Плохая война

Борис Конофальский, 2023

Ярослав Волков одержал блестящую победу над горцами, но это не означало еще, что война выиграна. Сегодня его чествуют как победителя и героя, подносят драгоценные дары и прославляют под звон церковных колоколов, но не пройдет и дня, как можно ожидать предательства. Идет плохая война – та самая, где не берут пленных и сражаются до последнего, причем кавалеру приходится вести сражения не только с горцами, но и с теми, кого он от горцев же и защитил. У его новых противников, не привыкших сражаться на поле боя, уже готово страшное оружие – клевета, подлости и яд…

Глава 6

На следующее утро все решилось. Едва кавалер позавтракал, как прибежал солдат и сказал, что на той стороне реки знатные люди садятся в лодку и просят дозволения приплыть на их берег.

Волков быстро оделся, накинул шубу и, позвав Рене, Джентиле, который уже вернулся из Малена с деньгами на арбалеты, фон Клаузевица и Максимилиана, пошел на берег. Господа уже были там, возглавлял делегацию все тот же глава гильдии лесоторговцев и член консулата кантона Брегген — Вехнер.

Кресло кавалеру не принесли, не успели, поэтому он опять забрался на холмик и ждал горцев.

Они подошли и поклонились, но не так низко, как им должно было. Опять горская спесь в них взыграла. Один из прибывших что-то бубнил, называл имена других господ, но это Волкова сейчас не интересовало, кавалер смотрел на рослого солдата, что приплыл с ними, который держал в руке немалый и тяжелый мешок. «Значит, привезли денежки». Тот говорливый человек все еще «выражал волю совета кантона Брегген», но кавалер, стоя на своем холме, на него внимания не обращал.

— Вы привезли деньги? — крикнул он.

Болтун осекся на полуслове, замолчал, и только теперь заговорил сам Вехнер. Он сделал шаг вперед, едва заметно кивнул Волкову и сказал:

— Совет кантона Брегген решил пойти на ваши условия и выплатить выкуп за плененных вами наших людей в размерах, вами требуемых. Но не высокомерием вашим мы покорены, а лишь ради заботы о наших людях идем мы на такое унижение.

— Да-да, знаю, знаю, — крикнул ему кавалер со своего холма. — Давайте уже деньги. Несите сюда мое серебро.

Вехнер сделал знак солдату, что держал мешок, и тот прошел вперед, отдал свою ношу одному из сержантов Рене.

— Ротмистр, — специально громко велел Волков, — пересчитайте деньги, я этим людям не доверяю.

— Конечно, — отвечал Рене. — Сейчас же.

Услыхав это, Вехнер состроил высокомерную мину. Глядя, как серебро из мешка высыпается на дерюгу для пересчета, он снова начал:

— Совет кантона Брегген постановил выплатить вам деньги за граждан кантона Брегген, но не платить за всех остальных.

Волков, уже косившийся на кучу серебра, перевел удивленный взгляд на члена совета:

— Что это значит, Вехнер?

— Сие значит, что народ кантона Брегген не будет платить за райслауферов, — с каким-то глупым высокомерием отвечал глава гильдии лесоторговцев и член консулата кантона Брегген. — Возьмите выкуп с их семей.

— Не будет? — удивленно переспросил кавалер.

— Нет, не будет, — чуть ли не радостно подтвердил Вехнер. — Совет и эти деньги выдал из-за спешки, выдал без одобрения ландтага кантона, на свой страх и риск.

— Ах вот как! — пробурчал Волков.

И все, кто знал его, сразу по его тону поняли, что добром это не кончится. И Максимилиан, и ротмистр Рене смотрели на кавалера с опаской: этот его тон они знали.

«Значит, кантон не хочет выкупать своих наемников? Ну, что ж, тем хуже для наемников и для кантона». То ли мелочность и жадность этих богатеев из кантона, то ли тон Вехнера, то ли то, что ему не достались все деньги, а может, и все это вместе кавалера разозлило.

— Рене! — негромко позвал он.

— Я тут, кавалер, — откликнулся ротмистр.

— Ваши солдаты еще хотят отомстить горцам за их жестокости?

— Уверен, что желающие найдутся, — сразу ответил Рене.

