Короткие повести. Повести

Борис Федорович Морозов

Три повести роднит небольшой размер и стремительность действия. Широкими мазками написаны житейские ситуации, которые духовно преображают наших современников. Убежденный холостяк, совершив дорожную аварию, помогает излечиться пострадавшей малышке и женится на ее матери («Зеленый свет»); под нажимом старых родителей молодая семья тщетно пытается заиметь своего ребенка («Наследник»); честолюбивая певица после долгих колебаний жертвует своей славой и завершает артистическую карьеру («Примадонна»).

Корректор Ксения Белокроликова

© Борис Федорович Морозов, 2022

ISBN 978-5-0059-2821-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Зеленый свет

1

Мне тридцать, я до сих пор не женат — вот мама и любит поучать меня, как маленького. Когда мы собирались на юбилей моего однокурсника Эдика, она без конца долбила:

— Давай, поедем в Москву электричкой! Ты ведь с другом обязательно выпьешь, а как на следующий день будешь рулить?

— Не волнуйтесь, мамочка, ваш ребенок здоров, у него хорошие анализы, говорю вам как педиатр, и потом, надо же обкатать новую машину, мою ласточку, — балагурил я, надевая галстук.

— Джинсы и галстук — признак дурного тона. Лучше надень костюмные брюки, — сказала она, подкрашивая губы.

— В джинсах за рулем удобнее.

Друг Эдик, нынче преуспевающий владелец туристической фирмы, праздновал свой тридцатилетний юбилей на широкую ногу, в дорогом ресторане. Столичный теперь житель, разодетый в пух и прах, он весь вечер хохмил, рассказывал анекдоты. Погуляли прекрасно, если не считать, что все гости будто сговорились — настырно сватали мне черноглазую красавицу-брюнетку Руфину. Особенно старались мама и её давняя московская подруга Нина Петровна, родная тётя Руфины. Временами эти молодящиеся дамы прекращали обсуждение нарядов и украшения женщин-гостей, лукаво переглядывались, а мама нашептывала мне, указывая глазами на Руфину в ярком облегающем платье с очень глубоким декольте:

— Скажи, чем плоха невеста? Москвичка, тоже врач, делает пластические операции известным актерам и политикам, вхожа в Дом кино, имеет квартиру на Волхонке… Да отцепись от рюмки, пригласи её на танец.

— Я не настолько пьян, чтобы влюбиться с первого взгляда. Эдик сейчас рассказал похожий анекдот: «За столиком в ресторане парень говорит девушке: „Смотрю на вас и думаю: выпить еще или вы мне уже нравитесь?“»

— Хватит кривляться, в твои годы пора быть серьезнее, — буркнула мама и демонстративно отвернулась к подруге. Обе ровесницы, скрывающие мешочки под глазами тональным кремом, а морщинки на шее массивными бусами (у Нины Петровны вдобавок ажурный платочек под цвет платья), они ревниво заговорили о знаменитой артистке, которая после очередной подтяжки лица стала неузнаваемая, вдобавок глаза открываются не полностью.

Тут на помощь подоспел круглолицый, возбужденный Эдик с двумя рюмками, его атласный галстук-бабочка сбился набок… Подавая мне рюмку, бодро воскликнул:

— Рома, давай выпьем за меня любимого! Не пьянства ради, а здоровья для. Говорят, самое лучшее лекарство — это вода: пара чайных ложек на стакан спирта, и все болезни как рукой снимет. За юбиляра — до конца, будь лаской, док!

— Может, хватит, ведь завтра мне рулить, а вечером дежурство в больнице.

— Рома, до завтра как до Луны мелкими шагами. Кстати, ловко ты отбиваешься от уз Гименея, тебя не соблазняет даже шикарная грудь Руфины!

— Вспомни, где она работает! В их клинике делают грудь под размер бюстгальтера.

— Док, ты стал циником, и недаром твоя мама хочет скорее тебя женить. Руфина — красавица с восточными глазами, а какие ножки, а фигурка — супер!

— Оказывается, ты еще не забыл студенческие повадки многоопытного донжуана! Смотри, твоя Ольга устроит сцену ревности.

— Не будем о грустном, док, послушай анекдоты про дамочек: «Жена посылает мужа в магазин, а он с дивана отвечает: «Сейчас такой дождь, что собаку не выгонишь на улицу». «Так сходи без собаки», — говорит жена». А вот еще: «Женщина жалуется доктору: «Целыми днями я говорю что-нибудь мужу, а он в ответ — ни слова. Боюсь, доктор, у него серьезное психическое заболевание». — «Это не заболевание, мадам. Это дар Божий».

* * *

Утром я на кухне поправлял здоровье крепким чаем, а Эдик с женой и моей мамой просматривали в гостиной видеозапись вчерашнего юбилея. Через дверь доносились восторженные возгласы и комментарии.

В десять часов мы собрались домой, обещая наведаться после экскурсии на Валаам, то есть через месяц.

— Привезем сувениры, фотографии храмов и других достопримечательностей этих святых мест, — авторитетно добавила мама, поправляя перед зеркалом модную шляпку. — А на презентацию обязательно позовите Руфину. Вчера она рассказывала о художнике Шишкине, который, оказывается, любил Валаам. Руфина очень милая, интеллигентная девушка!

— Намек понял, ох, давненько мы не гуляли на свадьбе. — Круглое лицо Эдика расплылось в сладкой улыбке. — Но знай, друг: сделать жену счастливой легко… только очень дорого. Тебе придется бросить медицину и заняться бизнесом, как я.

— Бизнесменом надо родиться, а мой Рома — доктор от Бога, — встала на мою защиту мама. — Недавно ему дали полставки в детской больнице.

— Браво, дружище! Я всегда знал, что тебя ждет мировая слава американского педиатра Бенджамина Спока.

Обнимая меня на прощанье, Эдик вдруг всполошился:

— Рома, от тебя разит коньяком. Если гаишник остановит, может отобрать водительское удостоверение. Погости еще денек, оклемайся как следует! Ну, куда торопиться?

— С удовольствием бы, но перед отпуском много дел. Насчет запаха не беспокойся, буду всю дорогу жевать ментоловую пластинку, — улыбнулся я и показал целый блок.

— Что же, док, счастливого пути, или, как говорят водители, ни гвоздя тебе, ни жезла! — помахал рукой Эдик.

* * *

На кольцевой автодороге мою синюю ласточку подхватил поток машин и полтора часа держал внутри бешено летящей железной стаи. Все куда-то спешат, всем некогда, все научились ценить время. Как в калейдоскопе мелькали указатели разъездов, дорожные знаки, рекламные баннеры… Стремительная скорость пьянила, душа восторженно пела, хотелось вслед за классиком кричать: «Какой же русский не любит быстрой езды!»

Контролируя боковым зрением машины слева и справа, я крепко сжимал руль и улыбался, вспоминая анекдоты, которые Эдик вчера сыпал, будто из рога изобилия:

«Врач спрашивает пациента: „Кажется, вы у меня уже были? Напомните фамилию“. — „Семенов“. — „Плеврит?“ — „Нет, я — Николай“».

«Лысеющий мужчина спрашивает в аптеке: „У вас есть средство сохранить остатки моих волос?“ — „Конечно! Рекомендую вот эту прекрасную шкатулочку!“».

