100 великих тайн Первой Мировой

Борис Соколов, 2014

Первая мировая война – это трагический переломный этап в истории всей европейской цивилизации, ознаменовавший начало XX века, повлекшего за собой революционные потрясения и массовый террор. Карта Европы оказалась полностью перекроена; распались самые могущественнейшие империи мира. На их месте возникли новые государства, противоречия между которыми делали неизбежной новую мировую войну. Что мы знаем о Первой мировой войне? Сотни томов, изданных в советское время, рассказывали нам о ней исключительно с «марксистско-ленинских» позиций. Монархия, которая вела эту войну, рухнула, и к власти пришли ее наиболее радикальные противники, стремившиеся стереть из истории все, что было связано с «проклятым царизмом». Но все же нельзя отрицать, что именно Первая мировая стала войной «нового» типа: и по масштабам втянутых в нее государств, и по размерам действующих армий, и по потерям. На страницах этой книги оживают как наиболее трагические страницы Великой войны, так и наиболее яркие, а также незаслуженно забытые события 1914–1918 гг. Всё это делает Первую мировую поистине самой таинственной войной в истории нашего Отечества.

Тайна, в которой война рождалась. Июльский кризис 1914 года

В 2008 году британский историк Гэри Шеффилд так оценил ситуацию, приведшую к началу Первой мировой войны:

«В лучшем случае Германия и Австро-Венгрия начали безрассудную игру, которая пошла у них совершенно не так, как им хотелось. В худшем случае в 1914 году началась заранее продуманная агрессивная и завоевательная война, оказавшаяся далеко не таким быстрым и решительным предприятием, которое некоторые себе представляли».

В конце января 1914 года Россия заключила формальный союз с Сербией. Во время визита в Петербург сербского премьера Николы Пашича и наследника сербского престола принца Александра император Николай II обещал оказать Сербии «всемерную военную помощь» и даже любую «поддержку, которая ей понадобится». Гости, в свою очередь, взяли на себя обязательство координировать свои военные планы с русским генштабом. Такое согласование было проведено в марте-мае 1914 года, причем речь шла о предстоящих операциях против Австро-Венгрии. Такое же согласование будущих военных действий имело место и с Черногорией, с которой еще в ноябре 1913 года Россия восстановила военный союз, а весной 1914 года — военную конвенцию, прерванные на время Балканских войн.

Специальный представитель Австро-Венгрии, посланный в Сербию собрать доказательства, бывший прокурор советник Фридрих Вичер, телеграфно доносил в Вену: «Доказать и даже подозревать сербское правительство в том, что оно было осведомлено о покушении, либо участвовало в его осуществлении, подготовке и в предоставлении оружия, невозможно». Однако далее со ссылкой на показания обвиняемых в телеграмме указывалось: решение о покушении было принято в Белграде, что в подготовке его участвовали государственные чиновники, а бомбы были получены в Крагуеваце из арсенала сербской армии. Австрийцам, правда, не удалось точно установить, было ли получено оружие непосредственно перед покушением. Австрийский премьер граф Карл фон Штюргк был убежден, что связь между славянами монархии и славянами зарубежья может быть разорвана только войной. Считалось, что только война положит конец деятельности сербской агентуры в Боснии и Герцеговине. В то же время в Австро-Венгрии не было планов аннексии Сербии и Черногории, за исключением, возможно, некоторых стратегически значимых пограничных территорий. Расчет был скорее на то, что удастся установить там проавстрийские правительства. Но подобный расчет в любом случае был утопическим. Трудно было надеяться, что такие правительства после австрийской оккупации смогут удержаться у власти. В эпоху национальных государств Австро-Венгрия была анахронизмом, но ее правящие круги это не понимали. Одной из целей войны было присоединение к Австрии русской Польши, но без ясного представления, как можно будет интегрировать такое количество поляков в политическую структуру Двуединой монархии, которую любые новые завоевания неизбежно влекли к гибели.