— Что ж, господин Вехнер и кантон Брегген вашим солдатам дают право насладиться местью, — с ледяной улыбкой произнес кавалер. — Максимилиан.

— Да, кавалер.

— Сыча мне сюда.

— Я здесь, экселенц! — тут же отозвался Фриц Ламме. Он был недалеко и немедленно приблизился к Волкову. — Что надобно, экселенц? Порезать солдатишек, за которых эти горные господа не заплатили?

Волков все еще не мог привыкнуть, что его Фриц Ламме вдруг стал чуть шепелявить из-за выбитых зубов и что на крепком некогда теле шуба висит мешком. Кавалер положил руку Сычу на плечо.

— Нет, не так, Фриц. — Он говорил так, чтобы приплывшие с того берега господа слышали. — Я хочу, чтобы вся река знала о том, как благороден и великодушен кантон Брегген.

— Ну так кинем их в воду, экселенц, — тут же предложил Сыч.

— Они потонут.

— Привяжем к ним чурки, с чурками они далеко уплывут, — размышлял вслух Фриц Ламме, — да, до самого Хоккенхайма доплывут.

— Вот и отлично, — согласился кавалер. — Возьми у ротмистра Рене охотников в помощь и делай.

— Сделаю, экселенц, уж сделаю, я этим собакам горным все припомню.

— Шубу не попорть, — напомнил ему Волков.

— Ни в коем случае, экселенц, ни в коем случае, — пообещал Фриц Ламме.

Пока офицеры Волкова считали деньги, а приехавшие господа сверяли список, что у них был, на наличие оставшихся в живых, чтобы не переплатить за умерших, с райслауферами начали расправляться прямо тут же, на берегу. Наемники из других кантонов, что пошли воевать за Брегген, уже всё поняли. В живых к этому часу их осталось не больше тридцати, остальные померли, к своему счастью. Добровольцы из людей Рене бодро нарезали веревки и брали из собранных дров поленья побольше.

— Эй, Брегген, что ж, за нас трех сотен талеров не нашли?! — со злобой кричал один из пленных.

Господа из Бреггена делали вид, будто не слышат. Они ходили со списками среди своих пленных, выспрашивая их по именам, чтобы никто чужой не затесался. Переплачивать нельзя!

— Сволочи, будьте вы прокляты! — орал другой.

— Заплатили бы за нас, мы бы вам потом вернули! — кричал третий.

А тем временем первого, самого горластого из наемников, уже схватили солдаты, заломив ему руки за спину, вязали к ним небольшой чурбан. Вязали крепко, со злобой, так что кости у несчастного ломались от веревок. Чтобы те горцы, что живы остались, другим рассказали, что за их злобу, за злую войну, за убийство пленных, за пытки, за изуверское добивание раненых и им может воздаться.

Первого связанного с чурбаном за спиной затолкали в воду по пояс, и для пущей надежности, а может, просто от злобы один из солдат ударил его шипом алебарды в почку, так что шип вышел из живота.

— Плыви, паскуда горная! — крикнул солдат, и наемник повалился в серую ледяную воду реки.

Без стона и крика плюхнулся и поплыл, отставляя после себя тонкий бурый след. А солдаты уже крутили руки другому, и следующему, и следующему. Так дело и шло. Пока господа из кантона всех своих людей пересчитали; пока требовали часть денег назад, потому как несколько человек померло, а за мертвых они ничего платить не собирались; пока первых пленных стали на лодки грузить, Сыч и солдаты из роты ротмистра Рене уже два десятка наемников по реке вниз пустили. И не просто они их спускали, руки к дровинам привязав, обязательно их перед этим либо прокалывали копьем или алебардой, либо и вовсе животы вспарывали. Так и плыли выкупленные жители кантона Брегген в лодках к себе домой, а райслауферы с привязанными к рукам палками — вниз по реке. А господа, прибывшие за своими людьми, делали вид, что они ничего этого не видят.

