Плохая война

Борис Конофальский, 2023

Ярослав Волков одержал блестящую победу над горцами, но это не означало еще, что война выиграна. Сегодня его чествуют как победителя и героя, подносят драгоценные дары и прославляют под звон церковных колоколов, но не пройдет и дня, как можно ожидать предательства. Идет плохая война – та самая, где не берут пленных и сражаются до последнего, причем кавалеру приходится вести сражения не только с горцами, но и с теми, кого он от горцев же и защитил. У его новых противников, не привыкших сражаться на поле боя, уже готово страшное оружие – клевета, подлости и яд…

Глава 10

У Волкова кулаки сжались так, что скомкал он письмо, захлестнула его такая злоба, что аж вздохнуть было невмоготу. Пришлось даже о стену рукой опереться. Мальчишка-паж, что стоял рядом, был ни жив ни мертв, шевелиться боялся, видя, как лицо кавалера становилось белым, когда он чтение заканчивал. Лютая ненависть клокотала в груди кавалера, заливала его злобой до самой макушки. Всех! Всех холопов, что нашел бы в замке, всех бил бы, и не руками бил, а кол взял бы, выбивал из быдла всю их спесь вместе с поганой их требухой, а самых злобных и заносчивых, тех, что больше всех донимали его Брунхильду, так с крепостной стены кидал бы в ров. И родственничкам не спустил бы, пусть они самые благородные. Уж поганое семя Маленов не простил бы, а ту дуру, сноху, что свое бабье небрежение его Брунхильде так открыто выказывала, так солдатам отдал бы — уж потешились бы солдаты благородным мясом.

И вправду, ему двух сотен солдат хватило бы, чтобы взять замок графа. Замок этот скорее для красоты, чем для войны. Его полукартауна любую стену замка за день развалит. Только пожелай он, и все получат по заслугам. Да вот желать он этого не будет. Не поведет солдат, не потащит к замку пушки. Нет. Хоть и кипела в нем кровь, хладный ум уже брал свое. Кавалер думал и думал, что ему делать. И казалось бы, что тут поделать можно, когда, несмотря на победы твои, местная земельная знать тебя и близко своим считать не желает, а желает расправы над тобой, хоть не своими руками, так руками сеньора? «Оскалились волки, и граф молодой — их предводитель. Выскочкой меня прозывают, псом безродным, не по нраву я им. Боятся моих побед, горцев боятся, что горцы придут и в их наделы, что силен я, сильнее любого из них — все это им не по нутру».

А разве по-другому быть могло? Конечно нет, и Волков понимал это. И чтобы выжить тут, чтобы не пасть в бою с горцами, в застенках курфюрста не очутиться, ему нужно быть еще сильнее, еще хитрее. И как это ни странно, но ситуация с Брунхильдой и с ее притеснениями в замке графа была ему на руку.

Юный паж уже устал ожидать, когда кавалер наконец прекратит скрипеть зубами от злобы и что-нибудь скажет ему. И Волков разжал кулак со скомканным письмом и заговорил:

— Графиня пишет, что я могу вам доверять.

— Графиня добра ко мне, я буду служить ей и старому графу как должно, — важно отвечал Теодор Бренхофер. — Соизволите ли писать ответ?

— Нет, на словах передадите. Запомните слова мои.

Юноша понимающе кивнул.

— Госпоже графине скажите, что беды ее я принимаю как свои, что найду способ за всё взыскать с ее обидчиков.

— Беды ее вы принимаете как свои, — кивнул паж. — И за всё взыщете с обидчиков.

— И еще скажите, чтобы держалась, как могла, ибо до февраля не так много времени осталось. Рождество — и вот он уже, февраль. Скажите, что родить ей лучше в доме мужа. А уж как родит и в приходской книге запишет чадо, так можно будет и сюда уезжать, тут ей спокойнее будет.

— Я это запомнил, — кивал мальчишка. — Родить ей лучше в доме мужа, а потом и сюда в Эшбахт переезжать можно будет.

— Еще скажите, что спасла она меня, предупредив о подлости, что она любимая моя сестра и что я как никто другой жду своего племянника.

— И это я запомню.

Волков достал два талера, один протянул пажу.

— Ничего не забудьте, передайте все, как я сказал.

— Не волнуйтесь, кавалер, все передам, — обещал паж, принимая монету с поклоном.