С Эдиком мы не виделись два месяца, со дня моего юбилея, но вчера он был на высоте. Впрочем, и в мединституте его считали юмористом.

Маме надоело молчать, и она заговорила о предстоящей экскурсии на Валаам, затем плавно перешла к туристическому бизнесу Эдика и его жены Ольги, которые подарили мне на тридцатилетие эти две путевки.

— Жаль, путевки заполнены. Сейчас я вижу, что вместо меня лучше бы поехала Руфина.

— Это из области фантастики: её так срочно не отпустят с работы, ведь богатеев, желающих омолодиться, много, — она хвалилась, что операции расписаны на месяцы вперед, — защищался я, жуя жвачку.

— Нина Петровна сказала по секрету, что племяннице в клинике хорошо платят. Учти — будешь как сыр в масле кататься.

— Не хочу кататься в масле, фи, противно, — брезгливо сморщился я и вспомнил, как Руфина весь вечер пела дифирамбы своей знаменитой клинике пластической хирургии и косметологии, при этом подводила философскую базу:

«Исправляя недостатки природы и последствия несчастных случаев, мы делаем людей красивыми».

«Залог красоты человека — это здоровье с детского возраста, говорю вам как педиатр, — возражал я. — В здоровом теле здоровый дух».

«А старость? Только в Азии старые люди пользуются уважением и любовью, а у европейцев они чувствуют себя ущербными и несчастными. Оттого наши пожилые знаменитости стараются улучшить свою внешность».

«Разве красивый облик сделает человека духовно лучше? Прав Николай Заболоцкий:

…и что есть красота,

И почему ее обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде?

«Да, в человеке две красоты, — нехотя согласилась она. — Поэтому сотрудники нашей клиники делают все, чтобы люди были хотя бы внешне красивы…»

2

…Наконец-то ласточка вырвалась на Дмитровское шоссе, переполненное медлительным грузовым транспортом. После бешеной скорости, которую диктовала кольцевая автодорога, тащиться за громадными неуклюжими фурами — было скучно. Я перестроился в крайний левый ряд и мчался, не слушая предостережений мамы:

— Не гони! Сбавь скорость! Тише едешь, дальше будешь.

То, что фуры справа вдруг встали, я расценил как очередную пробку на крайней правой полосе и продолжал давить на газ, а когда перегнал их, обомлел: перекресток!.. На светофоре красный, а справа летит белая ауди во главе стаи машин.

…Я испуганно вдавил в пол педаль тормоза, нажал клавишу звукового сигнала…

…Ласточка с жутким скрежетом заскользила по асфальту, неумолимо устремляясь к белой ауди…

Удар… Стекло задней двери ауди осыпалось вниз, будто шторка…

…Капот моей ласточки вздыбился горбом, раздался треск бампера и дребезг фар…

…Меня больно прижало к рулю… Мама повисла на ремнях безопасности…

…Ласточка встала…

…Я от страха оцепенел, судорожно сжимал руль и тупо смотрел, как по шоссе скользил мой номерной знак, а следом — зазмеился ручеек темной жидкости…

…Ауди развернуло, она замерла. Её водитель бросился к вмятой задней двери, кое-как открыл, вынул из кресла маленькую девочку, та держалась за левую окровавленную щечку и пронзительно кричала: «Мама, скорее уезжай отсюда, уезжай!»

«Ой, что я натворил? Как это случилось?» — потрясенно шептал я, все еще надеясь, что это жуткий сон.

— Ты цел? Ничего не сломано? — повторяла бледная, перепуганная мама, лихорадочно ощупывая мне руки и голову.

От горя и страха я не мог вымолвить ни слова.

Меня будто парализовало; все же я открыл дверь кабины и на ватных ногах, заплетаясь, пошел к детскому плачу.

Растерянный собрат по несчастью — ба, да это девушка в синих джинсах и спортивной куртке! — суетливо утирала платочком кровь с лица малышки и безумно кричала:

— Дайте аптечку! Вызовите скорую! Аптечку! Вызовите неотложку!

Будто в тумане я кинулся к своей изуродованной машине, схватил аптечку, и на бегу тщетно старался вскрыть заводскую упаковку. Хорошо, мама длинным крашеным ногтем взрезала пленку, достала кусок ваты, приложила к окровавленной щеке орущей малышки. Затем втроем — девушка в джинсах, я и мама, — стали растерянно нажимать клавиши своих телефонов, вызывая скорую помощь.

В это время на переднем сиденье ауди пожилая холеная женщина в модной шляпке трясущимися руками отстегнула ремень безопасности и запричитала со слезой в голосе:

— Ну, куда летят? Ну, куда летят? Бедная моя внученька!

А мимо неслись автомобили. Около нас водители замедляли ход, смотрели на искореженные машины и окровавленного ребенка, одни со страхом и сочувствием, другие — с любопытством. Вдруг от этого потока отделилась скорая помощь, ревя сиреной. Скрипнув тормозами, она качнулась и застыла перед ауди. Из кабины выпрыгнул мужчина в белом халате, раскрыл чемоданчик с красным крестом, поколдовал над лицом плачущей малышки, а в следующую минуту её усадили в салон вместе с бабушкой. Скорая рванула вперед, расчищая путь синей мигалкой и тревожной сиреной.

Тут возле моей покореженной ласточки припарковался огромный черный джип. Из него вышли два бритоголовых парня с золотыми цепочками на мускулистых, тренированных шеях. Один, с татуированным цветным змеем на руке, сказал, подавая мне визитку:

— Не грусти! Главное — все живы, а машина, даже такая дорогая, — всего-навсего кусок железа. Звоните по этому адресу, мы готовы починить быстро и качественно, а хотите, можем выкупить, тогда вы скорее забудете об аварии.

— Как аккуратно ни управляй машиной, но хотя бы раз вляпаешься в ДТП, — авторитетно поддакнул второй, но заметил подъезжавшую к нам сине-белую машину дорожно-патрульной службы и торопливо увлёк товарища к джипу.

Когда автоинспекторы подошли, бритоголовых будто ветром сдуло. Низкорослый сержант с полосатым жезлом козырнул, потребовал документы вначале у меня, затем — у стоявшей в стороне амазонки, вяло сунул в папку и продолжил разговор с напарником о вчерашнем футболе. Я нетерпеливо топтался перед ними. Наконец, сержант заметил меня и объяснил свое бездействие:

— Когда есть пострадавшие, то ДТП должны расследовать специальные сотрудники. Мы ждем их.

Меня лихорадило. Не зная, как успокоиться, я опять сел в машину. Мама думала, что я трясусь от утреннего холода, поэтому, как маленького, пыталась накрыть курткой, а я капризно сбрасывал. В конце концов я вышел и принялся ходить взад-вперед, боясь взглянуть на покореженную ласточку, из которой, как из раненого зверя, сочилась темная жидкость.

Вдруг около меня остановился темно-синий мерседес, вышел здоровяк с трехдневной модной щетиной. Поздоровался. Я машинально, будто в сомнамбуле, ответил.