^{Николай II объявляет войну Германии. 20 июля 1914 г.}

Таким же анахронизмом была и Российская империя, но этого не понимали ни сторонники самодержавия, ни их революционные и демократические оппоненты, за исключением деятелей национальных революционных и демократических движений. Неудивительно, что царское правительство не имело ясных целей в войне. Главным считалось воссоединение Польши под скипетром русского царя, захват Константинополя и Проливов, Турецкой Армении и ряда других турецких территорий, а также Восточной Галиции и Угорской Руси (Закарпатья). Однако конкретных планов обустройства новых территорий и их взаимоотношений с имперской метрополией в случае победы Антанты не было. Если бы все эти аннексии были бы осуществлены, они бы привели только к росту в Российской империи национальных движений, с которыми имперское правительство вряд ли бы смогло справиться.

Панацеей от всех бед в Петербурге считали контроль над Константинополем и Проливами. Между тем в довоенной русской публицистике значение Проливов для русского экспорта значительно преувеличивалось. Даже закрытие Проливов во время войн Турции с соседями не препятствовало русскому экспорту через Балканские страны без его существенного удорожания, поскольку подавляющее большинство русских товаров все равно возилось на иностранных судах.

В Петербурге не было даже ясной позиции насчет того, выгоднее ли для России расчленение или сохранение Австро-Венгрии. Руководство же Двуединой монархии войны с Россией очень опасалось, несмотря на поддержку Германии. «По всему видно, — писал 3 августа 1914 г. российский посол в Вене Н. Н. Шебеко, — что здесь войны с нами не хотели и очень ее боятся». А посланник в столице Черногории Цетинье А. А. Гирс в записке, озаглавленной «Австро-Венгрия, Балканы и Турция. Задачи войны и мира», составленной после Второй Балканской войны, предложил вообще отказаться от односторонней поддержки авантюрного курса правителей Сербии и, в частности, планов присоединения к ней населенных юго-славянами территорий монархии. Он еще в 1913 году предсказал, что «Великая Сербия» рано или поздно отойдет от России. Гирс, считавший до этого главной задачей балканской политики России борьбу против монархии, анализируя опыт Балканских войн, высказался за коренной поворот курса от конфронтации с Австро-Венгрией к сотрудничеству с ней и призвал к согласованию интересов обеих держав вплоть до раздела сфер влияния на Балканах. Однако трезвый голос Гирса не был услышан. Российский посланник в Белграде Н. Г. Гартвиг считал, что именно Сербия является надежной опорой России на полуострове. Такого же мнения придерживался и А. П. Извольский, посол в Париже и бывший министр иностранных дел. Правда, ни тот ни другой не ставили вопрос о расчленении Австро-Венгрии.

Другие страны Антанты представляли цели войны более четко. Для Англии главным было сокрушение военно-морской, торговой и промышленной мощи Германии, захват ее колоний и ряда территорий Оттоманской империи.

Для Австро-Венгрии война была невыгодна еще и потому, что в начале XX века экономический рост здесь был самым высоким в Европе, и в случае сохранения в течение длительного времени мира она могла рассчитывать вплотную приблизиться по уровню развития к Италии и Франции. А соответствующий рост благосостояния населения, как полагали многие в Вене и Будапеште, мог приглушить остроту межнациональных противоречий внутри империи. В 1900–1913 годах ВНП Дунайской монархии рос в среднем на 1,76% в год, тогда как в Англии — на 1,00%, во Франции — на 1,06% и в Германии на 1,51%. Против войны категорически выступал премьер-министр Венгрии граф Иштван Тиса, который считал, что поражение неминуемо приведет к распаду Австро-Венгрии, а победа лишь увеличит нестабильность Двуединой монархии, особенно в случае новых территориальных приращений, и приведет к ее преобразованию в Триединую, с образованием Чешского королевства, в пользу которого Венгрии придется поступиться Словакией. Он также не сомневался, что воевать придется не только с Сербией, а еще и, как минимум, с Россией, и такая война будет непосильной для Австро-Венгрии. В случае же прихода на помощь Дунайской монархии Германии война неизбежно становилась мировой с выступлением на стороне России Франции и Англии, что не сулило благоприятного исхода для Центральных держав.