Волков не уходил с берега. Ветер разогнал облака, и за многие дни впервые появилось на небе солнце. Это был хороший день. Кавалер смотрел, как отплывают пленные, как уплывают в ледяной воде наемники, как деловито суетятся приплывшие с того берега чиновники и его офицеры, считая людей и деньги. Да, это был хороший день. И черт с ними, с тремя сотнями талеров, что он не выручил за райслауферов. Ничего, он обойдется. А вот если кантон Брегген захочет в следующий найти людей повоевать за свои интересы, так после сегодняшнего дня это будет непросто, а те, кто и согласится, запросят денег вдвое больше обычного. Особенно если кантон будет звать их воевать против господина Эшбахта. Так что день и вправду выдался неплохим, да еще солнце пригревало, ни ветра тебе, ни дождя со снегом.

Вскоре дело было закончено. Пленные уплыли к себе на свой берег, наемники пущены по реке все до единого. Еще в реку пришлось бросить всех умерших от ран и холода горцев. Вехнер просил отдать их, чтобы захоронить по обряду, но платить за них отказался, даже по талеру за мертвеца. Говорил, что не уполномочен выкупать мертвых, и поэтому Волков их не отдал, а приказал скинуть мертвецов, пусть плывут вслед за наемниками.

Горцы уплыли злые, да и черт с ними, уж от кого он не ждал ни добра, ни милости, так это от них — и впредь ждать не будет. Кавалер знал, что они злопамятны, и ему этого дня они не простят. Знал, что война совсем не кончена и что к лету надо готовиться к новой кампании.

Но пока день был хорош, перед ним лежал большой мешок, в котором мягко звенело серебро. И солдаты, и офицеры его были довольны. И это сейчас главное. Волков позвал к себе Рене, Джентиле и Роху и сказал им:

— Передайте людям своим и людям фон Финка, что все, что взято нами в этой войне, и это серебро тоже, будет поделено по солдатскому закону, а я от своей доли отказываюсь, делите и мою долю меж себя честно.

— Слава Эшбахту! — закричал сержант из людей Рене, что слышал эти слова.

Солдаты, что были рядом, собирались ближе, спрашивали и переспрашивали, о чем говорят офицеры, и, когда узнавали, тоже кричали и славили его.

— Эшбахт! Эшбахт! — неслось над рекой.

Горцы, что плыли в последней лодке, оборачивалась испуганно, а те, что сидели устало, ожидая родных или помощи, смотрели угрюмо на ненавистный им берег, когда слышали ненавидимое имя.

А Волков поклонился всем и пошел в свой шатер, узнав, что приехал господин Увалень и ждет его.

* * *

Письма были очень хорошие. В одном епископ сообщал, что написал архиепископу и всем своим соседям, в том числе и доброму епископу Вильбурга (тут Волков даже посмеялся, представив, как затрясутся подбородки того епископа), о славном деле у холмов и о том, как хорош Иероним Фолькоф, коего кличут Инквизитором, а деяния его так успешны, что он не иначе как истинная Длань Господня, что по делам карает еретиков горных, что чтят людоеда Кальвина и не чтят папу, наместника божьего.

Дальше добрый старый епископ сообщал, что также напишет и самому курфюрсту Карлу, чтобы искать мир между ним и его славным вассалом. Да, а вот это Волкову никак не помешало бы, хорошо, если бы епископ заступился перед герцогом за него. И не только он, а еще и другие попы. Враждовать с сеньором, воюя с горцами, ой как непросто.

Дальше епископ писал, чтобы Волков непременно на Рождество был при всей своей «красоте» — то есть при выезде, при знаменах и при лучших своих людях — в Малене, что сам старый епископ встретит его у ворот города и проводит с крестными знамениями до кафедрала, где станет служить мессу в честь него. Это тоже ему было в большое благо. Пусть горожане видят в нем большого воина и победителя. Все и всегда хотят дружить с победителями. Пусть так и будет. Хорошо, что на его стороне такой умный епископ.