— Роман Михалыч! Не узнал? Я Кирюха, сосед по гаражу, помнишь, недавно привозил к тебе на прием больного скарлатиной сыночка. Слушай сюда, главное, не парься. Говори, что ехал на мигающий зеленый, и все будет тип-топ, — заговорщицки шептал он, воровато оглядываясь на увлеченно беседующих полицейских. — Я попадал в такую переделку. Знак аварийной остановки есть? Быстро поставь около машины, иначе припаяют еще и незнание Правил движения.

Я достал из багажника ярко-красные, в заводской упаковке, пластины и беспомощно вертел в руках.

Кирюха (теперь я узнал его) ловко соорудил треугольник, поставил перед потоком автомобилей на черный тормозной след ласточки, деловито прошел вперед, подобрал искореженный номерной знак из лужи, которая растеклась по асфальту. Подал мне.

Я оторопело смотрел на мятую пластину с цифрами, и, пока вертел, не зная, что с ней делать, испачкал джинсы.

— Ничего страшного, это из радиатора, тосол, — утешил Кирюха. — Дома отстирается.

Брезгливо кинув пластину в багажник, я растерянно стал спрашивать знакомца: как теперь отогнать битую машину домой? В тот момент я напрочь забыл о раненом ребенке и испорченных джинсах, все вытеснила забота о поломанной ласточке.

— На эвакуаторе будет дороговато, — вкрадчиво шептал Кирюха, озираясь по сторонам бегающими глазками. — Я мог бы отбуксировать, но спешу, а тебя здесь промурыжат несколько часов — знаю, бывал в такой переделке. Ты, главное, не парься, говори ментам про мигающий зеленый.

Наконец, приехали еще два инспектора: пожилой толстый майор с густыми бровями и молодой лейтенант богатырского сложения. Взяли наши документы у сержанта-регулировщика, что-то быстро спросили и направились к нам.

Допрос начали с меня, и неожиданно для себя я ответил словами Кирюхи: «Ехал на мигающий зеленый».

Майор записал мое показание в блокнот. Заметив пятно на джинсах, сочувственно спросил:

— Что с ногой? Повреждена?

— Испачкался, — я показал ручеек на асфальте.

Понимающе хмыкнув, грузный майор заставил меня сесть за руль, осмотрел салон, наклонился, будто рассматривая показания спидометра, а на самом деле принюхивался. Листая мои документы, спросил:

— Роман Михайлович, на какой скорости вы ехали?

— Шестьдесят пять километров, — испуганно соврал я и покраснел, заметив его взгляд на рычаг скоростей.

Он записал показания спидометра, осмотрел шины, измерил высоту рисунка протектора, хотя и так видно: резина новая. Сделал еще одну отметку в блокноте и направился к белой ауди.

Глядя ему вслед, мама возмущенно зашептала:

— Зачем ты соврал майору? Ведь горел красный.

— Струсил. И знакомый посоветовал, он в этих делах дока.

Негромко ворча, мама платочком принялась вытирать пятно с джинсов:

— Угораздило тебя, первый раз надел, и вот…

Опросив длинноволосую амазонку-водителя, майор с лейтенантом начали измерять тормозной путь и расстояние от машины до машины, затем рисовали их положение, фотографировали повреждения… Длилось это часа полтора; светофор то работал, то выключался — тогда на перекресток выходил малорослый сержант с жезлом.

Не спуская глаз с инспекторов, мама прислушивалась к их разговору.

— Парень говорит: ехал на мигающий зеленый. Неужели девица мчалась на красный? — раздумчиво спросил лейтенант, почесывая затылок.

— Она что, ненормальная? Ведь в кресле малышка, — возразил майор.

Амазонка стояла около своей машины, прижав мобильный телефон к уху. Из распахнутой джинсовой куртки на груди туго выпирала белая кофточка с пятнышком крови.

«Видимо, звонит в больницу», — подумал я и на ватных ногах робко приблизился. Виновато и хрипло выдавил:

— Как дела у малышки?

Опустив руку с телефоном, она брезгливо глянула на меня, на грязную штанину, и сердито выкрикнула:

— Уйди прочь!

— Знаете, я детский врач, могу…

— Сказала: сгинь! Убийца! — Бешеная злоба исказила молодое красивое лицо.

Понурив голову, я медленно отошел, как побитая собака.

А в это время нас подозвали инспекторы.

— Посмотрите: в момент столкновения машины так стояли? Если согласны, подпишите, — протянул лейтенант рисунок и ручку мне, потом агрессивной амазонке.

Мельком глянув на рисунок, мы подписались. В таком состоянии транса мы подписали бы что угодно.

Спрятав документ в папку, лейтенант обратился ко мне, указывая на машину:

— Попробуйте — заводится? Если заводится, то отгоните на обочину, освободите проезжую часть. И возьмите свой аварийный знак, иначе его раздавит поток машин.

Еще раз оглядел перекресток и тихо спросил майора:

— Если он ехал на красный, то почему никто в ауди не врезался? По принципу домино здесь должна быть куча мала.

Майор сдвинул густые брови и недоуменно пожал плечами. Лейтенант приказал мне сесть на заднее сиденье сине-белой машины:

— Поедем на освидетельствование.

А майору доложил:

— Девица в шоке, абсолютно никакая, однако сесть рядом с этим парнем отказалась. Её привезет сержант-регулировщик.

3

В наглухо закрытом пространстве, под конвоем двух ментов, я почувствовал себя арестантом. Тело сковал холод ужаса.

Ехали мы долго, неизвестно куда, а я мысленно представлял процедурный кабинет со шприцами-пробирками и замирал от страха, что в крови найдут алкоголь. Вспомнилась поговорка: от сумы да от тюрьмы не зарекайся. Эх, ну почему я не послушал маму и не поехал электричкой? Или не остался у Эдика еще на день?

В кабинете майор начал опрашивать меня, а лейтенант — амазонку. Краем уха я услышал, как лейтенант возмутился, почему адрес в водительских документах один, а в паспорте другой. Она ответила, что в настоящее время разведена, безработная и живет у матери.

Затем лейтенант вставил трубочку в какой-то мини-калькулятор и начал на нем печатать, подолгу выискивая толстым пальцем нужную клавишу-букву. Закончив, он вытер пот, облегченно вздохнул и поднес устройство к моему лицу:

— Дуйте в трубочку.

Я издалека дунул. Лейтенант чертыхнулся, снова помучился над клавишами и раздраженно объяснил:

— Трубочка стерильная, я достал её из упаковки на ваших глазах. Надо взять в рот и дуть, как надувают детям шарики. У вас есть дети?

— Нет, — ответил я и сердито добавил: — Я ни разу не был в полиции, и трубочку вижу впервые.

Вторая попытка была удачная — из аппаратика выползла узкая, вроде кассового чека, лента с моей фамилией, именем и отчеством. Так вот что печатал лейтенант!

— У вас нули. Распишитесь здесь.

Я расписался, но, вспомнив многочисленные юбилейные тосты, обеспокоенно спросил:

— Что значат нули?

— Нули и в Африке нули, — раздраженно ответил лейтенант, передавая трубочку амазонке.

Машинка и для нее выдала нули.

Ей, а потом и мне дали заполнять анкету. Записав паспортные данные и номер мобильного телефона, я наткнулся на строку про уголовную ответственность за дачу ложных показаний. Рука замерла на мгновение, и все же, преодолев страх, я написал о мигающем зеленом свете и неожиданно вылетевшей справа белой ауди. Нервно-размашисто подписался, подал тучному майору.

