Он никогда не простит меня. Любовно-приключенческий роман

Борис Михайлов

Девочка из бедной семьи поняла, перспектив у неё нет. Рассчитывать следует на себя. Предала юношескую любовь, вышла замуж за бизнесмена на 12 лет старше. Обладая природной смекалкой и деловыми качествами, сообразила, наслаждаться жизнью мало, надо иметь своё дело и не зависеть от мужа. Открылась тайна: при рождении её разлучили с сестрой-близняшкой. Богатство не принесло счастья. Поисками сестры и своего первого любимого героиня и занялась. Действия проходят в России, Европе и США. Книга содержит нецензурную брань.

Предсмертный секрет мамы — у меня есть сестра близняшка

Ночью долго не могла заснуть. Из головы не выходило мамино обещание поговорить, о чем не решалась всю жизнь. Назвать отца? На фиг он нужен теперь, когда я вполне самостоятельна, а маме остались считанные месяцы или дни. Раньше следовало вспомнить об оставленной, когда-то любимой жене и дочери. Сегодня будь он Министром, Председателем правительства или американским миллиардером, мне наплевать. Перечислит не состоявшихся моих отчимов? Было их немало, многих я помню. Мама и сегодня, если бы не болезнь, женщина в самом соку — сорок семь лет! Могла бы еще замуж выйти. С высоты сегодняшнего положения, я её хорошо понимаю и не осуждаю, всю жизнь она нуждалась в мужской ласке! Меняла мужчин? Значит, были на то причины. Достойных мужчин не оставляют и сами они не сбегают.

Когда, наконец, уснула, приснились любовники мамы, видела ее молодой и красивой. Потом мама вдруг превратилась в сегодняшнюю — живой скелет с желтым лицом. Я заплакала от отчаяния, что ничем не могу помочь, и проснулась с больной головой. В последние дни ночные кошмары мучили меня. Видела Валерия с Кириллом и Эльзой, приходила молодая мама. Встала, выпила Но — шпу с анальгином, и снова легла. Что-то еще продолжало сниться, не могу вспомнить. Разбудил Игорек. Часы показывали девять. Проспала! Не стала принимать обычный контрастный душ, а помогла Даше кормить Игоря. Позвонила маме, спросила, как она, пообещала часа через полтора, а может раньше, как доберусь, быть у неё. Не задерживаясь у зеркала, чуточку подкрасилась, уложила волосы, и, выпив стакан сока, повезла сына к Комаровским — старшим. От них поехала к маме.

В коридоре больницы встретился мамин врач и подтвердил опасения. Опухоль продолжала катастрофически разрастаться, и врачи не в силах остановить. Я вошла в палату, и в глаза бросилось отсутствие кровати Марии Васильевны. Первая мысль — маму оставили в палате одну, отселив соседку. Мама, прочитав в моих глазах вопрос, объяснила.

— Умерла во сне. Я ничего не слышала, проснулась, а кровати нет. Нянечка сказала: Господь призвал. Последние дни её не мучили боли, как меня. Часто молилась, вспоминала детство, подолгу молча лежала, не слышала меня. Мне бы Бог дал провести последние дни без боли! Тихо умереть во сне, как Марии Васильевне!

— У неё было безнадежное состояние, а у тебя есть еще шансы, — соврала я.

— Не сочиняй! Я все знаю.

Она закрыла глаза и долго молчала, думая о чем-то своем, я не решалась заговорить.

— Алена! — тихо произнесла она, нарушив тишину. — Обещай простить меня.

— За что прощать тебя? Всю жизнь посвятила мне. Не дала выйти замуж за Ваню — давно простила. Вышла бы за него, ты не лежала в этой палате, окруженная вниманием врачей. Я люблю тебя, мамочка и не переживай. Как бы то ни было, последние годы мы с тобой живём прекрасно.

— Я жила. Ты — нет. Думаешь, не видела все эти годы? Видела! Не была ты счастлива с Валерием. И Кирилла не любишь. Любишь всё еще своего Ваню. Найди его, и будьте счастливы, благословляю вас!

— Поздно, мама! — Я поправила у нее подушку под головой, поцеловала. — Почистить мандарин? Принесла еще персиков и виноград.

— Вчерашние не съела, нянечке отдала.

— Вот и хорошо, поешь свежих. Я положила в холодильник.

— Алена! — она замолчала, собираясь с мыслями, никак не решалась заговорить. Вдруг заплакала и сквозь слезы прошептала. — Никогда не простишь. Не поймешь. У тебя должна была быть сестра. — Мама снова замолкла.

— Ты сделала аборт? — нарушила я молчание.

— Если бы. Аборты я делала. Вы родились близняшками. Две девочки. Тебя я взяла, а ее… поменяла на квартиру. Дура была, какой ум в семнадцать лет?