Однако на решающем заседании коронного совета под председательством Франца Иосифа 19 июля Тиса снял свои принципиальные возражения и согласился на предъявление ультиматума Сербии. Изменение позиции произошло после обмена мнениями Тисы с кайзером и послом Германии в Вене фон Чиршки, который посвятил венгерского премьера в план «молниеносной войны». Венгерский биограф Тисы Ференц Пелёшкеи считает, что «вера в материальную, военную и духовную мощь Германии была и осталась самым слабым пунктом его внешнеполитической концепции, и со свойственной ему последовательностью он оставался ей верным до конца».

Австро-Венгрия, подталкиваемая Германией, предъявила Сербии ультиматум, требуя не только прекратить антигабсбургскую пропаганду, но и допустить австрийскую полицию на сербскую территорию для расследования покушения. Сербские власти выразили готовность принять все требования, за исключением одного — о допуске иностранной полиции к расследованию. Надо заметить, что это австрийское требование было небеспочвенным. В Вене не без оснований опасались, что сербская полиция постарается скрыть следы связей покушавшегося с организацией «Млада Босна», а также связи этой организации с рядом высокопоставленных сербских военных и политиков. Австро-Венгрия порвала дипломатические отношения с Белградом и 28 июля объявила Сербии войну. Это автоматически привело в действие цепочку союзов. Отец психоанализа Зигмунд Фрейд, далекий от всякого национализма и шовинизма, писал в начале августа 1914 года: «Впервые за 30 лет я чувствую себя австрийцем!»

Россия 29 июля объявила всеобщую мобилизацию. Вечером того же дня всеобщая мобилизация была заменена частичной — только против Австро-Венгрии. 30 июля, под влиянием Генерального штаба и МИДа, император Николай II вновь вернулся к указу о всеобщей мобилизации. Российские военные не сомневались, что война неизбежна и что воевать придется не только против Австро-Венгрии, но и против Германии.

30 июля Николай II дал себя уговорить Сазонову, утверждавшему, что «война давно уже решена в Вене и что в Берлине, откуда можно было ожидать слова вразумления, его произнести не хотят, требуя от нас капитуляции перед Центральными державами, которую Россия никогда не простила бы государю и которая покрыла бы срамом доброе имя русского народа». Передав начальнику Генерального штаба Янушкевичу разрешение на мобилизацию, Сазонов добавил, что «теперь вы можете сломать телефон», т. е. отмены мобилизации не будет. Наиболее быстро отреагировал Балтийский флот, начавший постановку мин против внезапного нападения в 6.50 утра 31 июля, за 12 часов до объявления войны.

29 июля в Германию поступили новости о военных приготовлениях в Бельгии, особенно вокруг Льежа. Германское военное командование утверждало, что дальше начало войны откладывать нельзя, поскольку оборонительные мероприятия бельгийской армии могли существенно замедлить будущее наступление германских войск в Бельгии, жизненно необходимое для осуществления плана Шлиффена. Состояние военной угрозы в Германии было объявлено в 13.45 31 июля. В полночь 31 июля немецкий посол граф Пурталес вручил Сазонову ультиматум, требовавший отмены мобилизации в России и дававший на ответ всего 12 часов. 1 августа в 19 часов, через 6 часов после истечения ультиматума, Пурталес, после троекратного отказа Сазонова дать декларацию о прекращении «враждебных приготовлений» против Австрии и Германии, вручил ноту с объявлением войны.