Он прочитал, сердито сдвинул густые брови, рявкнул:

— Вы подробно пишете о поломках машин и ни слова о раненом ребенке.

Я смутился, дополнил про девочку с окровавленной щекой и опять крупно расписался. Просмотрев мои поправки, он проворчал:

— Не написано, где произошло ДТП, куда ехали, с какой скоростью, на какой машине, кто был в кабине?

— Название перекрестка не знаю, я из Тверской области.

Он продиктовал и добавил с досадой:

— Не спешите ставить подпись. Проверю, потом подпишете.

Прочитав и эти дополнения, скомандовал:

— Теперь можете расписаться, но добавьте: «написано лично мной в полном здравии и рассудке».

Читая окончательный вариант, он пробурчал:

— Объяснительная получилась из трех частей, ну да ладно, переписывать некогда! Подождите в коридоре, мы вызовем.

После недолгого ожидания мне выдали копии документов на ласточку и временное водительское удостоверение.

— Восьмого сентября явитесь на дорасследование, — сурово сдвинул густые брови тучный майор.

Дата показалась очень знакомой, и я вдруг вспомнил:

— А у меня с восьмого путевка на остров Валаам.

— В такой ситуации он еще думает о путевке, — язвительно ввернул лейтенант. Снизил голос и доверительно прибавил: — По поводу травмы, которую получила девочка, договоритесь с матерью. Я вам дружески советую, иначе затаскают по судам.

Договориться — значит, предложить денег, это понятно. Но сколько? Спросить при майоре неловко, и я вышел, надеясь дождаться удобного случая.

В коридоре на скамейке сидела амазонка. Увидев меня, она резко отвернулась. Сразу вспомнился агрессивный крик «сгинь, убийца!», и желание договариваться исчезло.

Приоткрыв дверь в кабинет, я спросил бровастого майора:

— Вы отвезете меня назад? Я не представляю, где нахожусь и как найти свою машину.

— Нам некогда, у нас еще одно ДТП. Выходите на шоссе и ловите такси.

Когда таксист привез меня на злополучный перекресток, я осмотрелся. Там, где стояла ауди, мчались автомобили. С асфальта убраны стекла и пластмассовые осколки, а вытекший из радиатора тосол досуха растёрли колеса. Светофор не работал, и движение машин регулировал жезлом знакомый низкорослый сержант.

Около моей изуродованной ласточки стояла мама и серебристая роскошная машина Эдика. Увидев мое унылое лицо, Эдик играючи выхватил у меня полицейские документы, надел очки в золотой оправе:

— Посмотрим, чего написали гайцы. Так, за рулем женщина, а общеизвестно, что женщина за рулем — это стихийное бедствие. Вот, вспомнил анекдот: «Столкнулись две машины. Женщина начала извиняться, но её прервал водитель: „Нет, мадам, это я виноват. Видел, что за рулем женщина, однако не съехал в кювет, не подождал, пока вы проедете“». Так-так, Вероника Владимировна, есть адрес и телефон, можешь в Интернете узнать про нее все, но ДТП не самый лучший способ для знакомства. Так-так, пострадавших — один человек… Предписано возбудить дело об административном нарушении… Алкогольное опьянение не установлено. Значит, адреналин удалил из тебя весь юбилейный алкоголь. В общем и целом, ничего страшного, док! Но впредь уважай красный светофор, правда, на российских дорогах есть только один запрещающий знак — бетонный блок. Все остальные знаки — предупреждающие, — засмеялся он, возвращая мне документы, и ободряюще похлопал по плечу.

— Уже подходил покупатель на машину, — сказала мама, устав слушать хохмочки Эдика. — Говорит, давно хотел такую, а денег нет, но битую купил бы, если мы будем недорого продавать… Оставил свой телефон.

— Сейчас не до того, — отмахнулся я.

— Картина знакомая: стервятники слетаются на падаль. Одни подрезают, другие предлагают выполнить экспресс-ремонт, третьи — просят продать за бесценок, — пояснял Эдик, доставая из моего багажника новенький красно-белый буксировочный трос. Умело прицепив к своей машине покореженную ласточку, он сказал:

— Док, чтобы не поцеловать меня, трос постоянно держи тормозом внатяжку. Отбуксирую в лучшем виде.

Стемнело, вдобавок полил дождь. Пока доехали до моего гаража, я измучился, натерпелся страху, когда Эдик внезапно тормозил и раскуроченный капот ласточки оказывался в сантиметре от его дорогой серебристой машины.

4

Ожидание инспекторов, процедура освидетельствования, проблема доставки битой машины в гараж, — все эти события мешали подумать о несчастной малышке.

А дома картина аварии вспомнилась во всех деталях и не давала покоя ни днем ни ночью. Однако жизнь так устроена, что всегда отвлекает новыми заботами.

Надо решать: что делать с моей путевкой? Восьмого, в день начала экскурсии, я должен явиться в инспекцию, но даже без этого путешествие мне будет не в радость. Мама тоже расстроена и не хотела слышать о Валааме.

Эдик и Ольга вошли в наше положение и заверили, что турфирма примет путевки назад. Однако поинтересовались:

— Может, в вашем городе найдутся желающие посмотреть экзотические северные места?

Через пару дней волнение чуть-чуть улеглось, нудные дожди перестали, выглянуло солнышко, и мама решила ехать. Но путевок две, значит, надо искать компаньона. Обзвонив бывших сотрудниц, она вспомнила про Нину Петровну. Та с радостью согласилась. В железнодорожном билете оставалось заменить мою фамилию на её, а это оказалось непросто. Но — решаемо.

* * *

Восьмого сентября на дорасследовании мне предстояла очная ставка с хозяйкой ауди. До встречи надо бы повиниться, благо в копии протокола указано её имя, телефон и адрес. Но какие слова сказать, ведь в ушах до сих пор звенит враждебное «Сгинь! Убийца!».

— Лучше, если переговоры буду вести я, — предложила мама. — Надо переждать несколько дней, чтобы миновал шок и утихла агрессия.

— Звони сейчас, я волнуюсь за несчастную девочку, — торопил я. — Первым делом спроси, как её здоровье.

— Узнаешь, все узнаешь, пожалуйста, не мельтеши перед глазами! Разговор предстоит непростой, чтобы в волнении не ошибиться, я должна предварительно составить текст на бумаге.

Вечером она позвонила, включив громкую связь. Дрожащий голос Вероники переполнен злобой:

— Дочка до сих пор в больнице, ей наложили шов на щечку. По словам врачей, угрозы для жизни нет, но лицо…

— Какая требуется помощь? Мы готовы помочь финансово. Естественно, в разумных пределах, — меркантильно вырвалось у мамы.

— Сейчас не могу ответить. Пока неясно, возможно, потребуется косметическая операция.

После этого звонка в памяти явственно возникла плачущая, окровавленная малышка. Что с её лицом? А вдруг осколок стекла попал в глаз? Увечье страшно для любого человека, а для девочки — особенно.

Маму же беспокоило, что Вероника безработная, к тому же мать-одиночка, вдруг потребует запредельную сумму, а все наши сбережения ушли на покупку ласточки.

