: — Борис Геннадьевич, я еду на своём БМП, впереди меня и по бокам море огня всё кругом взрывается и мой батальон взламывает оборону противника.

Я скептически усмехнулся про себя — Мальчишка.

— Товарищ капитан, море огня вам обеспечивать не буду, у нас лишь полтора БК. Больше используйте свою миномётную батарею, ну а если зажмут тебя, тогда помогу.

В 18.00 командир полка построил командиров подразделений и отдал боевой приказ на совершение марша. После зачитки приказа я приказал командирам дивизионов построить подразделения, для того чтобы в свою очередь отдать свой боевой приказ по артиллерии. Полковники Алабин и Макушенко сразу же попытались опять взять в свои руки руководство артиллерийскими подразделениями. Но я их отвёл в сторону и твердо сказал: — Всё…, товарищи полковники… Благодарю вас за оказанную помощь, но боевой приказ отдали мне, а не вам. Поэтому попрошу вас мне не мешать, ну а если в боевом приказе или в своих распоряжениях что-то упущу, то можно меня и поправить, а сейчас стойте, слушайте и не вмешивайтесь.

К вечеру стали строить колонны. Сам лично прошёлся по дивизионам и проверил, что связь у меня с ними есть, а то были перебои в связи на радио тренировках. Где-то в 23.00 закончили построения и легли спать. День предстоял тяжёлым, и я понимал, что завтра в это время уже кого-то в полку не будет в живых, но не мог предположить, что первые потери и существенные понесут мои артиллерийские подразделения.