Итак, Германия потребовала отменить мобилизацию, но Россия не ответила на этот ультиматум. 1 августа началась германская мобилизация, и вечером того же дня Рейх объявил России войну. Тогда же начала всеобщую мобилизацию и Франция. Немцы торопились приступить к осуществлению плана Шлиффена. Поэтому уже вечером 3 августа Германия объявила войну Франции под тем предлогом, что французские самолёты будто бы нарушили нейтралитет Бельгии, а также совершили облёт германских городов и бомбили железную дорогу. 2 августа немцы оккупировали Люксембург, а 4 августа германские войска без объявления войны вторглись в Бельгию под предлогом, что туда готовятся вступить французские дивизии. Английское правительство потребовало от Берлина к исходу 4-го числа дать ответ, готов ли он соблюдать бельгийский нейтралитет. Германский статс-секретарь фон Ягов заявил, что не может дать таких обязательств, поскольку военные соображения выше всех иных. В тот же день Англия объявила Германии войну. 6 августа Австро-Венгрия объявила войну России, а через несколько дней оказалась в состоянии войны и с другими государствами Антанты. Осенью 1914 года президент США Вудро Вильсон публично заявил, что «распад Дунайской монархии на ее составные части» послужил бы на «благо Европы».

Франция в тот же день мобилизовала все свои сухопутные и морские силы, но войны не объявила. Из Лондона в Берлине была получена депеша от германского посла князя Лихновского, в которой говорилось, что Франция не вмешается в войну Германии с Россией, если Германия первая не нападет на Францию. Но фон Мольтке, начальник германского Генштаба, настоял потребовать от Франции отдачи на все время войны двух важнейших крепостей — Туля и Вердена. Больше того, именно Германия 3 августа объявила войну Франции, надеясь на молниеносное осуществление плана Шлиффена.

Французское правительство, напротив, еще 30 июля приказало осуществить отвод войск на 10 км на всем протяжении границы с Германией — от Швейцарии до Люксембурга, чтобы избежать провокаций и случайных перестрелок. Ни одна часть и ни один солдат под угрозой военно-полевого суда не должны были заходить за 10-километровую приграничную зону.

3 августа Германия объявила войну Франции и Бельгии. Последней инкриминировался отказ пропустить через свою территорию германские войска. Война против Бельгии позволила Великобритании 4 августа официально объявить войну Германии. И только 6 августа Австро-Венгрия объявляет войну России, а Сербия — Германии.

Интересно, что получив царский указ о мобилизации, министр внутренних дел Н. А. Маклаков заявил начальнику мобилизационного отдела Главного управления Генштаба генералу С. К. Добровольскому: «Война у нас, в народных глубинах, не может быть популярна, и идеи революции народу понятнее, нежели победа над немцем. Но от рока не уйти…» Некоторые наиболее дальновидные военные и политические деятели предчувствовали, что война станет концом Российской империи.

Российский историк В. А. Авдеев так описывает мобилизацию:

«На сборные пункты при управлениях уездных высших начальников стали прибывать запасные, где из них формировались команды для пополнения кадровых частей и формирования второочередных. Не везде призыв проходил гладко. Уже на третий день после объявления мобилизации из округов стали приходить известия о беспорядках, возникших среди запасных. Донесения об этом были получены в Военном министерстве из Перми, Кургана, Донской области, Инсара, Борисова, Орла, Кокчетава. Запасные собирались толпами, громили винные склады, магазины, в отдельных пунктах наблюдались нападения на полицию, во время беспорядков были человеческие жертвы. Сильно затрудняли работу сборных пунктов также и обнаружившиеся излишки запасных, особенно в Казанском и Омском военных округах. Это объяснялось устарелостью и просчетами мобилизационного расписания 1910 года. Мобилизация в европейской части России проходила более организованно и в установленные сроки. Этому способствовали поверочные мобилизации накануне войны. В целом, несмотря на ряд недочетов, мобилизация кадровой армии прошла успешно и в срок. К 26 июля (8 августа), на 8-й день мобилизации, начались оперативные перевозки войск и период стратегического сосредоточения. В это время продолжалось формирование второочередных дивизий, которые вслед за первоочередными должны были двигаться на фронт. Полностью вооруженные силы России завершили мобилизацию на 45-й день. К 3(16) сентября было призвано, не считая ратников ополчения, 3 млн 388 тыс. человек. Всего под знамена встали 4,2 млн человек».