— Что ж, возьму кредит или попрошу у Эдика, — обреченно сказал я. — Так мне и надо, преступнику и убийце.

— Перестань драматизировать, может, у малышки ничего страшного, может, небольшая ранка, — успокаивала мама. — Детей без царапин и ушибов не бывает.

Чем ближе восьмое число, тем больше меня страшил разговор со следователем. Если настаивать на мигающем зеленом, то получится, что владелица ауди выехала на красный. Виновата будет она, а если скажу правду — меня осудят за дачу ложных показаний инспектору. Куда ни кинь, везде клин. И потом, как быть на суде — повернется ли язык оклеветать безработную одинокую женщину, мать несчастного ребенка? Ну, зачем я соврал, зачем послушался Кирюху? Принесла его нелегкая именно в тот момент!

Я пошел в гаражи, чтобы посоветоваться с ним.

— Не вздумай признавать себя виновным, — твердо сказал Кирюха. — Пусть инспекторы ищут истину, они за это деньги получают. Я однажды побывал в таком ДТП. Если хочешь, обратись к моему знакомому адвокату. Запиши телефон.

Я отказался. Ну, чем поможет адвокат, если я виноват? Ничем. Только еще больше запутает дело.

Но должен же быть какой-то выход? Может, свалить вину на светофор?

Узнав в Интернете, что светофоры нашпигованы разными микросхемами, я воспрянул духом: железо — и есть железо, оно может дать сбой, например, от перепада напряжения, от влаги, от старения деталей. То есть возможна ситуация, когда мне ЕЩЕ будет мигать зеленый, а для Вероники УЖЕ загорится зеленый. Тогда, как говорится, и волки сыты, и овцы целы.

Чтобы проверить свое предположение, я часами простаивал на регулируемых перекрестках своего города. Увы, светофор действовал без сбоев. Однажды, возвращаясь на такси с ночного дежурства в детской больнице, я спросил водителя о возможных неисправностях светофора.

— У меня большой стаж, однако на моей памяти таких случаев не было, — уверенно ответил таксист.

Это окончательно перечеркнуло мой спасительный вариант. Ладно, чему быть, того не миновать.

* * *

Седьмого сентября я провожал маму до Москвы, откуда начнется экскурсия. На вокзале мы встретили Нину Петровну. Её сопровождала Руфина.

У открытой двери вагона время тянулось мучительно долго, провожающие и отъезжающие уже простились, все пожелания сказаны, молчать неловко, вдобавок смущала молоденькая проводница, нетерпеливо постукивающая ладонь свернутым желтым флажком. Когда Руфина отошла купить в дорогу минеральной воды, Нина Петровна спросила, отчего я грустный. Мама рассказала про недавнюю аварию.

Зябко укрыв шарфиком стареющую дряблую шею, Нина Петровна солидно проговорила:

— Недавно я ходила в церковь. В проповеди батюшка сказал: всякое тайное когда-нибудь станет явным. Надо покаяться, и на душе полегчает.

— То же самое говорю и я, — радостно подхватила мама.

— Я боюсь тюрьмы.

— Ребенок жив? — спросила Нина Петровна.

— Да, девочка жива.

— Значит, строго не накажут.

— Неизвестно, — уныло проговорил я. — Завтра, когда вы поедете в экскурсионном автобусе по Питеру, я буду стоять перед судьей, возможно, в наручниках.

— Ну-ну, не следует прежде времени отчаиваться, — кокетливо сказала Нина Петровна.

Что-то вспомнив, она спешно вручила маме конверт с деньгами за путевку, а мама незаметно передала его мне, шепнув:

— Не терзай себя так сильно, возьми — вдруг потребует мать несчастной девочки или придется сунуть следователю.

Наконец, поезд тронулся. Когда огонек последнего вагона скрылся в темноте, я и Руфина облегченно вздохнули и пошли через многолюдный зал ожидания в ресторан. Сдали куртки в раздевалку. На Руфине опять было платье с чересчур глубоким декольте. Под мелодичную музыку небольшого оркестра мы вспоминали юбилей Эдика, наше знакомство, снова заговорили о красоте человека…

Тут к нашему столику, подошел, сильно качаясь, толстоносый широкоскулый мужчина. Бесстыдно заглянул Руфине в большой вырез платья и пригласил танцевать. Она растерялась, захлопала наклеенными ресницами, а в черных восточных глазах заметался страх и мольба о помощи.

— Дама уже приглашена, — твердо сказал я, уводя её в круг танцующих.

Толстоносый выпивоха оказался настырным — подходил еще дважды, поэтому Руфина забеспокоилась, срочно потребовала у официанта счет.

— Знаете, у меня дурная привычка рассматривать лица людей как потенциальных клиентов нашей клиники, — пояснила она, доставая кошелёк, и царственно отклоняя мою руку с деньгами. — Этому Квазимодо я мысленно поправляла нос и скулы, а он решил, что я запала на него. Нетрезвый, еще драться полезет — видите, какой он здоровяк, настоящий Геркулес.

— Не бойтесь, мадам, я в институте учил приемы карате.

Она иронично взглянула на мои очки и тонкие пальцы врача:

— Лучше уйти. Ущербные люди непредсказуемы, как и все уроды.

На такси подъехали к её дому. Я стал прощаться. Хотелось побыть одному, чтобы подготовиться к завтрашнему разговору с инспекторами, но Руфина властно сказала:

— У меня просторная квартира, переночуешь на диване. Я не хочу, чтобы провинциальный педиатр мыкался по гостиницам или ютился на вокзальной скамейке с бомжами. Кстати, включу фильм, где главную роль исполняет знаменитый голливудский актер Пит Френсис. — Она всмотрелась в мое лицо, слабо освещенное уличным фонарем, воскликнула: — Слушай, только сейчас, в темноте, заметила, что у вас одинаковое лицо, решительный подбородок с ямочкой и греческая форма носа! Тебе кто-нибудь говорил, что ты на него похож?

— Это он на меня похож, — ответил я заготовленной шуткой.

— От скромности тебе не умереть, — засмеялась она и что-то сказала водителю. Такси уехало, отступать некуда.

В просторной, богато обставленной квартире мы пили кофе и смотрели американский фильм с типичным хеппи-эндом. Она часто выходила на кухню, видимо, чтобы показать платье, облегающее каждый изгиб красивой фигуры и очень глубокое декольте. Явно, соблазняла, но меня её уловки не волновали. Настроение архискверное, я все время думал о ДТП и предстоящем расследовании. Руфина пыталась развеселить, спрашивала, отчего я такой печальный. Я всячески уклонялся, ибо не хотел рассказывать о своих неприятностях.

А утром поехал в инспекцию. От дома Руфины это недалеко, на метро без пересадки.

5

У входа в контрольно-пропускной пункт инспекции увидел скопище понурых автомобилистов с унылыми лицами.

Очередь двигалась медленно, поскольку в узком проходе человека останавливал турникет, дежурный придирчиво сверял внешность с фотографией в паспорте, медленно записывал в журнал фамилию-имя-отчество и только потом открывал дверцу, позволяя шагнуть в магнитную рамку.