— Берегите графиню, — продолжал Волков, протягивая ему второй талер, — и за каждую неделю я вам буду платить по монете. Будьте настороже. Если вы увидите, что госпоже графине угрожает опасность, так хватайте ее и везите сюда немедля.

— Я все исполню, как вам нужно, я не брошу графиню в беде.

— Скажите, а старый граф совсем уже без сил?

— Господин граф стал засыпать на обеде, — только и ответил паж.

Да, Брунхильда оставалась почти одна в окружении злых людей, мальчишка-паж и старый муж были не в счет. Но ей нужно было прожить там всего полтора месяца. Всего полтора месяца до родов.

— Умеете этим пользоваться? — спросил он у пажа, прикоснувшись к рукояти кинжала, что висел у того на поясе.

— Я брал несколько уроков, — уверенно сказал Теодор Бренхофер. — И еще я часто хожу в гимнастический зал смотреть, как господа упражняются.

Волков вздохнул.

— Не отходите от графини. Будьте при ней, даже когда она идет в дамскую комнату. Стойте у двери. Ее жизнь и жизнь ее чада в ваших руках.

— Я понимаю это, кавалер.

Что Волков мог еще сделать для Брунхильды? Да почти ничего. Он мог ее, конечно, забрать к себе, но тогда права графини и ее ребенка, рожденного ею вне дома, легко можно будет оспаривать. Старый граф умрет, и, зная, кому принадлежит суд в графстве, нетрудно будет догадаться, что графине и ее ребенку будет очень непросто претендовать на поместье, обещанное ей по брачному договору в случае смерти графа.

— Берегите графиню, — в который раз повторил Волков, — сейчас идите в бревенчатый дом на холме, там живут господа из моего выезда, переночуйте там, а завтра на рассвете езжайте в замок. И будьте при ней неотлучно.

— Я так и сделаю, — обещал паж.

* * *

Он ушел, а кавалер вернулся в обеденную залу, где за столом сидели Бригитт и Элеонора Августа. Они ужинали. Кавалер посмотрел на жену, а та по глупости своей еще и мину кислую скорчила, отвернулась, ему свое пренебрежение демонстрируя. Его от этого вида ее высокомерного аж передернуло. Не сгори в нем вся злоба еще недавно, так не сдержался бы, схватил бы это семя поганого рода Маленов за лицо своими железными пальцами и давил бы, пока ее челюсть не хрустнула бы. Но теперь Волков оставался холоден. Все желание ладить с женой, что появилось в нем недавно, исчезло. Он ничего ей не сказал, но в эту ночь не пошел ночевать в ее покои, чему Бригитт была рада.

* * *

Думал к себе Ёгана позвать, узнать, как дела, так тот на следующее утро сам пришел спозаранку. На дворе еще темень была, еще петухи орали, девки гремели ведрами, шли на утреннюю дойку, а он уже сидел в прихожей. Волков впустил его, даже не закончив завтрака. Управляющий был хмур, весь в делах непреходящих и заботах. Рассказал, что глупое мужичье то ли зимы такой холодной не знало, то ли скотины никогда не держало: скотине в морозы нужно подстилку из соломы делать, иначе она за ночь так промерзает, что утром кто и подняться не может на ноги. В общем, нужно коновала в Эшбахт звать, так как скоту, что господин мужичью раздал, лечение требуется. Еще говорил, что озимых хороших не выйдет, так как снега нет, а мороз землю вымораживает.

— Говорил дуракам, что глубже пахать нужно, а они: «Мы уже век пашем на ладонь, и ничего, все хорошо было». А оно вон как развернулось, теперь дураки затылки чешут.

Волков не перебивал, хотя ему сейчас было совсем не до больных коров и не до померзших озимых. Он с утра сам не свой был от письма Брунхильды. От того, что беременная она среди людей, которые ее ненавидят, и что она там почти одна, так как муж ее слаб и стар. Уповал он только на то, что ретива она всегда была и непреклонна. Может, и на сей раз выдержит. А тут Ёган со своими мерзлыми коровами, все бубнит и бубнит про нерадивых мужиков.

— Ты Брунхильду вспоминаешь? — вдруг перебил кавалер управляющего.