Дальше Волков развернул другое письмо, и оно тоже оказалось хорошим. Писала ему огнегривая его красавица и верная помощница Бригитт. Писала, что ей несладок дворец епископа, потому как в нем нет господина сердца ее, что считает она дни, когда сможет видеть его и целовать руки его. Волков читал и, сам того не желая, вспомнил ее тяжелые и красные, как медь, волосы. И захотелось ему прикоснуться к белой щеке в веснушках, к ее небольшой, но такой твердой и красивой груди, к ее крепким и горячим ягодицам. Ах, как хорошо бы сейчас было. Он вздохнул и решил, что сидеть у реки больше смысла нет, нужно снимать лагерь. И настроение от этой мысли у него улучшилось. Да, надо собираться домой, хотя бы потому, что солдаты дома станут есть свою еду, а не его. И, конечно, он увидит свою Бригитт. Рыжую и красивую, стройную и умную Бригитт. Да, все было прекрасно, кроме одного, и это одно, может, даже перевешивало хорошее. Он стеснялся спросить об этом у Александра Гроссшвулле, боялся, что это покажется проявлением дурной слабости, но не выдержал.

— А от госпожи Эшбахт письма не было?

— Нет, кавалер, не было, — отвечал Увалень, вставая с сундука, на котором сидел.

«Зачем спрашивал, дурак, будь там письмо, так Увалень уже отдал бы его тебе». И Волков опять от обиды, от досады задал глупый вопрос:

— А мое письмо вы госпоже Эшбахт передали?

«Да как же он мог не передать?»

— Конечно, кавалер, в руки, при епископе то было, за столом они сидели.

— И что она сказала?

— «Благодарю вас».

— «Благодарю вас»? И все?

— И все.

— И не читала? — Волков начинал раздражаться. Куда только девалось благодушие и приятное расположение духа от двух писем.

— При мне нет, — начал вспоминать Увалень. — Спрятала в рукав.

«Мерзавка, всем поведением своим норовит уколоть, всяким движением показывает высокомерие свое графское. Семейная спесь так из нее и лезет наружу. Ты хоть в лепешку расшибись, хоть сарацинского султана победи, все равно она губу будет кривить в небрежении, ведь она из рода графского, а ты выскочка из бюргеров, из городских простолюдинов. Или, может, она так холодна из-за Шауберга? Но так то уже в прошлом, чего о нем думать. Или она до сих пор по нему сохнет?» Эх, жаль, что нет другого «Шауберга», чтобы ей насолить, он бы и его повесил на заборе.

Волков встал.

— Вы свободны, Александр.

Кавалер накинул шубу и решил пройтись перед обедом по лагерю, подойти к реке. Настроение у него было дурным, но его скрашивало то, что нога при ходьбе почти не болела. «Как хорошо это и удивительно, когда у тебя ничего не болит», — в который уже раз думал он.

Волков остановился у реки, поглядел, как по ледяной воде тянутся один за другим четыре плота по течению на запад. А плоты те все из хорошего леса, на плотах по щиколотку в ледяной зимней воде стоят сплавщики, и ничего, не холодно им, все краснощеки так, что с его берега видно. Он проводил плоты взглядом: война войной, а плоты плывут. Ничего, пусть пока плывут, раз деньги платят. Пусть плывут и догоняют мертвяков, что сегодня он покидал в эту реку.

Плоты исчезли из вида, а кавалер уставился на неказистую заставу, что построил сержант Жанзуан на возвышенности за заброшенной деревней. Тут к нему подошел Рене, что-то хотел сказать про дележ добычи, но кавалер его опередил:

— Как вам эта застава, ротмистр?

— Шалаш, — ответил Рене.

— Шалаш? — Волков засмеялся и вдруг стал строг. — Именно шалаш. А шалаши мне тут не нужны. Из того серебра, что привезли сегодня горцы, возьмите денег, сколько потребуется, и купите леса, покупайте те плоты, что тут проплывают. Поставьте на месте шалаша форт, и чтобы в три человеческих роста, чтобы был вал и ров хороший, башни по углам для арбалетчиков и мост. Ров копайте до тех пор, пока вода не появится — река близко, долго копать не придется. Форт пусть будет на тридцать человек — двадцать солдат и десять арбалетчиков. Завтра я сниму лагерь и пойду в Эшбахт, а вы, родственник, останьтесь здесь со своими людьми и вернетесь, как закончите.

Рене стоял чуть растерянный, он уже и забыл, что хотел сказать кавалеру. Видя это, Волков едва заметно усмехнулся.

— За старшего в форте оставите сержанта Жанзуана. Он тут уже прижился.

— Как пожелаете, — только и ответил Рене.

Кавалер повернулся и направился к себе в шатер, время было уже обедать.