В кабинете, куда мне предписано явиться, сидел пожилой подполковник и, покручивая седые усы, задумчиво смотрел в окно. Боясь его побеспокоить, я молча стоял у двери. Осматривался. Две стены украшены цветными репродукциями икон, среди них большой ватманский лист с цитатой из Евангелия: «И так во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними. Матф. 7, 12».

Звонок телефона заставил подполковника обернуться. Заметив меня, он приветливо кивнул, показал на стул, а сам что-то кратко сказал в трубку и положил на рычаг. После этого занялся мной. Быстро нашел нужную папку, и ласково сказал:

— В ДТП есть пострадавшие, поэтому ваше дело передано в соседний отдел, капитану Клюшиной. Правда, сейчас её нет, она много ездит по больницам, беседует то с потерпевшими, то с врачами. Вот вам её телефон, имя и отчество.

Подавая мне визитку, седоусый подполковник так доброжелательно улыбнулся, что я, глядя на иконы, забыл, в каком страшном учреждении нахожусь.

Ожидая в коридоре, я уже изучил все вывески на стенах, вдосталь насмотрелся на деловито сновавших полицейских с бумагами, на удрученных, пришибленных посетителей, когда из соседнего кабинета выглянула молодая блондинка с погонами капитана:

— Кто меня ждет? Вы? Заходите.

Открыв папку, она осмотрела нарисованную схему ДТП, фотографии разбитых автомобилей, прочитала объяснительные.

— Вы написали, что ехали «на мигающий зеленый свет», а, наверное, это был «желтый»?

— Возможно. Ведь светофор был неисправен, и несколько раз перекресток регулировал жезлом ваш сотрудник.

Мой уверенный тон заставил её заглянуть в бумаги:

— Здесь написано, что светофор работал исправно.

— Пока мы там стояли, его выключали несколько раз. Низкорослый сержант-регулировщик может подтвердить.

Она недоверчиво посмотрела на меня. Я мужественно выдержал её профессиональный пытливый взгляд.

Тяжело вздохнув, она подала бумагу:

— Как только получим судебно-медицинскую экспертизу, расследованием по вашему делу буду заниматься я. Если не возражаете против моей кандидатуры, то подпишите.

Я подписал, особо не вчитываясь. В голове крутилось предостережение лейтенанта «а то затаскают по судам», поэтому добавил:

— Только мне сложно часто приезжать, у меня работа, я живу в Тверской области…

— Понимаю, понимаю. Можете звонить, запишите телефон.

— Служебный есть, — я показал визитку, — может, дадите мобильный? Мне сказали, что вы много ездите по больницам и здесь вас трудно застать.

— Это правда, но утром я на месте. Звоните.

— Тогда давайте договоримся так: мой мобильник всегда при мне, а номер есть в протоколах — если понадоблюсь, то позвоните.

Из кабинета я вышел, испытывая огромное желание как можно скорее покинуть это учреждение, но увидел перед собой Веронику в сопровождении величественной пожилой женщины, той, которая уехала на скорой с плачущей малышкой. Правильные черты лица и одинаково ярко-синие глаза говорили, что это мать амазонки.

Пока я раздумывал, как себя вести, Вероника подошла к двери кабинета, обернулась ко мне и спросила:

— Расследование началось?

— Да, я только что оттуда, — ответил я, робко улыбаясь.

Никак не реагируя на мою несмелую улыбку, она вошла и тотчас вернулась с каким-то бланком. Подала матери.

— Ой, а я очки не взяла, — смутилась мать. — Заполняй сама.

— Надо твоим почерком, ведь свидетель — ты.

— Сколько у вас диоптрий? Может, подойдут мои? — излишне услужливо сказал я, снимая очки.

Женщина узнала меня, чуть помедлила, брезгливо взяла очки, мельком глянула в бланк и враждебно буркнула:

— Не подходят, буквы расплываются.

Я отозвал Веронику в сторонку и, стараясь не смотреть в ярко-синие глаза, вручил сверток с деньгами:

— Вот, для малышки. Не очень много, но это на первый раз. Хочу как-то загладить вину перед ней. Как она?

— Лада в больнице, — мирно ответила Вероника, принимая сверток. — Спасибо, деньги сейчас очень кстати, поскольку вечером родных выгоняют из палаты, приходится нанимать сиделку на ночь. Но знайте, я буду настаивать на самом строгом заключении судебно-медицинской экспертизы, тогда меня не признают виновной и ремонт моей машины сделает страховая компания.

— Да, конечно. Самое главное — обошлось без жертв, — повторил я ободряющую фразу лысого братка с татуированным змеем на руке.

— Вы правы. Мне сказали: тот перекресток каверзный и на вашем месте мог оказаться любой.

Теперь я каждый день звонил Веронике, чтобы узнать о здоровье Лады.

Вероника отвечала, а голос у нее грустный-грустный Я утешал, подбадривал и как детский врач давал советы.

6

Через неделю вернулись пахнущие духами мама с Ниной Петровной. Намакияженные, в светлых курточках и модных брюках.

— Какие вы помолодевшие! — сделал я им комплимент.

— А то! Выглядеть надо модно и молодо, нынче старух не любят, — ответила Нина Петровна, кокетливо поправляя платочек на шее.

Дополняя друг друга, они восторженно рассказали об автобусной экскурсии по Петербургу, затем о плавании к Валааму по бурным озерам, Ладожскому и Онежскому, о монастырях и деревянных церквах, построенных без единого гвоздя, о том, как на обратном пути спустились в Волгу и побывали в Угличе.

Вместе с сувенирами и многочисленными фотографиями они привезли видеозапись концерта отдыхающих в кают-компании, где дуэтом исполнили романс «Калитка». В париках, с макияжем, обе смотрелись на сцене молодо, ну, как настоящие эстрадные звезды после удачной пластической операции! А мне было не до концерта и не до фотографий, все время думалось о бедной малышке Ладе.

Наступило утро и мама предложила:

— Рома, давай проводим на электричке Нину Петровну до Москвы, встретимся с Руфиной, потом поедем к Эдику и Ольге, отблагодарим их сувенирами, покажем фотографии и наш концерт.

Я сослался на неотложные дела в больнице: там лежали с пищевым отравлением трое моих пациентов из младшей группы детского садика:

— Главврач узнал, что я не уехал на экскурсию, и отозвал из отпуска, — пояснил я.

И потом, не рассказывать же маме и её подруге, что в последнее время общение с Руфиной начало меня угнетать. Раздражали и чересчур открытое декольте, и скандальные новости из жизни звезд эстрады. Порой подмывало остановить её словесный водопад известным афоризмом Козьмы Пруткова: «Если у тебя есть фонтан, заткни его; дай отдохнуть и фонтану». Но воспитание не позволяло.

* * *

А на душе было неспокойно, вина тяготила. В ожидании звонка следователя, я не расставался с телефоном, каждый день открывал почтовый ящик, выискивая повестку. Увы, ни того, ни другого не было, и я не знал, радоваться этому или печалиться. Скорее — второе, поскольку неопределенность угнетает, вися дамокловым мечом.

В гаражах я наслушался всяких советов от водителей, побывавших в ДТП. Все хвалили, что я не скрылся с места аварии, оправдывали мои ложные показания, мол, сработал испуг, в такой ситуации каждый норовит свалить вину на ближнего.