— Поменяла на квартиру? — не сразу дошло до меня. — На какую квартиру, что ты говоришь!

— Квартиру, в которой ты выросла.

— Как ты могла, мама?!

— Двоих не подняла бы. Отец твой бросил меня, как только узнал, что беременна.

До меня медленно доходил смысл сказанного.

— А бабушка, дедушка, они не знали?

— Они и настояли.

— Сестра моя жива, где она?

— Надеюсь, жива. Пять дней провела с вами в роддоме, грудью кормила обоих, а домой поехала с тобой одной. Сестренку забрали добрые люди, у которых не могло быть детей. Где она теперь, не знаю.

Постепенно я приходила в себя, переваривая свалившееся на меня известие. Поняла, что мучило маму все годы, почему вдруг решила вызвать священника, исповедоваться.

— Как всё было? Уверена, взяли хорошие люди, воспитали, вырастили?

Ничего о судьбе сестры мама не знала. Рассказала длинную грустную историю. Будь я киносценаристом, написала бы душещипательную мелодраму в стиле бразильского сериала.

Начало истории положила встреча в женской консультации, во время маминой беременности. Коротая время в очереди, женщины, как обычно, делились наболевшим. Мама пожаловалась, не знает, что будет делать с двойней. Не рассчитывала на двоих. Живет в доме без удобств, без мужа. Одна из сидевших в очереди беременных женщин постарше, пожалела юную маму и, встретившись позже в сквере, подсказала выход.

— Знаю приличную обеспеченную семью. Если согласишься, они усыновят или удочерят одного ребенка, а в роддоме получишь справку на одного. Никто ничего не узнает, а тебя хорошо отблагодарят. Пара богатая, муж большой начальник.

Маме подобная мысль не приходила в голову, и она ничего не ответила. Женщина еще несколько раз подходила к маме и спрашивала, не надумала ли избавиться от второго ребенка. В то время не в каждой женской консультации имелось сегодняшнее УЗИ. Определить пол будущих близнецов не представлялось возможным.

— Будут мальчик и девочка, — выберешь, кого оставить себе.

Мама призналась своей маме — Катерине Ивановне, моей бабушке. Та, не задумываясь, посоветовала согласиться на предложение, взамен потребовать квартиру. Жили тогда мама с бабушкой и ее последним мужем в Куйбышеве, в двух крохотных комнатушках деревянной развалюхи на Ленинской улице.

— Втроем толкаемся здесь спинами, а ты еще двоих. Я никогда не получу другой квартиры, ты тем более. Соглашайся.

И мама решилась. Спустя несколько дней встретилась с бездетной, еще не старой парой. Мужчина по фамилии, кажется, Кувалдин, мама запамятовала, работал в заводском комитете профсоюза авиамоторного завода, и обещал переселить в двухкомнатную благоустроенную квартиру. Мама с бабушкой должны были отдать свою развалюху для оформления обмена. В тот год на окраине города шли массовые новоселья в новых микрорайонах, на месте бывшего «Совхоза — сада». Заводчанам выделили несколько домов, и человек из завкома предложил за ребенка двухкомнатную квартиру в девятиэтажном доме. Бабушка с сожителем продолжали нажимать на маму: соглашайся! Двоих не поднимешь! Кто еще тебе, девчонке, предложит благоустроенную квартиру!

Как удалось всё провернуть, деталей мама не знает. Из роддома она вышла со справкой на одну девочку. В тот же день ее матери — Катерине Ивановне вручили ордер на двухкомнатную квартиру в новом доме и документы из бюро обмена, из которых следовало, что свое жилье в центре они поменяли на микрорайон. Больше мою сестренку мама не видела. Через какое-то время, втайне от бабушки, попыталась найти семью, удочерившую дочь, но позабыла фамилию. Помнила, какая-то строительная — Топоровы или Столяровы, а может Кувалдины. Знакомый, по ее просьбе, принес список членов завкома завода, строительную фамилию никто из них не носил. Через несколько лет ей показалось, что вспомнила — Гвоздиков. Их на заводе оказалось несколько, но все молодые парни. Мама и сегодня не уверена, что фамилия, удочеривших мою сестренку, Гвоздиковы. Забрать дочь обратно мысли у мамы не было, однако сердце скребли кошки, как живется дочурке. Катерина Ивановна, узнав про затею дочери, навести справки, обматерила её.

Будь уверена, живет лучше твоей Аленки. Хочешь, чтобы нас выселили, если все раскопают? Начнут разбираться, кто поверит, что за сарай без удобств выменяли благоустроенную квартиру? Не рыпайся!

Разноречивые мысли клубились в голове. Может, лучше бы мама унесла тайну с собой, — подумала я. Как относиться к матери, продавшей свою дочь?

Мама прочитала мои мысли.

— Не простишь меня?