— О! — Ёган сделал уважительное лицо. — Оно иной раз вспоминается. Шебутная была, не то что теперь. Теперь оно вон как… Графиня — одно слово. Да, кем была — и кем стала. Вот как жизнь распорядилась.

— Сейчас она одна в замке графа, тяжко ей, — сказал Волков.

— Что? Одна? В замке? — Ёган вдруг засмеялся. — Вот уж тяжесть, графиней жить в замке при дюжине слуг, да при муже-графе, да при поварах, лакеях. Уж насмешили, господин. Тяжко ей…

Волков рассчитывал совсем на другие слова. Он хмурился, а Ёган, по простоте своей этого не замечая, снова начинал талдычить про озимые и про то, что телеги из похода пришли все переломанные, — либо колеса новые нужны, либо оси менять, ни одной целой телеги из всех, что в поход брали, нет. Что кузнеца выездного приглашать придется, а те какую деньгу за выезд просят! И что мужики ленивы и не хотят по весне снова копать канавы для осушения прибрежных болот. Что молодые господа из выезда, что живут в старом доме с попом, просят свинину каждый день, от говядины воротятся, а еще просят овса больше, а не сена.

Обрывать на полуслове старого знакомца кавалер не хотел, все-таки не чужой ему, однако Волков обрадовался, когда в покоях появляется Максимилиан с бумагой.

— Ну? — спросил он у молодого человека.

— Кавалер, письмо от епископа.

— Давай.

— Господин, — заволновался Ёган, понимая, что дальше господин будет заниматься другими делами, — а мои дела как решим? Что со скотом, что с телегами делать?

— Скот лечить, телеги ремонтировать, на все деньги дам. Что с твоими озимыми делать, я не знаю, — закончил Волков. — А мужикам скажи, что если по весне нечего будет убирать, так и есть им нечего будет.

Он уже начал разворачивать конверт, но Ёган не успокаивался:

— Господин, еще дельце есть одно.

— Говори.

— Я же детей из Рютте привез. Жену себе в дом подыскиваю, моя-то хвороба в монастырь подалась, совсем руки у нее распухли, решила, что там ей лучше будет.

— Зато у тебя дом есть свой и дети, — ободрил Ёгана Волков.

— Есть, есть, — соглашался управляющий. — Только вот я из дома выхожу — дети спят, домой прихожу — дети опять спят.

— Так от меня-то тебе чего надобно, детей твоих мне будить, что ли? — начал раздражаться кавалер.

— Да нет же, к чему это… Я про то, что мне бы помощника завести. Я думал, вот зима придет — и отдохну, хоть отосплюсь, а тут одно за одним тащится: то война, то морозы, то скот, то телеги, то жалобы, — я продыху от дел не вижу. Хозяйство-то большое.

Волков посмотрел на него, уже не скрывая раздражения.

— А жалованье из своего кармана платить помощнику думаешь?

— Не хотелось бы, — сразу открестился Ёган.

— У меня сейчас нет лишних денег, — покачал головой Волков. — Война прибытку не дает, только тянет из меня и тянет. Так что помощника можешь за свой счет нанимать.

Больше кавалер на эту тему говорить не собирался, он развернул письмо и начал читать, а Ёган, чуть повздыхав, вылез из-за стола и отправился по своим делам.

Добрый епископ писал, что за два дня до Рождества просит кавалера быть в Малене в лучшем виде своем, при знаменах и людях своих. На заре епископ хочет встретить его у ворот и с крестным ходом вести по городу, чествуя победителя. Также епископ уведомлял, что муниципия города согласна оплатить ему для шествия барабанщиков и трубачей. Еще будут городские ополченцы-стрелки палить в его честь из аркебуз — порох тоже оплачивает город.

Это письмо ободрило кавалера. Может, местная земельная знать и злится на него, ненавидит его за Шауберга или еще бог знает за что, но, пока на его стороне епископ, он будет готов к сопротивлению. Попы всегда большая сила. И своевременно пришло письмецо, очень вовремя.

Волков тут же попросил бумагу и перо, пересказал святому отцу все то, что ему рассказала Брунхильда. И то, что ее притесняют в замке мужа родственники, и то, что молодой граф собирается звать его на дворянский суд за убийство Шауберга. И попросил у епископа совета, как быть. Под конец Волков сообщил, что с радостью будет в Малене со своими людьми перед Рождеством, как того просит епископ.

Конец ознакомительного фрагмента.