«Гаражисты» упорно подучивали топить девицу:

— Женщина за рулем — это катастрофа: выехав из гаража, она уже создала аварийную ситуацию на дороге…

— Стопудово, она выскочила на желтый, ведь если бы ехала со всеми на зеленый, то задние машины обязательно вмазались бы в нее…

— Настаивай на своем, и вам присудят обоюдку, равную вину. Тогда часть твоего ремонта оплатит страховая компания. Капот, радиатор, крыло, фары — сумма ого-го!

Знакомец Кирюха с небритым лицом и маленькими бегающими глазками подвел итог всем советам:

— Своя рубашка ближе к телу. Так устроен человек.

Я уходил из гаража мучаясь: ну, можно ли обездоливать и без того пострадавшую мать и её раненую дочурку? Будь что будет, как говорится, чему быть, того не миновать. Только зря я солгал бровастому майору и записал это в протоколе, ну, зачем пошел на поводу у Кирюхи?

Ощущение вины мешало спокойно жить, порой возникала мысль поехать к следователю, повиниться, отказаться от своих показаний.

Так прошло почти два месяца. Десятого ноября, в День работников Внутренних дел, появился хороший повод напомнить о себе: торжественным голосом я поздравил капитана Клюшину с праздником, пожелал здоровья, успехов в службе.

Вместо дежурных слов благодарности она взорвалась:

— Где вы пропали? Я звонила много раз, но ваш телефон не отвечает.

— Как не отвечает? Телефон постоянно при мне, все дозваниваются.

— Ладно, сейчас это уже не имеет значения: первого ноября состоялось рассмотрение вашего ДТП и дело передано в суд. Судебно-медицинская экспертиза установила у потерпевшего ребенка причинение вреда здоровью, не опасного для жизни, — раздраженно прокричала она и повесила трубку.

Вот так поздравил! Несколько минут я осмысливал наш разговор. Для начала внимательно прочитал копию протокола и ужаснулся: оказывается, последняя цифра моего телефона «шесть» написана небрежно, как «пять», то есть майор ошибся или почерк у него такой, а в результате — до меня не могли дозвониться.

Вспомнив слова Клюшиной о заключении судмедэксперта, я стал гадать: чем грозит мне формулировка «причинение вреда здоровью, не опасного для жизни»?

7

А вскоре позвонили из суда и сообщили, что заседание состоится первого декабря в десять утра, зал номер восемнадцать по адресу…

В тот день последним моим пациентом был ангинозный мальчик, которого привел Кирюха. Когда я осмотрел малыша и выписал лекарства, Кирюха, потирая короткую щетину, спросил, чем закончилось мое дело.

— Завтра вызывают в суд, — сказал я шепотом, чтобы не слышал мальчик.

— Надо срочно обратиться к хорошему адвокату, — посоветовал Кирюха. — Мне он стопудово помог, когда я так же вляпался. Заплатишь — он научит, как себя вести во время суда, чтобы наказание было минимальным. Все будет тип-топ. Запиши его телефон.

Глядя в маленькие бегающие глазки Кирюхи, я мысленно посылал его куда подальше. Но ответил спокойно:

— Раз уж я виноват, пусть накажут по всей строгости.

— Блаженный, интеллигент! — покрутил он пальцем у виска. Взял сыночка за руку и вышел из кабинета.

Тридцатого ноября природа ожесточилась: ударил сильный мороз. С вечера я завёл будильник, чтобы не проспать утреннюю электричку и успеть в суд к назначенному часу. Но долго не мог заснуть. В последнее время в кино и по телевизору часто показывают судебные процессы: подиум с внушительным столом, за ним судья в шапочке и мантии, по бокам — два заседателя, а у входа в зал железная клетка с преступником.

Неужели и я в клетке, в наручниках? Кошмар!

Уснул только под утро.

По звонку будильника ошалело вскочил, посмотрел на термометр за окном. Ого, минус двадцать пять! Молодцы синоптики, не ошиблись. Первое декабря, а настоящая зима!

Нехотя выпил кофе с бутербродом, тепло оделся и побежал на остановку. Под навесом стояли два нахохлившихся парня и переговаривались, постукивая нога об ногу:

— В такую погоду автобус может не завестись, тогда шестичасовая электричка сделает ту-ту без нас

Тревожное беспокойство парней передалось и мне, отодвинув на миг страх предстоящего суда. Ах, да, ведь сегодня суд, если опоздаю, меня посчитают злостным преступником! Стоп, а ведь в здание без паспорта не пустят. Я начал судорожно шарить по карманам. Заглянул в сумку с документами — нет. Неужели забыл? Уже повернул к дому, но еще раз ощупав нагрудной карман, облегченно вздохнул — на месте. Можно ехать, только бы завелась машина… Слава Богу, вдали засветились и стали приближаться фары: значит, автобус вышел на маршрут.

В здание суда надо проходить через турникет и рамку металлоискателя. Пока дежурный сверял мою наружность с паспортом, пока записывал фамилию, я читал объявления, одно из которых приковало внимание и долго беспокоило: «Вход в здание с оружием запрещен!».

На двери нужного мне зала №18 приколота бумажка: «Список гражданских дел, назначенных к слушанию. Судья — Ю. Т. Глазычева». Ниже — перечень дел с указанием времени рассмотрения, фамилия истца, ответчика, суть вопроса. Оказывается, Вероника истец, а я — ответчик, выходит, следователи уже распределили наши роли.

Подумать только, я впервые в суде, а никакого страха, здесь все как в захудалой районной конторе: краска на стенах кое-где облупились, в узком коридоре убогие, расшатанные стулья. Ничего необычного, только посетители с печально опущенными головами.

Чтобы скоротать время, чтобы успокоиться, я начал ходить по этажу, заглядывая в открытые комнаты, которые здесь почему-то назывались залами. В зале №14 были видны пустые деревянные скамьи, лишь на передней сидели двое. Один спокойно смотрел перед собой, другой, обреченно обхватив голову и виновато сгорбившись, уставился в пол. А у входа, в углу, железная клетка. Пока пустая.

Когда вернулся к моему залу, у двери сидела Вероника. Белокурые волосы красиво раскинулись по воротнику модной пушистой шубки. Мы поздоровались. Я спросил о здоровье Лады. Вероника начала рассказывать, как от лекарств у малышки понизился гемоглобин… и вдруг смолкла: мимо вели под конвоем дюжего парня, стриженного наголо. Его правая рука сцеплена наручниками с рукой охранника, а сзади шли два конвоира с автоматами наизготовку. Зрелище — пострашнее, чем в кино.

Тут нас пригласили в зал. Я пугливо осмотрелся: обычный большой кабинет, никакого подиума, слава Богу, никакой клетки. За столом, перед грудой папок и бумаг, сидела полнолицая молодящаяся женщина с густо накрашенными бровями. Это судья, хотя ни молотка в руке, ни черной шапочки, ни судейской мантии, как показывают в кино. Слева и справа от нее — две девочки в джинсовых костюмах, видимо, заседатели.

Судья потребовала наши паспорта, списала данные, после чего, ссылаясь на протоколы, акты, схемы и рапорта, нудной скороговоркой зачитала выводы следователя о нарушении мною в такое-то время, в таком-то месте правил дорожного движения, повлекшем причинение легкого вреда здоровью ребенка.