— Не знаю. Почему раньше не призналась? Когда была здорова, поискали бы, может, и нашли. Ни каких денег не пожалела бы.

— Боялась, не поймешь. Постоянно грызла тоска, мучилась. Молодая была, не думала, что в конце жизни придется держать ответ. — Помолчав, в оправдание привела доводы, которыми успокаивала себя. — Ты выросла в доме с удобствами, не знаешь, как таскать ведрами воду из колонки, выносить помои за квартал, мыться раз в неделю, отстояв долгую очередь в бане. В прошлом году проехала по Ленинской. В обоих концах улицы возводят элитные многоэтажные дома, а наш двор и хибара сохранились. Откажись я тогда, и сегодня жили бы там.

— Не обязательно. Швейная фабрика, где вы с бабушкой работали, строила дома, возможно и дождались очереди.

— Дождались. Очередь на улучшение жилищных условий на фабрике была на сорок лет вперед. Мама беспартийная, не ударница, не депутат. Я после седьмого класса проучилась два года в ПТУ, не закончив, пришла на фабрику. Шансов дождаться квартиры — никаких.

— Бабушка и в старости оставалась симпатичной женщиной. Почему замуж не вышла? Не могла найти приличного мужчину с жильем!

Лицо мамы вдруг исказила страшная гримаса, преодолевая боль, воскликнула.

— Девочка моя! Как ты далека от реальной жизни! Этот вопрос можешь задать и мне. Отвечаю. Не везучие мы. И мужики попадались такие. Бесперспективные, пьющие, гуляющие. И я, и ты, обе выросли без отцов. Вот почему настаивала, выйти тебе за Бурлакова, чтобы хоть ты оказалась счастливой. Умираю спокойной, ты пристроена, не повторишь мою и мамину судьбу.

— Еще не известно.

Про себя подумала: конечно, ваших судеб повторять не собираюсь. В личной жизни, как и вам, не везет, но живу в другое время, и счастье понимаю иначе. У меня великолепная четырехкомнатная квартира, какую вы с бабушкой видели только в заграничных фильмах, загородный двухэтажный дом, я владелица модного салона одежды. Для полного счастья не достает только любимого человека рядом. Многие нынче так живут и не жалуются. Разве у Лильки, Ольги, Риты не такая же ситуация? А Лана? Двадцать восемь лет, её знает и завидует вся Москва, денег куры не клюют, меняет мужиков каждый месяц, а любимого так и не встретила. А у меня есть любимый Ваня. Возможно, мы еще и соединимся, продолжаю верить в чудо. Теперь прибавился еще близкий человек — сестра. Не знаю где она, как звать, но где — то на земле живет, и теперь целью моей жизни будет отыскать её.

Пока переваривала мамино признание, думала, мама молчала, изредка вытирала слезы. Я смотрела на изможденное осунувшееся лицо, желтое от лекарств, и мне стало жалко её, я заплакала. Моя любимая мама! Ты водила меня в детский садик, приходила на родительские собрания в школу, я всегда гордилась тобой. Больше ни у кого не было такой красивой и молодой мамы. Ты ведь молода еще. Сорок семь, разве возраст? В доме часто не было денег, ты приносила с базара виноград и мандарины, сама не ела, оставляя мне. Я удивлялась, почему не любишь фрукты.

— Вытри слезы. Зеркальце есть? Тушь не размажь, — прервала она мои мысли. Я встала и принесла сумочку, достала зеркало и платок.

— Моя тушь не мажется. — Я вытирала слезы, а они продолжали литься. Снова села на край маминой кровати, обняла ее и стала целовать.

— Мамочка! Я люблю тебя! Поправляйся, пожалуйста! Я всё прощаю, значит так сложилось, по — другому не могла поступить. Нелегкое было время, я помню.

Снова гримаса боли исказила ее лицо.

— Что ты можешь помнить, девочка моя! Болезнь моя — наказание за грехи. Кара божья за то, что отказалась от своей кровиночки, сестренки твоей. За то, что не остановила, толкнула тебя выйти за Бурлакова. Лучше уж жила бы в бедности, зато с Ваней в любви, — шепотом, проговорила она, повернула голову и затихла.

— Мама! — закричала я.

— Очень устала. Иди, попрошу сестру сделать укол, — едва слышно произнесла она. Я нажала кнопку звонка у изголовья кровати. Секунды спустя, пришла медсестра.

— Лена, вам лучше уйти. Мама начнет засыпать, не надо тревожить. — Медсестра подошла к тумбочке, на которой стояли медицинские приборы, достала из ящичка пакет со шприцем, ампулы, повернула ко мне. — Идите, Лена!

— Иди, Алена, — прошептала мама. — Не надо смотреть.

Я вышла в коридор, постояла, раздумывая, подождать ли, пока выйдет сестра, потом у дежурной по этажу попросила воды, выпила успокоительную таблетку и пошла к машине.