— Вы согласны с этим? — обратилась она к Веронике.

— Да.

Тот же вопрос задала и мне. И я ответил «да», после чего судья спросила меня:

— Вы признаете свою вину?

— Да, — ответил я и облегченно вздохнул: оказывается, не пришлось ничего врать, напрасны были мои мучительно подготовленные речи, не пригодились советы Кирюхи и соседей по гаражу.

Затем судья прочитала постановление: «Определить Романа Михайловича Филатова виновным в дорожно-транспортном происшествии и определить наказание в виде денежного штрафа». И добавила материнским тоном:

— Покажете в инспекции квитанцию оплаты и вам возвратят права.

«Стало быть, придется ремонтировать машину, — подумал я. — Все эти месяцы, полагал, что мне навсегда запретят садиться за руль».

Когда мы вышли в коридор, Вероника сказала:

— Я не настаивала на суровом наказании, поскольку вы приняли участие в судьбе моей доченьки.

— Как её самочувствие? — спросил я.

— Врачи советуют лечение в реабилитационном центре и, возможно, пластическую операцию на щеке.

— Направление в реабилитационный центр я беру на себя, после этого обследуем малышку в самой лучшей клинике, а если понадобится, сделаем там операцию.

— Спасибо, однако вы не хирург — помню, вы говорили, что педиатр!

— Так и есть, но в клинике у меня хорошие знакомые. Я хочу искупить вину перед вашей малышкой.

Она чуть улыбнулась, осветив меня необычной синевой глаз. В этот миг во мне что-то дрогнуло, сердце радостно забилось, наполняясь счастьем. Сделалось легко оттого, что Вероника, оказывается, такая славная, она простила меня и не держит зла. Хорошо, что я признал свою вину, сразу с души свалился камень. Такое чувство, будто я выздоровел после долгой тяжелой болезни.

Как на крыльях летел я в Сбербанк оплатить штраф. Зимний ветерок играл полами распахнутой куртки, а мне было жарко. Снег скрипел под ногами, полуденное солнце слепило глаза. Прохожие смотрели на меня и тоже улыбались.

С Руфиной мы изредка встречались, что заставляло Нину Петровну многозначительно и торжествующе переглядываться с моей мамой.

Эдик подтрунивал и говорил о моей женитьбе как о деле решенном:

— Пора, док, пора окольцеваться. Давненько у нас не было предлога гульнуть в ресторане. Женившись на Руфине, станешь, док, москвичом, она устроит тебя в знаменитую клинику, будешь лазером исправлять у детей царапины и шишки. Постепенно раскрутишься, приобретешь новую, как у меня машину, будешь у нас покупать путевки и ежегодно отдыхать с женой на Кипре, либо в Анталии. Но не забывай совет Шопенгауэра: «Жениться — это значит наполовину уменьшить свои права и вдвое увеличить свои обязанности».

— А вот наш классик Николай Васильевич Гоголь предупреждал молодых людей: «Жениться — это вам не в баню сходить», — отшутился я.

8

Лада оказалась круглолицей, голубоглазой, как мама, четырехлетней малышкой с двумя свисающими до плеч белокурыми косичками. На левой щечке краснел маленький рубец. К груди она прижимала пушистого Чебурашку, длинные уши которого очень похожи на её светлые хвостики волос.

Как и все маленькие пациенты, Лада сначала дичилась, пряталась за маму:

— Я тебя не знаю.

— Давай знакомиться, перед тобой доктор Айболит, — воспользовался я испытанным приемом, чтобы расположить её к себе. — Вот тебе конфетка!

— Мама ничего не разрешает брать у незнакомых дядей.

— Правильно, однако мама рядом, а я никакой не незнакомый, я — доктор.

— Доктор дает таблетки с лекарством.

— Тоже верно. Ой, только сейчас заметил, какое у тебя славное платьице, сиреневое, под цвет твоих красивых васильковых глаз. Это кто же тебе купил? Наверное, мама?

Лада застенчиво уткнулась в подол матери.

— Тогда смотри фокус: по щучьему велению, по моему хотению открывается волшебный портфель, и — ап! — в моих руках книжка про Айболита. Это тебе подарок к Новому году. Ну-ка, давай почитаем: «Добрый доктор Айболит! Он под деревом сидит»… А дальше знаешь? Помоги, я забыл.

— А дальше совсем смешно: «И пришла к Айболиту лиса: „Ой, меня укусила оса“. И пришел к Айболиту барбос: „Меня курица клюнула в нос!“»

— Какая ты молодец, спасибо, подсказала, теперь запомню!

И на следующий день она смотрела на меня букой. Пришлось показать фокус, в котором монетка «проходит» сквозь крышку стола. Положив монету на стол недалеко от края, я накрыл её ладонью и начал медленно «втирать» в стол круговыми движениями. Незаметно придвигая монету так, чтобы она упала мне на колени, я продолжал пальцами делать «втирающие» движения в том месте, где изначально лежала монета, и негромко приговаривал первое, что приходило на ум:

Петух Петя жил на свете,

Увидал болото, сделал фото,

Полетел на мост, распушил хвост,

Зажегся свет, зеленый свет.

Монетка где? Монетки нет.

Зашел Петя в дом,

Нашел под столом.

Не отводя широко открытых глаз, малышка изумленно смотрела на стол — искала дырку, через которую монетка провалилась вниз.

А я заметил, что фокус развеселил и Веронику. Впервые увидев, как она славно улыбается, меня захлестнула волна блаженного счастья.

* * *

Теперь свободные от работы и дежурства дни я проводил с Ладой и Вероникой в реабилитационном центре.

Мама сразу догадалась о моем увлечении и при каждом подходящем случае выговаривала:

— Ты совсем забыл Руфину. Нина Петровна говорит, племянница извелась от одиночества.

— Что я могу поделать, меня тянет к малышке с васильковыми глазками.

— К малышке? — переспрашивала она. — А может, к её мамаше?

— И к ней. У нее тоже васильковые глаза.

— Ох, — вздыхала мама, — кажется, ты совершаешь большую глупость.

— Торжествуй, ты ведь давно хотела, чтобы я женился.

— Только на Руфине!

— Не волнуйтесь, мамаша, у вашего ребенка хорошие анализы и отличное чувство реальности, говорю вам как педиатр, — отшучивался я.

— Тебе все хихоньки да хахоньки! Пора бы уже повзрослеть! Одумайся, я тебе добра желаю. Руфина сделает твою жизнь обеспеченной и счастливой, а с безработной женщиной, у которой четырехлетняя дочка, ты хлебнешь забот. Ведь ты про них ничего не знаешь.

— Узнаю! У нас впереди вся жизнь! — оптимистично ответил я и добавил: — А первым делом хочу добиться направления в знаменитую клинику. Когда со щечки Лады уберут красненький рубец, моя доченька, а твоя внучка, будет самой красивой в России.

Прошла череда холодов с ветрами и обильными дождями, прогремели весенние грозы, только после этих катаклизмов как-то вдруг зазеленела трава, солнце теплыми лучами распушило кусты, раскрыло на деревьях клейкие листочки. Красота! И во мне поселилось несказанное светлое ликование. Начинается новая жизнь.

2014 г.